Маргерит Кэй. Повеса с ледяным сердцем

   Вскоре граф вернулся с большим явно мужским халатом, положил на кресло и сообщил, что завтрак подадут ровно через полчаса, после чего решительно широким шагом вышел из комнаты.
   Генриетта уставилась на закрытую дверь. Она так и не поняла его намерений. Хотел ли он, чтобы она осталась или ушла? Она его забавляла? Выводила из себя? Привлекала? Раздражала? Или совсем не интересовала? Она не знала ответов.
   И не следовало рассуждать о его репутации. Хотя граф ничего не отрицал, Генриетта поняла, сколь неотразимым он может оказаться благодаря сочетанию внешности и чего-то неуловимого, вызывавшего дрожь. Будто он обещал то, чего не следовало желать. И единственный, кто мог сдержать обещание. Наверное, повесы все-таки подлецы. Тем не менее Рейф Сент-Олбен не похож на подлеца. Повесы плохие люди, но разве он не сделал доброе дело, спасая ее?
   Генриетта нахмурилась. «Очевидно, дело в том, что повесы ловкие обманщики, иначе как же они добивались таких успехов?» – размышляла она. Значит, хорошо, что он не воспользовался ее беспомощностью? Она не могла прийти к определенному мнению. Но точно знала одно – ему очень хочется избавиться от нее. Генриетта с трудом сдерживала обиду.
   Наверное, ему тоже интересно узнать, как она попала в его имение. Осторожно трогая болезненную шишку на голове, подумала, что ей самой неплохо бы прояснить этот вопрос. Вчера вечером. Вчера вечером. Что произошло вчера вечером?
   Сбежала эта проклятая собака леди Ипсвич. Генриетта осталась без ужина, пока искала ее. Неудивительно, что она так проголодалась. Она нахмурилась, зажмурила глаза и, не обращая внимания на головную боль, попыталась вспомнить, что делала вчера. Вышла через боковую дверь. Оказалась в огороде. Обошла одну сторону дома. Затем…
   Этот вор-взломщик! «О боже, вор-взломщик!» В голове все прояснилось, точно с поверхности воды сошла рябь и обнажила четкое отражение. «Боже мой. Леди Ипсвич, наверное, волнуется, не зная, что со мной случилось».
   Генриетта осторожно выбралась из роскошной кровати и посмотрела на часы, стоявшие на каминной полке. С трудом рассмотрела циферблат. Девятый час. Она раздвинула занавески и заморгала, когда солнечные лучи больно ударили ей в глаза. Уже утро. Она провела здесь всю ночь. Ее спаситель, наверное, встал очень рано. Обретя способность думать, Генриетта поняла, что граф вряд ли вообще ложился спать.
   Не иначе, распутничал! Однако круги под его глазами свидетельствовали не только о физической усталости. Рейф Сент-Олбен был похож на человека, которому не спится. «Неудивительно, что он раздражен», – снисходительно подумала Генриетта. Встреча с незнакомой женщиной, потерявшей сознание, выведет из равновесия кого угодно, особенно если вышеупомянутая незнакомка похожа на… на… на кого же она была похожа?
   На витиевато инкрустированном комоде перед окном стояло зеркало. Генриетта осторожно посмотрела на себя. Она была бледнее обычного, полоса грязи запеклась на щеке, на голове красовалась шишка величиной с яйцо. В целом же она выглядела почти так же, как всегда. Рот нисколько не напоминал розовый бутон. В бровях ни намека на изгиб. В чересчур кудрявых волосах царил полный беспорядок. Карие глаза.
   Такой она себя увидела в зеркале. Более того, во власти вышеупомянутой миссис Питерс оказалось ее коричневое платье.
   Генриетта тяжело вздохнула. Папа постоянно напоминал о том, что многие люди выглядят значительно хуже, но от этого легче не становилось. Не то чтобы она была недовольна, но иногда ей в голову невольно закрадывалась мысль о том, что судьба могла проявить к ней большую щедрость. Правда, она не представляла, в чем эта щедрость должна выражаться.
   – Тебя стукнули по голове, бросили на произвол судьбы, но на помощь пришел потрясающе красивый граф и спас тебя. Чем не настоящее приключение? – обратилась она к своему отражению в зеркале. – Даже если он не очень приветлив, повеса с вспыльчивым нравом и сомнительной репутацией.
   Когда часы на каминной полке пробили четверть, она вздрогнула. Не стоит брать грех на душу, заставлять графа ждать, пока она выйдет к завтраку. С этой мыслью она торопливо вылила воду из кувшина, стоящего на тумбочке, в китайскую чашу, расписанную красивыми цветами, и принялась смывать с лица следы грязи.
 
   Она причесала и заколола волосы, завернулась в элегантный хозяйский халат из темно-зеленой парчи, украшенный золотистыми застежками из тесьмы. И хотя завернула манжеты, крепко затянув пояс, халат закутал ее всю и шлейфом тянулся позади нее. Ее тревожила мысль о том, что материал, прилегавший к ее коже, касался и его обнаженного тела. Она пыталась не думать об этом, что удавалось с трудом.
   Спотыкаясь, Генриетта почти вовремя вошла в небольшую столовую. Она нервничала. Увидев, что стол накрыт на двоих, она заволновалась еще больше. Никогда раньше она не завтракала наедине с мужчиной, не считая, конечно, дорогого папочку, но это не в счет. Было очень неловко, в то же время она мучительно думала о своем теле, скрытом лишь нижним бельем и огромными складками халата.
   Похоже, граф сначала не заметил ее, меланхолично уставившись в пространство. Его одолевали мрачные думы. Сейчас он был особенно привлекателен, побрившись и переодевшись. На нем были чистая рубашка и новый галстук, светло-желтые панталоны в обтяжку и начищенные сапоги, темно-синий утренний фрак ладно облегал фигуру. В этом туалете он больше всего напоминал графа с грозным видом. К тому же он смотрелся еще красивее. Пульс Генриетты участился, она выдавила робкую улыбку, присев не в самом элегантном реверансе.
   – Милорд, должна извиниться за свою небрежность. Я еще не отблагодарила вас должным образом за свое спасение. Я очень обязана вам.
   Ее голос отвлек Рейфа от мыслей о прошлом, в которое он углубился. Будь проклят этот титул и потребность в наследнике! Кого, кроме его бабушки, действительно волновало то, что титул унаследует какой-нибудь безвестный третий кузен во втором колене? Если бы только она знала, чего это ему стоило, то скоро перестала бы напоминать об этом. Граф взглянул на Генриетту, все еще робко улыбавшуюся ему. Протянув руку, поддержал ее.
   – Надеюсь, мисс Маркхэм, вам уже лучше. В моем халате вы очень привлекательны. Он вам идет.
   – Со мной все в порядке, – ответила Генриетта, обрадовавшись тому, что граф поддержал ее, когда она выпрямлялась после реверанса. У нее закружилась голова. – Что же касается халата, вы очень любезно соврали, я-то знаю, что выгляжу ужасно.
   – Ужасно привлекательно, я бы сказал. Вы должны мне верить, ведь я в некотором роде считаюсь знатоком в подобных вопросах.
   Затравленный взгляд сменился улыбкой, едва коснувшейся уголков его губ.
   – Похоже, я наконец-то вспомнила, что случилось со мной, – заметила Генриетта.
   – Да? – Рейф встряхнул головой, отгоняя призраков, которые наседали на него. – С этим можно подождать. Для начала вам надо поесть.
   – Я действительно голодна… осталась без ужина из-за одной собаки.
   Рейф громко рассмеялся второй раз за утро. На этот раз его смех не казался таким злым.
   – Что ж, с радостью сообщаю, здесь нет собак, из-за которых вы можете лишиться завтрака, – заметил он.
