Страница:
– Да, – ответил Фабиан. – Портрет написан десять лет назад. Как видите, писал его убежденный сторонник академического стиля. Жаль, конечно. У Джона получилось бы гораздо лучше. Или у Агаты Трой.
Аллейн, который был женат на Агате Трой, невозмутимо продолжил:
– Я видел миссис Рубрик всего несколько минут. Портрет похож на оригинал?
Фабиан с Урсулой хором сказали «нет». Дуглас Грейс и Теренс Линн произнесли «да».
– Ого, мнения расходятся, – удивился Аллейн.
– На самом деле она была гораздо миниатюрнее, – заявил Дуглас. – Но сходство поразительное.
– Это всего лишь фотокопия ее лица, – заметил Фабиан.
– Просто карикатура, – воскликнула Урсула, негодующе глядя на портрет.
– Я назвал бы это беззастенчивым сокрытием правды, – уточнил Фабиан, который стоял у огня, положив руку на каминную полку.
Урсула, нахмурившись, повернулась к нему. Аллейн услышал, как она вздохнула, словно продолжая какой-то их давний спор.
– Он какой-то безжизненный, Фабиан, – с жаром произнесла она. – Ты должен это признать. Я хочу сказать, что на самом деле она была выдающейся лично-стью. Всегда такая энергичная. – От волнения у Урсулы перехватило дыхание. – Во всяком случае, она производила такое впечатление. А на портрете этого не видно.
– Я, конечно, не слишком разбираюсь в живописи, зато точно знаю, что мне нравится, а что нет, – вступил в дискуссию Дуглас Грейс.
– Да неужели? – тихо пробормотал Фабиан и уже громче он сказал: – Разве энергичность такое большое достоинство, Урси? Мне кажется, чрезмерная живость весьма утомительна для окружающих.
– Если только не направить ее в нужное русло, – заметил Грейс.
– Но с ней так и было. Вспомните, сколько хорошего она сделала! – воскликнула Урсула.
– Она действительно посвятила себя общественной деятельности, – поддержал ее Грейс. – За одно это я снимаю перед ней шляпу. У нее была мужская хватка.
Расправив плечи, он вынул из кармана портсигар.
– Не скажу, что я в восторге от деловых женщин, но тетушке Флосс надо отдать должное. Она была настоящим чудом, – заключил он, сев рядом с мисс Линн.
– И не только как член парламента? – предположил Аллейн.
– Конечно, – ответила Урсула, не отрывая взгляда от Фабиана Лосса. – Не знаю, почему мы вдруг о ней заговорили, разве что специально для мистера Аллейна.
– А почему бы и нет, – отозвался Фабиан.
– Тогда он должен знать, какой незаурядной личностью она была.
Фабиан отреагировал несколько неожиданно. Протянув длинную руку, он слегка дотронулся до ее щеки.
– Вот и расскажи нам, Урси, – мягко произнес он. – Я целиком за.
– Но вы же мне не верите! – воскликнула Урсула.
– Не важно. Расскажи мистеру Аллейну.
– Мне кажется, мистер Аллейн приехал сюда, чтобы провести профессиональное расследование, – вмешался Дуглас Грейс. – Вряд ли наши домыслы существенно ему помогут. Ему нужны факты.
– Но вы ведь все равно заговорите о ней. И будете несправедливы, – сказала Урсула.
Аллейн слегка поерзал на стуле.
– Я с удовольствием выслушаю вас, мисс Харм. Пожалуйста, расскажите о миссис Рубрик.
– Да, Урси. Мы все тебя просим, – поддержал его Фабиан.
Девушка быстро оглядела присутствующих:
– Это так странно. Мы уже несколько месяцев о ней не говорили. И вообще, я не слишком умею выражать свои мысли. Ты серьезно, Фабиан? Это так важно?
– Думаю, да.
– Мистер Аллейн?
– Я того же мнения. Мне хочется иметь представление о вашей опекунше. Миссис Рубрик ведь взяла вас под опеку?
– Да.
– Значит, вы хорошо ее знали.
– Мне кажется, что да. Хотя мы познакомились, когда мне было уже тринадцать.
– Расскажите, как это произошло.
Сжав руки, лежавшие на коленях, Урсула наклонилась вперед, попав в круг света от лампы.
– Видите ли… – начала она.
II. Версия Урсулы Харм
1
2
3
Аллейн, который был женат на Агате Трой, невозмутимо продолжил:
– Я видел миссис Рубрик всего несколько минут. Портрет похож на оригинал?
Фабиан с Урсулой хором сказали «нет». Дуглас Грейс и Теренс Линн произнесли «да».
– Ого, мнения расходятся, – удивился Аллейн.
– На самом деле она была гораздо миниатюрнее, – заявил Дуглас. – Но сходство поразительное.
– Это всего лишь фотокопия ее лица, – заметил Фабиан.
– Просто карикатура, – воскликнула Урсула, негодующе глядя на портрет.
– Я назвал бы это беззастенчивым сокрытием правды, – уточнил Фабиан, который стоял у огня, положив руку на каминную полку.
Урсула, нахмурившись, повернулась к нему. Аллейн услышал, как она вздохнула, словно продолжая какой-то их давний спор.
– Он какой-то безжизненный, Фабиан, – с жаром произнесла она. – Ты должен это признать. Я хочу сказать, что на самом деле она была выдающейся лично-стью. Всегда такая энергичная. – От волнения у Урсулы перехватило дыхание. – Во всяком случае, она производила такое впечатление. А на портрете этого не видно.
– Я, конечно, не слишком разбираюсь в живописи, зато точно знаю, что мне нравится, а что нет, – вступил в дискуссию Дуглас Грейс.
– Да неужели? – тихо пробормотал Фабиан и уже громче он сказал: – Разве энергичность такое большое достоинство, Урси? Мне кажется, чрезмерная живость весьма утомительна для окружающих.
– Если только не направить ее в нужное русло, – заметил Грейс.
– Но с ней так и было. Вспомните, сколько хорошего она сделала! – воскликнула Урсула.
– Она действительно посвятила себя общественной деятельности, – поддержал ее Грейс. – За одно это я снимаю перед ней шляпу. У нее была мужская хватка.
Расправив плечи, он вынул из кармана портсигар.
– Не скажу, что я в восторге от деловых женщин, но тетушке Флосс надо отдать должное. Она была настоящим чудом, – заключил он, сев рядом с мисс Линн.
– И не только как член парламента? – предположил Аллейн.
– Конечно, – ответила Урсула, не отрывая взгляда от Фабиана Лосса. – Не знаю, почему мы вдруг о ней заговорили, разве что специально для мистера Аллейна.
