Страница:
То есть пускал.
Леонид Борисович… Кто же его? За что? Да еще при таком количестве народу за кулисами! Куда они все смотрели?!
Первым пришел в себя генерал, видимо, не ожидавшей ничего подобного (в смысле Анькиной реакции), да и, наверное, предполагалось, что мы вообще не обнаружим господ в гримерной – они управятся до тех пор, когда нам разрешат туда зайти.
Оттолкнув меня, Вездеходов влетел в комнату, чтобы утихомирить Аньку, она не видела, кто пытается сзади сгрести ее в объятия, резко повела плечами и с размаху заехала веником Вездеходову по физиономии. Он непроизвольно назвал ее самкой животных из семейства псовых.
Анька застыла на месте, потом медленно развернулась, веник выпал у нее из рук, она прошептала: «Генерал!» и рухнула в обморок (натуральный или нет, неизвестно – Анька такая актриса, что я и сама не всегда знаю, играет она или придуривается), причем на генерала, который не смог устоять на ногах, и они дружненько приземлились на пол, подняв много шума и пыли.
Я решила, что должна взять ситуацию в свою руки, быстро закрыла дверь перед любопытствующими и велела двум забившимся в углы мужикам:
– Вывернуть карманы!
– Товарищ генерал! – пролепетал один из них. – Эта сумасшедшая…
– Это я сумасшедшая? – взвизгнула я в полную силу своего голоса, догадываясь, что он имел в виду вовсе не меня. Стены опять дрогнули.
– Нет, нет, что вы! Что вы!
Анька повернула голову и многозначительно посмотрела на мужика. Он заткнулся.
– Выверните карманы и тогда можете убираться, – велела я ледяным голосом. – У вас есть ордер на обыск? Нет. Хотите, чтобы я вас с дерьмом смешала? Думаете, народ будет на вашей стороне? А если я сейчас созову пресс-конференцию?
И я топнула ножкой, а также, следуя Анькиному примеру, уперла руки в боки и изобразила гнев. Вот только подружкиного бюста у меня не было, чтобы идти им на мужиков.
Генерал тем временем осторожненько попытался снять с себя Аньку, но она впилась в него мертвой хваткой. В результате нескольких телодвижений оба оказались в стоячем положении, причем Анька прижала невысокого генерала к своей пышной груди. Вездеходов отчитал подчиненных за несанкционированный обыск, потом велел им продемонстрировать, что они ничего у меня не взяли. Подчиненные повиновались и даже извинились, а потом резво покинули мою гримерную. В коридоре толпа так и не разошлась и навострила уши. С членами нашей группы частенько происходят всякие курьезы, но, как правило, с мужиками, однако и мы с Анютой тоже в состоянии повеселить народ.
Я высунулась в дверь, гаркнула, что кина больше не будет и пусть валят по своим делам, заперла дверь изнутри и посмотрела в глаза генералу, обнимавшему Аньку за талию и, пожалуй, не очень представлявшему, что с ней делать. Хотя, судя по кобелиному взору, отцепляться ему от нее не хотелось.
– Леню правда убили? – на всякий случай уточнила я.
Вездеходов кивнул.
Я подумала несколько секунд, затем решила, что для начала следует привести себя в божеский вид, а потом уже о чем-то говорить. Я должна прийти в себя после концерта, чтобы вернуть способность здраво рассуждать.
– Вы пока тут располагайтесь, а я быстренько приведу себя в норму, – сказала я, снимая парик.
У Вездеходова глаза полезли из орбит, он что-то промычал, явно желая высказаться, но Анька подхватила его и потащила за ширму, где стоит тахта. Генерал то и дело на меня оглядывался, силясь что-то сказать, но у него так ничего и не получилось. Я улыбнулась и задвинула за голубками ширму. Я знала, что, если уж Анька на что-то нацелилась, ее с выбранного курса не сбить никакими средствами.
Я смыла грим специальным молочком, сняла накладные брови, приняла душ, переоделась в джинсы, футболку и свитер и вышла из душевой в гримерную. За ширмой ворковали голубки. Мне остаться или уйти?
Ну Анька и дает… А генерал решил не отказывать себе в удовольствии. Когда еще такая халява представится?
Затем мои мысли вернулись к Леониду Борисовичу. Кто его убил? Почему? Когда?
Я видела его в антракте, мы как раз рявкнули друг на друга. Он в очередной раз орал, что я мало демонстрирую свою обнаженную плоть, а народ хочет тела. Женского. Мужское в достатке показывает Андрюша, да и другие парни стараются. Я орала, что выступаю не в стриптиз-шоу. Если Ленечке хочется – пусть нанимает стриптизерш, они что угодно будут демонстрировать, а мое тело и так достаточно открыто. И вообще он меня не на панели нашел. И теперь мы никогда уже не сможем помириться…
Не может быть. Я просто не могу поверить, что его больше нет. А ведь его точно нет, иначе генерал здесь не появился бы. Да и остальные его подчиненные в таком количестве…
Кстати, а почему приехал генерал? Или у них так положено, если убивают известного в городе человека? Звание появляющегося на месте преступления начальника прямо зависит от рейтинга жертвы? Слышала я что-то такое… Да и генерала неоднократно доводилось по телевизору видеть в репортажах про все громкие убийства. А Леонид Борисович – не рядовая жертва, он был очень известной не только в нашем городе, но и во всей стране фигурой. Не говоря уже о нашей группе. Теперь все газеты раструбят: «Громкое убийство! Громкое убийство!»
И что теперь будет с нашей группой? При всех Лениных недостатках дело свое он знал. Именно благодаря ему мы стали так популярны. Он чувствовал рынок, точно знал, что пойдет, а что не пойдет. Мы ругались, не верили ему, но он всегда оказывался прав… За это ему прощали многое. Даже все. Продюсеров много, Леонид Борисович Максимов был один. Так какая сволочь его убила?!
Я опустилась на крутящийся стул перед огромным зеркалом и закрыла лицо руками. По щекам катились слезы. Хорошо, что я еще не подвела глаза обычным карандашом и не подкрасила ресницы смываемой тушью, иначе все потекло бы…
Леня, прости, что я столько раз не верила тебе, что я так часто ненавидела тебя лютой ненавистью, что говорила тебе гадости, обзывала последними словами! Я ведь уже никогда не смогу попросить у тебя прошения! Никогда! Да что же это такое делается, господи?! Кто? За что?!
– Настя! – Анна легко тронула меня за плечо. Я и не слышала, как они поднялись с тахты. – Настенька, успокойся, девочка.
