– Николас, – произнесла она, хотя понятия не имела, что хочет сказать. Голос Серены прерывался.
Тяжело дыша, он резко отпустил ее, его ресницы прикрыли глаза, почти почерневшие от страсти. Серена тяжело опустилась на скамейку, у нее сильно закружилась голова.
– Если бы я знал, как вы это воспримете, то остался бы дома, – заключил Николас, пытаясь мрачно шутить. Сила страсти, охватившая обоих, застигла его врасплох.
– Вы же говорили, что собираетесь целовать, а не насиловать меня, – резко ответила Серена, отчаянно пытаясь сохранить хоть немного спокойствия. Только лишь один поцелуй. Что ж, теперь она знала, что такого не бывает!
Николас отвернулся и начал поправлять шейный платок; он отвлекся на такой пустяк, чтобы они оба могли успокоиться. Он собирался лишь игриво поцеловать ее, чтобы узнать, как далеко можно зайти. Его встревожило то, что они тут же ринулись в водоворот страстей.
Серена сидела на скамейке, пытаясь распутать ленточки шляпки. В ней одновременно боролись желание, жар и чувство вины, когда она поняла, что наделала. Что он подумает о ней? Что ей думать о себе самой? Даже пока она так сидела, пытаясь прийти в себя, ей не давало покоя неутоленное желание. Серена почти не узнавала себя. Может быть, она заразилась духом безрассудства, свойственным Николасу?
Но это уже случилось, и она ни о чем не жалела. Серена когда-нибудь проанализирует произошедшее, когда уедет отсюда, подальше от этого мужчины, вселявшего в нее чувство растерянности. Сейчас же она могла предпринять лишь одно – защитить свое достоинство. Будь она проклята, если позволит Литтону прийти к мысли, что тот совсем легко покорил ее своими поцелуями. Серена поправила шарф и разгладила складки на перчатке.
– Нам пора возвращаться.
Николас пригладил волосы, чем привел их в состояние прежнего модного беспорядка, и раздумывал, как поступить. Извиниться? Не стоит, он ведь предоставил ей все возможности дать ему отпор. Он не сделал ничего дурного, однако чувствовал, что поступил плохо. Тогда почему же она сидит здесь с вызывающим раздражение спокойствием, а он сгорает от вожделения и может поспорить, что совсем недавно она испытывала то же самое. В полном недоумении он помог ей встать.
– Спасибо, Николас.
Делая вид, будто не понял, что она имеет в виду, он хотел вывести ее из состояния равновесия, раздражавшего его. Николас насмешливо поклонился:
– Более уместно, чтобы джентльмен благодарил даму. Мне было приятно, уверяю вас.
Серена покраснела и расстроилась из-за этого.
– Надеюсь, вы уже достаточно пришли в себя, – колко заметила она.
– Должно быть, вам не терпится продолжить поиски. Знаете, Серена, эти документы, вероятно, либо потеряны, либо спрятаны.
– Я отлично понимаю, что вы не верите в их существование, – отрезала она. – Я также прекрасно знаю, что я для вас лишь развлечение. Вы помогаете мне, потому что изнываете от скуки. Вы целовали меня по той же причине. К чему такая потребность в честности? Вы разве испытываете чувство вины? Не стоит, это же был только поцелуй, как вы выразились. Вам не следует опасаться, что он мог вызвать ложные ожидания.
– Если речь зашла о ложных ожиданиях, думаю, вы породили не одно из них! Черт побери, Серена, вы же сами сказали, что это не поцелуй, а насилие.
Подобный намек вывел ее из себя, она начала извергать резкие слова, точно вулкан лаву:
– Николас, нет смысла вымещать на мне свое недовольство. Вчера вам хватило такта отметить мое просвещенное отношение к жизни. Хорошо, если бы вы могли проявить такое же. Вместо этого вы ведете себя так, как свойственно вашему полу, вы рады, когда я разжигаю ваши желания, и готовы корить меня за то, что не смогли удовлетворить их.
Голос Николаса обрел стальной оттенок.
– Думаю, я не один страдаю от неудовлетворенного желания.
Они стояли на узкой тропинке, сердито глядя друг на друга. Позади светило неяркое весеннее солнце, на зеленой сочной траве прыгали тени. За короткую паузу Серена остыла столь же быстро, как вышла из себя.
– Вы правы, прошу прощения.
Это простое признание уняло его гнев. Николас поднес ее руку к своим устам:
– Вы великодушнее меня. Я безоговорочно принимаю ваше извинение и в ответ приношу вам свое.
Серена отдернула руку:
– Забудьте об этом. Больше тут не о чем говорить. Давайте вернемся в Холл.
Николас кивнул с недовольным видом и, взяв Серену под руку, повел ее по тропинке к дому.
Мистер Мэтью Стамп прибыл в лондонскую адвокатскую контору господ Актона и Арчера. Его встретил старший партнер мистер Тобайас Актон и провел в уютное помещение, окна которого выходили на оживленную Ломбард-стрит.
