Страница:
Сауляк имел собственные принципы работы, и одним из этих принципов был запрет на повтор одного и того же приема, если это может привести к расшифровке. В первый раз, два года назад, он намеренно совершил преступление и отправился за решетку, там ему было спокойно и безопасно. Но, если есть люди, которые за ним наблюдают и ждут, когда он выйдет, они сразу догадаются, что он их боится, если за несколько дней до освобождения он сделает все для того, чтобы не выйти из зоны. Трюк дешевый и всем известный. Пока можно делать вид, что ничего особенного не знаешь, что два года назад действительно напился и нахулиганил, с кем не бывает, и тебе даже в голову не приходит, что кто-то может за тобой охотиться, что ты для кого-то представляешь интерес. Почему не приходит? Да потому что в этой голове и нет ничего интересного, так, глупости одни. А вот если показать свой страх, это все равно что признаться: да, ребята, я много знаю, да такого, что у вас волосы на ушах сначала вырастут, потом зашевелятся, а потом все от ужаса повыпадают. Тогда точно кранты. Тогда в любой зоне достанут, ни за чем не постоят, никаких денег не пожалеют на взятки, а достанут.
Павел повернулся на койке, почувствовал, как заныл бок – давал себя знать холецистит, сел, спустив ноги на пол. Барак спал или делал вид, что спит. Сауляк знал, что в этой обманчивой тишине чего только не происходит…
Он натянул сапоги и пошел по проходу, не топая, но и не стараясь особо не шуметь. Походка у него была мягкая и легкая, и он без всяких дополнительных усилий передвигался почти бесшумно.
– Ты куда, Черенок? – послышался шепот сзади. – Гляди, нарвешься.
Павел даже головы не повернул. Он знал, что единственным человеком, который не хочет, чтобы Сауляк вышел из зоны, был молоденький первоходок Коля, осужденный за дурацкую кражу еще по малолетке и переведенный во взрослую колонию по достижении восемнадцати лет. Коля пришел в зону совсем недавно, месяца два назад, и его невысоким, ладно скроенным телом сразу же заинтересовались любители. Сауляк, который дал себе зарок ни с кем не контачить в колонии в целях собственной же безопасности, вынужден был отступить от данного себе слова, потому что пожалел мальчишку. Краем уха он ловил разговоры, ведущиеся вокруг того, «как бы Кольку опустить половчее», и терпеливо ждал, когда подонки приступят к осуществлению своего замысла. Ждать пришлось недолго, заводилы наконец договорились о порядке очередности. Сауляк глаз с мальчишки не спускал, и когда понял, что «вот, началось», тихо подошел к двери, за которой укрылись насильники. Возле двери, разумеется, стояли двое жлобов, которых поставили «на атас», пообещав дать попользоваться Колей после паханов, но они не являли собой препятствия для Павла. Давно еще, спустя только месяц после прихода Павла в зону, все знали, что связываться с ним нельзя. Себе дороже. Поэтому завидев бесшумно двигающуюся почти бесплотную фигуру Черенка, они только и думали о том, как бы не встретиться с ним взглядом.
Дверь оказалась запертой, Сауляк не глядя протянул руку и с удовлетворением почувствовал, как в ладонь лег теплый металлический ключ, послушно положенный одним из жлобов. Он резко повернул ключ в замке и рванул дверь. Еще ничего не случилось, он успел. Коля стоял, согнувшись вперед, за руки и за ноги его держали четыре сукиных сына, а тот, чья очередь по жребию или по договору была первой, уже спустил штаны и с шуточками и прибауточками демонстрировал собравшимся свой прибор в полной боевой готовности. Зрелище было устрашающим, потому что под кожу полового члена, и без того имевшего от природы внушительные размеры, были вшиты шарики – предмет особой гордости этого придурочного пахана. Сауляк лишь на мгновение представил себе, какую дикую боль испытает бедный мальчишка, когда это жуткое сооружение разорвет его анус, но этого мгновения было достаточно, чтобы все разом прекратилось. Гордо торчащий вперед и вверх толстый длинный член вдруг начал съеживаться у всех на глазах и обвисать, как воздушный шарик, из которого выпускали воздух. Все стояли молча, не произнеся ни слова, оцепенев, хотя, по сути, ничего сверхъестественного не произошло. Не покойник же к ним явился с того света, а Черенок, такой же зек, как они сами. Все они знали, что Черенок не продаст, не стукнет. За два года много чего происходило на его глазах, его даже прямо провоцировали на стукачество, ожидая, что он ссучится и потом можно будет с чистой совестью устроить ему судилище, да так и не дождались. Но все замерли, вперив глаза в пол. Сауляк взял Колю за плечо и вывел наружу. Парнишка рыдал в голос, даже не пытаясь спрятать лицо, до того он был напуган.
– Не реви, – сухо сказал ему Павел. – Все уже кончилось. Больше не повторится.
– Откуда ты знаешь? – всхлипнул Коля. – Ты у них главный, что ли?
– Нет. Но я знаю.
– Можно мне в твою семью? – робко попросил паренек.
– У меня нет семьи. Я один.
– Возьми меня к себе. Вдвоем будем. Братва говорит, тебе посылки не шлют и на свиданки не ездят, а мне мама будет присылать и привозить, я с тобой буду делиться.
– Не нужно, мне хватает.
– Посмотри, ты худой какой, как же хватает! – возмутился Коля. – Не зря тебя Черенком зовут, ты же за черенком от лопаты можешь спрятаться.
– Я сказал – не нужно.
Тогда Павел встал и ушел, прервав разговор. Он не стал приближать Колю к себе, но постоянно чувствовал его взгляд, полный признательности и робкого восхищения. Поэтому сейчас, нахально двигаясь к выходу из барака и слыша доносящийся сзади шепот, Сауляк понимал: любой из его отряда может проявить заботу о том, чтобы он не «нарвался», потому что каждый из них хочет, чтобы ненавистный, непонятный и источающий неясную, но острую опасность Черенок убрался наконец отсюда. Никто из них не хочет, чтобы он нарвался на неприятность из-за нарушения режима всего за несколько дней до освобождения. Только, может быть, маленький Коля хотел бы, чтобы Черенок еще задержался здесь, потому что боялся оставаться без поддержки. Все остальные спят и видят, как бы побыстрее избавиться от него. Конечно, за нарушение режима его здесь не задержат, нет такого закона, чтобы назначенный судом срок самовольно продлевать, но если за несколько дней до освобождения Черенка разозлить, то эти несколько дней превратят жизнь обитателей барака в ад. Уж в этом-то никто не сомневался.
