Они немного поболтали, и проницательный мистер Браммел скоро сказал себе, что за непривлекательной внешностью мисс Линкольн скрывается недюжинный ум. Его интуиция и жизненный опыт также подсказали ему, что у мисс Линкольн, как думала и ее гувернантка, запоздалое развитие и вряд ли она навсегда останется толстой и некрасивой. Он не сомневался, однако, что претенденты на наследство, увивающиеся вокруг нее (один-два подходили к ней и во время их разговора), думают не о ней или ее внешности, а исключительно о ее деньгах. Оставалось только надеяться, что юный Хастингс будет добр к ней, если ему повезет. Интуиция подсказывала мистеру Браммелу, что мисс Линкольн очень легко обидеть.
Но мисс Линкольн не думала о том, что ее могут обидеть. Когда Доминик, серьезный и заботливый, вернулся с лимонадом и бисквитами, Эмилия улыбнулась ему самой ослепительной улыбкой, на мгновение преобразившей ее лицо. Однако от волнения и застенчивости она так жадно набросилась на бисквиты, что мистер Браммел подумал, не стоит ли посоветовать мисс Линкольн ограничить себя в еде, но вовремя решил, что для подобного совета еще не слишком хорошо с ней знаком.
В общем, этот вечер оказался самым счастливым для Эмилии с начала сезона, о чем она и поведала мисс Дакр в экипаже по дороге домой, а затем начала расписывать обаяние и доброту Доминика Хастингса. Мисс Дакр счастливо поддакивала. Как удачно, что ее подопечная наконец встретила молодого человека — красивого, милого и достаточно разумного, чтобы оценить добродетели девочки, скрытые от других. Мисс Дакр и Эмилия оценили Доминика по внешности, а внешность его была прекрасна.
Остаток сезона промчался как во сне. Эмилию везде видели с Домиником, и она отказывала в среднем двум претендентам на свою руку в неделю. Однажды отец послал за нею и ласково спросил:
— Моя дорогая, ты отклонила столько подходящих кандидатур, включая герцога. Очевидно, ты надеешься на предложение молодого Хастингса?
Эмма покраснела и, заикаясь, сказала:
— Д-д-да, папа. Ты возражаешь?
— Вовсе нет, дорогая. Он такой же пустоголовый, как большинство молодых людей, но я не считаю его порочным или злым. У него нет денег, но он очень близок к титулу, и, если сделает тебе предложение, я не стану возражать. Тем более, в отличие от всех других претендентов, он не намного старше тебя.
Пустоголовый! Ее Доминик — ибо именно так она начала думать о нем, — как мог отец так отозваться о нем? Ее заикание исчезло, и она заговорила с отцом ясно и отчетливо, как всегда разговаривала с мистером Браммелом, но никогда — с Домиником Хастингсом.
— О, нет, папа, я не думаю, что он пустоголовый. Ты не прав.
Позже она уныло вспоминала, насколько верно оценила такого легкомысленного на вид юношу. Да, он не был пустоголовым. Сопровождая повсюду юную наследницу, Доминик Хастингс точно знал, что делает. Более того, не сделав ей предложение сразу, он отверг все подозрения в том, что охотится за приданым. Мисс Дакр и Линкольны сочли его скромность признаком влюбленности.
Незадолго до конца сезона Эмилия и мисс Дакр отправились в экипаже в Гайд-Парк, надеясь увидеть Доминика, с редкой ловкостью скачущего на огромном вороном жеребце.
Он был там! И направлялся к ним! Сердце Эмилии бешено забилось — как всегда, когда она смотрела на него. Он выглядел таким прекрасным в костюме для верховой езды и высоких начищенных сапогах с золотыми кисточками. Он всегда был безупречен, что заставляло бедную Эмилию чувствовать себя еще более неэлегантной. Она чуть не теряла сознание от мысли, что, возможно, скоро станет его женой, ибо была уверена, что он сделает предложение до конца сезона. Ей стало жарко, сердце забилось еще сильнее.
Эмилия поглупела от влюбленности, и ей ни разу не пришло в голову, что за все время знакомства Доминик никогда не разговаривал на серьезные темы, а обращался с нею как с очаровательным, но умственно отсталым ребенком. Та Эмилия Линкольн, какой она была до знакомства с ним, с возмущением отвергла бы подобную снисходительность, но влюбленная Эмилия настолько ослепла от его красоты и своей удачи, что ни разу не поставила под сомнение причину столь прилежного ухаживания. Она принимала его видимое восхищение как должное.
Десять лет спустя повзрослевшая Эмилия краснела от стыда, вспоминая поведение того наивного ребенка. Тогда же она с обожанием следила за приближавшимся к ее экипажу Домиником. Он наклонился поговорить с дамами. Ах, его манеры были так же прекрасны, как он сам!
— Счастлив видеть вас обеих. Моя дорогая мисс Линкольн, мне необходимо поговорить с вами наедине. Не здесь, как вы понимаете. Могу ли я надеяться, что вы позволите нанести вам визит завтра? А затем будет ли мне оказана честь поговорить с вашим отцом? Я осознаю, что это не совсем привычный порядок, но полагаю, что мы понимаем друг друга.
Сердце Эмилии забилось так громко, что она подумала, не слышит ли Доминик. Некрасивый румянец окрасил ее щеки, а заикание стало таким сильным, что она с трудом выдавила ответ:
— К-к-к-конечно, м-мистер Хастингс. Я б-б-буду рада видеть вас.
Какой же дурой она, наверное, выглядит! Но нет, ласковые синие глаза, так гармонирующие с белокурыми кудрями, нежно смотрят на нее.
— Я счастлив слышать ваш ответ. Не будете ли вы сегодня на балу у леди Корбридж?
— К сожалению, нет, — медленно ответила Эмилия. — У папы гости, и я должна принимать их. Сомневаюсь, что они уедут рано. — Затем, осмелев и почему-то перестав заикаться, она добавила: — Но я не должна роптать. Ведь мы увидимся завтра.
— К моему искреннему восторгу, — ласково прошептал он. — К моему бесконечному восторгу. Не забывайте об этом, мисс Линкольн.
О, она не забудет, не забудет. И когда она передала отцу слова возлюбленного — ибо Доминик наконец ясно дал понять, что он ее возлюбленный, — отец ответил:
— Тогда ты обязательно должна ехать на бал к леди Корбридж.
— Твои гости?..
— Нет, моя любовь. Твое счастье для меня важнее всего. Передай мисс Дакр, что вы можете пообедать наверху, а я прикажу кучеру быть наготове.