Отодвинув в сторону предложенный бокал мадеры и не обращая внимания на любезные расспросы мистера Актона о здоровье миссис Стамп и ее сына мистера Эдвина Стампа, Мэтью откашлялся и сразу перешел к сути вопроса:
– В чем заключается срочное дело, потребовавшее моего присутствия? Хорошо, если бы на то были веские причины.
Тобайас Актон бросил на сидевшего напротив человека оценивающий проницательный взгляд юриста. Его клиент был высокого роста и сухощавого телосложения. Выцветшие голубые глаза над аристократическим носом Стампов недовольно уставились на него, однако в целом черты его лица не впечатляли и придавали ему скорее вид зайца, за которым идет погоня. Мэтью довольствовался простой одеждой сельского сквайра, которым он был большую часть двадцати лет, прожитых на гемпширских владениях своего брата. Под его умелым управлением земли графа Веспианского находились в отличном состоянии. Мэтью занимался этими землями столь же ревностно, как он поступил бы, если бы они принадлежали ему самому. «На самом деле, – подумал Тобайас Актон, – он занимается ими так давно, что считает своей собственностью».
А сейчас они действительно стали его собственностью. Адвокат напустил такое выражение лица, будто готовился сообщить плохие новости:
– Мистер Стамп, боюсь, что до нас дошли весьма скверные известия. Должен с прискорбием сообщить, что ваш брат Филипп скончался. Кажется, он умер несколько месяцев назад от ран, которые получил, когда его хотели ограбить. Сэр, пожалуйста, примите мои глубочайшие соболезнования. Правильнее было бы обратиться к вам как к лорду Веспиану.
Наконец-то! Мэтью с трудом сдержал улыбку, которая уже стала намечаться в уголках его тонких губ. Тщательно скрывая свое удовлетворение, он печально покачал головой:
– Кончину моего дорогого брата не назовешь трагедией, если принять во внимание его образ жизни, но все же это удар. Я позабочусь о соответствующих извещениях и тому подобном, но главное – оформить законный перевод имения на мое имя. Насколько я понимаю, свое завещание он оставил у вас?
Тобайас Актон нервно заерзал в кресле.
– Ну, милорд, что касается этого вопроса, должен заметить, что все обстоит не столь просто. Лорд Веспиан, то есть ваш брат, не оставил нам никаких бумаг личного характера. Как опекуны, мы имеем право принимать меры к той части имения, которое ограничено в порядке наследования, что же касается другой части, которая, как вы знаете, весьма обширна, то мы располагаем лишь вот этим.
Он торжественно вручил Мэтью запечатанный пакет.
– Нам было велено передать вам это прямо в руки на тот печальный случай, если его светлость умрет.
Мэтью взял пакет с каменным выражением лица, не выдавая ни одним жестом, какой гнев бушует у него внутри из-за этого каприза брата. Сломав печать, он читал содержимое в бессильном гневе.
– Похоже, мистер Актон, я получил в наследство скорее племянницу, нежели состояние. Мой дорогой брат посмертно сообщил, что не только был женат, но произвел на свет дочь, которая является его законной наследницей. Завещание, подтверждающее это, было отдано Филиппом на хранение человеку по имени Ник Литтон, который, насколько мне известно, уже десять лет как умер. Можно лишь предположить, что моя племянница… – он умолк и стал изучать письмо, – леди Серена заявит о своем праве, как только получит эти документы от его сына.
Брови Тобайаса чуть приподнялись.
– Лорд Веспиан, это весьма неожиданный поворот. Можно узнать, как вы собираетесь поступить… в этой щекотливой ситуации?
– Актон, это вопрос, на который я в настоящий момент не в состоянии дать ответ.
Следующим утром Хью принял от Серены шляпку и шубку и сообщил, что хозяин ждет ее в библиотеке, расположенной в дальнем конце особняка. Серена открыла дверь и вошла в стильно обставленную комнату с высокими окнами, выходившими на большую террасу. Книжные шкафы были сделаны из красного дерева, а не из дуба, как большой стол, за которым сидел Николас, и остальная мебель в доме. Стены и потолок были выкрашены в мягкий кремовый цвет. Занавеси были матового золотистого оттенка.
– Какая прелесть, – обрадовалась Серена, – и полная неожиданность для меня!
Николас встал из-за стола и пожал ей руку, как уже привык приветствовать ее.
– Точно так я мог бы описать и вас.
Серена почувствовала, что Николас пристальным взглядом пытается прочитать ее мысли, ощутила уже знакомый трепет, который появлялся, если он хотя бы легко касался ее. Они стояли, казалось, целую вечность, и воспоминание о том страстном, всепожирающем поцелуе стало почти осязаемым.
Сдержанный кашель объявил о появлении Хью с подносом кофе в руках. Он поставил его на маленький столик. Серена налила две чашки кофе и передала одну Николасу, затем села и с удовольствием начала пить маленькими глотками.
– Я так и не научилась хорошо готовить кофе. Этот кофе превосходен.
Николас приподнял одну бровь:
– Вряд ли у вас возникала потребность обрести подобное умение?
– Наоборот. Временами мы с папой были на мели и тогда не могли позволить такую роскошь, как слуги.