Сауляк открыл дверь в коридор и тихо прошел к умывальникам. Зажег свет, ничего не опасаясь, открыл кран, сполоснул лицо ледяной водой, поднял голову и посмотрел на свое отражение в щербатом мутном зеркале. Он почти не изменился за эти два года. Даже не похудел, потому что худеть уже было некуда, он всегда был тонким, как струна. Узкая кость, обтянутая гладкой шелковистой кожей. Сильно впавшие щеки, высокий лоб, маленькие глаза в обрамлении коротких незаметных ресниц, почти полностью отсутствующие брови, тонкий, но слишком длинный для такого лица нос с выраженной горбинкой. На голове – полтора волоса, и те уже почти седые. В этом году исполнится сорок пять. Только по шевелюре и виден возраст, он вообще начал лысеть рано, уже в тридцать лет его волосы заметно поредели. Если б не это – высокий стройный мальчик, под кожей ни грамма жира, даже мускулы как бы не накачаны. Впрочем, они действительно не были накачаны. У Сауляка были сильные сухие выносливые ноги бегуна, но руки и плечи были худыми и тонкими.
Из коридора донеслись шаги, в умывалку заглянул Костец, зарабатывающий себе досрочное освобождение участием в секции внутреннего порядка. Не поленился, поднялся среди ночи. Всем им Черенок поперек горла стоит, никто проглотить не может.
– Ты чего, заболел? – заботливо спросил Костец. – Может, Рыло позвать, чтоб врача привел?
Рылом обитатели зоны называли одного из дежурных помощников начальника колонии, сокращенно ДПНК, чья смена была как раз сегодня. Выходить из барака на улицу в неположенное время запрещалось, а даже если и выйдешь, то далеко не уйдешь, каждый барак огорожен, сеткой обнесен, а дверь в этой загородке на замок запирается. И без начальника отряда или ДПНК ты в эту дверь не пройдешь. Так что если понадобился врач, то без помощи ДПНК никак не обойтись.
Сауляк даже не повернулся, только молча смотрел на Костеца, отражавшегося в зеркале. Зеркало было не только мутным, но и кривым, и крепенький плотненький Костец казался в нем длинным и тощим.
– Не надо, – наконец процедил он сквозь зубы.
– Ты бы лег, Черенок, – робко попросил Костец. – ДПНК как раз в это время бараки обходит.
– Заткнись, – сказал Сауляк спокойно и почти ласково.
Костец ретировался. Павел прислушался к себе – бок побаливал, но терпеть вполне можно. Лишь бы температура не поднялась. Был бы он на свободе, он бы, конечно, сделал все, что нужно. Подсолнечное масло с лимоном или бутылку подогретой минералки «Ессентуки-17» с ксилитом принять внутрь – и лечь в постель, положив под правый бок горячую грелку. Самый лучший способ профилактики, да и приступ еще можно предотвратить, если вовремя спохватиться.
Он вернулся и улегся на койку. Осталось всего шесть дней. А что потом?
– Он не из болтливых. По крайней мере за те два года, что он провел в колонии, информация никуда не прошла. Значит, он держит язык за зубами и не собирается пользоваться сведениями, которыми располагает. Почему вы боитесь, что, выйдя на свободу, он начнет болтать? Откуда у вас эта уверенность?
– Потому что я слишком хорошо представляю себе, что такое свобода и чем она отличается от тюрьмы. Находясь в зоне, на что он мог бы рассчитывать, разгласив известные ему секреты? Только на славу. Разглашенная тайна перестает иметь цену, а шантажировать кого бы то ни было из колонии практически невозможно. Оттуда не позвонишь, а почта досматривается. Зато на свободе он может продать свою осведомленность очень и очень дорого. Я надеюсь, ты понимаешь, чего я добиваюсь. Сауляк должен умереть раньше, чем он раскроет свою набитую секретами пасть. Ты понял меня? Он должен умереть так, чтобы никому не пришло в голову искать за этим что-то пикантное. Самое милое дело – обоюдная пьяная драка где-нибудь на стройке или в поле. Бомжи перепились. Я точно знаю, этого Сауляка пасут, его ждут и за ним будут гоняться, чтобы узнать, что находится у него в голове. И не дай тебе Бог избавиться от него так, чтобы дать им повод кричать о том, что от него именно избавились.
– Хорошо, Григорий Валентинович, я все понял.
На экране в это время стали появляться фотографии известных политиков, о которых шла речь. Вячеслав Егорович Соломатин нехорошо усмехнулся, глядя на знакомые лица. Вот они все где у него, подумал он, бросив взгляд на непроизвольно сжавшийся кулак. Все. До единого. Все они замараны, потому что нет среди них ни одного по-настоящему независимого человека. За каждым стоит криминальный капитал, потому что некриминальному, честно заработанному взяться неоткуда. Закон экономики. Честные деньги в большом количестве на одних руках – это песня далекого будущего, такого далекого, что нам не дожить.
Про этих, которые сейчас на экране, Володька Булатников много мог бы порассказать, да жаль, нет его, заткнули ему рот, побоялись. Но ничего, есть помощник его, Пашка Сауляк. Тот, конечно, поменьше знает, но тоже достаточно, чтобы этим президентам недоделанным шею свернуть. Есть только один Президент в этой стране, один раз народ его уже выбрал, и другого ему пока не нужно. И для того чтобы выбить из борьбы всех конкурентов, Соломатину нужен Паша Сауляк.
Вячеслав Егорович ни минуты не сомневался, что сумеет договориться с помощником покойного генерала Булатникова. Ведь любая договоренность – это в конечном итоге всего лишь вопрос денег и гарантий. Деньгами Соломатин располагал огромными и гарантии он мог бы дать любые.
Глава 2
Павел повернулся на койке, почувствовал, как заныл бок – давал себя знать холецистит, сел, спустив ноги на пол. Барак спал или делал вид, что спит. Сауляк знал, что в этой обманчивой тишине чего только не происходит…
Он натянул сапоги и пошел по проходу, не топая, но и не стараясь особо не шуметь. Походка у него была мягкая и легкая, и он без всяких дополнительных усилий передвигался почти бесшумно.
– Ты куда, Черенок? – послышался шепот сзади. – Гляди, нарвешься.
Павел даже головы не повернул. Он знал, что единственным человеком, который не хочет, чтобы Сауляк вышел из зоны, был молоденький первоходок Коля, осужденный за дурацкую кражу еще по малолетке и переведенный во взрослую колонию по достижении восемнадцати лет. Коля пришел в зону совсем недавно, месяца два назад, и его невысоким, ладно скроенным телом сразу же заинтересовались любители. Сауляк, который дал себе зарок ни с кем не контачить в колонии в целях собственной же безопасности, вынужден был отступить от данного себе слова, потому что пожалел мальчишку. Краем уха он ловил разговоры, ведущиеся вокруг того, «как бы Кольку опустить половчее», и терпеливо ждал, когда подонки приступят к осуществлению своего замысла. Ждать пришлось недолго, заводилы наконец договорились о порядке очередности. Сауляк глаз с мальчишки не спускал, и когда понял, что «вот, началось», тихо подошел к двери, за которой укрылись насильники. Возле двери, разумеется, стояли двое жлобов, которых поставили «на атас», пообещав дать попользоваться Колей после паханов, но они не являли собой препятствия для Павла. Давно еще, спустя только месяц после прихода Павла в зону, все знали, что связываться с ним нельзя. Себе дороже. Поэтому завидев бесшумно двигающуюся почти бесплотную фигуру Черенка, они только и думали о том, как бы не встретиться с ним взглядом.
Дверь оказалась запертой, Сауляк не глядя протянул руку и с удовлетворением почувствовал, как в ладонь лег теплый металлический ключ, послушно положенный одним из жлобов. Он резко повернул ключ в замке и рванул дверь. Еще ничего не случилось, он успел. Коля стоял, согнувшись вперед, за руки и за ноги его держали четыре сукиных сына, а тот, чья очередь по жребию или по договору была первой, уже спустил штаны и с шуточками и прибауточками демонстрировал собравшимся свой прибор в полной боевой готовности. Зрелище было устрашающим, потому что под кожу полового члена, и без того имевшего от природы внушительные размеры, были вшиты шарики – предмет особой гордости этого придурочного пахана. Сауляк лишь на мгновение представил себе, какую дикую боль испытает бедный мальчишка, когда это жуткое сооружение разорвет его анус, но этого мгновения было достаточно, чтобы все разом прекратилось. Гордо торчащий вперед и вверх толстый длинный член вдруг начал съеживаться у всех на глазах и обвисать, как воздушный шарик, из которого выпускали воздух. Все стояли молча, не произнеся ни слова, оцепенев, хотя, по сути, ничего сверхъестественного не произошло. Не покойник же к ним явился с того света, а Черенок, такой же зек, как они сами. Все они знали, что Черенок не продаст, не стукнет. За два года много чего происходило на его глазах, его даже прямо провоцировали на стукачество, ожидая, что он ссучится и потом можно будет с чистой совестью устроить ему судилище, да так и не дождались. Но все замерли, вперив глаза в пол. Сауляк взял Колю за плечо и вывел наружу. Парнишка рыдал в голос, даже не пытаясь спрятать лицо, до того он был напуган.
– Не реви, – сухо сказал ему Павел. – Все уже кончилось. Больше не повторится.
– Откуда ты знаешь? – всхлипнул Коля. – Ты у них главный, что ли?
– Нет. Но я знаю.
– Можно мне в твою семью? – робко попросил паренек.
– У меня нет семьи. Я один.
– Возьми меня к себе. Вдвоем будем. Братва говорит, тебе посылки не шлют и на свиданки не ездят, а мне мама будет присылать и привозить, я с тобой буду делиться.
– Не нужно, мне хватает.
– Посмотри, ты худой какой, как же хватает! – возмутился Коля. – Не зря тебя Черенком зовут, ты же за черенком от лопаты можешь спрятаться.
– Я сказал – не нужно.
Тогда Павел встал и ушел, прервав разговор. Он не стал приближать Колю к себе, но постоянно чувствовал его взгляд, полный признательности и робкого восхищения. Поэтому сейчас, нахально двигаясь к выходу из барака и слыша доносящийся сзади шепот, Сауляк понимал: любой из его отряда может проявить заботу о том, чтобы он не «нарвался», потому что каждый из них хочет, чтобы ненавистный, непонятный и источающий неясную, но острую опасность Черенок убрался наконец отсюда. Никто из них не хочет, чтобы он нарвался на неприятность из-за нарушения режима всего за несколько дней до освобождения. Только, может быть, маленький Коля хотел бы, чтобы Черенок еще задержался здесь, потому что боялся оставаться без поддержки. Все остальные спят и видят, как бы побыстрее избавиться от него. Конечно, за нарушение режима его здесь не задержат, нет такого закона, чтобы назначенный судом срок самовольно продлевать, но если за несколько дней до освобождения Черенка разозлить, то эти несколько дней превратят жизнь обитателей барака в ад. Уж в этом-то никто не сомневался.
Сауляк открыл дверь в коридор и тихо прошел к умывальникам. Зажег свет, ничего не опасаясь, открыл кран, сполоснул лицо ледяной водой, поднял голову и посмотрел на свое отражение в щербатом мутном зеркале. Он почти не изменился за эти два года. Даже не похудел, потому что худеть уже было некуда, он всегда был тонким, как струна. Узкая кость, обтянутая гладкой шелковистой кожей. Сильно впавшие щеки, высокий лоб, маленькие глаза в обрамлении коротких незаметных ресниц, почти полностью отсутствующие брови, тонкий, но слишком длинный для такого лица нос с выраженной горбинкой. На голове – полтора волоса, и те уже почти седые. В этом году исполнится сорок пять. Только по шевелюре и виден возраст, он вообще начал лысеть рано, уже в тридцать лет его волосы заметно поредели. Если б не это – высокий стройный мальчик, под кожей ни грамма жира, даже мускулы как бы не накачаны. Впрочем, они действительно не были накачаны. У Сауляка были сильные сухие выносливые ноги бегуна, но руки и плечи были худыми и тонкими.
Из коридора донеслись шаги, в умывалку заглянул Костец, зарабатывающий себе досрочное освобождение участием в секции внутреннего порядка. Не поленился, поднялся среди ночи. Всем им Черенок поперек горла стоит, никто проглотить не может.
– Ты чего, заболел? – заботливо спросил Костец. – Может, Рыло позвать, чтоб врача привел?
Рылом обитатели зоны называли одного из дежурных помощников начальника колонии, сокращенно ДПНК, чья смена была как раз сегодня. Выходить из барака на улицу в неположенное время запрещалось, а даже если и выйдешь, то далеко не уйдешь, каждый барак огорожен, сеткой обнесен, а дверь в этой загородке на замок запирается. И без начальника отряда или ДПНК ты в эту дверь не пройдешь. Так что если понадобился врач, то без помощи ДПНК никак не обойтись.
Сауляк даже не повернулся, только молча смотрел на Костеца, отражавшегося в зеркале. Зеркало было не только мутным, но и кривым, и крепенький плотненький Костец казался в нем длинным и тощим.
– Не надо, – наконец процедил он сквозь зубы.
– Ты бы лег, Черенок, – робко попросил Костец. – ДПНК как раз в это время бараки обходит.
– Заткнись, – сказал Сауляк спокойно и почти ласково.
Костец ретировался. Павел прислушался к себе – бок побаливал, но терпеть вполне можно. Лишь бы температура не поднялась. Был бы он на свободе, он бы, конечно, сделал все, что нужно. Подсолнечное масло с лимоном или бутылку подогретой минералки «Ессентуки-17» с ксилитом принять внутрь – и лечь в постель, положив под правый бок горячую грелку. Самый лучший способ профилактики, да и приступ еще можно предотвратить, если вовремя спохватиться.
Он вернулся и улегся на койку. Осталось всего шесть дней. А что потом?
* * *
– Осталось всего шесть дней, – говорил представительный человек в сером костюме, и в голосе его звенел металл. – А что потом? Ведь он все знает и может в любой момент рассказать.– Он не из болтливых. По крайней мере за те два года, что он провел в колонии, информация никуда не прошла. Значит, он держит язык за зубами и не собирается пользоваться сведениями, которыми располагает. Почему вы боитесь, что, выйдя на свободу, он начнет болтать? Откуда у вас эта уверенность?
– Потому что я слишком хорошо представляю себе, что такое свобода и чем она отличается от тюрьмы. Находясь в зоне, на что он мог бы рассчитывать, разгласив известные ему секреты? Только на славу. Разглашенная тайна перестает иметь цену, а шантажировать кого бы то ни было из колонии практически невозможно. Оттуда не позвонишь, а почта досматривается. Зато на свободе он может продать свою осведомленность очень и очень дорого. Я надеюсь, ты понимаешь, чего я добиваюсь. Сауляк должен умереть раньше, чем он раскроет свою набитую секретами пасть. Ты понял меня? Он должен умереть так, чтобы никому не пришло в голову искать за этим что-то пикантное. Самое милое дело – обоюдная пьяная драка где-нибудь на стройке или в поле. Бомжи перепились. Я точно знаю, этого Сауляка пасут, его ждут и за ним будут гоняться, чтобы узнать, что находится у него в голове. И не дай тебе Бог избавиться от него так, чтобы дать им повод кричать о том, что от него именно избавились.
– Хорошо, Григорий Валентинович, я все понял.
* * *
– Тридцать шесть инициативных групп выдвинули к сегодняшнему дню тридцать кандидатов, но кто из них согласится баллотироваться на президентских выборах – станет известно несколько позже, – говорила очаровательная черноволосая ведущая теленовостей.На экране в это время стали появляться фотографии известных политиков, о которых шла речь. Вячеслав Егорович Соломатин нехорошо усмехнулся, глядя на знакомые лица. Вот они все где у него, подумал он, бросив взгляд на непроизвольно сжавшийся кулак. Все. До единого. Все они замараны, потому что нет среди них ни одного по-настоящему независимого человека. За каждым стоит криминальный капитал, потому что некриминальному, честно заработанному взяться неоткуда. Закон экономики. Честные деньги в большом количестве на одних руках – это песня далекого будущего, такого далекого, что нам не дожить.
Про этих, которые сейчас на экране, Володька Булатников много мог бы порассказать, да жаль, нет его, заткнули ему рот, побоялись. Но ничего, есть помощник его, Пашка Сауляк. Тот, конечно, поменьше знает, но тоже достаточно, чтобы этим президентам недоделанным шею свернуть. Есть только один Президент в этой стране, один раз народ его уже выбрал, и другого ему пока не нужно. И для того чтобы выбить из борьбы всех конкурентов, Соломатину нужен Паша Сауляк.
Вячеслав Егорович ни минуты не сомневался, что сумеет договориться с помощником покойного генерала Булатникова. Ведь любая договоренность – это в конечном итоге всего лишь вопрос денег и гарантий. Деньгами Соломатин располагал огромными и гарантии он мог бы дать любые.
Глава 2
3 февраля пришлось на субботу, и в восемь утра дорога от станции до колонии была абсолютно пустынной. Было уже светло, окрестности хорошо просматривались, и Настя подумала: наверное, даже лучше, что Сауляк освобождается в субботу. Если Колобок-Гордеев прав и за этим хулиганствующим агентом кто-то собирается охотиться, то по крайней мере субботним утром в поселке это будет не так-то просто сделать, оставшись незамеченным.
Дня два назад, приехав в Самару, она хотела было связаться с администрацией колонии и выяснить, в котором часу Сауляк выйдет за ворота. Но потом поразмыслила немного и передумала. Судя по словам генерала Минаева, Павлом Дмитриевичем начали интересоваться, и весьма активно. Следовательно, скорее всего действовали через администрацию колонии. А коль так, то незачем ей, майору милиции Анастасии Каменской, светиться лишний раз. Как знать, кто из сотрудников колонии подкуплен. Ведь по закону подлости, как раз на него и нарвешься.
Около половины девятого она подошла к зданию административного корпуса колонии и уселась на скамейку. Вход, откуда должен был появиться Сауляк, находился в пяти метрах от нее. Настя поставила рядом с собой легкую, но вместительную сумку, сунула руки в карманы и приготовилась к долгому ожиданию. Ноги у нее замерзли еще в электричке, и, сидя на скамейке, она вяло пыталась шевелить пальцами в сапогах, чтобы разогнать кровь и хоть немного согреться.
В девять пятнадцать к колонии подъехала серая «Волга». Водитель притормозил почти у самых ворот, но, повинуясь команде пассажира, оглянувшегося на Настю и недовольно скривившегося, снова тронулся и отъехал подальше, метров на пятьдесят в ту сторону, куда должен будет идти только что освободившийся бывший осужденный Сауляк.
«Первые подвалили, – с удовлетворением отметила Настя. – Интересно, они тоже заранее приехали, как и я, или им точно сообщили, когда Сауляк выйдет? Если сообщили, значит, у этих есть свои люди в зоне. Учтем».
Она не спеша поднялась со скамейки и подошла к самым воротам. Как бы там ни было, но она должна быть первой, кого увидит Сауляк. И самое главное, ее должны видеть те, кто тоже интересуется Павлом Дмитриевичем.
В девять двадцать пять с дороги, ведущей от станции, свернул и остановился метрах в двухстах от серой «Волги» молодой человек в куртке-пуховике и большой шапке из волчьего меха. Настя заметила, что пассажир и водитель «Волги» перекинулись несколькими словами, после чего автомобиль снова начал маневрировать, словно отыскивая наиболее удобное положение. Только непонятно, для чего именно это положение должно было быть удобным. Парень в волчьей шапке постоял минуты три, задумчиво глядя на выписываемые «Волгой» круги, и снова вернулся на тракт.
«Обложили со всех сторон, – подумала Настя. – Круто, ничего не скажешь. И против всей этой разношерстной банды – одна глупенькая маленькая я, даже без оружия и без служебного удостоверения. Ну, Сауляк, давай, выходи, я больше не могу стоять, я совсем окоченела».
В десять минут одиннадцатого Настя услышала металлический лязг по ту сторону ворот и поняла, что кто-то проходит последовательно все этапы заграждения. Так и есть, железная створка отъехала в сторону, и появился Павел Дмитриевич Сауляк собственной персоной. За последние шесть дней Настя столько раз смотрела на его фотографию, что узнала сразу. Высокий лоб с залысинами почти до темени, маленькие глазки, безбровое лицо с сильно запавшими щеками, тонкими губами и длинным носом с горбинкой. От взгляда на это лицо ей стало почему-то не по себе.
– Вам придется меня выслушать, – быстро сказала она, беря Сауляка под руку. – Серая «Волга» приехала по вашу душу, но я хочу попробовать вас защитить, хотя и не уверена, что у меня это получится. Давайте сядем на скамейку.
Сауляк молча повиновался. Настя вытащила из сумки термос с горячим кофе и два пластмассовых стакана.
– Хотите?
Сауляк отрицательно мотнул головой.
– Ну как хотите. А я выпью. Я очень замерзла, пока вас ждала. Так вот, Павел Дмитриевич, за вами идет охота. Я не знаю, кто и почему хочет вас достать, но моя задача – довезти вас до Москвы в целости и сохранности. Меня для этого наняли и мне за это заплатили. Я не знаю, что вы за птица и кому так приспичило вас заполучить, но свое задание я должна выполнить. Эта часть понятна?
Он кивнул.
– Слушайте, Павел Дмитриевич, вы разговаривать умеете? Или вы изображаете глухонемого?
– Я вас слушаю. Продолжайте, – наконец произнес он.
– Продолжаю. Я прошу вас сделать несколько вещей, причем не в виде большого одолжения лично мне, а потому что так действительно будет лучше. Во-первых, я прошу вас сразу мне ответить: хотите ли вы доехать до Москвы живым, или у вас на этот счет есть какие-то другие планы?
– Хотел бы, – скупо усмехнулся Сауляк.
– Тогда моя вторая просьба: верить мне и слушаться меня. У меня есть идея, как можно с минимальными потерями вас доставить на место, но я пока не буду вам рассказывать все детали моего замысла. Просто договоримся с вами так: один вы все равно не доедете, а с моей помощью у вас все-таки есть шанс, поэтому не мешайте мне этот шанс использовать. Договорились?
– Не уверен, но на некоторое время примем как аксиому.
– Хорошо, меня это устраивает, – легко согласилась Настя. – Пусть хотя бы на некоторое время, а там посмотрим. И наконец третье: давайте познакомимся по-человечески. Меня зовут Анастасия, можно просто Настя и в интересах нашего общего дела – на «ты». Руку не протягиваю, на нас слишком внимательно смотрит пассажир из «Волги», а мне бы не хотелось, чтобы он понял, что мы только что познакомились и о чем-то договорились.
– Можете называть меня Павлом. И налейте мне кофе.
– Я же просила обращаться ко мне на «ты», – укоризненно сказала Настя, протягивая ему стаканчик, наполненный темным дымящимся напитком.
– Со временем. Я должен привыкнуть. Господи, как вы пьете эту гадость!
Он с отвращением сделал несколько глотков и поморщился.
– Это хороший кофе, – заметила Настя. – Странно, что вам не нравится.
– Я терпеть не могу кофе, я никогда его не пью.
– Но вы же сами попросили…
– Это для пассажира из «Волги». Если он действительно приехал за мной.
– Думаю, да. Но мы это легко проверим. Сейчас мы с вами сядем в электричку и поедем в Самару. До завтра посидим в гостинице, а завтра утром полетим в Екатеринбург.
– Зачем? Вы же собираетесь доставить меня в Москву. Разве нет?
– Именно. Поэтому мы полетим в Екатеринбург. Вам пассажир хорошо виден?
– Да, вполне.
– А водитель?
– Тоже.
– Сможете их узнать в другой обстановке?
– Безусловно.
– Тогда вперед, на станцию. И еще раз прошу вас: давайте переходить на «ты».
– Не обещаю. Не вижу необходимости.
– Ладно, – согласилась Настя. – Оставляем все как есть. Так даже лучше.
Она сунула термос обратно в сумку, закинула на плечо длинный ремень и поднялась.
– Вы спите? – спросила Настя осторожно.
– Нет, – ответил Павел, не открывая глаз.
– Не хотите ни о чем меня спросить?
– Нет.
– А на мои вопросы отвечать будете?
– Нет.
«Ну и черт с тобой, – беззлобно подумала Настя. – Ты ведь ни капли не удивился, когда я заговорила с тобой. Ты сразу же, с первого же слова понял, о чем идет речь. Значит, все правда. Ты действительно много знаешь, и у тебя есть все основания бояться за свою жизнь. Интересно, как долго мне удастся морочить голову и тебе, и твоим преследователям?»
Она открыла сумку, достала термос и с большим удовольствием выпила еще один стаканчик кофе. Ей очень хотелось закурить, но выходить в тамбур и оставлять Павла одного она боялась. Достав сигарету и зажигалку, она неуверенно крутила их в пальцах, прикидывая, как лучше поступить. Похоже, никто из находящихся в вагоне людей опасности не представляет, но она, Настя, совсем не знает эту дорогу и не может рассчитать, когда будет следующая остановка. На остановке в вагон может войти кто угодно, не говоря уже о том, что сам Сауляк может сбежать.