   В халате Генриетта Маркхэм смотрелась привлекательно. Он раскрылся у шеи, обнажив слишком большой участок груди кремового цвета, которую она должна скрывать в корсете. Но в целом у девушки был такой вид, будто она только что свалилась с его кровати. Что в некотором роде соответствовало действительности. Рейф поймал себя на том, что пялится на нее, и отвел взгляд, расстроившись от нахлынувшего неожиданного чувства, отдаленно напоминающего возбуждение. Правда, он обладал счастливой способностью как возбуждать, так и подавлять желание.
   Рейф помог ей сесть, сам устроился напротив, решительно глядя к себе в тарелку. Он накормит Генриетту, выяснит, откуда она, и тотчас отправит назад. Затем ляжет спать, после чего вернется в город. Встречу с бабушкой невозможно откладывать бесконечно. При этой мысли он впал в мрачное, сродни серому и тяжелому ноябрьскому небу, настроение.
   Он не будет думать о ней. Нет необходимости. Во всяком случае пока, и можно переключить внимание на приятную Генриетту Маркхэм, сидящую напротив, облачившись в его халат. Вот сейчас она расскажет, что с ней произошло. Рейф налил ей кофе и положил в тарелку большую порцию яичницы с беконом, бутерброд, себе же налил кружку пива, дополнив порцией бефстроганов.
   – Ешьте, а то упадете в обморок от голода.
   – Выглядит аппетитно, – отметила Генриетта, радостно глядя на полную тарелку.
   – Это всего лишь завтрак.
   – Никогда не ела такого хорошего завтрака, – весело призналась она, одновременно приказав себе: «Много не болтай!» Она вообще не относилась к числу тех, кто долго и нудно говорит, но этим утром почему-то стала именно такой. Очевидно, подводили нервы. Но она и нервам не позволяла влиять на свое поведение. Хотя этим утром душевное равновесие ей явно изменило. Виной всему этот мужчина – смущал, говоря насмешливо о том, что хороший завтрак остынет, если она не перестанет занудствовать и не приступит к нему. Виноваты обстоятельства. И этот халат.
   Генриетта взяла вилку. Интересно, он дразнится или считает ее совсем глупой? Справедливости ради стоит отметить, что сегодня она не на высоте, ведет себя как идиотка. Граф очень прозрачно дал это понять, и она почувствовала себя таковой. Отведав кусочек вкусной яичницы, она тайком смотрела на него из-под ресниц. В ярком утреннем свете, проникавшем через окно, черные круги у него под глазами проступили отчетливей. Напряженное лицо. Граф был взвинчен. Казалось, он даже улыбается ради приличия. Явно не в самом благодушном расположении.
   Она не понимала причину, у него ведь всего гораздо больше, чем у других. Генриетте очень хотелось спросить его об этом, однако, еще раз взглянув в его лицо, она так и не решилась. Пришла к выводу, что граф Рейф Сент-Олбен совершенно непроницаем. Хотя и понятия не имела, о чем он думает. Она, что было ей несвойственно, промолчала. Съела еще кусочек и отрезала немного бекона.
   Еле заметная дрожь от охватившего волнения смешалась со страхом, отчего шея покрылась гусиной кожей. Да, граф не страшен, а страшно привлекателен. Генриетта была зачарована и напугана, как кролик, которому протягивают особенно вкусное угощение, хотя он и знает, что это приманка. Она задумалась, а так ли уж репутация Рейфа Сент-Олбена заслуженна. Правда, если он решит что-либо предпринять, ей будет трудно воспротивиться этому.
   Генриетта снова вздрогнула и мысленно приказала себе не поддаваться столь глупым мыслям. Граф не станет строить планы относительно нее! Даже если и имеет некие виды. Зная породу мужчин, к которой тот принадлежал, она отлично понимала, что без труда устоит перед ним. Хотя он пока ничего не предпринимал и вряд ли предпримет.
   И нет смысла попусту тратить время на подобные мысли. Гораздо важнее подумать о событиях прошлого вечера, коль скоро она их вспомнила. Но сейчас – поесть! Иначе ее одолеет обморок, чего Генриетта, гордившаяся своим прагматизмом, не могла допустить. Она решительнее принялась за завтрак.