– Это вряд ли относится к недавнему времени. Меня не проведешь – как бы просты ни были платья, которые вы носите, я по опыту знаю, что чем скромнее фасон, тем выше цена. Из всего вы выбираете самое лучшее – платья, шали, шляпки и даже ваши маленькие сапожки, если я не ошибаюсь, сделаны из лайки.
– Что вы, месье, скажите на милость, понимаете в дамских нарядах и в том, сколько они могут стоить?
– Наверное, я в этом разбираюсь не меньше вашего. Не сомневайтесь, я многие годы расплачивался за всякую всячину, уже не говоря о том, что мне приходилось выкладывать немало денег на портних и модисток, когда дама, скажем, приходилась мне близкой знакомой.
– Я так понимаю, что вы имеете в виду своих любовниц. – Серена решила не показывать, насколько она шокирована, и игнорировать нелепый приступ ревности. – Естественно. Моя одежда сшита в Париже, а это значит, что вы в ней не очень разбираетесь.
Николас вспомнил колкость относительно покровителя, которую Серена отпустила раньше. А что, если она говорит вполне серьезно? От этой мысли ему стало не по себе.
– Наоборот, мадемуазель, – язвительно ответил Николас, – я довольно состоятелен и настаиваю на том, чтобы дама, находящаяся под моим покровительством, носила самое лучшее. И разбираюсь в последней моде достаточно хорошо, чтобы сказать, что, судя по одежде, худшие времена для вас уже позади.
Резкий тон его голоса насторожил Серену, она посмотрела ему в глаза:
– Вы считаете, что мою одежду оплатил мужчина?
– Я оказался прав?
Он говорил беззаботно, но Серена поняла его правильно.
– Да. – Она ждала, но Николас ничего не ответил, а только смотрел на нее так, что ей показалось, будто он проникает в ее самые сокровенные думы. – Николас, только, ради бога, не делайте такое суровое лицо. Я имела в виду своего отца.
Николас почувствовал огромное облегчение, но ему удалось скрыть это.
– Что ж, он, должно быть, давал вам щедрые карманные деньги. – Серена не удостоила его ответом. – Вы все еще тоскуете по нему? – спросил Николас после краткой паузы уже более мягким тоном.
– Разумеется. Мы были очень близки. Разве вы не скучаете по родителям?
– Мы говорим о разных вещах, – иронично ответил он. – Ребенком я видел слуг чаще, чем своих родителей. Вне школы мною занимались разные воспитатели, но, поскольку у меня не было родных братьев и сестер, я большей частью оставался предоставленным самому себе. Точно так же прошла юность отца. У меня хватало денег для удовлетворения любого каприза, повзрослев, я мог позволить себе играть в карты и оплачивать свои амурные дела. Когда я достиг совершеннолетия, отец записал меня в свой клуб и познакомил с влиятельными друзьями. Вот почти все.
– Значит, вы тоже единственный ребенок в семье. Вы не желали, чтобы у вас был брат или сестра? Я мечтала, чтобы у меня были родные братья и сестры.
– Я был единственным ребенком, – поправил ее Николас. – Теперь у меня есть единокровная сестра.
– Да, но она значительно моложе вас. Это не одно и то же.
– Ей примерно столько же лет, сколько было Мелиссе, когда отец женился на ней. Нет ничего хуже старого дурака – он совсем потерял голову от любви.
– Но Мелисса ведь принесла ему счастье?
– Он умер, так и не успев разочароваться, – насмешливо ответил Николас. – К несчастью, мне от этого лучше не стало, поскольку отец вбил себе в голову, что меня следует перевоспитать.
– Бедный Николас!
В голосе Серены прозвучала насмешливая нотка, но Николас мог простить ей все, когда она так улыбалась ему. Тогда ему казалось, что она хорошо понимает его. Он начинал привыкать к этой улыбке.
– По-моему, попытка исправить вас – почти безнадежное дело. – Серена продолжала дразнить его. – Как же ваш отец собирался это сделать?
– Поверьте, у него был свой подход. При любом удобном случае он читал мне нотации о том, что следует жениться на доброй женщине, и рассказывал о чудесах, которые творит любовь. Это давно известные глупости, которыми потчует исправившийся повеса, когда достигает старческого возраста и видит, что смерть уже стоит на пороге.
– Весьма предубежденный взгляд. А что, если он и в самом деле был влюблен?
– Серена, избавьте меня от подобной романтичной чепухи. Им двигала не любовь, а похоть. К тому же он лицемерил, в чем обвинить меня никак нельзя. Я увлекаюсь азартными играми, лошадьми и женщинами, но никогда не играю, если не в состоянии заплатить возможный долг. Я не скачу на лошади к преграде, которую та не может взять. Я никогда не волочусь за женщинами, которые не знают себе цену. Более того, – с горечью заключил Николас, – то же самое можно сказать об отце, если судить по его жизни в молодости, о которой я много наслышан.
– Наверное, он учел это и хотел избавить вас от ошибок, которые совершал. Мой отец носился со мной по тем же причинам, и в некотором роде все это – о чем я начинаю догадываться только сейчас – породило удушливую атмосферу. С другой стороны, вами же явно пренебрегали, однако это не избавило отца от желания диктовать, как вам следует жить.