Я подняла глаза и встретилась в зеркале с полным удивления взглядом генерала. Пожалуй, он до сих пор не может поверить в мое магическое превращение. А на смерть Максимова ему плевать. Кокнули еще одного нового русского толстосума. Генерала этим не удивишь, не исключено, что он вообще считает, что таким людям туда и дорога. Но для меня, для всех «Кокосов» это не очередной новый русский! Это наш продюсер! Который вывел нас в люди, который столько для нас сделал, который… Я развернулась на крутящемся стуле и уставилась на Аньку и Вездеходова.
– Не может быть! – покачал головой генерал, похоже, временно забыв даже об Аньке.
– Может, – сказала я. – Если вы о моей внешности. А вот Леня…
Я снова шмыгнула носом. Анька незамедлительно извлекла из своей вместительной сумки всегда готовую для меня флягу с коньяком. Я отхлебнула, потом предложила генералу. Он тоже не отказался. Анька выпила последней.
– А как он… То есть как его?.. – я подняла глаза на так и стоявшего истуканом генерала.
Вездеходов сел на диванчик в углу, Анька тут же опустилась рядом и прижалась к нему грудью. Но генералу уже было не до моей подружки и ее прелестей, сейчас передо мной сидел профессионал, только на какое-то время выбитый из седла совершенно неожиданным развитием событий. Но разве перед Анькой может устоять кто-нибудь из мужиков? И пожалуй, Вездеходову было неудобно передо мной. Кстати, а что он скажет своим коллегам? Помоют мужики ему косточки. Если судить по нашим мальчикам, они это любят гораздо больше, чем бабы.
– Удар в сердце. Каким-то острым предметом. Скорее всего шилом. Очень точный удар. Имеется гематома в затылочной области. Вначале скорее всего его оглушили.
– Леню в туалете нашли. Уборщица, – затараторила Анька. – Она как заорет. Я даже не поняла вначале, что случилось. Слава богу, у вас на сцене ничего не слышно. Я думала, кто-то из поклонниц с заднего хода прорывается. C охраной сцепились. Ну как обычно. А потом… Она так орала, что я поняла: что-то не то. Ну и рванула на крик. Ее, правда, уже заткнули: не останавливать же концерт!
Генерал встрял, спросив, не слышала ли я чего. Я покачала головой: и не слышала, и не до того было. Во время концерта я привыкла не реагировать ни на какие посторонние звуки и даже действия в зале. Меня не выбьешь из колеи, пусть хоть мордобой перед сценой идет, хоть режут-колют друг друга. Но, слава богу, такого пока на наших концертах не случалось. Ну если только не считать поклонниц, вырывающих друг из друга волосы за кусочек одежды Андрюши.
– Ленька на унитазе сидел, – опять перебила Анька генерала, не давая ему вымолвить ни слова. – В штанах. Согнувшись. Так что уборщица не сразу и поняла, что он мертв. Она кабинку открыла, а он сидит. Она закрыла, потом снова зашла через некоторое время, а он все сидит и не двигается. Она позвала – он молчит. Опять открыла кабинку, решила: плохо мужику. Она к нему, ну и… Как заорет! Настя, ты бы только слышала этот крик! Почище ваших поклонниц.
Аньку передернуло.
– Шуша, то есть, простите, Настя, когда вы видели Максимова в последний раз? – подал голос генерал.
– В антракте, – сказала я.
– Когда именно?
Мы с Анькой переглянулись.
– Да он сразу в гримерку влетел, пожалуй, – медленно протянула Анька.
Мы рассказали про претензии Максимова ко мне.
– А дальше?
Я пожала плечами.
– Ребят, наверное, побежал накачивать. Они все злые на сцену вышли. Как обычно, после Ленькиных разносов. Нам некогда было это обсуждать. Вы же понимаете…
Генерал, уяснив, что от нас с Анькой ничего больше не добиться, да и не его это обязанности, поднялся и заявил, что нам скорее всего завтра придется зайти в отделение, которое будет заниматься расследованием убийства.
– Сейчас я пришлю человека, он назначит вам время, удобное для вас, – добавил генерал с улыбкой. – Он запишет ваши координаты. И сегодня пару вопросиков для протокола задаст. Так надо, девочки! Вы же понимаете, надеюсь?
Критически осмотрев себя в зеркале, генерал опять улыбнулся нам с Анькой, приложился к ручкам с пожеланиями творческих успехов и покинул мою гримерную.
Я встретились с Анькой взглядом.
– Чего делать будем? – спросила она.
– Отвечать на вопросы.
– Я не про это, – махнула она рукой. – Я вообще имею в виду.
Я пожала плечами: не до того было.
– Надо подумать, под кого теперь пойдем, – заявила Анька.
– Да как ты можешь?! Сейчас!
– Я практичнее тебя, подружка, – перебила она меня. – И смотрю в будущее, которое у нас с тобой связано неразрывно. Хотя семью-то кормить надо тебе, а не мне. Подумай на досуге, с кем ты хотела бы работать. И я подумаю. На мальчишек рассчитывать особо не приходится. Они пойдут туда, куда мы скажем.
– А Агнесса? – спросила я, имея в виду мать Андрюши, нашего солиста. Его мамочка – это отдельная «песня», предмет множества анекдотов в нашем узком «кокосовом» кругу. И почему это сегодня ее нет за кулисами? Обычно она всегда тут пасется, на гастроли с нами ездит, девок фильтрует… Усмирить ее мог только Леонид Борисович на пару с Анькой. Агнесса с моей подружкой ругались, как две базарные бабы. Одесские торговки отдыхают.
– Агнесса Геннадьевна своему сыну ничего плохого не пожелает, – заметила Анька. – И баба она очень практичная. Ее тоже подключим. К ней у меня больше доверия, чем к мужикам. Хотя обычно я готова ей глаза выцарапать, – добавила Анька с ухмылкой. – И у меня вон эта прядь еще не отросла, – она дотронулась до остатков волос, в свое время вырванных Андрюшиной мамочкой. – Но сейчас мы с ней союзницы. Интересы-то общие, как-никак. Сообразим что-нибудь вместе.
– Как знаешь, – сказала я.
Сейчас у меня просто не было сил о чем-то размышлять и тем более что-то решать. Да и как можно? Совесть не позволяла мне думать о новом продюсере, пока труп Максимова еще не остыл. Да и устала я здорово после трех дней выступлений подряд. До кровати бы поскорее добраться, рухнуть и спать, спать, спать. Еще будет время подумать о будущем.
От размышлений меня оторвал стук в дверь.
– Открыто! – крикнула я.
Вошел один из трех оперативников, встретивших нас за сценой, но не седой. Этому на вид было лет тридцать пять, и он внешне здорово напоминал Рональда Кумана.