Глава 2

   Когда оба покончили с завтраком, Рейф встал. – Возьмите кофе. Сядем у камина, там уютнее. И вы сможете рассказать мне, что с вами стряслось.
   Неловко расправляя множество шелковых складок кресла с подголовником, Генриетта повиновалась. Рейф Сент-Олбен уселся напротив, грациозно пристроил ноги в сапогах, перекинув одну через другую. Она заметила, как играют мышцы под плотно прилегавшим материалом вязаных панталон. Предательская ткань не пошла бы более крупному мужчине. Или более худому. Словом, тому, кто сложен не так хорошо.
   – Я гувернантка, – начала Генриетта, думая о том, что так скорее отвлечет расстроенные мысли от мускулистых ног, – детей леди Ипсвич, чьи земли соседствуют с вашими.
   – Это так, но мы не общаемся.
   – Почему?
   – Это не относится к делу.
   Любой испугался бы его тона, но у Генриетты проснулось любопытство, и она забыла обо всем.
   – Но вы ведь соседи. И должны… не потому ли это, что она вдова? Наверное, вы общались, когда ее муж был жив?
   – Лорд Ипсвич почти ровесник моего отца, – резко ответил Рейф.
   – Тогда он, вероятно, был намного старше своей жены. Я не знала. Я всего лишь предположила…
   – Ну да, и это у вас вошло в привычку, – насмешливо заметил Рейф.
   Генриетта с надеждой взглянула на него. Его смутил ее взгляд широко открытых глаз. Генриетта решительно сжала губы. Рейф глубоко вздохнул – не привык к столь настойчивому допросу.
   – Можно сказать, его светлость ушел из жизни при несколько сомнительных обстоятельствах, и я решил прервать знакомство с его вдовой.
   – Правда?
   – Правда, – ответил Рейф, жалея о том, что вообще заговорил на эту тему. Это наивное существо явно не в курсе захватывающего прошлого своей хозяйки, а у него не было намерений углубляться в подробности. – Как вы оказались на службе у Хелен Ипсвич? – спросил он, отвлекая ее от прежней темы.
   – В журнале «Леди» появилось объявление. Как раз в то время я искала работу, и мама сказала, что это семейство вполне респектабельно. Я предложила свои услуги.
   – Срок вашей прежней работы истек?
   – О нет. Это мой первый опыт в должности гувернантки, и, надеюсь, не последний, – ответила Генриетта, доверчиво улыбаясь. – Видите ли, я собираюсь стать учительницей и хочу приобрести практический опыт, прежде чем откроется школа. – Ее улыбка угасла. – Хотя, судя по тому, что пишет мама, это случится не очень скоро.
   – Ваша мать открывает школу?
   – Мама и папа вместе… – Генриетта нахмурилась. – По крайней мере, они так задумали, хотя, должна признаться, им обычно не удается осуществлять свои планы. Школа должна открыться в Ирландии. Это благотворительный проект для бедных. Мой папа большой филантроп.
   Генриетта ждала ответа с надеждой, но граф Рейф Сент-Олбен, видно, не горел желанием обсуждать призвание отца.
   – Намерения у него самые лучшие, но, боюсь, он весьма непрактичен. Отец больше заботится о душе, нежели о теле, и никак не может понять, что у бедняков, кроме нужды в средствах к существованию и тепле, есть более важные потребности, чем духовное здоровье. Они вовсе не стремятся к чему-то более возвышенному. Например, к статуям святого Франциска. Или выделке гобеленов с целью прославить жизнь святого Антония – он, знаете, покровитель бедных. Я говорила папе, что их лучше занять изготовлением одеял, – безрадостно говорила Генриетта, увлекшись своими обидами и забыв, что очень много говорит, – но он отнесся к моему мнению неодобрительно. Разумеется, мама приняла его сторону. Мама считает, что главное – отвлечь бедняков от проблем, однако, честно говоря, не понимаю, чем можно отвлечь человека, если он голодает или беспокоится, ожидая рождения еще одного ребенка, в то время как не способен прокормить пятерых остальных? В этих обстоятельствах меньше всего думаешь о том, чтобы вышивать образ святого Антония, совершающего паломничество в Португалию!
   – Думаю, большинство бедняков даже не знают, где находится Португалия, – язвительно заметил Рейф. Ее папа и мама напоминали ему благодетелей той породы, которую он презирал.
   – Вот именно, – горячо согласилась Генриетта. – Даже если бы они знали… вы смеетесь надо мной?
   – А вы против?
   – Нет. Только, думаю, я не сказала ничего смешного.
   – Смешно, как вы это сказали. Очень серьезно.
   – Я должна выговориться, иначе меня никто не услышит.
   – Значит, пока мама и папа молятся за души, вы готовите суп… я правильно понял?
   – В том, что я практична, нет ничего плохого.
   – Совершенно верно. Если только в этом мире было бы больше супа и меньше проповедей…
   – Мои родители желают добра.
   – Не сомневаюсь. Только хочу заметить, что желать и делать добро – не одно и то же. Я встречаю множество подобных людей и…
   – Не знала, что вы слывете филантропом.
   – Нет, как вы уже сказали, – холодно ответил Рейф, – моя репутация главным образом связана с распутством. Теперь вы скажете, что одно исключает другое.
   – А разве не так? – строго спросила Генриетта. Заметив, что его лицо вновь напряглось, она заколебалась. – Я хочу сказать, что слыть повесой – значит быть безнравственным и… – Она осеклась, когда лицо Рейфа застыло. – Знаете, я, должно быть, немного отклонилась от темы. Вы хотите сказать, что занимаетесь благотворительностью?
   Ее голос звучал неестественно. Рейф подумал, что ему наплевать на ее мнение.
   – Я хочу сказать, что мир не состоит из черно-белых тонов, как считают ваши родители. – Рейф затеял собственный проект в районе Святого Николая, что имело для него исключительно большое значение, но он не считал его благотворительностью. Граф сдержался с трудом. Что такого в этой обольстительной женщине, что постоянно задевает его за живое? – Вы начали рассказывать о школе, которую ваши родители собираются открыть.
   – Да. – Генриетта с опаской взглянула на него. – Я сказала что-то такое, что обидело вас?
   – Так что с этой школой, мисс Маркхэм?
   – Ну, если… когда… она откроется, я собираюсь внести свою лепту, став преподавателем. Буду вести полезные уроки, – добавила она, с содроганием вспомнив учебный план матери.
   – Уроки, подобные тем, что преподаете щенкам миссис Ипсвич?
   – Они не щенки, – с негодованием ответила Генриетта. – Они просто резвые мальчики. Уверена, вы были таким же в их возрасте и охотнее скакали на коне, нежели сидели за партой, но…
   – В их возрасте отец охотно поощрял меня к верховой езде и не обращал внимания на занятия, – сухо ответил граф. – Моя склонность утыкаться носом в книгу ему была страшно не по душе.
   – Боже мой, вы грызли науку?
   – Ах да, это же еще одна позиция, которая, по вашему мнению, несовместима со статусом повесы?
   И Рейф снова повеселел. Генриетта не поспевала за скачками его настроения, но невольно отозвалась на его слабую улыбку.
   – Не вдаваясь в подробности, что вам весьма по душе, скажу: мне нравится работа гувернантки и мне нравятся мальчики, даже если их мама немного… ну… своевольна. И дело не в том, что я не так уж часто вижу ее, ведь гувернантки не заслуживают большого внимания. Как бы то ни было, я не сомневаюсь, что найдутся хозяева и похуже. Мальчики меня действительно любят, и если… когда… школа откроется, уверена, подобный опыт придется очень кстати. Это должно случиться месяца через три, к тому времени моих нынешних подопечных поместят в закрытое учебное заведение, так что, надеюсь, они не слишком будут скучать по мне. По крайней мере, не так, как я буду скучать по ним.
   – С этим мне остается лишь согласиться. Знаю по собственному опыту, что маленькие мальчики недолго хранят преданность.
   – Вы так считаете? – веселее спросила Генриетта. – Думаю, это хорошо, не хотелось бы, чтобы они слишком сильно привязались ко мне. У вас уже имеется опыт в подобных делах? У вас есть братья?
   – Нет.
   Рейф снова нахмурился, его лицо стало бесстрастным.
   – Я так понимаю, что жизнь в качестве гувернантки у миссис Ипсвич оправдала ваши ожидания?
   – Да, эта должность замечательно оправдала цель.
   – Вам очень везет. А сейчас, если не возражаете, вернемся к более важной теме – к тому, как вы оказались в канаве, после чего вы сможете вернуться к обязанностям, которые приносят вам такую радость.
   – Это правда. Мальчики радуют меня. – Правда, мысль о том, что придется вернуться к миссис Ипсвич, представлялась теперь не столь привлекательной, как поначалу. Наверное, сказалось еще одно качество повесы – соблазнять и прививать желание проводить время в его обществе. Генриетта выпрямилась и потянула пояс халата. – Хорошо, вернусь к теме, как вы того желаете. Вчера вечером… Так вот, прошлым вечером меня ударил по голове какой-то вор-взломщик.
   – Вор-взломщик!
   Обрадовавшись реакции графа, оказавшейся на этот раз именно такой, как ожидалось, она энергично закачала головой:
   – Да. Совершенно верно. По крайней мере, – добавила она с наивной уверенностью, – я почти уверена, что этот человек был вором-взломщиком, хотя не заметила, чтобы он украл что-либо. Видите ли, я искала эту ужасную собаку миссис Ипсвич.
   – Собаку, из-за которой остались без ужина?
   – Ту самую. Услышав шум со стороны кустарника, я отправилась взглянуть, в чем дело, думала, там сидит Принцесса – так зовут эту собаку, – и тут до меня донесся звон бьющегося стекла. Я подняла фонарь и на долю секунды четко разглядела его, но он бросился на меня и ударил по голове. После этого я опомнилась в вашей постели.
   Рейф задумчиво качал головой.
   – Как-то нелепо. Даже если это был вор-взломщик, какой толк тащить вас с собой? Чтобы усадить бездыханное тело на лошадь, требуются усилия и время.
   Генриетта залилась краской.
   – Вы хотите сказать, что я не столь легка, как пушинка?
   – Я совсем не это имел в виду. Почему-то женщины считают, что суть красоты в том, чтобы быть тонкой как щепка. Мужчины придерживаются противоположного мнения. Я нахожу вашу фигуру отрадой для глаз. – Рейф не слыл щедрым на комплименты юным леди из опасений быть понятым превратно. Но Генриетта Маркхэм отличалась от любой знакомой ему девушки, и он не думал о том, какое впечатление произведут его слова. – Усадить вас на мою лошадь не составило большого труда. Я лишь подумал, что это было бы трудно некрепкому или пожилому мужчине.
   «Или мужчине, не обладающему такими мышцами», – подумала Генриетта, задержав взгляд на его мощной фигуре. До сих пор она даже не задумывалась о том, как именно граф вытащил ее из канавы. Тащил ли ее за руки или за ноги? Прижал ее к себе или, может быть, перебросил через плечо? А она? Лежала ли на животе, попой вверх? Выставив на обозрение нижние юбки? Или ноги? Или того хуже? Она принялась отчаянно обмахивать лицо, делая вид, что ей жарко от пылавшего камина.
   Рейф довольно легко отследил ход ее мыслей. Неудивительно, ее лицо столь красноречиво. Он уловил момент, когда она старалась представить, как ее водрузили в седло Тора. К сожалению, его мысли тоже вернулись к этому мгновению. Он положил ее поперек на животе, нижняя часть ее тела соблазнительно устремилась к небу. Платье немного задралось, обнажив ноги. В то время он обращал мало внимания на это. Теперь же, мысленно возвращаясь к событиям ночи, оценил соблазнительные изгибы ее роскошной фигуры, будто разглядел каждый дюйм.
