Президент Горбачев был занят урегулированием конфликта в Персидском заливе. В Москву прибыл личный представитель Саддама Хусейна министр иностранных дел Ирака Тарик Азиз. Оценив ситуацию в заливе, М. Горбачев в целях избежания дальнейшей эскалации конфликта предложил конкретный план действий. Это была «очень детальная, четкая, продуманная программа политического урегулирования». Как сообщают газеты, Тарик Азиз немедленно, не теряя ни минуты, вернулся в Ирак, ему даже был предоставлен специальный самолет до Тегерана. У такого решительного президента не нашлось нескольких минут на подписание указа о введении чрезвычайного положения на всей территории Южной Осетии, где бесчинствовали грузинские бандформирования.
11 февраля 1991 года в открытом письме Президенту СССР депутаты Владикавказского Совета народных депутатов заявили, что «ситуация в Южной Осетии уже вышла за рамки локального межнационального конфликта и приобретает формы геноцида по отношению к осетинскому народу».
«...Весь мир, готовый протестовать после гораздо меньшей по масштабам трагедии в Прибалтике, воспринимает попытку лишить права на существование целый народ как третьеразрядное событие „где-то там на Востоке“. Гамсахурдиа мог бы предложить всем народам, населяющим республику, идти в независимость вместе с грузинами. Вместо этого он требует от них оставить дома и землю и переселиться куда-нибудь в СССР, то есть превратиться в сотни тысяч беженцев. К этому же вынуждают осетин, применяя против них террор, голодную блокаду, убийства, захват заложников, поджоги, конфискацию любой их собственности... Москва имеет в этом регионе войска, но им приказано соблюдать нейтралитет. Очевидно, после предыдущего негативного опыта Горбачев опасается вводить здесь президентское правление. В результате такого опыта на Кавказе может вспыхнуть затяжная и кровавая война с Грузией. Но ясно одно: если новый Союзный договор не предоставит эффективные гарантии безопасности малочисленным народам, то осетинская трагедия станет прелюдией к новым погромам и насилию», – писала «Генераль-Анцайгер» в № 13 за 1991 год.
Грузия не собиралась подписывать Союзный договор. Позиции националистов еще больше укрепились после проведенного 31 марта в Грузии референдума о выходе из СССР, на котором население, конечно, единодушно высказалось за независимость. Южная Осетия не принимала участия в референдуме, впрочем, это так же не имело значения, как если бы она принимала участие. В том и другом случае результат был бы тот, который устраивал Грузию. Напротив, Южная Осетия, все еще веря в возможности Москвы спасти осетин от истребления, голосовала 17 марта 1991 года за сохранение Союза. Референдум проходил под сильнейшим обстрелом, но никто не пропустил голосование, даже старики-ветераны, которые все еще продолжали писать обращения в Москву министру обороны СССР Д. Язову: «...Наши предки верой и правдой служили России. Они снискали себе славу на полях сражений Отечественной войны 1812 года, Русско-турецкой, Русско-японской войн, Первой мировой войны и других военных кампаний Российской империи... Южная Осетия – это сейчас единственный регион на Кавказе, где не срывается военный призыв».
В середине апреля Л. Келехсаева, зам. главврача республиканской больницы Южной Осетии, сообщила прессе: с 5 января поступили 289 раненых, умерли от ран в больнице 39, из которых 19 детей до 17 лет.
Но время вмешиваться еще не пришло, и кровь продолжала литься...
Что касается «кидать в воду» – это, к сожалению, была не выдумка пожилой женщины. Убитых действительно кидали в воду, в ближайшие реки.
Самой большой водной могилой осетин стала Кура. Очевидец даже утверждал, что в тот период местные жители не ловили рыбу в реке: о трупах, которые периодически вылавливали именно рыбаки, знали все.
Если о пропавшем без вести сообщали, что труп не найден, следовало предположить, что его бросили в Куру. Хабалов Георгий, с. Орташени Карельского района, Дряев Валико Георгиевич, 1951 г. р., и Кокоев Юрий Гаврилович, с. Рене, Каспского района – убиты и брошены в Куру. Кокоев Владимир Лаврентьевич, 1956 г. р., п. Агара, его убили, тело привязали к толстому колу, который воткнули в берег Куры. Тело убитого находилось в воде 18 суток. Габараев Зураб Константинович, 33 года, г. Карели, приехавший из России в день Пасхи помянуть отца. Его захватили на кладбище, убили после пыток и бросили тело в Куру, привязав также к колу, воткнутому в землю. Кумаритов Николай Михайлович, 1931 г. р., с. Нацрети – расстрелян, тело сброшено в Куру. Хабалашвили Мураз Самсонович, 1961 г. р., и Хабалашвили Хуто Шакроевич из села Пицеси продавали мясо на рынке в Гори, на них напали члены «Общества Костава» (грузинское крайне реакционное политическое движение. – И. К.), расстреляли и бросили в Куру. Дудаев Гиви Кондратьевич, 1950 г. р., с. Цителубани, был связан, на него надели противогаз и живым сбросили в Куру.
Подобных зверств было совершено много, но гораздо обширнее список без вести пропавших. Оставаться далее в селах и населенных пунктах Грузии, доступных грузинским бандформированиям, было невозможно. Передвигаться по дорогам Южной Осетии было опасно для жизни, бандиты останавливали транспорт, брали людей в заложники, сопротивлявшихся убивали на месте. Так, 18 марта 1991 года в районе с. Ередви грузинская бандитская группировка задержала военную машину «Урал» с осетинами, направлявшимися из села Дменис в Цхинвал. 12 мужчин, взятых в заложники, пропали без вести.
