— Во всяком случае, они не дали от ворот поворот, — сказал Джереми.
— Это уж точно.
— Ты переслал отчёт Гринслэду?
— Конечно.
— А как насчёт открытия сезона в театре «Дельфин» примерно об эту пору на следующий год новой пьесой Перигрина Джея «Перчатка»? — спросил Джереми, опуская свою покрытую веснушками руку на рукопись Перигрина.
— Иди ты!..
— Почему бы и нет? Пусть занавес вздымается и падает. Твоё дело — творить!
— Уже натворил.
— Хлеба и зрелищ!
— Слушай! — Перигрин судорожно смял клочок бумаги. — Я представляю себе возможную реакцию. Во-первых, моментально завопят, что нечто похожее уже было, а во-вторых, превратят бедную невинную вещицу в постоянную мишень для затрещин, со вкусом отвешиваемых нашей поэтической гильдией. Все шекспироведы встанут на дыбы во главе с Энн Хэзэвей. Пьесу сочтут дурно пахнущей и потопят ещё до спектакля.
— Лично я не нахожу ничего предосудительного.
— Да, но стоит только сказать «Шекспир», как поднимется буря. И какая!
— По-моему, сам Шекспир только и делал, что вызывал бури. Подумай, как в его время звучал «Генрих VIII». Ладно, давай дальше. Кому ты хотел бы дать роль Шекспира?
— А ты не понял?
— Сердитому елизаветинскому старцу, не так ли? Одинок. Непредсказуем. Хитёр. Блистателен, как само солнце. Пегас из конюшни Хэзэвей. Неотразимый мужчина, точь-в-точь как на портрете Графтона.
— Ты угадал. Кто ещё может выглядеть и играть, как он?
— Господи! — пробормотал Джереми, проглядывая список действующих лиц и предполагаемых исполнителей.
— Вот именно. Я же говорю, что нельзя не догадаться.
— Боже, Маркус Найт!
— Конечно. Он поистине портрет Графтона, но написанный огнём. Вспомни его Хотспера! А Генрих Пятый? Меркуцио? А какой Гамлет!..
— Сколько ему лет?
— Сколько бы ни было, он никогда этого не покажет. Он может сыграть даже подростка.
— Послушай, а удавалось ли хоть раз поставить вещь с участием Маркуса, чтобы при этом не поднялись большие мутные волны?
— Ни разу.
— Говорят, что он в состоянии испортить моральный климат в любой труппе.
— Да, таков уж великий Марко.
— Помнишь случай, когда он внезапно прекратил игру и после паузы велел опоздавшим побыстрее садиться или убираться к чертям? После чего остальные актёры дружно провалили свои роли?
— Ещё бы мне не помнить. Имею непосредственное отношение к провалу, поскольку числился в режиссёрах.
— Говорят, что в последнее время он стал ещё более вспыльчив, ибо не находит в молодом пополнении ни капли рыцарства.
— По-моему, все это должно скрыть обычную раздражительность.
— Ладно, в конце концов это твоя пьеса. Кстати, я вижу, ты свёл в одном характере прекрасного юношу, обольстительного красавца и «мр. В.Х.»?
— Именно.
— Как ты посмел? — пробормотал Джереми.
— О, бывали и более сумасшедшие идеи.
— Ты, наверное, прав. Роль от этого только выиграла. Каким ты его видишь?
— Яркий блондин. Очень мужественный. Очень дерзкий.
— В. Хартли Грав?
— Возможно. Типаж подходящий.
— Разве его не считают плохим гражданином?
— Чушь.
— А «смуглая леди»? Розалин? Я вижу, ты проставил Дестини Мейд?
— Она так и просится сюда. От этой дамы невозможно отвести глаза. Она исключительно сексапильна и лично у меня вызывает ассоциации с клокочущей бездной. Она способна изобразить что угодно, если растолковать ей роль простыми английскими словами и очень-очень медленно. Кстати, она живёт с Марко.
— Может, кстати, а может, и не очень. А Энн Хэзэвей?
— Да любая не очень смазливая актриса с хорошим темпераментом, — пожал плечами Перигрин.
— Типа Герти Брейс?
— Да.
— Джоан Харт — очень милая небольшая роль. Я скажу тебе, кто хорош для Джоан. Эмилия Дюн. Знаешь её? Она работает в нашем магазине и понравилась тебе в том телешоу. В Стратфорде она была очень милой Целией, Нериссой и Гермией. Запиши её.
— Ладно. Видишь, я даже кляксу от усердия поставил.
— Все остальные роли не представляют сложности, насколько могу судить. Дрожь пробирает только при явлении невинного младенца.
— Он же умирает ещё до конца первого акта.
— И слава Богу! Меня приводит в полную растерянность видение немого подростка, который натягивает штанишки.
— Его будут звать Гарри.
— Или Тревор.
— Неважно.
— Декорации, чур, делаю я.
— Не будь ослом.
— Нет, согласись: ведь забавно вышло бы, а?
— Не волнуйся — ничего и никогда не будет. Я это нутром чую. Не будет ни-че-го: ни перчатки, ни театра, ни пьесы. Все это мираж.
Стукнула крышка почтового ящика.
— Ну вот. Судьба стучится в дверь, — заметил Джереми.
— Знаешь, на этот раз я даже гадать не буду, что там может быть, но по доброте душевной схожу и посмотрю.
Перигрин спустился с лестницы, вынул почту, однако для себя ничего не обнаружил. Наверх он шёл медленно и прямо с порога начал:
— Я же тебе говорю: ни-че-го. Все позади. Все растаяло, как мираж. Почта тускла и обыденна, как вода в канаве, и вся для тебя. Ой, извини!
Джереми разговаривал по телефону.
— Он как раз вернулся, — сказал он в трубку. — Будьте любезны, подождите секунду.
Затем Джер прикрыл трубку рукой и пояснил:
— С тобой желает побеседовать мистер Гринслэд.
Глава 3
— Это уж точно.
— Ты переслал отчёт Гринслэду?
— Конечно.
— А как насчёт открытия сезона в театре «Дельфин» примерно об эту пору на следующий год новой пьесой Перигрина Джея «Перчатка»? — спросил Джереми, опуская свою покрытую веснушками руку на рукопись Перигрина.
— Иди ты!..
— Почему бы и нет? Пусть занавес вздымается и падает. Твоё дело — творить!
— Уже натворил.
— Хлеба и зрелищ!
— Слушай! — Перигрин судорожно смял клочок бумаги. — Я представляю себе возможную реакцию. Во-первых, моментально завопят, что нечто похожее уже было, а во-вторых, превратят бедную невинную вещицу в постоянную мишень для затрещин, со вкусом отвешиваемых нашей поэтической гильдией. Все шекспироведы встанут на дыбы во главе с Энн Хэзэвей. Пьесу сочтут дурно пахнущей и потопят ещё до спектакля.
— Лично я не нахожу ничего предосудительного.
— Да, но стоит только сказать «Шекспир», как поднимется буря. И какая!
— По-моему, сам Шекспир только и делал, что вызывал бури. Подумай, как в его время звучал «Генрих VIII». Ладно, давай дальше. Кому ты хотел бы дать роль Шекспира?
— А ты не понял?
— Сердитому елизаветинскому старцу, не так ли? Одинок. Непредсказуем. Хитёр. Блистателен, как само солнце. Пегас из конюшни Хэзэвей. Неотразимый мужчина, точь-в-точь как на портрете Графтона.
— Ты угадал. Кто ещё может выглядеть и играть, как он?
— Господи! — пробормотал Джереми, проглядывая список действующих лиц и предполагаемых исполнителей.
— Вот именно. Я же говорю, что нельзя не догадаться.
— Боже, Маркус Найт!
— Конечно. Он поистине портрет Графтона, но написанный огнём. Вспомни его Хотспера! А Генрих Пятый? Меркуцио? А какой Гамлет!..
— Сколько ему лет?
— Сколько бы ни было, он никогда этого не покажет. Он может сыграть даже подростка.
— Послушай, а удавалось ли хоть раз поставить вещь с участием Маркуса, чтобы при этом не поднялись большие мутные волны?
— Ни разу.
— Говорят, что он в состоянии испортить моральный климат в любой труппе.
— Да, таков уж великий Марко.
— Помнишь случай, когда он внезапно прекратил игру и после паузы велел опоздавшим побыстрее садиться или убираться к чертям? После чего остальные актёры дружно провалили свои роли?
— Ещё бы мне не помнить. Имею непосредственное отношение к провалу, поскольку числился в режиссёрах.
— Говорят, что в последнее время он стал ещё более вспыльчив, ибо не находит в молодом пополнении ни капли рыцарства.
— По-моему, все это должно скрыть обычную раздражительность.
— Ладно, в конце концов это твоя пьеса. Кстати, я вижу, ты свёл в одном характере прекрасного юношу, обольстительного красавца и «мр. В.Х.»?
— Именно.
— Как ты посмел? — пробормотал Джереми.
— О, бывали и более сумасшедшие идеи.
— Ты, наверное, прав. Роль от этого только выиграла. Каким ты его видишь?
— Яркий блондин. Очень мужественный. Очень дерзкий.
— В. Хартли Грав?
— Возможно. Типаж подходящий.
— Разве его не считают плохим гражданином?
— Чушь.
— А «смуглая леди»? Розалин? Я вижу, ты проставил Дестини Мейд?
— Она так и просится сюда. От этой дамы невозможно отвести глаза. Она исключительно сексапильна и лично у меня вызывает ассоциации с клокочущей бездной. Она способна изобразить что угодно, если растолковать ей роль простыми английскими словами и очень-очень медленно. Кстати, она живёт с Марко.
— Может, кстати, а может, и не очень. А Энн Хэзэвей?
— Да любая не очень смазливая актриса с хорошим темпераментом, — пожал плечами Перигрин.
— Типа Герти Брейс?
— Да.
— Джоан Харт — очень милая небольшая роль. Я скажу тебе, кто хорош для Джоан. Эмилия Дюн. Знаешь её? Она работает в нашем магазине и понравилась тебе в том телешоу. В Стратфорде она была очень милой Целией, Нериссой и Гермией. Запиши её.
— Ладно. Видишь, я даже кляксу от усердия поставил.
— Все остальные роли не представляют сложности, насколько могу судить. Дрожь пробирает только при явлении невинного младенца.
— Он же умирает ещё до конца первого акта.
— И слава Богу! Меня приводит в полную растерянность видение немого подростка, который натягивает штанишки.
— Его будут звать Гарри.
— Или Тревор.
— Неважно.
— Декорации, чур, делаю я.
— Не будь ослом.
— Нет, согласись: ведь забавно вышло бы, а?
— Не волнуйся — ничего и никогда не будет. Я это нутром чую. Не будет ни-че-го: ни перчатки, ни театра, ни пьесы. Все это мираж.
Стукнула крышка почтового ящика.
— Ну вот. Судьба стучится в дверь, — заметил Джереми.
— Знаешь, на этот раз я даже гадать не буду, что там может быть, но по доброте душевной схожу и посмотрю.
Перигрин спустился с лестницы, вынул почту, однако для себя ничего не обнаружил. Наверх он шёл медленно и прямо с порога начал:
— Я же тебе говорю: ни-че-го. Все позади. Все растаяло, как мираж. Почта тускла и обыденна, как вода в канаве, и вся для тебя. Ой, извини!
Джереми разговаривал по телефону.
— Он как раз вернулся, — сказал он в трубку. — Будьте любезны, подождите секунду.
Затем Джер прикрыл трубку рукой и пояснил:
— С тобой желает побеседовать мистер Гринслэд.
Глава 3
ЗВАНЫЙ ВЕЧЕР
"Год назад, — думал Перигрин, — я стоял на этом самом месте. Проглянувшее из-за туч солнце позолотило башенку израненного «Дельфина», и я буквально заболел этим театром. Я думал тогда об Адольфусе Руби, мечтал стать владельцем, как он… И пожалуйста! Видит Бог, я снова стою здесь, но теперь уже в лакированных ботинках, а не в своих прошлогодних башмаках».
Мистер Джей окинул взглядом подновлённые кариатиды, вставших на хвосты дельфинов, золочёную надпись над портиком, безупречно белый фасад и ажурное кружево решёток. Его взгляд излучал обожание, а в голове стучало: «Что бы ни произошло потом, это мгновение — прекрасно. Что бы ни случилось со мной, я буду оглядываться на сегодняшнее утро и говорить себе: был миг, когда я знал, что такое быть благословенным».
Пока Перигрин медлил перед зданием театра, из проулка к складам «Фиппс Браса» вышел человек.
— Доброго утра, шеф.
— Доброе утро, Джоббинс.
— Приятно смотрится, а?
— Да, красиво.
— Ничего не скажешь, сильно он изменился с тех пор, как вы тут нырнули.
— Очень сильно.
— Да уж… А вам сторож случайно не нужен? Можно ночью, можно днём — в любое время.
— Наверное, понадобится. А вы знаете подходящего человека?
— Есть такое присловье, что коли сам себя не похвалишь, то никто не похвалит.
— Другими словами, вы хотите предложить себя?
— Не буду врать, шеф, к тому и веду. Видите ли, там, внизу, для моей поясницы сыровато, ноет она часто. А отзывы у меня хорошие. Кого угодно спросите. Ну, как вы на это? Благосклонно или не очень?
— Почему же не очень? Вполне благосклонно.
— Будете, значит, иметь меня в виду?
— Буду, — пообещал Перигрин.
— Спасибо и всего наилучшего, шеф, — поблагодарил Джоббинс и ретировался в проулок.
Перигрин перешёл через улицу и вступил под портик своего театра, который украшало броское объявление:
Театр «Дельфин» вскоре открывает сезон под новым руководством.
Оно висело непосредственно под обрывком той самой старинной афиши, которую мистер Джей заметил во время своего первого достопамятного появления здесь:
— Пока я в театре, эта афиша останется здесь, и точка. Он мягко толкнул парадную дверь, которой вернули прежнее достоинство: отмыли, отскоблили и покрыли лаком, поставили новые замки.
В фойе кипела жизнь. Стены были заново окрашены, а все остальное отполировано и позолочено. Люди на стремянках, лестницах и в люльках спешно доделывали работу. На полу искрилась огромная люстра. Умытые и ухоженные херувимы сверкали толстенькими щёчками над окошком театральной кассы.
Перигрин поздоровался с рабочими и поднялся по плавно изогнутой лестнице в верхнее фойе.
Задняя стенка бара по-прежнему была отделана зеркалом, однако теперь мистера Джея от приближавшегося к нему двойника отделяла окованная медью стойка красного дерева. Весь бар был выдержан в паточно-мелассовой гамме.
— Светло, уютно, ничего вызывающего, — пробормотал Перигрин.
Реставрационные работы тут уже закончились, и на пол скоро будет положен ковёр. Они с Джереми и молодым декоратором остановились наконец на классической темно-красной гамме с белым и золотым, а по краям — традиционный узор из дамасских роз. Мистер Джей пересёк фойе и исчез за дверью с надписью: «Дирекция».
Театр «Дельфин» состоял под контролем одноимённой корпорации, которую субсидировала «Консолидэйтед Ойлс», а породил, образно говоря, мистер Гринслэд. В кабинете за новым столом сидел мистер Уинтер Моррис, необыкновенно способный театральный менеджер. По предложению Перигрина мистер Гринслэд заключил с ним контракт — после ряда собеседований и, в чем мистер Джей не сомневался, тщательной проверки. Во все это время мистер Кондукис оставался фигурой совершенно призрачной, ни во что не вмешивающейся, но при этом столь могущественной, что само его существование излучало флюиды уверенности, изгоняя малейшие сомнения в возможности ренессанса. Мистер Моррис имел все полномочия по ангажементам с актёрами, декораторами, костюмерами, статистами, обслуживающим персоналом и так далее и тому подобное, в общем, распоряжался всем и вся.
Это был низенький, бледный, суетливый человечек с густыми курчавыми волосами, который все свободное от работы время (довольно скудное) посвящал коллекционированию старинных безделушек.
— Доброе утро, Уинти.
— Перри, — сказал мистер Моррис, что прозвучало гораздо более похоже на констатацию факта, чем на приветствие.
— Что хорошего?
Мистер Моррис покрутил головой.
— Да, пока не забыл: нам нужен сторож на дневное или ночное время, смотритель, швейцар на служебный вход или ещё кто-нибудь в этом роде?
— Через пару дней понадобится.
Перигрин поведал Уинтеру о мистере Джоббинсе.
— Прекрасно, — сказал мистер Моррис. — Если рекомендации в порядке, считай, что дело улажено. Теперь моя очередь. Ты уже набрал труппу?
— Не совсем. Есть некоторые сомнения.
— Что ты думаешь о Гарри Граве?
— Как об актёре?
— Да.
— Как об актёре я много чего о нем думаю.
— Ну и хорошо. Считай, что ты его нанял.
— Уинти, что ты несёшь? О чем ты?
— О поступившей директиве, мой дорогой. О приказе из головного офиса.
— По поводу В. Хартли Грава?!
— Ты наверняка найдёшь его в своей почте. Перигрин направился к своему столу и ловко выхватил из кучи корреспонденции письмо от мистера Гринслэда, поскольку прекрасно освоился с видом его посланий.
Тут Перигрин поднял глаза на Морриса и обнаружил, что Уинти наблюдает за ним с иронической усмешкой.
Мистер Джей окинул взглядом подновлённые кариатиды, вставших на хвосты дельфинов, золочёную надпись над портиком, безупречно белый фасад и ажурное кружево решёток. Его взгляд излучал обожание, а в голове стучало: «Что бы ни произошло потом, это мгновение — прекрасно. Что бы ни случилось со мной, я буду оглядываться на сегодняшнее утро и говорить себе: был миг, когда я знал, что такое быть благословенным».
Пока Перигрин медлил перед зданием театра, из проулка к складам «Фиппс Браса» вышел человек.
— Доброго утра, шеф.
— Доброе утро, Джоббинс.
— Приятно смотрится, а?
— Да, красиво.
— Ничего не скажешь, сильно он изменился с тех пор, как вы тут нырнули.
— Очень сильно.
— Да уж… А вам сторож случайно не нужен? Можно ночью, можно днём — в любое время.
— Наверное, понадобится. А вы знаете подходящего человека?
— Есть такое присловье, что коли сам себя не похвалишь, то никто не похвалит.
— Другими словами, вы хотите предложить себя?
— Не буду врать, шеф, к тому и веду. Видите ли, там, внизу, для моей поясницы сыровато, ноет она часто. А отзывы у меня хорошие. Кого угодно спросите. Ну, как вы на это? Благосклонно или не очень?
— Почему же не очень? Вполне благосклонно.
— Будете, значит, иметь меня в виду?
— Буду, — пообещал Перигрин.
— Спасибо и всего наилучшего, шеф, — поблагодарил Джоббинс и ретировался в проулок.
Перигрин перешёл через улицу и вступил под портик своего театра, который украшало броское объявление:
Театр «Дельфин» вскоре открывает сезон под новым руководством.
Оно висело непосредственно под обрывком той самой старинной афиши, которую мистер Джей заметил во время своего первого достопамятного появления здесь:
«СВАДЬБА ПОПРОШАЙКИ»Когда маляры очистили и заново отштукатурили фасад, Перигрин велел им сохранить случайно уцелевший обрывок, а Джереми Джонсу заявил:
По настоятельным требованиям! мистер Адольфу с Руби…
— Пока я в театре, эта афиша останется здесь, и точка. Он мягко толкнул парадную дверь, которой вернули прежнее достоинство: отмыли, отскоблили и покрыли лаком, поставили новые замки.
В фойе кипела жизнь. Стены были заново окрашены, а все остальное отполировано и позолочено. Люди на стремянках, лестницах и в люльках спешно доделывали работу. На полу искрилась огромная люстра. Умытые и ухоженные херувимы сверкали толстенькими щёчками над окошком театральной кассы.
Перигрин поздоровался с рабочими и поднялся по плавно изогнутой лестнице в верхнее фойе.
