Марш Найо. Маэстро, вы убийца!

   Френсис Ормерин — худощавый и щуплый француз — работал, в основном, углём и акварелью. Его рисунки обнажённой натуры поражали изяществом линий и поразительно утончённым вкусом. Нервный и дёрганый, Ормерин был подвержен приступам чёрной меланхолии и нередко хандрил. Из-за несварения желудка — считала Трой.
   И наконец — Гарсия — никто почему-то не помнил, что его зовут Вольф. На его бледных и впалых щеках всегда темнела десятидневная щетина, по непонятным причинам не превращавшаяся в бороду; ходил он неизменно в засаленных серых брюках, выцветшей рубашке и совершенно немыслимом плаще. Буйные темно-русые волосы, которых никогда не касалась расчёска, тёмные дерзкие глаза, поразительно красивые руки и полная бесцеремонность — вот весь Гарсия. Два года назад он нагрянул без приглашения в лондонскую студию Трой. Вместо визитной карточки он протянул ей собственный бюст в глине, завёрнутый в мокрую и грязную рубашку. Протиснувшись мимо художницы в прихожую, он прошагал в студию, развернул бюст и молча водрузил его на стол. Потом они стояли рядом с Трой и долго разглядывали глиняную голову. Трой спросила, как его зовут и что он хочет. «Гарсия», — буркнул молодой человек. Хотел он лепить с натуры, но в карманах всегда гулял ветер. Трой высказала замечания насчёт его работы, дала ему двадцать фунтов и — с тех пор так толком и не могла избавиться от назойливого скульптора. Время от времени, порой — крайне не вовремя, он появлялся у неё в студии, причём всегда приносил новую работу. Выразить себя ему удавалось только в глине, а все остальное выходило маловразумительным. Зато глиняные скульптуры неизменно вызывали всеобщий восторг. Ходил Гарсия вечно немытый, всклокоченный, был начисто лишён каких бы то ни было комплексов и не интересовался ничем, кроме своей работы. Трой всегда старалась хоть как-то помочь ему и мало-помалу о творениях молодого скульптора заговорили. Гарсия начал работать в камне. Его попросили показать несколько работ на выставке группы «Возрождённый Феникс» и стали подкидывать кое-какие заказы. Денег у него было всегда — кот наплакал, и многие люди от него сторонились, хотя некоторые женщины находили его необыкновенно привлекательным, чем Гарсия совершенно беззастенчиво пользовался.
   Уложив натурщицу в нужную позу, Трой подошла к Гарсии. Остальные пока расставляли мольберты и устраивались поудобнее. Трой остановилась и стала рассматривать «Комедию и Трагедию» — глиняную модель скульптурной композиции, заказанной Гарсии для нового театра в Вестминстере. Гарсия установил скульптуру на высоком постаменте с четырьмя колёсами, возле южного окна. Обе женские фигуры вздымались из цилиндрического основания. Комедия — полностью обнажённая, а Трагедия — в аляповатой мантии. Маски они держали в руках над головой. По композиции подразумевалось, что эти фигуры представляют собой языки пламени. Формы были упрощены до предела. На лице Комедии застыло угрюмое выражение, тогда как Трагедия ехидно ухмылялась.
   Гарсия с недовольной физиономией стоял рядом, ожидая, что скажет Трой.
   — Что ж, — произнесла она. — Мне нравится.
   — Я думал, что нужно… — Он замолк, изобразив руками шлейф, которым собрался прикрыть ноги Комедии.
   — По-моему, не стоит, — сказала Трой. — Это нарушит общий настрой. Впрочем, я в этом не специалист. Я ведь — художница. А почему, кстати, если я смею спросить, вы решили устроиться в моей студии?
   — Я решил, что вы не станете возражать. — Говоря, Гарсия глотал отдельные звуки, а произношение немного напоминало кокни. — Через две недели я уже смотаю удочки. Нужно же мне было где-то поработать.
   — Да, так вы и написали в своей необычной записке. Вы опять без гроша?
   — Да.
   — А куда вы переедете через две недели?