Ах, как чудесно! Увидеть прекрасного возлюбленного сегодня! Эмилия взбежала наверх и передала слова отца мисс Дакр, а затем приказала горничной Нэнси приготовить голубое платье и все полагающиеся к нему аксессуары. Необходимо выглядеть как можно лучше для ее златовласого Аполлона.
Впоследствии Эмилия не раз спрашивала себя, как могла она вообразить, что красивый молодой человек, во всем требовавший совершенства, влюбился в некрасивую и безвкусно одетую Эмилию Линкольн. Но тогда маленький бог любви Купидон лишил ее разума, и, ослепнув от любви, Эмилия Линкольн не видела правды.
Так скоро снова встретиться с ним! Эмилия поздно приехала к Корбриджам, поскольку в последнюю минуту ее платье потребовало исправления и, сгорая от нетерпения, она ждала, пока горничная приводила его в порядок. Ведь она должна выглядеть ради него как можно лучше! Впервые в ней засияло обещание будущей изысканной красоты, но не каждый мог бы понять это.
Джордж Браммел видел и понимал, что означает это сияние. Но он знал и то, что Эмилии еще только предстояло обнаружить. Чуть раньше полупьяный юный Хастингс обнял Браммела за плечи и бессвязно пробормотал:
— Она не приедет сегодня, Браммел. Еще одну ночь свободы подарил мне Господь! Когда все соберутся, поедем к Лауре Найт и повеселимся! — (Лаура была самой известной лондонской куртизанкой в то время.)
Браммел огляделся. Необходимо быстро найти Хастингса и предупредить. Его наследница все-таки появилась, и ему необходимо соблюдать осторожность. Эмилия не подозревала об этом ни тогда, ни потом. Она не знала, почему мистер Браммел подошел к ней со своими обычными шутками, а перед тем, как откланяться, несколько официально вовлек в длинную беседу с хорошенькой и капризной Каро Понсонби, дочерью леди Бессборо.
Все это задержало Эмилию, но, как только позволили приличия, она извинилась перед леди Каро и, ускользнув от мисс Дакр — в конце концов, вскоре ей не понадобится дуэнья, — отправилась на поиски Доминика.
Дом был большой, а в залах полно гостей. Доминика не было ни в бальном зале, ни в соседних комнатах. Эмилию охватило смутное беспокойство, она чуть не вернулась к мисс Дакр и легкомысленной Каро, но упрямство заставило ее продолжать поиски. Решимость, спрятанная за неуклюжей внешностью, привела ее в тускло освещенный коридор, из дальнего конца которого доносились мужские голоса.
Эмилия вздохнула с облегчением, поскольку ей послышался голос Доминика, и бросилась по коридору чуть ли не бегом. Да, это он, несомненно он. Поспешность разгорячила ее, и, прежде чем войти в комнату, Эмилия стала приводить себя в порядок. Эти несколько секунд перевернули всю ее жизнь.
Приглаживая выскользнувшие из-под диадемы волосы, она услышала свое имя, сорвавшееся с уст Доминика. Он говорил странно, глотая слова, но Эмилия ясно различила насмешку:
— Конечно, я поеду с вами к Лауре Найт Ведь все решено, и это моя последняя ночь свободы.
Ему возразил незнакомый голос:
— О, перестань дурачить нас, Хастингс, Счастливчик. Подумай, на что ты меняешь свободу. На состояние.
— О, да, — откликнулся Доминик с той же насмешкой. — Но посмотрите, что я беру в придачу! Заикающуюся бочку! Вкус в одежде — как у горничной, и двух слов связать не может! Только подумать, что придется смотреть на «это» за завтраком! Признайте, что за подобный подвиг полагается компенсация.
Эмилия стояла как громом пораженная. Румянец медленно сползал с ее лица. Впервые она услышала истинное мнение возлюбленного о себе. Затем все ее тело загорелось от стыда, она задрожала. Как может Доминик так жестоко отзываться о ней?
От испытанного потрясения она чуть не упала в обморок. Нет, она ошиблась. Не мог Доминик так ужасно говорить о ней. Эмилия взяла себя в руки, убедилась, что в коридоре никого нет, и подошла к приоткрытой двери в комнату, которую леди Корбридж предоставила своему сыну Джеку и его шумным друзьям. Обычно молодые люди оставались на ее балах ровно столько, сколько требовали приличия, а затем отправлялись предаваться более сомнительным удовольствиям.
Увы, это действительно был Доминик. Но таким она его прежде не видела. Куда девалась его обычная безупречность? Он развалился в большом кресле, закинув одну ногу на маленький столик, уставленный пустыми бутылками. Галстук его был развязан, рубашка расстегнута до талии, обнажая темные курчавые волосы на груди. Эмилия никогда раньше не видела пьяных, но сразу поняла его состояние.
Истина в вине, гласит пословица, пьяный не лжет. И Эмилия поняла, что впервые за все время знакомства с Домиником Хастин-гсом слышит его истинное мнение о себе.
— Да и она не прогадает, — бессердечно продолжал он. — Она получит то, на что не могла бы рассчитывать без состояния, — титул, ведь наследник моего кузена Чарда медленно умирает. А кто женился бы на таком страшилище без приданого?
Голос Доминика утонул в грубом хохоте его приятелей.
Эмилия уверяла отца, что Доминик не дурак, и он действительно не был дураком. Он оказался алчным мошенником, использовавшим свое обаяние, чтобы одурачить ее и вовлечь в брак с человеком, презиравшим ее. Лишь случай вывел его на чистую воду. Завтра утром в ее доме он встретит не доверчивую девочку, жадно ловившую каждое его слово и готовую вручить ему себя и отцовские деньги, а очнувшуюся Эмилию Линкольн, готовую отказать ему.
Доминику придется заново начинать охоту за богатой наследницей.
Только как же ей тошно и горько. Ведь она искренне любила его, своего прекрасного бога, оказавшегося бездушной куклой. Эмилия послушала еще немного, и то, что она услышала, лишь утвердило ее в решимости причинить ему такую же боль, какую он причинил ей. Эмилии казалось, будто с нее живьем сдирают кожу, и она не могла представить, как вернется в бальный зал, осознав, какой некрасивой и жалкой все видят ее.
Тот, кто подслушивает, никогда не услышит о себе ничего хорошего; так что поделом ей. И кто знает, радоваться теперь или плакать. Но тут ей пришло в голову, что надо немедленно ретироваться.
В ушах у нее звенело, непролитые слезы щипали глаза, она вся горела от стыда и разочарования, но заставила себя вернуться в бальный зал, на минуту задержавшись у стеклянных дверей веранды, откуда открывался вид на ночной Лондон. Эмилия открыла двери, подошла к перилам и крепко вцепилась в них, пытаясь успокоиться. Ее гордость не допустит, чтобы кто-нибудь когда-нибудь догадался о ее открытии.