– А почему бы и нет, – отозвался Фабиан.
– Тогда он должен знать, какой незаурядной личностью она была.
Фабиан отреагировал несколько неожиданно. Протянув длинную руку, он слегка дотронулся до ее щеки.
– Вот и расскажи нам, Урси, – мягко произнес он. – Я целиком за.
– Но вы же мне не верите! – воскликнула Урсула.
– Не важно. Расскажи мистеру Аллейну.
– Мне кажется, мистер Аллейн приехал сюда, чтобы провести профессиональное расследование, – вмешался Дуглас Грейс. – Вряд ли наши домыслы существенно ему помогут. Ему нужны факты.
– Но вы ведь все равно заговорите о ней. И будете несправедливы, – сказала Урсула.
Аллейн слегка поерзал на стуле.
– Я с удовольствием выслушаю вас, мисс Харм. Пожалуйста, расскажите о миссис Рубрик.
– Да, Урси. Мы все тебя просим, – поддержал его Фабиан.
Девушка быстро оглядела присутствующих:
– Это так странно. Мы уже несколько месяцев о ней не говорили. И вообще, я не слишком умею выражать свои мысли. Ты серьезно, Фабиан? Это так важно?
– Думаю, да.
– Мистер Аллейн?
– Я того же мнения. Мне хочется иметь представление о вашей опекунше. Миссис Рубрик ведь взяла вас под опеку?
– Да.
– Значит, вы хорошо ее знали.
– Мне кажется, что да. Хотя мы познакомились, когда мне было уже тринадцать.
– Расскажите, как это произошло.
Сжав руки, лежавшие на коленях, Урсула наклонилась вперед, попав в круг света от лампы.
– Видите ли… – начала она.
II. Версия Урсулы Харм
1
Урсула заговорила с некоторым вызовом, но с запинками и паузами. Фабиан по мере сил помогал ей, превращая сольное выступление в некое подобие диалога. Дуглас Грейс, сидевший рядом с Теренс Линн, иногда говорил той что-то вполголоса. Теренс занялась вязанием, что как-то не вязалось с ее подтянутой внеш-ностью, и постукивание спиц вносило в обстановку нечто домашнее. Грейсу она не отвечала, лишь раз на ее лице мелькнула улыбка. Аллейн заметил, что зубы у нее мелкие и острые.
Постепенно Урсула осмелела, и необходимость в помощи Фабиана отпала. Теперь она говорила уверенно, стремясь нарисовать истинный портрет своей опекунши.
Постепенно картина приобретала все более четкие очертания. Девочка, потрясенная известием о смерти матери, сидит в холодном кабинете директрисы школы.
– Мне сказали об этом еще утром. Вечером я должна была ехать поездом домой. Все были очень добры ко мне и проявляли крайнюю тактичность. Но мне не нужна была их деликатность. Мне хотелось тепла, причем в прямом смысле слова. Меня била дрожь. Даже сейчас я слышу сигнал ее машины. Он был похож на звон колокольчиков. Мимо окон проехал автомобиль, а потом в холле послышался голос, который спрашивал обо мне. Прошло уже много лет, а я до сих пор вижу ее перед собой, словно это было вчера. На ней была меховая шапочка, и от нее чудесно пахло духами. Она обняла меня и весело сказала, что будет моей опекуншей и заберет к себе. Ведь она была лучшей подругой моей мамы и находилась рядом, когда это случилось Я, конечно, слышала о ней. Она была моей крестной. Но, выйдя замуж, какое-то время жила в Англии, а когда вернулась, мы уже переехали и жили слишком далеко. Поэтому мы не виделись. Итак, я поехала с ней. Вторым опекуном был мой английский дядюшка. Он военный, живет по строгому распорядку и был просто счастлив, когда тетя Флоренс (я всегда звала ее именно так) взяла все в свои руки. Я оставалась у нее до следующего учебного года. Потом она приезжала ко мне в школу, и это было чудесно.
Типичная картина детского обожания. Потом тетя Флоренс уехала в Англию, но продолжала писать и присылать дорогие подарки из лондонских магазинов. И снова появилась, когда Урсуле исполнилось шестнадцать и она заканчивала школу.
– Это был какой-то рай. Она повезла меня в Англию. Там у нее был дом в Лондоне. Она выводила меня в свет, всем представляла и все такое. Это было восхитительно. Она устроила в мою честь бал. Там я встретила Фабиана. Помнишь, Фаб?
– Еще бы. Отличный был вечер, – отозвался Фабиан.
Он устроился на полу, прислонившись к ее стулу и подтянув худые коленки к самому подбородку. В руке у него была дымящаяся трубка.
– А потом наступил сентябрь тридцать девятого, и дядя Артур решил, что нам лучше вернуться в Новую Зеландию. Тетя Флоренс хотела, чтобы мы остались и помогали военным, но он все время слал телеграммы и звал ее домой.
Повествование прервал спокойный голос мисс Линн:
– В конце концов, он был ее мужем.
– Это точно, – заметил Дуглас Грейс, погладив ее по колену.
– Да, но она приносила столько пользы в военное время, – нетерпеливо перебила Урсула. – Я никогда не одобряла его эгоизма. Он мог бы внести свою лепту в общее дело, обходясь здесь без нее.
– Он провел три месяца в частной лечебнице, – бесстрастно произнесла мисс Линн.
– Я знаю, Тери, но все равно… Впрочем, сразу после Дюнкерка он снова прислал нам телеграмму, и мы уехали. Я хотела остаться и где-нибудь поработать, но тетя Флосси была этим так огорчена. Она сказала, что будет скучать без меня и я слишком молода, чтобы остаться в Лондоне одной. Я поехала с ней и ничуть не пожалела.
– Еще бы, – пробормотал Фабиан.
– Да, потому что мне пришлось присматривать за тобой.
– За это спасибо, – поблагодарил Фабиан и, повернувшись к Аллейну, пояснил: – Я был в плачевном состоянии и совершенно беззащитен. Урсула сыграла роль буфера, оберегая меня от чрезмерного рвения Флосси. В Первую мировую она работала в Красном Кресте и с тех пор сохранила неуемную тягу к врачеванию. Урсула спасла мой рассудок, а возможно, и жизнь.
– Ты несправедлив к ней, – мягко возразила девушка. – Нельзя быть таким неблагодарным, Фаб.
– Я должен быть благодарен Флосси за то, что она купалась в твоей привязанности, как любящая каракатица? Да и каракатицей она была не слишком доброй. Ты можешь продолжать, Урси.
– Не знаю, сколько времени мистер Аллейн решил потратить на наши воспоминания, но мне искренне его жаль, – произнес Дуглас Грейс.