   — В Лондон. Мне предоставляют комнату.
   — Где?
   — Где-то в Ист-Энде, кажется. В помещении бывшего склада. Один знакомый парень уговорил владельца впустить меня туда. Он даст мне адрес. Я съезжу на недельку отдохнуть куда-нибудь, а потом примусь за скульптуру.
   — Кто заплатит за камень?
   — Мне пообещали хороший аванс.
   — Понятно. Что ж, будем надеяться, что всё это у вас выгорит. Теперь послушайте меня внимательно, Гарсия. — Трой оглянулась по сторонам и понизила голос. — Пока вы живёте и работаете в моей студии, вы должны вести себя прилично. Вы понимаете, что я имею в виду?
   — Нет.
   — Прекрасно понимаете. Никаких ваших привычных шалостей с женщинами я не потерплю. Вы все время сидите совсем рядом с Соней. Вы с ней вместе живёте?
   — Когда хочется кушать — нужно кушать, — философски изрёк Гарсия.
   — У меня здесь не ресторан, зарубите это себе на носу, пожалуйста. Хорошо? Я видела, как вчера вы пытались заигрывать с Сиклифф. Этого я тоже не потерплю. В Татлерз-энде не должно быть никаких псевдобогемных штучек, никакой свободной любви или даже обычного флирта. Это шокирует прислугу, да и вообще неприятно. Договорились?
   — Угу, — ухмыльнулся Гарсия.
   — Поза изменилась, — раздался голос Кэтти Босток из центра студии.
   — Да, эт-та точно, — поддакнул Уотт Хэчетт. Остальные художники устремили на него неодобрительные взгляды. Австралийский акцент сиднейца был настолько выражен, что эффект получался почти комичный. Некоторые даже подозревали, что Хэчетт нарочно валяет дурака. В школе Трой было принято, что новички раскрывают рот лишь тогда, когда к ним обращаются. Уотт об этом не знал и Трой, которая люто ненавидела ссоры, всерьёз беспокоилась по этому поводу. Простодушию Хэчетта можно было позавидовать. Оно же порой делало его совершенно невыносимым. Трой подошла к мольберту Кэтти, посмотрела на чёткий рисунок и перевела взгляд на натурщицу. Затем прошагала к подиуму и опустила правое плечо Сони в прежнее положение.
   — Лежи вот так, Соня.
   — Поза — ну совершенно кошмарная, мисс Трой.
   — Ничего, продержись ещё немного.
   Трой принялась расхаживать по студии, проверяя, как идут дела у её учеников. Начала она с Ормерина, расположившегося на левом фланге.
   — По-моему, чуть скованно, — сказала она, немного помолчав.
   — Она ни секунды не лежит спокойно, — пожаловался француз. — Настоящая егоза. То дрыгнет ногой, то поводит плечами. Невозможно работать — совершенно невозможно.
   — Начните заново. Сейчас она лежит правильно. Зарисуйте как есть. У вас получится, вот увидите.
   — Последние три месяца были для меня сущей пыткой, — признался Ормерин. От малакенского сюрреализма меня выворачивало наизнанку. Хоть я его и не признавал, но, будучи в их школе, не мог не попробовать. Из-за этого я к вам и вернулся. В голове у меня полный бедлам.
   — Начните с самого простого. А о стиле не беспокойтесь — он не пропадёт. Возьмите новый подрамник и набросайте эскиз.
   Переместившись к Вальме Сиклифф, Трой залюбовалась свободным полётом и изяществом линий рисунка художницы. Сиклифф тем временем отступила к Ормерину и сзади тронула его за плечо. Француз обернулся и зашептал ей на ухо.
   — Я понимаю по-французски, — как бы невзначай обронила Трой, не отрываясь от рисунка. — Что ж, Сиклифф — очень хорошо. Вы специально удлинили ноги?
   — Да, я её такой воспринимаю. Вытянутой и угловатой. Говорят, многие художники изображают людей похожими на себя — это правда?
   — Неужели? — вскинула брови Трой. — Я бы никому такого не посоветовала.