   – Почему, – резко заговорил Рейф, обуздывая свое воображение, расстроенный тем, что ему приходится так поступать, – вор-взломщик, предприняв столь огромные усилия, чтобы похитить вас, изменил свое намерение и бросил вас на моей земле?
   – Не знаю, – ответила Генриетта. – В этом нет никакой логики. Теперь я это вижу. Наверное, он вынашивал дурные намерения относительно меня, затем передумал, когда лучше разглядел меня, – сказала она с кислой улыбкой.
   – Если дело обстояло так, то он лишен всякого вкуса, – тут же отреагировал Рейф, одарив ее искренней улыбкой, которая совершенно преобразила его лицо.
   Лицо Генриетты порозовело, и, пока она силилась придумать, что ответить, улыбка исчезла с его лица, будто облако скрыло солнце.
   – Значит, вы не поверили ни единому моему слову, правда?
   Халат распахнулся. Рейф заметил плоть кремового цвета, высвободившуюся из белого хлопчатобумажного белья. Натура повесы не позволила бы ему отвести взгляд. Хотелось смотреть, но именно это обстоятельство заставило его решительно отвести взгляд. Тебя уже больше ничто не волнует. Вспомнив эти слова, сказанные его другом Лукасом, Рейф грустно улыбнулся. Слава богу, они верны, если отбросить всепроникающее чувство вины. Он достаточно потрудился, чтобы убедиться в их правоте, поскольку намеревался строить свое поведение подобным образом. Желание уже перестало быть одной из составных черт его эмоций. «Не может быть и речи о том, – сурово твердил он себе, – чтобы испытывать желание к Генриетте Маркхэм».
   – Приходится согласиться, что все это похоже на выдумку, – сказал он более небрежно, что диктовалось необходимостью привести в порядок мысли, – однако мое мнение немного значит. Я думаю, гораздо важнее, поверит вам леди Ипсвич или нет. – Граф решительно встал. Соблазнительная Генриетта Маркхэм развлекла его, но пора заканчивать эту неожиданную интерлюдию и возвращаться в реальность. – Я распоряжусь, чтобы вас отвезли назад в моем экипаже. Должно быть, ваше платье уже высохло. – Граф дернул за шнурок звонка и вызвал экономку.
   Генриетта с трудом поднялась. Стало ясно, что ему все наскучило. И она тоже. Стоило ли удивляться? И уж точно не следовало обижаться. Ведь она всего лишь ничтожная гувернантка, сочинившая невероятную историю. А он граф с положением в обществе и вереницей красавиц, с которыми приятно проводить время. И они не носят коричневых платьев и уж точно не валяются в канавах, ожидая, когда их оттуда достанут.
   – Должна еще раз поблагодарить вас за мое спасение. – Генриетта надеялась, что ее голос звучит резко, слыша при этом нотки обиды. – Прошу извинить меня за то, что отняла у вас слишком много времени.
   – Мне это доставило удовольствие, мисс Маркхэм, но хочу вам кое-что сказать, прежде чем вы уедете. – Рейф кончиком пальца поднял ее голову за подбородок. Глаза Генриетты напоминали расплавленную бронзу – самая красивая ее черта. Граф холодно встретил этот взгляд, хотя и не чувствовал себя столь безмятежно, как того хотелось бы. Он не привык к тому, чтобы кто-то нарушал его душевное равновесие. – Не ждите, что вас встретят как героиню, – тихо произнес он. – Хелен Ипсвич не слишком доверчивая и не слишком добрая женщина. – Он взял руку Генриетты и коснулся губами тыльной стороны ее ладони. – Удачи, Генриетта Маркхэм, и до свидания. Когда вернетесь в свою комнату, я велю миссис Питерс принести вам платье. Она проводит вас.