Десятки тысяч осетин стали беженцами уже в первые месяцы войны, добираясь в Северную Осетию кто как мог. Участок автодороги в Северную Осетию, проходящий через грузинские села, был блокирован грузинскими бандформированиями. Выбраться из Южной Осетии можно было только по объездной Зарской дороге длиной около 25 километров, названной в народе и в прессе «Дорогой жизни». На самом деле дорогой можно было назвать лишь начальный отрезок этого пути, начинающегося у села Тбет. Далее дорога ныряла в лес и превращалась в тропу, ехать по которой на машине раньше, в благополучные времена, никому не приходило в голову, да и не было необходимости. Да и сейчас с января по апрель здесь нечего было делать автотранспорту, одолеть ее могли только гусеничные трактора. Старики, женщины с младенцами на руках, маленькие дети пробирались по снегу.
Повезло тем, кого сопровождали мужчины: они пробивали дорогу в снегу, помогали нести детей и легкую поклажу: много не возьмешь, застрянешь – замерзнешь. Иногда навстречу беженцам также пешком, опираясь на колья, пробирались журналисты, нагруженные фото– и телеаппаратурой, не каждый мог рискнуть ехать по нормальной дороге через грузинские села, были свидетельства задержания журналистов, особенно российских.
Мужчины, сопровождавшие беженцев, оправдывались: мы только отведем их и вернемся, мы не беженцы. Не было большего позора, чем мужчина-беженец. В одном из сюжетов, снятых советскими тележурналистами, были показаны кадры, где по заснеженной тропе прошли, крепко держа друг друга за руки, старик и старуха, супруги. Перед крутым спуском старик постелил на снег большую клетчатую шаль и сказал жене, чтобы она села на нее. Старушка очень старалась, но все же не удержалась и стала падать, старик подхватил ее, они вместе уселись, подобрали ноги и, оттолкнувшись, заскользили вниз по склону. Только услышали в кадре: «Чтобы сдохнуть этим собакам!»
Светлана Цахилова, которую поселили в санатории «Нарт» в Северной Осетии, рассказывает: «Шли охотничьими тропами. Снегу по колено. Мужчины впереди пробивали дорогу, мы шли за ними. Трехлетнего сына толкала вперед, а сама цеплялась за деревья, иначе и не взобраться по склону, а другой рукой тащила дощечку, к которой привязала своего трехмесячного. Мороз был сильный. Как только мой сынок не замерз насмерть! Мне повезло, хоть ребенок сейчас и в больнице, а у одной женщины пятилетний сын умер по дороге». В санатории, рассчитанном на 100 мест, поселили 140 беженцев.
В середине февраля 1991 года «Дорога жизни» оборвалась. На Транскавказской автомагистрали сошли лавины, часть беженцев была вынуждена остаться на южной стороне хребта, в Джавском районе, часть оказалась отрезанной с двух сторон от Рокского тоннеля. Многие сидели в машинах, дожидаясь, пока будет пробит путь. Многие шли пешком с факелами через 4-километровый тоннель.
Позже начались дожди, таял снег, Зарская дорога стала непроходимой. Крутые подъемы и спуски были опасны. Сходили оползни. Дорогу время от времени расчищали тракторами. Машины застревали в густой грязи, наступала ночь. Приходилось ночевать в лесу. И все же в это время пеших беженцев на север Осетии стало меньше, зато росло их количество в Цхинвале. Был случай, когда на Транскаме лавина раздавила автобус с двумя владикавказскими электромонтажниками, пытавшимися восстановить подачу электроэнергии, – Казбеком Исаевым и Олегом Соловьевым. С ними погиб и Сергей Цховребов, ехавший из Челябинской области к родным.
Штаб размещения беженцев во Владикавказе находился по улице Димитрова. Сюда обращались те, кому некуда было пойти, не было родственников в Северной Осетии или невозможно было их найти, – замерзшие, измученные тяжелой дорогой беженцы, к тому же часто совершенно без денег. Часть людей поручали местным штабам, созданным при администрациях районов. К примеру, в начале февраля в поселке Ногир беженцев было уже 260 человек. Их разместили, дали по мешку муки и по 3–4 кг мяса на семью. Скоро детей определили в две местные школы, несколько человек взяли на работу в колхоз. Решили, что надо ставить вопрос о выделении некоторым семьям беженцев участков в селах Северной Осетии под строительство домов. «Но те, которые из Цхинвала и сел Южной Осетии, должны вернуться в свои дома», – считали в штабах. Большинство беженцев так и было настроено.
Грузинские беженцы из Цхинвала и близлежащих грузинских сел двигались в другом направлении – на юг, в Грузию. В Тбилиси на проспекте Костава был открыт штаб по оказанию помощи беженцам из Южной Осетии. По данным грузинской прессы, несколько десятков грузинских домов были сожжены в Цхинвале. Около 7 тысяч грузинских беженцев покинули Южную Осетию. Беженцы были размещены в гостиницах Тбилиси и других городов Грузии. Для них были выделены места в лечебных учреждениях, санаториях, курортных зонах. Очень скоро остро встал вопрос о временном трудоустройстве людей, потерявших работу в результате конфликта. Грузинская пресса подчеркивала, что речь идет о временном трудоустройстве беженцев, не допуская и мысли о том, что они останутся в Грузии навсегда. Беженцы рассказывали свои истории, не называя имен. «Они боятся называть свои имена, надеясь, что огонь пожарищ минует их очаги. Они надеются вернуться обратно. А причина этого страха – около 80 сожженных грузинских домов, две сгоревшие грузинские школы», – писали грузинские газеты 1991 года.
Грузинские беженцы были активны. В гостинице «Иверия» в Тбилиси в марте 1991 года проходила акция протеста беженцев для привлечения внимания мировой общественности, «введенной в заблуждение проосетинской центральной прессой». Мужчин среди беженцев почти не было. «Они защищают свой дом и свою землю», – объясняли газеты. Многие поселились у родственников, в гостинице «Абхазия», в других местах. Нана А. из Цхинвала, которую поселили в гостиницу «Абхазия», рассказала журналисту, что бабушка у нее осетинка. «Когда начались погромы, соседка-осетинка позвала меня к себе на ночь. Но все равно было страшно, и на следующее утро я убежала в Тбилиси».