– Пошли, – услышала она.
Сауляк сидел по-прежнему с закрытыми глазами, скрестив руки на груди и положив ногу на ногу.
– Куда?
– В тамбур. Вы же собрались курить и не знаете, что со мной делать.
– Спасибо, – ответила Настя, изо всех сил стараясь скрыть удивление.
Он встал и первым пошел к раздвижным дверям. В холодном тамбуре он прислонился к стенке, сунул руки в карманы и снова закрыл глаза. Насте казалось, что он спит стоя.
– А вы не курите? – спросила она, с наслаждением делая глубокие затяжки.
– Нет.
– И никогда не курили?
– Нет.
– Послушайте, Павел, неужели вам совсем не интересно, как именно я собираюсь действовать, чтобы все-таки довезти вас до Москвы?
– Нет.
– Но вы по крайней мере обещаете, что будете меня слушаться?
– Да. По крайней мере.
Остаток пути до Самары они проехали молча. Сауляк по-прежнему сидел с закрытыми глазами, а Настя смотрела в окно и думала. Люди из серой «Волги» ее видели, это хорошо, теперь они понимают, что она наверняка запомнила и их самих, и номер автомобиля. Значит, что бы они ни задумывали в отношении Павла, они должны понимать, что она – опасный свидетель и ее надо убирать. Но прежде чем ее убирать, нужно по меньшей мере понять, кто она такая. А то вдруг окажется, что из-за нее всю милицию страны на ноги поставят. Вот это, собственно, и было то зерно, из которого Настя Каменская взрастила свой замысел. Сауляк в безопасности до тех пор, пока охотящиеся за ним люди не поймут, кто такая эта женщина, которая находится рядом с ним, и что вообще происходит.
От вокзала до гостиницы они пошли пешком, хотя Настя от холода уже ног не чуяла.
– Вы не забыли, что у меня нет паспорта? – подал наконец голос Сауляк, когда до входа в гостиницу оставалось несколько шагов.
– Не забыла.
Они вошли в уютный, уставленный кадками с цветами и пальмами холл и поднялись по лестнице на третий этаж. Дежурная вскинула голову и, увидев Настю, приветливо улыбнулась.
– Дождались? Проходите, проходите, – она сунула руку в ящик стола и достала ключ от номера. – Замерзли, наверное?
– Очень, – призналась Настя.
– Я самовар включу. Пока вы будете раздеваться, он как раз согреется, – захлопотала дежурная.
– Спасибо, – поблагодарила Настя и пошла вперед по коридору к своему номеру.
У нее был хороший двухкомнатный полулюкс с холодильником и телевизором. В большой комнате, претендовавшей на название «гостиная», стоял гарнитур мягкой мебели с диваном и двумя глубокими креслами. Маленькая комната была спальней, в ней не было ничего, кроме двух кроватей, двух тумбочек и встроенного шкафа с большим зеркалом, укрепленным на внутренней стороне дверцы.
– Что сначала – ванна или еда? – спросила она, снимая куртку и сапоги.
– Ванна, но мне не во что переодеться.
– Нет проблем.
Она подошла к телефону и позвонила дежурной. Через минуту та внесла в номер горячий самовар.
– Вот, только что закипел, – сообщила она. – Попейте горяченького, чтоб согреться.
– Елизавета Максимовна, Павлу нужна одежда. Это можно устроить?
– Конечно, – кивнула дежурная. – Давайте список, здесь рядом есть магазин, в нем все можно купить.
Настя быстро написала на листке из блокнота перечень самого необходимого и протянула Елизавете Максимовне вместе с деньгами. Та бросила на Павла любопытствующий взгляд, но Сауляк стоял в сторонке и молчал, словно речь вообще шла не о нем и одежда нужна была не ему.
Когда за дежурной закрылась дверь, он молча пересек комнату и скрылся в ванной. Настя услышала, как полилась вода, и все ждала, когда же щелкнет задвижка на внутренней стороне двери. Но так и не дождалась. Через некоторое время воду выключили, и Настя поняла, что Сауляк лег в ванну. Она осторожно подошла к двери и постучала.
– Павел, у вас все в порядке?
– Да, – послышалось в ответ.
– Вы закрылись?
– Нет.
– Почему?
– Потому. Вы же не войдете сюда.
– Не войду, – подтвердила она. – А впрочем, не знаю. Может быть, и войду. Вас это не пугает?
– Нет. Ничего нового или неожиданного вы здесь не увидите.
– Это верно, – усмехнулась Настя. – Все мужики устроены одинаково. Впрочем, все бабы – тоже. Знаете, Павел, я в детстве очень много болела, меня беспрестанно водили по врачам, и я совершенно перестала стесняться раздеваться перед незнакомыми мужчинами, потому что очень рано поняла, что ничего нового ни один мужчина во мне не увидит. Кстати, я не успела вам сказать, там, на полочке, два флакона, они с виду совершенно одинаковые, но в одном шампунь, а в другом – бальзам, не перепутайте.
– Я умею читать.
– Там написано не по-русски.
– Ничего, я прочту.
– Счастливый. А я ни одного языка иностранного не знаю. Выпить хотите?
– Нет.
– Ну как хотите.
Настя вернулась в комнату, сделала себе чашку кофе, налив воду из горячего самовара, и забралась с ногами на диван. Трудно с ним, с этим Сауляком, замкнутый, неразговорчивый, нелюбопытный. Это хуже всего. Вся комбинация построена на том, что у самого Сауляка и у его преследователей присутствует нормально развитое чувство интереса к непонятному и неизвестному. А Сауляк, похоже, совсем не такой.
Дня два назад, приехав в Самару, она хотела было связаться с администрацией колонии и выяснить, в котором часу Сауляк выйдет за ворота. Но потом поразмыслила немного и передумала. Судя по словам генерала Минаева, Павлом Дмитриевичем начали интересоваться, и весьма активно. Следовательно, скорее всего действовали через администрацию колонии. А коль так, то незачем ей, майору милиции Анастасии Каменской, светиться лишний раз. Как знать, кто из сотрудников колонии подкуплен. Ведь по закону подлости, как раз на него и нарвешься.
Около половины девятого она подошла к зданию административного корпуса колонии и уселась на скамейку. Вход, откуда должен был появиться Сауляк, находился в пяти метрах от нее. Настя поставила рядом с собой легкую, но вместительную сумку, сунула руки в карманы и приготовилась к долгому ожиданию. Ноги у нее замерзли еще в электричке, и, сидя на скамейке, она вяло пыталась шевелить пальцами в сапогах, чтобы разогнать кровь и хоть немного согреться.
В девять пятнадцать к колонии подъехала серая «Волга». Водитель притормозил почти у самых ворот, но, повинуясь команде пассажира, оглянувшегося на Настю и недовольно скривившегося, снова тронулся и отъехал подальше, метров на пятьдесят в ту сторону, куда должен будет идти только что освободившийся бывший осужденный Сауляк.
«Первые подвалили, – с удовлетворением отметила Настя. – Интересно, они тоже заранее приехали, как и я, или им точно сообщили, когда Сауляк выйдет? Если сообщили, значит, у этих есть свои люди в зоне. Учтем».
Она не спеша поднялась со скамейки и подошла к самым воротам. Как бы там ни было, но она должна быть первой, кого увидит Сауляк. И самое главное, ее должны видеть те, кто тоже интересуется Павлом Дмитриевичем.
В девять двадцать пять с дороги, ведущей от станции, свернул и остановился метрах в двухстах от серой «Волги» молодой человек в куртке-пуховике и большой шапке из волчьего меха. Настя заметила, что пассажир и водитель «Волги» перекинулись несколькими словами, после чего автомобиль снова начал маневрировать, словно отыскивая наиболее удобное положение. Только непонятно, для чего именно это положение должно было быть удобным. Парень в волчьей шапке постоял минуты три, задумчиво глядя на выписываемые «Волгой» круги, и снова вернулся на тракт.
«Обложили со всех сторон, – подумала Настя. – Круто, ничего не скажешь. И против всей этой разношерстной банды – одна глупенькая маленькая я, даже без оружия и без служебного удостоверения. Ну, Сауляк, давай, выходи, я больше не могу стоять, я совсем окоченела».
В десять минут одиннадцатого Настя услышала металлический лязг по ту сторону ворот и поняла, что кто-то проходит последовательно все этапы заграждения. Так и есть, железная створка отъехала в сторону, и появился Павел Дмитриевич Сауляк собственной персоной. За последние шесть дней Настя столько раз смотрела на его фотографию, что узнала сразу. Высокий лоб с залысинами почти до темени, маленькие глазки, безбровое лицо с сильно запавшими щеками, тонкими губами и длинным носом с горбинкой. От взгляда на это лицо ей стало почему-то не по себе.
– Вам придется меня выслушать, – быстро сказала она, беря Сауляка под руку. – Серая «Волга» приехала по вашу душу, но я хочу попробовать вас защитить, хотя и не уверена, что у меня это получится. Давайте сядем на скамейку.
Сауляк молча повиновался. Настя вытащила из сумки термос с горячим кофе и два пластмассовых стакана.
– Хотите?
Сауляк отрицательно мотнул головой.
– Ну как хотите. А я выпью. Я очень замерзла, пока вас ждала. Так вот, Павел Дмитриевич, за вами идет охота. Я не знаю, кто и почему хочет вас достать, но моя задача – довезти вас до Москвы в целости и сохранности. Меня для этого наняли и мне за это заплатили. Я не знаю, что вы за птица и кому так приспичило вас заполучить, но свое задание я должна выполнить. Эта часть понятна?
Он кивнул.
– Слушайте, Павел Дмитриевич, вы разговаривать умеете? Или вы изображаете глухонемого?
– Я вас слушаю. Продолжайте, – наконец произнес он.
– Продолжаю. Я прошу вас сделать несколько вещей, причем не в виде большого одолжения лично мне, а потому что так действительно будет лучше. Во-первых, я прошу вас сразу мне ответить: хотите ли вы доехать до Москвы живым, или у вас на этот счет есть какие-то другие планы?
– Хотел бы, – скупо усмехнулся Сауляк.
– Тогда моя вторая просьба: верить мне и слушаться меня. У меня есть идея, как можно с минимальными потерями вас доставить на место, но я пока не буду вам рассказывать все детали моего замысла. Просто договоримся с вами так: один вы все равно не доедете, а с моей помощью у вас все-таки есть шанс, поэтому не мешайте мне этот шанс использовать. Договорились?
– Не уверен, но на некоторое время примем как аксиому.
– Хорошо, меня это устраивает, – легко согласилась Настя. – Пусть хотя бы на некоторое время, а там посмотрим. И наконец третье: давайте познакомимся по-человечески. Меня зовут Анастасия, можно просто Настя и в интересах нашего общего дела – на «ты». Руку не протягиваю, на нас слишком внимательно смотрит пассажир из «Волги», а мне бы не хотелось, чтобы он понял, что мы только что познакомились и о чем-то договорились.
– Можете называть меня Павлом. И налейте мне кофе.
– Я же просила обращаться ко мне на «ты», – укоризненно сказала Настя, протягивая ему стаканчик, наполненный темным дымящимся напитком.
– Со временем. Я должен привыкнуть. Господи, как вы пьете эту гадость!
Он с отвращением сделал несколько глотков и поморщился.
– Это хороший кофе, – заметила Настя. – Странно, что вам не нравится.
– Я терпеть не могу кофе, я никогда его не пью.
– Но вы же сами попросили…
– Это для пассажира из «Волги». Если он действительно приехал за мной.
– Думаю, да. Но мы это легко проверим. Сейчас мы с вами сядем в электричку и поедем в Самару. До завтра посидим в гостинице, а завтра утром полетим в Екатеринбург.
– Зачем? Вы же собираетесь доставить меня в Москву. Разве нет?
– Именно. Поэтому мы полетим в Екатеринбург. Вам пассажир хорошо виден?
– Да, вполне.
– А водитель?
– Тоже.
– Сможете их узнать в другой обстановке?
– Безусловно.
– Тогда вперед, на станцию. И еще раз прошу вас: давайте переходить на «ты».
– Не обещаю. Не вижу необходимости.
– Ладно, – согласилась Настя. – Оставляем все как есть. Так даже лучше.
Она сунула термос обратно в сумку, закинула на плечо длинный ремень и поднялась.
* * *
В вагоне Сауляк сразу занял место в углу, устроился поудобнее и закрыл глаза.– Вы спите? – спросила Настя осторожно.
– Нет, – ответил Павел, не открывая глаз.
– Не хотите ни о чем меня спросить?
– Нет.
– А на мои вопросы отвечать будете?
– Нет.
«Ну и черт с тобой, – беззлобно подумала Настя. – Ты ведь ни капли не удивился, когда я заговорила с тобой. Ты сразу же, с первого же слова понял, о чем идет речь. Значит, все правда. Ты действительно много знаешь, и у тебя есть все основания бояться за свою жизнь. Интересно, как долго мне удастся морочить голову и тебе, и твоим преследователям?»
Она открыла сумку, достала термос и с большим удовольствием выпила еще один стаканчик кофе. Ей очень хотелось закурить, но выходить в тамбур и оставлять Павла одного она боялась. Достав сигарету и зажигалку, она неуверенно крутила их в пальцах, прикидывая, как лучше поступить. Похоже, никто из находящихся в вагоне людей опасности не представляет, но она, Настя, совсем не знает эту дорогу и не может рассчитать, когда будет следующая остановка. На остановке в вагон может войти кто угодно, не говоря уже о том, что сам Сауляк может сбежать.
– Пошли, – услышала она.
Сауляк сидел по-прежнему с закрытыми глазами, скрестив руки на груди и положив ногу на ногу.
– Куда?
– В тамбур. Вы же собрались курить и не знаете, что со мной делать.
– Спасибо, – ответила Настя, изо всех сил стараясь скрыть удивление.
Он встал и первым пошел к раздвижным дверям. В холодном тамбуре он прислонился к стенке, сунул руки в карманы и снова закрыл глаза. Насте казалось, что он спит стоя.
– А вы не курите? – спросила она, с наслаждением делая глубокие затяжки.
– Нет.
– И никогда не курили?
– Нет.
– Послушайте, Павел, неужели вам совсем не интересно, как именно я собираюсь действовать, чтобы все-таки довезти вас до Москвы?
– Нет.
– Но вы по крайней мере обещаете, что будете меня слушаться?
– Да. По крайней мере.
Остаток пути до Самары они проехали молча. Сауляк по-прежнему сидел с закрытыми глазами, а Настя смотрела в окно и думала. Люди из серой «Волги» ее видели, это хорошо, теперь они понимают, что она наверняка запомнила и их самих, и номер автомобиля. Значит, что бы они ни задумывали в отношении Павла, они должны понимать, что она – опасный свидетель и ее надо убирать. Но прежде чем ее убирать, нужно по меньшей мере понять, кто она такая. А то вдруг окажется, что из-за нее всю милицию страны на ноги поставят. Вот это, собственно, и было то зерно, из которого Настя Каменская взрастила свой замысел. Сауляк в безопасности до тех пор, пока охотящиеся за ним люди не поймут, кто такая эта женщина, которая находится рядом с ним, и что вообще происходит.
От вокзала до гостиницы они пошли пешком, хотя Настя от холода уже ног не чуяла.
– Вы не забыли, что у меня нет паспорта? – подал наконец голос Сауляк, когда до входа в гостиницу оставалось несколько шагов.
– Не забыла.
Они вошли в уютный, уставленный кадками с цветами и пальмами холл и поднялись по лестнице на третий этаж. Дежурная вскинула голову и, увидев Настю, приветливо улыбнулась.
– Дождались? Проходите, проходите, – она сунула руку в ящик стола и достала ключ от номера. – Замерзли, наверное?
– Очень, – призналась Настя.
– Я самовар включу. Пока вы будете раздеваться, он как раз согреется, – захлопотала дежурная.
– Спасибо, – поблагодарила Настя и пошла вперед по коридору к своему номеру.
У нее был хороший двухкомнатный полулюкс с холодильником и телевизором. В большой комнате, претендовавшей на название «гостиная», стоял гарнитур мягкой мебели с диваном и двумя глубокими креслами. Маленькая комната была спальней, в ней не было ничего, кроме двух кроватей, двух тумбочек и встроенного шкафа с большим зеркалом, укрепленным на внутренней стороне дверцы.
– Что сначала – ванна или еда? – спросила она, снимая куртку и сапоги.
– Ванна, но мне не во что переодеться.
– Нет проблем.
Она подошла к телефону и позвонила дежурной. Через минуту та внесла в номер горячий самовар.
– Вот, только что закипел, – сообщила она. – Попейте горяченького, чтоб согреться.
– Елизавета Максимовна, Павлу нужна одежда. Это можно устроить?
– Конечно, – кивнула дежурная. – Давайте список, здесь рядом есть магазин, в нем все можно купить.
Настя быстро написала на листке из блокнота перечень самого необходимого и протянула Елизавете Максимовне вместе с деньгами. Та бросила на Павла любопытствующий взгляд, но Сауляк стоял в сторонке и молчал, словно речь вообще шла не о нем и одежда нужна была не ему.
Когда за дежурной закрылась дверь, он молча пересек комнату и скрылся в ванной. Настя услышала, как полилась вода, и все ждала, когда же щелкнет задвижка на внутренней стороне двери. Но так и не дождалась. Через некоторое время воду выключили, и Настя поняла, что Сауляк лег в ванну. Она осторожно подошла к двери и постучала.
– Павел, у вас все в порядке?
– Да, – послышалось в ответ.
– Вы закрылись?
– Нет.
– Почему?
– Потому. Вы же не войдете сюда.
– Не войду, – подтвердила она. – А впрочем, не знаю. Может быть, и войду. Вас это не пугает?
– Нет. Ничего нового или неожиданного вы здесь не увидите.
– Это верно, – усмехнулась Настя. – Все мужики устроены одинаково. Впрочем, все бабы – тоже. Знаете, Павел, я в детстве очень много болела, меня беспрестанно водили по врачам, и я совершенно перестала стесняться раздеваться перед незнакомыми мужчинами, потому что очень рано поняла, что ничего нового ни один мужчина во мне не увидит. Кстати, я не успела вам сказать, там, на полочке, два флакона, они с виду совершенно одинаковые, но в одном шампунь, а в другом – бальзам, не перепутайте.
– Я умею читать.
– Там написано не по-русски.
– Ничего, я прочту.
– Счастливый. А я ни одного языка иностранного не знаю. Выпить хотите?
– Нет.
– Ну как хотите.
Настя вернулась в комнату, сделала себе чашку кофе, налив воду из горячего самовара, и забралась с ногами на диван. Трудно с ним, с этим Сауляком, замкнутый, неразговорчивый, нелюбопытный. Это хуже всего. Вся комбинация построена на том, что у самого Сауляка и у его преследователей присутствует нормально развитое чувство интереса к непонятному и неизвестному. А Сауляк, похоже, совсем не такой.