– Времени у меня достаточно, – ответил Аллейн. – И мне очень интересно вас послушать. Значит, вы трое вернулись в Новую Зеландию в сороковом году? Я правильно понял, мисс Харм?
– Да. Мы приехали прямо сюда. После Лондона все здесь казалось чуточку провинциальным, но вскоре умер член парламента от нашего округа, и тетю по-просили занять его место. Тут все и завертелось. Тогда ты и появилась здесь, Тери?
– Да, – ответила мисс Линн, позвякивая спицами. – Тогда я здесь и появилась.
– Тетя Флоренс изумительно ко мне относилась, – продолжала Урсула. – У нее ведь не было детей, и я для нее много значила. По крайней мере так она говорила. Вы бы видели ее на заседаниях, мистер Аллейн. Она любила, когда ее прерывают и задают вопросы. Мгновенно реагировала и никого не боялась. Правда, Дуглас?
– Она знала, как с ними управляться, – поддержал ее Грейс. – Она по горло ушла в эти дела. Помню, на одном заседании какая-то женщина крикнула: «Вы тут шампанское пьете, а я не могу яиц своим детям купить!» Наша Флосси моментально нашлась: «Я дам вам по дюжине яиц за каждый бокал, который я выпила».
– Она ведь вообще не пила, – пояснила Урсула. – Все об этом знали и зааплодировали, а тетя Флоренс сразу же сказала: «Получилось не совсем честно. Вы же не знали о моих привычках. Если ваши дела настолько плохи, обратитесь в мой благотворительный фонд. Мы посылаем туда горы яиц из Маунт-Мун».
В голосе Урсулы зазвучала неуверенность. Дуглас Грейс с громким смехом пришел на помощь:
– Тогда женщина крикнула: «Не надо мне ваших яиц!» – а тетя Флосси сказала: «Вот и хорошо, по крайней мере в меня они не полетят». Все так и покатились со смеху.
– Да уж, язычок у нее был острый, – проворчал Фабиан.
– И какая находчивость, Фабиан, – восхитился Дуглас.
– А дети так и остались без яиц.
– Но ведь это не ее вина! – возразила Урсула.
– Конечно, дорогая, – успокоил ее Фабиан. – В данном случае я ничего против нее не имею. Но давайте продолжим. Должен сказать, что я даже получил удовольствие от ее предвыборной кампании.
– Ты не понимаешь нашего менталитета, – заявил Дуглас Грейс. – Мы здесь любим рубить с плеча, а тетя Флосси была в этом деле мастер. Поэтому всех и покорила. Они просто ели у нее с рук. Правда, Тери?
– Да, она была очень популярна, – ответила мисс Линн.
– А муж принимал участие в ее общественной деятельности? – поинтересовался Аллейн.
– Это его и сгубило, – сказала мисс Линн, продолжая звякать спицами.
Постепенно Урсула осмелела, и необходимость в помощи Фабиана отпала. Теперь она говорила уверенно, стремясь нарисовать истинный портрет своей опекунши.
Постепенно картина приобретала все более четкие очертания. Девочка, потрясенная известием о смерти матери, сидит в холодном кабинете директрисы школы.
– Мне сказали об этом еще утром. Вечером я должна была ехать поездом домой. Все были очень добры ко мне и проявляли крайнюю тактичность. Но мне не нужна была их деликатность. Мне хотелось тепла, причем в прямом смысле слова. Меня била дрожь. Даже сейчас я слышу сигнал ее машины. Он был похож на звон колокольчиков. Мимо окон проехал автомобиль, а потом в холле послышался голос, который спрашивал обо мне. Прошло уже много лет, а я до сих пор вижу ее перед собой, словно это было вчера. На ней была меховая шапочка, и от нее чудесно пахло духами. Она обняла меня и весело сказала, что будет моей опекуншей и заберет к себе. Ведь она была лучшей подругой моей мамы и находилась рядом, когда это случилось Я, конечно, слышала о ней. Она была моей крестной. Но, выйдя замуж, какое-то время жила в Англии, а когда вернулась, мы уже переехали и жили слишком далеко. Поэтому мы не виделись. Итак, я поехала с ней. Вторым опекуном был мой английский дядюшка. Он военный, живет по строгому распорядку и был просто счастлив, когда тетя Флоренс (я всегда звала ее именно так) взяла все в свои руки. Я оставалась у нее до следующего учебного года. Потом она приезжала ко мне в школу, и это было чудесно.
Типичная картина детского обожания. Потом тетя Флоренс уехала в Англию, но продолжала писать и присылать дорогие подарки из лондонских магазинов. И снова появилась, когда Урсуле исполнилось шестнадцать и она заканчивала школу.
– Это был какой-то рай. Она повезла меня в Англию. Там у нее был дом в Лондоне. Она выводила меня в свет, всем представляла и все такое. Это было восхитительно. Она устроила в мою честь бал. Там я встретила Фабиана. Помнишь, Фаб?
– Еще бы. Отличный был вечер, – отозвался Фабиан.
Он устроился на полу, прислонившись к ее стулу и подтянув худые коленки к самому подбородку. В руке у него была дымящаяся трубка.
– А потом наступил сентябрь тридцать девятого, и дядя Артур решил, что нам лучше вернуться в Новую Зеландию. Тетя Флоренс хотела, чтобы мы остались и помогали военным, но он все время слал телеграммы и звал ее домой.
Повествование прервал спокойный голос мисс Линн:
– В конце концов, он был ее мужем.
– Это точно, – заметил Дуглас Грейс, погладив ее по колену.
– Да, но она приносила столько пользы в военное время, – нетерпеливо перебила Урсула. – Я никогда не одобряла его эгоизма. Он мог бы внести свою лепту в общее дело, обходясь здесь без нее.
– Он провел три месяца в частной лечебнице, – бесстрастно произнесла мисс Линн.
– Я знаю, Тери, но все равно… Впрочем, сразу после Дюнкерка он снова прислал нам телеграмму, и мы уехали. Я хотела остаться и где-нибудь поработать, но тетя Флосси была этим так огорчена. Она сказала, что будет скучать без меня и я слишком молода, чтобы остаться в Лондоне одной. Я поехала с ней и ничуть не пожалела.
– Еще бы, – пробормотал Фабиан.
– Да, потому что мне пришлось присматривать за тобой.
– За это спасибо, – поблагодарил Фабиан и, повернувшись к Аллейну, пояснил: – Я был в плачевном состоянии и совершенно беззащитен. Урсула сыграла роль буфера, оберегая меня от чрезмерного рвения Флосси. В Первую мировую она работала в Красном Кресте и с тех пор сохранила неуемную тягу к врачеванию. Урсула спасла мой рассудок, а возможно, и жизнь.
– Ты несправедлив к ней, – мягко возразила девушка. – Нельзя быть таким неблагодарным, Фаб.
– Я должен быть благодарен Флосси за то, что она купалась в твоей привязанности, как любящая каракатица? Да и каракатицей она была не слишком доброй. Ты можешь продолжать, Урси.
– Не знаю, сколько времени мистер Аллейн решил потратить на наши воспоминания, но мне искренне его жаль, – произнес Дуглас Грейс.
– Времени у меня достаточно, – ответил Аллейн. – И мне очень интересно вас послушать. Значит, вы трое вернулись в Новую Зеландию в сороковом году? Я правильно понял, мисс Харм?
– Да. Мы приехали прямо сюда. После Лондона все здесь казалось чуточку провинциальным, но вскоре умер член парламента от нашего округа, и тетю по-просили занять его место. Тут все и завертелось. Тогда ты и появилась здесь, Тери?
– Да, – ответила мисс Линн, позвякивая спицами. – Тогда я здесь и появилась.
– Тетя Флоренс изумительно ко мне относилась, – продолжала Урсула. – У нее ведь не было детей, и я для нее много значила. По крайней мере так она говорила. Вы бы видели ее на заседаниях, мистер Аллейн. Она любила, когда ее прерывают и задают вопросы. Мгновенно реагировала и никого не боялась. Правда, Дуглас?
– Она знала, как с ними управляться, – поддержал ее Грейс. – Она по горло ушла в эти дела. Помню, на одном заседании какая-то женщина крикнула: «Вы тут шампанское пьете, а я не могу яиц своим детям купить!» Наша Флосси моментально нашлась: «Я дам вам по дюжине яиц за каждый бокал, который я выпила».
– Она ведь вообще не пила, – пояснила Урсула. – Все об этом знали и зааплодировали, а тетя Флоренс сразу же сказала: «Получилось не совсем честно. Вы же не знали о моих привычках. Если ваши дела настолько плохи, обратитесь в мой благотворительный фонд. Мы посылаем туда горы яиц из Маунт-Мун».
В голосе Урсулы зазвучала неуверенность. Дуглас Грейс с громким смехом пришел на помощь:
– Тогда женщина крикнула: «Не надо мне ваших яиц!» – а тетя Флосси сказала: «Вот и хорошо, по крайней мере в меня они не полетят». Все так и покатились со смеху.
– Да уж, язычок у нее был острый, – проворчал Фабиан.
– И какая находчивость, Фабиан, – восхитился Дуглас.
– А дети так и остались без яиц.
– Но ведь это не ее вина! – возразила Урсула.
– Конечно, дорогая, – успокоил ее Фабиан. – В данном случае я ничего против нее не имею. Но давайте продолжим. Должен сказать, что я даже получил удовольствие от ее предвыборной кампании.
– Ты не понимаешь нашего менталитета, – заявил Дуглас Грейс. – Мы здесь любим рубить с плеча, а тетя Флосси была в этом деле мастер. Поэтому всех и покорила. Они просто ели у нее с рук. Правда, Тери?
– Да, она была очень популярна, – ответила мисс Линн.
– А муж принимал участие в ее общественной деятельности? – поинтересовался Аллейн.
– Это его и сгубило, – сказала мисс Линн, продолжая звякать спицами.
2
Все изумленно замолкли, а мисс Линн невозмутимо продолжила:
– Ему приходилось колесить по округе с одного собрания на другое и подолгу сидеть у трибуны. В доме постоянно стоял гвалт. Красный Крест, Женский институт, политические партии – все они толклись здесь. Даже в эту комнату, которая считалась его кабинетом, все время кто-нибудь вламывался.
– Но она так о нем заботилась! – запротестовала Урсула. – Это несправедливо, Тери. Она так трогательно за ним ухаживала.
– Это все равно как если бы о нем заботился ураган.
Фабиан и Дуглас рассмеялись.
– Вы жестокие и неблагодарные люди! – вспыхнула Урсула. – Мне стыдно за вас. Сделали из нее какое-то посмешище! Как вы можете? Ведь она для всех вас столько сделала.
Дуглас Грейс энергично запротестовал. Уж он-то любил свою тетушку, как никто другой. Он, конечно, поддразнивал ее, но ей это нравилось. Дуглас так разволновался, что даже покраснел от негодования. В комнате повисло тягостное молчание.
– Раз уж мы о ней заговорили, ради всего святого будем честными, – с жаром произнес он. – Ведь мы все любили ее. Правда?
Фабиан передернул плечами и ничего не сказал.
– Ее смерть была для нас страшным ударом. Разве не так? И мы все согласились на приезд мистера Аллейна. Если мы собираемся препарировать ее характер, а это, по-моему, пустая трата времени, мы должны быть честными.
– Несомненно, – подтвердил Фабиан. – Долой все запреты, выскажем то, что накопилось. Но ведь сейчас очередь Урси?
– Ты же сам перебил ее, Фаб, – заметил Дуглас.
– Разве? Прости, Урси, – кротко произнес Фабиан. Развернувшись, он положил подбородок на ручку ее кресла и с притворным смирением посмотрел на нее снизу вверх.
– Мне стыдно за тебя, – несколько неуверенно произнесла она.
– Пожалуйста, продолжай. Ты уже подошла к сорок первому году, когда парламентская карьера Флосси расцвела пышным цветом. К этому времени, мистер Аллейн, мы все уже были здесь. Дуглас, оправившийся от ран, но признанный негодным для дальнейшего прохождения службы, по мере сил помогал вести хозяйство. Тери укрепляла престиж Флосси, беспрерывно стенографируя и делая перекрестные ссылки. Урсула… – Он чуть запнулся. – Урсула всех очаровывала. А я был своего рода клоуном. Падал с лошади в горах, терял сознание и оказывался в чанах с химикатами, которыми травили овечьих блох. Эти злоключения ставили меня на одну доску с моим несчастным дядей, который вел безуспешную борьбу со своим эндокардитом. Продолжай, Урси.
– Что продолжать? Какой смысл высказывать свое мнение, когда все вы… все вы… – Голос ее задрожал, однако она справилась с собой и продолжила: – Идея состоит в том, чтобы каждый из нас представил свой собственный взгляд на вещи. Так ведь? То есть я должна повторить то, что пролепетала тому здоровенному типу из уголовной полиции. Ладно.
– Один момент, – раздался из тени голос Аллейна.
Все четыре головы повернулись к нему.
– Есть некоторая разница. Насколько мне известно, при дознании свидетелей постоянно прерывают вопросами. Сейчас я вовсе не намерен устраивать вам допрос. Мне хотелось бы услышать об этой трагедии как бы впервые. Я явился сюда не для того, чтобы арестовать убийцу. Меня прислали выяснить, не связано ли это преступление с некими противоправными действиями в военное время.
– Вы правы, сэр, – сказал Дуглас Грейс, погладив себя по затылку. – Абсолютно правы. И по моему скромному убеждению, эта связь, несомненно, суще-ствует.
– Всему свое время, – заметил Аллейн. – Итак, мисс Харм, вы нарисовали нам весьма четкую картину небольшого изолированного сообщества, сложившегося чуть больше года назад. В конце сорок первого года миссис Рубрик полностью посвящала себя выполнению общественного долга, в чем ей помогала ее секретарь мисс Линн. Капитан Грейс является своего рода практикантом в овцеводческом хозяйстве. Мистер Лосс восстанавливал свои силы и приступал совместно с капитаном Грейсом к работе над неким проектом. Мистер Рубрик считался инвалидом. Всех вас кормила миссис Дак, повариха, а прислуживал вам Маркинс. А что делали вы?
– Я? – удивленно тряхнула головой Урсула. – Ничего особенного. Помогала тете Флоренс, ходила на курсы Красного Креста. Было очень весело, все время что-то происходило. Я это обожаю. Ждешь каких-то сюрпризов, словно охотишься за сокровищами. Она умела любое событие превращать в праздник. Просто божественно.
– Например, собрание в стригальне, – едко заметил Фабиан.
– О Господи! – поперхнулась Урсула. – Да. И это тоже. Я помню…
– Ему приходилось колесить по округе с одного собрания на другое и подолгу сидеть у трибуны. В доме постоянно стоял гвалт. Красный Крест, Женский институт, политические партии – все они толклись здесь. Даже в эту комнату, которая считалась его кабинетом, все время кто-нибудь вламывался.
– Но она так о нем заботилась! – запротестовала Урсула. – Это несправедливо, Тери. Она так трогательно за ним ухаживала.
– Это все равно как если бы о нем заботился ураган.
Фабиан и Дуглас рассмеялись.
– Вы жестокие и неблагодарные люди! – вспыхнула Урсула. – Мне стыдно за вас. Сделали из нее какое-то посмешище! Как вы можете? Ведь она для всех вас столько сделала.
Дуглас Грейс энергично запротестовал. Уж он-то любил свою тетушку, как никто другой. Он, конечно, поддразнивал ее, но ей это нравилось. Дуглас так разволновался, что даже покраснел от негодования. В комнате повисло тягостное молчание.
– Раз уж мы о ней заговорили, ради всего святого будем честными, – с жаром произнес он. – Ведь мы все любили ее. Правда?
Фабиан передернул плечами и ничего не сказал.
– Ее смерть была для нас страшным ударом. Разве не так? И мы все согласились на приезд мистера Аллейна. Если мы собираемся препарировать ее характер, а это, по-моему, пустая трата времени, мы должны быть честными.
– Несомненно, – подтвердил Фабиан. – Долой все запреты, выскажем то, что накопилось. Но ведь сейчас очередь Урси?
– Ты же сам перебил ее, Фаб, – заметил Дуглас.
– Разве? Прости, Урси, – кротко произнес Фабиан. Развернувшись, он положил подбородок на ручку ее кресла и с притворным смирением посмотрел на нее снизу вверх.
– Мне стыдно за тебя, – несколько неуверенно произнесла она.
– Пожалуйста, продолжай. Ты уже подошла к сорок первому году, когда парламентская карьера Флосси расцвела пышным цветом. К этому времени, мистер Аллейн, мы все уже были здесь. Дуглас, оправившийся от ран, но признанный негодным для дальнейшего прохождения службы, по мере сил помогал вести хозяйство. Тери укрепляла престиж Флосси, беспрерывно стенографируя и делая перекрестные ссылки. Урсула… – Он чуть запнулся. – Урсула всех очаровывала. А я был своего рода клоуном. Падал с лошади в горах, терял сознание и оказывался в чанах с химикатами, которыми травили овечьих блох. Эти злоключения ставили меня на одну доску с моим несчастным дядей, который вел безуспешную борьбу со своим эндокардитом. Продолжай, Урси.
– Что продолжать? Какой смысл высказывать свое мнение, когда все вы… все вы… – Голос ее задрожал, однако она справилась с собой и продолжила: – Идея состоит в том, чтобы каждый из нас представил свой собственный взгляд на вещи. Так ведь? То есть я должна повторить то, что пролепетала тому здоровенному типу из уголовной полиции. Ладно.
– Один момент, – раздался из тени голос Аллейна.
Все четыре головы повернулись к нему.
– Есть некоторая разница. Насколько мне известно, при дознании свидетелей постоянно прерывают вопросами. Сейчас я вовсе не намерен устраивать вам допрос. Мне хотелось бы услышать об этой трагедии как бы впервые. Я явился сюда не для того, чтобы арестовать убийцу. Меня прислали выяснить, не связано ли это преступление с некими противоправными действиями в военное время.
– Вы правы, сэр, – сказал Дуглас Грейс, погладив себя по затылку. – Абсолютно правы. И по моему скромному убеждению, эта связь, несомненно, суще-ствует.
– Всему свое время, – заметил Аллейн. – Итак, мисс Харм, вы нарисовали нам весьма четкую картину небольшого изолированного сообщества, сложившегося чуть больше года назад. В конце сорок первого года миссис Рубрик полностью посвящала себя выполнению общественного долга, в чем ей помогала ее секретарь мисс Линн. Капитан Грейс является своего рода практикантом в овцеводческом хозяйстве. Мистер Лосс восстанавливал свои силы и приступал совместно с капитаном Грейсом к работе над неким проектом. Мистер Рубрик считался инвалидом. Всех вас кормила миссис Дак, повариха, а прислуживал вам Маркинс. А что делали вы?
– Я? – удивленно тряхнула головой Урсула. – Ничего особенного. Помогала тете Флоренс, ходила на курсы Красного Креста. Было очень весело, все время что-то происходило. Я это обожаю. Ждешь каких-то сюрпризов, словно охотишься за сокровищами. Она умела любое событие превращать в праздник. Просто божественно.
– Например, собрание в стригальне, – едко заметил Фабиан.