Большая часть грузинских беженцев из Цхинвала осталась в Гори. Там в безопасности, среди своих, они все же не были спокойны в ожидании победоносного завершения войны грузинскими военными силами. Основная масса людей, безмерно устав от войны и лишений, находилась на грани нервного срыва: «Чем жить в этом проклятом Гори, где на нас смотрят как на врагов, мы согласны терпеть любые лишения в своем родном Цхинвали» (газета «Вестник Южной Осетии», апрель 1992 года). Такое мнение не было редкостью среди беженцев. Для многих из них привязанность к Цхинвалу была настолько велика, что вернуться готовы были даже те, у кого сгорели дома. Как и осетинские беженцы, грузинские также терпели нужду.
В номере за 16 февраля 1991 года «Красная звезда» опубликовала письмо цхинвальских грузин, адресованное также газетам «Комсомольская правда», «Известия» и другим: «Мы возмущены оголтелой антиосетинской пропагандой СМИ Грузии. Откуда они берут эту лживую и клеветническую информацию, якобы нас, грузин, преследуют, избивают, не пускают в магазины, выгоняют из мест проживания. Да, есть грузины, которые выехали в Тбилиси и другие районы, но это из-за невыносимых условий, которые создали „неформалы“ Грузии. Мы жили мирно и в согласии и хотим и дальше так жить, но вооруженные банды грузинских экстремистов, у которых ничего нет общего с простым грузинским народом, вторглись в нашу область, занимаются грабежом наших людей. Пусть оставят нас в покое пришедшие к власти горе-политики из Тбилиси, которые силой террора и насилия пытаются вынудить осетинский народ покинуть свою землю». Подписано А. Алборишвили, Ж. Кавтарадзе, Т. Касрадзе, К. Керашвили и др. (31 подпись). Такого мнения придерживалось гораздо большее количество грузин, но письма в газеты писали не все, и не все давали интервью тележурналистам. Они и так уже считались врагами грузинского народа за то, что остались в Южной Осетии и, более того, не принимали участия в боевых действиях против осетин. Впрочем, и доверием осетин они также не пользовались. С оставшимися в городе грузинами грузинские бандиты не церемонились, если они попадали к ним в руки.
29 августа 1991 года Харебов Феликс Арчилович на автомашине «Скорой помощи» повез на похороны в с. Ксуис Цхинвальского района Одикадзе Владимира Степановича, 1930 г. р., и Одикадзе Ивана Михайловича, 1942 г. р., жителей Цхинвала. Владимир – бывший сотрудник центральной грузинской газеты «Заря Востока», был женат на осетинке. В селе Ередви все трое были захвачены грузинскими «неформалами» и убиты после истязаний. А жена Владимира Одикадзе, Джиоева Наталья Политовна, 1932 г. р., была одной из восьми убитых при обстреле Цхинвала в ночь на 13 июня 1992 года.
Бежавшие из Цхинвала грузины всячески старались показать свою лояльность и преданность властям, хотя страдали не меньше, потеряв родину, чем осетинские беженцы. Васил Сабанадзе, журналист бывшей «Сабчота Осети» («Советская Осетия»), обосновавшийся в Гори и позднее издававший там собственную газету, писал в «Сакартвелос республика» (газета «Республика Грузия») 28.05.1991 г.: «Все беженцы поддержали кандидатуру З. Гамсахурдиа на президентских выборах. Нам говорили, что жители Шида Картли, чьи дома сожжены, должны быть против него. Что это он виноват со своим указом об упразднении области, мол, это привело к тому, что мы были изгнаны. Я встретился со всеми беженцами, но они как один поддерживают З. Гамсахурдиа. Вот, например, Беглар Борцвадзе, отец 8 детей. Его жена на днях родила, и они поселены в Гори в гостинице. Он жил в с. Мамисаантубани Цхинвальского района. Осетинские экстремисты заставили его покинуть дом, но все же и он, и его жена, Груня Одикадзе, считают, что президентом Грузии должен быть именно З. Гамсахурдиа. Упразднение области было единственно правильным решением».
Грузинского вождя мало заботила судьба тех, кто неминуемо стал бы жертвой развязываемой им войны. Его волновал только успех военной операции. К примеру, за полгода до начала войны в грузинском селе Курта, в четырех километрах от Цхинвала, под надуманным предлогом был закрыт детский дом. Здание переоборудовали под лазарет, ведь он бы точно пригодился при боевых действиях, одну часть его питомцев раскидали по детдомам Грузии, другую вывезли в Цхинвал. Грузинским детям выделили помещение в детском саду, собрали одежду, постели, книги, наладили учебный процесс. Называли их 13-й школой, поскольку в городе было всего 12 школ. На зимние каникулы, прямо перед войной, детей отправили кого куда. Несколько детей так и остались там жить, в здании детского сада, их некуда было отправить, там и застала их война. Они ночевали в школе при обстрелах, потом пришлось пристраивать и их.
Между тем, с начала 1991 года Грузия стала исповедовать сильнейший культ личности Звиада Гамсахурдиа. Парламент принимал законы, заранее обеспечивавшие его избрание президентом. Был принят закон о защите чести и достоинства президента (до 6 лет лишения свободы), где отсутствовали критерии того, что может считаться оскорблением президента. Трижды менялся сам закон о выборах – спустя 5 дней после принятия и дважды в ходе самой 12-дневной кампании. Одна из причин – не допустить регистрации в качестве кандидата в президенты содержащегося под стражей Джабы Иоселиани, лидера военизированной организации, объявленной в Грузии вне закона. Вскоре к закону о выборах даже было принято специальное дополнение, согласно которому парламент Грузии имел возможность распустить Центризбирком, «если он нарушит закон». На все стадии предвыборной кампании закон отвел такие сроки, что кандидат, не имевший очень серьезной предвыборной поддержки, организационных структур, работавших на его известность и авторитет, то есть не будучи главой государства, возможности участвовать в выборах президента не имел. Законы Грузии обеспечили Гамсахурдиа не только его избрание подавляющим большинством, но и неограниченную власть и прочность престола. Президент сам издавал указы и утверждал принятые Верховным Советом Грузии законы. Он был вправе вернуть закон на голосование, а если парламент подтверждал прежнее решение, президент мог вынести вопрос на референдум. Он был вправе отменять любое решение правительства, министерств, распустить парламент по своему усмотрению. Он пользовался неприкосновенностью и мог быть смещен парламентом, только если три четверти его состава признали бы, что он изменил родине. А полностью подконтрольный парламент такого решения не принял бы никогда.