– Разница между нами заключается в том, что я ему этого не позволил. Вы же, с другой стороны, до сих пор пляшете под дудку своего отца.
Серена прикусила губу, ибо он задел больное место.
– До поры до времени. Итак, – продолжила Серена весело, – невзирая на попытки вашего отца, вы не стали приверженцем всепобеждающей силы любви, как выразился лорд Байрон.
– Этот сбитый с толку романтик! Он почти без чьей-либо помощи снова ввел в моду любовь и меланхолию.
– Мне кажется, лорд Байрон больше потакает собственным эклектическим пристрастиям и ждет, что все, включая бедную леди Лэм, станут поклоняться его персоне, – с презрением сказала Серена. – Как бы то ни было, настоящая любовь не может стать частью моды, а вот Байрон, по моему убеждению, может. Любовь нельзя остановить, от нее нельзя уйти. От нее нельзя вылечить, ее нельзя запланировать. Некоторые люди никогда не влюбляются, потому что любовь проходит мимо них. Моим родителям повезло. Как, вероятно, вашему отцу повезло с Мелиссой. Не исключено, что желание отца перевоспитать вас диктовалось не лицемерием, а желанием видеть вас таким же счастливым, как он. – Серена вдруг умолкла, не ожидая, что отреагирует на слова Николаса с таким жаром.
– Боюсь, что в этом вопросе нам придется остаться при своих мнениях, – сказал Николас, не желая углубляться в спор. – Ваша точка зрения звучит прелестно, вы очаровательная защитница, но ваши слова меня не убедили. Вы знаете не так много о мире и движущих им скрытых пружинах, как вам кажется, если только вы говорите серьезно.
Серена не без труда удержалась от ответной колкости, готовой слететь с ее уст.
– Я не спорю с вами, в этом нет смысла. Я не смогу убедить вас, это сделает жизнь.
– Соизвольте, однако, объяснить мне кое-что, прежде чем мы сменим тему.
Серена вопросительно приподняла брови.
– Вчера у речки, где водится форель, вы явно не без удовольствия подталкивали меня к тому, чтобы я… мы были не против, чтобы наши отношения получили естественное продолжение. Сегодня же вы воспеваете настоящую любовь. Боюсь, что мы говорим о разных вещах.
– Как это понять?
– Серена, я не могу предложить вам любовь, я не стану таким лицемером, как мой отец. Я могу предложить вам веселое времяпрепровождение, возможно, удовольствие, но это будет короткая идиллия, только и всего. Я не стану притворяться и изображать утонченные чувства, чтобы успокоить вашу совесть. Если хотите довести до конца наш прерванный поцелуй, то должны знать, на что идете.
Серена задумалась, прежде чем ответить. Она не влюбилась, но прошлой ночью ворочалась с боку на бок и была вынуждена признать, что Николас непреодолимо влечет ее. Неожиданное физическое влечение, которое она испытала, впервые увидев его обнаженным по пояс во время кулачного боя, выросло за те часы, которые оба провели вместе. Пока они общались вдали от света, время проходило незаметно. Всякий раз, когда Серена видела его, ей становилось труднее устоять перед желанием отдаться соблазну. Это желание подогревалось мыслью, что их пути вряд ли пересекутся после того, как документы окажутся в ее руках. Голос разума предупреждал, что Серена рискует сгореть, если желания возьмут верх над ней, однако ощущение своей правоты в его присутствии также росло, несмотря ни на что.
Николас согласится на все, что бы Серена ни предложила, если она пойдет на его условия. Он испытывал к ней мимолетные чувства. Все произошло само собой, однако реакция Николаса на то, как она воспевала настоящую любовь, стала своевременным предупреждением.
– Я знаю, на что иду, – уверенно сказала она. – Уверяю вас, мы говорим не о разных вещах.
Не означали ли эти слова, что она позволит ему больше, чем целовать себя? Он собирался задать ей этот вопрос, но передумал.
– Оставшуюся часть утра мне придется заняться кое-какими делами, – сообщил он. – Встретимся после обеда.
У Мэтью Стампа, недавно ставшего лордом Веспианом, выдалось горячее утро. Надо было нанести визит зубному врачу, посетить портного и выполнить множество поручений своей доброй жены. Весть о племяннице, девочке – наследнице состояния, которое он уже считал своим по закону, расстроила его так, что это было невозможно описать словами, и все время не давала ему покоя. Тобайас Актон советовал ему подождать, пока племянница не свяжется с ним, но Мэтью решил, что такое поведение ему не по нутру.
Следующее дело привело его в притон недалеко от Флит-стрит. Это место посоветовал ему швейцар из его клуба. Охваченный тревогой, Мэтью сидел в своей кабинке и разглядывал разношерстную публику, заполонившую тускло освещенное помещение. Он был доволен тем, что оставил все ценное, кроме требуемой суммы денег, в надежном месте у себя дома.
К нему подошел плотный коротышка в засаленном коричневом пальто.
– Вы Стамп? – громко спросил он.