– Добрый вечер! – поздоровался опер, остановившись на пороге. – Я, кажется, не туда попал.
– Раз кажется – перекреститесь, – предложила Анька с самым серьезным видом.
Мужик остановил взгляд на колыхающемся Анькином бюсте, потом совершенно безразлично посмотрел на меня и обратился к ней:
– А вы не подскажете, где я могу найти солистку «Кокосов»? Ваш адресок-то у нас есть, уважаемая Анна Станиславовна.
«Ишь ты, даже имя-отчество запомнил! – подумала я. – Все вы, кобели, одинаковые».
– А вот с солисткой мы так и не поговорили, – продолжал опер, не сводя глаз с Анькиного бюста. – C молодыми людьми наши сотрудники уже беседуют, а мне вот поручили… Где можно найти Шушу? Простите, я не знаю ее имени-отчества.
– Анастасия Михайловна, – подала я голос.
– Спасибо, – бросил мне через плечо оперативник, продолжая пялиться на Аньку. – Мне хотелось бы встретиться с солисткой лично.
– Вы уже встретились, – снова подала я голос.
– Да, я ее видел после концерта, но потом она ушла вместе с вами, Анна Станиславовна, и с Вездеходовым. И вот теперь генерал приказал ее допросить для протокола и вызвать к нам завтра в удобное для нее время…
– Так я не понимаю, в чем проблема? – Анька посмотрела на него, как на полного идиота. – Допрашивайте. Договаривайтесь. Настя, скажи мужику, когда тебе завтра удобно?
Я прикинула, что в час дня, и попросила объяснить, как доехать до этого самого отделения, добавив, что я поеду на машине.
Мужик не ответил. Он до сих пор так ничего и не понял, повернулся ко мне, бегло оглядел, опять посмотрел на Аньку и уже более суровым тоном заявил, что ему нужна солистка «Кокосов». Причем немедленно.
Анька пялилась на него, как на инопланетянина, высадившегося из «тарелки» прямо в мою гримерную. Ну или безобидного психа, собирающего одуванчики в сугробе.
– Вы будете отвечать на вопросы? – рявкнул мужик. – Мне не до шуток, Анна Станиславовна! Совершено убийство!
– Задавайте ваши вопросы, – пожала плечами Анька. Бюст ее колыхнулся.
– Куда ушла ваша солистка?! – уже орал представитель правопорядка. – Кто ее отпустил?! Где она сейчас находится?!
– Вот она, – с невозмутимым видом кивнула на меня Анька.
– Вы издеваетесь надо мной! – завопил опер не своим голосом. – Где Шуша? Мне нужна солистка «Кокосов», а тут сидит какая-то школьница!
– Я не школьница, мне двадцать семь лет, и у меня сын в школе учится, – заметила я ледяным тоном.
Мужик наконец развернулся и уставился на меня. Взгляд его я выдержала, и он отвел глаза первым.
– Этого не может быть, – сказал он голосом твердокаменного ленинца, которому рассказывают, что безработные в капиталистических странах живут лучше, чем работающие в соцлагере.
Анька, которой концерт в гримерной уже порядком поднадоел, поднялась, достала убранный в сумку парик и надела его мне на голову. Немножко кривовато, правда, но я стала более узнаваемой для масс.
– Теперь пойдет? – ехидно поинтересовалась она. У опера отвалилась челюсть. – Или мне ей полный макияж наложить? Тогда вам придется подождать часика полтора. Может, обойдемся все-таки без грима?
Мужик пару минут издавал какие-то нечленораздельные звуки, общий смысл которых мне был понятен, – неоднократно доводилось слышать такое от тех, кто видел мое магическое превращение впервые.
Мне стало его жалко, да и зачем зря настраивать против себя родную милицию? Я улыбнулась и уточнила, устроит ли его предложенное мною время – час дня? Мужик челюсть вернул на место, резво закивал и что-то пометил дрожащей рукой на листке бумаги.
– Теперь объясните, как доехать.
Он объяснил, все еще пребывая в состоянии шока и продолжая меня разглядывать.
Затем наконец сел на диванчик, покинутый Анькой, занявшей оборонительную позицию рядом с моим стулом, положил листок бумаги на папочку, записал мои данные, задал несколько дежурных вопросов (но что я могла ему сказать?), затем немного помялся и извлек из кармана одну из наших рекламных открыток.
– Настя, вы не могли бы… для моей дочки?
– C удовольствием, – улыбнулась я и поставила автограф.
Судя по тому, что наши все уже расписались на своих фотоизображениях, оперативник потратил время не зря и хоть какую-то работу выполнил. Наверное, гораздо более важную для дочки, чем расследование очередного убийства. Убийств много, а дочка – одна.
Я поинтересовалась, сообщили ли жене Леонида Борисовича о его смерти.
– Ой, да! – воскликнула Анька. – Ритке же надо позвонить!
– К ней уже поехали, – вставил опер. – Пожалуйста, не звоните туда пока.
Я спросила, когда будет можно. Опер пожал плечами и сказал, что, наверное, завтра. Я кивнула.
Честно говоря, супругу Леонида Борисовича мне было очень жалко. Я не знала историю их женитьбы, только то, что они были знакомы с детства и их семьи дружили. Может, правильнее будет сказать, вращались в одних и тех же кругах или властных структурах. Насколько мне известно, мирок детей таких родителей довольно узок. Дружат они с детства между собой и редко женятся на ком-то из другого круга. В общем, семьи Леонида и Риты рассчитывали, что детки поженятся. Но имелось одно «но». Леонид Борисович был статным и довольно симпатичным мужиком. Самцом с большой буквы. Казалось, что из всех его пор прет сексуальность. Ритка же… была просто никакая. Серая мышь. То есть белая моль. Ни одной яркой черты, жидкие волосы, стянутые в «хвостик», фигура – как обрубок дерева. Может, она сексапильна? Я интересовалась у парней. «Сдурела?» – выпучили они глаза. Леня не пропускал ничего, что движется, но, надо отдать ему должное, меня он не тронул ни разу после того, как получил резкий отпор, в чем мне также помогла и Анька. Подружка его вообще взяла за шкирку (это ее фирменное обращение с мужиками, которые ее достали или чем-то ей не угодили) и тряхнула разок. Подействовало. И вообще это действует на особей мужского пола очень убедительно. По крайней мере, до них сразу доходит то, что Анька желает донести. Не исключаю, что Максимов до последнего дня считал нас лесбиянками, в чем мы его не разубеждали, как, впрочем, и всех остальных, кто почему-либо так думал. Чем меньше мужиков ко мне лезет – тем проще для меня. И для Аньки, охраняющей мое священное тело.
