Страница:
Луитпольд был женат на эрцгерцогине Августе Фердинанде Австрийской, второй дочери великого герцога Тосканского Леопольда II. У супругов родилось четверо детей: Людвиг (1845–1921), Леопольд (1846–1930), Тереза (1850–1925) и Франц (1852–1907). В 1870 году принц принял активное участие во Франко-прусской войне.
10 июня 1886 года Луитпольд стал регентом своего племянника Людвига II, а после смерти последнего – регентом своего второго племянника душевнобольного короля Отто I. Несмотря на таинственные обстоятельства смерти Людвига II, фактически бросавшие тень на репутацию принца-регента, и поначалу явное неприятие его власти в среде оставшейся верной королю части общества, Луитпольд сумел завоевать сердца баварцев. Об этом говорит хотя бы тот факт, что практически во всех баварских городах есть улицы, площади, мосты, названные в его честь: либо Prinzregentenstrasse (-platz, – brücke), либо Luitpoldstrasse (-platz, – brücke), наряду с обязательными Ludwigstrasse (-platz, – brücke) и Maximilianstrasse (-platz, – brücke), носящими имена его брата-короля и несчастного племянника.
Во время правления Луитпольда – недаром он был Виттельсбахом! – Мюнхен вновь обрел пресловутую славу культурной столицы Европы (как было и при Людвиге I, и при Максимилиане II; за что боролся и Людвиг II вместе с Вагнером). Принц-регент покровительствовал искусствам и наукам. Его имя ныне носят многие учреждения культуры, такие как Prinzregententheater в Мюнхене, Luitpoldarena и Luitpoldhalle в Нюрнберге. Luitpoldfeld (Поле Луитпольда), находящееся также в Нюрнберге, станет впоследствии печально знаменитым местом проведения парадов национал-социалистов, наряду с Zeppelinfeld (Полем Цеппелина)…
12 декабря 1912 года принц-регент Луитпольд скончался в Мюнхене. Его сын стал последним королем Баварии Людвигом III. В настоящее время главой дома Виттельсбахов является праправнук Луитпольда и правнук Людвига III Франц (с 1996 года).
Одним из первых действий Луитпольда во главе баварского правительства стало открытие 1 августа 1886 года для всеобщего обозрения «сказочных замков» Людвига II…
Картина 3
10 июня 1886 года Луитпольд стал регентом своего племянника Людвига II, а после смерти последнего – регентом своего второго племянника душевнобольного короля Отто I. Несмотря на таинственные обстоятельства смерти Людвига II, фактически бросавшие тень на репутацию принца-регента, и поначалу явное неприятие его власти в среде оставшейся верной королю части общества, Луитпольд сумел завоевать сердца баварцев. Об этом говорит хотя бы тот факт, что практически во всех баварских городах есть улицы, площади, мосты, названные в его честь: либо Prinzregentenstrasse (-platz, – brücke), либо Luitpoldstrasse (-platz, – brücke), наряду с обязательными Ludwigstrasse (-platz, – brücke) и Maximilianstrasse (-platz, – brücke), носящими имена его брата-короля и несчастного племянника.
Во время правления Луитпольда – недаром он был Виттельсбахом! – Мюнхен вновь обрел пресловутую славу культурной столицы Европы (как было и при Людвиге I, и при Максимилиане II; за что боролся и Людвиг II вместе с Вагнером). Принц-регент покровительствовал искусствам и наукам. Его имя ныне носят многие учреждения культуры, такие как Prinzregententheater в Мюнхене, Luitpoldarena и Luitpoldhalle в Нюрнберге. Luitpoldfeld (Поле Луитпольда), находящееся также в Нюрнберге, станет впоследствии печально знаменитым местом проведения парадов национал-социалистов, наряду с Zeppelinfeld (Полем Цеппелина)…
12 декабря 1912 года принц-регент Луитпольд скончался в Мюнхене. Его сын стал последним королем Баварии Людвигом III. В настоящее время главой дома Виттельсбахов является праправнук Луитпольда и правнук Людвига III Франц (с 1996 года).
Одним из первых действий Луитпольда во главе баварского правительства стало открытие 1 августа 1886 года для всеобщего обозрения «сказочных замков» Людвига II…
Картина 3
Под знаком Лебедя…
В Южном павильоне замка Нимфенбург находится комната, в которой, можно сказать, берет начало наша история. Здесь царит спокойный зеленый колорит и удивительно уютная атмосфера. Это спальня королевы Марии, к моменту описываемых событий пока еще кронпринцессы Баварской. На небольшой кровати под балдахином 25 августа 1845 года в 00.30. – день и час рождения младенца полностью совпали с днем и часом рождения его деда Людвига I – у кронпринца Максимилиана и его жены родился старший сын.
Перед кроватью и ныне стоят стол и несколько кресел, также обитых зеленой материей. Считалось, что при рождении будущего наследника должны присутствовать особо доверенные наблюдатели из числа придворных, чтобы избежать возможных кривотолков. Но во времена Людвига I этот обычай уже канул в прошлое. Вследствие чего «кривотолки» все же пошли: злые языки утверждали, что будущий наследник баварского престола родился на несколько дней раньше официально объявленной даты, что радостное известие «попридержали», чтобы сделать приятное королю. Такое утверждение – сущий абсурд. При том количестве придворных и прислуги, что находилось во дворце, утаить факт рождения принца не только на несколько дней, а даже на несколько часов совершенно нереально. Тем более нереально заставить всех вступить в «преступный сговор» с молодыми супругами и молчать об этом. Где-нибудь, когда-нибудь, кто-нибудь обязательно бы проговорился, и правда выплыла бы наружу. Так что серьезно относиться к подобным слухам не стоит.