Внизу мерцали городские фонари, заправленные газом. Новшество, в которое ее отец вложил часть своих денег. Ночной воздух охлаждал ее разгоряченные щеки. Сердце потихоньку успокаивалось, пальцы разжимались… Эмилия покинула веранду.
Мисс Дакр с любопытством взглянула на нее.
— А, вот и ты, дорогая. Я удивлялась, куда ты запропастилась. Ты нашла мистера Хастингса?
Эмилия отрицательно покачала головой.
— Нет. Мне сказали, что он, Джек Корбридж и их друзья отправились веселиться. В конце концов, я ведь сказала ему, что не приеду сегодня.
Эмилия вполне удовлетворилась тем, как спокойно прозвучал ее ответ. Но что-то, видимо, смутило мисс Дакр. Она вгляделась внимательнее.
— С тобой все в порядке, Эмилия? Ты немного бледна.
— О, — ответила девушка как можно беспечнее, — думаю, из-за духоты. Поскольку Доминика здесь нет, мы можем вернуться домой, если, конечно, вы не хотите остаться.
Поскольку мисс Дакр не жаждала сидеть в душном зале, она с готовностью согласилась, и Эмилия отправилась домой в состоянии, весьма далеком от того, в котором приехала к Корбриджам.
А еще предстояло пережить долгую ночь и следующее утро, когда Доминик Хастингс приедет делать предложение.
Ей даже удалось заснуть, но все же она была бледна, когда объявили о приезде Доминика. Мисс Дакр видела, что ее подопечная подавленна, но отнесла это на счет волнения и тактично оставила молодых людей наедине.
Если Доминик и заметил, что Эмма бледна, а платье более обычного подчеркивает ее полноту, то ничего не сказал.
С подобающей моменту серьезностью он склонился к ее руке, а выпрямляясь, встретил ее напряженный и впервые прямой взгляд. Обычно она заливалась некрасивым румянцем и склоняла голову, слушая его. Но не сегодня. Ее поведение изменилось, теперь она разыгрывала спектакль.
Эмилия же подумала, что ее неверный возлюбленный никогда еще не был так прекрасен. Он явно оделся с особой тщательностью и пока не знал, как напрасны были усилия его преданного лакея. Прекрасный темно-зеленый фрак, кремовые бриджи, блестящие черные сапоги, тонкая шелковая сорочка, элегантно завязанный галстук, несомненно произведение искусства, — все зря! Зря так старательно уложены его золотистые локоны и так тщательно выбрито лицо. Доминик Хастингс всегда безупречен, а тем более в такой день, когда, как он думает, наконец получит свою богатую наследницу.
Произнеся обычные любезности, абсолютно уверенный в успехе, он заглянул в ее глаза и произнес:
— Я уверен, вы знаете, почему я приехал, моя дорогая мисс Линкольн… Эмилия.
— Нет, — холодно ответила она, — нет, я не знаю, мистер Хастингс.
Она увидела его растерянность. Не такого ответа и не такой холодности он ожидал. По его сценарию партнерша должна была произнести другие слова, и теперь он не совсем понимал, как ответить.
— Вы должны знать, — настойчиво сказал он, желая услышать правильный ответ, — вы наверняка чувствовали мое уважение и восхищение, и потому мои слова не могут оказаться для вас сюрпризом. Вы мне дали это понять вчера днем. Моя дорогая мисс Линкольн, — наконец решил он принять ее отказ понимать его за скромность воспитанной и к тому же некрасивой девицы, — я приехал просить вас оказать мне честь стать моей женой.
Он говорил так уверенно, у него не было никаких сомнений в ее ответе. В конце концов, разве не она была его восторженной почитательницей в течение стольких недель, его постоянной спутницей на всех главных балах сезона? Весь высший свет ждал, когда же он задаст неизбежный вопрос, и никто не сомневался в ответе.
Эмилия видела его как будто впервые: волевое красивое лицо, следы сомнительных ночных удовольствий в бледно-лиловых тенях под глазами.
— Своим предложением вы оказываете мне большую честь, — сказала она, склонив голову. — Увы, боюсь, я не могу его принять. К сожалению, мой ответ — нет.
Он явно растерялся. В глазах промелькнули недоумение, замешательство, потрясение. Но его самообладание, как и ее, не дало трещину.
— О, бросьте, моя дорогая Эмилия, сейчас не время для ложной скромности. Мы так счастливо провели лето. Давайте так же счастливо проведем нашу жизнь. Я понимаю, что хорошо воспитанная юная леди должна быть скромной, но мы с вами слишком хорошо знаем и понимаем друг друга.
Увы, она действительно теперь слишком хорошо понимает его, но до прошлого вечера, оказывается, совершенно не знала. Он не знает ее и сейчас, не подозревает о стальной воле и уме, скрывающихся за внешней неуклюжестью. Каким искренним он кажется! Если бы она не слышала его прошлым вечером, то поверила бы.
Теперь же она прошептала как можно ласковее:
— Это не ложная скромность, сэр. Совсем нет. Да, мы счастливо провели лето, но как друзья. Я никогда не думала о вас как о будущем муже, правда, ни разу, и не думаю так сейчас.
Судя по выражению его лица, он не поверил, поэтому, не дав ему ответить и не теряя самообладания, она сказала:
— Мне жаль, очень жаль, если я невольно ввела вас в заблуждение и заставила потерять сезон, оказывая мне знаки внимания, на которые я никогда не смогу ответить.
Лицо Доминика наконец выдало его возбуждение.
— Вчера… — начал он. — Вчера во время разговора в парке по вашему поведению я понял, что вы представляете, о чем я собираюсь говорить с вами, а затем с вашим отцом… что это не может быть ничем иным, кроме предложения. Вы ни словом, ни знаком не расхолодили меня. Наоборот. Я не сделал бы вам предложение сегодня без вашего молчаливого поощрения.
Теперь заикался он, а не она. Он был в замешательстве, она оставалась холодна.
— Увы, вы должны отнести это на счет моей неопытности. Если бы я отчетливо понимала, о чем вы хотите говорить со мной, я бы избавила вас… и себя от неловкости. Прошу вас, давайте забудем об этой маленькой неприятности и останемся добрыми друзьями.
Никогда раньше Эмилия так прекрасно не владела собой, и если каждое слово было ударом для него, то еще большим ударом оно было для нее. Ведь он не любил ее, а она его любила, или, точнее, она любила Доминика Хастингса, которого придумала и который обманул ее так жестоко. Но она была полна решимости провести хотя бы этот разговор на своих условиях.
