Страница:
Он протянул мне руку и помог подняться. Я покачнулась.
– А как они вообще сюда… попадают? Проходят?
– Вроде как кран протекает, – видно было, что он не издевается, а, наоборот, старается говорить как можно понятнее. – Вентиль закрыт, но отдельные капли просачиваются. Такой принцип. Меня зовут Гриша, а ты Дарья? Будем знакомы.
Я растерянно кивнула.
– А старперы, которые поставлены хранить, ни фига не охраняют, – добавила блондинка.
– Лиза! – рявкнул Инструктор откуда-то из-за стеллажей. – Я все слышу!
Она картинно закатила глаза.
– Справедливости ради, портал-то они держат, – примиряюще заметил Гриша. – Ты их видела?
– Слева дядя Толя, – негромко представляла Лиза. – Он тот самый экскаваторщик. В центре Серго, геодезист. Справа Иван Иваныч, инженер. Они почти семьдесят лет тут сидят… играют.
Трое смотрели на меня – как если бы где-нибудь во дворе на рабочей окраине я подошла бы к ним спросить, не пробегал ли здесь рыжий котенок. В их взглядах был интерес, в общем, доброжелательный, но слабый, как далекий тусклый огонек.
– Они хранители, – сказал Гриша. – В момент, когда… когда случился катаклизм, открылся портал, они оказались рядом, ну… их накрыло. Они переродились – из людей стали частью системы… сохраняющей мировую стабильность. Они не живые и не мертвые… У них двойственная природа, вот ты помнишь, наверное, что природа света – это излучение и волна…
– Гриша, – сказал Инструктор. – Девушке хватит на сегодня! Дайте ей возможность отдохнуть и прийти в себя, ясно?
Я была ему очень благодарна.
Лиза взяла меня за локоть и куда-то потащила. Я не успела оглянуться, как снова оказалась в клетушке с лифтом, шкафами и лужей на грязном полу. Лиза чуть ли не насильно сняла с меня ватник и вытряхнула из валенок.
– Значит, ты их видишь? – спросила суховато и буднично.
– Кого?
– Теней!
– А… да.
– А что ты еще умеешь делать?
– Вареники с вишней.
– Круто, – Лиза прищурилась. – А я только яичницу.
Гриша вызвал лифт.
– Гриша, – сказала Лиза неожиданно детским, немного капризным голосом. – Сделай жене приятное – открой рамочку.
– Ты мне что обещала? – с готовностью отозвался Гриша.
– Это не лень, – она подняла туфлю и показала сломанный каблук. – У меня – вот…
– А я говорил: на операцию надевай только кроссовки…
– А я привыкла на каблуках!
– А ты борись с дурными привычками…
Они препирались вполголоса, и было ясно, что оба просто развлекаются. Наконец Гриша вытащил из рюкзачка баллон с краской и, продолжая ворчать, стал рисовать граффити на бетонной стене бункера:
– Рамочку туда… Рамочку сюда… эдак пупок развяжется…
– Как он это делает? – шепотом спросила я у Лизы.
– А как ты видишь то, что видишь?
Я пожала плечами.
– Вот и он так же, – кивнула Лиза. – Инстинкт.
В этот момент бетон разошелся и в стене открылась дыра. Лиза приятельски протянула мне руку…
– Туда не полезу, – я попятилась.
– Останешься здесь?
Вокруг были темнота, подземелье, ржавые коммуникации, холод, сырость, вонь…
Я зажмурилась – и пролезла в дыру в бетонной стене. Позади остался запах воды и гнили, мне в лицо дохнуло теплом, корицей и кофе, Лизиными терпкими духами…
Потом я налетела на велосипед, стоящий в углу, и открыла глаза.
Глава четвертая
Глава пятая
– А как они вообще сюда… попадают? Проходят?
– Вроде как кран протекает, – видно было, что он не издевается, а, наоборот, старается говорить как можно понятнее. – Вентиль закрыт, но отдельные капли просачиваются. Такой принцип. Меня зовут Гриша, а ты Дарья? Будем знакомы.
Я растерянно кивнула.
– А старперы, которые поставлены хранить, ни фига не охраняют, – добавила блондинка.
– Лиза! – рявкнул Инструктор откуда-то из-за стеллажей. – Я все слышу!
Она картинно закатила глаза.
– Справедливости ради, портал-то они держат, – примиряюще заметил Гриша. – Ты их видела?
* * *
Вокруг деревянного стола на старых табуретах сидели трое: один в рабочих штанах и выцветшей серой майке, другой в галифе и потертой гимнастерке. Третий в инженерской блузе по моде сороковых. На их лицах и волосах блестел иней. На рассохшейся столешнице лежали костяшки домино – здесь шла игра, неторопливая, вдумчивая, без начала и без победителей.– Слева дядя Толя, – негромко представляла Лиза. – Он тот самый экскаваторщик. В центре Серго, геодезист. Справа Иван Иваныч, инженер. Они почти семьдесят лет тут сидят… играют.
Трое смотрели на меня – как если бы где-нибудь во дворе на рабочей окраине я подошла бы к ним спросить, не пробегал ли здесь рыжий котенок. В их взглядах был интерес, в общем, доброжелательный, но слабый, как далекий тусклый огонек.
– Они хранители, – сказал Гриша. – В момент, когда… когда случился катаклизм, открылся портал, они оказались рядом, ну… их накрыло. Они переродились – из людей стали частью системы… сохраняющей мировую стабильность. Они не живые и не мертвые… У них двойственная природа, вот ты помнишь, наверное, что природа света – это излучение и волна…
– Гриша, – сказал Инструктор. – Девушке хватит на сегодня! Дайте ей возможность отдохнуть и прийти в себя, ясно?
Я была ему очень благодарна.
Лиза взяла меня за локоть и куда-то потащила. Я не успела оглянуться, как снова оказалась в клетушке с лифтом, шкафами и лужей на грязном полу. Лиза чуть ли не насильно сняла с меня ватник и вытряхнула из валенок.
– Значит, ты их видишь? – спросила суховато и буднично.
– Кого?
– Теней!
– А… да.
– А что ты еще умеешь делать?
– Вареники с вишней.
– Круто, – Лиза прищурилась. – А я только яичницу.
Гриша вызвал лифт.
– Гриша, – сказала Лиза неожиданно детским, немного капризным голосом. – Сделай жене приятное – открой рамочку.
– Ты мне что обещала? – с готовностью отозвался Гриша.
– Это не лень, – она подняла туфлю и показала сломанный каблук. – У меня – вот…
– А я говорил: на операцию надевай только кроссовки…
– А я привыкла на каблуках!
– А ты борись с дурными привычками…
Они препирались вполголоса, и было ясно, что оба просто развлекаются. Наконец Гриша вытащил из рюкзачка баллон с краской и, продолжая ворчать, стал рисовать граффити на бетонной стене бункера:
– Рамочку туда… Рамочку сюда… эдак пупок развяжется…
– Как он это делает? – шепотом спросила я у Лизы.
– А как ты видишь то, что видишь?
Я пожала плечами.
– Вот и он так же, – кивнула Лиза. – Инстинкт.
В этот момент бетон разошелся и в стене открылась дыра. Лиза приятельски протянула мне руку…
– Туда не полезу, – я попятилась.
– Останешься здесь?
Вокруг были темнота, подземелье, ржавые коммуникации, холод, сырость, вонь…
Я зажмурилась – и пролезла в дыру в бетонной стене. Позади остался запах воды и гнили, мне в лицо дохнуло теплом, корицей и кофе, Лизиными терпкими духами…
Потом я налетела на велосипед, стоящий в углу, и открыла глаза.
Глава четвертая
Реальность, данная в ощущениях
– Ты извини, у нас бардак, – сказала Лиза.
– Впрочем, как всегда, – вставил Гриша.
– А кому не нравится, может убрать! – парировала Лиза, и я мысленно ей зааплодировала.
У них была самая уютная квартира из всех, что я видела в жизни. Может быть, мне показалось по контрасту с ледяным подземельем, но чувство было такое, будто ты вернулся домой после долгого путешествия. И велосипед в прихожей, и картины на стенах, и зарядный шнурок от мобильника, торчащий из розетки, как лиана, сочетались и складывались в единый образ теплой родной норы.
Я заглянула в комнату. Здесь картин было много, им не хватало места. На экране компьютера в углу мигала и переливалась галактика. На полу, свесив желтый язычок чайного пакетика, стояла пустая чашка.
– Дарья! – крикнула из кухни Лиза. – Бутерброды будешь?
Я подумала, что уже два года в Москве, а друзей, чтобы прийти в гости, у меня нет. И ни в одном городе не было – до сих пор.
На кухне по стенам тоже были развешаны картины (я уже догадалась, что это Гришины). Над головой Лизы цвела сакура и возвышалась Фудзи; Лиза рвала полиэтилен на упаковке с колбасой с видом Самсона, разрывающего пасть льву. Из тостера выскочили поджаренные квадратики хлеба.
– Бери! – Лиза протянула мне вскрытую упаковку.
Я посмотрела на свои ладони:
– Можно руки помыть?
Вход в ванную оказался сразу за дверью кухни. Я вошла…
На вешалках пестрели махровые полотенца. На полочках толпились шампуни и батарея косметики. Отдельно на гвоздиках развешаны были рыболовные снасти. Вода в ванне оказалась покрыта толстым льдом, сантиметров пятнадцать, если судить по краю узкой полыньи. Лед кое-где был покрыт свежей рыбьей чешуей.
– Эй, – услышала я свой голос, – у вас тут в ванне… Это так надо?
– Если тебе душ принять, ты скажи, – отозвался Гриша. – Но тебе же только руки помыть, да?
Из крана текла нормальная, коммунальная, теплая московская вода.
Когда я наконец вернулась в кухню, там были готовы бутерброды и кофе. Несколько минут мы молча ели, и это были, пожалуй, очень хорошие минуты в моей жизни. Очень спокойные и счастливые, несмотря на лед и чешую в ванне.
– Ребята, – сказала я наконец, – а где вы моетесь?
Лиза покосилась на Гришу:
– А это хороший вопрос…
– В соседней гостинице, – отозвался тот как ни в чем не бывало.
– Бегаете с полотенцами… по улице?
– Зачем? – удивился Гриша. – Открыл рамочку, помылся в номере, закрыл рамочку… Все просто.
Я мигнула:
– А если там, в этом номере, уже кто-то моется?
Гриша обезоруживающе улыбнулся. За него ответила Лиза:
– Тогда тоже просто. Тогда извиняется, уходится. Иногда с той стороны визжится очень громко…
– Понимаешь, – проникновенно сказал Гриша. – У меня в ванне, на дне, нарисован уникальный портал… рамка в зимнее озеро тысяча восемьсот двенадцатого года. Ловится, прикинь, осетр! Стерлядь! Экологически чистая рыба!
Он привстал, открыл морозилку – она была забита до краев. Я разинула рот: действительно осетр. И еще что-то, с крупной чешуей и огромными хвостами. Полная морозильная камера.
– А готовить некому, – пробормотала Лиза. – Приходится тупо жарить… Кстати, ты рыбу умеешь готовить?
Она поглядела на меня довольно-таки хищно, я прикинула объемы работы, запрятанные в морозилке, и на всякий случай помотала головой.
Мы съели еще по бутерброду.
– Гриша, – сказала я, когда молчать стало невмоготу. – Там, в подземелье, такой портал, как ты рисуешь?
Он замахал руками:
– Ну что ты! Вообще несопоставимо! Я открываю маленькие окошки туда-сюда, всего на пару минут. А там здоровенная дыра в Темный Мир. Ее никто не рисовал, говорю тебе, ее пробили ковшом экскаватора, это было несчастное и очень маловероятное сочетание факторов… Вот ты знаешь историю Чернобыльской катастрофы? Ее вероятность была ноль целых ноль-ноль…
– Гриша, – сказала Лиза, внимательно за мной наблюдая. – В некоторых случаях лишняя информация ничего не проясняет. Дарья, ты не заморачивайся, как это работает. Это объективная реальность – как налоговая система или как устройство ДНК. Она существует вне наших представлений, но иногда дается нам в ощущениях… Правда, не всем. Есть Тени – ты одну сегодня видела. Есть служба Доставки, она ловит Теней, доставляет к порталу и выкидывает обратно в Темный Мир. Все!
За окном выглянуло солнце. Я протянула руку над столом – тень от моей ладони упала на колбасный кружочек со следами зубов.
– Тени… что это такое?
Гриша вздохнул:
– Фрагменты враждебной материи… оформленные в человекоподобных существ. Примерно так. Там, где они сидят – в чужом пространстве, которое мы для простоты называем Темный Мир, – недостаточно ресурсов, они лезут к нам, ну, как клещи в лесу – на тепло, на свет.
Я обнаружила, что растираю висок, то самое место, где видела у Насти призрачную «татуировку»:
– Моя соседка в общежитии…
– Жертва, – авторитетно кивнула Лиза.