Но что-то держало Леонида в семье, семнадцать лет держало, несмотря на то, что детей у них с Риткой не было. Да, он шлялся, шлялся, а от Ритки не уходил. Мы с Анькой строили всевозможные догадки, а потом решили, что Ритка занимается черной магией. Как еще эта страхолюдина, без детей, смогла не только удержать такого мужика, как Леня, но еще и ни дня в жизни не работать?
Мы с Анькой многократно бывали у них дома, причем всегда вместе и держась за ручки. В первое посещение Ритка нас очень внимательно оглядела, а раза этак с третьего стала даже проявлять радушие. Может, поняла, что мы на ее сокровище никаких видов не имеем, а вовсе наоборот. А когда я пару раз Ленечке украшала физиономию своими ногтями (в пылу дискуссий), Ритка звонила и уточняла, на самом ли деле это я или нет. Я подтверждала и просила добавить от моего имени скалкой. Ритка хохотала и очень тепло со мной прощалась, заявляя, что обязательно последует моему совету, а также благодарила за помощь в воспитании муженька. Правда, новых царапин на лице у Леонида я потом не замечала, может, были где в других местах, не знаю.
Но что теперь станется с Риткой? Ей тридцать шесть лет, куда она пойдет работать, если никогда этого не делала? Ведь оставшихся от Леонида Борисовича денег на всю жизнь не хватит. Независимо от того, сколько там осталось. И за кого она сможет выйти замуж, когда полно более молодых и красивых баб?
Оперативник тем временем раскланялся со мной и с Анькой, бросив прощальный взгляд на ее бюст, и покинул гримерную.
– Надо съездить к Ритке, – сказала я.
Анька кивнула.
– Завтра вечером? – предложила она.
– Пойдет.
Мы стали собираться, а затем, миновав милицейский кордон, загрузились в Анькину машину, и она отвезла меня домой. Сама я после выступлений за руль обычно не сажусь. А после этого концерта и всего случившегося у меня даже руки немного тряслись.
Глава 2
Леонид Борисович… Кто же его? За что? Да еще при таком количестве народу за кулисами! Куда они все смотрели?!
Первым пришел в себя генерал, видимо, не ожидавшей ничего подобного (в смысле Анькиной реакции), да и, наверное, предполагалось, что мы вообще не обнаружим господ в гримерной – они управятся до тех пор, когда нам разрешат туда зайти.
Оттолкнув меня, Вездеходов влетел в комнату, чтобы утихомирить Аньку, она не видела, кто пытается сзади сгрести ее в объятия, резко повела плечами и с размаху заехала веником Вездеходову по физиономии. Он непроизвольно назвал ее самкой животных из семейства псовых.
Анька застыла на месте, потом медленно развернулась, веник выпал у нее из рук, она прошептала: «Генерал!» и рухнула в обморок (натуральный или нет, неизвестно – Анька такая актриса, что я и сама не всегда знаю, играет она или придуривается), причем на генерала, который не смог устоять на ногах, и они дружненько приземлились на пол, подняв много шума и пыли.
Я решила, что должна взять ситуацию в свою руки, быстро закрыла дверь перед любопытствующими и велела двум забившимся в углы мужикам:
– Вывернуть карманы!
– Товарищ генерал! – пролепетал один из них. – Эта сумасшедшая…
– Это я сумасшедшая? – взвизгнула я в полную силу своего голоса, догадываясь, что он имел в виду вовсе не меня. Стены опять дрогнули.
– Нет, нет, что вы! Что вы!
Анька повернула голову и многозначительно посмотрела на мужика. Он заткнулся.
– Выверните карманы и тогда можете убираться, – велела я ледяным голосом. – У вас есть ордер на обыск? Нет. Хотите, чтобы я вас с дерьмом смешала? Думаете, народ будет на вашей стороне? А если я сейчас созову пресс-конференцию?
И я топнула ножкой, а также, следуя Анькиному примеру, уперла руки в боки и изобразила гнев. Вот только подружкиного бюста у меня не было, чтобы идти им на мужиков.
Генерал тем временем осторожненько попытался снять с себя Аньку, но она впилась в него мертвой хваткой. В результате нескольких телодвижений оба оказались в стоячем положении, причем Анька прижала невысокого генерала к своей пышной груди. Вездеходов отчитал подчиненных за несанкционированный обыск, потом велел им продемонстрировать, что они ничего у меня не взяли. Подчиненные повиновались и даже извинились, а потом резво покинули мою гримерную. В коридоре толпа так и не разошлась и навострила уши. С членами нашей группы частенько происходят всякие курьезы, но, как правило, с мужиками, однако и мы с Анютой тоже в состоянии повеселить народ.
Я высунулась в дверь, гаркнула, что кина больше не будет и пусть валят по своим делам, заперла дверь изнутри и посмотрела в глаза генералу, обнимавшему Аньку за талию и, пожалуй, не очень представлявшему, что с ней делать. Хотя, судя по кобелиному взору, отцепляться ему от нее не хотелось.
– Леню правда убили? – на всякий случай уточнила я.
Вездеходов кивнул.
Я подумала несколько секунд, затем решила, что для начала следует привести себя в божеский вид, а потом уже о чем-то говорить. Я должна прийти в себя после концерта, чтобы вернуть способность здраво рассуждать.
– Вы пока тут располагайтесь, а я быстренько приведу себя в норму, – сказала я, снимая парик.
У Вездеходова глаза полезли из орбит, он что-то промычал, явно желая высказаться, но Анька подхватила его и потащила за ширму, где стоит тахта. Генерал то и дело на меня оглядывался, силясь что-то сказать, но у него так ничего и не получилось. Я улыбнулась и задвинула за голубками ширму. Я знала, что, если уж Анька на что-то нацелилась, ее с выбранного курса не сбить никакими средствами.
Я смыла грим специальным молочком, сняла накладные брови, приняла душ, переоделась в джинсы, футболку и свитер и вышла из душевой в гримерную. За ширмой ворковали голубки. Мне остаться или уйти?
Ну Анька и дает… А генерал решил не отказывать себе в удовольствии. Когда еще такая халява представится?
Затем мои мысли вернулись к Леониду Борисовичу. Кто его убил? Почему? Когда?
Я видела его в антракте, мы как раз рявкнули друг на друга. Он в очередной раз орал, что я мало демонстрирую свою обнаженную плоть, а народ хочет тела. Женского. Мужское в достатке показывает Андрюша, да и другие парни стараются. Я орала, что выступаю не в стриптиз-шоу. Если Ленечке хочется – пусть нанимает стриптизерш, они что угодно будут демонстрировать, а мое тело и так достаточно открыто. И вообще он меня не на панели нашел. И теперь мы никогда уже не сможем помириться…
Не может быть. Я просто не могу поверить, что его больше нет. А ведь его точно нет, иначе генерал здесь не появился бы. Да и остальные его подчиненные в таком количестве…
Кстати, а почему приехал генерал? Или у них так положено, если убивают известного в городе человека? Звание появляющегося на месте преступления начальника прямо зависит от рейтинга жертвы? Слышала я что-то такое… Да и генерала неоднократно доводилось по телевизору видеть в репортажах про все громкие убийства. А Леонид Борисович – не рядовая жертва, он был очень известной не только в нашем городе, но и во всей стране фигурой. Не говоря уже о нашей группе. Теперь все газеты раструбят: «Громкое убийство! Громкое убийство!»
И что теперь будет с нашей группой? При всех Лениных недостатках дело свое он знал. Именно благодаря ему мы стали так популярны. Он чувствовал рынок, точно знал, что пойдет, а что не пойдет. Мы ругались, не верили ему, но он всегда оказывался прав… За это ему прощали многое. Даже все. Продюсеров много, Леонид Борисович Максимов был один. Так какая сволочь его убила?!
Я опустилась на крутящийся стул перед огромным зеркалом и закрыла лицо руками. По щекам катились слезы. Хорошо, что я еще не подвела глаза обычным карандашом и не подкрасила ресницы смываемой тушью, иначе все потекло бы…
Леня, прости, что я столько раз не верила тебе, что я так часто ненавидела тебя лютой ненавистью, что говорила тебе гадости, обзывала последними словами! Я ведь уже никогда не смогу попросить у тебя прошения! Никогда! Да что же это такое делается, господи?! Кто? За что?!
– Настя! – Анна легко тронула меня за плечо. Я и не слышала, как они поднялись с тахты. – Настенька, успокойся, девочка.
Я подняла глаза и встретилась в зеркале с полным удивления взглядом генерала. Пожалуй, он до сих пор не может поверить в мое магическое превращение. А на смерть Максимова ему плевать. Кокнули еще одного нового русского толстосума. Генерала этим не удивишь, не исключено, что он вообще считает, что таким людям туда и дорога. Но для меня, для всех «Кокосов» это не очередной новый русский! Это наш продюсер! Который вывел нас в люди, который столько для нас сделал, который… Я развернулась на крутящемся стуле и уставилась на Аньку и Вездеходова.
– Не может быть! – покачал головой генерал, похоже, временно забыв даже об Аньке.
– Может, – сказала я. – Если вы о моей внешности. А вот Леня…
Я снова шмыгнула носом. Анька незамедлительно извлекла из своей вместительной сумки всегда готовую для меня флягу с коньяком. Я отхлебнула, потом предложила генералу. Он тоже не отказался. Анька выпила последней.
– А как он… То есть как его?.. – я подняла глаза на так и стоявшего истуканом генерала.
Вездеходов сел на диванчик в углу, Анька тут же опустилась рядом и прижалась к нему грудью. Но генералу уже было не до моей подружки и ее прелестей, сейчас передо мной сидел профессионал, только на какое-то время выбитый из седла совершенно неожиданным развитием событий. Но разве перед Анькой может устоять кто-нибудь из мужиков? И пожалуй, Вездеходову было неудобно передо мной. Кстати, а что он скажет своим коллегам? Помоют мужики ему косточки. Если судить по нашим мальчикам, они это любят гораздо больше, чем бабы.
– Удар в сердце. Каким-то острым предметом. Скорее всего шилом. Очень точный удар. Имеется гематома в затылочной области. Вначале скорее всего его оглушили.
– Леню в туалете нашли. Уборщица, – затараторила Анька. – Она как заорет. Я даже не поняла вначале, что случилось. Слава богу, у вас на сцене ничего не слышно. Я думала, кто-то из поклонниц с заднего хода прорывается. C охраной сцепились. Ну как обычно. А потом… Она так орала, что я поняла: что-то не то. Ну и рванула на крик. Ее, правда, уже заткнули: не останавливать же концерт!
Генерал встрял, спросив, не слышала ли я чего. Я покачала головой: и не слышала, и не до того было. Во время концерта я привыкла не реагировать ни на какие посторонние звуки и даже действия в зале. Меня не выбьешь из колеи, пусть хоть мордобой перед сценой идет, хоть режут-колют друг друга. Но, слава богу, такого пока на наших концертах не случалось. Ну если только не считать поклонниц, вырывающих друг из друга волосы за кусочек одежды Андрюши.
– Ленька на унитазе сидел, – опять перебила Анька генерала, не давая ему вымолвить ни слова. – В штанах. Согнувшись. Так что уборщица не сразу и поняла, что он мертв. Она кабинку открыла, а он сидит. Она закрыла, потом снова зашла через некоторое время, а он все сидит и не двигается. Она позвала – он молчит. Опять открыла кабинку, решила: плохо мужику. Она к нему, ну и… Как заорет! Настя, ты бы только слышала этот крик! Почище ваших поклонниц.
Аньку передернуло.
– Шуша, то есть, простите, Настя, когда вы видели Максимова в последний раз? – подал голос генерал.
– В антракте, – сказала я.
– Когда именно?
Мы с Анькой переглянулись.
– Да он сразу в гримерку влетел, пожалуй, – медленно протянула Анька.
Мы рассказали про претензии Максимова ко мне.
– А дальше?
Я пожала плечами.
– Ребят, наверное, побежал накачивать. Они все злые на сцену вышли. Как обычно, после Ленькиных разносов. Нам некогда было это обсуждать. Вы же понимаете…
Генерал, уяснив, что от нас с Анькой ничего больше не добиться, да и не его это обязанности, поднялся и заявил, что нам скорее всего завтра придется зайти в отделение, которое будет заниматься расследованием убийства.
– Сейчас я пришлю человека, он назначит вам время, удобное для вас, – добавил генерал с улыбкой. – Он запишет ваши координаты. И сегодня пару вопросиков для протокола задаст. Так надо, девочки! Вы же понимаете, надеюсь?
Критически осмотрев себя в зеркале, генерал опять улыбнулся нам с Анькой, приложился к ручкам с пожеланиями творческих успехов и покинул мою гримерную.
Я встретились с Анькой взглядом.
– Чего делать будем? – спросила она.
– Отвечать на вопросы.
– Я не про это, – махнула она рукой. – Я вообще имею в виду.
Я пожала плечами: не до того было.
– Надо подумать, под кого теперь пойдем, – заявила Анька.
– Да как ты можешь?! Сейчас!
– Я практичнее тебя, подружка, – перебила она меня. – И смотрю в будущее, которое у нас с тобой связано неразрывно. Хотя семью-то кормить надо тебе, а не мне. Подумай на досуге, с кем ты хотела бы работать. И я подумаю. На мальчишек рассчитывать особо не приходится. Они пойдут туда, куда мы скажем.
– А Агнесса? – спросила я, имея в виду мать Андрюши, нашего солиста. Его мамочка – это отдельная «песня», предмет множества анекдотов в нашем узком «кокосовом» кругу. И почему это сегодня ее нет за кулисами? Обычно она всегда тут пасется, на гастроли с нами ездит, девок фильтрует… Усмирить ее мог только Леонид Борисович на пару с Анькой. Агнесса с моей подружкой ругались, как две базарные бабы. Одесские торговки отдыхают.
– Агнесса Геннадьевна своему сыну ничего плохого не пожелает, – заметила Анька. – И баба она очень практичная. Ее тоже подключим. К ней у меня больше доверия, чем к мужикам. Хотя обычно я готова ей глаза выцарапать, – добавила Анька с ухмылкой. – И у меня вон эта прядь еще не отросла, – она дотронулась до остатков волос, в свое время вырванных Андрюшиной мамочкой. – Но сейчас мы с ней союзницы. Интересы-то общие, как-никак. Сообразим что-нибудь вместе.
– Как знаешь, – сказала я.
Сейчас у меня просто не было сил о чем-то размышлять и тем более что-то решать. Да и как можно? Совесть не позволяла мне думать о новом продюсере, пока труп Максимова еще не остыл. Да и устала я здорово после трех дней выступлений подряд. До кровати бы поскорее добраться, рухнуть и спать, спать, спать. Еще будет время подумать о будущем.
От размышлений меня оторвал стук в дверь.
– Открыто! – крикнула я.
Вошел один из трех оперативников, встретивших нас за сценой, но не седой. Этому на вид было лет тридцать пять, и он внешне здорово напоминал Рональда Кумана.
– Добрый вечер! – поздоровался опер, остановившись на пороге. – Я, кажется, не туда попал.
– Раз кажется – перекреститесь, – предложила Анька с самым серьезным видом.
Мужик остановил взгляд на колыхающемся Анькином бюсте, потом совершенно безразлично посмотрел на меня и обратился к ней:
– А вы не подскажете, где я могу найти солистку «Кокосов»? Ваш адресок-то у нас есть, уважаемая Анна Станиславовна.
«Ишь ты, даже имя-отчество запомнил! – подумала я. – Все вы, кобели, одинаковые».
– А вот с солисткой мы так и не поговорили, – продолжал опер, не сводя глаз с Анькиного бюста. – C молодыми людьми наши сотрудники уже беседуют, а мне вот поручили… Где можно найти Шушу? Простите, я не знаю ее имени-отчества.
– Анастасия Михайловна, – подала я голос.
– Спасибо, – бросил мне через плечо оперативник, продолжая пялиться на Аньку. – Мне хотелось бы встретиться с солисткой лично.
– Вы уже встретились, – снова подала я голос.
– Да, я ее видел после концерта, но потом она ушла вместе с вами, Анна Станиславовна, и с Вездеходовым. И вот теперь генерал приказал ее допросить для протокола и вызвать к нам завтра в удобное для нее время…
– Так я не понимаю, в чем проблема? – Анька посмотрела на него, как на полного идиота. – Допрашивайте. Договаривайтесь. Настя, скажи мужику, когда тебе завтра удобно?
Я прикинула, что в час дня, и попросила объяснить, как доехать до этого самого отделения, добавив, что я поеду на машине.
Мужик не ответил. Он до сих пор так ничего и не понял, повернулся ко мне, бегло оглядел, опять посмотрел на Аньку и уже более суровым тоном заявил, что ему нужна солистка «Кокосов». Причем немедленно.
Анька пялилась на него, как на инопланетянина, высадившегося из «тарелки» прямо в мою гримерную. Ну или безобидного психа, собирающего одуванчики в сугробе.
– Вы будете отвечать на вопросы? – рявкнул мужик. – Мне не до шуток, Анна Станиславовна! Совершено убийство!
– Задавайте ваши вопросы, – пожала плечами Анька. Бюст ее колыхнулся.
– Куда ушла ваша солистка?! – уже орал представитель правопорядка. – Кто ее отпустил?! Где она сейчас находится?!
– Вот она, – с невозмутимым видом кивнула на меня Анька.
– Вы издеваетесь надо мной! – завопил опер не своим голосом. – Где Шуша? Мне нужна солистка «Кокосов», а тут сидит какая-то школьница!
– Я не школьница, мне двадцать семь лет, и у меня сын в школе учится, – заметила я ледяным тоном.
Мужик наконец развернулся и уставился на меня. Взгляд его я выдержала, и он отвел глаза первым.
– Этого не может быть, – сказал он голосом твердокаменного ленинца, которому рассказывают, что безработные в капиталистических странах живут лучше, чем работающие в соцлагере.
Анька, которой концерт в гримерной уже порядком поднадоел, поднялась, достала убранный в сумку парик и надела его мне на голову. Немножко кривовато, правда, но я стала более узнаваемой для масс.
– Теперь пойдет? – ехидно поинтересовалась она. У опера отвалилась челюсть. – Или мне ей полный макияж наложить? Тогда вам придется подождать часика полтора. Может, обойдемся все-таки без грима?
Мужик пару минут издавал какие-то нечленораздельные звуки, общий смысл которых мне был понятен, – неоднократно доводилось слышать такое от тех, кто видел мое магическое превращение впервые.
Мне стало его жалко, да и зачем зря настраивать против себя родную милицию? Я улыбнулась и уточнила, устроит ли его предложенное мною время – час дня? Мужик челюсть вернул на место, резво закивал и что-то пометил дрожащей рукой на листке бумаги.
– Теперь объясните, как доехать.
Он объяснил, все еще пребывая в состоянии шока и продолжая меня разглядывать.
Затем наконец сел на диванчик, покинутый Анькой, занявшей оборонительную позицию рядом с моим стулом, положил листок бумаги на папочку, записал мои данные, задал несколько дежурных вопросов (но что я могла ему сказать?), затем немного помялся и извлек из кармана одну из наших рекламных открыток.
– Настя, вы не могли бы… для моей дочки?
– C удовольствием, – улыбнулась я и поставила автограф.
Судя по тому, что наши все уже расписались на своих фотоизображениях, оперативник потратил время не зря и хоть какую-то работу выполнил. Наверное, гораздо более важную для дочки, чем расследование очередного убийства. Убийств много, а дочка – одна.
Я поинтересовалась, сообщили ли жене Леонида Борисовича о его смерти.
– Ой, да! – воскликнула Анька. – Ритке же надо позвонить!
– К ней уже поехали, – вставил опер. – Пожалуйста, не звоните туда пока.
Я спросила, когда будет можно. Опер пожал плечами и сказал, что, наверное, завтра. Я кивнула.
Честно говоря, супругу Леонида Борисовича мне было очень жалко. Я не знала историю их женитьбы, только то, что они были знакомы с детства и их семьи дружили. Может, правильнее будет сказать, вращались в одних и тех же кругах или властных структурах. Насколько мне известно, мирок детей таких родителей довольно узок. Дружат они с детства между собой и редко женятся на ком-то из другого круга. В общем, семьи Леонида и Риты рассчитывали, что детки поженятся. Но имелось одно «но». Леонид Борисович был статным и довольно симпатичным мужиком. Самцом с большой буквы. Казалось, что из всех его пор прет сексуальность. Ритка же… была просто никакая. Серая мышь. То есть белая моль. Ни одной яркой черты, жидкие волосы, стянутые в «хвостик», фигура – как обрубок дерева. Может, она сексапильна? Я интересовалась у парней. «Сдурела?» – выпучили они глаза. Леня не пропускал ничего, что движется, но, надо отдать ему должное, меня он не тронул ни разу после того, как получил резкий отпор, в чем мне также помогла и Анька. Подружка его вообще взяла за шкирку (это ее фирменное обращение с мужиками, которые ее достали или чем-то ей не угодили) и тряхнула разок. Подействовало. И вообще это действует на особей мужского пола очень убедительно. По крайней мере, до них сразу доходит то, что Анька желает донести. Не исключаю, что Максимов до последнего дня считал нас лесбиянками, в чем мы его не разубеждали, как, впрочем, и всех остальных, кто почему-либо так думал. Чем меньше мужиков ко мне лезет – тем проще для меня. И для Аньки, охраняющей мое священное тело.
Но что-то держало Леонида в семье, семнадцать лет держало, несмотря на то, что детей у них с Риткой не было. Да, он шлялся, шлялся, а от Ритки не уходил. Мы с Анькой строили всевозможные догадки, а потом решили, что Ритка занимается черной магией. Как еще эта страхолюдина, без детей, смогла не только удержать такого мужика, как Леня, но еще и ни дня в жизни не работать?
Мы с Анькой многократно бывали у них дома, причем всегда вместе и держась за ручки. В первое посещение Ритка нас очень внимательно оглядела, а раза этак с третьего стала даже проявлять радушие. Может, поняла, что мы на ее сокровище никаких видов не имеем, а вовсе наоборот. А когда я пару раз Ленечке украшала физиономию своими ногтями (в пылу дискуссий), Ритка звонила и уточняла, на самом ли деле это я или нет. Я подтверждала и просила добавить от моего имени скалкой. Ритка хохотала и очень тепло со мной прощалась, заявляя, что обязательно последует моему совету, а также благодарила за помощь в воспитании муженька. Правда, новых царапин на лице у Леонида я потом не замечала, может, были где в других местах, не знаю.
Но что теперь станется с Риткой? Ей тридцать шесть лет, куда она пойдет работать, если никогда этого не делала? Ведь оставшихся от Леонида Борисовича денег на всю жизнь не хватит. Независимо от того, сколько там осталось. И за кого она сможет выйти замуж, когда полно более молодых и красивых баб?
Оперативник тем временем раскланялся со мной и с Анькой, бросив прощальный взгляд на ее бюст, и покинул гримерную.
– Надо съездить к Ритке, – сказала я.
Анька кивнула.
– Завтра вечером? – предложила она.
– Пойдет.
Мы стали собираться, а затем, миновав милицейский кордон, загрузились в Анькину машину, и она отвезла меня домой. Сама я после выступлений за руль обычно не сажусь. А после этого концерта и всего случившегося у меня даже руки немного тряслись.
Глава 2
22 ноября, понедельник, утро
Сына утром в школу я проводить не могла: не проснулась. Он просто зашел ко мне в комнату, я спросонья его поцеловала, пообещала вечером вернуться пораньше (мы же сегодня едем к Ритке!), потом еще продрыхла пару часиков.
Мама разбудила меня в одиннадцать, хотя я просила сделать это на час позже.
– Женя пришел, – сказала она.
Я поднялась, заглянула в кухню, где Женя уже пил с ней кофе, рассказывая в подробностях о вчерашних событиях – я ночью не успела это сделать.
– Погодите, я душ приму, а то никак не могу проснуться, – сказала я.
Когда снова зашла на кухню, мама уже приготовила завтрак. Женя с радостью составил мне компанию: его дома не накормили.
– Опять с Юлькой чего-то не поделили? – спросила я.
Он махнул рукой и с жадностью набросился на еду.
C Юлькой они жили, как кошка с собакой. Женя вообще оставался в семье только из-за дочки, которую безумно любил и которая была его копией. К сыну, родившемуся чуть больше года назад, таких чувств он не испытывал. Вообще о нем он говорил редко, не то что о своей любимице, которой со всех гастролей привозил всевозможные подарки и проводил с ней практически все свободное время.
Юлька же всегда была всем недовольна, хотя должна была молиться на Женю: в последние два, да уже фактически три года зарабатывал он очень неплохо, семью содержал, Юлька чуть ли не каждый день меняла шмотки, конечно, не работала, да еще имела прислугу. К тому же Женька, в отличие от других наших парней, не кобелировал с поклонницами в послеконцертное время. Если и бывали у него романы, то редко, и ночевать он всегда приходил домой. На моей памяти девочек у него было две, причем одна из них мне очень нравилась. Как и Женьке. Но из-за дочки из семьи он уйти не мог… Поэтому расстался с девчонкой, чтобы она не питала никаких иллюзий и устраивала свою личную жизнь. Другие наши орлы о чувствах девчонок не думали, правда, поклонницы почему-то в основном предпочитали их (солиста Андрюшу чаще остальных), а не порядочного Женьку. «Идиотки!» – иногда хотелось крикнуть мне.
Девчонок можно было понять – в основном в кадрах мелькал Андрюша (вместе со мной), он был смазливым и сам проявлял немалый интерес к женскому полу. А любовь к кумирам (им опять же из всех наших парней являлся Андрюша в большей, чем другие, степени) была, есть и будет. Любить кумира, наверное, проще, чем тех, кто рядом. Он – сильный и романтичный, красивый и смелый, не способен на низость и подлость. А тут еще и умело организованная раскрутка имиджа… О невостребованных вожделениях и желаниях, направляемых на какой-то объект, которому приписываются качества идеального человека, писал еще Фрейд.
Но девчонок все равно было жалко, и почти в каждом интервью я пыталась говорить о том, чтобы фанатки оглянулись вокруг себя и не обижали своих парней. Мои коллеги, за исключением Жени, об этом никогда не говорили. Им нравилось быть кумирами тысяч девчонок.
Вчера, как рассказал мне Женька, Юлька устроила ему очередной грандиознейший скандал на тему: «Где шлялся, сволочь?» Никакие аргументы она слушать не желала. Не верила, что Леонида Борисовича убили и что Женька отвечал на вопросы следователя. Юлька почему-то всегда была уверена, что муж в случае его опоздания домой ей с кем-то изменяет. А может, так она хотела скрыть неуверенность в себе? Может, она боится, что он от нее уйдет? Он известен, он все время на виду, а она сидит дома и никому не нужна. Хотя Юлька, в отличие от Ритки Максимовой, жены продюсера, была девка видная – все при ней, только уж слишком обвешивала себя золотом, частенько напоминая новогоднюю елку с гирляндами. Но характер у Ритки, по сравнению с Юлькиным, был золотой. Женька как-то сказал мне, что на такую жену, как Ритка, он молился бы.
Женька прошлой ночью в очередной раз спал на диванчике в гостиной. Утром дочку в школу всегда отводит он (это моя мама – ангел, отводит Вадика и меня не будит), несмотря на то, что часто возвращается очень поздно, когда женушка уже спит. Но не дай бог потревожить Юленькин священный сон утром! Женька встает, если требуется – подходит к младшему сыну, но тот уже приучен мамочкой спать подольше, кормит дочку завтраком и отводит в школу. К тому времени приходит прислуга, в обязанности которой входят уборка, магазины и готовка. Юля занимается только младшим мальчиком, своим любимцем. Женька, конечно, им тоже занимается, потому что «Юле надо помогать». В помощниках также ходят тесть с тещей, проживающие неподалеку.
Сына утром в школу я проводить не могла: не проснулась. Он просто зашел ко мне в комнату, я спросонья его поцеловала, пообещала вечером вернуться пораньше (мы же сегодня едем к Ритке!), потом еще продрыхла пару часиков.
Мама разбудила меня в одиннадцать, хотя я просила сделать это на час позже.
– Женя пришел, – сказала она.
Я поднялась, заглянула в кухню, где Женя уже пил с ней кофе, рассказывая в подробностях о вчерашних событиях – я ночью не успела это сделать.
– Погодите, я душ приму, а то никак не могу проснуться, – сказала я.
Когда снова зашла на кухню, мама уже приготовила завтрак. Женя с радостью составил мне компанию: его дома не накормили.
– Опять с Юлькой чего-то не поделили? – спросила я.
Он махнул рукой и с жадностью набросился на еду.
C Юлькой они жили, как кошка с собакой. Женя вообще оставался в семье только из-за дочки, которую безумно любил и которая была его копией. К сыну, родившемуся чуть больше года назад, таких чувств он не испытывал. Вообще о нем он говорил редко, не то что о своей любимице, которой со всех гастролей привозил всевозможные подарки и проводил с ней практически все свободное время.
Юлька же всегда была всем недовольна, хотя должна была молиться на Женю: в последние два, да уже фактически три года зарабатывал он очень неплохо, семью содержал, Юлька чуть ли не каждый день меняла шмотки, конечно, не работала, да еще имела прислугу. К тому же Женька, в отличие от других наших парней, не кобелировал с поклонницами в послеконцертное время. Если и бывали у него романы, то редко, и ночевать он всегда приходил домой. На моей памяти девочек у него было две, причем одна из них мне очень нравилась. Как и Женьке. Но из-за дочки из семьи он уйти не мог… Поэтому расстался с девчонкой, чтобы она не питала никаких иллюзий и устраивала свою личную жизнь. Другие наши орлы о чувствах девчонок не думали, правда, поклонницы почему-то в основном предпочитали их (солиста Андрюшу чаще остальных), а не порядочного Женьку. «Идиотки!» – иногда хотелось крикнуть мне.
Девчонок можно было понять – в основном в кадрах мелькал Андрюша (вместе со мной), он был смазливым и сам проявлял немалый интерес к женскому полу. А любовь к кумирам (им опять же из всех наших парней являлся Андрюша в большей, чем другие, степени) была, есть и будет. Любить кумира, наверное, проще, чем тех, кто рядом. Он – сильный и романтичный, красивый и смелый, не способен на низость и подлость. А тут еще и умело организованная раскрутка имиджа… О невостребованных вожделениях и желаниях, направляемых на какой-то объект, которому приписываются качества идеального человека, писал еще Фрейд.
Но девчонок все равно было жалко, и почти в каждом интервью я пыталась говорить о том, чтобы фанатки оглянулись вокруг себя и не обижали своих парней. Мои коллеги, за исключением Жени, об этом никогда не говорили. Им нравилось быть кумирами тысяч девчонок.
Вчера, как рассказал мне Женька, Юлька устроила ему очередной грандиознейший скандал на тему: «Где шлялся, сволочь?» Никакие аргументы она слушать не желала. Не верила, что Леонида Борисовича убили и что Женька отвечал на вопросы следователя. Юлька почему-то всегда была уверена, что муж в случае его опоздания домой ей с кем-то изменяет. А может, так она хотела скрыть неуверенность в себе? Может, она боится, что он от нее уйдет? Он известен, он все время на виду, а она сидит дома и никому не нужна. Хотя Юлька, в отличие от Ритки Максимовой, жены продюсера, была девка видная – все при ней, только уж слишком обвешивала себя золотом, частенько напоминая новогоднюю елку с гирляндами. Но характер у Ритки, по сравнению с Юлькиным, был золотой. Женька как-то сказал мне, что на такую жену, как Ритка, он молился бы.
Женька прошлой ночью в очередной раз спал на диванчике в гостиной. Утром дочку в школу всегда отводит он (это моя мама – ангел, отводит Вадика и меня не будит), несмотря на то, что часто возвращается очень поздно, когда женушка уже спит. Но не дай бог потревожить Юленькин священный сон утром! Женька встает, если требуется – подходит к младшему сыну, но тот уже приучен мамочкой спать подольше, кормит дочку завтраком и отводит в школу. К тому времени приходит прислуга, в обязанности которой входят уборка, магазины и готовка. Юля занимается только младшим мальчиком, своим любимцем. Женька, конечно, им тоже занимается, потому что «Юле надо помогать». В помощниках также ходят тесть с тещей, проживающие неподалеку.