   Она подошла к Кэтти и, высказав пару мелких замечаний, приблизилась к Уотту Хэчетту. Австралиец уже покрывал холст краской, готовя фон.
   — Мне казалось, вы обычно начинали не с этого, — не сдержала удивления Трой.
   — Угы, вы правы, — благодушно закивал Хэчетт. — Но мне вдруг втемяшилось в тыкву, что надо попробовать.
   — Не потому ли, случайно, что вы подметили, как работает мисс Босток? — не без лукавинки поинтересовалась Трой.
   Хэчетт улыбнулся, но смолчал, смущённо переминаясь с ноги на ногу.
   — Я бы всё-таки советовала вам не отходить от своей манеры, — сказала Трой. — Как-никак, вы ещё начинающий живописец. Кстати, как по-вашему, эта ступня у вас получилась слишком большой или слишком маленькой?
   — Слишком маленькой.
   — А вот это место нужно вытянуть или расширить?
   — Вытянуть.
   — Вот так и сделайте.
   — Угы, буу зделано, мисс Трой. А как вы думаете — этот цвет подойдёт? — спросил Хэчетт, почтительно взирая на неё снизу вверх. — Или — нет? — В его устах последнее слово прозвучало как «ню-ют».
   — Цвет-то хороший, но я бы на вашем месте не стала раскрашивать холст, не закончив с рисунком. Исправьте рисунок.
   — Угы — но только она все время елозит и извивается. Как червяк на крючке. Посмотрите, куда плечо заехало! Видите?
   — Изменилась поза? — спросила Трой, обращаясь ко все сразу.
   — Ню-ют! — с ехидной мстительностью протянула Соня.
   — Полностью изменилась, — вспыхнул Хэчетт. — Поспорим на всё, что угодно…
   — Минутку, — остановила его Трой.
   — Да, она немного подвинулась, — подтвердила Кэтти Босток.
   Трой вздохнула.
   — Перерыв! — возвестила она. — Нет, постойте-ка…
   Она вытащила их кармана рабочего халата кусочек мела и обвела им силуэт Сони во всех местах, где обнажённое тело натурщицы соприкасалось с помостом.
   — Вот теперь можешь встать.
   Соня, всем видом выражая недовольство, сползла с подмостков и натянула кимоно. Трой расправила складки небесно-голубой драпировки.
   — Её придётся всякий раз укладывать заново, — сказала она.
   — Все точь-в-точь, как в моем средневековом романе, — заметил Малмсли.
   — А что — этот план мне кажется вполне осуществимым, — загорелась Вальма Сиклифф. — Может, попробуем? В чулане есть вполне подходящий китайский кинжал. Можно его взять, мисс Трой?
   — Пожалуйста, если хотите, — кивнула Трой.
   — Да ладно, может не стоит, — лениво протянул Малмсли, вставая.
   — Где он, мисс Сиклифф? — оживлённо спросил Хэчетт.
   — В чулане, на верхней полке.
   Австралиец нырнул в чулан, расположенный возле окна, и минуту спустя появился, держа в руке угрожающего вида кинжал — тонкий и длинный. Хэчетт подошёл к столу Малмсли и заглянул через плечо художника на отпечатанный текст. Малмсли с подчёркнутой вежливостью отступил.
   — Угы, я все усёк, — ухмыльнулся Хэчетт. — Ну, наворочали! А неплохо бы так укокошить кого-нибудь, да?
   Он поплевал на пальцы и перевернул страницу.
   — Я вообще-то старался по возможности не пачкать рукопись, — заметил Малмсли, обращаясь в пустоту.
   — Ладно, Малмсли, не занимайтесь чистоплюйством, — осадила его Трой. — А вы, Хэчетт, отдайте кинжал мне, а сами постарайтесь к чужим вещам не прикасаться. У нас так не принято.
   — Угы, буу зделано, мисс Трой.
   Пилгрим, Ормерин, Хэчетт и Вальма Сиклифф, собравшись в кружок, стали обсуждать, как лучше укрепить кинжал. К ним присоединилась и Филлида Ли.
   — А в каком месте кинжал должен войти в тело? — спросила Сиклифф.
   — Вот здесь, — сказал Пилгрим, тыкая её пальцем в спину. — Напротив твоего сердца, Вальма.
   Сиклифф повернулась и пристально посмотрела на него, слегка прищурившись. Хэчетт уставился на неё, открыв рот, а Малмсли заулыбался. Пилгрим слегка побледнел.
   — А ты чувствуешь, как оно бьётся? — тихо спросила Сиклифф.
   Пилгрим судорожно сглотнул.
   — Если я чуть подвину руку… да, — выдавил он.
   — Да бросьте ерунду болтать! — возмутилась Соня Глюк. — Никого вы так не убьёте. — Она прошагала к Гарсии и остановилась рядом с ним. — Правда, Гарсия?
   Тот невнятно хрюкнул. Он, в свою очередь, пялился на Вальму Сиклифф.
   — А откуда убийца знала, в какое место втыкать кинжал? — спросила вдруг Кэтти Босток. Она размалевывала свой холст, нанося фон.
   — Может, мы сами попробуем? — вызвался Хэчетт.
   — Пожалуйста, — пожала плечами Трой. — Только отметьте положение подиума, прежде чем передвинете его.
   Бейсил Пилгрим обвёл мелом контуры подиума, потом, с помощью Ормерина, перевернул его. Остальные сгрудились вокруг них, с интересом наблюдая за манипуляциями молодых людей. Определив по обрисованному мелом силуэту, где находится сердце, Ормерин нашёл проекцию этой точки на обратной стороне помоста.
   — Вот, смотрите, — сказал француз. — Ревнивая жена воткнула кинжал вот сюда.
   — Но как она проткнула доску? — полюбопытствовал Бейсил Пилгрим.
   — Лезвие можно просунуть в щель между досками, — неожиданно сказал Гарсия, не отходивший от своего окна.
   — Ну и что? Тогда кинжал вывалится, если надавить на него сверху.
   — Ничего подобного. Могу показать.
   — Только не сломайте кинжал и не повредите подиум, — попросила Трой.
   — А, усёк! — взвился Хэчетт. — Кинжал ведь у основания толще. Доски его притиснут. Да, значит, так и вправду можно кого-нибудь укокошить. Спорнем, может?
   — Боюсь, что мне это не слишком интересно, — покачал головой Малмсли.
   — Давайте попробуем, — загорелся Пилгрим. — Можно, мисс Трой?
   — Да, давайте! — захлопала в ладоши Филлида Ли. Затем, перехватив взгляд Малмсли, сконфузилась. — Люблю кровавые сцены, — с деланной беззаботностью улыбнулась она.
   — Очень уж грязный этот помост с изнанки, — поморщился Малмсли.
   — Ах, какая жалость, если вы испачкаете свой хорошенький зелёный передничек, — хихикнула Соня.
   Вальма Сиклифф звонко расхохоталась.
   — А я и не собираюсь ничего делать, — развёл руками Малмсли. — Гарсия предложил — пусть он и пробует.
   — Валяйте, ребята! — потёр руки Хэчетт. — Пробнем! Ставлю пять бобиков^[4], что эта фигня сработает. Ей-ей сработает. Сущая динкуха^[5].
   — Что все это значит? — изумилась Сиклифф. — Вы должны непременно обучить нас своему диковинному языку, Хэчетт.
   — Запросто, — глаза у Хэчетта разгорелись. — Из вас выйдет динковая асси.
   — Асси? — изогнула брови Трой.
   — Ну — австралийка, — пояснил Хэчетт.
   — Боже упаси, — возвёл глаза к небу Малмсли. Соня хихикнула.
   — Вам что, не нравятся австралийцы? — вызывающе спросил Хэчетт, выдвинув челюсть.
   — Не особенно.
   — Тогда вот что я вам скажу. У нас в Асс… в Сиднее даже начинающие натурщицы способны усидеть в любой позе больше десяти минут кряду.
   — Подумаешь, — фыркнула Соня. — Судя по твоей мазне, тебе от этого проку мало.
   — И перед учениками они своими жоп… задницами не вертят.
   — Должно быть, такие физиономии им не по вкусу.
   — Хватит, Соня! — жёстко оборвала их перепалку Трой. — А вы, ребята, если хотите проверить свою гипотезу — поспешите. Через пять минут мы снова начинаем работать.
   В досках, из которых был сколочен помост подиума, обнаружили щель, проходившую как раз через нужное место. Хэчетт снизу просунул в щель острие кинжала, а затем с помощью лотка от мольберта вбил его снизу по самую рукоятку. Когда после этого подмостки вернули в прежнее положение, то все увидели, что острие кинжала проходит прямо через нарисованный синим мелком крест, которым пометили сердце жертвы. Бейсил Пилгрим взял шёлковую драпировку и, перебросив её через подушку, прикрыл краешком кончик кинжала.
   — Видите, ткань свешивается свободно и под ней ничего не заметно, — пояснил он.
   — Угыы, а я вам что говорил! — торжествующе провозгласил Хэчетт.
   Гарсия покинул своё рабочее место и присоединился к остальным.
   — Ну что, Соня, может быть, займёшь прежнюю позу? — ухмыльнулся он.
   Натурщица содрогнулась.
   — Перестань, — поморщилась она.
   — Интересно, выйдет ли кончик наружу под левой грудью? — полюбопытствовал Малмсли. — Неплохо было бы изобразить его на иллюстрации. Неясную тень и ручеёк крови. Все выдержано в строгих черно-белых тонах и вдруг — ярко-алая струйка. Как-никак, это ведь мелодрама.
   — Типичная, — ухмыльнулся Гарсия.
   — Что ж, Малмсли, — произнесла Трой. — Вы можете воспользоваться случаем и зарисовать все, как есть.
   Малмсли улыбнулся, уселся на своё место и взялся за эскиз. Вальма Сиклифф склонилась над ним, опершись на его плечи. Хэчетт, Ормерин и Пилгрим стояли рядом, обступив их полукругом. Пилгрим одной рукой обнимал Вальму за талию. Филлида Ли суетилась поблизости. Трой, обведя взглядом маленькую группку, со вздохом убедилась, что её худшие опасения сбываются. Уотт Хэчетт уже успел поцапаться и с Малмсли и с натурщицей. Вальма Сиклифф откровенно играла в Клеопатру, а Гарсия уединился в углу с Соней. Что-то в их лицах привлекло внимание Трой. Что, черт побери, они задумали? Глаза Гарсии были прикованы к кучке, сгрудившейся вокруг Малмсли, на губах играла странная улыбка. Не понравилось Трой и то, как улыбалась Соня.
   — Хватит, Хэчетт, — сказала она. — Вытаскивайте кинжал и — принимайтесь за работу.
   Вынуть кинжал оказалось ещё более непростым делом, чем забить между досками. Наконец, все было кончено, подиум водрузили на место, а Соня, ворча и огрызаясь, улеглась в прежнюю позу.
   — Чуть больше веса на правое плечо, — подсказала Кэтти Босток.
   Трой надавила на плечо натурщицы. Драпировка складками опустилась на нагое тело.
   — Ой! — вырвалось у Сони.
   — Во, как будто кинжал воткнулся, — усмехнулся Малмсли.
   — Не надо — мне плохо будет, — взмолилась Соня.
   Гарсия хмыкнул.
   — Пронзил насквозь ребра и вышел прямо под левой грудью, — не унимался Малмсли.
   — Прекратите!
   — Как у цыплёнка на вертеле.
   Соня приподняла голову.
   — Что-то вы слишком развеселились, мистер Малмсли, — сказала она. — И — откуда вы черпаете своё вдохновение? Из книжек? Или — из порнографических журналов?
   Кисть выскользнула из пальцев Малмсли прямо на бумагу, основательно заляпав её свежей краской. Малмсли выругался себе под нос, ожёг натурщицу свирепым взглядом и принялся лихорадочно оттирать свой рисунок влажной губкой. Соня злорадно захихикала.
   — Господи, — в сердцах произнесла Кэтти Босток. — Ты ляжешь наконец в свою позу или нет?
   — Тихо! — скомандовала Трой. Её послушались. — Принимайтесь за работу. Групповая выставка открывается шестнадцатого числа. Думаю, что многие из вас захотят поехать в Лондон, чтобы принять в ней участие. Так и быть, на тот уик-энд я отпущу слуг, а мы продолжим работу в понедельник.
   — Если эта штука у меня получится, то я её выставлю, — сказала Кэтти Босток. — Если нет — сдам в музей.
   — Думаю, на групповой просмотр вы поедете все? — спросила Трой.
   — Кроме меня, — мотнул головой Гарсия. — Я хочу куда-нибудь смотаться.
   — А мы с тобой как? — спросила Вальма Сиклифф Бейсила Пилгрима.
   — Как скажешь, милая.
   — «Мы»? — изумилась Трой. — «Милая»? Что это значит?
   — Скажем им, Бейсил, — мило улыбнулась Вальма Сиклифф. — К чему нам это скрывать? Только не падайте в обморок. Вчера вечером мы обручились.

Глава 4
УГОЛОВНОЕ ДЕЛО ДЛЯ МИСТЕРА АЛЛЕЙНА

   Стоя на коленях на садовом коврике, Леди Аллейн посмотрела на сына.
   — Что ж, мой дорогой, мне кажется, для одного дня мы посадили уже вполне достаточно. Увози свою тачку и приходи домой. Тяпнем по стаканчику шерри и поболтаем. Мы с тобой это заслужили.
   Старший инспектор Аллейн послушно затрусил по дорожке, толкая перед собой тяжеленную тачку. Вывалив её содержимое в костёр, он смахнул со лба капельки пота и прошагал в дом. Полчаса спустя, приняв ванну, он присоединился к матери, поджидавшей его в гостиной.
   — Садись к камину, сыночек. Наливай себе шерри. Я сберегла самую лучшую бутылочку на наш прощальный вечер.
   — Мадам, — с чувством произнёс Аллейн, — вы — идеальная женщина.
   — Нет, всего-навсего идеальная мама. Я люблю польстить себе, почитая свою персону хорошей воспитательницей. Ах, как тебе идёт вечерний костюм, Родерик. Жаль, твоему братцу не достаёт такой утончённости. Джордж всего выглядит слишком расхлябанным.
   — Джордж — славный малый, — улыбнулся Аллейн.
   — Да, я его тоже люблю.
   — Вино и впрямь замечательное. Жаль, что это наш последний вечер. Три дня у Батгейтов и — письменный стол, телефон, незабываемые запахи Ярда и славный старина Фокс, улыбающийся до ушей. Впрочем, я уже изрядно соскучился по своей работе.
   — Родерик, — укоризненно произнесла леди Аллейн. — Ну почему ты не хочешь прогуляться вместе со мной в Татлерз-энд?
   — По одной простой причине, мамуля — сердечный приём меня там не ждёт.
   — Почему ты так думаешь?
   — Мисс Трой меня на дух не выносит.
   — Ерунда! Она — очень милая и толковая молодая особа.
   — Мамочка, дорогая!
   — Зайдя к ней, я пригласила её отужинать с нами, пока ты здесь. Она согласилась.
   — А потом, когда пришло время, отказалась.
   — Причина у неё была вполне веская — согласись.
   — Допустим, — кивнул Аллейн. — Она ведь, как ты выразилась — очень толковая молодая особа.
   Леди Аллейн перевела взгляд на висевший над камином портрет.
   — Нет, дорогой, не может она к тебе так относиться. Этот портрет уверяет, что твои рассуждения ошибочны.
   — Эстетическое восприятие объекта живописи не имеет ничего общего с личным отношением.
   — Вздор! Не болтай напыщенную чепуху о вещах, в которых не смыслишь.
   Аллейн усмехнулся.
   — И вообще, — величественно продолжала леди Аллейн. — Ты стал жутко упрямый и своенравный.
   — Мамочка, — взмолился Аллейн. — Можно подумать, что виноват я, а не эта особа!
   — Я вовсе тебя не виню, Родерик. Налей себе ещё стаканчик. Нет-нет, мне не надо.
   — Как бы то ни было, я рад, что этот портрет достался тебе, — сказал Аллейн.
   — А в Квебеке ты с ней часто встречался?
   — Нет, мамуля, — улыбнулся Аллейн. — Совсем немножко. Мы с ней раскланивались, когда приходило время трапезничать, да и порой вели светские беседы в гостиной. В последний вечер я сводил её в театр.
   — Ну, а там хоть лёд растаял?
   — Нет, но мы держались очень вежливо.
   — Ха! — хмыкнула леди Аллейн.
   — Мамочка, — сказал Аллейн. — Ты же знаешь, я — сыщик. — Он приумолк, с улыбкой глядя на неё. — Ты просто очаровательна, когда краснеешь.
   — Да, Родерик, не стану скрывать, я была бы счастлива женить тебя.
   — Ну подумай сама — зачем я ей сдался? Выбрось эти мечты из головы, мамулик. Я сомневаюсь даже, выдастся ли мне вообще ещё хоть раз случай перекинуться словом с мисс Агатой Трой.
   В гостиную вошла горничная.
   — Звонят из Лондона, мадам. Просят позвать мистера Родерика.
   — Из Лондона? — скривился Аллейн. — Боже мой, Клибборн, неужели ты не могла сказать, что меня только что похоронили? Или — похитили инопланетяне.
   Клибборн улыбнулась — терпеливой улыбкой хорошо вышколенной служанки, и распахнула дверь.
   — Извини, мамочка, — сказал Аллейн и поспешил к телефону.
   Уже снимая трубку, Аллейн ощутил неприятное лёгкое покалывание в затылке — предвестник дурных новостей, которые так часто сопровождали нежданные звонки из Лондона. Предчувствие не обмануло Аллейна. Он ничуть не удивился, услышав знакомый голос:
   — Мистер Аллейн?
   — Собственной персоной. Это вы, Уоткинс?
   — Да, сэр. Очень рад вас слышать. Заместитель комиссара хотел бы поговорить с вами, сэр.
   — Я готов!
   — Мистер Аллейн? — ворвался в трубку новый голос.
   — Здравствуйте, сэр.
   — Вы можете идти, Уоткинс, я вас потом вызову. — Непродолжительное молчание, потом: — Как дела, Рори?
   — Все прекрасно, спасибо, сэр.
   — Готов выйти на работу?
   — Да. Вполне.
   — Что ж, тогда слушай. Как ты относишься к тому, чтобы впрячься в оглобли на три дня раньше срока? Дело в том, что преступление случилось буквально в двух шагах от твоего дома, а местная полиция обратилась к нам. Если согласишься, ты нас здорово выручишь.
   — Разумеется, сэр, — с упавшим сердцем ответил Аллейн. — Когда приступить?
   — Немедленно. Речь идёт об убийстве. Запиши адрес: дом Татлерз-энд…
   — Что! Прошу прощения, сэр. Да?
   — Там закололи женщину. Ты, случайно, не знаешь это место?
   — Знаю, сэр.
   — Тр-ри минуты, — задребезжала телефонистка.
   — Продлите время, пожалуйста. Рори, ты меня слышишь?
   — Да, сэр, — ответил Аллейн, заметив, что телефонная трубка в его руке вдруг почему-то стала липкой.
   — Этот дом принадлежит художнице, мисс Агате Трой.
   — Я знаю.
   — Все подробности узнаешь от местного суперинтенданта Блэкмана — он сейчас находится там, на месте преступления. Убили натурщицу и все обстоятельства смахивают на умышленное убийство.
   — Простите, я не расслышал.
   — Я говорю, что жертва — натурщица. Я уже выслал к тебе Фокса со всей командой. Очень признателен. Извини, что пришлось потревожить тебя раньше понедельника.
   — Ничего, сэр.
   — Вот и замечательно. Жду твоего рапорта. И тебя самого, разумеется. Жму лапу. До скорого.
   — До свидания, сэр.