Ее угнетала мысль о том, что, не услышь она вчера его унизительные слова, не узнай о намерении жениться на ней только из-за денег, сегодня она бы приняла его предложение, захлебываясь от радости.
— Прошу вас… — выговорил он, заикаясь от отчаяния. Как же он был уверен в ней! Восхищение так ясно было написано на ее лице весь сезон! И теперь он не мог поверить в ее отказ.
— Пожалуйста, не просите меня, так как это ничего не изменит. Я хочу одного: примите мою дружбу, я не выйду за вас замуж.
Каждое собственное резкое слово, так отличное от прежних, разрывало ее сердце.
Теперь, ради сохранения достоинства, ради приличий, он должен уступить. Приз, в котором он был так уверен, выскользнул из его рук в самый последний момент, хотя он никак не мог понять, почему это произошло.
Он видел непреклонность Эмилии, видел, что она не изменит свое решение. Она мило улыбнулась ему, и эта улыбка потрясла его. На секунду он увидел в ней будущую красоту, уже обнаруженную Браммелом… но затем она исчезла.
В любом случае поздно. Она не для него.
Он склонил голову.
— Значит, у меня нет надежды? Вы не передумаете, не обдумаете мое предложение?
Эмилия серьезно покачала головой.
— Я уже все обдумала, и вы получили мой ответ.
Он поклонился, поцеловал ей руку.
— Тогда позвольте мне уйти. Надеюсь, мы еще встретимся… друзьями, как вы сказали.
— О, конечно. — Эмилия высвободила руку и одарила его ослепительной улыбкой. — Как я и сказала. Друзьями. Желаю вам всего наилучшего.
— А я вам.
Он ушел, не обернувшись, и, когда за ним тихо закрылась дверь, горькие слезы сожаления побежали по щекам Эмилии.
И только когда звук его шагов окончательно затих, Эмилия с удивлением осознала, что с того момента, как услышала его оскорбительные замечания, ни разу не заикнулась. Где она обрела внутреннюю силу, поддерживавшую ее с того жуткого мгновения, она не знала. Как не знала и того, что эта сила еще долго будет поддерживать ее после того, как Доминик Хастингс уйдет из ее жизни.
Эта сила поддерживала ее, когда вскоре вошел отец. Его доброе лицо было озабоченным.
— Я думал, что он приезжал сделать тебе предложение, Эмилия. Разве не так?
— О да, папа, — с напускной веселостью ответила Эмилия. — Он действительно сделал предложение, но я ему отказала.
— Отказала? Ему? — Отец не скрывал своего удивления. — Мне казалось, вы прекрасно ладите друг с другом. Вы выглядели такими счастливыми вместе. Я был уверен в свадьбе к Рождеству.
Эмилии пришлось солгать:
— О, нет, папа, я и не думала о свадьбе. Просто дружба, уверяю тебя.
Если отец и нашел что-то странное в ее неправдоподобном ответе, то смолчал. Он любил дочь и не собирался слишком сильно давить на нее. Будут и другие достойные претенденты на ее руку, и, несомненно, одно из предложений она примет.
Итак, он смолчал, но подумал, что дочь не все сказала ему, хотя, возможно, расскажет позже.
Но она не рассказала. Эмилия никогда никому не рассказывала, почему отказала красивому молодому человеку, так очаровавшему ее в первый и единственный сезон.
Вскоре, когда сезон закончился и Эмилия с отцом вернулись в большой загородный дом в Мистли в графстве Суррей, она спросила, обязательно ли ей выезжать в свет в следующем сезоне.
— Хоть два-три года пропустим, папа. Мне кажется, я еще не готова.
Отец уступил. Отчасти потому, что постепенно полнота спадала и вырисовывались пикантное личико и стройная фигурка. Угнетающее заикание также исчезло навсегда, вытесненное уверенностью в себе. Уверенностью, обретенной после той бессонной ночи и крепнущей с каждым днем. Через несколько лет весь высший лондонский свет будет у ее ног, подумал отец.
Но новый сезон для нее так и не состоялся… Она вернулась в Лондон на следующий год, но для частной, а не светской жизни. Единственным человеком, знавшим ее в первый сезон и навестившим ее, был Джордж Браммел, и приехал он на следующий день после того, как Доминик Хастингс женился на богатой наследнице Изабелле Бомэнс.
Увидев совершенно изменившуюся Эмилию, он не выказал удивления. Он этого ожидал. Стройная и грациозная, с изящными классическими чертами лица, она произвела на него сильное впечатление своим самообладанием и явным влиянием на окружающих.
— Я слышал, что вы никого не принимаете, но взял на себя смелость приехать, надеясь, что вы согласитесь меня увидеть.
Эмилия улыбнулась. В белом платье с голубым поясом, с темными кудрями, тщательно уложенными на прелестной головке, она сияла красотой и прекрасно понимала восхищенный взгляд мистера Браммела.
— Вы всегда были добры ко мне и за это заслуживаете вознаграждения, — серьезно сказала она.
— Это было совсем не трудно, — ответил он. — И позвольте сказать, что я совершенно не удивлен вашим… преображением.
Правда, удивлен тем, что вы не появились в новом сезоне.
— О, я не так уж наслаждалась первым, чтобы немедленно повторить опыт. Пожалуйста, скажите, присутствовали ли вы вчера на свадьбе мистера Хастингса? Кажется, это главное событие сезона. Он женился на знатной и богатой девушке.
Эти слова прозвучали так просто и спокойно, что мистеру Браммелу оставалось лишь восхищаться ее выдержкой.
— Я думал… — начал он. — Нет, я не должен говорить.
— Что говорить, мистер Браммел? Вы заинтриговали меня. Говорите без колебаний.
— Хорошо. Я думал, что вы и мистер Хастингс окажетесь в церкви задолго до вчерашнего дня.
— О нет, — если сердце Эмилии и обливалось кровью, то внешне это никак не проявлялось, — ни в коем случае, мистер Браммел.
Она сказала это как можно тверже, ибо, если придется возвращаться в общество, пусть ее имя никак не связывают с именем мистера Доминика Хастингса.
Одним из главных достоинств мистера Браммела было понимание того, когда надо говорить, а когда лучше промолчать, так что он оставил эту тему, и они продолжали болтать о пустяках.
Той ночью Эмилия снова плакала, чего не случалось уже больше года, и спрашивала себя, сможет ли она спокойно смотреть на Доминика и его жену и не думать о том, что все могло случиться иначе.
Но новый сезон для нее так никогда и не наступил, потому что ее отец разорился и покончил с собой.
Эмма вернулась в настоящее. Не следует думать о потерянном прошлом. Слишком больно вспоминать первую любовь и неопытную девочку, принявшую эгоистичного и беспечного юношу за полубога. И если ей хватило глупости снова встать на его пути, будь что будет.
Но мисс Линкольн не думала о том, что ее могут обидеть. Когда Доминик, серьезный и заботливый, вернулся с лимонадом и бисквитами, Эмилия улыбнулась ему самой ослепительной улыбкой, на мгновение преобразившей ее лицо. Однако от волнения и застенчивости она так жадно набросилась на бисквиты, что мистер Браммел подумал, не стоит ли посоветовать мисс Линкольн ограничить себя в еде, но вовремя решил, что для подобного совета еще не слишком хорошо с ней знаком.
В общем, этот вечер оказался самым счастливым для Эмилии с начала сезона, о чем она и поведала мисс Дакр в экипаже по дороге домой, а затем начала расписывать обаяние и доброту Доминика Хастингса. Мисс Дакр счастливо поддакивала. Как удачно, что ее подопечная наконец встретила молодого человека — красивого, милого и достаточно разумного, чтобы оценить добродетели девочки, скрытые от других. Мисс Дакр и Эмилия оценили Доминика по внешности, а внешность его была прекрасна.
Остаток сезона промчался как во сне. Эмилию везде видели с Домиником, и она отказывала в среднем двум претендентам на свою руку в неделю. Однажды отец послал за нею и ласково спросил:
— Моя дорогая, ты отклонила столько подходящих кандидатур, включая герцога. Очевидно, ты надеешься на предложение молодого Хастингса?
Эмма покраснела и, заикаясь, сказала:
— Д-д-да, папа. Ты возражаешь?
— Вовсе нет, дорогая. Он такой же пустоголовый, как большинство молодых людей, но я не считаю его порочным или злым. У него нет денег, но он очень близок к титулу, и, если сделает тебе предложение, я не стану возражать. Тем более, в отличие от всех других претендентов, он не намного старше тебя.
Пустоголовый! Ее Доминик — ибо именно так она начала думать о нем, — как мог отец так отозваться о нем? Ее заикание исчезло, и она заговорила с отцом ясно и отчетливо, как всегда разговаривала с мистером Браммелом, но никогда — с Домиником Хастингсом.
— О, нет, папа, я не думаю, что он пустоголовый. Ты не прав.
Позже она уныло вспоминала, насколько верно оценила такого легкомысленного на вид юношу. Да, он не был пустоголовым. Сопровождая повсюду юную наследницу, Доминик Хастингс точно знал, что делает. Более того, не сделав ей предложение сразу, он отверг все подозрения в том, что охотится за приданым. Мисс Дакр и Линкольны сочли его скромность признаком влюбленности.
Незадолго до конца сезона Эмилия и мисс Дакр отправились в экипаже в Гайд-Парк, надеясь увидеть Доминика, с редкой ловкостью скачущего на огромном вороном жеребце.
Он был там! И направлялся к ним! Сердце Эмилии бешено забилось — как всегда, когда она смотрела на него. Он выглядел таким прекрасным в костюме для верховой езды и высоких начищенных сапогах с золотыми кисточками. Он всегда был безупречен, что заставляло бедную Эмилию чувствовать себя еще более неэлегантной. Она чуть не теряла сознание от мысли, что, возможно, скоро станет его женой, ибо была уверена, что он сделает предложение до конца сезона. Ей стало жарко, сердце забилось еще сильнее.
Эмилия поглупела от влюбленности, и ей ни разу не пришло в голову, что за все время знакомства Доминик никогда не разговаривал на серьезные темы, а обращался с нею как с очаровательным, но умственно отсталым ребенком. Та Эмилия Линкольн, какой она была до знакомства с ним, с возмущением отвергла бы подобную снисходительность, но влюбленная Эмилия настолько ослепла от его красоты и своей удачи, что ни разу не поставила под сомнение причину столь прилежного ухаживания. Она принимала его видимое восхищение как должное.
Десять лет спустя повзрослевшая Эмилия краснела от стыда, вспоминая поведение того наивного ребенка. Тогда же она с обожанием следила за приближавшимся к ее экипажу Домиником. Он наклонился поговорить с дамами. Ах, его манеры были так же прекрасны, как он сам!
— Счастлив видеть вас обеих. Моя дорогая мисс Линкольн, мне необходимо поговорить с вами наедине. Не здесь, как вы понимаете. Могу ли я надеяться, что вы позволите нанести вам визит завтра? А затем будет ли мне оказана честь поговорить с вашим отцом? Я осознаю, что это не совсем привычный порядок, но полагаю, что мы понимаем друг друга.
Сердце Эмилии забилось так громко, что она подумала, не слышит ли Доминик. Некрасивый румянец окрасил ее щеки, а заикание стало таким сильным, что она с трудом выдавила ответ:
— К-к-к-конечно, м-мистер Хастингс. Я б-б-буду рада видеть вас.
Какой же дурой она, наверное, выглядит! Но нет, ласковые синие глаза, так гармонирующие с белокурыми кудрями, нежно смотрят на нее.
— Я счастлив слышать ваш ответ. Не будете ли вы сегодня на балу у леди Корбридж?
— К сожалению, нет, — медленно ответила Эмилия. — У папы гости, и я должна принимать их. Сомневаюсь, что они уедут рано. — Затем, осмелев и почему-то перестав заикаться, она добавила: — Но я не должна роптать. Ведь мы увидимся завтра.
— К моему искреннему восторгу, — ласково прошептал он. — К моему бесконечному восторгу. Не забывайте об этом, мисс Линкольн.
О, она не забудет, не забудет. И когда она передала отцу слова возлюбленного — ибо Доминик наконец ясно дал понять, что он ее возлюбленный, — отец ответил:
— Тогда ты обязательно должна ехать на бал к леди Корбридж.
— Твои гости?..
— Нет, моя любовь. Твое счастье для меня важнее всего. Передай мисс Дакр, что вы можете пообедать наверху, а я прикажу кучеру быть наготове.
Ах, как чудесно! Увидеть прекрасного возлюбленного сегодня! Эмилия взбежала наверх и передала слова отца мисс Дакр, а затем приказала горничной Нэнси приготовить голубое платье и все полагающиеся к нему аксессуары. Необходимо выглядеть как можно лучше для ее златовласого Аполлона.
Впоследствии Эмилия не раз спрашивала себя, как могла она вообразить, что красивый молодой человек, во всем требовавший совершенства, влюбился в некрасивую и безвкусно одетую Эмилию Линкольн. Но тогда маленький бог любви Купидон лишил ее разума, и, ослепнув от любви, Эмилия Линкольн не видела правды.
Так скоро снова встретиться с ним! Эмилия поздно приехала к Корбриджам, поскольку в последнюю минуту ее платье потребовало исправления и, сгорая от нетерпения, она ждала, пока горничная приводила его в порядок. Ведь она должна выглядеть ради него как можно лучше! Впервые в ней засияло обещание будущей изысканной красоты, но не каждый мог бы понять это.
Джордж Браммел видел и понимал, что означает это сияние. Но он знал и то, что Эмилии еще только предстояло обнаружить. Чуть раньше полупьяный юный Хастингс обнял Браммела за плечи и бессвязно пробормотал:
— Она не приедет сегодня, Браммел. Еще одну ночь свободы подарил мне Господь! Когда все соберутся, поедем к Лауре Найт и повеселимся! — (Лаура была самой известной лондонской куртизанкой в то время.)
Браммел огляделся. Необходимо быстро найти Хастингса и предупредить. Его наследница все-таки появилась, и ему необходимо соблюдать осторожность. Эмилия не подозревала об этом ни тогда, ни потом. Она не знала, почему мистер Браммел подошел к ней со своими обычными шутками, а перед тем, как откланяться, несколько официально вовлек в длинную беседу с хорошенькой и капризной Каро Понсонби, дочерью леди Бессборо.
Все это задержало Эмилию, но, как только позволили приличия, она извинилась перед леди Каро и, ускользнув от мисс Дакр — в конце концов, вскоре ей не понадобится дуэнья, — отправилась на поиски Доминика.
Дом был большой, а в залах полно гостей. Доминика не было ни в бальном зале, ни в соседних комнатах. Эмилию охватило смутное беспокойство, она чуть не вернулась к мисс Дакр и легкомысленной Каро, но упрямство заставило ее продолжать поиски. Решимость, спрятанная за неуклюжей внешностью, привела ее в тускло освещенный коридор, из дальнего конца которого доносились мужские голоса.
Эмилия вздохнула с облегчением, поскольку ей послышался голос Доминика, и бросилась по коридору чуть ли не бегом. Да, это он, несомненно он. Поспешность разгорячила ее, и, прежде чем войти в комнату, Эмилия стала приводить себя в порядок. Эти несколько секунд перевернули всю ее жизнь.
Приглаживая выскользнувшие из-под диадемы волосы, она услышала свое имя, сорвавшееся с уст Доминика. Он говорил странно, глотая слова, но Эмилия ясно различила насмешку:
— Конечно, я поеду с вами к Лауре Найт Ведь все решено, и это моя последняя ночь свободы.
Ему возразил незнакомый голос:
— О, перестань дурачить нас, Хастингс, Счастливчик. Подумай, на что ты меняешь свободу. На состояние.
— О, да, — откликнулся Доминик с той же насмешкой. — Но посмотрите, что я беру в придачу! Заикающуюся бочку! Вкус в одежде — как у горничной, и двух слов связать не может! Только подумать, что придется смотреть на «это» за завтраком! Признайте, что за подобный подвиг полагается компенсация.
Эмилия стояла как громом пораженная. Румянец медленно сползал с ее лица. Впервые она услышала истинное мнение возлюбленного о себе. Затем все ее тело загорелось от стыда, она задрожала. Как может Доминик так жестоко отзываться о ней?
От испытанного потрясения она чуть не упала в обморок. Нет, она ошиблась. Не мог Доминик так ужасно говорить о ней. Эмилия взяла себя в руки, убедилась, что в коридоре никого нет, и подошла к приоткрытой двери в комнату, которую леди Корбридж предоставила своему сыну Джеку и его шумным друзьям. Обычно молодые люди оставались на ее балах ровно столько, сколько требовали приличия, а затем отправлялись предаваться более сомнительным удовольствиям.
Увы, это действительно был Доминик. Но таким она его прежде не видела. Куда девалась его обычная безупречность? Он развалился в большом кресле, закинув одну ногу на маленький столик, уставленный пустыми бутылками. Галстук его был развязан, рубашка расстегнута до талии, обнажая темные курчавые волосы на груди. Эмилия никогда раньше не видела пьяных, но сразу поняла его состояние.
Истина в вине, гласит пословица, пьяный не лжет. И Эмилия поняла, что впервые за все время знакомства с Домиником Хастин-гсом слышит его истинное мнение о себе.
— Да и она не прогадает, — бессердечно продолжал он. — Она получит то, на что не могла бы рассчитывать без состояния, — титул, ведь наследник моего кузена Чарда медленно умирает. А кто женился бы на таком страшилище без приданого?
Голос Доминика утонул в грубом хохоте его приятелей.
Эмилия уверяла отца, что Доминик не дурак, и он действительно не был дураком. Он оказался алчным мошенником, использовавшим свое обаяние, чтобы одурачить ее и вовлечь в брак с человеком, презиравшим ее. Лишь случай вывел его на чистую воду. Завтра утром в ее доме он встретит не доверчивую девочку, жадно ловившую каждое его слово и готовую вручить ему себя и отцовские деньги, а очнувшуюся Эмилию Линкольн, готовую отказать ему.
Доминику придется заново начинать охоту за богатой наследницей.
Только как же ей тошно и горько. Ведь она искренне любила его, своего прекрасного бога, оказавшегося бездушной куклой. Эмилия послушала еще немного, и то, что она услышала, лишь утвердило ее в решимости причинить ему такую же боль, какую он причинил ей. Эмилии казалось, будто с нее живьем сдирают кожу, и она не могла представить, как вернется в бальный зал, осознав, какой некрасивой и жалкой все видят ее.
Тот, кто подслушивает, никогда не услышит о себе ничего хорошего; так что поделом ей. И кто знает, радоваться теперь или плакать. Но тут ей пришло в голову, что надо немедленно ретироваться.
В ушах у нее звенело, непролитые слезы щипали глаза, она вся горела от стыда и разочарования, но заставила себя вернуться в бальный зал, на минуту задержавшись у стеклянных дверей веранды, откуда открывался вид на ночной Лондон. Эмилия открыла двери, подошла к перилам и крепко вцепилась в них, пытаясь успокоиться. Ее гордость не допустит, чтобы кто-нибудь когда-нибудь догадался о ее открытии.
Внизу мерцали городские фонари, заправленные газом. Новшество, в которое ее отец вложил часть своих денег. Ночной воздух охлаждал ее разгоряченные щеки. Сердце потихоньку успокаивалось, пальцы разжимались… Эмилия покинула веранду.
Мисс Дакр с любопытством взглянула на нее.
— А, вот и ты, дорогая. Я удивлялась, куда ты запропастилась. Ты нашла мистера Хастингса?
Эмилия отрицательно покачала головой.
— Нет. Мне сказали, что он, Джек Корбридж и их друзья отправились веселиться. В конце концов, я ведь сказала ему, что не приеду сегодня.
Эмилия вполне удовлетворилась тем, как спокойно прозвучал ее ответ. Но что-то, видимо, смутило мисс Дакр. Она вгляделась внимательнее.
— С тобой все в порядке, Эмилия? Ты немного бледна.
— О, — ответила девушка как можно беспечнее, — думаю, из-за духоты. Поскольку Доминика здесь нет, мы можем вернуться домой, если, конечно, вы не хотите остаться.
Поскольку мисс Дакр не жаждала сидеть в душном зале, она с готовностью согласилась, и Эмилия отправилась домой в состоянии, весьма далеком от того, в котором приехала к Корбриджам.
А еще предстояло пережить долгую ночь и следующее утро, когда Доминик Хастингс приедет делать предложение.
Ей даже удалось заснуть, но все же она была бледна, когда объявили о приезде Доминика. Мисс Дакр видела, что ее подопечная подавленна, но отнесла это на счет волнения и тактично оставила молодых людей наедине.
Если Доминик и заметил, что Эмма бледна, а платье более обычного подчеркивает ее полноту, то ничего не сказал.
С подобающей моменту серьезностью он склонился к ее руке, а выпрямляясь, встретил ее напряженный и впервые прямой взгляд. Обычно она заливалась некрасивым румянцем и склоняла голову, слушая его. Но не сегодня. Ее поведение изменилось, теперь она разыгрывала спектакль.
Эмилия же подумала, что ее неверный возлюбленный никогда еще не был так прекрасен. Он явно оделся с особой тщательностью и пока не знал, как напрасны были усилия его преданного лакея. Прекрасный темно-зеленый фрак, кремовые бриджи, блестящие черные сапоги, тонкая шелковая сорочка, элегантно завязанный галстук, несомненно произведение искусства, — все зря! Зря так старательно уложены его золотистые локоны и так тщательно выбрито лицо. Доминик Хастингс всегда безупречен, а тем более в такой день, когда, как он думает, наконец получит свою богатую наследницу.
Произнеся обычные любезности, абсолютно уверенный в успехе, он заглянул в ее глаза и произнес:
— Я уверен, вы знаете, почему я приехал, моя дорогая мисс Линкольн… Эмилия.
— Нет, — холодно ответила она, — нет, я не знаю, мистер Хастингс.
Она увидела его растерянность. Не такого ответа и не такой холодности он ожидал. По его сценарию партнерша должна была произнести другие слова, и теперь он не совсем понимал, как ответить.
— Вы должны знать, — настойчиво сказал он, желая услышать правильный ответ, — вы наверняка чувствовали мое уважение и восхищение, и потому мои слова не могут оказаться для вас сюрпризом. Вы мне дали это понять вчера днем. Моя дорогая мисс Линкольн, — наконец решил он принять ее отказ понимать его за скромность воспитанной и к тому же некрасивой девицы, — я приехал просить вас оказать мне честь стать моей женой.
Он говорил так уверенно, у него не было никаких сомнений в ее ответе. В конце концов, разве не она была его восторженной почитательницей в течение стольких недель, его постоянной спутницей на всех главных балах сезона? Весь высший свет ждал, когда же он задаст неизбежный вопрос, и никто не сомневался в ответе.
Эмилия видела его как будто впервые: волевое красивое лицо, следы сомнительных ночных удовольствий в бледно-лиловых тенях под глазами.
— Своим предложением вы оказываете мне большую честь, — сказала она, склонив голову. — Увы, боюсь, я не могу его принять. К сожалению, мой ответ — нет.
Он явно растерялся. В глазах промелькнули недоумение, замешательство, потрясение. Но его самообладание, как и ее, не дало трещину.
— О, бросьте, моя дорогая Эмилия, сейчас не время для ложной скромности. Мы так счастливо провели лето. Давайте так же счастливо проведем нашу жизнь. Я понимаю, что хорошо воспитанная юная леди должна быть скромной, но мы с вами слишком хорошо знаем и понимаем друг друга.
Увы, она действительно теперь слишком хорошо понимает его, но до прошлого вечера, оказывается, совершенно не знала. Он не знает ее и сейчас, не подозревает о стальной воле и уме, скрывающихся за внешней неуклюжестью. Каким искренним он кажется! Если бы она не слышала его прошлым вечером, то поверила бы.
Теперь же она прошептала как можно ласковее:
— Это не ложная скромность, сэр. Совсем нет. Да, мы счастливо провели лето, но как друзья. Я никогда не думала о вас как о будущем муже, правда, ни разу, и не думаю так сейчас.
Судя по выражению его лица, он не поверил, поэтому, не дав ему ответить и не теряя самообладания, она сказала:
— Мне жаль, очень жаль, если я невольно ввела вас в заблуждение и заставила потерять сезон, оказывая мне знаки внимания, на которые я никогда не смогу ответить.
Лицо Доминика наконец выдало его возбуждение.
— Вчера… — начал он. — Вчера во время разговора в парке по вашему поведению я понял, что вы представляете, о чем я собираюсь говорить с вами, а затем с вашим отцом… что это не может быть ничем иным, кроме предложения. Вы ни словом, ни знаком не расхолодили меня. Наоборот. Я не сделал бы вам предложение сегодня без вашего молчаливого поощрения.
Теперь заикался он, а не она. Он был в замешательстве, она оставалась холодна.
— Увы, вы должны отнести это на счет моей неопытности. Если бы я отчетливо понимала, о чем вы хотите говорить со мной, я бы избавила вас… и себя от неловкости. Прошу вас, давайте забудем об этой маленькой неприятности и останемся добрыми друзьями.
Никогда раньше Эмилия так прекрасно не владела собой, и если каждое слово было ударом для него, то еще большим ударом оно было для нее. Ведь он не любил ее, а она его любила, или, точнее, она любила Доминика Хастингса, которого придумала и который обманул ее так жестоко. Но она была полна решимости провести хотя бы этот разговор на своих условиях.
Ее угнетала мысль о том, что, не услышь она вчера его унизительные слова, не узнай о намерении жениться на ней только из-за денег, сегодня она бы приняла его предложение, захлебываясь от радости.