– Ради бога, не ори ты так, – прошипел Мэтью.
Тяжело дыша, он резко отпустил ее, его ресницы прикрыли глаза, почти почерневшие от страсти. Серена тяжело опустилась на скамейку, у нее сильно закружилась голова.
– Если бы я знал, как вы это воспримете, то остался бы дома, – заключил Николас, пытаясь мрачно шутить. Сила страсти, охватившая обоих, застигла его врасплох.
– Вы же говорили, что собираетесь целовать, а не насиловать меня, – резко ответила Серена, отчаянно пытаясь сохранить хоть немного спокойствия. Только лишь один поцелуй. Что ж, теперь она знала, что такого не бывает!
Николас отвернулся и начал поправлять шейный платок; он отвлекся на такой пустяк, чтобы они оба могли успокоиться. Он собирался лишь игриво поцеловать ее, чтобы узнать, как далеко можно зайти. Его встревожило то, что они тут же ринулись в водоворот страстей.
Серена сидела на скамейке, пытаясь распутать ленточки шляпки. В ней одновременно боролись желание, жар и чувство вины, когда она поняла, что наделала. Что он подумает о ней? Что ей думать о себе самой? Даже пока она так сидела, пытаясь прийти в себя, ей не давало покоя неутоленное желание. Серена почти не узнавала себя. Может быть, она заразилась духом безрассудства, свойственным Николасу?
Но это уже случилось, и она ни о чем не жалела. Серена когда-нибудь проанализирует произошедшее, когда уедет отсюда, подальше от этого мужчины, вселявшего в нее чувство растерянности. Сейчас же она могла предпринять лишь одно – защитить свое достоинство. Будь она проклята, если позволит Литтону прийти к мысли, что тот совсем легко покорил ее своими поцелуями. Серена поправила шарф и разгладила складки на перчатке.
– Нам пора возвращаться.
Николас пригладил волосы, чем привел их в состояние прежнего модного беспорядка, и раздумывал, как поступить. Извиниться? Не стоит, он ведь предоставил ей все возможности дать ему отпор. Он не сделал ничего дурного, однако чувствовал, что поступил плохо. Тогда почему же она сидит здесь с вызывающим раздражение спокойствием, а он сгорает от вожделения и может поспорить, что совсем недавно она испытывала то же самое. В полном недоумении он помог ей встать.
– Спасибо, Николас.
Делая вид, будто не понял, что она имеет в виду, он хотел вывести ее из состояния равновесия, раздражавшего его. Николас насмешливо поклонился:
– Более уместно, чтобы джентльмен благодарил даму. Мне было приятно, уверяю вас.
Серена покраснела и расстроилась из-за этого.
– Надеюсь, вы уже достаточно пришли в себя, – колко заметила она.
– Должно быть, вам не терпится продолжить поиски. Знаете, Серена, эти документы, вероятно, либо потеряны, либо спрятаны.
– Я отлично понимаю, что вы не верите в их существование, – отрезала она. – Я также прекрасно знаю, что я для вас лишь развлечение. Вы помогаете мне, потому что изнываете от скуки. Вы целовали меня по той же причине. К чему такая потребность в честности? Вы разве испытываете чувство вины? Не стоит, это же был только поцелуй, как вы выразились. Вам не следует опасаться, что он мог вызвать ложные ожидания.
– Если речь зашла о ложных ожиданиях, думаю, вы породили не одно из них! Черт побери, Серена, вы же сами сказали, что это не поцелуй, а насилие.
Подобный намек вывел ее из себя, она начала извергать резкие слова, точно вулкан лаву:
– Николас, нет смысла вымещать на мне свое недовольство. Вчера вам хватило такта отметить мое просвещенное отношение к жизни. Хорошо, если бы вы могли проявить такое же. Вместо этого вы ведете себя так, как свойственно вашему полу, вы рады, когда я разжигаю ваши желания, и готовы корить меня за то, что не смогли удовлетворить их.
Голос Николаса обрел стальной оттенок.
– Думаю, я не один страдаю от неудовлетворенного желания.
Они стояли на узкой тропинке, сердито глядя друг на друга. Позади светило неяркое весеннее солнце, на зеленой сочной траве прыгали тени. За короткую паузу Серена остыла столь же быстро, как вышла из себя.
– Вы правы, прошу прощения.
Это простое признание уняло его гнев. Николас поднес ее руку к своим устам:
– Вы великодушнее меня. Я безоговорочно принимаю ваше извинение и в ответ приношу вам свое.
Серена отдернула руку:
– Забудьте об этом. Больше тут не о чем говорить. Давайте вернемся в Холл.
Николас кивнул с недовольным видом и, взяв Серену под руку, повел ее по тропинке к дому.
Мистер Мэтью Стамп прибыл в лондонскую адвокатскую контору господ Актона и Арчера. Его встретил старший партнер мистер Тобайас Актон и провел в уютное помещение, окна которого выходили на оживленную Ломбард-стрит.
Отодвинув в сторону предложенный бокал мадеры и не обращая внимания на любезные расспросы мистера Актона о здоровье миссис Стамп и ее сына мистера Эдвина Стампа, Мэтью откашлялся и сразу перешел к сути вопроса:
– В чем заключается срочное дело, потребовавшее моего присутствия? Хорошо, если бы на то были веские причины.
Тобайас Актон бросил на сидевшего напротив человека оценивающий проницательный взгляд юриста. Его клиент был высокого роста и сухощавого телосложения. Выцветшие голубые глаза над аристократическим носом Стампов недовольно уставились на него, однако в целом черты его лица не впечатляли и придавали ему скорее вид зайца, за которым идет погоня. Мэтью довольствовался простой одеждой сельского сквайра, которым он был большую часть двадцати лет, прожитых на гемпширских владениях своего брата. Под его умелым управлением земли графа Веспианского находились в отличном состоянии. Мэтью занимался этими землями столь же ревностно, как он поступил бы, если бы они принадлежали ему самому. «На самом деле, – подумал Тобайас Актон, – он занимается ими так давно, что считает своей собственностью».
А сейчас они действительно стали его собственностью. Адвокат напустил такое выражение лица, будто готовился сообщить плохие новости:
– Мистер Стамп, боюсь, что до нас дошли весьма скверные известия. Должен с прискорбием сообщить, что ваш брат Филипп скончался. Кажется, он умер несколько месяцев назад от ран, которые получил, когда его хотели ограбить. Сэр, пожалуйста, примите мои глубочайшие соболезнования. Правильнее было бы обратиться к вам как к лорду Веспиану.
Наконец-то! Мэтью с трудом сдержал улыбку, которая уже стала намечаться в уголках его тонких губ. Тщательно скрывая свое удовлетворение, он печально покачал головой:
– Кончину моего дорогого брата не назовешь трагедией, если принять во внимание его образ жизни, но все же это удар. Я позабочусь о соответствующих извещениях и тому подобном, но главное – оформить законный перевод имения на мое имя. Насколько я понимаю, свое завещание он оставил у вас?
Тобайас Актон нервно заерзал в кресле.
– Ну, милорд, что касается этого вопроса, должен заметить, что все обстоит не столь просто. Лорд Веспиан, то есть ваш брат, не оставил нам никаких бумаг личного характера. Как опекуны, мы имеем право принимать меры к той части имения, которое ограничено в порядке наследования, что же касается другой части, которая, как вы знаете, весьма обширна, то мы располагаем лишь вот этим.
Он торжественно вручил Мэтью запечатанный пакет.
– Нам было велено передать вам это прямо в руки на тот печальный случай, если его светлость умрет.
Мэтью взял пакет с каменным выражением лица, не выдавая ни одним жестом, какой гнев бушует у него внутри из-за этого каприза брата. Сломав печать, он читал содержимое в бессильном гневе.
– Похоже, мистер Актон, я получил в наследство скорее племянницу, нежели состояние. Мой дорогой брат посмертно сообщил, что не только был женат, но произвел на свет дочь, которая является его законной наследницей. Завещание, подтверждающее это, было отдано Филиппом на хранение человеку по имени Ник Литтон, который, насколько мне известно, уже десять лет как умер. Можно лишь предположить, что моя племянница… – он умолк и стал изучать письмо, – леди Серена заявит о своем праве, как только получит эти документы от его сына.
Брови Тобайаса чуть приподнялись.
– Лорд Веспиан, это весьма неожиданный поворот. Можно узнать, как вы собираетесь поступить… в этой щекотливой ситуации?
– Актон, это вопрос, на который я в настоящий момент не в состоянии дать ответ.
Следующим утром Хью принял от Серены шляпку и шубку и сообщил, что хозяин ждет ее в библиотеке, расположенной в дальнем конце особняка. Серена открыла дверь и вошла в стильно обставленную комнату с высокими окнами, выходившими на большую террасу. Книжные шкафы были сделаны из красного дерева, а не из дуба, как большой стол, за которым сидел Николас, и остальная мебель в доме. Стены и потолок были выкрашены в мягкий кремовый цвет. Занавеси были матового золотистого оттенка.
– Какая прелесть, – обрадовалась Серена, – и полная неожиданность для меня!
Николас встал из-за стола и пожал ей руку, как уже привык приветствовать ее.
– Точно так я мог бы описать и вас.
Серена почувствовала, что Николас пристальным взглядом пытается прочитать ее мысли, ощутила уже знакомый трепет, который появлялся, если он хотя бы легко касался ее. Они стояли, казалось, целую вечность, и воспоминание о том страстном, всепожирающем поцелуе стало почти осязаемым.
Сдержанный кашель объявил о появлении Хью с подносом кофе в руках. Он поставил его на маленький столик. Серена налила две чашки кофе и передала одну Николасу, затем села и с удовольствием начала пить маленькими глотками.
– Я так и не научилась хорошо готовить кофе. Этот кофе превосходен.
Николас приподнял одну бровь:
– Вряд ли у вас возникала потребность обрести подобное умение?
– Наоборот. Временами мы с папой были на мели и тогда не могли позволить такую роскошь, как слуги.
– Это вряд ли относится к недавнему времени. Меня не проведешь – как бы просты ни были платья, которые вы носите, я по опыту знаю, что чем скромнее фасон, тем выше цена. Из всего вы выбираете самое лучшее – платья, шали, шляпки и даже ваши маленькие сапожки, если я не ошибаюсь, сделаны из лайки.
– Что вы, месье, скажите на милость, понимаете в дамских нарядах и в том, сколько они могут стоить?
– Наверное, я в этом разбираюсь не меньше вашего. Не сомневайтесь, я многие годы расплачивался за всякую всячину, уже не говоря о том, что мне приходилось выкладывать немало денег на портних и модисток, когда дама, скажем, приходилась мне близкой знакомой.
– Я так понимаю, что вы имеете в виду своих любовниц. – Серена решила не показывать, насколько она шокирована, и игнорировать нелепый приступ ревности. – Естественно. Моя одежда сшита в Париже, а это значит, что вы в ней не очень разбираетесь.
Николас вспомнил колкость относительно покровителя, которую Серена отпустила раньше. А что, если она говорит вполне серьезно? От этой мысли ему стало не по себе.
– Наоборот, мадемуазель, – язвительно ответил Николас, – я довольно состоятелен и настаиваю на том, чтобы дама, находящаяся под моим покровительством, носила самое лучшее. И разбираюсь в последней моде достаточно хорошо, чтобы сказать, что, судя по одежде, худшие времена для вас уже позади.
Резкий тон его голоса насторожил Серену, она посмотрела ему в глаза:
– Вы считаете, что мою одежду оплатил мужчина?
– Я оказался прав?
Он говорил беззаботно, но Серена поняла его правильно.
– Да. – Она ждала, но Николас ничего не ответил, а только смотрел на нее так, что ей показалось, будто он проникает в ее самые сокровенные думы. – Николас, только, ради бога, не делайте такое суровое лицо. Я имела в виду своего отца.
Николас почувствовал огромное облегчение, но ему удалось скрыть это.
– Что ж, он, должно быть, давал вам щедрые карманные деньги. – Серена не удостоила его ответом. – Вы все еще тоскуете по нему? – спросил Николас после краткой паузы уже более мягким тоном.
– Разумеется. Мы были очень близки. Разве вы не скучаете по родителям?
– Мы говорим о разных вещах, – иронично ответил он. – Ребенком я видел слуг чаще, чем своих родителей. Вне школы мною занимались разные воспитатели, но, поскольку у меня не было родных братьев и сестер, я большей частью оставался предоставленным самому себе. Точно так же прошла юность отца. У меня хватало денег для удовлетворения любого каприза, повзрослев, я мог позволить себе играть в карты и оплачивать свои амурные дела. Когда я достиг совершеннолетия, отец записал меня в свой клуб и познакомил с влиятельными друзьями. Вот почти все.
– Значит, вы тоже единственный ребенок в семье. Вы не желали, чтобы у вас был брат или сестра? Я мечтала, чтобы у меня были родные братья и сестры.
– Я был единственным ребенком, – поправил ее Николас. – Теперь у меня есть единокровная сестра.
– Да, но она значительно моложе вас. Это не одно и то же.
– Ей примерно столько же лет, сколько было Мелиссе, когда отец женился на ней. Нет ничего хуже старого дурака – он совсем потерял голову от любви.
– Но Мелисса ведь принесла ему счастье?
– Он умер, так и не успев разочароваться, – насмешливо ответил Николас. – К несчастью, мне от этого лучше не стало, поскольку отец вбил себе в голову, что меня следует перевоспитать.
– Бедный Николас!
В голосе Серены прозвучала насмешливая нотка, но Николас мог простить ей все, когда она так улыбалась ему. Тогда ему казалось, что она хорошо понимает его. Он начинал привыкать к этой улыбке.
– По-моему, попытка исправить вас – почти безнадежное дело. – Серена продолжала дразнить его. – Как же ваш отец собирался это сделать?
– Поверьте, у него был свой подход. При любом удобном случае он читал мне нотации о том, что следует жениться на доброй женщине, и рассказывал о чудесах, которые творит любовь. Это давно известные глупости, которыми потчует исправившийся повеса, когда достигает старческого возраста и видит, что смерть уже стоит на пороге.
– Весьма предубежденный взгляд. А что, если он и в самом деле был влюблен?
– Серена, избавьте меня от подобной романтичной чепухи. Им двигала не любовь, а похоть. К тому же он лицемерил, в чем обвинить меня никак нельзя. Я увлекаюсь азартными играми, лошадьми и женщинами, но никогда не играю, если не в состоянии заплатить возможный долг. Я не скачу на лошади к преграде, которую та не может взять. Я никогда не волочусь за женщинами, которые не знают себе цену. Более того, – с горечью заключил Николас, – то же самое можно сказать об отце, если судить по его жизни в молодости, о которой я много наслышан.
– Наверное, он учел это и хотел избавить вас от ошибок, которые совершал. Мой отец носился со мной по тем же причинам, и в некотором роде все это – о чем я начинаю догадываться только сейчас – породило удушливую атмосферу. С другой стороны, вами же явно пренебрегали, однако это не избавило отца от желания диктовать, как вам следует жить.
– Разница между нами заключается в том, что я ему этого не позволил. Вы же, с другой стороны, до сих пор пляшете под дудку своего отца.
Серена прикусила губу, ибо он задел больное место.
– До поры до времени. Итак, – продолжила Серена весело, – невзирая на попытки вашего отца, вы не стали приверженцем всепобеждающей силы любви, как выразился лорд Байрон.
– Этот сбитый с толку романтик! Он почти без чьей-либо помощи снова ввел в моду любовь и меланхолию.
– Мне кажется, лорд Байрон больше потакает собственным эклектическим пристрастиям и ждет, что все, включая бедную леди Лэм, станут поклоняться его персоне, – с презрением сказала Серена. – Как бы то ни было, настоящая любовь не может стать частью моды, а вот Байрон, по моему убеждению, может. Любовь нельзя остановить, от нее нельзя уйти. От нее нельзя вылечить, ее нельзя запланировать. Некоторые люди никогда не влюбляются, потому что любовь проходит мимо них. Моим родителям повезло. Как, вероятно, вашему отцу повезло с Мелиссой. Не исключено, что желание отца перевоспитать вас диктовалось не лицемерием, а желанием видеть вас таким же счастливым, как он. – Серена вдруг умолкла, не ожидая, что отреагирует на слова Николаса с таким жаром.
– Боюсь, что в этом вопросе нам придется остаться при своих мнениях, – сказал Николас, не желая углубляться в спор. – Ваша точка зрения звучит прелестно, вы очаровательная защитница, но ваши слова меня не убедили. Вы знаете не так много о мире и движущих им скрытых пружинах, как вам кажется, если только вы говорите серьезно.
Серена не без труда удержалась от ответной колкости, готовой слететь с ее уст.
– Я не спорю с вами, в этом нет смысла. Я не смогу убедить вас, это сделает жизнь.
– Соизвольте, однако, объяснить мне кое-что, прежде чем мы сменим тему.
Серена вопросительно приподняла брови.
– Вчера у речки, где водится форель, вы явно не без удовольствия подталкивали меня к тому, чтобы я… мы были не против, чтобы наши отношения получили естественное продолжение. Сегодня же вы воспеваете настоящую любовь. Боюсь, что мы говорим о разных вещах.
– Как это понять?
– Серена, я не могу предложить вам любовь, я не стану таким лицемером, как мой отец. Я могу предложить вам веселое времяпрепровождение, возможно, удовольствие, но это будет короткая идиллия, только и всего. Я не стану притворяться и изображать утонченные чувства, чтобы успокоить вашу совесть. Если хотите довести до конца наш прерванный поцелуй, то должны знать, на что идете.
Серена задумалась, прежде чем ответить. Она не влюбилась, но прошлой ночью ворочалась с боку на бок и была вынуждена признать, что Николас непреодолимо влечет ее. Неожиданное физическое влечение, которое она испытала, впервые увидев его обнаженным по пояс во время кулачного боя, выросло за те часы, которые оба провели вместе. Пока они общались вдали от света, время проходило незаметно. Всякий раз, когда Серена видела его, ей становилось труднее устоять перед желанием отдаться соблазну. Это желание подогревалось мыслью, что их пути вряд ли пересекутся после того, как документы окажутся в ее руках. Голос разума предупреждал, что Серена рискует сгореть, если желания возьмут верх над ней, однако ощущение своей правоты в его присутствии также росло, несмотря ни на что.
Николас согласится на все, что бы Серена ни предложила, если она пойдет на его условия. Он испытывал к ней мимолетные чувства. Все произошло само собой, однако реакция Николаса на то, как она воспевала настоящую любовь, стала своевременным предупреждением.
– Я знаю, на что иду, – уверенно сказала она. – Уверяю вас, мы говорим не о разных вещах.
Не означали ли эти слова, что она позволит ему больше, чем целовать себя? Он собирался задать ей этот вопрос, но передумал.
– Оставшуюся часть утра мне придется заняться кое-какими делами, – сообщил он. – Встретимся после обеда.
У Мэтью Стампа, недавно ставшего лордом Веспианом, выдалось горячее утро. Надо было нанести визит зубному врачу, посетить портного и выполнить множество поручений своей доброй жены. Весть о племяннице, девочке – наследнице состояния, которое он уже считал своим по закону, расстроила его так, что это было невозможно описать словами, и все время не давала ему покоя. Тобайас Актон советовал ему подождать, пока племянница не свяжется с ним, но Мэтью решил, что такое поведение ему не по нутру.
Следующее дело привело его в притон недалеко от Флит-стрит. Это место посоветовал ему швейцар из его клуба. Охваченный тревогой, Мэтью сидел в своей кабинке и разглядывал разношерстную публику, заполонившую тускло освещенное помещение. Он был доволен тем, что оставил все ценное, кроме требуемой суммы денег, в надежном месте у себя дома.
К нему подошел плотный коротышка в засаленном коричневом пальто.
– Вы Стамп? – громко спросил он.
– Ради бога, не ори ты так, – прошипел Мэтью.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента