Страница:
– Да, – ответила она хрипло и тихо. Откашлялась, глубоко вздохнула и еще раз повторила, громко и отчетливо: – Да. Я согласна.
А дело состояло в том, что когда-то на одном из закрытых номерных заводов в научно-исследовательской лаборатории работал Василий Васильевич Лебедев, который изобрел чудодейственные бальзамы, позволяющие в считанные минуты снимать ревматическую и головную боль, похмелье, усталость, бессонницу, стресс. Один бальзам за две недели останавливал катастрофическое выпадение волос, другой в течение месяца избавлял от множества кожных болезней, третий мгновенно снимал все виды аллергических реакций, а всего их было пять. Бальзамы эти выпускались на том же заводе, но в очень ограниченных количествах – только для правящей элиты. Но методика, примененная Лебедевым для составления и изготовления бальзамов, открывала достаточно широкие перспективы, и Василий Васильевич продолжал работать в этом направлении. Беда, однако, состояла в том, что работал он не по плану научно-исследовательской работы лаборатории, а в свободное время, по вечерам и выходным дням, по собственной инициативе, следовательно, что бы он там ни изобрел, завод на это никаких прав не имел. Если бы по плану НИР – другое дело, тогда все разработки Лебедева считались бы служебным произведением и принадлежали бы организации, в которой он работал. А то, что он сделал дома в свободное от основной работы время, принадлежало только ему.
Разрабатывал же Лебедев новый бальзам, который благотворно влиял на творческие способности и вообще на интеллектуальную деятельность. Разумеется, если было на что влиять. От его бальзама человек не делался умнее или талантливее, чем был. Но зато уж если что в человеке было, то раскрывалось в полной мере. Василий Васильевич, по-видимому, не был наивным и доверчивым и прекрасно понимал, что если будет работать над своим препаратом в лаборатории, то при успешном исходе на бальзам тут же наложат руку, а сам он получит какую-нибудь паршивенькую премию в конце квартала. Поэтому работал он дома, кустарно, соорудив мини-лабораторию в своей комнате, а результаты опробовал на своих близких друзьях и родственниках. Ну и на себе, разумеется. Результаты оказались потрясающими, и информация об этом просочилась. А Лебедев возьми и умри. Прямо, можно сказать, в расцвете творческих сил, в возрасте шестидесяти восьми лет. И случилось это около двух лет назад. Его молодая вдова спустя несколько месяцев после похорон отбыла на постоянное жительство в Западную Европу, прихватив с собой весь архив мужа.
В Москве нашлась группа энтузиастов, которые решили повторить путь, пройденный покойным ученым. Разыскали первым делом тех его друзей и родственников, на которых Лебедев проверял свое изобретение. Они рассказали, что он использовал два из пяти официально производимых бальзамов и добавлял к ним еще что-то, еще какой-то препарат. Какие именно два из пяти, они не помнят, внимания не обращали, но бутылочки были заводские, с этикетками, на которых крупными красными буквами было написано «Бальзам Лебедева». Группа энтузиастов с рвением взялась за дело, раздобыв все пять разновидностей бальзама Лебедева и начав экспериментировать с ними. Первые результаты был обнадеживающими. Найдены те два бальзама, которые лежат в основе, и полным ходом идет поиск третьей составляющей, которую в тиши своей квартиры изобрел Василий Васильевич. И здесь уже достигнуты определенные успехи, создан препарат, который назвали лакреол, но… Необходимый эффект получен, а пациенты умирают. Вот ведь неприятность какая. И чтобы с этой неприятностью покончить, нужно раздобыть у вдовы Лебедева архивы. Вдову нашли, уговорили ее отдать архивы, но она просит за них очень большие деньги. Вот, собственно, и вся проблема. А то, что новый препарат принесет огромные доходы, сомневаться не приходится. Он будет дешев в производстве, потому что в основе его лежат бальзамы, изготовление которых уже давно налажено и никаких новых вложений, кроме как на закупку сырья, не потребует. Более того, в ходе конверсии завод, производивший бальзамы Лебедева, был рассекречен и акционирован, а в настоящий момент его полновластным хозяином является не кто иной, как сам Михаил Владимирович Шоринов, лицензии на производство бальзамов Лебедева больше ни у кого нет, так что конкуренции опасаться не следует. Цену новому бальзаму установят сверхвысокую, но покупать его все равно будут, куда денутся. Его будут литрами закупать мамы мальчиков-абитуриентов, которые не допустят, чтобы их чадо провалилось на вступительных экзаменах в институт и загремело в армию. Научные работники, люди творческих профессий, студенты перед сессией – да все будут покупать. Даже дворники. Каждый будет лелеять надежду на то, что в нем проснется Пикассо или Эйнштейн.
– Сколько? – коротко спросил родственник Шорина.
– Она требует миллион долларов. Но наличными и там, за кордоном. Отсюда мне столько не вывезти.
– В какой стране?
Михаил Владимирович был слишком осторожен, чтобы назвать родственнику страну, где проживала вдова Лебедева Вероника. Родственник был богат и могуществен, и с него станется Шоринову отказать и сделать дело самому. Если архив Лебедева попадет в его руки, то он и сам найдет возможность изготавливать препарат. Поэтому Шоринов сказал неправду. Более того, он скрыл от дорогого дядюшки и то обстоятельство, что Вероника Лебедева уже вовсе и не Лебедева, поскольку вышла замуж за гражданина Австрии Вернера Штайнека. Незачем ему знать, ни где живет вдова, ни как ее теперь зовут.
– В Нидерландах.
– Значит, наличные нужны в Нидерландах?
– Не обязательно. Меня устроила бы любая страна Евросоюза, я легко могу найти людей, которые без проблем перевезут наличные через границы.
– Как скоро нужны деньги?
– Как можно скорее, пока вдова не передумала.
– Что ты предлагаешь мне?
– Двадцать процентов. Я беру у вас в долг миллион долларов под двадцать процентов в месяц.
– Тридцать пять, – жестко сказал родственник.
– Да помилуйте, дядюшка! – всплеснул руками Шоринов. – Какие тридцать пять! Это ж через три месяца долг вырастет в два раза. Мы только-только развернуться успеем за это время.
– А ты поворачивайся быстрее, – усмехнулся его богатый родственник. – Хорошо, договоримся так. Я даю тебе деньги на четыре месяца под двадцать пять процентов. Через четыре месяца ты должен будешь вернуть мне два миллиона. Если ты не успеваешь, я получаю долю в прибылях. Тридцать процентов в течение первого года, а там посмотрим. Так что в твоих интересах шевелиться быстро, а то обдеру тебя как липку. Позвони мне завтра вечером, скажу, где и когда получишь деньги. Все, Миша, свободен.
Из дома своего дядюшки Михаил Владимирович вышел с мокрыми подмышками и колотящимся сердцем. Бог мой, в какую кабалу он влезает! Если Ольга ошиблась и в архиве Лебедева нет того, что им нужно? Если они не успеют развернуться за четыре месяца? Если… Если… Черт бы его побрал, живодера! Но деньги пообещал, и на том спасибо.
На следующий день вечером Михаил Владимирович получил информацию о том, с кем нужно связаться, чтобы получить деньги за границей. Дядюшка дает ему «лимон» на месте, чтобы не рисковать и не тащить доллары через таможню.
К этому времени Михаил Владимирович принял решение. Если все пройдет успешно, он сможет вернуть родственнику долг уже через неделю, тогда и проценты нарастут мизерные. С ними Шоринов уж как-нибудь справится.
С симпатягой Вернером Штайнеком она познакомилась, когда Василий Васильевич еще был жив. Штайнек частенько наведывался в Москву, он работал в фирме, имевшей в России несколько представительств, и в каждый свой приезд неизменно приглашал Веронику к себе в гостиницу, угощал ужином, ублажал в постели и задавал ставший дежурным вопрос: «Ты станешь моей женой?» Вероника смотрела на себя в зеркало и пребывала в полнейшей убежденности, что Вернер покорен ее неземной красотой и феерической сексуальностью. Ведь именно об этом постоянно твердил ее старый муж Лебедев, весь из себя заслуженный, лауреат всяких разных премий, профессор, почетный член и так далее. Уж он-то должен понимать толк в женщинах, если выбрал среди множества желающих ее, медсестру физкультурного диспансера Веронику. Коль выбрал ее, значит, она и в самом деле лучше их всех, разнаряженных в кожу и меха интеллектуалок, рвущихся замуж за недавно овдовевшего представительного седовласого Лебедева.
Когда они познакомились, Веронике было двадцать три года, а Лебедеву шестьдесят два, но он многим молодым мог нос утереть. Стройный, мускулистый, с сухими поджарыми ногами, без устали отмахивающими километры быстрой ходьбы, с гривой белоснежных волос над высоким лбом, с орлиным носом и сверкающими глазами, он рассыпал комплименты дамам, целовал ручки и был предметом вожделения для тех, кто хотел выйти замуж не только удачно, но и красиво. Понятно ведь, что можно найти богатого преуспевающего мужика и женить его на себе, но частенько оказывается, что жизнь рядом с ним превращается в тошнотворную муку, унижение, отчаяние и вообще гадость. Такие иногда попадаются, что с ними на люди-то выйти стыдно. А брак с Лебедевым обещал стать во всех отношениях приятным, а главное – недолгим, учитывая разницу в возрасте.
Василий Васильевич оказался в диспансере, где работала Вероника, после того, как получил травму ноги, играя в волейбол. Через год они поженились, и молоденькая медсестра была своим супружеством вполне удовлетворена, ибо получила все, чего и ожидала от брака с шестидесятитрехлетним Лебедевым. Единственное, чего он не мог дать ей, это жизни за границей. Уезжать Василий Васильевич отказывался категорически, утверждая, что ему и здесь очень неплохо. Поэтому, побыв какое-то время женой заслуженного и известного ученого, Вероника стала подумывать о новом замужестве, на сей раз с иностранцем, а молодой резвый Штайнек подходил для этой цели как нельзя лучше. Вероника уже принялась составлять план, как она поведет дело к разводу со старым профессором, чтобы оттяпать у него изрядную долю имущества, нажитого задолго до их знакомства, но все разрешилось само собой. Василий Васильевич скоропостижно скончался, оставив молодую вдову на произвол судьбы и на съедение двум взрослым дочерям от первого брака и их семьям, которые, естественно, претендовали на наследство и терпеть не могли папочкину новую жену. Вероника оказалась не настолько крепкой и зубастой, чтобы достойно встретить вызов и вступить в борьбу с людьми, которые были и старше ее, и опытнее, и жестче. Она сдалась без боя, утешая себя тем, что все равно выйдет замуж за Штайнека и уедет отсюда к чертовой матери. Так и случилось. Узнав о том, что Вероника овдовела, австрийский бизнесмен чрезвычайно воодушевился, немедленно зарегистрировал брак с ней в Москве и через полгода, покончив со всеми формальностями, увез к себе в небольшой городок Гмунден, расположенный в живописнейшем месте, на берегу озера Траун, в предгорьях Альп.
Разочарования начались сразу же. Во-первых, не блистательная Вена и даже не Зальцбург (других австрийских городов малообразованная Вероника просто и не знала), а какой-то заштатный Гмунден. По жизни в России она твердо знала, что есть Москва и Питер, а все остальное – периферия, провинция, откуда в эти города ломятся лимитчики. Ей и в голову не приходило, что может быть и по-другому, что на Западе большие города отличаются от маленьких только размерами, а также шрифтом, которым их названия наносятся на географические карты. Уровень жизни и комфорта там всюду одинаков, плати деньги и получай, чего душа желает. Но к этой мысли нужно было еще привыкнуть, и первое время Веронику ужасно угнетало, что она покинула столицу, а оказалась чуть ли не в деревне.
Во-вторых, Штайнек оказался вовсе не крупным бизнесменом, а мелким служащим, мальчиком на побегушках, которого посылали в Москву отнюдь не для ведения переговоров, а для выполнения разных поручений, не требующих высокой квалификации. Тут бы Веронике-то и задуматься, откуда же у ее новоиспеченного мужа столько денег, если он никакой не крупный воротила финансового мира. Но она не задумалась, ибо о жизни за границей знала мало и в основном хорошее: там все богатые и у всех все есть, денежные купюры растут на деревьях, а о благосостоянии каждого члена общества заботится государство, выплачивая пенсии и пособия по безработице, на которые вполне можно существовать, не бедствуя.
В-третьих, очень скоро выяснилось, что мода на русских жен, на волне которой Веронике и удалось подцепить своего Штайнека, имеет под собой весьма прочное основание. С одной стороны, русскую жену можно запереть дома, приставив к кухне и детской и ничего не давая взамен. Языка, как правило, они не знают, поэтому подружек не заводят, никуда не шляются, никого в дом не зовут и вообще всего боятся. Права не качают, потому что в России у них никаких особенных прав и не было, а про то, какие у них права здесь, они и знать не знают. Голову им заморочить – раз плюнуть. Можно и домой не приходить, и ночевать, где вздумается, и напиваться, и денег не давать, они все стерпят. Потому как что толку скандалить, когда деваться им некуда. Ну хлопнут дверью, ну уйдут, а дальше что? Папы-мамы нету, к подругам уходить здесь не принято, это вам не Россия, где обиженных жалеют да привечают, нет, здесь каждый кусок хлеба, каждая порция мяса, каждая таблетка аспирина на счету. Жить-то на что? Работать? Кем? Кому ихние российские дипломы нужны на Западе? Остается неквалифицированный труд, так и на такую работу очередь – студенты да школьники всегда рады подработать в свободное от учебы время. Помоет строптивая жена посуду в ночную смену, постирает чужое грязное белье в какой-нибудь захолустной гостинице, да и прибежит назад к мужу. Что ни говори, а Россия – страна отсталая, нецивилизованная, редко какой женщине удается справиться с западными порядками, освоиться с ними и наладить свою жизнь так, как нужно.
Но, с другой стороны, Россия хоть и нецивилизованная страна, а все-таки европейская. И женщины в России красивые, с европейской внешностью. В постели с ними интересно, а на кухне – безопасно, что тоже немаловажно. Ведь много на свете отсталых стран, можно жену и из Кореи привезти, из Вьетнама, из Монголии, из Зимбабве какого-нибудь. Но поди знай, чем она тебя накормит, у них кулинарные традиции совсем другие, такое приготовит, что неделю будешь животом маяться и с горшка не слезать. Покорных и беспомощных жен-домработниц можно сейчас найти только в Азии и Африке, но уж больно они отличаются от европейцев и по культуре, и по традициям, и по быту. Нарвешься еще… Так что жена из России – вариант оптимальный. Будет сидеть тихо и не чирикать, денег на нее нужно мало, внимания особого тоже можно не уделять, все равно никуда не денется. А деток нарожает опять-таки с европейской внешностью, а не молочно-шоколадных и не с раскосыми глазками.
Совместная жизнь с мужем-австрийцем радовала Веронику ровно две недели, потом она оказалась одна в небольшом коттеджике наедине с весьма ограниченной суммой денег, на которую ей предстояло вести хозяйство всю ближайшую неделю. Вернер сказал, что будет давать ей деньги каждый понедельник и требовать письменного отчета за каждый истраченный шиллинг, так что пусть не забывает складывать чеки и записывать расходы. Кроме того, оказалось, что командировки у Штайнека бывают не только в Москву, поэтому отсутствовать он будет весьма часто и подолгу.
Первый скандал не заставил себя ждать. Вероника была дома одна, когда в дверь постучали. На пороге стоял приятный молодой человек с блокнотом в руках. Немецкого языка Вероника не знала, в школе учила с грехом пополам английский, с Вернером объяснялась на чудовищной смеси плохого английского и вполне приличного русского, которым владел муж, а из речи молодого человека она поняла, что речь идет об участии в уборке улицы. Она подумала, что это что-то вроде субботника, и с милой улыбкой отказалась. Молодой человек лучезарно улыбнулся, что-то черкнул в своем блокнотике, отпустил комплимент по поводу ее красоты и удалился. А в конце недели Вернер ворвался на кухню с белым от ярости лицом, размахивая какой-то бумажкой.
– Тебе что, трудно было жопу оторвать и улицу подмести?! – орал он. – Из-за твоей лени я вынужден оплачивать еще и эти счета! Чтобы больше такого не было! Каждое утро – метлу в руки и на улицу.
Оказалось, что за чистоту тротуара владельцы домов, расположенных на улице, несут коллективную ответственность, и каждый домовладелец ежедневно должен убирать строго определенный участок перед своим домом. Если же домовладельцы по каким-то причинам не могут или не хотят этого делать, муниципальные власти организуют уборку улицы или ее части, но за работу государственных дворников выставляют счет тому хозяину, вокруг чьего дома было не убрано. Не хочешь улицу мести – не мети, никто тебя не заставляет. Но, поскольку улица должна быть чистой и опрятной, отчисляй в муниципальный бюджет денежки на оплату работы дворников. Не хочешь платить – мети. Все справедливо.
На следующий день, взяв в руки метлу и совок и собирая с тротуара чужие окурки и обертки от жевательной резинки, Вероника с недоумением подумала о том, что еще полгода назад она была профессорской женой. Это недоумение стало первым, пока еще небольшим шагом на пути к открытию неприятной истины, состоящей в том, что решение уехать со Штайнеком было ошибочным.
Но, как говорится, лиха беда начало. Первый-то шажок был маленьким и робким, а потом процесс постижения истины пошел просто-таки семимильными шагами. Финишный рывок на этом тернистом пути был совершен спустя еще полгода, когда Вернера арестовали за участие в контрабанде оружия из стран Латинской Америки в Россию и посадили, всерьез и надолго. Причем настолько всерьез, что конфисковали практически все, что лежало на его счетах. И Вероника Штайнек осталась одна. Ну, не совсем одна, конечно, с коттеджем, мебелью и машиной.
Поразмышляв над сложившейся ситуацией, она поняла, что выхода у нее только два. Или возвращаться в Россию, или приноравливаться к здешней жизни. От Гмундена до Вены больше двухсот километров, не наездишься в посольство-то, на одном бензине разоришься. Одну попытку Вероника все-таки сделала, но ей популярно разъяснили, что жену преступника, осужденного за контрабанду оружия в Россию, вряд ли примут в этой самой России с распростертыми объятиями. На получение разрешения на въезд придется потратить много сил и времени. А также денег.
Времени у Вероники было много, а вот с силами и деньгами дело обстояло хуже. Надо было идти работать, чтобы не сдохнуть с голоду. Она вспомнила о своем дипломе медсестры и отправилась в расположенную на берегу озера клинику, специализирующуюся на лечении легочных заболеваний у детей.
– Вы имеете опыт работы с детьми? – спросили у нее в клинике.
– Нет.
– Вы имеете опыт работы с легочными больными?
– Нет.
– Может быть, вы имеете опыт работы в операционных при проведении операций на легких?
– Нет…
– Тогда на что же вы рассчитывали, придя сюда?
– Я подумала, что, может быть, лечебная физкультура… – пробормотала Вероника упавшим голосом.
– Ваш диплом инструктора лечебной физкультуры для нас пустое место. Мы могли бы предложить вам работу воспитателя, но у вас нет опыта работы с детьми. Кроме того, ваш немецкий пока еще очень плох, так что о воспитательной работе и не мечтайте. Легочных болезней вы не знаете, так что медсестрой в нашей клинике быть не можете. Единственное, что мы могли бы вам предложить, это работу уборщицы-санитарки. Здесь знание языка не обязательно и диплом не требуется.
Санитарка! Горшки выносить. Полы мыть. Грязное белье собирать. Боже мой, всего какой-нибудь год назад она была женой профессора, известного ученого, лауреата и почетного академика! Как же это ее так угораздило?
Ну что ж, решила Вероника Штайнек-Лебедева, раз угораздило, надо выбираться. Помощи ждать неоткуда, придется своими силами.
На работу санитарки она согласилась. Зарплата была крошечной, работа изматывающей, но во всем этом был один большой плюс. Персоналу, работающему по скользящему графику, предоставлялось служебное жилье – на территории клиники было построено отдельное пятиэтажное здание с небольшими, но удобными и уютными квартирками. Плата за эти квартирки была умеренная, тем более что большинство медсестер, воспитательниц и санитарок жили в них по двое, по трое. Администрация клиники справедливо полагала, что нельзя требовать от младшего медперсонала, чтобы у каждого была машина, а коль добираться на работу и с работы надо своим ходом, то при скользящем графике неизменно будут возникать проблемы со сменщиками. Как бы ни разбивать сутки на три смены, все равно кому-то придется приходить и уходить в вечернее и ночное время. Мало ли что может случиться с женщиной, добирающейся ночью на такси или пешком. Да и опоздания в таких случаях неизбежны. Поэтому пусть все желающие живут рядом с клиникой на охраняемой территории. А уж кто не желает, с того и спрос другой. Пусть попробует опоздать хоть на полминуты.
Вероника перевезла в служебную квартиру свои вещи, а дом сдала в аренду. Не бог весть какие деньги, конечно, но все-таки. Она собиралась тратить только часть этих денег, остальные решила откладывать и начать понемногу строить собственную жизнь в этой чужой стране. О том, чтобы ждать освобождения Вернера из тюрьмы, она и не думала. На нем был поставлен большой жирный крест. Оформлением развода Вероника не занималась по единственной причине – это требовало денег.
Два месяца назад ее разыскал какой-то тип, представившийся Николаем Первушиным. Ему нужны были бумаги ее покойного мужа Василия Васильевича Лебедева, которые Вероника вывезла из России единственно из вредности, чтобы не достались прожорливым дочерям. Ей самой эти бумаги тоже не были нужны, она даже не достала их из ящика, в котором перевозила свой багаж. Вот она, волшебная жар-птица, радостно подумала Вероника. Раз затратил столько труда, чтобы найти ее, раз приперся в далекий Гмунден за этими бумагами, значит, заплатит столько, сколько она скажет. Она потребовала миллион долларов. И непременно наличными.
– Вы хотя бы отдаленно представляете себе, о чем говорите? – недоуменно спросил ее Первушин. – Самая крупная купюра – сто долларов, в пачке сто купюр, это десять тысяч. Миллион – это сто вот таких пачек. Вы хоть понимаете, сколько места это занимает?
– Все равно. – Она упрямо покачала головой. – Мне нужны наличные.
– Почему? Ну зачем они вам? Куда вы их денете? Их же нужно спрятать, иначе они будут бросаться в глаза всем и каждому. Да вас обворуют в первые же сутки.
– Не обворуют. Или вы платите наличными, или не получите архив мужа.
– Поймите же, – настаивал Первушин, – речь не идет о том, что вы просите слишком много, вы назначаете свою цену, и мы с ней согласны. Вы получите свой миллион. Но наличными?! Ведь это невероятно усложняет задачу для нас. Разве можно вывезти из России такую сумму? Если вы хотите проблем для себя – это ваше дело. Пусть вас ограбят, пусть даже вас убьют, раз вам на это наплевать. Но, выдвигая требование получить наличные, вы рискуете тем, что нас задержат на таможне и отберут деньги. Тогда уж вы точно ничего не получите. Вы этого хотите?
– Я вам ясно сказала: я хочу получить миллион долларов наличными и сама, своими руками положить их в банк. Только тогда я буду спокойна.
– Я не понимаю, – разводил руками Первушин. – Какая вам разница, кто положит эти деньги в банк, вы лично или кто-то другой просто перечислит их на ваш счет. Ну объясните мне, дураку, какая разница, и может быть, я соглашусь с тем, что ваше требование справедливо.
– Я никому не верю, – сказала ему Вероника. – Где гарантии, что вы меня не обманете? Я вас вижу второй раз в жизни, я ничего о вас не знаю. Почему я должна вам верить? Вы покажете мне какую-то бумажку, в которой будет что-то написано по-немецки, и скажете мне, что это – свидетельство того, что вы перечислили деньги на мой счет. А на самом деле это окажется уведомлением с телефонной станции, что у вас просрочена оплата. И я как дура попрусь с этой бумажонкой в банк, а меня там на смех поднимут. Я даже не пойму, чего они мне там объяснять будут.
– Так вы что же, совсем языка не знаете? – изумился Первушин. – Как же вы обходитесь?