Тем не менее с самого рождения принц будет окружен целым рядом мистических совпадений. Духовная связь с Рихардом Вагнером, его настоящим кумиром, можно сказать, началась с момента появления на свет будущего короля, родившегося именно в тот год, когда композитор закончил либретто своего «Лоэнгрина», над которым работал почти три года – с 1842-го, то есть года заключения брака родителей Людвига. Впоследствии музыкальная драма о рыцаре-лебеде станет роковым лейтмотивом в судьбе «короля-лебедя», как станут называть Людвига II; даже свою смерть он найдет в водах озера, где и по сей день плавают прекрасные белые птицы, словно постоянное напоминание о своем покинувшем эту землю короле.
Правда, в юности любимым героем Людвига был не Лоэнгрин, а Зигфрид. Кстати, Людвиг I часто пророчески называл своего внука «юным Зигфридом» и, наверное, во многом угадал его будущую натуру. «С малолетства Зигфрид обладал полной самопроизвольностью. Вотан захотел напиться из источника мудрости и руководиться советами высшего разума; Зигфрид, напротив, всегда повинуется первоначальному закону инстинкта. Он живет в единении с природой; он понимает таинственный шепот леса, внимает щебетанию птиц и старается подражать им; он чувствует себя близким лесным зверям, любит их, следит за ними в их убежищах в глубине дикой чащи: наблюдая за ними, он догадывается, что такое любовь… У него нет другого проводника в жизни, кроме импульсов его природы: “Следовать внушениям моего сердца, – говорит он, – вот мой высший закон; то, что я совершаю, повинуясь своему инстинкту, то я и должен делать. Проклятый ли для меня этот голос или святой – я не знаю, но уступаю ему и никогда не стараюсь идти против моего желания”»[36]. Юный Людвиг – это поистине Зигфрид; все эти слова – о том, каким он станет в будущем. Он – Зигфрид, которому Вотан должен передать наследие своей власти; Зигфрид, не ведающий страха победитель ужасного дракона Фафнера; Зигфрид, которому Фафнер, умирая, предрекает скорую гибель…
Но хватит мистики. Обратимся непосредственно к участникам событий. Вот что написала сама кронпринцесса Мария о рождении сына: «Людвиг Фридрих Вильгельм родился 25 августа в 12.30 ночи в Нимфенбурге, над спальней, в которой умер Максимилиан I Иосиф. Король Людвиг I, посетивший нас, был чрезмерно рад, что его внук рожден в тот же день и в тот же самый час, что и он… Король был настолько счастлив, что он обнял нескольких придворных. Рождение было объявлено в Мюнхене 101 выстрелом…».
26 августа архиепископ Мюнхенский и Фрайзингский Лотар Карл Ансельм Йозеф фон Гебзаттель (Gebsattel; 1761–1846) совершил обряд крещения младенца, который был наречен Отто Людвигом Фридрихом Вильгельмом. Но основным для него становится имя Людвиг. Считается, что человек, сознательно названный в честь кого-то, во многом повторяет судьбу того, чье имя носит. У принца с дедом не только совпали день и час рождения – он и назван был в честь Людвига I. Неудивительно, что в будущем из всех родственников только с дедом у принца установилась духовная близость, да и король по-настоящему полюбил своего старшего внука. Возможно также, что эта любовь отразилась скорее пагубно, чем благотворно на развитии ребенка…
Своего второго внука, родившегося 27 апреля 1848 года, Людвиг I любил гораздо меньше. Возможно, конечно, что это было связано с тем, что король незадолго до его рождения пережил тяжелый стресс – 20 марта им было подписано отречение от престола в пользу сына Максимилиана. Отец Людвига стал королем Баварии Максимилианом II, а сам Людвиг – кронпринцем. Младший брат Людвига появился на свет за два месяца до срока в мюнхенской королевской Резиденции. При крещении он нарекался Отто Вильгельмом Луитпольдом Адальбертом Вольдемаром, но с детства все называли его просто Отто – в честь его дяди и крёстного отца короля Греции Оттона I.
Поистине несчастливыми оказались имена, выбранные родителями для обоих принцев: Людвиг I уже лишился престола, Оттон I будет свергнут в 1862 году. Впоследствии судьба и Людвига, и Отто тоже окажется трагической. Но пока что проблемы маленьких мальчиков вполне детские и до настоящих потрясений им еще далеко.
Хотя Людвиг, казалось, уже с ранних лет был обречен на одиночество. Он не любил играть с другими детьми, что отмечают многие его биографы[37], ему было хорошо наедине со своими мечтами. Из всех детских приятелей впоследствии у Людвига сложились по-настоящему дружеские отношения, пожалуй, лишь с Максимилианом фон Хольнштайном, которому в нашем повествовании еще будет отведено значительное место, а из юношеских – с Паулем фон Турн-унд-Таксисом[38].
Вот случай, наглядно демонстрирующий отношение к жизни Маленького Принца (ассоциация напрашивается сама собой; Людвиг всю жизнь жил на какой-то другой планете). Однажды, будучи еще совсем ребенком и страдая болезнью глаз, Людвиг был вынужден долгое время находиться в затемненной комнате с повязкой на глазах. «Навестивший его придворный священник Дёллингер[39], видя его одиночество, заметил: “Ваше Высочество, вы должны очень скучать таким одиноким? Отчего вы не прикажете читать себе вслух?” “О, я совсем не скучаю! – быстро ответил Людвиг. – Я думаю о многом, о многом… И это так меня занимает!”»[40]
Впрочем, Людвиг во время своих бессонниц, от которых он страдал с детства, часто просил свою гувернантку читать или рассказывать ему волшебные сказки про духов и фей, что питало его богатое воображение.
Вместе с тем, детство и самого Людвига, и его младшего брата Отто было отнюдь не столь уж беззаботным и счастливым, как могло бы показаться с первого взгляда.
Мать Людвига, королева Мария, совсем не уделяла воспитанию своих сыновей должного внимания. Все ее воспитание сводилось к тому, что она избрала для каждого из них свой «геральдический» цвет, который должен был отличать все предметы, принадлежащие принцам, – от переплетов книг до отделки комнат и костюмов. Для Отто был выбран воинственный красный цвет, для Людвига – мечтательный небесно-голубой. Здесь можно, конечно, говорить о «магии цвета», наложившей свой отпечаток на характеры обоих мальчиков, а может материнское сердце так угадало, но только Отто до постигшей его болезни всегда интересовался военными парадами, веселыми застольями и охотой; Людвиг же имел возвышенную, чуткую натуру, любил уединение, а охоту считал «мерзким убийством невинных животных».
С одной стороны, Людвиг, как нежный и любящий сын, был очень привязан к матери. С другой – в духовной сфере между ними не было ни одной точки соприкосновения. Впоследствии Людвиг признавался: «Мою мать, королеву, я очень уважаю, люблю ее; но между нами невозможна никакая интимность при том различии взглядов, которое существует!..» По воспоминаниям современников, «мать его была ему не пара, между ними невозможна была близость, как он ни желал сойтись с ней. Иногда ему хотелось поговорить с ней о литературе, которую он так любил, и он спрашивал ее: читала ли она ту или другую книгу? “Я? – отвечала она. – Если я и читаю что, то только что-нибудь забавное”. Это его огорчало и раздражало. Она была добрая, приветливая, но совершенно обыкновенная, простая хозяйка дома, интересовавшаяся только кухней, домом да огородом. Король был к ней очень внимателен, относился к ней с сыновней почтительностью, но между ними лежала непроходимая пропасть»[41].
Как мы уже отмечали, истинная причина в отстраненности королевы от своего старшего сына лежала в глубоком духовном кризисе, завершившемся принятием католической веры в 1874 году. Ведь до этого она оставалась единственной протестанткой в своей семье и неизбежно должна была чувствовать себя одинокой.
Отметим сразу, что семейная «генетическая» страсть к архитектуре проявилась у Людвига чуть ли не с раннего детства. Будучи 7 лет от роду, он приводил в восторг своего деда, экс-короля Людвига I, сложностью и математической точностью пропорций своих построек из кубиков. А уже в 11 лет Людвиг был способен собственноручно чертить планы различных зданий, причем практически профессионально! Впоследствии, вступив на престол, он вообще серьезно изучал архитектуру, с этой целью много путешествовал, осматривая и старинные замки Германии, и строгие соборы Италии, и великолепные дворцы Франции. Даже Кёльн он посетил исключительно с целью воочию увидеть и детально изучить знаменитый собор. Все полученные навыки впоследствии найдут у будущего короля практическое применение.
Казалось бы, при такой общности интересов самые теплые отношения должны были бы сложиться у Людвига не только с дедом, но и с отцом. Однако этого не произошло. Впоследствии кабинет-секретарь Людвига II Франц Сераф фон Пфистермайстер[42] (Pfistermeister; 1820–1912) вспоминал: «Король видел двух принцев Людвига и Отто только один или два раза в день, в полдень во время второго завтрака и вечером во время обеда. Он редко посещал их в комнатах, где они росли. Чаще всего их отец только протягивал руку в приветствии, быстро извинялся и уходил. Даже когда наследный принц был уже взрослым, требовались неимоверные усилия, чтобы убедить короля взять его старшего сына на утреннюю прогулку по Английскому саду[43]. Король как-то заметил: “Я не имею ничего общего с этим молодым джентльменом, о чем бы я ни говорил, не интересует его”».
Все дело в том, что Максимилиан подсознательно старался подавить в сыне те ростки романтизма, что были свойственны ему самому. Он словно предвидел, какую пагубную роль они сыграют в судьбе наследника, но даже самому себе был не в состоянии объяснить причины, побудившие заменить настоящие отцовские чувства безжалостной муштрой и холодной отстраненностью. Возможно, опять же подсознательно, отец видел в сыне повторение своего собственного отца, благодаря которому он в свое время хлебнул столько горя. Недаром же, в отличие от Максимилиана, Людвиг I обожал своего внука.
В то же время Максимилиан II был очень строгим отцом и настолько же плохим воспитателем. «Точное распределение времени, непосильные занятия, скучная гимнастика и суровые наказания за малейшее отступление от установленной программы – вот каковы были основы его воспитательной дисциплины. Все, что красит детство: общество сверстников, забавы, игрушки, даже лакомства – было исключено из него. Дети отдалены были от матери, от отца они никогда не видели ни ласки, ни поощрения. Добрую няньку Лизе[44], единственную детскую привязанность Людвига, сменила француженка, сыгравшая в воспитании Людвига отрицательную роль. Особа пустая и заносчивая, бредившая традициями Бурбонов и презиравшая бюргерскую простоту двора Максимилиана II, она хотела в своем духе воспитать сыновей баварского короля. Заметив, что Людвиг охотно слушает ее, она без конца рассказывала ему о Франции, о “Короле-Солнце”, о бывшем великолепии его двора, величии его власти, покорности подданных»[45].
Как известно, запретный плод сладок. С одной стороны, чем больше Максимилиан старался обуздать мечтательный нрав своего старшего сына, наследника престола, тем сильнее мальчик замыкался в себе и противопоставлял скучным приземленным занятиям сказочный и романтический мир своих мечтаний. С другой стороны, рассказы о «Короле-Солнце» упали на благодатную почву: Людвиг стал видеть себя абсолютным монархом и требовать от ближайших подданных соответствующего поклонения, что те ему с детства и выказывали и к чему он привык, еще даже не вступив на престол.
Беда заключалась в том, что и возвышенная «Страна Грез», и исторические рассказы об абсолютной королевской власти, и солдатская муштра отца – все было одинаково далеко от той реальной жизни, в которой предстояло действовать нашему герою. Никто не объяснил мальчику, что маленькая Бавария – не блестящая Франция, что время героических подвигов и абсолютной монархии безвозвратно миновало, что наступил прагматический XIX век, ставящий под сомнение все возвышенные идеалы, что, наконец, баварский король – это все лишь номинальная должность в государственном аппарате конституционной монархии и не более.
Но и родители, и воспитатели, и ближайшие приближенные принца поступали совершенно наоборот; во многом именно окружение Людвига сделало его таким, каким он стал впоследствии. В довершение всего, как мы видим, среди родственников и царедворцев не было ни одной близкой ему души, которой бы Людвиг безоговорочно доверял.
Людвиг I в данном случае тоже не может считаться духовным наперсником юного кронпринца. Несмотря на любовь Людвига I к внуку, их общение сводилось к нерегулярным встречам в Мюнхене, а вскоре частые отъезды экс-короля за границу вообще не оставили времени для личных контактов. Оставались письма; дед и внук переписывались регулярно; тон писем носил задушевный характер и говорил о глубокой и искренней взаимной привязанности. Но… Для Людвига переписки было явно недостаточно. И если Людвиг I, можно сказать, гордился своим внуком на расстоянии, то для взрослеющего юноши дед вскоре превратился в героя исторической хроники, в пример для подражания, но никак не в того, у кого можно поплакать на груди в часы, когда становится особенно тоскливо и одиноко.
Можно сказать, что с детства Людвиг не столько действительно любил, сколько заставил себя полюбить одиночество, в котором ему было гораздо комфортнее, чем в душной атмосфере чуждого ему двора. И не его вина, что он, как мог, сопротивлялся насилию над своей душой и упорно продолжал настаивать на собственных идеалах, вознамерившись в одиночку изменить весь мир.
Кстати, нужно сказать, что младший брат Людвига принц Отто имел гораздо более близкие отношения с родителями. Но не с дедом! Он был во всем полной противоположностью старшему брату. Начисто лишенный романтической мечтательности, он с детства был веселым, подвижным и резвым мальчиком, любимцем своей матери. Шумные игры со сверстниками были для него предпочтительнее создания сложных архитектурных построек из кубиков или чтения средневековых саг. Людвиг искренне любил брата, но духовной близости не было и с ним.
Летом 1855 года – с 1 июля по 4 августа – Максимилиан II с семьей посетил Нюрнберг. Десятилетний Людвиг впервые оказался в этом величественном прекрасном городе, атмосфера которого насквозь пропитана духом Средневековья. Могучая громада Кайзербурга[46], возвышающегося над городом, сразу и навсегда покорила сердце впечатлительного кронпринца. Перед Нюрнбергом Мюнхен казался ему теперь невзрачным и жалким, словно оруженосец перед рыцарем. Возможно, уже тогда у Людвига родилась еще неосознанная идея перенести столицу Баварии именно в Нюрнберг, но в свое время он так и не сможет восстановить историческую справедливость.
Однако настало время уделить серьезное внимание общему образованию подрастающего наследника, кроме его явного увлечения архитектурой. В 1856 году было начато обучение Людвига предметам полного гимназического курса. Восемь часов в день отныне отдавались греческому и латыни, немецкому и французскому, истории и литературе. Науки давались кронпринцу легко (то же можно сказать и о его брате Отто), но с настоящей страстью он отдавался лишь изучению истории и литературы. Тем не менее природные способности и хорошая память помогли ему стать одним из самых эрудированных людей своего времени. Впоследствии, с 1862 года, домашнее образование будет дополнено лекциями в Мюнхенском университете по химии, физике, философии и математике. Читал Людвиг очень много; во все, что интересовало его, вникал вдумчиво и основательно. Особенной любовью юного мечтателя пользовались средневековые легенды и произведения немецкой и французской литературы.
Однако самой главной страстью будущего короля стала его любовь к родной баварской природе. В 1857 году в возрасте 12 лет Людвиг предпринял свой первый серьезный поход в горы близ отцовского замка Хоэншвангау. Это очень важный момент в процессе становления личности кронпринца; в дальнейшем регулярные прогулки в горы станут его второй натурой.
Мы уже отмечали, что природа горной Баварии отличается поистине сказочной неземной красотой. Среди лесистых гор и кристальных озер любой невольно становится поэтом. Что же говорить о юноше, обладающем мечтательной чувствительной натурой, слишком близко к сердцу принимающем старинные легенды, слышимые им чуть ли не с пеленок. Как дети играют в игрушки, наделяя их жизненной силой и перенося действие игры в реальную жизнь, так и Людвиг мысленно перевоплощался в любимых героев, бродил по замку и окрестным горным лесам, декламирую строки из любимого Шиллера и Гёте.