Задняя стенка бара по-прежнему была отделана зеркалом, однако теперь мистера Джея от приближавшегося к нему двойника отделяла окованная медью стойка красного дерева. Весь бар был выдержан в паточно-мелассовой гамме.
— Светло, уютно, ничего вызывающего, — пробормотал Перигрин.
Реставрационные работы тут уже закончились, и на пол скоро будет положен ковёр. Они с Джереми и молодым декоратором остановились наконец на классической темно-красной гамме с белым и золотым, а по краям — традиционный узор из дамасских роз. Мистер Джей пересёк фойе и исчез за дверью с надписью: «Дирекция».
Театр «Дельфин» состоял под контролем одноимённой корпорации, которую субсидировала «Консолидэйтед Ойлс», а породил, образно говоря, мистер Гринслэд. В кабинете за новым столом сидел мистер Уинтер Моррис, необыкновенно способный театральный менеджер. По предложению Перигрина мистер Гринслэд заключил с ним контракт — после ряда собеседований и, в чем мистер Джей не сомневался, тщательной проверки. Во все это время мистер Кондукис оставался фигурой совершенно призрачной, ни во что не вмешивающейся, но при этом столь могущественной, что само его существование излучало флюиды уверенности, изгоняя малейшие сомнения в возможности ренессанса. Мистер Моррис имел все полномочия по ангажементам с актёрами, декораторами, костюмерами, статистами, обслуживающим персоналом и так далее и тому подобное, в общем, распоряжался всем и вся.
Это был низенький, бледный, суетливый человечек с густыми курчавыми волосами, который все свободное от работы время (довольно скудное) посвящал коллекционированию старинных безделушек.
— Доброе утро, Уинти.
— Перри, — сказал мистер Моррис, что прозвучало гораздо более похоже на констатацию факта, чем на приветствие.
— Что хорошего?
Мистер Моррис покрутил головой.
— Да, пока не забыл: нам нужен сторож на дневное или ночное время, смотритель, швейцар на служебный вход или ещё кто-нибудь в этом роде?
— Через пару дней понадобится.
Перигрин поведал Уинтеру о мистере Джоббинсе.
— Прекрасно, — сказал мистер Моррис. — Если рекомендации в порядке, считай, что дело улажено. Теперь моя очередь. Ты уже набрал труппу?
— Не совсем. Есть некоторые сомнения.
— Что ты думаешь о Гарри Граве?
— Как об актёре?
— Да.
— Как об актёре я много чего о нем думаю.
— Ну и хорошо. Считай, что ты его нанял.
— Уинти, что ты несёшь? О чем ты?
— О поступившей директиве, мой дорогой. О приказе из головного офиса.
— По поводу В. Хартли Грава?!
— Ты наверняка найдёшь его в своей почте. Перигрин направился к своему столу и ловко выхватил из кучи корреспонденции письмо от мистера Гринслэда, поскольку прекрасно освоился с видом его посланий.
«Уважаемый Перигрин Джей?Когда Перигрин дочитал это письмо, его охватило настолько острое предчувствие беды, что он сам растерялся. Ведь, собственно, ничего необычного или непредсказуемого не произошло. Театр держится на личных связях. Нет, пожалуй, ни одного актёра, который откажется воспользоваться ими при удобном случае. Неужели его гложет зависть, или он уже настолько испорчен полученной властью, что не в состоянии спокойно отнестись к вмешательству в «свою» епархию? Хотя… если подумать, неприятное чувство вызвано гораздо более серьёзными причинами.
Все, похоже, идёт гладко и в соответствии с планом. Мы очень довольны общим замыслом и воплощением первоначального проекта, а также Вашим решением открыть сезон собственной пьесой, особенно если учесть успех Ваших, постановок, в "Единороге ". Хочу обратить Ваше внимание на мистера В. Хартли Грава. Вам, безусловно, известно, что это опытный актёр с хорошей репутацией. Мистер Кондукис будет доволен, если Вы при наборе труппы уделите своё благосклонное внимание мистеру Траву.
С уважением, преданный Вам
Стэнли Гринслэд».
Тут Перигрин поднял глаза на Морриса и обнаружил, что Уинти наблюдает за ним с иронической усмешкой.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента