Фредерик Марриет
Приключения в Африке
ГЛАВА I
Чарльз Уильмот. Гибель «Гроссвенора». Сэр Чарльз Уильмот сомневается, что переживет потерю жены и детей. Александр Уильмот. Его характер.
В один из осенних дней 1828 года по большой столовой медленно ходил взад и вперед пожилой, болезненный господин. Он, очевидно, кончил свой обед, хотя пяти часов еще не было. Опускающееся солнце ярко освещало окна, которые были почти в уровень с землей и выходили в обширный парк с мощными, старыми деревьями. В одной руке у господина была газета, а другую он держал за спиной, как бы поддерживая, чтобы она не гнулась вперед. Вид у него был слабый и истощенный.
Походив некоторое время, он сел в вольтеровское кресло и глубоко задумался, не выпуская из рук газету.
Пожилого господина звали сэр Чарльз Уильмот. В ранней молодости он уехал в Индию, где нажил большое состояние, но оттуда через несколько лет должен был уехать вследствие расстроенного здоровья. Не прожив в Англии и шести месяцев, он неожиданно получил в наследство от умершего бездетным старшего брата родовое имение и титул баронета. Решив после этого не возвращаться в Индию, он написал жене, чтобы она ехала с детьми к нему. В ответ он получил страшное известие о том, что его жена и две из трех дочерей погибли от холеры. Третья дочь ехала в Англию на корабле «Гроссвенор» с близкими друзьями Уильмота, полковником Джемсом и его женой.
Тяжелый удар, посланный Богом, глубоко поразил Уильмота и разбил все его надежды. Но, будучи религиозным человеком, он преклонился перед волей Божией и благодарил Бога за оставленное ему утешение в виде последней дочери.
Поселившись в своем родовом имении в Биркшайре, сэр Чарльз Уильмот с нетерпением и беспокойством ждал приезда дочери, которая стала теперь особенно дорога ему. Он сам следил за устройством помещения для нее, решив сделать его в восточном вкусе, к которому она привыкла. Все необходимые мелочи для удобства и развлечений десятилетней девочки были им предусмотрены.
Но Провидению угодно было подвергнуть сэра Чарльза еще более суровому испытанию. Время прибытия «Гроссвенора» давно уже прошло, а о нем ничего не было слышно. Неделя за неделей медленно проходили в страшном беспокойстве и сомнениях. Предполагали, что судно попало в руки врагов, но подтверждения этому не получалось. Наконец, сомнения разрешились страшным известием, что «Гроссвенор» потерпел крушение у восточных берегов Африки, и почти все пассажиры и команда погибли. Двое из спасшихся добрались до Лондона, и от них узнали подробности страшного бедствия.
От них же узнал и сэр Чарльз о том, что остался вполне одиноким. Он не надеялся пережить этого последнего страшного удара, и прошло немало времени, прежде чем он мог с искренней покорностью сказать: «Пусть будет, как Ты хочешь, а не так, как я».
Через несколько лет одинокий человек нашел близкое существо, на котором сосредоточил весь интерес своей печальной жизни. Это был его внук, Александр Уильмот, наследник титула и родового поместья, сын его племянника, убитого на войне. Сэр Чарльз привязался к мальчику, как к родному сыну.
Еще не улеглось горе о погибших жене и детях, когда неожиданно снова были разбужены тяжелые чувства в сердце несчастного отца. Мы застаем его после прочтения известия в газете о слухах, что многие пассажиры «Гроссвенора» избегли гибели.
Глубоко взволнованный сидел он с газетой в руках, когда в комнату вошел Александр Уильмот, красивый рослый человек двадцати двух лет. Он только что кончил курс в колледже и жил с дедушкой. Могучего сложения и развивший силу в атлетических упражнениях,
Александр славился как лучший гребец и игрок в крокет в Оксфорде. Кроме того, он страшно любил лошадей, охоту и был отличным стрелком. Характер у него был добрый, благородный, приветливый и откровенный. Все относились к нему с симпатией и особенно еще потому, что он никогда ни о ком не говорил дурно. Может быть, самым большим его недостатком было упорство, но и оно выражалось больше в желании побороть встречающиеся в жизни препятствия, хотя бы и с большим риском для себя.
— Ну, дядюшка, я победил его, — сказал Александр, входя в комнату, разгоряченный упражнениями.
— Кого ты победил, дитя мое? — спросил сэр Чарльз.
— Жеребенка. Я осадил его назад, и он теперь смирнее ягненка. Но я возился с ним, по крайней мере, два часа.
— Зачем подвергать себя такому риску, Александр? Ведь то же мог сделать и наездник, только с меньшей опасностью.
— Но не так скоро, дядя.
— Я не знал, что тебе так нужна была лошадь, что ты должен был торопиться. Мне кажется, их достаточно в конюшне.
— Конечно, дедушка, благодаря тебе, я не имею в этом недостатка, но просто мне нравится это возбуждение.
— Ты прав, Александр, если бы ты прожил так долго, как я, то находил бы больше удовольствия в покое и отдыхе, — возразил сэр Чарльз с удрученным видом.
— Милый дедушка, что-то расстроило вас, — сказал Александр, подходя к сэру Чарльзу и беря его за руку. — В чем дело?
— Да, Александр, я действительно расстроен и взволнован. Вот это известие в газете опять подняло во мне все самые тяжелые воспоминания.
Александр сел на стул и внимательно прочел указанный параграф в газете.
— Вы считаете основательным это сообщение, дедушка? — спросил он, возвращая газету.
— Это трудно сказать, дорогой мой, но во всяком случае, я не вижу тут ничего невозможного. Такие случаи бывали. Спасшиеся могли быть взяты в плен туземными дикарями. Можешь себе представить, что почувствовал я, когдаподумал, что моя бедная Элиза может быть женой или рабыней дикаря. Ее дети, милосердное небо! Мои внуки, может быть, растут невежественными идолопоклонниками. Это мучительные мысли, дитя мое, и я должен много молиться, чтобы прийти снова в равновесие и покориться воле Божией.
— Я ознакомился со всеми правительственными сообщениями о гибели судна, дорогой дед, и никогда не слыхал ничего похожего на это известие. Всеобщее предположение, что погибли почти все, может быть, погибли мучительной смертью, за исключением весьма немногих, которым удалось вернуться в Англию.
— Знаю, мой друг, что все так предполагали, но все-таки в донесениях было много противоречий, и нет ничего невероятного в том, что не все погибли из тех, кого считают погибшими. Если ты ничем не занят, то я расскажу тебе кое-какие подробности, на основании которых можно предполагать, что судьба многих пассажиров, и в том числе твоей тетки, Элизы, осталась неизвестной.
— Я с удовольствием буду слушать, дядюшка, если только воспоминания не слишком мучительны для вас.
— Я не буду останавливаться на них дольше, чем это необходимо. Конечно, воспоминания мучительны, но я должен рассказать тебе некоторые факты, чтобы узнать твое мнение. Ты помнишь, вероятно, что крушение «Гроссвенора» произошло у берега Кафрарии, к югу от Порта Наталя. Судно разбилось об скалу, но, вследствие внезапной перемены ветра — к счастью или к несчастью, не знаю — вся команда и все пассажиры (за исключением шестнадцати человек, которые достигли берега еще раньше по канату, и одного пьяного, оставленного на корабле), благополучно высадились на землю, даже маленькие дети, среди которых была моя бедная Елизавета.
Помолчав немного, сэр Чарльз продолжал:
— Пока они добирались до берега, прошел весь день. Туземцы-кафры, которые ловили все время обломки железа от корабля, ушли с берега, когда стемнело. Несчастные страдальцы развели огонь и, поймав приплывшие к берегу бочонки с кое-какими запасами, закусили и провели ночь на скалах. На следующее утро капитан предложил направиться к Капштадту, к голландским поселениям. Предложение было принято, несмотря на всю его безрассудность.
— Разве они могли поступить как-нибудь иначе?
— Весьма вероятно. Они знали, что находились в стране беззаконных дикарей. Капитан рассчитал, что они достигнут Капштадта в шестнадцать или семнадцать дней. Насколько его расчеты были верны, доказывает факт, что достигнувшие города были там только после ста семнадцати дней путешествия. Да если бы даже он и не ошибся в расстоянии, все равно путешествие по стране, населенной жестокими дикарями, путешествие с таким количеством беспомощных женщин и детей было безумием.
— Но что же им было делать?
— Заметь, Александр, что корабль разбился на небольшом расстоянии от берега и врезался в скалу, на которую налетел. Место было мелкое, и сообщение вполне возможно. Дикари удовольствовались тем, что было выброшено на берег, и ушли. Они могли свободно попасть на судно, запастись оружием и всем необходимым для жизни и для защиты от дикарей. Их было полтораста человек во время крушения судна, так что при оружии они могли совершенно обезопасить себя от нападения дикарей. Все плотники и кузнецы спаслись. Собрав материал от судна, они могли выстроить себе лодку, и тогда достигли бы города без всяких затруднений.
— Возможно, что этот план был бы разумнее. А что слышно было о капитане, спасся он потом или нет?
— Он был среди тех, которые пропали без вести. Но слушай дальше. В первый же день путешествия они получили предостережения на месте гибели судна. Дикари ограбили их и забросали камнями. Один голландец, бежавший из колонии в кафрскую землю после совершения нескольких убийств, догнал путешественников и указывал им на непрактичность их плана. Он говорил им о громадном количестве дикарей в стране, о широте и недоступности реки, о пустынных пространствах без воды и о диких зверях, которых они должны были встречать на пути. И все-таки они не убедились и шли к своей погибели.
— Не вернее ли будет предположить, что после такого страшного крушения большинство, особенно пассажиры, не решились на путешествие водой?
— Возможно и это. Но ведь благоразумнее всего было бы спросить их, — как иначе, как не водой, возможно попасть в Англию?
— Совершенно верно, дедушка. Продолжайте, пожалуйста…
— По известиям, полученным от вернувшихся моряков, не прошло недели, как на них напали толпы туземцев, которые во все время путешествия вредили им, как могли. На этот раз они решили, очевидно, перебить их. Но путешественники так удачно отразили нападение, что разогнали всех дикарей, причем никто не был серьезно ранен. Через несколько дней провизия у них вышла, моряки начали роптать и решили спасать себя, не заботясь о женщинах и детях. В конце концов, отделилось сорок три человека, которые оставили капитана со всеми пассажирами — мужчинами, женщинами и детьми на произвол судьбы.
— Какая жестокость!
— Да! Но чувство самосохранения первый закон природы, и трудно надеяться, чтобы человек, особенно не подчиняющийся влиянию религии, способен был на самопожертвование и рисковал своей жизнью для облегчения страданий других. Главной причиной разделения была невозможность достать пропитание на такое количество людей. Отделившаяся партия в сорок три человека встретила на своем пути самые ужасные затруднения. Они шли по берегу моря и питались только устрицами, которые находили на скалах. Потом им приходилось переправляться через реки в версту или две шириной. Они не могли спать, потому что дикие звери постоянно шныряли вокруг них, и, в конце концов, они ужасно страдали от недостатка воды. Они снова разделились и бродили под палящими лучами солнца, не зная сами, куда идут, без одежды и пищи и один за другим отставали от товарищей, чтобы умереть или быть растерзанными дикими зверями. Наконец, они дошли до такой крайности, что решили бросить жребий, кто должен пожертвовать собой для поддержания жизни остальных. Они возвращались назад, чтобы искать трупы погибших товарищей и питаться ими. Наконец, трое ли четверо, полуумирающие с голода и дошедшие до полного изнеможения, добрели до колонии, где встретили радушный прием.
— Вы рассказали, дедушка, о первой партии, а что же сделалось с другой, которая шла с капитаном?
— О ней ничего не было слышно, судьба ее до сих пор неизвестна. Все были уверены, что они погибли.
Если столько перетерпели моряки, то что же должны были испытать при таких обстоятельствах беспомощные женщины и дети? Но через несколько лет прошел слух, что они спаслись и остались жить среди дикарей. Француз Ле-Вальян первый сообщил это, но никто не поверил ему. Однако, его сообщение несколько раз подтверждалось потом другими путешественниками. И теперь опять известие в газете заставляет, наконец, подумать о достоверности прежних сведений. Я не могу отделаться от мысли, что моя несчастная дочь осталась жива и выросла в полном неверии и невежестве среди дикарей.
— Но, дедушка, если даже допустить мысль, что моя тетя жива, то нужно вспомнить и то, что она не была уже так мала в то время, чтобы забыть все, чему ее учили.
— Может быть, только условия, в которых она находилась, были так ужасны, что скорее всего нужно ожидать, что она не пережила их. Но обрати внимание, что в газете говорится о потомках, потерпевших крушение на «Гроссвеноре». Может быть, мои внуки растут идолопоклонниками и дикарями. Когда я подумаю об этом, то мне кажется, что было бы лучше, если бы моя Елизавета не перенесла страданий и умерла в детстве. Но, впрочем, на все воля Божия. А теперь оставь меня, Александр, мне лучше побыть одному.
Александр с чувством глубокого почтения и сочувствия пожал руку дедушки и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.
В один из осенних дней 1828 года по большой столовой медленно ходил взад и вперед пожилой, болезненный господин. Он, очевидно, кончил свой обед, хотя пяти часов еще не было. Опускающееся солнце ярко освещало окна, которые были почти в уровень с землей и выходили в обширный парк с мощными, старыми деревьями. В одной руке у господина была газета, а другую он держал за спиной, как бы поддерживая, чтобы она не гнулась вперед. Вид у него был слабый и истощенный.
Походив некоторое время, он сел в вольтеровское кресло и глубоко задумался, не выпуская из рук газету.
Пожилого господина звали сэр Чарльз Уильмот. В ранней молодости он уехал в Индию, где нажил большое состояние, но оттуда через несколько лет должен был уехать вследствие расстроенного здоровья. Не прожив в Англии и шести месяцев, он неожиданно получил в наследство от умершего бездетным старшего брата родовое имение и титул баронета. Решив после этого не возвращаться в Индию, он написал жене, чтобы она ехала с детьми к нему. В ответ он получил страшное известие о том, что его жена и две из трех дочерей погибли от холеры. Третья дочь ехала в Англию на корабле «Гроссвенор» с близкими друзьями Уильмота, полковником Джемсом и его женой.
Тяжелый удар, посланный Богом, глубоко поразил Уильмота и разбил все его надежды. Но, будучи религиозным человеком, он преклонился перед волей Божией и благодарил Бога за оставленное ему утешение в виде последней дочери.
Поселившись в своем родовом имении в Биркшайре, сэр Чарльз Уильмот с нетерпением и беспокойством ждал приезда дочери, которая стала теперь особенно дорога ему. Он сам следил за устройством помещения для нее, решив сделать его в восточном вкусе, к которому она привыкла. Все необходимые мелочи для удобства и развлечений десятилетней девочки были им предусмотрены.
Но Провидению угодно было подвергнуть сэра Чарльза еще более суровому испытанию. Время прибытия «Гроссвенора» давно уже прошло, а о нем ничего не было слышно. Неделя за неделей медленно проходили в страшном беспокойстве и сомнениях. Предполагали, что судно попало в руки врагов, но подтверждения этому не получалось. Наконец, сомнения разрешились страшным известием, что «Гроссвенор» потерпел крушение у восточных берегов Африки, и почти все пассажиры и команда погибли. Двое из спасшихся добрались до Лондона, и от них узнали подробности страшного бедствия.
От них же узнал и сэр Чарльз о том, что остался вполне одиноким. Он не надеялся пережить этого последнего страшного удара, и прошло немало времени, прежде чем он мог с искренней покорностью сказать: «Пусть будет, как Ты хочешь, а не так, как я».
Через несколько лет одинокий человек нашел близкое существо, на котором сосредоточил весь интерес своей печальной жизни. Это был его внук, Александр Уильмот, наследник титула и родового поместья, сын его племянника, убитого на войне. Сэр Чарльз привязался к мальчику, как к родному сыну.
Еще не улеглось горе о погибших жене и детях, когда неожиданно снова были разбужены тяжелые чувства в сердце несчастного отца. Мы застаем его после прочтения известия в газете о слухах, что многие пассажиры «Гроссвенора» избегли гибели.
Глубоко взволнованный сидел он с газетой в руках, когда в комнату вошел Александр Уильмот, красивый рослый человек двадцати двух лет. Он только что кончил курс в колледже и жил с дедушкой. Могучего сложения и развивший силу в атлетических упражнениях,
Александр славился как лучший гребец и игрок в крокет в Оксфорде. Кроме того, он страшно любил лошадей, охоту и был отличным стрелком. Характер у него был добрый, благородный, приветливый и откровенный. Все относились к нему с симпатией и особенно еще потому, что он никогда ни о ком не говорил дурно. Может быть, самым большим его недостатком было упорство, но и оно выражалось больше в желании побороть встречающиеся в жизни препятствия, хотя бы и с большим риском для себя.
— Ну, дядюшка, я победил его, — сказал Александр, входя в комнату, разгоряченный упражнениями.
— Кого ты победил, дитя мое? — спросил сэр Чарльз.
— Жеребенка. Я осадил его назад, и он теперь смирнее ягненка. Но я возился с ним, по крайней мере, два часа.
— Зачем подвергать себя такому риску, Александр? Ведь то же мог сделать и наездник, только с меньшей опасностью.
— Но не так скоро, дядя.
— Я не знал, что тебе так нужна была лошадь, что ты должен был торопиться. Мне кажется, их достаточно в конюшне.
— Конечно, дедушка, благодаря тебе, я не имею в этом недостатка, но просто мне нравится это возбуждение.
— Ты прав, Александр, если бы ты прожил так долго, как я, то находил бы больше удовольствия в покое и отдыхе, — возразил сэр Чарльз с удрученным видом.
— Милый дедушка, что-то расстроило вас, — сказал Александр, подходя к сэру Чарльзу и беря его за руку. — В чем дело?
— Да, Александр, я действительно расстроен и взволнован. Вот это известие в газете опять подняло во мне все самые тяжелые воспоминания.
Александр сел на стул и внимательно прочел указанный параграф в газете.
— Вы считаете основательным это сообщение, дедушка? — спросил он, возвращая газету.
— Это трудно сказать, дорогой мой, но во всяком случае, я не вижу тут ничего невозможного. Такие случаи бывали. Спасшиеся могли быть взяты в плен туземными дикарями. Можешь себе представить, что почувствовал я, когдаподумал, что моя бедная Элиза может быть женой или рабыней дикаря. Ее дети, милосердное небо! Мои внуки, может быть, растут невежественными идолопоклонниками. Это мучительные мысли, дитя мое, и я должен много молиться, чтобы прийти снова в равновесие и покориться воле Божией.
— Я ознакомился со всеми правительственными сообщениями о гибели судна, дорогой дед, и никогда не слыхал ничего похожего на это известие. Всеобщее предположение, что погибли почти все, может быть, погибли мучительной смертью, за исключением весьма немногих, которым удалось вернуться в Англию.
— Знаю, мой друг, что все так предполагали, но все-таки в донесениях было много противоречий, и нет ничего невероятного в том, что не все погибли из тех, кого считают погибшими. Если ты ничем не занят, то я расскажу тебе кое-какие подробности, на основании которых можно предполагать, что судьба многих пассажиров, и в том числе твоей тетки, Элизы, осталась неизвестной.
— Я с удовольствием буду слушать, дядюшка, если только воспоминания не слишком мучительны для вас.
— Я не буду останавливаться на них дольше, чем это необходимо. Конечно, воспоминания мучительны, но я должен рассказать тебе некоторые факты, чтобы узнать твое мнение. Ты помнишь, вероятно, что крушение «Гроссвенора» произошло у берега Кафрарии, к югу от Порта Наталя. Судно разбилось об скалу, но, вследствие внезапной перемены ветра — к счастью или к несчастью, не знаю — вся команда и все пассажиры (за исключением шестнадцати человек, которые достигли берега еще раньше по канату, и одного пьяного, оставленного на корабле), благополучно высадились на землю, даже маленькие дети, среди которых была моя бедная Елизавета.
Помолчав немного, сэр Чарльз продолжал:
— Пока они добирались до берега, прошел весь день. Туземцы-кафры, которые ловили все время обломки железа от корабля, ушли с берега, когда стемнело. Несчастные страдальцы развели огонь и, поймав приплывшие к берегу бочонки с кое-какими запасами, закусили и провели ночь на скалах. На следующее утро капитан предложил направиться к Капштадту, к голландским поселениям. Предложение было принято, несмотря на всю его безрассудность.
— Разве они могли поступить как-нибудь иначе?
— Весьма вероятно. Они знали, что находились в стране беззаконных дикарей. Капитан рассчитал, что они достигнут Капштадта в шестнадцать или семнадцать дней. Насколько его расчеты были верны, доказывает факт, что достигнувшие города были там только после ста семнадцати дней путешествия. Да если бы даже он и не ошибся в расстоянии, все равно путешествие по стране, населенной жестокими дикарями, путешествие с таким количеством беспомощных женщин и детей было безумием.
— Но что же им было делать?
— Заметь, Александр, что корабль разбился на небольшом расстоянии от берега и врезался в скалу, на которую налетел. Место было мелкое, и сообщение вполне возможно. Дикари удовольствовались тем, что было выброшено на берег, и ушли. Они могли свободно попасть на судно, запастись оружием и всем необходимым для жизни и для защиты от дикарей. Их было полтораста человек во время крушения судна, так что при оружии они могли совершенно обезопасить себя от нападения дикарей. Все плотники и кузнецы спаслись. Собрав материал от судна, они могли выстроить себе лодку, и тогда достигли бы города без всяких затруднений.
— Возможно, что этот план был бы разумнее. А что слышно было о капитане, спасся он потом или нет?
— Он был среди тех, которые пропали без вести. Но слушай дальше. В первый же день путешествия они получили предостережения на месте гибели судна. Дикари ограбили их и забросали камнями. Один голландец, бежавший из колонии в кафрскую землю после совершения нескольких убийств, догнал путешественников и указывал им на непрактичность их плана. Он говорил им о громадном количестве дикарей в стране, о широте и недоступности реки, о пустынных пространствах без воды и о диких зверях, которых они должны были встречать на пути. И все-таки они не убедились и шли к своей погибели.
— Не вернее ли будет предположить, что после такого страшного крушения большинство, особенно пассажиры, не решились на путешествие водой?
— Возможно и это. Но ведь благоразумнее всего было бы спросить их, — как иначе, как не водой, возможно попасть в Англию?
— Совершенно верно, дедушка. Продолжайте, пожалуйста…
— По известиям, полученным от вернувшихся моряков, не прошло недели, как на них напали толпы туземцев, которые во все время путешествия вредили им, как могли. На этот раз они решили, очевидно, перебить их. Но путешественники так удачно отразили нападение, что разогнали всех дикарей, причем никто не был серьезно ранен. Через несколько дней провизия у них вышла, моряки начали роптать и решили спасать себя, не заботясь о женщинах и детях. В конце концов, отделилось сорок три человека, которые оставили капитана со всеми пассажирами — мужчинами, женщинами и детьми на произвол судьбы.
— Какая жестокость!
— Да! Но чувство самосохранения первый закон природы, и трудно надеяться, чтобы человек, особенно не подчиняющийся влиянию религии, способен был на самопожертвование и рисковал своей жизнью для облегчения страданий других. Главной причиной разделения была невозможность достать пропитание на такое количество людей. Отделившаяся партия в сорок три человека встретила на своем пути самые ужасные затруднения. Они шли по берегу моря и питались только устрицами, которые находили на скалах. Потом им приходилось переправляться через реки в версту или две шириной. Они не могли спать, потому что дикие звери постоянно шныряли вокруг них, и, в конце концов, они ужасно страдали от недостатка воды. Они снова разделились и бродили под палящими лучами солнца, не зная сами, куда идут, без одежды и пищи и один за другим отставали от товарищей, чтобы умереть или быть растерзанными дикими зверями. Наконец, они дошли до такой крайности, что решили бросить жребий, кто должен пожертвовать собой для поддержания жизни остальных. Они возвращались назад, чтобы искать трупы погибших товарищей и питаться ими. Наконец, трое ли четверо, полуумирающие с голода и дошедшие до полного изнеможения, добрели до колонии, где встретили радушный прием.
— Вы рассказали, дедушка, о первой партии, а что же сделалось с другой, которая шла с капитаном?
— О ней ничего не было слышно, судьба ее до сих пор неизвестна. Все были уверены, что они погибли.
Если столько перетерпели моряки, то что же должны были испытать при таких обстоятельствах беспомощные женщины и дети? Но через несколько лет прошел слух, что они спаслись и остались жить среди дикарей. Француз Ле-Вальян первый сообщил это, но никто не поверил ему. Однако, его сообщение несколько раз подтверждалось потом другими путешественниками. И теперь опять известие в газете заставляет, наконец, подумать о достоверности прежних сведений. Я не могу отделаться от мысли, что моя несчастная дочь осталась жива и выросла в полном неверии и невежестве среди дикарей.
— Но, дедушка, если даже допустить мысль, что моя тетя жива, то нужно вспомнить и то, что она не была уже так мала в то время, чтобы забыть все, чему ее учили.
— Может быть, только условия, в которых она находилась, были так ужасны, что скорее всего нужно ожидать, что она не пережила их. Но обрати внимание, что в газете говорится о потомках, потерпевших крушение на «Гроссвеноре». Может быть, мои внуки растут идолопоклонниками и дикарями. Когда я подумаю об этом, то мне кажется, что было бы лучше, если бы моя Елизавета не перенесла страданий и умерла в детстве. Но, впрочем, на все воля Божия. А теперь оставь меня, Александр, мне лучше побыть одному.
Александр с чувством глубокого почтения и сочувствия пожал руку дедушки и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.
ГЛАВА II
Размышления Александра. Его план. Сэр Чарльз противится ему. Согласие против воли. Отъезд Александра.
Разговор с дедушкой произвел сильное впечатление на Александра Уильмота и заставил его провести бессонную ночь. Крушение «Гроссвенора» было задолго до его рождения, и он смутно помнил рассказы о нем, которые слышал в детстве, и знал, что кто-то из его родных был среди погибших пассажиров этого корабля. В то время эти рассказы производили на него сильное впечатление, но потом он почти забыл о них. Дедушка никогда не говорил с ним об этом, потому что Александр забыл также и то, что на корабле была единственная дочь сэра Чарльза.
Александр был очень привязан к старику, не говоря уже о благодарности, которую он не мог не чувствовать к человеку, который сделал для него так много и относился к нему с такой добротой. Не больше недели тому назад он выразил желание предпринять путешествие на континент, и сэр Чарльз дал тотчас же свое согласие и предложил ему употребить на путешествие не меньше двух лет. И только, обсуждая окончательно план поездки, он заметил вскользь, что его старость и слабое здоровье заставляют его думать о том, что они могут не увидаться больше на этом свете. Это замечание очень огорчило Александра, и он уже начал раскаиваться, что не подумал о дедушке, а заботился только о собственном удовольствии.
Сегодняшний разговор навел его на новые мысли, Он живо представил себе всю муку и беспокойство, которые должен был переживать несчастный старик, ничего не знающий в течение стольких лет о судьбе своей дочери. И как успокоился бы он, если бы хоть на краю могилы узнал правду и мог бы сказать: «Ныне отпущаеши раба Твоего с миром». И почему бы он, Александр, не мог доставить горячо любимому деду это успокоение? Вместо путешествия на континент для собственного удовольствия, он мог бы употребить эти два года на собирание сведений в Африке о злополучных пассажирах погибшего судна. И путешествие в Африку со всеми приключениями и опасностями и для такой цели улыбалось все больше и больше мужественному юноше. Он уснул только после того, как окончательно решил на другой же день просить согласия сэра Чарльза. Во сне он уже охотился на слонов, убивал диких зверей и сражался с дикарями Африки. Утром его решение нисколько не ослабело, и тотчас же после завтрака он начал разговор с сэром Чарльзом.
— Дорогой дедушка, — сказал он, — вы позволила мне пропутешествовать два года по континенту.
— Да, Александр, я нахожу вполне понятным в твои годы желание повидать свет и не беру назад своего согласия. Когда думаешь ты ехать?
— Это будет зависеть от обстоятельств. Но я хотел бы предварительно посоветоваться с вами хорошенько. По правде сказать, я не думаю, чтобы путешествие по цивилизованным странам, подобным нашей родине, могло дать мне особенно много новых впечатлений.
— В этом я тоже не могу не согласиться с тобой. В настоящее время, когда цивилизация стоит так высоко, нет особенной разницы в жизни и обычаях культурных наций. Но страны, где процветала древняя культура, и где сохранились еще остатки ее, все еще представляют большой интерес. И все-таки путешествие может дать тебе полезные впечатления.
— Очень может быть, дедушка, но только я думаю, что успею еще поездить по континенту, когда буду старше и опытнее. Тогда наверное путешествие принесет мне больше пользы.
— Что случилось, Александр? Почему ты вздумал вдруг оставаться в Англии? Если ты делаешь это для меня, то, конечно, мне остается только благодарить тебя за твою жертву.
— Если вы хотите, дедушка, я без сомнения останусь в Англии. Но у меня явилась мысль заменить путешествие по континенту другим, о котором я и хотел посоветоваться с вами.
— Куда же ты собираешься ехать? В Соединенные Штаты или в Южную Америку?
— Нет, нет. Я предполагаю сделать путешествие еще более интересное. Я думаю ехать в Африку — высадиться на мысе Доброй Надежды и оттуда проехать по направлению к северу, где, может быть, мне удастся собрать сведения о вопросе, который вас так беспокоит и мучает.
Сэр Чарльз молчал некоторое время, опустив голову на руки.
— Нет, — сказал он наконец, — на это я не могу согласиться, дорогой мой мальчик. Опасность слишком велика, ты не должен рисковать своей жизнью. Это очень благородное желание, но я не могу допустить, чтобы ты исполнил его.
— Я уверен, дедушка, что, если вы поразмыслите немного, то измените свое мнение. Что же касается опасности, то какая же может быть опасность там, где живут миссионеры и остаются целы и невредимы среди тех же дикарей, которые отнеслись когда-то так враждебно к пассажирам «Гроссвенора»? Там, где в то время была пустыня, живут теперь европейцы, которые не перестают переселяться туда с тех пор, как мыс попал под британское владычество. Усердие тех, которые храбро проповедуют идолопоклонникам слово Божие, произвело громадные перемены в стране, и я думаю, что посещение Африки будет столь же безопасно, как посещение Неаполя. Времени же, я надеюсь, потратить меньше двух лет, которые я хотел провести на континенте.
— Но, если что-нибудь случится с тобой, я никогда не прощу себе, и последние дни моей жизни будут окончательно отравлены горем.
— Дорогой дедушка, наша жизнь в руках Бога, и как часто, убегая от опасности, мы попадаем в нее. Кто из нас может предохранить себя от какой-нибудь несчастной случайности? Смерть может настигнуть меня так же и здесь дома, как во время путешествия по чужим странам. Конечно, будут и затруднения и опасности, но ведь я буду подготовлен к ним и потому сумею справиться с ними. Не отказывайте мне, дядюшка, в вашем согласии. Я все уж обдумал и буду очень несчастлив, если мне не удастся попытаться собрать сведения, которые могли бы успокоить вас. Путешествие принесет пользу мне и вам. Не отказывайте мне, прошу вас.
— Ты добрый и благородный мальчик, Александр, и потому мне еще тяжелее согласиться на твою просьбу. Дай мне подумать, отложим решение, хотя бы до завтра.
Но и на следующий день Александр не мог еще добиться согласия сэра Чарльза. Он перебрал из библиотеки все современные описания Южной Африки и старался убедить деда, ссылаясь на мнения различных известных путешественников. Наконец, сэр Чарльз хотя и неохотно, но согласился с его доводами и разрешил ехать. Между тем прочитанные Александром книги произвели на него большое впечатление и усилили его желание осуществить, как можно скорее, задуманное путешествие. Сначала он решился на него из чувства благодарности и сочувствия к деду, но теперь он стремился ехать и для самого себя. Рассказы о битвах с дикими зверями, о всевозможных рискованных приключениях и предприятиях совершенно вскружили ему голову и взбудоражили его воображение. Он торопил с решением сэра Чарльза, говоря, что чем скорее он уедет, тем скорее вернется на родину. Этот последний аргумент был самым действительным, и Александр, не откладывая, принялся за сборы.
Торговое судно, выбранное для путешествия, отправлялось к мысу через шесть недель после решения вопроса.
— Да благословит и сохранит вас Бог до моего возвращения, дедушка, — сказал Александр, обнимая старика.
— Пусть Господь сохранит и тебя, мой дорогой мальчик, и допустит вернуться раньше моей смерти, чтобы закрыть мне глаза, — сказал растроганный сэр Чарльз.
До ночи Александр приехал в Лондон и оттуда поспешил в Портсмут, чтобы сесть на корабль. На следующий день «Сюрприз» снялся с якоря и быстро поплыл, распустив паруса по каналу.
Разговор с дедушкой произвел сильное впечатление на Александра Уильмота и заставил его провести бессонную ночь. Крушение «Гроссвенора» было задолго до его рождения, и он смутно помнил рассказы о нем, которые слышал в детстве, и знал, что кто-то из его родных был среди погибших пассажиров этого корабля. В то время эти рассказы производили на него сильное впечатление, но потом он почти забыл о них. Дедушка никогда не говорил с ним об этом, потому что Александр забыл также и то, что на корабле была единственная дочь сэра Чарльза.
Александр был очень привязан к старику, не говоря уже о благодарности, которую он не мог не чувствовать к человеку, который сделал для него так много и относился к нему с такой добротой. Не больше недели тому назад он выразил желание предпринять путешествие на континент, и сэр Чарльз дал тотчас же свое согласие и предложил ему употребить на путешествие не меньше двух лет. И только, обсуждая окончательно план поездки, он заметил вскользь, что его старость и слабое здоровье заставляют его думать о том, что они могут не увидаться больше на этом свете. Это замечание очень огорчило Александра, и он уже начал раскаиваться, что не подумал о дедушке, а заботился только о собственном удовольствии.
Сегодняшний разговор навел его на новые мысли, Он живо представил себе всю муку и беспокойство, которые должен был переживать несчастный старик, ничего не знающий в течение стольких лет о судьбе своей дочери. И как успокоился бы он, если бы хоть на краю могилы узнал правду и мог бы сказать: «Ныне отпущаеши раба Твоего с миром». И почему бы он, Александр, не мог доставить горячо любимому деду это успокоение? Вместо путешествия на континент для собственного удовольствия, он мог бы употребить эти два года на собирание сведений в Африке о злополучных пассажирах погибшего судна. И путешествие в Африку со всеми приключениями и опасностями и для такой цели улыбалось все больше и больше мужественному юноше. Он уснул только после того, как окончательно решил на другой же день просить согласия сэра Чарльза. Во сне он уже охотился на слонов, убивал диких зверей и сражался с дикарями Африки. Утром его решение нисколько не ослабело, и тотчас же после завтрака он начал разговор с сэром Чарльзом.
— Дорогой дедушка, — сказал он, — вы позволила мне пропутешествовать два года по континенту.
— Да, Александр, я нахожу вполне понятным в твои годы желание повидать свет и не беру назад своего согласия. Когда думаешь ты ехать?
— Это будет зависеть от обстоятельств. Но я хотел бы предварительно посоветоваться с вами хорошенько. По правде сказать, я не думаю, чтобы путешествие по цивилизованным странам, подобным нашей родине, могло дать мне особенно много новых впечатлений.
— В этом я тоже не могу не согласиться с тобой. В настоящее время, когда цивилизация стоит так высоко, нет особенной разницы в жизни и обычаях культурных наций. Но страны, где процветала древняя культура, и где сохранились еще остатки ее, все еще представляют большой интерес. И все-таки путешествие может дать тебе полезные впечатления.
— Очень может быть, дедушка, но только я думаю, что успею еще поездить по континенту, когда буду старше и опытнее. Тогда наверное путешествие принесет мне больше пользы.
— Что случилось, Александр? Почему ты вздумал вдруг оставаться в Англии? Если ты делаешь это для меня, то, конечно, мне остается только благодарить тебя за твою жертву.
— Если вы хотите, дедушка, я без сомнения останусь в Англии. Но у меня явилась мысль заменить путешествие по континенту другим, о котором я и хотел посоветоваться с вами.
— Куда же ты собираешься ехать? В Соединенные Штаты или в Южную Америку?
— Нет, нет. Я предполагаю сделать путешествие еще более интересное. Я думаю ехать в Африку — высадиться на мысе Доброй Надежды и оттуда проехать по направлению к северу, где, может быть, мне удастся собрать сведения о вопросе, который вас так беспокоит и мучает.
Сэр Чарльз молчал некоторое время, опустив голову на руки.
— Нет, — сказал он наконец, — на это я не могу согласиться, дорогой мой мальчик. Опасность слишком велика, ты не должен рисковать своей жизнью. Это очень благородное желание, но я не могу допустить, чтобы ты исполнил его.
— Я уверен, дедушка, что, если вы поразмыслите немного, то измените свое мнение. Что же касается опасности, то какая же может быть опасность там, где живут миссионеры и остаются целы и невредимы среди тех же дикарей, которые отнеслись когда-то так враждебно к пассажирам «Гроссвенора»? Там, где в то время была пустыня, живут теперь европейцы, которые не перестают переселяться туда с тех пор, как мыс попал под британское владычество. Усердие тех, которые храбро проповедуют идолопоклонникам слово Божие, произвело громадные перемены в стране, и я думаю, что посещение Африки будет столь же безопасно, как посещение Неаполя. Времени же, я надеюсь, потратить меньше двух лет, которые я хотел провести на континенте.
— Но, если что-нибудь случится с тобой, я никогда не прощу себе, и последние дни моей жизни будут окончательно отравлены горем.
— Дорогой дедушка, наша жизнь в руках Бога, и как часто, убегая от опасности, мы попадаем в нее. Кто из нас может предохранить себя от какой-нибудь несчастной случайности? Смерть может настигнуть меня так же и здесь дома, как во время путешествия по чужим странам. Конечно, будут и затруднения и опасности, но ведь я буду подготовлен к ним и потому сумею справиться с ними. Не отказывайте мне, дядюшка, в вашем согласии. Я все уж обдумал и буду очень несчастлив, если мне не удастся попытаться собрать сведения, которые могли бы успокоить вас. Путешествие принесет пользу мне и вам. Не отказывайте мне, прошу вас.
— Ты добрый и благородный мальчик, Александр, и потому мне еще тяжелее согласиться на твою просьбу. Дай мне подумать, отложим решение, хотя бы до завтра.
Но и на следующий день Александр не мог еще добиться согласия сэра Чарльза. Он перебрал из библиотеки все современные описания Южной Африки и старался убедить деда, ссылаясь на мнения различных известных путешественников. Наконец, сэр Чарльз хотя и неохотно, но согласился с его доводами и разрешил ехать. Между тем прочитанные Александром книги произвели на него большое впечатление и усилили его желание осуществить, как можно скорее, задуманное путешествие. Сначала он решился на него из чувства благодарности и сочувствия к деду, но теперь он стремился ехать и для самого себя. Рассказы о битвах с дикими зверями, о всевозможных рискованных приключениях и предприятиях совершенно вскружили ему голову и взбудоражили его воображение. Он торопил с решением сэра Чарльза, говоря, что чем скорее он уедет, тем скорее вернется на родину. Этот последний аргумент был самым действительным, и Александр, не откладывая, принялся за сборы.
Торговое судно, выбранное для путешествия, отправлялось к мысу через шесть недель после решения вопроса.
— Да благословит и сохранит вас Бог до моего возвращения, дедушка, — сказал Александр, обнимая старика.
— Пусть Господь сохранит и тебя, мой дорогой мальчик, и допустит вернуться раньше моей смерти, чтобы закрыть мне глаза, — сказал растроганный сэр Чарльз.
До ночи Александр приехал в Лондон и оттуда поспешил в Портсмут, чтобы сесть на корабль. На следующий день «Сюрприз» снялся с якоря и быстро поплыл, распустив паруса по каналу.
ГЛАВА III
Грусть Александра. Находит друга. М-р Ферборн. Пассажиры. М-р Ферборн рассказывает о готтентотах и отношении к нимголландцев.
Лицо Александра делалось все грустнее и грустнее по мере того, как корабль удалялся от родных берегов. Он оставался на корме судна и не отводил глаз от берега, очертания которого были уже едва видны. Нетрудно угадать его мысли. Увидит ли он снова этот берег? Вернется ли он когда-нибудь, или его прах останется непогребенным и развеется по пустыням Африки? Найдет ли он, если вернется, своего старого деда, или тот будет лежать уже в могиле? Все зависит от милости Бога. Да будет воля Его.
Отвернувшись в сторону, когда земля исчезла из глаз, Александр увидал рядом с собой молодого человека, погруженного, по-видимому, в такие же размышления. Александр задел его локтем, извинился, и с этого начался разговор.
— Я уверен, сэр, — сказал незнакомец, высокий, худощавый брюнет слабого телосложения, — я уверен, что мы оба думаем одно и то же, покидая родную страну. И наши чувства и мысли понятны всякому. Даже животное привыкает к месту и не скоро осваивается с новым.
— Совершенно верно, сэр, — возразил Александр, — но у животных создается привязанность именно только к месту, у людей же, мне кажется, играют роль чувства более возвышенные и благородные.
— Иначе не может и быть, так как человек существо несравненно более одаренное, чем животное. Вы, вероятно, не в первый раз путешествуете? — продолжал незнакомец.
— Именно в первый, — ответил Александр. — Я до вчерашнего дня не покидал Англии и не ездил на корабле.
— Я никогда не сказал бы этого, — возразил собеседник. — Все пассажиры уже страдают морской болезнью, и только мы с вами остаемся на палубе. Потому я и считал вас привычным путешественником.
— Вчера вечером у меня было легкое головокружение, но сегодня с утра я чувствую себя прекрасно. Ведь не все подвержены морской болезни.
— Очень немногие составляют исключение, и вы можете считать себя счастливцем, потому что я по опыту знаю, какая это неприятная болезнь. Однако, скоро завтрак. Думаете вы что-нибудь закусить?
— Чашку кофе выпью с удовольствием, — возразил Александр, — но есть мне не хочется. Что это за птица летает над водой?
— Мы, натуралисты, называем ее procellarius, но обыкновенно ее зовут буревестником. Ее присутствие означает плохую погоду.
— Много пассажиров на корабле?
— Нет, девять или десять. Капитан считает, что это очень мало, и уже жаловался на неудачное плаванье. Среди пассажиров есть один господин, который живет в колонии на мысе и теперь возвращается туда. Я разговаривал с ним. Кажется, очень интеллигентный человек. Но вот и лакей пришел звать нас завтракать.
Господина, разговаривающего с Александром, звали Суинтон. Он был натуралист, как сам уже сказал, и богатый человек, употребляющий свои доходы на жизнь и любимые занятия. Он ехал теперь на мыс Доброй Надежды с целью изучения местной природы и ее произведений.
Прежде чем судно прибыло на остров Мадейру, где остановилось на три дня, чтобы запастись вином и свежей провизией, Александр и Суинтон были уже друзьями. Из деликатности они не спрашивали друг друга о цели путешествия того и другого.
Как мы уже упоминали, среди пассажиров был один из постоянных жителей Капштадта, занимавший там очень выгодное положение. Это был пожилой человек лет шестидесяти, очень приятного и располагающего вида. Случилось, что у Александра среди данных ему рекомендательных писем было одно, адресованное и м-ру Ферборну — так звали пожилого господина. Нечего и говорить, что вручив ему письмо, Александр не замедлил сообщить ему о цели своей поездки в Африку.
Другие пассажиры были — три молодые леди, отправлявшиеся к своим друзьям в Индию и пожилая леди, с двумя молоденькими дочерьми, ехавшая к мужу, который был полковником в Бенгальской армии. Все они были очень живые и веселые, так что общество в кают-компании «Сюрприза» составилось очень приятное. Настроение стало совсем хорошим, когда, по отплытии от Мадейры, установилась прекрасная тихая погода.
Над четырехугольной палубой и кормой протянули парусину, вынесли наверх стулья, и большую часть дня пассажиры проводили здесь.
— Вы много лет провели на Капе, м-р Ферборн? — спросил Александр во время одной из бесед.
— Да. Я был взят в плен на обратном пути из Индии и оставался в Капштадте, пока он был в руках Голландии. Затем меня хотели выслать в Голландию в качестве пленника, и я был на корабле, когда англичане атаковали голландцев. Пока мысом владели англичане, я занимал там очень видное положение, так как давно жил в стране и хорошо знал ее. Затем голландцы снова отобрали Кап, и я вернулся домой. По вторичном занятии Капштадта англичанами, мне было предложено прежнее место, и с тех пор я жил там почти безвыездно.
Лицо Александра делалось все грустнее и грустнее по мере того, как корабль удалялся от родных берегов. Он оставался на корме судна и не отводил глаз от берега, очертания которого были уже едва видны. Нетрудно угадать его мысли. Увидит ли он снова этот берег? Вернется ли он когда-нибудь, или его прах останется непогребенным и развеется по пустыням Африки? Найдет ли он, если вернется, своего старого деда, или тот будет лежать уже в могиле? Все зависит от милости Бога. Да будет воля Его.
Отвернувшись в сторону, когда земля исчезла из глаз, Александр увидал рядом с собой молодого человека, погруженного, по-видимому, в такие же размышления. Александр задел его локтем, извинился, и с этого начался разговор.
— Я уверен, сэр, — сказал незнакомец, высокий, худощавый брюнет слабого телосложения, — я уверен, что мы оба думаем одно и то же, покидая родную страну. И наши чувства и мысли понятны всякому. Даже животное привыкает к месту и не скоро осваивается с новым.
— Совершенно верно, сэр, — возразил Александр, — но у животных создается привязанность именно только к месту, у людей же, мне кажется, играют роль чувства более возвышенные и благородные.
— Иначе не может и быть, так как человек существо несравненно более одаренное, чем животное. Вы, вероятно, не в первый раз путешествуете? — продолжал незнакомец.
— Именно в первый, — ответил Александр. — Я до вчерашнего дня не покидал Англии и не ездил на корабле.
— Я никогда не сказал бы этого, — возразил собеседник. — Все пассажиры уже страдают морской болезнью, и только мы с вами остаемся на палубе. Потому я и считал вас привычным путешественником.
— Вчера вечером у меня было легкое головокружение, но сегодня с утра я чувствую себя прекрасно. Ведь не все подвержены морской болезни.
— Очень немногие составляют исключение, и вы можете считать себя счастливцем, потому что я по опыту знаю, какая это неприятная болезнь. Однако, скоро завтрак. Думаете вы что-нибудь закусить?
— Чашку кофе выпью с удовольствием, — возразил Александр, — но есть мне не хочется. Что это за птица летает над водой?
— Мы, натуралисты, называем ее procellarius, но обыкновенно ее зовут буревестником. Ее присутствие означает плохую погоду.
— Много пассажиров на корабле?
— Нет, девять или десять. Капитан считает, что это очень мало, и уже жаловался на неудачное плаванье. Среди пассажиров есть один господин, который живет в колонии на мысе и теперь возвращается туда. Я разговаривал с ним. Кажется, очень интеллигентный человек. Но вот и лакей пришел звать нас завтракать.
Господина, разговаривающего с Александром, звали Суинтон. Он был натуралист, как сам уже сказал, и богатый человек, употребляющий свои доходы на жизнь и любимые занятия. Он ехал теперь на мыс Доброй Надежды с целью изучения местной природы и ее произведений.
Прежде чем судно прибыло на остров Мадейру, где остановилось на три дня, чтобы запастись вином и свежей провизией, Александр и Суинтон были уже друзьями. Из деликатности они не спрашивали друг друга о цели путешествия того и другого.
Как мы уже упоминали, среди пассажиров был один из постоянных жителей Капштадта, занимавший там очень выгодное положение. Это был пожилой человек лет шестидесяти, очень приятного и располагающего вида. Случилось, что у Александра среди данных ему рекомендательных писем было одно, адресованное и м-ру Ферборну — так звали пожилого господина. Нечего и говорить, что вручив ему письмо, Александр не замедлил сообщить ему о цели своей поездки в Африку.
Другие пассажиры были — три молодые леди, отправлявшиеся к своим друзьям в Индию и пожилая леди, с двумя молоденькими дочерьми, ехавшая к мужу, который был полковником в Бенгальской армии. Все они были очень живые и веселые, так что общество в кают-компании «Сюрприза» составилось очень приятное. Настроение стало совсем хорошим, когда, по отплытии от Мадейры, установилась прекрасная тихая погода.
Над четырехугольной палубой и кормой протянули парусину, вынесли наверх стулья, и большую часть дня пассажиры проводили здесь.
— Вы много лет провели на Капе, м-р Ферборн? — спросил Александр во время одной из бесед.
— Да. Я был взят в плен на обратном пути из Индии и оставался в Капштадте, пока он был в руках Голландии. Затем меня хотели выслать в Голландию в качестве пленника, и я был на корабле, когда англичане атаковали голландцев. Пока мысом владели англичане, я занимал там очень видное положение, так как давно жил в стране и хорошо знал ее. Затем голландцы снова отобрали Кап, и я вернулся домой. По вторичном занятии Капштадта англичанами, мне было предложено прежнее место, и с тех пор я жил там почти безвыездно.