— Прошу вас… — выговорил он, заикаясь от отчаяния. Как же он был уверен в ней! Восхищение так ясно было написано на ее лице весь сезон! И теперь он не мог поверить в ее отказ.
— Пожалуйста, не просите меня, так как это ничего не изменит. Я хочу одного: примите мою дружбу, я не выйду за вас замуж.
Каждое собственное резкое слово, так отличное от прежних, разрывало ее сердце.
Теперь, ради сохранения достоинства, ради приличий, он должен уступить. Приз, в котором он был так уверен, выскользнул из его рук в самый последний момент, хотя он никак не мог понять, почему это произошло.
Он видел непреклонность Эмилии, видел, что она не изменит свое решение. Она мило улыбнулась ему, и эта улыбка потрясла его. На секунду он увидел в ней будущую красоту, уже обнаруженную Браммелом… но затем она исчезла.
В любом случае поздно. Она не для него.
Он склонил голову.
— Значит, у меня нет надежды? Вы не передумаете, не обдумаете мое предложение?
Эмилия серьезно покачала головой.
— Я уже все обдумала, и вы получили мой ответ.
Он поклонился, поцеловал ей руку.
— Тогда позвольте мне уйти. Надеюсь, мы еще встретимся… друзьями, как вы сказали.
— О, конечно. — Эмилия высвободила руку и одарила его ослепительной улыбкой. — Как я и сказала. Друзьями. Желаю вам всего наилучшего.
— А я вам.
Он ушел, не обернувшись, и, когда за ним тихо закрылась дверь, горькие слезы сожаления побежали по щекам Эмилии.
И только когда звук его шагов окончательно затих, Эмилия с удивлением осознала, что с того момента, как услышала его оскорбительные замечания, ни разу не заикнулась. Где она обрела внутреннюю силу, поддерживавшую ее с того жуткого мгновения, она не знала. Как не знала и того, что эта сила еще долго будет поддерживать ее после того, как Доминик Хастингс уйдет из ее жизни.
Эта сила поддерживала ее, когда вскоре вошел отец. Его доброе лицо было озабоченным.
— Я думал, что он приезжал сделать тебе предложение, Эмилия. Разве не так?
— О да, папа, — с напускной веселостью ответила Эмилия. — Он действительно сделал предложение, но я ему отказала.
— Отказала? Ему? — Отец не скрывал своего удивления. — Мне казалось, вы прекрасно ладите друг с другом. Вы выглядели такими счастливыми вместе. Я был уверен в свадьбе к Рождеству.
Эмилии пришлось солгать:
— О, нет, папа, я и не думала о свадьбе. Просто дружба, уверяю тебя.
Если отец и нашел что-то странное в ее неправдоподобном ответе, то смолчал. Он любил дочь и не собирался слишком сильно давить на нее. Будут и другие достойные претенденты на ее руку, и, несомненно, одно из предложений она примет.
Итак, он смолчал, но подумал, что дочь не все сказала ему, хотя, возможно, расскажет позже.
Но она не рассказала. Эмилия никогда никому не рассказывала, почему отказала красивому молодому человеку, так очаровавшему ее в первый и единственный сезон.
Вскоре, когда сезон закончился и Эмилия с отцом вернулись в большой загородный дом в Мистли в графстве Суррей, она спросила, обязательно ли ей выезжать в свет в следующем сезоне.
— Хоть два-три года пропустим, папа. Мне кажется, я еще не готова.
Отец уступил. Отчасти потому, что постепенно полнота спадала и вырисовывались пикантное личико и стройная фигурка. Угнетающее заикание также исчезло навсегда, вытесненное уверенностью в себе. Уверенностью, обретенной после той бессонной ночи и крепнущей с каждым днем. Через несколько лет весь высший лондонский свет будет у ее ног, подумал отец.
Но новый сезон для нее так и не состоялся… Она вернулась в Лондон на следующий год, но для частной, а не светской жизни. Единственным человеком, знавшим ее в первый сезон и навестившим ее, был Джордж Браммел, и приехал он на следующий день после того, как Доминик Хастингс женился на богатой наследнице Изабелле Бомэнс.
Увидев совершенно изменившуюся Эмилию, он не выказал удивления. Он этого ожидал. Стройная и грациозная, с изящными классическими чертами лица, она произвела на него сильное впечатление своим самообладанием и явным влиянием на окружающих.
— Я слышал, что вы никого не принимаете, но взял на себя смелость приехать, надеясь, что вы согласитесь меня увидеть.
Эмилия улыбнулась. В белом платье с голубым поясом, с темными кудрями, тщательно уложенными на прелестной головке, она сияла красотой и прекрасно понимала восхищенный взгляд мистера Браммела.
— Вы всегда были добры ко мне и за это заслуживаете вознаграждения, — серьезно сказала она.
— Это было совсем не трудно, — ответил он. — И позвольте сказать, что я совершенно не удивлен вашим… преображением.
Правда, удивлен тем, что вы не появились в новом сезоне.
— О, я не так уж наслаждалась первым, чтобы немедленно повторить опыт. Пожалуйста, скажите, присутствовали ли вы вчера на свадьбе мистера Хастингса? Кажется, это главное событие сезона. Он женился на знатной и богатой девушке.
Эти слова прозвучали так просто и спокойно, что мистеру Браммелу оставалось лишь восхищаться ее выдержкой.
— Я думал… — начал он. — Нет, я не должен говорить.
— Что говорить, мистер Браммел? Вы заинтриговали меня. Говорите без колебаний.
— Хорошо. Я думал, что вы и мистер Хастингс окажетесь в церкви задолго до вчерашнего дня.
— О нет, — если сердце Эмилии и обливалось кровью, то внешне это никак не проявлялось, — ни в коем случае, мистер Браммел.
Она сказала это как можно тверже, ибо, если придется возвращаться в общество, пусть ее имя никак не связывают с именем мистера Доминика Хастингса.
Одним из главных достоинств мистера Браммела было понимание того, когда надо говорить, а когда лучше промолчать, так что он оставил эту тему, и они продолжали болтать о пустяках.
Той ночью Эмилия снова плакала, чего не случалось уже больше года, и спрашивала себя, сможет ли она спокойно смотреть на Доминика и его жену и не думать о том, что все могло случиться иначе.
Но новый сезон для нее так никогда и не наступил, потому что ее отец разорился и покончил с собой.
Эмма вернулась в настоящее. Не следует думать о потерянном прошлом. Слишком больно вспоминать первую любовь и неопытную девочку, принявшую эгоистичного и беспечного юношу за полубога. И если ей хватило глупости снова встать на его пути, будь что будет.