Избранный 26 мая 1991 года президентом Звиад Гамсахурдиа выступил с «Обращением к населению Самачабло» (один из грузинских вариантов нового названия территории Южной Осетии): «В результате землетрясения только в Гори и Горийском районе, разумеется, с присоединившимся Цхинвальским районом, разрушено более 4600 домов. В городах Грузии скопились большие группы беженцев. Конечно, вся Грузия помогает им, но все же трудно оставаться долго в чужом доме. Я не хочу, чтобы грузин привыкал к жалости, иначе весь наш труд пропадет даром. Поэтому я думаю, что беженцами надо считать только жителей Цхинвали и села Гуджабаури (пригород Цхинвала), к тому же только детей и женщин. Остальным же время возвращаться в свои села. Соотечественники, беженцы из Самачабло! Присмотрите за своими корнями, иначе, как это не раз случалось, вновь придут из-за хребта и присвоят нашу собственность. Видит Бог, нам больше нечего терять и отдавать, поэтому каждый вернувшийся в Самачабло будет для Грузии крепостью. Цхинвальские мужчины, убедительно прошу вас принять участие в восстановлении грузинских сел, защите родной земли. Кто же этого не сделает, будет считаться предателем. Все должны помнить, что судьба Грузии сегодня решается в Шида Картли. Мы восстановили историческую справедливость в Шида Картли – вернули Цхинвали Горийскому району, Корниси – Карельскому району!»
Он говорил это грузинским беженцам, и они должны были при этом почувствовать, будто им что-то вернули...
В результате землетрясения 29 апреля силой 8 баллов в Джавском районе девять человек погибли, из них четверо – учащиеся школы-интерната, было разрушено 95 % домов. В Цхинвале сила толчка составила 7 баллов. Село Хахет Джавского района было похоронено оползнем вместе с жителями (около 60 человек), уцелели два парня, которых не было в селе в этот момент. Большие разрушения были и в Цхинвальском районе.
Землетрясение послужило причиной увеличения числа беженцев в Северной Осетии. В североосетинских газетах печатались обращения руководства и общественности Южной Осетии ко всем беженцам, чье пребывание в Северной Осетии не являлось острой необходимостью, с просьбой вернуться домой.
Учителя в Цхинвале на августовской конференции потребовали незамедлительного возвращения беженцев в Южную Осетию. Но непосредственной работы с беженцами не проводилось, юго-осетинские лидеры не могли взять на себя ответственность призвать дееспособных осетин, бежавших из Грузии, на защиту Южной Осетии.
Местных жителей в Северной Осетии раздражала необходимость оказывать помощь молодым здоровым людям. Но такие эмоции были характерны для более поздних этапов пребывания беженцев в Северной Осетии. Пока же основным инстинктом по отношению к обездоленным людям было желание принять их и помочь выдержать обрушившееся на них горе. А люди все прибывали, добираясь до Владикавказа разными, иногда совершенно неожиданными путями.
В то утро, 15 апреля, они ворвались к нам в села – на машинах, с оружием, стреляли в воздух. Люди разбегались от страха, они заходили в дома, переворачивали все вверх дном, выбирали, что получше. Наверное, поняли, что всего им не увезти на своих машинах. Сначала хотели посадить нас в автобусы и вывезти, но прошел слух, что нас собираются где-нибудь расстрелять. И мы ушли пешком на юг – кто через Цалку, кто через Ахалкалаки. Никого не осталось в Гуджарети. Многие плакали, но все же надеялись, что какая-нибудь власть должна восстановить справедливость, и думали только о том, на что будем жить, вернувшись в пустые дома. Мы дошли до озера Табацкури, когда увидели, что туда к нам на помощь пешком пришли армяне, они и помогли нам добраться до Ахалкалаки. Там мы остались в их домах на 11 суток, а потом они дали нам автобусы и отправили в Армению. Нас приняли в Ленинакане, распределили в бараках, построенных после землетрясения, обеспечили бесплатным питанием. А оттуда двумя самолетами доставили нас в Беслан. У всех было так тяжело на душе, что мы не смогли даже как следует выразить всю нашу благодарность этим людям».
11 февраля 1991 года в открытом письме Президенту СССР депутаты Владикавказского Совета народных депутатов заявили, что «ситуация в Южной Осетии уже вышла за рамки локального межнационального конфликта и приобретает формы геноцида по отношению к осетинскому народу».
«...Весь мир, готовый протестовать после гораздо меньшей по масштабам трагедии в Прибалтике, воспринимает попытку лишить права на существование целый народ как третьеразрядное событие „где-то там на Востоке“. Гамсахурдиа мог бы предложить всем народам, населяющим республику, идти в независимость вместе с грузинами. Вместо этого он требует от них оставить дома и землю и переселиться куда-нибудь в СССР, то есть превратиться в сотни тысяч беженцев. К этому же вынуждают осетин, применяя против них террор, голодную блокаду, убийства, захват заложников, поджоги, конфискацию любой их собственности... Москва имеет в этом регионе войска, но им приказано соблюдать нейтралитет. Очевидно, после предыдущего негативного опыта Горбачев опасается вводить здесь президентское правление. В результате такого опыта на Кавказе может вспыхнуть затяжная и кровавая война с Грузией. Но ясно одно: если новый Союзный договор не предоставит эффективные гарантии безопасности малочисленным народам, то осетинская трагедия станет прелюдией к новым погромам и насилию», – писала «Генераль-Анцайгер» в № 13 за 1991 год.
Грузия не собиралась подписывать Союзный договор. Позиции националистов еще больше укрепились после проведенного 31 марта в Грузии референдума о выходе из СССР, на котором население, конечно, единодушно высказалось за независимость. Южная Осетия не принимала участия в референдуме, впрочем, это так же не имело значения, как если бы она принимала участие. В том и другом случае результат был бы тот, который устраивал Грузию. Напротив, Южная Осетия, все еще веря в возможности Москвы спасти осетин от истребления, голосовала 17 марта 1991 года за сохранение Союза. Референдум проходил под сильнейшим обстрелом, но никто не пропустил голосование, даже старики-ветераны, которые все еще продолжали писать обращения в Москву министру обороны СССР Д. Язову: «...Наши предки верой и правдой служили России. Они снискали себе славу на полях сражений Отечественной войны 1812 года, Русско-турецкой, Русско-японской войн, Первой мировой войны и других военных кампаний Российской империи... Южная Осетия – это сейчас единственный регион на Кавказе, где не срывается военный призыв».
В середине апреля Л. Келехсаева, зам. главврача республиканской больницы Южной Осетии, сообщила прессе: с 5 января поступили 289 раненых, умерли от ран в больнице 39, из которых 19 детей до 17 лет.
Но время вмешиваться еще не пришло, и кровь продолжала литься...
История № 8. Сколько крови?
Кортиева Анна Садуловна, беженка из города Карели, Карельский район Грузии. Ныне живет в Заводском поселке в г. Владикавказе: «Говорят, в Цхинвале в это время убили шесть грузин, и все от этого были просто взбесившиеся. Попросила в магазине хлеб, но мне не дали, сказали: убирайтесь, сегодня ночью, мол, мы истребим всех осетин. Я в тот же день отправила детей в поселок Сачхере, недалеко от Карели, к родственникам, а сама с мужем осталась, чтобы собраться в дорогу и попытаться продать хоть что-то из живности. Но через два дня детей привезли обратно – они не захотели там оставаться. Тогда в ту же ночь тайком мы всей семьей сели в сочинский поезд, прятались среди азербайджанцев и так молча приехали в Сухум. И только там очень многие ехавшие с нами заговорили по-осетински. Это были беженцы из сел Апниси и Летет Хашурского района. Муж через некоторое время вернулся в Карели, чтобы попытаться продать дом. Он попал туда в тот период, когда грузины напали на осетинское село Цинагар (Ленингорский район Южной Осетии. –И. К. ) и убили семь осетин, при этом погибли и три грузина. Это было причиной новых зверств и в Карели. Ворвавшиеся ночью в наш дом грузины придрались к тому, как муж посмел продавать дом, разве не хватит того, что нам дали уйти живыми. Один из них сказал: «Надоело мне убивать осетин и кидать их в воду. Я уже три месяца не видел маму». Дом продать нам не дали. Мужа сильно избили, но отпустили живым».Что касается «кидать в воду» – это, к сожалению, была не выдумка пожилой женщины. Убитых действительно кидали в воду, в ближайшие реки.
Самой большой водной могилой осетин стала Кура. Очевидец даже утверждал, что в тот период местные жители не ловили рыбу в реке: о трупах, которые периодически вылавливали именно рыбаки, знали все.
Если о пропавшем без вести сообщали, что труп не найден, следовало предположить, что его бросили в Куру. Хабалов Георгий, с. Орташени Карельского района, Дряев Валико Георгиевич, 1951 г. р., и Кокоев Юрий Гаврилович, с. Рене, Каспского района – убиты и брошены в Куру. Кокоев Владимир Лаврентьевич, 1956 г. р., п. Агара, его убили, тело привязали к толстому колу, который воткнули в берег Куры. Тело убитого находилось в воде 18 суток. Габараев Зураб Константинович, 33 года, г. Карели, приехавший из России в день Пасхи помянуть отца. Его захватили на кладбище, убили после пыток и бросили тело в Куру, привязав также к колу, воткнутому в землю. Кумаритов Николай Михайлович, 1931 г. р., с. Нацрети – расстрелян, тело сброшено в Куру. Хабалашвили Мураз Самсонович, 1961 г. р., и Хабалашвили Хуто Шакроевич из села Пицеси продавали мясо на рынке в Гори, на них напали члены «Общества Костава» (грузинское крайне реакционное политическое движение. – И. К.), расстреляли и бросили в Куру. Дудаев Гиви Кондратьевич, 1950 г. р., с. Цителубани, был связан, на него надели противогаз и живым сбросили в Куру.
Подобных зверств было совершено много, но гораздо обширнее список без вести пропавших. Оставаться далее в селах и населенных пунктах Грузии, доступных грузинским бандформированиям, было невозможно. Передвигаться по дорогам Южной Осетии было опасно для жизни, бандиты останавливали транспорт, брали людей в заложники, сопротивлявшихся убивали на месте. Так, 18 марта 1991 года в районе с. Ередви грузинская бандитская группировка задержала военную машину «Урал» с осетинами, направлявшимися из села Дменис в Цхинвал. 12 мужчин, взятых в заложники, пропали без вести.
Десятки тысяч осетин стали беженцами уже в первые месяцы войны, добираясь в Северную Осетию кто как мог. Участок автодороги в Северную Осетию, проходящий через грузинские села, был блокирован грузинскими бандформированиями. Выбраться из Южной Осетии можно было только по объездной Зарской дороге длиной около 25 километров, названной в народе и в прессе «Дорогой жизни». На самом деле дорогой можно было назвать лишь начальный отрезок этого пути, начинающегося у села Тбет. Далее дорога ныряла в лес и превращалась в тропу, ехать по которой на машине раньше, в благополучные времена, никому не приходило в голову, да и не было необходимости. Да и сейчас с января по апрель здесь нечего было делать автотранспорту, одолеть ее могли только гусеничные трактора. Старики, женщины с младенцами на руках, маленькие дети пробирались по снегу.
Повезло тем, кого сопровождали мужчины: они пробивали дорогу в снегу, помогали нести детей и легкую поклажу: много не возьмешь, застрянешь – замерзнешь. Иногда навстречу беженцам также пешком, опираясь на колья, пробирались журналисты, нагруженные фото– и телеаппаратурой, не каждый мог рискнуть ехать по нормальной дороге через грузинские села, были свидетельства задержания журналистов, особенно российских.
Мужчины, сопровождавшие беженцев, оправдывались: мы только отведем их и вернемся, мы не беженцы. Не было большего позора, чем мужчина-беженец. В одном из сюжетов, снятых советскими тележурналистами, были показаны кадры, где по заснеженной тропе прошли, крепко держа друг друга за руки, старик и старуха, супруги. Перед крутым спуском старик постелил на снег большую клетчатую шаль и сказал жене, чтобы она села на нее. Старушка очень старалась, но все же не удержалась и стала падать, старик подхватил ее, они вместе уселись, подобрали ноги и, оттолкнувшись, заскользили вниз по склону. Только услышали в кадре: «Чтобы сдохнуть этим собакам!»
Светлана Цахилова, которую поселили в санатории «Нарт» в Северной Осетии, рассказывает: «Шли охотничьими тропами. Снегу по колено. Мужчины впереди пробивали дорогу, мы шли за ними. Трехлетнего сына толкала вперед, а сама цеплялась за деревья, иначе и не взобраться по склону, а другой рукой тащила дощечку, к которой привязала своего трехмесячного. Мороз был сильный. Как только мой сынок не замерз насмерть! Мне повезло, хоть ребенок сейчас и в больнице, а у одной женщины пятилетний сын умер по дороге». В санатории, рассчитанном на 100 мест, поселили 140 беженцев.
В середине февраля 1991 года «Дорога жизни» оборвалась. На Транскавказской автомагистрали сошли лавины, часть беженцев была вынуждена остаться на южной стороне хребта, в Джавском районе, часть оказалась отрезанной с двух сторон от Рокского тоннеля. Многие сидели в машинах, дожидаясь, пока будет пробит путь. Многие шли пешком с факелами через 4-километровый тоннель.
Позже начались дожди, таял снег, Зарская дорога стала непроходимой. Крутые подъемы и спуски были опасны. Сходили оползни. Дорогу время от времени расчищали тракторами. Машины застревали в густой грязи, наступала ночь. Приходилось ночевать в лесу. И все же в это время пеших беженцев на север Осетии стало меньше, зато росло их количество в Цхинвале. Был случай, когда на Транскаме лавина раздавила автобус с двумя владикавказскими электромонтажниками, пытавшимися восстановить подачу электроэнергии, – Казбеком Исаевым и Олегом Соловьевым. С ними погиб и Сергей Цховребов, ехавший из Челябинской области к родным.
Штаб размещения беженцев во Владикавказе находился по улице Димитрова. Сюда обращались те, кому некуда было пойти, не было родственников в Северной Осетии или невозможно было их найти, – замерзшие, измученные тяжелой дорогой беженцы, к тому же часто совершенно без денег. Часть людей поручали местным штабам, созданным при администрациях районов. К примеру, в начале февраля в поселке Ногир беженцев было уже 260 человек. Их разместили, дали по мешку муки и по 3–4 кг мяса на семью. Скоро детей определили в две местные школы, несколько человек взяли на работу в колхоз. Решили, что надо ставить вопрос о выделении некоторым семьям беженцев участков в селах Северной Осетии под строительство домов. «Но те, которые из Цхинвала и сел Южной Осетии, должны вернуться в свои дома», – считали в штабах. Большинство беженцев так и было настроено.
Грузинские беженцы из Цхинвала и близлежащих грузинских сел двигались в другом направлении – на юг, в Грузию. В Тбилиси на проспекте Костава был открыт штаб по оказанию помощи беженцам из Южной Осетии. По данным грузинской прессы, несколько десятков грузинских домов были сожжены в Цхинвале. Около 7 тысяч грузинских беженцев покинули Южную Осетию. Беженцы были размещены в гостиницах Тбилиси и других городов Грузии. Для них были выделены места в лечебных учреждениях, санаториях, курортных зонах. Очень скоро остро встал вопрос о временном трудоустройстве людей, потерявших работу в результате конфликта. Грузинская пресса подчеркивала, что речь идет о временном трудоустройстве беженцев, не допуская и мысли о том, что они останутся в Грузии навсегда. Беженцы рассказывали свои истории, не называя имен. «Они боятся называть свои имена, надеясь, что огонь пожарищ минует их очаги. Они надеются вернуться обратно. А причина этого страха – около 80 сожженных грузинских домов, две сгоревшие грузинские школы», – писали грузинские газеты 1991 года.
Грузинские беженцы были активны. В гостинице «Иверия» в Тбилиси в марте 1991 года проходила акция протеста беженцев для привлечения внимания мировой общественности, «введенной в заблуждение проосетинской центральной прессой». Мужчин среди беженцев почти не было. «Они защищают свой дом и свою землю», – объясняли газеты. Многие поселились у родственников, в гостинице «Абхазия», в других местах. Нана А. из Цхинвала, которую поселили в гостиницу «Абхазия», рассказала журналисту, что бабушка у нее осетинка. «Когда начались погромы, соседка-осетинка позвала меня к себе на ночь. Но все равно было страшно, и на следующее утро я убежала в Тбилиси».
Большая часть грузинских беженцев из Цхинвала осталась в Гори. Там в безопасности, среди своих, они все же не были спокойны в ожидании победоносного завершения войны грузинскими военными силами. Основная масса людей, безмерно устав от войны и лишений, находилась на грани нервного срыва: «Чем жить в этом проклятом Гори, где на нас смотрят как на врагов, мы согласны терпеть любые лишения в своем родном Цхинвали» (газета «Вестник Южной Осетии», апрель 1992 года). Такое мнение не было редкостью среди беженцев. Для многих из них привязанность к Цхинвалу была настолько велика, что вернуться готовы были даже те, у кого сгорели дома. Как и осетинские беженцы, грузинские также терпели нужду.
В номере за 16 февраля 1991 года «Красная звезда» опубликовала письмо цхинвальских грузин, адресованное также газетам «Комсомольская правда», «Известия» и другим: «Мы возмущены оголтелой антиосетинской пропагандой СМИ Грузии. Откуда они берут эту лживую и клеветническую информацию, якобы нас, грузин, преследуют, избивают, не пускают в магазины, выгоняют из мест проживания. Да, есть грузины, которые выехали в Тбилиси и другие районы, но это из-за невыносимых условий, которые создали „неформалы“ Грузии. Мы жили мирно и в согласии и хотим и дальше так жить, но вооруженные банды грузинских экстремистов, у которых ничего нет общего с простым грузинским народом, вторглись в нашу область, занимаются грабежом наших людей. Пусть оставят нас в покое пришедшие к власти горе-политики из Тбилиси, которые силой террора и насилия пытаются вынудить осетинский народ покинуть свою землю». Подписано А. Алборишвили, Ж. Кавтарадзе, Т. Касрадзе, К. Керашвили и др. (31 подпись). Такого мнения придерживалось гораздо большее количество грузин, но письма в газеты писали не все, и не все давали интервью тележурналистам. Они и так уже считались врагами грузинского народа за то, что остались в Южной Осетии и, более того, не принимали участия в боевых действиях против осетин. Впрочем, и доверием осетин они также не пользовались. С оставшимися в городе грузинами грузинские бандиты не церемонились, если они попадали к ним в руки.
29 августа 1991 года Харебов Феликс Арчилович на автомашине «Скорой помощи» повез на похороны в с. Ксуис Цхинвальского района Одикадзе Владимира Степановича, 1930 г. р., и Одикадзе Ивана Михайловича, 1942 г. р., жителей Цхинвала. Владимир – бывший сотрудник центральной грузинской газеты «Заря Востока», был женат на осетинке. В селе Ередви все трое были захвачены грузинскими «неформалами» и убиты после истязаний. А жена Владимира Одикадзе, Джиоева Наталья Политовна, 1932 г. р., была одной из восьми убитых при обстреле Цхинвала в ночь на 13 июня 1992 года.
Бежавшие из Цхинвала грузины всячески старались показать свою лояльность и преданность властям, хотя страдали не меньше, потеряв родину, чем осетинские беженцы. Васил Сабанадзе, журналист бывшей «Сабчота Осети» («Советская Осетия»), обосновавшийся в Гори и позднее издававший там собственную газету, писал в «Сакартвелос республика» (газета «Республика Грузия») 28.05.1991 г.: «Все беженцы поддержали кандидатуру З. Гамсахурдиа на президентских выборах. Нам говорили, что жители Шида Картли, чьи дома сожжены, должны быть против него. Что это он виноват со своим указом об упразднении области, мол, это привело к тому, что мы были изгнаны. Я встретился со всеми беженцами, но они как один поддерживают З. Гамсахурдиа. Вот, например, Беглар Борцвадзе, отец 8 детей. Его жена на днях родила, и они поселены в Гори в гостинице. Он жил в с. Мамисаантубани Цхинвальского района. Осетинские экстремисты заставили его покинуть дом, но все же и он, и его жена, Груня Одикадзе, считают, что президентом Грузии должен быть именно З. Гамсахурдиа. Упразднение области было единственно правильным решением».
Грузинского вождя мало заботила судьба тех, кто неминуемо стал бы жертвой развязываемой им войны. Его волновал только успех военной операции. К примеру, за полгода до начала войны в грузинском селе Курта, в четырех километрах от Цхинвала, под надуманным предлогом был закрыт детский дом. Здание переоборудовали под лазарет, ведь он бы точно пригодился при боевых действиях, одну часть его питомцев раскидали по детдомам Грузии, другую вывезли в Цхинвал. Грузинским детям выделили помещение в детском саду, собрали одежду, постели, книги, наладили учебный процесс. Называли их 13-й школой, поскольку в городе было всего 12 школ. На зимние каникулы, прямо перед войной, детей отправили кого куда. Несколько детей так и остались там жить, в здании детского сада, их некуда было отправить, там и застала их война. Они ночевали в школе при обстрелах, потом пришлось пристраивать и их.
Между тем, с начала 1991 года Грузия стала исповедовать сильнейший культ личности Звиада Гамсахурдиа. Парламент принимал законы, заранее обеспечивавшие его избрание президентом. Был принят закон о защите чести и достоинства президента (до 6 лет лишения свободы), где отсутствовали критерии того, что может считаться оскорблением президента. Трижды менялся сам закон о выборах – спустя 5 дней после принятия и дважды в ходе самой 12-дневной кампании. Одна из причин – не допустить регистрации в качестве кандидата в президенты содержащегося под стражей Джабы Иоселиани, лидера военизированной организации, объявленной в Грузии вне закона. Вскоре к закону о выборах даже было принято специальное дополнение, согласно которому парламент Грузии имел возможность распустить Центризбирком, «если он нарушит закон». На все стадии предвыборной кампании закон отвел такие сроки, что кандидат, не имевший очень серьезной предвыборной поддержки, организационных структур, работавших на его известность и авторитет, то есть не будучи главой государства, возможности участвовать в выборах президента не имел. Законы Грузии обеспечили Гамсахурдиа не только его избрание подавляющим большинством, но и неограниченную власть и прочность престола. Президент сам издавал указы и утверждал принятые Верховным Советом Грузии законы. Он был вправе вернуть закон на голосование, а если парламент подтверждал прежнее решение, президент мог вынести вопрос на референдум. Он был вправе отменять любое решение правительства, министерств, распустить парламент по своему усмотрению. Он пользовался неприкосновенностью и мог быть смещен парламентом, только если три четверти его состава признали бы, что он изменил родине. А полностью подконтрольный парламент такого решения не принял бы никогда.
Избранный 26 мая 1991 года президентом Звиад Гамсахурдиа выступил с «Обращением к населению Самачабло» (один из грузинских вариантов нового названия территории Южной Осетии): «В результате землетрясения только в Гори и Горийском районе, разумеется, с присоединившимся Цхинвальским районом, разрушено более 4600 домов. В городах Грузии скопились большие группы беженцев. Конечно, вся Грузия помогает им, но все же трудно оставаться долго в чужом доме. Я не хочу, чтобы грузин привыкал к жалости, иначе весь наш труд пропадет даром. Поэтому я думаю, что беженцами надо считать только жителей Цхинвали и села Гуджабаури (пригород Цхинвала), к тому же только детей и женщин. Остальным же время возвращаться в свои села. Соотечественники, беженцы из Самачабло! Присмотрите за своими корнями, иначе, как это не раз случалось, вновь придут из-за хребта и присвоят нашу собственность. Видит Бог, нам больше нечего терять и отдавать, поэтому каждый вернувшийся в Самачабло будет для Грузии крепостью. Цхинвальские мужчины, убедительно прошу вас принять участие в восстановлении грузинских сел, защите родной земли. Кто же этого не сделает, будет считаться предателем. Все должны помнить, что судьба Грузии сегодня решается в Шида Картли. Мы восстановили историческую справедливость в Шида Картли – вернули Цхинвали Горийскому району, Корниси – Карельскому району!»
Он говорил это грузинским беженцам, и они должны были при этом почувствовать, будто им что-то вернули...
* * *
Справедливости ради надо сказать, что юго-осетинское руководство не делало даже таких обращений непосредственно к беженцам, и это молчание означало, что властям сейчас не до них. Может быть, действительно было не до них, были более важные задачи защиты отечества. Но одновременно следовало не упускать из виду, что в освобожденной Южной Осетии, когда наступит мир, надо будет кому-то жить. Поэтому юго-осетинские лидеры неоднократно обращались к руководству Северной Осетии с просьбой содействовать возвращению трудоспособного населения домой для восстановления Джавского района после землетрясения и, конечно, для защиты отечества. С этой целью, например, осетинским беженцам из Грузии только в Цхинвальском районе было выделено 300 земельных участков. Однако желающих их обустраивать там пока было мало.В результате землетрясения 29 апреля силой 8 баллов в Джавском районе девять человек погибли, из них четверо – учащиеся школы-интерната, было разрушено 95 % домов. В Цхинвале сила толчка составила 7 баллов. Село Хахет Джавского района было похоронено оползнем вместе с жителями (около 60 человек), уцелели два парня, которых не было в селе в этот момент. Большие разрушения были и в Цхинвальском районе.
Землетрясение послужило причиной увеличения числа беженцев в Северной Осетии. В североосетинских газетах печатались обращения руководства и общественности Южной Осетии ко всем беженцам, чье пребывание в Северной Осетии не являлось острой необходимостью, с просьбой вернуться домой.
Учителя в Цхинвале на августовской конференции потребовали незамедлительного возвращения беженцев в Южную Осетию. Но непосредственной работы с беженцами не проводилось, юго-осетинские лидеры не могли взять на себя ответственность призвать дееспособных осетин, бежавших из Грузии, на защиту Южной Осетии.
Местных жителей в Северной Осетии раздражала необходимость оказывать помощь молодым здоровым людям. Но такие эмоции были характерны для более поздних этапов пребывания беженцев в Северной Осетии. Пока же основным инстинктом по отношению к обездоленным людям было желание принять их и помочь выдержать обрушившееся на них горе. А люди все прибывали, добираясь до Владикавказа разными, иногда совершенно неожиданными путями.
История № 9. Пешком в Армению
Бечир Битаров из с. Гинтур (Гуджаретское ущелье) Боржомского района Грузии, сейчас живет в поселке Ир Пригородного района Северной Осетии: «Они и раньше приходили, кружили по селам, особенно если подозревали, что у кого-то есть оружие. Но ничего не нашли, только несколько серебряных кинжалов. Охотничьих ружей было несколько, их отняли, забрали даже учебные автоматы из школ. Однажды вечером они остановили гуджаретский автобус, ехавший из Боржоми, взяли всех в заложники и увезли в Тбилиси. Только на второй день их отпустили, все были избиты. Обычно когда в Боржоми ловили кого-нибудь из осетин, то подкидывали ему патроны или еще что-нибудь и били „за оружие“. Мы боялись и уже не ездили в город на рынок. После случая с автобусом стало ясно, что надо уходить.В то утро, 15 апреля, они ворвались к нам в села – на машинах, с оружием, стреляли в воздух. Люди разбегались от страха, они заходили в дома, переворачивали все вверх дном, выбирали, что получше. Наверное, поняли, что всего им не увезти на своих машинах. Сначала хотели посадить нас в автобусы и вывезти, но прошел слух, что нас собираются где-нибудь расстрелять. И мы ушли пешком на юг – кто через Цалку, кто через Ахалкалаки. Никого не осталось в Гуджарети. Многие плакали, но все же надеялись, что какая-нибудь власть должна восстановить справедливость, и думали только о том, на что будем жить, вернувшись в пустые дома. Мы дошли до озера Табацкури, когда увидели, что туда к нам на помощь пешком пришли армяне, они и помогли нам добраться до Ахалкалаки. Там мы остались в их домах на 11 суток, а потом они дали нам автобусы и отправили в Армению. Нас приняли в Ленинакане, распределили в бараках, построенных после землетрясения, обеспечили бесплатным питанием. А оттуда двумя самолетами доставили нас в Беслан. У всех было так тяжело на душе, что мы не смогли даже как следует выразить всю нашу благодарность этим людям».