Но чаще всего Людвиг представлял себя Лоэнгрином, рыцарем-лебедем. Лебедь становится своеобразным символом короля, впоследствии он в своих собственных замках сделает лебедей главными элементами декора. Хоэншвангау, этот Лебединый замок отца, и спустя годы остался для Людвига по-настоящему родным. Чего нельзя сказать о Нимфенбурге и, особенно о мюнхенской королевской Резиденции, которую Людвиг хоть и пытался «устроить» по собственному вкусу, разбив зимний сад с фонтаном и украсив свои покои в духе Людовика XIV, но так никогда и не принял в качестве своего дома. Что же касается Нимфенбурга, то в нем настолько ощутимо присутствует дух его деда Людвига I, что, даже став королем, Людвиг не смог стать наравне с ним полноправным хозяином в замке. Можно сказать, что Резиденция по духу принадлежит всем Виттельсбахам и никому конкретно, Нимфенбург – Людвигу I, а Хоэншвангау – Людвигу II даже в большей степени, чем Максимилиану II: настолько близка сама атмосфера замка внутреннему миру нашего героя. Поэтому-то настоящей «родиной» для Людвига стал именно Хоэншвангау; даже когда король начал строительство своих собственных замков, он оставил Хоэншвангау неприкосновенным, не изменив и не перестроив в нем ничего – настолько все гармонировало с его натурой. Более того, если бы Людвиг провел свое детство – то есть время формирования личности – в любом другом месте, возможно, мы бы имели совсем другого короля. Лучше или хуже?.. На этот вопрос нет ответа.
Здесь надо упомянуть еще об одной очень симпатичной черте Людвига, которая проявилась у него с детства и очень мало сочеталась с приписываемым ему впоследствии «человеконенавистничеством». Он очень любил делать подарки. Биограф Людвига, депутат баварского ландтага лютеранский пастор Фридрих Ламперт вспоминал, что «эта страсть у него была с детства, когда, получая крошечные деньги на собственные нужды, он тотчас же исстрачивал их все до последнего пфеннига, покупая подарки матери, брату, своим воспитателям и непременно камердинеру. Насколько эти деньги были незначительны, видно из того, что, получив в первый раз в день своего совершеннолетия (16 лет) первую золотую монету, Людвиг счел себя положительно Крезом. Он тотчас же побежал к ювелиру, чтобы купить у него тот медальон, которым мать его любовалась несколько дней перед тем в витрине магазина. Ювелир, конечно узнав принца, спросил его: “Прикажет ли он прислать счет во дворец?” Но Людвиг с гордостью ответил, что “может сам заплатить”, вполне уверенный, что для этого достаточна его золотая монета!»[47]
Перед кроватью и ныне стоят стол и несколько кресел, также обитых зеленой материей. Считалось, что при рождении будущего наследника должны присутствовать особо доверенные наблюдатели из числа придворных, чтобы избежать возможных кривотолков. Но во времена Людвига I этот обычай уже канул в прошлое. Вследствие чего «кривотолки» все же пошли: злые языки утверждали, что будущий наследник баварского престола родился на несколько дней раньше официально объявленной даты, что радостное известие «попридержали», чтобы сделать приятное королю. Такое утверждение – сущий абсурд. При том количестве придворных и прислуги, что находилось во дворце, утаить факт рождения принца не только на несколько дней, а даже на несколько часов совершенно нереально. Тем более нереально заставить всех вступить в «преступный сговор» с молодыми супругами и молчать об этом. Где-нибудь, когда-нибудь, кто-нибудь обязательно бы проговорился, и правда выплыла бы наружу. Так что серьезно относиться к подобным слухам не стоит.
Тем не менее с самого рождения принц будет окружен целым рядом мистических совпадений. Духовная связь с Рихардом Вагнером, его настоящим кумиром, можно сказать, началась с момента появления на свет будущего короля, родившегося именно в тот год, когда композитор закончил либретто своего «Лоэнгрина», над которым работал почти три года – с 1842-го, то есть года заключения брака родителей Людвига. Впоследствии музыкальная драма о рыцаре-лебеде станет роковым лейтмотивом в судьбе «короля-лебедя», как станут называть Людвига II; даже свою смерть он найдет в водах озера, где и по сей день плавают прекрасные белые птицы, словно постоянное напоминание о своем покинувшем эту землю короле.
Правда, в юности любимым героем Людвига был не Лоэнгрин, а Зигфрид. Кстати, Людвиг I часто пророчески называл своего внука «юным Зигфридом» и, наверное, во многом угадал его будущую натуру. «С малолетства Зигфрид обладал полной самопроизвольностью. Вотан захотел напиться из источника мудрости и руководиться советами высшего разума; Зигфрид, напротив, всегда повинуется первоначальному закону инстинкта. Он живет в единении с природой; он понимает таинственный шепот леса, внимает щебетанию птиц и старается подражать им; он чувствует себя близким лесным зверям, любит их, следит за ними в их убежищах в глубине дикой чащи: наблюдая за ними, он догадывается, что такое любовь… У него нет другого проводника в жизни, кроме импульсов его природы: “Следовать внушениям моего сердца, – говорит он, – вот мой высший закон; то, что я совершаю, повинуясь своему инстинкту, то я и должен делать. Проклятый ли для меня этот голос или святой – я не знаю, но уступаю ему и никогда не стараюсь идти против моего желания”»[36]. Юный Людвиг – это поистине Зигфрид; все эти слова – о том, каким он станет в будущем. Он – Зигфрид, которому Вотан должен передать наследие своей власти; Зигфрид, не ведающий страха победитель ужасного дракона Фафнера; Зигфрид, которому Фафнер, умирая, предрекает скорую гибель…
Но хватит мистики. Обратимся непосредственно к участникам событий. Вот что написала сама кронпринцесса Мария о рождении сына: «Людвиг Фридрих Вильгельм родился 25 августа в 12.30 ночи в Нимфенбурге, над спальней, в которой умер Максимилиан I Иосиф. Король Людвиг I, посетивший нас, был чрезмерно рад, что его внук рожден в тот же день и в тот же самый час, что и он… Король был настолько счастлив, что он обнял нескольких придворных. Рождение было объявлено в Мюнхене 101 выстрелом…».