– Что с ней будет?
Гриша и Лиза переглянулись.
– Она жива, – сказала Лиза с некоторым сомнением в голосе.
– А что, могла умереть?!
– Разные бывают Тени, – сказала Лиза и поджала губы. – Некоторые жизнь высасывают… Некоторые отбирают время…
– А эта конкретная?
Они не спешили отвечать.
– О чем парилась твоя соседка? – спросил после паузы Гриша. – Ну… что ее волновало в тот вечер?
– Проблемы с парнем. Она его ждала, он не пришел, она обиделась…
– Ты не помнишь, Тень при этом что-то пила или ела?
– Не… Подожди, пиво! Она пила пиво из горлышка, как шпана под забором!
– Выпила до дна или что-то осталось?
Я вспомнила бутылку, пролетевшую мимо моей головы, звон стекла и хруст под ногами.
– Все выпила.
– Не повезло твоей соседке, – сказала Лиза.
– В смысле?
Они опять помолчали. Переглянулись. У меня заболело сердце.
– Любовь, – сказала Лиза. – Тень высосала из твоей соседки ее любовь, и мы не успели прервать транзакцию.
Гриша потянулся, хрустнул суставами:
– Так, девчонки, я спать. Ночку честно отдежурил…
– Что с ней теперь будет? – я не давала Лизе отвести глаза.
– Ничего. Так и будет жить.
– А… ее парень…
Лиза устало махнула рукой – все, мол, не о чем говорить.
– И она больше никогда не влюбится?!
– Не знаю, – Лиза встала, собирая мусор со стола. – Может, когда-нибудь. Но вот та любовь, что у нее была, – ее Тень сожрала до капельки.
– И мы так просто ее отпустили?! – я тоже встала.
– А что с ней было делать? – очень грустно спросил Гриша. – Судить? Штрафовать? Осиновый кол вбивать? Так не поможет – это тебе не вампиры, это полностью бессмертные в нашем мире твари, их – только на выход, только в портал…
Я потянулась к амулету на шее. Коснулась и отдернула руку:
– Если бы я не копалась так долго… Не бегала туда-сюда, не рылась бы в урне…
– Ты куда? – с подозрением спросила Лиза.
– Лебедева, мне некогда, – сказала Настя. – Я на пары.
– Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно! Прямо камень с души.
– Послушай, Павлик, он на самом деле…
– Да пошел он, – отозвалась моя соседка, и в голосе ее не было ни тоски, ни отчаяния, ни злости, ни единой эмоции – спутницы неравнодушия. Она говорила легко, как о картонном стаканчике.
– Он тебя любит!
В трубке заревел Настин фен для волос – я узнаю его из тысячи, в прошлой жизни этот фен был пароходной сиреной.
– Пока! – крикнула Настя. – Мне выходить через минуту!
Я обнаружила, что дверь в кухню открыта и Лиза стоит на пороге.
– Ты брось себя ругать, – начала она тоном старшей мудрой подруги. – Если бы ты не нашла вовремя эту Тень – она продолжала бы крутиться вокруг универа и сосать из людей любовь.
– Так что ты много людей спасла, – добавил Гриша из-за ее плеча.
– И вообще, тебя надо поздравить – ты теперь работаешь в службе Доставки! – Лиза принялась жать мне руку. – Поздравляем!
Я выдавила улыбку:
– Спасибо… Мне на первую пару вообще-то. Я пойду?
– Простите, – спросила я у нее, – что это за район?
Она поглядела на меня, и в ее глазах я увидела свое отражение: беспутная девчонка, скорее всего, наркоманка, всю ночь прогуляла на чужой квартире и даже не помнит где!
Страшная мысль заставила меня нервно подобраться:
– Простите, а это вообще… Москва?!
Старушка молчала, обдавая меня безмолвным презрением. И я бы ушла, не смея требовать ответа, но тут меня окликнули от подъезда. Лиза шла по дорожке – свежая, будто не было бессонной ночи, в джинсах и футболке.
– Пошли. Я тебя подвезу.
Лиза села за руль и, не повернув головы, а только по зеркалам, выбралась за несколько секунд – четко, сухо, профессионально. Я молча позавидовала.
Мы выехали на улицу, чье название мне ничего не говорило. Впрочем, из всей Москвы я знаю всего несколько районов.
– Эти картины у вас – они Гришины?
– Нравится? Его.
– Он художник?
– И это тоже.
Она вдруг улыбнулась:
– А ты хорошо держишься. Прямо стойкий оловянный солдатик.
– Я?!
Шустрый внедорожник «Мерседес» грубо подрезал нас посреди улицы.
– Из-за таких сволочей люди бьются, – Лиза пристально посмотрела «Мерседесу» вслед.
Я увидела, как под ее взглядом вминается полированное крыло без видимых причин, как летят чешуйки краски, как дергается и кривится бампер. Машина была в двадцати метрах перед нами; водитель вильнул, от неожиданности прибавил ходу – и почти сразу же остановился. В зеркало заднего вида я могла наблюдать, как он бродит вокруг своей тачки – нахальный пацан, получивший щелчок по носу среди бела дня…
– Разрыв шаблона, – пробормотала Лиза. – В другой раз подумает.
– Ты даешь, – я закашлялась.
Лиза кивнула:
– Ненавижу этих… с куплеными правами. Один такой Гришку сбил.
– Когда?!
– Давно. Гришке было двенадцать лет. Почти два месяца в коме. Думали, не выкарабкается.
Она ловко обогнула пробку у светофора – по узкой дорожке за гаражами, и видно было, что она это делает не в первый и даже не в сотый раз.
– А ты думаешь, как Гриша в Темный Мир вляпался? Вот так и попал. Все мы с отметиной… У тебя что было?
– Да так…
– Потом расскажешь, – легко согласилась Лиза. – Тебя к какому корпусу подвозить?
– Мама? Доброе утро… Нет, у меня все хорошо, просто звоню, просто…
Я задержала дыхание.
– Я тебя очень люблю, ты об этом знаешь? Вот так. Обнимаю.
Вокруг шли, бежали, смеялись, ругались, сопели, доедали на ходу бутерброды мои соплеменники – студенты. Я брела, как сомнамбула в лесу, никого не замечая, преодолевая головокружение, не уверенная, что вообще доберусь сегодня до аудитории.
Это случилось со мной. Теперь уже грех сомневаться. Я просто девочка, просто серая мышь, с раннего детства поставленная в строй грубым окликом воспитательницы: «Ты что, Лебедева, лучше других?!»
Нет, я не лучше. Но и не хуже. Я доказывала каждый день маме, учителям, одноклассникам – я это я, я остаюсь собой, даже когда вы меня обижаете, незаслуженно выставляете тройку в журнал или лепите жвачку на лоб. Если я изменюсь – по своей воле, а не по вашей. Я не ждала своего чуда, но оно пришло.
Теперь я работаю в службе Доставки. Доставляю не мебель и не пиццу, а жутких Теней к порталу в подземелье. Мне не положена униформа с крыльями, или маской, или трусами поверх брюк. Но я вас всех, наивные мои сограждане, защищаю от страшной опасности, о которой вы…
Что-то мелькнуло впереди на аллее, пересекло мой путь, обдало меня ветром. Велосипедист? Хуже. Наездник на сигвее, в последнее время их все больше.
Он пересек дорожку и развернулся, верхние пуговицы его светлой рубашки были расстегнуты, в глазах выражение типа «блистательный мачо». Замедлил ход, собирая любопытные и завистливые взгляды, откинув голову, подставив лицо ветру – точь-в-точь римский патриций, который выехал прогуляться на колеснице, поприветствовать горожан, снисходительно кивнуть обожающей его черни. Я уже видела этого героя – он был приписан к первому курсу нашего факультета, коммерческое отделение. Звали его Захар или Матвей, как-то так, у него был парк из нескольких иномарок, каждая по цене скромной московской квартиры. Что он делал на филологии – оставалось загадкой для всех, в том числе для декана. То ли сынишку наказал суровый отец, постоянно проживающий в Лондоне. То ли звездный мальчик проиграл спор. То ли ему совершенно все равно было, где числиться. В будущем году его вот так же назначат генеральным директором какой-нибудь папиной фирмы – он не изменится ни на йоту, будет раскатывать на сигвеях, менять машины и смотреть поверх голов.
– Девушка, хотите покататься?
Я повертела головой, соображая, к кому он обращается. Он, оказывается, уже сделал круг по аллеям, догнал меня и теперь смотрел сверху вниз, как подобает патрицию с колесницы.
– Спешу на пару, – отозвалась я сухо. – Спасибо.
Он обогнал меня и опять вернулся:
– А разве так не быстрее?
Вокруг собралась не то чтобы толпа, но группа заинтересованных граждан, точнее, гражданок. Я невольно почувствовала себя в центре внимания, совершенно некстати.
– Покатаетесь? – он спрыгнул с сигвея, широким жестом указав мне дорогу. У него были роскошные, издевательские, зеленые глаза – как у плута в старинном романе. Как у принца, который зачем-то переоделся плутом.
– И куда здесь нажимать? – спросила я небрежно.
Эта штука оказалась лучше, чем я думала. Сигвей – забавная машина, на нем установлены гироскопические датчики; если не знаете, что такое гироскоп, посмотрите на детскую юлу. Почему она не падает, стоя на тоненькой ножке?
Наклонившись вперед, я разогналась, на сколько хватило мотора. Люди шарахались на моем пути. Я катила не на занятия, а прямо в противоположном направлении – от своего филологического корпуса к главному. Я собиралась развернуться, вернуться по своим следам и отдать чудо техники запыхавшемуся владельцу.
Я ошиблась. Хозяин сигвея запыхался, но не отстал: едва повернув, я в него чуть не врезалась.
– Хорошо бегаешь, – я спрыгнула с сигвея.
– Разряд по легкой атлетике. Понравилось?
– Спасибо.
Группа заинтересованных гражданок никуда не делась – наоборот, стала плотнее. Завтра по общежитию поползут слухи, один удивительнее другого. Причем никто не станет рассказывать, как я была в подземелье под университетом и видела портал в другой мир. Вместо этого чужая фантазия подсунет мне новую биографию в качестве подруги Бонда… то есть Матвея, или Захара, или…
– Кстати, меня зовут Семен. Для друзей Сэм.
– Дарья, – представилась я и еле сдержала приступ нервного смеха. – Ну извини, я правда опаздываю…
И припустила бегом.
– Впрочем, как всегда, – вставил Гриша.
– А кому не нравится, может убрать! – парировала Лиза, и я мысленно ей зааплодировала.
У них была самая уютная квартира из всех, что я видела в жизни. Может быть, мне показалось по контрасту с ледяным подземельем, но чувство было такое, будто ты вернулся домой после долгого путешествия. И велосипед в прихожей, и картины на стенах, и зарядный шнурок от мобильника, торчащий из розетки, как лиана, сочетались и складывались в единый образ теплой родной норы.
Я заглянула в комнату. Здесь картин было много, им не хватало места. На экране компьютера в углу мигала и переливалась галактика. На полу, свесив желтый язычок чайного пакетика, стояла пустая чашка.
– Дарья! – крикнула из кухни Лиза. – Бутерброды будешь?
Я подумала, что уже два года в Москве, а друзей, чтобы прийти в гости, у меня нет. И ни в одном городе не было – до сих пор.
На кухне по стенам тоже были развешаны картины (я уже догадалась, что это Гришины). Над головой Лизы цвела сакура и возвышалась Фудзи; Лиза рвала полиэтилен на упаковке с колбасой с видом Самсона, разрывающего пасть льву. Из тостера выскочили поджаренные квадратики хлеба.
– Бери! – Лиза протянула мне вскрытую упаковку.
Я посмотрела на свои ладони:
– Можно руки помыть?
Вход в ванную оказался сразу за дверью кухни. Я вошла…
На вешалках пестрели махровые полотенца. На полочках толпились шампуни и батарея косметики. Отдельно на гвоздиках развешаны были рыболовные снасти. Вода в ванне оказалась покрыта толстым льдом, сантиметров пятнадцать, если судить по краю узкой полыньи. Лед кое-где был покрыт свежей рыбьей чешуей.
– Эй, – услышала я свой голос, – у вас тут в ванне… Это так надо?
– Если тебе душ принять, ты скажи, – отозвался Гриша. – Но тебе же только руки помыть, да?
Из крана текла нормальная, коммунальная, теплая московская вода.
Когда я наконец вернулась в кухню, там были готовы бутерброды и кофе. Несколько минут мы молча ели, и это были, пожалуй, очень хорошие минуты в моей жизни. Очень спокойные и счастливые, несмотря на лед и чешую в ванне.
– Ребята, – сказала я наконец, – а где вы моетесь?
Лиза покосилась на Гришу:
– А это хороший вопрос…
– В соседней гостинице, – отозвался тот как ни в чем не бывало.
– Бегаете с полотенцами… по улице?
– Зачем? – удивился Гриша. – Открыл рамочку, помылся в номере, закрыл рамочку… Все просто.
Я мигнула:
– А если там, в этом номере, уже кто-то моется?
Гриша обезоруживающе улыбнулся. За него ответила Лиза:
– Тогда тоже просто. Тогда извиняется, уходится. Иногда с той стороны визжится очень громко…
– Понимаешь, – проникновенно сказал Гриша. – У меня в ванне, на дне, нарисован уникальный портал… рамка в зимнее озеро тысяча восемьсот двенадцатого года. Ловится, прикинь, осетр! Стерлядь! Экологически чистая рыба!
Он привстал, открыл морозилку – она была забита до краев. Я разинула рот: действительно осетр. И еще что-то, с крупной чешуей и огромными хвостами. Полная морозильная камера.
– А готовить некому, – пробормотала Лиза. – Приходится тупо жарить… Кстати, ты рыбу умеешь готовить?
Она поглядела на меня довольно-таки хищно, я прикинула объемы работы, запрятанные в морозилке, и на всякий случай помотала головой.
Мы съели еще по бутерброду.
– Гриша, – сказала я, когда молчать стало невмоготу. – Там, в подземелье, такой портал, как ты рисуешь?
Он замахал руками:
– Ну что ты! Вообще несопоставимо! Я открываю маленькие окошки туда-сюда, всего на пару минут. А там здоровенная дыра в Темный Мир. Ее никто не рисовал, говорю тебе, ее пробили ковшом экскаватора, это было несчастное и очень маловероятное сочетание факторов… Вот ты знаешь историю Чернобыльской катастрофы? Ее вероятность была ноль целых ноль-ноль…
– Гриша, – сказала Лиза, внимательно за мной наблюдая. – В некоторых случаях лишняя информация ничего не проясняет. Дарья, ты не заморачивайся, как это работает. Это объективная реальность – как налоговая система или как устройство ДНК. Она существует вне наших представлений, но иногда дается нам в ощущениях… Правда, не всем. Есть Тени – ты одну сегодня видела. Есть служба Доставки, она ловит Теней, доставляет к порталу и выкидывает обратно в Темный Мир. Все!
За окном выглянуло солнце. Я протянула руку над столом – тень от моей ладони упала на колбасный кружочек со следами зубов.
– Тени… что это такое?
Гриша вздохнул:
– Фрагменты враждебной материи… оформленные в человекоподобных существ. Примерно так. Там, где они сидят – в чужом пространстве, которое мы для простоты называем Темный Мир, – недостаточно ресурсов, они лезут к нам, ну, как клещи в лесу – на тепло, на свет.
Я обнаружила, что растираю висок, то самое место, где видела у Насти призрачную «татуировку»:
– Моя соседка в общежитии…
– Жертва, – авторитетно кивнула Лиза.
– Что с ней будет?
Гриша и Лиза переглянулись.
– Она жива, – сказала Лиза с некоторым сомнением в голосе.
– А что, могла умереть?!
– Разные бывают Тени, – сказала Лиза и поджала губы. – Некоторые жизнь высасывают… Некоторые отбирают время…
– А эта конкретная?
Они не спешили отвечать.
– О чем парилась твоя соседка? – спросил после паузы Гриша. – Ну… что ее волновало в тот вечер?
– Проблемы с парнем. Она его ждала, он не пришел, она обиделась…
– Ты не помнишь, Тень при этом что-то пила или ела?
– Не… Подожди, пиво! Она пила пиво из горлышка, как шпана под забором!
– Выпила до дна или что-то осталось?
Я вспомнила бутылку, пролетевшую мимо моей головы, звон стекла и хруст под ногами.
– Все выпила.
– Не повезло твоей соседке, – сказала Лиза.
– В смысле?
Они опять помолчали. Переглянулись. У меня заболело сердце.
– Любовь, – сказала Лиза. – Тень высосала из твоей соседки ее любовь, и мы не успели прервать транзакцию.
Гриша потянулся, хрустнул суставами:
– Так, девчонки, я спать. Ночку честно отдежурил…
– Что с ней теперь будет? – я не давала Лизе отвести глаза.
– Ничего. Так и будет жить.
– А… ее парень…
Лиза устало махнула рукой – все, мол, не о чем говорить.
– И она больше никогда не влюбится?!
– Не знаю, – Лиза встала, собирая мусор со стола. – Может, когда-нибудь. Но вот та любовь, что у нее была, – ее Тень сожрала до капельки.
– И мы так просто ее отпустили?! – я тоже встала.
– А что с ней было делать? – очень грустно спросил Гриша. – Судить? Штрафовать? Осиновый кол вбивать? Так не поможет – это тебе не вампиры, это полностью бессмертные в нашем мире твари, их – только на выход, только в портал…
Я потянулась к амулету на шее. Коснулась и отдернула руку:
– Если бы я не копалась так долго… Не бегала туда-сюда, не рылась бы в урне…
– Ты куда? – с подозрением спросила Лиза.
* * *
Прежде чем звонить, я вышла в коридор и прикрыла за собой дверь кухни.– Лебедева, мне некогда, – сказала Настя. – Я на пары.
– Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно! Прямо камень с души.
– Послушай, Павлик, он на самом деле…
– Да пошел он, – отозвалась моя соседка, и в голосе ее не было ни тоски, ни отчаяния, ни злости, ни единой эмоции – спутницы неравнодушия. Она говорила легко, как о картонном стаканчике.
– Он тебя любит!
В трубке заревел Настин фен для волос – я узнаю его из тысячи, в прошлой жизни этот фен был пароходной сиреной.
– Пока! – крикнула Настя. – Мне выходить через минуту!
Я обнаружила, что дверь в кухню открыта и Лиза стоит на пороге.
– Ты брось себя ругать, – начала она тоном старшей мудрой подруги. – Если бы ты не нашла вовремя эту Тень – она продолжала бы крутиться вокруг универа и сосать из людей любовь.
– Так что ты много людей спасла, – добавил Гриша из-за ее плеча.
– И вообще, тебя надо поздравить – ты теперь работаешь в службе Доставки! – Лиза принялась жать мне руку. – Поздравляем!
Я выдавила улыбку:
– Спасибо… Мне на первую пару вообще-то. Я пойду?
* * *
Двор утопал в зелени. Стояла тишина, неожиданная для Москвы. Бетонный парапет был покрыт причудливыми граффити – не Гришиными. Обыкновенными. Старушка выгуливала йоркширского терьера.– Простите, – спросила я у нее, – что это за район?
Она поглядела на меня, и в ее глазах я увидела свое отражение: беспутная девчонка, скорее всего, наркоманка, всю ночь прогуляла на чужой квартире и даже не помнит где!
Страшная мысль заставила меня нервно подобраться:
– Простите, а это вообще… Москва?!
Старушка молчала, обдавая меня безмолвным презрением. И я бы ушла, не смея требовать ответа, но тут меня окликнули от подъезда. Лиза шла по дорожке – свежая, будто не было бессонной ночи, в джинсах и футболке.
– Пошли. Я тебя подвезу.
* * *
У нее была ярко-синяя «Шкода», забитая в колонну припаркованных соседских машин так плотно, что я в первый момент подумала: здесь не выехать.Лиза села за руль и, не повернув головы, а только по зеркалам, выбралась за несколько секунд – четко, сухо, профессионально. Я молча позавидовала.
Мы выехали на улицу, чье название мне ничего не говорило. Впрочем, из всей Москвы я знаю всего несколько районов.
– Эти картины у вас – они Гришины?
– Нравится? Его.
– Он художник?
– И это тоже.
Она вдруг улыбнулась:
– А ты хорошо держишься. Прямо стойкий оловянный солдатик.
– Я?!
Шустрый внедорожник «Мерседес» грубо подрезал нас посреди улицы.
– Из-за таких сволочей люди бьются, – Лиза пристально посмотрела «Мерседесу» вслед.
Я увидела, как под ее взглядом вминается полированное крыло без видимых причин, как летят чешуйки краски, как дергается и кривится бампер. Машина была в двадцати метрах перед нами; водитель вильнул, от неожиданности прибавил ходу – и почти сразу же остановился. В зеркало заднего вида я могла наблюдать, как он бродит вокруг своей тачки – нахальный пацан, получивший щелчок по носу среди бела дня…
– Разрыв шаблона, – пробормотала Лиза. – В другой раз подумает.
– Ты даешь, – я закашлялась.
Лиза кивнула:
– Ненавижу этих… с куплеными правами. Один такой Гришку сбил.
– Когда?!
– Давно. Гришке было двенадцать лет. Почти два месяца в коме. Думали, не выкарабкается.
Она ловко обогнула пробку у светофора – по узкой дорожке за гаражами, и видно было, что она это делает не в первый и даже не в сотый раз.
– А ты думаешь, как Гриша в Темный Мир вляпался? Вот так и попал. Все мы с отметиной… У тебя что было?
– Да так…
– Потом расскажешь, – легко согласилась Лиза. – Тебя к какому корпусу подвозить?
* * *
Пара должна была начаться через несколько минут. Попрощавшись с Лизой, я остановилась у скамейки и вытащила телефон.– Мама? Доброе утро… Нет, у меня все хорошо, просто звоню, просто…
Я задержала дыхание.
– Я тебя очень люблю, ты об этом знаешь? Вот так. Обнимаю.
Вокруг шли, бежали, смеялись, ругались, сопели, доедали на ходу бутерброды мои соплеменники – студенты. Я брела, как сомнамбула в лесу, никого не замечая, преодолевая головокружение, не уверенная, что вообще доберусь сегодня до аудитории.
Это случилось со мной. Теперь уже грех сомневаться. Я просто девочка, просто серая мышь, с раннего детства поставленная в строй грубым окликом воспитательницы: «Ты что, Лебедева, лучше других?!»
Нет, я не лучше. Но и не хуже. Я доказывала каждый день маме, учителям, одноклассникам – я это я, я остаюсь собой, даже когда вы меня обижаете, незаслуженно выставляете тройку в журнал или лепите жвачку на лоб. Если я изменюсь – по своей воле, а не по вашей. Я не ждала своего чуда, но оно пришло.
Теперь я работаю в службе Доставки. Доставляю не мебель и не пиццу, а жутких Теней к порталу в подземелье. Мне не положена униформа с крыльями, или маской, или трусами поверх брюк. Но я вас всех, наивные мои сограждане, защищаю от страшной опасности, о которой вы…
Что-то мелькнуло впереди на аллее, пересекло мой путь, обдало меня ветром. Велосипедист? Хуже. Наездник на сигвее, в последнее время их все больше.
Он пересек дорожку и развернулся, верхние пуговицы его светлой рубашки были расстегнуты, в глазах выражение типа «блистательный мачо». Замедлил ход, собирая любопытные и завистливые взгляды, откинув голову, подставив лицо ветру – точь-в-точь римский патриций, который выехал прогуляться на колеснице, поприветствовать горожан, снисходительно кивнуть обожающей его черни. Я уже видела этого героя – он был приписан к первому курсу нашего факультета, коммерческое отделение. Звали его Захар или Матвей, как-то так, у него был парк из нескольких иномарок, каждая по цене скромной московской квартиры. Что он делал на филологии – оставалось загадкой для всех, в том числе для декана. То ли сынишку наказал суровый отец, постоянно проживающий в Лондоне. То ли звездный мальчик проиграл спор. То ли ему совершенно все равно было, где числиться. В будущем году его вот так же назначат генеральным директором какой-нибудь папиной фирмы – он не изменится ни на йоту, будет раскатывать на сигвеях, менять машины и смотреть поверх голов.
– Девушка, хотите покататься?
Я повертела головой, соображая, к кому он обращается. Он, оказывается, уже сделал круг по аллеям, догнал меня и теперь смотрел сверху вниз, как подобает патрицию с колесницы.
– Спешу на пару, – отозвалась я сухо. – Спасибо.
Он обогнал меня и опять вернулся:
– А разве так не быстрее?
Вокруг собралась не то чтобы толпа, но группа заинтересованных граждан, точнее, гражданок. Я невольно почувствовала себя в центре внимания, совершенно некстати.
– Покатаетесь? – он спрыгнул с сигвея, широким жестом указав мне дорогу. У него были роскошные, издевательские, зеленые глаза – как у плута в старинном романе. Как у принца, который зачем-то переоделся плутом.
– И куда здесь нажимать? – спросила я небрежно.
Эта штука оказалась лучше, чем я думала. Сигвей – забавная машина, на нем установлены гироскопические датчики; если не знаете, что такое гироскоп, посмотрите на детскую юлу. Почему она не падает, стоя на тоненькой ножке?
Наклонившись вперед, я разогналась, на сколько хватило мотора. Люди шарахались на моем пути. Я катила не на занятия, а прямо в противоположном направлении – от своего филологического корпуса к главному. Я собиралась развернуться, вернуться по своим следам и отдать чудо техники запыхавшемуся владельцу.
Я ошиблась. Хозяин сигвея запыхался, но не отстал: едва повернув, я в него чуть не врезалась.
– Хорошо бегаешь, – я спрыгнула с сигвея.
– Разряд по легкой атлетике. Понравилось?
– Спасибо.
Группа заинтересованных гражданок никуда не делась – наоборот, стала плотнее. Завтра по общежитию поползут слухи, один удивительнее другого. Причем никто не станет рассказывать, как я была в подземелье под университетом и видела портал в другой мир. Вместо этого чужая фантазия подсунет мне новую биографию в качестве подруги Бонда… то есть Матвея, или Захара, или…
– Кстати, меня зовут Семен. Для друзей Сэм.
– Дарья, – представилась я и еле сдержала приступ нервного смеха. – Ну извини, я правда опаздываю…
И припустила бегом.
Глава пятая
Оперативница
Приключения притягивают друг друга. Конвейерная лента вашей жизни может тянуться месяцами, годами, столетиями, тогда мудрый человек возблагодарит судьбу, а энергичный – умрет от скуки. Зато если на благотворительном студенческом вечере ваш лотерейный билет – вдруг! – выиграет шоколадку, вполне возможно, к утру на кухне лопнет самая главная труба, водопроводчик – внезапно! – окажется добрым волшебником, подарит вам монетку для исполнения желаний, принц шлепнется на вашу крышу прямо верхом на драконе, но приключения на этом не закончатся.
Я остановилась, чтобы перевести дыхание, и поймала в ладонь свой амулет. Сжала, чувствуя, как серебряный глаз прижимается к коже…
Свет! Зелень травы, потоки ультрафиолета, желтые и синие бабочки, столбы света над головами. Я видела человеческие голоса, растекающиеся цветными волнами, я взглядом различала пение птиц и сигналы машин с улицы. Я видела волнение, охватившее однокурсниц Сэма, и шлейф всеобщего любопытства, который тянулся за ним – и гораздо слабее за мной. Я видела чужие страхи и побуждения, их было слишком много, так пестро и сложно, прекрасно, жутко, ярко…
И вдруг на все это великолепие упал пульсирующий аварийный красный отблеск.
Двое целовались в стороне, у скамейки, у всех на виду. Я видела только затылок парня и руки девушки – но девушка меня не интересовала; на виске у парня мерцал уже знакомый мне символ. Этот знак был похож на раскаленное клеймо палача.
Я выпустила амулет. Мир стал обыденным, небо блеклым, студенты вокруг – просто людьми, поцелуй – чужим поцелуем. Я подошла и остановилась рядом; девушка заметила меня первая:
– Вам что-нибудь нужно?
Парень обернулся ко мне, и тогда я его узнала. Вспомнился вчерашний вечер. Урна, пропавший амулет, мое отчаяние, луч фонаря. Молчаливый, явившийся вовремя студент мехмата: «Мы с подругой квартиру снимаем»…
– Я хочу вернуть тебе твой фонарик, – сказала я первое, что пришло в голову.
Он поморщился:
– А можно… как-нибудь потом?
Его подруга, брюнетка, сверлила меня взглядом.
– У тебя неприятности, – быстро сказала я. – Мне так кажется.
– А мне кажется, это у тебя неприятности! – девушка была не из тех, кто лезет за словом в карман. – Погадать хочешь? Позолотить ручку?
– Нет, я объясню…
– Миша, – она обернулась к парню, – это что, твоя знакомая?
Интересно, на каком она факультете, подумала я. Ей бы прокурором быть – с таким металлом в голосе. Неудивительно, что парень, смутившись, покачал головой.
– Девушка, до свидания! – брюнетка взяла его под руку, будто маркируя собственность, и повлекла к проходной. Я кинулась было за ними – но потом остановилась и вытащила телефон.
– Лиза…
– Не могу говорить, я за рулем.
– Тут у парня знак на виске. Точно такой, как…
– Ясно. Рядом Тень, она его сосет. Ищи.
– Может это быть его девушка?
– Проверь в первую очередь.
До начала пары оставалось пять минут.
В лифтовом холле они разделились. Брюнетка направилась к лифтам на географический, а Миша повернул к высотным лифтам на мехмат. Я погналась было за брюнеткой, но она слилась с толпой и так, под прикрытием, села в лифт. Оставшиеся в холле начали в голос канючить, что теперь точно опоздают: следующего ждать минуты две…
Ругаясь вполголоса, я развернулась и погналась за Мишей. Его уже не было на площадке; я удачно ввинтилась в лифт и оказалась там единственной девушкой. И, вероятно, единственным гуманитарием.
Они были неуловимо похожи – все почему-то очень высокие, я затерялась среди них, как мышка в траве. Сухие, поджарые, многие в массивных очках, они глядели на меня сверху вниз с интересом.
Я прокашлялась:
– На мехмат я правильно еду?
Заулыбались:
– Девушка, вы слишком хороши для мехмата…
Шутники, значит. Лифт набрал скорость – у меня снова закружилась голова. Говорят, первый проект университета отклонили, сказали – слишком много потребуется лифтов, вы нам спроектируйте что-то этажа на четыре…
– У второго курса сейчас какая пара?
– А конкретнее? – они оживились. – Группа? Кого вы ищете?
Я сообразила, что знаю только имя: Миша. Миша с мехмата, второй курс.
– У нас сейчас потоковая лекция, алгебра на шестнадцатом этаже, – раздалось из угла, и я увидела высокого очкарика в темном свитере, которого коллеги буквально втиснули в стенку. – Только мы опаздываем…
Лифт остановился.
И сразу увидела пульсирующий отблеск. Миша сидел левее от центра, на виске у него светилось клеймо, рот и подбородок блестели свежей кровью. Я разжала руку – в обычном мире крови не было и знака не было: озабоченный студент раскладывал свои конспекты.
Мишин сосед толкнул его локтем и указал на меня. Мы встретились глазами; нет, он мне не обрадовался. Он не мог понять, за что ему такая радость: полузнакомая девушка таскается следом, будто на резинке.
Я замахала руками, умоляя, требуя, чуть ли не угрожая. Он нехотя выбрался из ряда – благо, сидел почти у прохода – и спустился ко мне:
– Оставь себе фонарик, ладно?
Я протянула ему бумажку, на которой косо-криво был написан мой телефон:
– Слушай… Если тебе станет плохо или случится что-то… непонятное, позвони, хорошо? Меня зовут Дарья Лебедева…
– Хорошо, – он почти успокоился, догадавшись, что я сумасшедшая. – Только больше не ходи за мной, ладно?
Я не успела ответить.
– Девушка, мне можно войти или еще нет?!
Я отпрыгнула. Монументальный преподаватель стоял за моей спиной, раздувшись от возмущения, а я преграждала ему путь к рабочему месту. Двести насмешливых взглядов наблюдали с амфитеатра, любовались бесплатным цирком.
– И-извините…
Из-за спины преподавателя в аудиторию проскользнул уже знакомый мне очкарик. Неожиданно подмигнул, расторопный какой.
Я остановилась, чтобы перевести дыхание, и поймала в ладонь свой амулет. Сжала, чувствуя, как серебряный глаз прижимается к коже…
Свет! Зелень травы, потоки ультрафиолета, желтые и синие бабочки, столбы света над головами. Я видела человеческие голоса, растекающиеся цветными волнами, я взглядом различала пение птиц и сигналы машин с улицы. Я видела волнение, охватившее однокурсниц Сэма, и шлейф всеобщего любопытства, который тянулся за ним – и гораздо слабее за мной. Я видела чужие страхи и побуждения, их было слишком много, так пестро и сложно, прекрасно, жутко, ярко…
И вдруг на все это великолепие упал пульсирующий аварийный красный отблеск.
Двое целовались в стороне, у скамейки, у всех на виду. Я видела только затылок парня и руки девушки – но девушка меня не интересовала; на виске у парня мерцал уже знакомый мне символ. Этот знак был похож на раскаленное клеймо палача.
Я выпустила амулет. Мир стал обыденным, небо блеклым, студенты вокруг – просто людьми, поцелуй – чужим поцелуем. Я подошла и остановилась рядом; девушка заметила меня первая:
– Вам что-нибудь нужно?
Парень обернулся ко мне, и тогда я его узнала. Вспомнился вчерашний вечер. Урна, пропавший амулет, мое отчаяние, луч фонаря. Молчаливый, явившийся вовремя студент мехмата: «Мы с подругой квартиру снимаем»…
– Я хочу вернуть тебе твой фонарик, – сказала я первое, что пришло в голову.
Он поморщился:
– А можно… как-нибудь потом?
Его подруга, брюнетка, сверлила меня взглядом.
– У тебя неприятности, – быстро сказала я. – Мне так кажется.
– А мне кажется, это у тебя неприятности! – девушка была не из тех, кто лезет за словом в карман. – Погадать хочешь? Позолотить ручку?
– Нет, я объясню…
– Миша, – она обернулась к парню, – это что, твоя знакомая?
Интересно, на каком она факультете, подумала я. Ей бы прокурором быть – с таким металлом в голосе. Неудивительно, что парень, смутившись, покачал головой.
– Девушка, до свидания! – брюнетка взяла его под руку, будто маркируя собственность, и повлекла к проходной. Я кинулась было за ними – но потом остановилась и вытащила телефон.
– Лиза…
– Не могу говорить, я за рулем.
– Тут у парня знак на виске. Точно такой, как…
– Ясно. Рядом Тень, она его сосет. Ищи.
– Может это быть его девушка?
– Проверь в первую очередь.
До начала пары оставалось пять минут.
* * *
В вестибюле я увязла в плотной толпе. Все торопились, все шли к лифтам, и я никак не могла сократить расстояние хоть на пару шагов. Я сжала амулет, высматривая Тень на ходу, – и чуть не грохнулась, так закружилась голова. Нет, надо сперва ее догнать…В лифтовом холле они разделились. Брюнетка направилась к лифтам на географический, а Миша повернул к высотным лифтам на мехмат. Я погналась было за брюнеткой, но она слилась с толпой и так, под прикрытием, села в лифт. Оставшиеся в холле начали в голос канючить, что теперь точно опоздают: следующего ждать минуты две…
Ругаясь вполголоса, я развернулась и погналась за Мишей. Его уже не было на площадке; я удачно ввинтилась в лифт и оказалась там единственной девушкой. И, вероятно, единственным гуманитарием.
Они были неуловимо похожи – все почему-то очень высокие, я затерялась среди них, как мышка в траве. Сухие, поджарые, многие в массивных очках, они глядели на меня сверху вниз с интересом.
Я прокашлялась:
– На мехмат я правильно еду?
Заулыбались:
– Девушка, вы слишком хороши для мехмата…
Шутники, значит. Лифт набрал скорость – у меня снова закружилась голова. Говорят, первый проект университета отклонили, сказали – слишком много потребуется лифтов, вы нам спроектируйте что-то этажа на четыре…
– У второго курса сейчас какая пара?
– А конкретнее? – они оживились. – Группа? Кого вы ищете?
Я сообразила, что знаю только имя: Миша. Миша с мехмата, второй курс.
– У нас сейчас потоковая лекция, алгебра на шестнадцатом этаже, – раздалось из угла, и я увидела высокого очкарика в темном свитере, которого коллеги буквально втиснули в стенку. – Только мы опаздываем…
Лифт остановился.
* * *
Аудитория была историческая, на два этажа, я когда-то видела про нее документальный фильм. Все уже расселись: выйдя почти к самой кафедре, я сжала в кулаке амулет…И сразу увидела пульсирующий отблеск. Миша сидел левее от центра, на виске у него светилось клеймо, рот и подбородок блестели свежей кровью. Я разжала руку – в обычном мире крови не было и знака не было: озабоченный студент раскладывал свои конспекты.
Мишин сосед толкнул его локтем и указал на меня. Мы встретились глазами; нет, он мне не обрадовался. Он не мог понять, за что ему такая радость: полузнакомая девушка таскается следом, будто на резинке.
Я замахала руками, умоляя, требуя, чуть ли не угрожая. Он нехотя выбрался из ряда – благо, сидел почти у прохода – и спустился ко мне:
– Оставь себе фонарик, ладно?
Я протянула ему бумажку, на которой косо-криво был написан мой телефон:
– Слушай… Если тебе станет плохо или случится что-то… непонятное, позвони, хорошо? Меня зовут Дарья Лебедева…
– Хорошо, – он почти успокоился, догадавшись, что я сумасшедшая. – Только больше не ходи за мной, ладно?
Я не успела ответить.
– Девушка, мне можно войти или еще нет?!
Я отпрыгнула. Монументальный преподаватель стоял за моей спиной, раздувшись от возмущения, а я преграждала ему путь к рабочему месту. Двести насмешливых взглядов наблюдали с амфитеатра, любовались бесплатным цирком.
– И-извините…
Из-за спины преподавателя в аудиторию проскользнул уже знакомый мне очкарик. Неожиданно подмигнул, расторопный какой.