Марианна Гончарова. Дракон из Перкалаба

   Совсем недавно в Карпатах убили старого мольфара. Он, восьмидесятидвухлетний Михай, умел многое, люди к нему со всей Европы ехали – лечиться, совета спросить, судьбу исправить. Он всем помогал, но о нем самом почти никто ничего не знал – откуда появился, где раньше жил, кто семья его, если была, куда делась. Неохотно говорил он о своей доле. Чем он радостно делился, так это игрой на дрымбе. Михай и сам играл, и других учил, говорил, что дрымба – инструмент волшебный, что он много чем помочь может, когда в умелых и добрых руках. Что поля вокруг человека дрымба чистит, настраиваясь на вибрации человека, что звук дрымбы сквозь время ходит, к центру мира прикасается, и слышно его тем, по ком тоскуем мы и печалимся. Что вызывает дрымба духов-помощников, что изменяет сознание мольфара, чтобы увидел тот невидимое и осознал туманное и необъяснимое. Что уплотняет она на несколько мгновений зыбкие тени из прошлого, чтобы разгадать загадки и успокоить растревоженных. Убили Михая, солнечного ведуна и знахаря, убили жестоко, воткнули нож в шею старцу в самый темный час, перед рассветом, в его же хате. И преемника себе он так и не оставил. И местные, кто жил по соседству, говорят, что убил его черный мольфар из мести и лютой зависти, а что скорей всего, это женщина была, ведьма. Что вошла она легко, неслышно ступая, нож воткнула безжалостно и не колеблясь. Они, эти черные мольфарки, неустрашимые, решительные, уж если чего хотят – им просто голову срывает, жить не могут, пока дело свое темное не совершат. Случилось это в полную луну, а значит, сила белого мольфара перешла на другую, темную сторону, к черной колдунье. Местные даже, может, и видели ее, женщину эту, молчат – боятся ее, всесильную, хитрую и коварную. Да и на высшие силы рассчитывают – там разберутся, там все будет по справедливости, если только сможет старуха помереть. А то вон в Дзвонче колдунья местная Гутря раз семь подымалась. Уж совсем не дышала, а вдруг снова взвивалась и ревела, как зверь, и причитала нездешнею мовой, как будто камни во рту перекатывала да как будто в горле водопад гремел и сипел, так умоляла, руки тянула, чтобы хоть кто помог, чтобы освободили ее, а никто-никто подойти не осмелился. Разбежались все, кто вокруг был да жил неподалеку, даже дома в тот час не жили, по родственникам разошлись да разъехались, чтобы подальше быть, приходили скотину покормить да осторожно узнавали время от времени – померла или еще мается-бедует. И только мать той ворожки Гутри старая, а может, то вообще была ее бабця, или тэта – ну, сестра бабцина, такая уж древняя, горбатая, полуслепая и глухая совсем, не боялась, потому что старшая была в роду, ничего ей не повредило бы, ходила за болезной скорбно, простынями к лавке горемычную привязывала, чтоб не вскидывалась, да травами ее горькими сонными поила.
   И была у той мольфарки Гутри дочка, оторва, Авлентина – ее так странно звали, – удрала подростком в пятнадцать еще лет в город, то посудомойкой служила в забегаловке для дальнобойщиков на трассе, то на вокзале убирала. Как говорят старики мудрые – людына она была без доли, то есть человек без судьбы, нежеланная в этом мире, случайно родившаяся и никем не любимая. Жила, издерганная, обиженная на удел свой, на роду проклятом написанный, исступленно озлобленная на всех мужиков и на женщин благополучных, красивых да умных, врагов нажила, как водится, и вернулась как раз, когда надо было… Брела по тропинке к дому, ужасно оголодалая, прикуривала сигарету от сигареты, сплевывала и злилась заранее на мать и на будущую свою беспросветную жизнь, где будут заставлять работать с утра до вечерней зари, а вечерами вообще хоть от скуки вешайся. Брела она, перебрасывая с плеча на плечо сумку с немудреными своими пожитками. Вошла в хату, в мутном старом зеркале злым своим, непривычно раскрашенным лицом да яркими, как птичье оперенье, нездоровыми, клочковатыми как пакля волосами едва отразилась. Грюкнула раздраженно старой дверью. Вошла в комнату, не скинув старых, сто раз клеенных, латаных кроссовок. Остановилась недоуменно – мол, чего звали – нет чтобы хотела этого, может, даже и не понимала совсем, не понимала, что происходит, но в последний свой вздох дотянулась-таки мать, извиваясь, привязанная, дотянулась до руки блудной своей дочери Авлентины, схватила крепко и притянула с гигантской силой к себе, прижала всю к груди, да так, что Авлентина, не удержавшись, всем телом рухнула на лавку к матери. И тут же Гутря захрипела и успокоилась.
   Ну, а потом Авлентина и сама в горячке билась много дней – в беспамятстве лежала. Но ничего – мамкина тэта ее отпоила. И на ноги уже поднялась другая, совсем другая Авлентина. Рот поджатый, постаревшая, но сильная, суровая и как будто цель в жизни осознавшая. Главное – что с ее возвращением лиха в горах прибавилось. И одиночество ее, раньше ей не мешавшее, дававшее ей свободу, теперь оказалось в тягость.
   Говорят, поставила она себе за цель – найти сокровище опрышков. И не только найти именно ту пещеру Довбуша, куда опрышки золото и каменья спрятали. Найти – только начало ее дела. А найдя, и заклятие снять, чтобы войти туда и золото присвоить. Опрышки эти были гуцульскими повстанцами, кто говорил, что обычные грабители, которые не хотели на панов работать, а кто рассказывал, что Довбуш и его отряды по всем горам карпатским от Буковины до Закарпатья были покровителями и защитниками бедных, потому что наворованное у польских панов тут же бедным гуцулам и раздавали. Но, видно, и себя не обижали, поэтому схованки свои сделали в пещерах. А советник их, старый еврейский знахарь и колдун Бен Ализер, живший на Сокольском хребте, благой раби, как все его звали, заклятие на тайные пещеры Довбуша и наложил. Ну, так говорят люди, а там кто его знает – есть они, эти пещеры, или нету.
   Но вот Авлентина, Гутрина дочка, бывало, на неделю-две уходила в горы, искала что-то настойчиво, по ночам – люди видели – танцы голышом танцевала, огни разводила в разных углах плоского и большого, как футбольное поле, камня, даже на Сокольский хребет сама подымалась и на Мертвое озеро не побоялась – совета спрашивать в полночь. Как старухи говорили – у хозяина своего. Страсть одолевала ее непобедимая – хотела золота, хотела знать, где находятся пещеры да как заклятие с них снять.
   Ну да ладно. Про нее, про эту дочку Гутри-босорки, то есть ведьмы, про эту, как у нас называют, босорниню – позже. Зачем сейчас? Пока не надо. Только вот на вид она – эта босорниня – ну ничего загадочного, обычная женщина, каких много. Обычная такая женщина. Только взгляд уж очень тяжелый – душу из тебя вынимает и гнетущую тоску нагоняет.