* * *
На следующий день, в воскресенье, Михаил Владимирович Шоринов сидел за одним столом с человеком, который приходился ему родственником и у которого он собирался просить денег на то, чтобы выкупить архив Лебедева. Но для того, чтобы получить эти деньги, нужно было ввести родственника в курс дела.А дело состояло в том, что когда-то на одном из закрытых номерных заводов в научно-исследовательской лаборатории работал Василий Васильевич Лебедев, который изобрел чудодейственные бальзамы, позволяющие в считанные минуты снимать ревматическую и головную боль, похмелье, усталость, бессонницу, стресс. Один бальзам за две недели останавливал катастрофическое выпадение волос, другой в течение месяца избавлял от множества кожных болезней, третий мгновенно снимал все виды аллергических реакций, а всего их было пять. Бальзамы эти выпускались на том же заводе, но в очень ограниченных количествах – только для правящей элиты. Но методика, примененная Лебедевым для составления и изготовления бальзамов, открывала достаточно широкие перспективы, и Василий Васильевич продолжал работать в этом направлении. Беда, однако, состояла в том, что работал он не по плану научно-исследовательской работы лаборатории, а в свободное время, по вечерам и выходным дням, по собственной инициативе, следовательно, что бы он там ни изобрел, завод на это никаких прав не имел. Если бы по плану НИР – другое дело, тогда все разработки Лебедева считались бы служебным произведением и принадлежали бы организации, в которой он работал. А то, что он сделал дома в свободное от основной работы время, принадлежало только ему.
Разрабатывал же Лебедев новый бальзам, который благотворно влиял на творческие способности и вообще на интеллектуальную деятельность. Разумеется, если было на что влиять. От его бальзама человек не делался умнее или талантливее, чем был. Но зато уж если что в человеке было, то раскрывалось в полной мере. Василий Васильевич, по-видимому, не был наивным и доверчивым и прекрасно понимал, что если будет работать над своим препаратом в лаборатории, то при успешном исходе на бальзам тут же наложат руку, а сам он получит какую-нибудь паршивенькую премию в конце квартала. Поэтому работал он дома, кустарно, соорудив мини-лабораторию в своей комнате, а результаты опробовал на своих близких друзьях и родственниках. Ну и на себе, разумеется. Результаты оказались потрясающими, и информация об этом просочилась. А Лебедев возьми и умри. Прямо, можно сказать, в расцвете творческих сил, в возрасте шестидесяти восьми лет. И случилось это около двух лет назад. Его молодая вдова спустя несколько месяцев после похорон отбыла на постоянное жительство в Западную Европу, прихватив с собой весь архив мужа.
В Москве нашлась группа энтузиастов, которые решили повторить путь, пройденный покойным ученым. Разыскали первым делом тех его друзей и родственников, на которых Лебедев проверял свое изобретение. Они рассказали, что он использовал два из пяти официально производимых бальзамов и добавлял к ним еще что-то, еще какой-то препарат. Какие именно два из пяти, они не помнят, внимания не обращали, но бутылочки были заводские, с этикетками, на которых крупными красными буквами было написано «Бальзам Лебедева». Группа энтузиастов с рвением взялась за дело, раздобыв все пять разновидностей бальзама Лебедева и начав экспериментировать с ними. Первые результаты был обнадеживающими. Найдены те два бальзама, которые лежат в основе, и полным ходом идет поиск третьей составляющей, которую в тиши своей квартиры изобрел Василий Васильевич. И здесь уже достигнуты определенные успехи, создан препарат, который назвали лакреол, но… Необходимый эффект получен, а пациенты умирают. Вот ведь неприятность какая. И чтобы с этой неприятностью покончить, нужно раздобыть у вдовы Лебедева архивы. Вдову нашли, уговорили ее отдать архивы, но она просит за них очень большие деньги. Вот, собственно, и вся проблема. А то, что новый препарат принесет огромные доходы, сомневаться не приходится. Он будет дешев в производстве, потому что в основе его лежат бальзамы, изготовление которых уже давно налажено и никаких новых вложений, кроме как на закупку сырья, не потребует. Более того, в ходе конверсии завод, производивший бальзамы Лебедева, был рассекречен и акционирован, а в настоящий момент его полновластным хозяином является не кто иной, как сам Михаил Владимирович Шоринов, лицензии на производство бальзамов Лебедева больше ни у кого нет, так что конкуренции опасаться не следует. Цену новому бальзаму установят сверхвысокую, но покупать его все равно будут, куда денутся. Его будут литрами закупать мамы мальчиков-абитуриентов, которые не допустят, чтобы их чадо провалилось на вступительных экзаменах в институт и загремело в армию. Научные работники, люди творческих профессий, студенты перед сессией – да все будут покупать. Даже дворники. Каждый будет лелеять надежду на то, что в нем проснется Пикассо или Эйнштейн.
– Сколько? – коротко спросил родственник Шорина.
– Она требует миллион долларов. Но наличными и там, за кордоном. Отсюда мне столько не вывезти.
– В какой стране?
Михаил Владимирович был слишком осторожен, чтобы назвать родственнику страну, где проживала вдова Лебедева Вероника. Родственник был богат и могуществен, и с него станется Шоринову отказать и сделать дело самому. Если архив Лебедева попадет в его руки, то он и сам найдет возможность изготавливать препарат. Поэтому Шоринов сказал неправду. Более того, он скрыл от дорогого дядюшки и то обстоятельство, что Вероника Лебедева уже вовсе и не Лебедева, поскольку вышла замуж за гражданина Австрии Вернера Штайнека. Незачем ему знать, ни где живет вдова, ни как ее теперь зовут.
– В Нидерландах.
– Значит, наличные нужны в Нидерландах?
– Не обязательно. Меня устроила бы любая страна Евросоюза, я легко могу найти людей, которые без проблем перевезут наличные через границы.
– Как скоро нужны деньги?
– Как можно скорее, пока вдова не передумала.
– Что ты предлагаешь мне?
– Двадцать процентов. Я беру у вас в долг миллион долларов под двадцать процентов в месяц.
– Тридцать пять, – жестко сказал родственник.
– Да помилуйте, дядюшка! – всплеснул руками Шоринов. – Какие тридцать пять! Это ж через три месяца долг вырастет в два раза. Мы только-только развернуться успеем за это время.
– А ты поворачивайся быстрее, – усмехнулся его богатый родственник. – Хорошо, договоримся так. Я даю тебе деньги на четыре месяца под двадцать пять процентов. Через четыре месяца ты должен будешь вернуть мне два миллиона. Если ты не успеваешь, я получаю долю в прибылях. Тридцать процентов в течение первого года, а там посмотрим. Так что в твоих интересах шевелиться быстро, а то обдеру тебя как липку. Позвони мне завтра вечером, скажу, где и когда получишь деньги. Все, Миша, свободен.
Из дома своего дядюшки Михаил Владимирович вышел с мокрыми подмышками и колотящимся сердцем. Бог мой, в какую кабалу он влезает! Если Ольга ошиблась и в архиве Лебедева нет того, что им нужно? Если они не успеют развернуться за четыре месяца? Если… Если… Черт бы его побрал, живодера! Но деньги пообещал, и на том спасибо.
На следующий день вечером Михаил Владимирович получил информацию о том, с кем нужно связаться, чтобы получить деньги за границей. Дядюшка дает ему «лимон» на месте, чтобы не рисковать и не тащить доллары через таможню.
К этому времени Михаил Владимирович принял решение. Если все пройдет успешно, он сможет вернуть родственнику долг уже через неделю, тогда и проценты нарастут мизерные. С ними Шоринов уж как-нибудь справится.
* * *
Вероника Штайнек, в недавнем прошлом носившая фамилию Лебедева, проклинала тот день и час, когда решила, что в России ей живется плохо, а за границей будет гораздо лучше. И с чего это она так решила? Теперь она уже не могла вспомнить, то ли в книжках прочитала, то ли подруги рассказывали, но убеждение такое у нее было с самого детства. При этом никто почему-то не объяснил ей, что за границей хорошо только тем, у кого есть деньги, а тем, у кого есть деньги, и в России очень даже неплохо живется.С симпатягой Вернером Штайнеком она познакомилась, когда Василий Васильевич еще был жив. Штайнек частенько наведывался в Москву, он работал в фирме, имевшей в России несколько представительств, и в каждый свой приезд неизменно приглашал Веронику к себе в гостиницу, угощал ужином, ублажал в постели и задавал ставший дежурным вопрос: «Ты станешь моей женой?» Вероника смотрела на себя в зеркало и пребывала в полнейшей убежденности, что Вернер покорен ее неземной красотой и феерической сексуальностью. Ведь именно об этом постоянно твердил ее старый муж Лебедев, весь из себя заслуженный, лауреат всяких разных премий, профессор, почетный член и так далее. Уж он-то должен понимать толк в женщинах, если выбрал среди множества желающих ее, медсестру физкультурного диспансера Веронику. Коль выбрал ее, значит, она и в самом деле лучше их всех, разнаряженных в кожу и меха интеллектуалок, рвущихся замуж за недавно овдовевшего представительного седовласого Лебедева.
Когда они познакомились, Веронике было двадцать три года, а Лебедеву шестьдесят два, но он многим молодым мог нос утереть. Стройный, мускулистый, с сухими поджарыми ногами, без устали отмахивающими километры быстрой ходьбы, с гривой белоснежных волос над высоким лбом, с орлиным носом и сверкающими глазами, он рассыпал комплименты дамам, целовал ручки и был предметом вожделения для тех, кто хотел выйти замуж не только удачно, но и красиво. Понятно ведь, что можно найти богатого преуспевающего мужика и женить его на себе, но частенько оказывается, что жизнь рядом с ним превращается в тошнотворную муку, унижение, отчаяние и вообще гадость. Такие иногда попадаются, что с ними на люди-то выйти стыдно. А брак с Лебедевым обещал стать во всех отношениях приятным, а главное – недолгим, учитывая разницу в возрасте.
Василий Васильевич оказался в диспансере, где работала Вероника, после того, как получил травму ноги, играя в волейбол. Через год они поженились, и молоденькая медсестра была своим супружеством вполне удовлетворена, ибо получила все, чего и ожидала от брака с шестидесятитрехлетним Лебедевым. Единственное, чего он не мог дать ей, это жизни за границей. Уезжать Василий Васильевич отказывался категорически, утверждая, что ему и здесь очень неплохо. Поэтому, побыв какое-то время женой заслуженного и известного ученого, Вероника стала подумывать о новом замужестве, на сей раз с иностранцем, а молодой резвый Штайнек подходил для этой цели как нельзя лучше. Вероника уже принялась составлять план, как она поведет дело к разводу со старым профессором, чтобы оттяпать у него изрядную долю имущества, нажитого задолго до их знакомства, но все разрешилось само собой. Василий Васильевич скоропостижно скончался, оставив молодую вдову на произвол судьбы и на съедение двум взрослым дочерям от первого брака и их семьям, которые, естественно, претендовали на наследство и терпеть не могли папочкину новую жену. Вероника оказалась не настолько крепкой и зубастой, чтобы достойно встретить вызов и вступить в борьбу с людьми, которые были и старше ее, и опытнее, и жестче. Она сдалась без боя, утешая себя тем, что все равно выйдет замуж за Штайнека и уедет отсюда к чертовой матери. Так и случилось. Узнав о том, что Вероника овдовела, австрийский бизнесмен чрезвычайно воодушевился, немедленно зарегистрировал брак с ней в Москве и через полгода, покончив со всеми формальностями, увез к себе в небольшой городок Гмунден, расположенный в живописнейшем месте, на берегу озера Траун, в предгорьях Альп.
Разочарования начались сразу же. Во-первых, не блистательная Вена и даже не Зальцбург (других австрийских городов малообразованная Вероника просто и не знала), а какой-то заштатный Гмунден. По жизни в России она твердо знала, что есть Москва и Питер, а все остальное – периферия, провинция, откуда в эти города ломятся лимитчики. Ей и в голову не приходило, что может быть и по-другому, что на Западе большие города отличаются от маленьких только размерами, а также шрифтом, которым их названия наносятся на географические карты. Уровень жизни и комфорта там всюду одинаков, плати деньги и получай, чего душа желает. Но к этой мысли нужно было еще привыкнуть, и первое время Веронику ужасно угнетало, что она покинула столицу, а оказалась чуть ли не в деревне.
Во-вторых, Штайнек оказался вовсе не крупным бизнесменом, а мелким служащим, мальчиком на побегушках, которого посылали в Москву отнюдь не для ведения переговоров, а для выполнения разных поручений, не требующих высокой квалификации. Тут бы Веронике-то и задуматься, откуда же у ее новоиспеченного мужа столько денег, если он никакой не крупный воротила финансового мира. Но она не задумалась, ибо о жизни за границей знала мало и в основном хорошее: там все богатые и у всех все есть, денежные купюры растут на деревьях, а о благосостоянии каждого члена общества заботится государство, выплачивая пенсии и пособия по безработице, на которые вполне можно существовать, не бедствуя.
В-третьих, очень скоро выяснилось, что мода на русских жен, на волне которой Веронике и удалось подцепить своего Штайнека, имеет под собой весьма прочное основание. С одной стороны, русскую жену можно запереть дома, приставив к кухне и детской и ничего не давая взамен. Языка, как правило, они не знают, поэтому подружек не заводят, никуда не шляются, никого в дом не зовут и вообще всего боятся. Права не качают, потому что в России у них никаких особенных прав и не было, а про то, какие у них права здесь, они и знать не знают. Голову им заморочить – раз плюнуть. Можно и домой не приходить, и ночевать, где вздумается, и напиваться, и денег не давать, они все стерпят. Потому как что толку скандалить, когда деваться им некуда. Ну хлопнут дверью, ну уйдут, а дальше что? Папы-мамы нету, к подругам уходить здесь не принято, это вам не Россия, где обиженных жалеют да привечают, нет, здесь каждый кусок хлеба, каждая порция мяса, каждая таблетка аспирина на счету. Жить-то на что? Работать? Кем? Кому ихние российские дипломы нужны на Западе? Остается неквалифицированный труд, так и на такую работу очередь – студенты да школьники всегда рады подработать в свободное от учебы время. Помоет строптивая жена посуду в ночную смену, постирает чужое грязное белье в какой-нибудь захолустной гостинице, да и прибежит назад к мужу. Что ни говори, а Россия – страна отсталая, нецивилизованная, редко какой женщине удается справиться с западными порядками, освоиться с ними и наладить свою жизнь так, как нужно.
Но, с другой стороны, Россия хоть и нецивилизованная страна, а все-таки европейская. И женщины в России красивые, с европейской внешностью. В постели с ними интересно, а на кухне – безопасно, что тоже немаловажно. Ведь много на свете отсталых стран, можно жену и из Кореи привезти, из Вьетнама, из Монголии, из Зимбабве какого-нибудь. Но поди знай, чем она тебя накормит, у них кулинарные традиции совсем другие, такое приготовит, что неделю будешь животом маяться и с горшка не слезать. Покорных и беспомощных жен-домработниц можно сейчас найти только в Азии и Африке, но уж больно они отличаются от европейцев и по культуре, и по традициям, и по быту. Нарвешься еще… Так что жена из России – вариант оптимальный. Будет сидеть тихо и не чирикать, денег на нее нужно мало, внимания особого тоже можно не уделять, все равно никуда не денется. А деток нарожает опять-таки с европейской внешностью, а не молочно-шоколадных и не с раскосыми глазками.
Совместная жизнь с мужем-австрийцем радовала Веронику ровно две недели, потом она оказалась одна в небольшом коттеджике наедине с весьма ограниченной суммой денег, на которую ей предстояло вести хозяйство всю ближайшую неделю. Вернер сказал, что будет давать ей деньги каждый понедельник и требовать письменного отчета за каждый истраченный шиллинг, так что пусть не забывает складывать чеки и записывать расходы. Кроме того, оказалось, что командировки у Штайнека бывают не только в Москву, поэтому отсутствовать он будет весьма часто и подолгу.
Первый скандал не заставил себя ждать. Вероника была дома одна, когда в дверь постучали. На пороге стоял приятный молодой человек с блокнотом в руках. Немецкого языка Вероника не знала, в школе учила с грехом пополам английский, с Вернером объяснялась на чудовищной смеси плохого английского и вполне приличного русского, которым владел муж, а из речи молодого человека она поняла, что речь идет об участии в уборке улицы. Она подумала, что это что-то вроде субботника, и с милой улыбкой отказалась. Молодой человек лучезарно улыбнулся, что-то черкнул в своем блокнотике, отпустил комплимент по поводу ее красоты и удалился. А в конце недели Вернер ворвался на кухню с белым от ярости лицом, размахивая какой-то бумажкой.
– Тебе что, трудно было жопу оторвать и улицу подмести?! – орал он. – Из-за твоей лени я вынужден оплачивать еще и эти счета! Чтобы больше такого не было! Каждое утро – метлу в руки и на улицу.
Оказалось, что за чистоту тротуара владельцы домов, расположенных на улице, несут коллективную ответственность, и каждый домовладелец ежедневно должен убирать строго определенный участок перед своим домом. Если же домовладельцы по каким-то причинам не могут или не хотят этого делать, муниципальные власти организуют уборку улицы или ее части, но за работу государственных дворников выставляют счет тому хозяину, вокруг чьего дома было не убрано. Не хочешь улицу мести – не мети, никто тебя не заставляет. Но, поскольку улица должна быть чистой и опрятной, отчисляй в муниципальный бюджет денежки на оплату работы дворников. Не хочешь платить – мети. Все справедливо.
На следующий день, взяв в руки метлу и совок и собирая с тротуара чужие окурки и обертки от жевательной резинки, Вероника с недоумением подумала о том, что еще полгода назад она была профессорской женой. Это недоумение стало первым, пока еще небольшим шагом на пути к открытию неприятной истины, состоящей в том, что решение уехать со Штайнеком было ошибочным.
Но, как говорится, лиха беда начало. Первый-то шажок был маленьким и робким, а потом процесс постижения истины пошел просто-таки семимильными шагами. Финишный рывок на этом тернистом пути был совершен спустя еще полгода, когда Вернера арестовали за участие в контрабанде оружия из стран Латинской Америки в Россию и посадили, всерьез и надолго. Причем настолько всерьез, что конфисковали практически все, что лежало на его счетах. И Вероника Штайнек осталась одна. Ну, не совсем одна, конечно, с коттеджем, мебелью и машиной.
Поразмышляв над сложившейся ситуацией, она поняла, что выхода у нее только два. Или возвращаться в Россию, или приноравливаться к здешней жизни. От Гмундена до Вены больше двухсот километров, не наездишься в посольство-то, на одном бензине разоришься. Одну попытку Вероника все-таки сделала, но ей популярно разъяснили, что жену преступника, осужденного за контрабанду оружия в Россию, вряд ли примут в этой самой России с распростертыми объятиями. На получение разрешения на въезд придется потратить много сил и времени. А также денег.
Времени у Вероники было много, а вот с силами и деньгами дело обстояло хуже. Надо было идти работать, чтобы не сдохнуть с голоду. Она вспомнила о своем дипломе медсестры и отправилась в расположенную на берегу озера клинику, специализирующуюся на лечении легочных заболеваний у детей.
– Вы имеете опыт работы с детьми? – спросили у нее в клинике.
– Нет.
– Вы имеете опыт работы с легочными больными?
– Нет.
– Может быть, вы имеете опыт работы в операционных при проведении операций на легких?
– Нет…
– Тогда на что же вы рассчитывали, придя сюда?
– Я подумала, что, может быть, лечебная физкультура… – пробормотала Вероника упавшим голосом.
– Ваш диплом инструктора лечебной физкультуры для нас пустое место. Мы могли бы предложить вам работу воспитателя, но у вас нет опыта работы с детьми. Кроме того, ваш немецкий пока еще очень плох, так что о воспитательной работе и не мечтайте. Легочных болезней вы не знаете, так что медсестрой в нашей клинике быть не можете. Единственное, что мы могли бы вам предложить, это работу уборщицы-санитарки. Здесь знание языка не обязательно и диплом не требуется.
Санитарка! Горшки выносить. Полы мыть. Грязное белье собирать. Боже мой, всего какой-нибудь год назад она была женой профессора, известного ученого, лауреата и почетного академика! Как же это ее так угораздило?
Ну что ж, решила Вероника Штайнек-Лебедева, раз угораздило, надо выбираться. Помощи ждать неоткуда, придется своими силами.
На работу санитарки она согласилась. Зарплата была крошечной, работа изматывающей, но во всем этом был один большой плюс. Персоналу, работающему по скользящему графику, предоставлялось служебное жилье – на территории клиники было построено отдельное пятиэтажное здание с небольшими, но удобными и уютными квартирками. Плата за эти квартирки была умеренная, тем более что большинство медсестер, воспитательниц и санитарок жили в них по двое, по трое. Администрация клиники справедливо полагала, что нельзя требовать от младшего медперсонала, чтобы у каждого была машина, а коль добираться на работу и с работы надо своим ходом, то при скользящем графике неизменно будут возникать проблемы со сменщиками. Как бы ни разбивать сутки на три смены, все равно кому-то придется приходить и уходить в вечернее и ночное время. Мало ли что может случиться с женщиной, добирающейся ночью на такси или пешком. Да и опоздания в таких случаях неизбежны. Поэтому пусть все желающие живут рядом с клиникой на охраняемой территории. А уж кто не желает, с того и спрос другой. Пусть попробует опоздать хоть на полминуты.
Вероника перевезла в служебную квартиру свои вещи, а дом сдала в аренду. Не бог весть какие деньги, конечно, но все-таки. Она собиралась тратить только часть этих денег, остальные решила откладывать и начать понемногу строить собственную жизнь в этой чужой стране. О том, чтобы ждать освобождения Вернера из тюрьмы, она и не думала. На нем был поставлен большой жирный крест. Оформлением развода Вероника не занималась по единственной причине – это требовало денег.
Два месяца назад ее разыскал какой-то тип, представившийся Николаем Первушиным. Ему нужны были бумаги ее покойного мужа Василия Васильевича Лебедева, которые Вероника вывезла из России единственно из вредности, чтобы не достались прожорливым дочерям. Ей самой эти бумаги тоже не были нужны, она даже не достала их из ящика, в котором перевозила свой багаж. Вот она, волшебная жар-птица, радостно подумала Вероника. Раз затратил столько труда, чтобы найти ее, раз приперся в далекий Гмунден за этими бумагами, значит, заплатит столько, сколько она скажет. Она потребовала миллион долларов. И непременно наличными.
– Вы хотя бы отдаленно представляете себе, о чем говорите? – недоуменно спросил ее Первушин. – Самая крупная купюра – сто долларов, в пачке сто купюр, это десять тысяч. Миллион – это сто вот таких пачек. Вы хоть понимаете, сколько места это занимает?
– Все равно. – Она упрямо покачала головой. – Мне нужны наличные.
– Почему? Ну зачем они вам? Куда вы их денете? Их же нужно спрятать, иначе они будут бросаться в глаза всем и каждому. Да вас обворуют в первые же сутки.
– Не обворуют. Или вы платите наличными, или не получите архив мужа.
– Поймите же, – настаивал Первушин, – речь не идет о том, что вы просите слишком много, вы назначаете свою цену, и мы с ней согласны. Вы получите свой миллион. Но наличными?! Ведь это невероятно усложняет задачу для нас. Разве можно вывезти из России такую сумму? Если вы хотите проблем для себя – это ваше дело. Пусть вас ограбят, пусть даже вас убьют, раз вам на это наплевать. Но, выдвигая требование получить наличные, вы рискуете тем, что нас задержат на таможне и отберут деньги. Тогда уж вы точно ничего не получите. Вы этого хотите?
– Я вам ясно сказала: я хочу получить миллион долларов наличными и сама, своими руками положить их в банк. Только тогда я буду спокойна.
– Я не понимаю, – разводил руками Первушин. – Какая вам разница, кто положит эти деньги в банк, вы лично или кто-то другой просто перечислит их на ваш счет. Ну объясните мне, дураку, какая разница, и может быть, я соглашусь с тем, что ваше требование справедливо.
– Я никому не верю, – сказала ему Вероника. – Где гарантии, что вы меня не обманете? Я вас вижу второй раз в жизни, я ничего о вас не знаю. Почему я должна вам верить? Вы покажете мне какую-то бумажку, в которой будет что-то написано по-немецки, и скажете мне, что это – свидетельство того, что вы перечислили деньги на мой счет. А на самом деле это окажется уведомлением с телефонной станции, что у вас просрочена оплата. И я как дура попрусь с этой бумажонкой в банк, а меня там на смех поднимут. Я даже не пойму, чего они мне там объяснять будут.
– Так вы что же, совсем языка не знаете? – изумился Первушин. – Как же вы обходитесь?