26 августа архиепископ Мюнхенский и Фрайзингский Лотар Карл Ансельм Йозеф фон Гебзаттель (Gebsattel; 1761–1846) совершил обряд крещения младенца, который был наречен Отто Людвигом Фридрихом Вильгельмом. Но основным для него становится имя Людвиг. Считается, что человек, сознательно названный в честь кого-то, во многом повторяет судьбу того, чье имя носит. У принца с дедом не только совпали день и час рождения – он и назван был в честь Людвига I. Неудивительно, что в будущем из всех родственников только с дедом у принца установилась духовная близость, да и король по-настоящему полюбил своего старшего внука. Возможно также, что эта любовь отразилась скорее пагубно, чем благотворно на развитии ребенка…
Своего второго внука, родившегося 27 апреля 1848 года, Людвиг I любил гораздо меньше. Возможно, конечно, что это было связано с тем, что король незадолго до его рождения пережил тяжелый стресс – 20 марта им было подписано отречение от престола в пользу сына Максимилиана. Отец Людвига стал королем Баварии Максимилианом II, а сам Людвиг – кронпринцем. Младший брат Людвига появился на свет за два месяца до срока в мюнхенской королевской Резиденции. При крещении он нарекался Отто Вильгельмом Луитпольдом Адальбертом Вольдемаром, но с детства все называли его просто Отто – в честь его дяди и крёстного отца короля Греции Оттона I.
Поистине несчастливыми оказались имена, выбранные родителями для обоих принцев: Людвиг I уже лишился престола, Оттон I будет свергнут в 1862 году. Впоследствии судьба и Людвига, и Отто тоже окажется трагической. Но пока что проблемы маленьких мальчиков вполне детские и до настоящих потрясений им еще далеко.
Хотя Людвиг, казалось, уже с ранних лет был обречен на одиночество. Он не любил играть с другими детьми, что отмечают многие его биографы[37], ему было хорошо наедине со своими мечтами. Из всех детских приятелей впоследствии у Людвига сложились по-настоящему дружеские отношения, пожалуй, лишь с Максимилианом фон Хольнштайном, которому в нашем повествовании еще будет отведено значительное место, а из юношеских – с Паулем фон Турн-унд-Таксисом[38].
Вот случай, наглядно демонстрирующий отношение к жизни Маленького Принца (ассоциация напрашивается сама собой; Людвиг всю жизнь жил на какой-то другой планете). Однажды, будучи еще совсем ребенком и страдая болезнью глаз, Людвиг был вынужден долгое время находиться в затемненной комнате с повязкой на глазах. «Навестивший его придворный священник Дёллингер[39], видя его одиночество, заметил: “Ваше Высочество, вы должны очень скучать таким одиноким? Отчего вы не прикажете читать себе вслух?” “О, я совсем не скучаю! – быстро ответил Людвиг. – Я думаю о многом, о многом… И это так меня занимает!”»[40]
Впрочем, Людвиг во время своих бессонниц, от которых он страдал с детства, часто просил свою гувернантку читать или рассказывать ему волшебные сказки про духов и фей, что питало его богатое воображение.
Вместе с тем, детство и самого Людвига, и его младшего брата Отто было отнюдь не столь уж беззаботным и счастливым, как могло бы показаться с первого взгляда.
Мать Людвига, королева Мария, совсем не уделяла воспитанию своих сыновей должного внимания. Все ее воспитание сводилось к тому, что она избрала для каждого из них свой «геральдический» цвет, который должен был отличать все предметы, принадлежащие принцам, – от переплетов книг до отделки комнат и костюмов. Для Отто был выбран воинственный красный цвет, для Людвига – мечтательный небесно-голубой. Здесь можно, конечно, говорить о «магии цвета», наложившей свой отпечаток на характеры обоих мальчиков, а может материнское сердце так угадало, но только Отто до постигшей его болезни всегда интересовался военными парадами, веселыми застольями и охотой; Людвиг же имел возвышенную, чуткую натуру, любил уединение, а охоту считал «мерзким убийством невинных животных».
С одной стороны, Людвиг, как нежный и любящий сын, был очень привязан к матери. С другой – в духовной сфере между ними не было ни одной точки соприкосновения. Впоследствии Людвиг признавался: «Мою мать, королеву, я очень уважаю, люблю ее; но между нами невозможна никакая интимность при том различии взглядов, которое существует!..» По воспоминаниям современников, «мать его была ему не пара, между ними невозможна была близость, как он ни желал сойтись с ней. Иногда ему хотелось поговорить с ней о литературе, которую он так любил, и он спрашивал ее: читала ли она ту или другую книгу? “Я? – отвечала она. – Если я и читаю что, то только что-нибудь забавное”. Это его огорчало и раздражало. Она была добрая, приветливая, но совершенно обыкновенная, простая хозяйка дома, интересовавшаяся только кухней, домом да огородом. Король был к ней очень внимателен, относился к ней с сыновней почтительностью, но между ними лежала непроходимая пропасть»[41].
Как мы уже отмечали, истинная причина в отстраненности королевы от своего старшего сына лежала в глубоком духовном кризисе, завершившемся принятием католической веры в 1874 году. Ведь до этого она оставалась единственной протестанткой в своей семье и неизбежно должна была чувствовать себя одинокой.
Отметим сразу, что семейная «генетическая» страсть к архитектуре проявилась у Людвига чуть ли не с раннего детства. Будучи 7 лет от роду, он приводил в восторг своего деда, экс-короля Людвига I, сложностью и математической точностью пропорций своих построек из кубиков. А уже в 11 лет Людвиг был способен собственноручно чертить планы различных зданий, причем практически профессионально! Впоследствии, вступив на престол, он вообще серьезно изучал архитектуру, с этой целью много путешествовал, осматривая и старинные замки Германии, и строгие соборы Италии, и великолепные дворцы Франции. Даже Кёльн он посетил исключительно с целью воочию увидеть и детально изучить знаменитый собор. Все полученные навыки впоследствии найдут у будущего короля практическое применение.
Казалось бы, при такой общности интересов самые теплые отношения должны были бы сложиться у Людвига не только с дедом, но и с отцом. Однако этого не произошло. Впоследствии кабинет-секретарь Людвига II Франц Сераф фон Пфистермайстер[42] (Pfistermeister; 1820–1912) вспоминал: «Король видел двух принцев Людвига и Отто только один или два раза в день, в полдень во время второго завтрака и вечером во время обеда. Он редко посещал их в комнатах, где они росли. Чаще всего их отец только протягивал руку в приветствии, быстро извинялся и уходил. Даже когда наследный принц был уже взрослым, требовались неимоверные усилия, чтобы убедить короля взять его старшего сына на утреннюю прогулку по Английскому саду[43]. Король как-то заметил: “Я не имею ничего общего с этим молодым джентльменом, о чем бы я ни говорил, не интересует его”».
Все дело в том, что Максимилиан подсознательно старался подавить в сыне те ростки романтизма, что были свойственны ему самому. Он словно предвидел, какую пагубную роль они сыграют в судьбе наследника, но даже самому себе был не в состоянии объяснить причины, побудившие заменить настоящие отцовские чувства безжалостной муштрой и холодной отстраненностью. Возможно, опять же подсознательно, отец видел в сыне повторение своего собственного отца, благодаря которому он в свое время хлебнул столько горя. Недаром же, в отличие от Максимилиана, Людвиг I обожал своего внука.
В то же время Максимилиан II был очень строгим отцом и настолько же плохим воспитателем. «Точное распределение времени, непосильные занятия, скучная гимнастика и суровые наказания за малейшее отступление от установленной программы – вот каковы были основы его воспитательной дисциплины. Все, что красит детство: общество сверстников, забавы, игрушки, даже лакомства – было исключено из него. Дети отдалены были от матери, от отца они никогда не видели ни ласки, ни поощрения. Добрую няньку Лизе[44], единственную детскую привязанность Людвига, сменила француженка, сыгравшая в воспитании Людвига отрицательную роль. Особа пустая и заносчивая, бредившая традициями Бурбонов и презиравшая бюргерскую простоту двора Максимилиана II, она хотела в своем духе воспитать сыновей баварского короля. Заметив, что Людвиг охотно слушает ее, она без конца рассказывала ему о Франции, о “Короле-Солнце”, о бывшем великолепии его двора, величии его власти, покорности подданных»[45].
Как известно, запретный плод сладок. С одной стороны, чем больше Максимилиан старался обуздать мечтательный нрав своего старшего сына, наследника престола, тем сильнее мальчик замыкался в себе и противопоставлял скучным приземленным занятиям сказочный и романтический мир своих мечтаний. С другой стороны, рассказы о «Короле-Солнце» упали на благодатную почву: Людвиг стал видеть себя абсолютным монархом и требовать от ближайших подданных соответствующего поклонения, что те ему с детства и выказывали и к чему он привык, еще даже не вступив на престол.
Беда заключалась в том, что и возвышенная «Страна Грез», и исторические рассказы об абсолютной королевской власти, и солдатская муштра отца – все было одинаково далеко от той реальной жизни, в которой предстояло действовать нашему герою. Никто не объяснил мальчику, что маленькая Бавария – не блестящая Франция, что время героических подвигов и абсолютной монархии безвозвратно миновало, что наступил прагматический XIX век, ставящий под сомнение все возвышенные идеалы, что, наконец, баварский король – это все лишь номинальная должность в государственном аппарате конституционной монархии и не более.
Но и родители, и воспитатели, и ближайшие приближенные принца поступали совершенно наоборот; во многом именно окружение Людвига сделало его таким, каким он стал впоследствии. В довершение всего, как мы видим, среди родственников и царедворцев не было ни одной близкой ему души, которой бы Людвиг безоговорочно доверял.
Людвиг I в данном случае тоже не может считаться духовным наперсником юного кронпринца. Несмотря на любовь Людвига I к внуку, их общение сводилось к нерегулярным встречам в Мюнхене, а вскоре частые отъезды экс-короля за границу вообще не оставили времени для личных контактов. Оставались письма; дед и внук переписывались регулярно; тон писем носил задушевный характер и говорил о глубокой и искренней взаимной привязанности. Но… Для Людвига переписки было явно недостаточно. И если Людвиг I, можно сказать, гордился своим внуком на расстоянии, то для взрослеющего юноши дед вскоре превратился в героя исторической хроники, в пример для подражания, но никак не в того, у кого можно поплакать на груди в часы, когда становится особенно тоскливо и одиноко.
Можно сказать, что с детства Людвиг не столько действительно любил, сколько заставил себя полюбить одиночество, в котором ему было гораздо комфортнее, чем в душной атмосфере чуждого ему двора. И не его вина, что он, как мог, сопротивлялся насилию над своей душой и упорно продолжал настаивать на собственных идеалах, вознамерившись в одиночку изменить весь мир.
Кстати, нужно сказать, что младший брат Людвига принц Отто имел гораздо более близкие отношения с родителями. Но не с дедом! Он был во всем полной противоположностью старшему брату. Начисто лишенный романтической мечтательности, он с детства был веселым, подвижным и резвым мальчиком, любимцем своей матери. Шумные игры со сверстниками были для него предпочтительнее создания сложных архитектурных построек из кубиков или чтения средневековых саг. Людвиг искренне любил брата, но духовной близости не было и с ним.
Летом 1855 года – с 1 июля по 4 августа – Максимилиан II с семьей посетил Нюрнберг. Десятилетний Людвиг впервые оказался в этом величественном прекрасном городе, атмосфера которого насквозь пропитана духом Средневековья. Могучая громада Кайзербурга[46], возвышающегося над городом, сразу и навсегда покорила сердце впечатлительного кронпринца. Перед Нюрнбергом Мюнхен казался ему теперь невзрачным и жалким, словно оруженосец перед рыцарем. Возможно, уже тогда у Людвига родилась еще неосознанная идея перенести столицу Баварии именно в Нюрнберг, но в свое время он так и не сможет восстановить историческую справедливость.
Однако настало время уделить серьезное внимание общему образованию подрастающего наследника, кроме его явного увлечения архитектурой. В 1856 году было начато обучение Людвига предметам полного гимназического курса. Восемь часов в день отныне отдавались греческому и латыни, немецкому и французскому, истории и литературе. Науки давались кронпринцу легко (то же можно сказать и о его брате Отто), но с настоящей страстью он отдавался лишь изучению истории и литературы. Тем не менее природные способности и хорошая память помогли ему стать одним из самых эрудированных людей своего времени. Впоследствии, с 1862 года, домашнее образование будет дополнено лекциями в Мюнхенском университете по химии, физике, философии и математике. Читал Людвиг очень много; во все, что интересовало его, вникал вдумчиво и основательно. Особенной любовью юного мечтателя пользовались средневековые легенды и произведения немецкой и французской литературы.
Однако самой главной страстью будущего короля стала его любовь к родной баварской природе. В 1857 году в возрасте 12 лет Людвиг предпринял свой первый серьезный поход в горы близ отцовского замка Хоэншвангау. Это очень важный момент в процессе становления личности кронпринца; в дальнейшем регулярные прогулки в горы станут его второй натурой.
Мы уже отмечали, что природа горной Баварии отличается поистине сказочной неземной красотой. Среди лесистых гор и кристальных озер любой невольно становится поэтом. Что же говорить о юноше, обладающем мечтательной чувствительной натурой, слишком близко к сердцу принимающем старинные легенды, слышимые им чуть ли не с пеленок. Как дети играют в игрушки, наделяя их жизненной силой и перенося действие игры в реальную жизнь, так и Людвиг мысленно перевоплощался в любимых героев, бродил по замку и окрестным горным лесам, декламирую строки из любимого Шиллера и Гёте.
Но чаще всего Людвиг представлял себя Лоэнгрином, рыцарем-лебедем. Лебедь становится своеобразным символом короля, впоследствии он в своих собственных замках сделает лебедей главными элементами декора. Хоэншвангау, этот Лебединый замок отца, и спустя годы остался для Людвига по-настоящему родным. Чего нельзя сказать о Нимфенбурге и, особенно о мюнхенской королевской Резиденции, которую Людвиг хоть и пытался «устроить» по собственному вкусу, разбив зимний сад с фонтаном и украсив свои покои в духе Людовика XIV, но так никогда и не принял в качестве своего дома. Что же касается Нимфенбурга, то в нем настолько ощутимо присутствует дух его деда Людвига I, что, даже став королем, Людвиг не смог стать наравне с ним полноправным хозяином в замке. Можно сказать, что Резиденция по духу принадлежит всем Виттельсбахам и никому конкретно, Нимфенбург – Людвигу I, а Хоэншвангау – Людвигу II даже в большей степени, чем Максимилиану II: настолько близка сама атмосфера замка внутреннему миру нашего героя. Поэтому-то настоящей «родиной» для Людвига стал именно Хоэншвангау; даже когда король начал строительство своих собственных замков, он оставил Хоэншвангау неприкосновенным, не изменив и не перестроив в нем ничего – настолько все гармонировало с его натурой. Более того, если бы Людвиг провел свое детство – то есть время формирования личности – в любом другом месте, возможно, мы бы имели совсем другого короля. Лучше или хуже?.. На этот вопрос нет ответа.
Здесь надо упомянуть еще об одной очень симпатичной черте Людвига, которая проявилась у него с детства и очень мало сочеталась с приписываемым ему впоследствии «человеконенавистничеством». Он очень любил делать подарки. Биограф Людвига, депутат баварского ландтага лютеранский пастор Фридрих Ламперт вспоминал, что «эта страсть у него была с детства, когда, получая крошечные деньги на собственные нужды, он тотчас же исстрачивал их все до последнего пфеннига, покупая подарки матери, брату, своим воспитателям и непременно камердинеру. Насколько эти деньги были незначительны, видно из того, что, получив в первый раз в день своего совершеннолетия (16 лет) первую золотую монету, Людвиг счел себя положительно Крезом. Он тотчас же побежал к ювелиру, чтобы купить у него тот медальон, которым мать его любовалась несколько дней перед тем в витрине магазина. Ювелир, конечно узнав принца, спросил его: “Прикажет ли он прислать счет во дворец?” Но Людвиг с гордостью ответил, что “может сам заплатить”, вполне уверенный, что для этого достаточна его золотая монета!»[47]