– О Господи! – поперхнулась Урсула. – Да. И это тоже. Я помню…
3
Урсула начала восстанавливать события того далекого вечера. Аллейн, уже видевший сад из окна столовой, представил, как группа людей, пройдя по дорожке, обсаженной лавандой, устраивается у теннисной площадки. Женщины в светлых платьях, мужчины в белых брюках. Все сдвигают шезлонги, чтобы сесть поближе друг к другу. Одна из женщин бросает легкий жакет на спинку. Высокий, представительный молодой человек наклоняется к ней с несколько нарочитой галантностью. Запах табака смешивается с ароматом древесных стволов, земли и травы, разогретых за день солнцем. Это был час, когда все звуки становятся удивительно отчетливыми, а чувства обострены и по-особому восприимчивы. На площадке чуть слышно звенят голоса, медленно уплывая в темноту.
Все это запечатлелось в памяти Урсулы с фотографической точностью.
– Вы, наверное, устали, тетя Флоренс, – сказала она тогда.
– Я не позволяю себе уставать, – бодро заявила та. – Не следует даже думать об усталости, Урси. У человека должен быть скрытый запас энергии. – И миссис Рубрик пустилась в рассуждения об индийских аскетах, которым неведома усталость, об английских тружениках тыла и бойцах противовоздушной обороны. – Если они проявляют подобную стойкость, то почему бы и мне в повседневной жизни не бегать трусцой с вполне приличной скоростью.
Миссис Рубрик вытянула вперед обнаженные руки, чтобы сидящие рядом девушки могли в полной мере оценить их силу.
– С моим мудрым советчиком и доброй маленькой помощницей я горы могу свернуть, – с энтузиазмом воскликнула она.
Соскользнув с шезлонга на теплую сухую землю, Урсула положила голову на колени своей опекунши. Та энергично взлохматила ей волосы, уложенные в красивую прическу, на что были затрачены немалые сред-ства во время трехдневного визита в столицу.
– Давайте составим план, – предложила тетя Флоренс.
Урсула так любила эту фразу. Она была прелюдией к увлекательным приключениям. И совсем не важно, что план касался всего лишь скромной вечеринки в стригальне, на которую явятся местные фермеры в невзрачной одежонке, купленной в кооперативных лавочках, и горстка арендаторов, у которых хватит энтузиазма и бензина, чтобы тащиться в такую даль. Но тетя Флоренс умела все представить в розовом свете. Даже Дуглас воодушевился и, наклонившись над ее шезлонгом, стал выдвигать предложения.
– Почему бы не устроить танцы? – спросил он, глядя на Теренс Линн.
Тетя Флоренс одобрила эту идею:
– Пусть будут танцы. Старый Джимми Вайк и его братья играют на аккордеоне. Немного порепетировав, они смогут создать альтернативу радио и патефону.
– Можно взять старое пианино из пристройки, – чуть задыхаясь, предложил Артур Рубрик, – и привлечь молодого Клиффа Джонса. Он прекрасно играет, что угодно может исполнить.
Это было не слишком удачное предложение, и Урсула почувствовала, как напряглись руки, треплющие ее волосы. Когда сейчас, пятнадцать месяцев спустя, она рассказывала об этом, Аллейн понял: все истории, которые ему предстоит услышать, неизбежно сведутся к одному – тому злополучному вечеру предшествовали какие-то события.
Урсула поведала, что, не желая огорчать дядю Артура, тетя Флоренс никогда не рассказывала ему о неблаговидном поведении Клиффа Джонса. Это была история самой черной неблагодарности.
Молодой Клифф, сын управляющего Томми Джонса, рос необычным ребенком. Его эстетические пристрастия, проявившиеся в самом юном возрасте, повергали его родителей в растерянность и недоумение: когда пела его матушка, Клифф визжал и затыкал уши, а классическую музыку слушал по радио часами. То же самое происходило с книгами и картинами. Когда он подрос и стал посещать школу, крошечный розовый домик, куда его каждое утро отвозил грузовик, у него прорезался писательский талант и он стал создавать цветистые произведения, стиль которых менялся с каждой прочитанной им книгой, сильно озадачивая его учительницу. Его страсть к музыке развилась до необычайности, и учительница поспешила сообщить его родителям о феноменальных способностях своего ученика. Ее письмо было проникнуто чуть нервозным воодушевлением. По словам учительницы выходило, что мальчик – просто чудо природы. Однако он был слаб в арифметике и спортивных играх и не скрывал своего равнодушия к этим предметам.
Узнав об этом, тетя Флоренс проявила к юному Клиффу живейший интерес и объяснила его расстроенным родителям, что они имеют дело с артистическим темпераментом. «Вам, мистер Джонс, не следует ругать сына. Он не похож на других, – со своим обычным напором заявила она. – Ему требуется особое отношение и повышенное внимание. Я позабочусь о нем».
Вскоре она стала приглашать Клиффа к себе в дом. Подарив ему книги и патефон с тщательно подобранной коллекцией пластинок, она окончательно завоевала его доверие. Когда ему исполнилось тринадцать, миссис Рубрик сообщила его растерянным родителям, что хочет отправить Клиффа в закрытую частную школу, не уступающую лучшим привилегированным заведениям Англии. Томми Джонс энергично запротестовал. Он относил себя к рабочему классу и был профсоюзным активистом с легким коммунистическим уклоном. Но его жена, поддавшись на уговоры тети Флосси, сумела его переубедить, и Клифф вместе с шестью сыновьями местных арендаторов отправился в элитную школу.
По словам Урсулы, мальчик был безгранично предан миссис Рубрик. Во время каникул он проводил у нее все время, играя на рояле, стоявшем в гостиной. Уроки музыки тоже оплачивались ею.
Тут Фабиан издал короткий смешок.
– Он очень хорошо играет, – заявила Урсула. – Разве не так?
– Просто изумительно, – подтвердил Фабиан.
– А она очень любила музыку, Фаб, – быстро добавила Урсула.
– Прямо как Дуглас, – тихо проговорил Фабиан. – Она знала, чего хотела, но в отличие от Дугласа никогда в этом не признавалась.
– Не понимаю, о чем ты, – с достоинством произнесла Урсула, после чего продолжила свой рассказ.
Юный Клифф все еще учился в школе, когда миссис Рубрик уехала в Англию. Во время каникул он не отходил от рояля, стоявшего в гостиной. Вернувшись, она обнаружила, что он здорово вырос, но по-прежнему находится под ее влиянием. Однако когда он приехал на летние каникулы в сорок первом, стало очевидно, что он изменился. Причем, как подчеркнула Урсула, далеко не в лучшую сторону. У Клиффа было слабое зрение, и школьный окулист сказал, что в армию его не возьмут. Он взбрыкнул и немедленно попытался записаться добровольцем. Получив отказ, он написал миссис Рубрик, что уходит из школы и хочет помогать фронту, работая на ферме, пока не достигнет призывного возраста и не пойдет в армию, даже если его не признают годным к строевой. Ему как раз исполнилось шестнадцать. Письмо это имело эффект разорвавшейся бомбы. Тетя Флоренс планировала отправить его в университет, а потом, когда закончится война, – в Королевский музыкальный колледж в Лондоне. Взяв письмо, она отправилась домой к управляющему, где обнаружила ликующего Томми Джонса, который тоже получил весточку от сына. «Нам здесь так нужны хорошие ребята, миссис Рубрик. Особенно сейчас. Я просто счастлив, что Клифф того же мнения. Прошу меня извинить, но я всегда опасался, что это господское образование сделает из него надутого выскочку. Слава Богу, все повернулось иначе».
Позже выяснилось, что юный Клифф стал коммунистом. А это уж совсем не входило в планы тети Флоренс.
Когда он вернулся, все ее попытки повлиять на него закончились неудачей. Клифф ожидал, что она поймет его благородные порывы и всячески их поддержит, и никак не мог понять, отчего она так недовольна. Он продолжал упорствовать, приводя благодетельницу в негодование, стал упрям и категоричен. Сорокасемилетняя женщина и шестнадцатилетний юноша всерьез рассорились и стали врагами. По мнению Урсулы, он поступил глупо и жестоко. Ведь тетя Флоренс была воплощением патриотизма. Сколько она делала во время войны. Он же не годился для службы ни по возрасту, ни по здоровью. По крайней мере мог бы сначала завершить образование, которое она так великодушно стремилась ему дать и частично уже дала.
После ссоры они не встречались. Клифф ушел в горы с пастухами и продолжал водить с ними дружбу даже после того, как они спустились вниз с блеющими отарами овец. Он очень сблизился с разнорабочим Элби Блэком. В бараке стояло старое разбитое пианино, и по вечерам Клифф играл для овчаров. Их голоса, распевающие «Вальсирующую Матильду» и старые викторианские баллады, плыли над овечьими загонами, достигая теннисной площадки, где по вечерам сидела миссис Рубрик со своим ударным контингентом. Но в тот вечер, когда она исчезла, его приятели пошли на танцы, и Клифф в одиночестве музицировал в бараке, исполняя произведения, бывшие явно не по силам столь скромному инструменту.
«Давайте его послушаем, – предложил тогда Артур Рубрик. – Талантливый парень. Даже из этой развалины умудряется извлекать божественные звуки. Просто поразительно. Играет, как настоящий профессионал». «Да, – согласился Фабиан. – Действительно талант».
Урсула пожалела, что они завели этот разговор. Надо было рассказать дяде Артуру о том, что произошло накануне. Пусть бы сам объяснился с Клиффом. Тетя Флоренс не должна брать все на себя, ведь она каждый пустяк принимает близко к сердцу.
А накануне вечером произошло вот что. Слуга Маркинс услышал шум в старой сыроварне, которая была превращена в винный погреб. Решив, что там орудуют крысы, он подобрался к окну и посветил внутрь фонариком. Его луч, словно мотылек, метнулся по пыльным рядам бутылок. Внутри кто-то зашевелился, и Маркинс направил свет туда. Из темноты вынырнуло лицо Клиффа Джонса, который тут же зажмурился и приоткрыл рот. Маркинс очень красочно это описывал. Он опустил луч фонарика на руки Клиффа. В длинных гибких пальцах была зажата бутылка виски двадцатилетней выдержки из коллекции дяди Артура. От неожиданности Клифф разжал пальцы, и бутылка упала на каменный пол. Маркинс молча ворвался в сыроварню, схватил Клиффа за руку и, не говоря ни слова, потащил на кухню. Клифф не сопротивлялся.
Все это запечатлелось в памяти Урсулы с фотографической точностью.
– Вы, наверное, устали, тетя Флоренс, – сказала она тогда.
– Я не позволяю себе уставать, – бодро заявила та. – Не следует даже думать об усталости, Урси. У человека должен быть скрытый запас энергии. – И миссис Рубрик пустилась в рассуждения об индийских аскетах, которым неведома усталость, об английских тружениках тыла и бойцах противовоздушной обороны. – Если они проявляют подобную стойкость, то почему бы и мне в повседневной жизни не бегать трусцой с вполне приличной скоростью.
Миссис Рубрик вытянула вперед обнаженные руки, чтобы сидящие рядом девушки могли в полной мере оценить их силу.
– С моим мудрым советчиком и доброй маленькой помощницей я горы могу свернуть, – с энтузиазмом воскликнула она.
Соскользнув с шезлонга на теплую сухую землю, Урсула положила голову на колени своей опекунши. Та энергично взлохматила ей волосы, уложенные в красивую прическу, на что были затрачены немалые сред-ства во время трехдневного визита в столицу.
– Давайте составим план, – предложила тетя Флоренс.
Урсула так любила эту фразу. Она была прелюдией к увлекательным приключениям. И совсем не важно, что план касался всего лишь скромной вечеринки в стригальне, на которую явятся местные фермеры в невзрачной одежонке, купленной в кооперативных лавочках, и горстка арендаторов, у которых хватит энтузиазма и бензина, чтобы тащиться в такую даль. Но тетя Флоренс умела все представить в розовом свете. Даже Дуглас воодушевился и, наклонившись над ее шезлонгом, стал выдвигать предложения.
– Почему бы не устроить танцы? – спросил он, глядя на Теренс Линн.
Тетя Флоренс одобрила эту идею:
– Пусть будут танцы. Старый Джимми Вайк и его братья играют на аккордеоне. Немного порепетировав, они смогут создать альтернативу радио и патефону.
– Можно взять старое пианино из пристройки, – чуть задыхаясь, предложил Артур Рубрик, – и привлечь молодого Клиффа Джонса. Он прекрасно играет, что угодно может исполнить.
Это было не слишком удачное предложение, и Урсула почувствовала, как напряглись руки, треплющие ее волосы. Когда сейчас, пятнадцать месяцев спустя, она рассказывала об этом, Аллейн понял: все истории, которые ему предстоит услышать, неизбежно сведутся к одному – тому злополучному вечеру предшествовали какие-то события.
Урсула поведала, что, не желая огорчать дядю Артура, тетя Флоренс никогда не рассказывала ему о неблаговидном поведении Клиффа Джонса. Это была история самой черной неблагодарности.
Молодой Клифф, сын управляющего Томми Джонса, рос необычным ребенком. Его эстетические пристрастия, проявившиеся в самом юном возрасте, повергали его родителей в растерянность и недоумение: когда пела его матушка, Клифф визжал и затыкал уши, а классическую музыку слушал по радио часами. То же самое происходило с книгами и картинами. Когда он подрос и стал посещать школу, крошечный розовый домик, куда его каждое утро отвозил грузовик, у него прорезался писательский талант и он стал создавать цветистые произведения, стиль которых менялся с каждой прочитанной им книгой, сильно озадачивая его учительницу. Его страсть к музыке развилась до необычайности, и учительница поспешила сообщить его родителям о феноменальных способностях своего ученика. Ее письмо было проникнуто чуть нервозным воодушевлением. По словам учительницы выходило, что мальчик – просто чудо природы. Однако он был слаб в арифметике и спортивных играх и не скрывал своего равнодушия к этим предметам.
Узнав об этом, тетя Флоренс проявила к юному Клиффу живейший интерес и объяснила его расстроенным родителям, что они имеют дело с артистическим темпераментом. «Вам, мистер Джонс, не следует ругать сына. Он не похож на других, – со своим обычным напором заявила она. – Ему требуется особое отношение и повышенное внимание. Я позабочусь о нем».
Вскоре она стала приглашать Клиффа к себе в дом. Подарив ему книги и патефон с тщательно подобранной коллекцией пластинок, она окончательно завоевала его доверие. Когда ему исполнилось тринадцать, миссис Рубрик сообщила его растерянным родителям, что хочет отправить Клиффа в закрытую частную школу, не уступающую лучшим привилегированным заведениям Англии. Томми Джонс энергично запротестовал. Он относил себя к рабочему классу и был профсоюзным активистом с легким коммунистическим уклоном. Но его жена, поддавшись на уговоры тети Флосси, сумела его переубедить, и Клифф вместе с шестью сыновьями местных арендаторов отправился в элитную школу.
По словам Урсулы, мальчик был безгранично предан миссис Рубрик. Во время каникул он проводил у нее все время, играя на рояле, стоявшем в гостиной. Уроки музыки тоже оплачивались ею.
Тут Фабиан издал короткий смешок.
– Он очень хорошо играет, – заявила Урсула. – Разве не так?
– Просто изумительно, – подтвердил Фабиан.
– А она очень любила музыку, Фаб, – быстро добавила Урсула.
– Прямо как Дуглас, – тихо проговорил Фабиан. – Она знала, чего хотела, но в отличие от Дугласа никогда в этом не признавалась.
– Не понимаю, о чем ты, – с достоинством произнесла Урсула, после чего продолжила свой рассказ.
Юный Клифф все еще учился в школе, когда миссис Рубрик уехала в Англию. Во время каникул он не отходил от рояля, стоявшего в гостиной. Вернувшись, она обнаружила, что он здорово вырос, но по-прежнему находится под ее влиянием. Однако когда он приехал на летние каникулы в сорок первом, стало очевидно, что он изменился. Причем, как подчеркнула Урсула, далеко не в лучшую сторону. У Клиффа было слабое зрение, и школьный окулист сказал, что в армию его не возьмут. Он взбрыкнул и немедленно попытался записаться добровольцем. Получив отказ, он написал миссис Рубрик, что уходит из школы и хочет помогать фронту, работая на ферме, пока не достигнет призывного возраста и не пойдет в армию, даже если его не признают годным к строевой. Ему как раз исполнилось шестнадцать. Письмо это имело эффект разорвавшейся бомбы. Тетя Флоренс планировала отправить его в университет, а потом, когда закончится война, – в Королевский музыкальный колледж в Лондоне. Взяв письмо, она отправилась домой к управляющему, где обнаружила ликующего Томми Джонса, который тоже получил весточку от сына. «Нам здесь так нужны хорошие ребята, миссис Рубрик. Особенно сейчас. Я просто счастлив, что Клифф того же мнения. Прошу меня извинить, но я всегда опасался, что это господское образование сделает из него надутого выскочку. Слава Богу, все повернулось иначе».
Позже выяснилось, что юный Клифф стал коммунистом. А это уж совсем не входило в планы тети Флоренс.
Когда он вернулся, все ее попытки повлиять на него закончились неудачей. Клифф ожидал, что она поймет его благородные порывы и всячески их поддержит, и никак не мог понять, отчего она так недовольна. Он продолжал упорствовать, приводя благодетельницу в негодование, стал упрям и категоричен. Сорокасемилетняя женщина и шестнадцатилетний юноша всерьез рассорились и стали врагами. По мнению Урсулы, он поступил глупо и жестоко. Ведь тетя Флоренс была воплощением патриотизма. Сколько она делала во время войны. Он же не годился для службы ни по возрасту, ни по здоровью. По крайней мере мог бы сначала завершить образование, которое она так великодушно стремилась ему дать и частично уже дала.
После ссоры они не встречались. Клифф ушел в горы с пастухами и продолжал водить с ними дружбу даже после того, как они спустились вниз с блеющими отарами овец. Он очень сблизился с разнорабочим Элби Блэком. В бараке стояло старое разбитое пианино, и по вечерам Клифф играл для овчаров. Их голоса, распевающие «Вальсирующую Матильду» и старые викторианские баллады, плыли над овечьими загонами, достигая теннисной площадки, где по вечерам сидела миссис Рубрик со своим ударным контингентом. Но в тот вечер, когда она исчезла, его приятели пошли на танцы, и Клифф в одиночестве музицировал в бараке, исполняя произведения, бывшие явно не по силам столь скромному инструменту.
«Давайте его послушаем, – предложил тогда Артур Рубрик. – Талантливый парень. Даже из этой развалины умудряется извлекать божественные звуки. Просто поразительно. Играет, как настоящий профессионал». «Да, – согласился Фабиан. – Действительно талант».
Урсула пожалела, что они завели этот разговор. Надо было рассказать дяде Артуру о том, что произошло накануне. Пусть бы сам объяснился с Клиффом. Тетя Флоренс не должна брать все на себя, ведь она каждый пустяк принимает близко к сердцу.
А накануне вечером произошло вот что. Слуга Маркинс услышал шум в старой сыроварне, которая была превращена в винный погреб. Решив, что там орудуют крысы, он подобрался к окну и посветил внутрь фонариком. Его луч, словно мотылек, метнулся по пыльным рядам бутылок. Внутри кто-то зашевелился, и Маркинс направил свет туда. Из темноты вынырнуло лицо Клиффа Джонса, который тут же зажмурился и приоткрыл рот. Маркинс очень красочно это описывал. Он опустил луч фонарика на руки Клиффа. В длинных гибких пальцах была зажата бутылка виски двадцатилетней выдержки из коллекции дяди Артура. От неожиданности Клифф разжал пальцы, и бутылка упала на каменный пол. Маркинс молча ворвался в сыроварню, схватил Клиффа за руку и, не говоря ни слова, потащил на кухню. Клифф не сопротивлялся.