Страница:
«Точно, у француза сдвиг в мозгах на религиозной почве, – подумал Гунтер. – Вот и объяснение, отчего англичане у него в «крестовый поход» пошли… И почему мне надо было исповедаться. Ладно, такие психи не опасны. Пусть себе ходит да молится, главное, чтобы вывел меня к людям. Скорее всего мы сейчас в Кальвадосе или Приморской Сене, и тут недалеко река или, на худой конец, Кан или Алансон». Погрузившись в расчеты своего возможного местоположения, Гунтер как-то пропустил момент, когда блаженный француз, все еще лопоча что-то на латыни, принялся зарывать могилу. Делал он это не в пример резвее, чем до того выкапывал ее. Гунтер в погребении почти не участвовал, ограничившись традиционными тремя горстями земли. Вскоре возле куста орешника возвышался небольшой свежий земляной бугорок с воткнутым в него кривоватым крестом из двух палочек, связанных обрывками ткани.
– Ну ладно, дело сделано. Пошли.
Сэр Мишель помедлил немного, потом сорвал пучок медуницы и положил на могилу. Гунтер только сплюнул и, сунув руки в карманы, размашисто зашагал к самолету.
Рыцарь последовал за ним, охваченный внезапным страхом, будто загадочный человек сейчас оседлает дракона и улетит туда, откуда он явился, возможно, только для того, чтобы предать земле тело своего друга или оруженосца.
– Слушай, прежде чем покинуть меня, скажи хоть свое имя, – сказал он, поравнявшись с Гунтером.
Тот вдруг остановился, повернулся к нему и ответил:
– А с чего ты взял, что я собираюсь тебя покинуть?
– Не знаю, – пожал плечами сэр Мишель. – Я подумал, ты идешь к своему Люфтваффе, чтобы улететь.
– Да не могу я улететь, при всем желании! Бензин кончился. – Слово «бензин» ему пришлось сказать по-немецки за неимением эквивалента на норманно-французском.
– Бьен-зин? – повторил сэр Мишель. – А что это?
«Это уже чересчур! Не знать, что такое бензин?! Из какого захолустья он вылез?»
– Ну, вроде вина. М-м, дракон его выпьет и полетит. А без него не может. Ясно?
– Ясно. Отдохнуть ему надо, а я думал, помер он. А яму для дракона у меня нет уже сил копать… Все.
Гунтер тяжело вздохнул и, вспомнив первый вопрос сэра Мишеля, сказал:
– Кстати, зовут меня Гунтер фон Райхерт.
Сэр Мишель произнес имя драконьего владыки несколько раз одними губами, словно пробуя его на вкус, потом поморщился и все-таки попытался сказать это вслух:
– Гун-тьер… вон Рахер… Нет, это никуда не годится. Мне такое никогда не выговорить.
– Ну и что? – удивился Гунтер. – Мне-то какое дело до этого? Неужто ты думаешь, что я буду менять имя только из-за того, что ты язык на нем сломаешь?
– Конечно! – воскликнул сэр Мишель. – А как же? Ну не звать же мне тебя – «эй ты, сэр!».
Гунтер в очередной раз не смог сказать ничего умного в ответ, сраженный железной логикой придурочного француза.
– Да, действительно… Ну, придумай что-нибудь.
– А второе имя у тебя есть? При крещении обыкновенно дается два имени!
– Есть. Полностью меня зовут Гунтер-Иоганн.
Он развернулся и направился к самолету, а сэр Мишель, поглощенный поиском подходящего имени для своего нового знакомого, поплелся позади.
Гунтер же думал о том, как бы получше спрятать самолет, чтобы с воздуха в глаза не бросался да и не всякий вышедший на поляну человек мог его заметить. «Отогнать его к самому краю поляны, вон в ту лощинку, например, прикрыть ветками сверху… Жаль сетки камуфляжной нет, да и черт с ней! Все равно прятаться недолго, свои неподалеку должны быть. Вот только бензин… хе, «вино для дракона» раздобыть. Надо этого недоумка предупредить, чтоб не пугался, а то еше под колеса полезет или, чего доброго, под винт сунется – такой может… В кабину, на Куртово место, его посадить, что ли? Там разберемся». – Гунтер забрался в кабину, оценив, насколько непривычно сидеть без куртки или комбинезона.
Так, бензина шестьдесят литров, масло – в норме, но тоже маловато… Остальное вроде в порядке – стоит удивиться, что английские пули не причинили машине заметного вреда. Бедный Курт, как ему не повезло! Это ж надо было оказаться на пути пуль сумасшедшего англосакса; ведь тот ублюдок с «Харрикейна» бил наудачу, в воздух палил. Так недолго и фаталистом стать…
Гунтер бросил взгляд на стоящего у крыла сэра Мишеля и увидел, как его хмурое, сосредоточенное лицо осветила лучезарная улыбка, нормандец взмахнул рукой и, точно первую фразу оды, произнес нараспев:
– Говоришь, Иоанн?
– Чего? – наморщил лоб германец, которого сэр Мишель сбил с мысли своим возгласом.
– Твое второе имя – Иоанн?
– И-о-ганн, – четко сказал немец.
– На нашем наречии «Жан»? По-английски, значит, – Джон?
– Наверное, так. – Гунтер никак не мог понять, к чему клонит рыцарь.
– В Англии сейчас правит принц Джон, – как бы невзначай сообщил сэр Мишель. – Брат короля Ричарда.
«Опять за свое!» – простонал про себя Гунтер, а вслух сказал:
– Может, все-таки король Георг?
«Не разбирается он в наших делах, путается, бедняга. Оно и понятно…» – подумал сэр Мишель и, надсаживаясь, прокричал:
– Ты хочешь, чтобы тебя звали по-нашему?
– Ну?
– Иоанн – Джон! А по-доброму – Джонни!
«Пресвятая дева! – Гунтер устало откинулся на спинку кресла, приложив ладонь к лицу. – Ладно, побуду немножко Джонни, раз ему так хочется, от меня не убудет».
– Валяй, зови «Джонни». Сэр… Мишель, можно просто «сэр»? По-доброму?
– А как же! – с готовностью отозвался тот. – Можно «сэр», можно «сэр рыцарь», я не обижусь. Слушай, а ты сам-то дворянин?
– Дворянин… – проворчал под нос Гунтер и подумал: «Папа из благородных, даже в родстве с герцогом Дармштадским. А у нас в Райхерте долго ходила легенда, будто прапрабабушка спуталась с самим Генрихом де Валуа и понесла от него прадедушку. Если так, то во мне есть кровь французских королей и германских курфюрстов… Конечно, дворянин».
– Дворянин, дворянин! – скрывая улыбку, прокричал Гунтер. – Даже родственник Валуа, таких не знаешь случайно?
– Знаю! – просиял сэр Мишель. – У них еще золотые лилии на лазурном поле в гербе! А какой у тебя герб? Тоже с лилиями? Красиво, должно быть!
– Другой, – отрезал Гунтер и подумал: «Этого придурка все-таки надо посадить в кабину. Как есть под винт залезет!» – Эй, сэр, а ну залезай на крыло!
Сэр Мишель уже почти без опаски, но довольно неуклюже вскарабкался на плоскость и с любопытством заглянул в кабину.
– А что это у тебя тут?
– Всякие… штуковины! Они нужны, чтобы я мог повелевать Люфтваффе.
– А-а-а… – с понимающим видом протянул сэр Мишель.
– Вроде глаз и ушей, – пояснил германец, изо всех сил пытаясь не расхохотаться. И потом, «сэр рыцарь» выглядел исключительно потешно в грязной, съехавшей на затылок пехотной каске с маленьким имперским орлом на боку.
– А где у него рот? – тут же спросил нормандец, подозрительно оглядывая «Юнкерс».
– Закрыт, потому и не видно, – не вдаваясь в подробности, сказал Гунтер. – И без моего приказа он его не откроет.
Немец, в который раз вздохнув и отчетливо представляя себе всю абсурдность ситуации, вылез из кабины, взял сэра Мишеля за плечо, подвел к месту бортстрелка, затем, выудив откуда-то грязную промасленную тряпку для протирки пулемета, привел немного в порядок сиденье Курта («Бывшее…», – скользнула мысль) и указал на него рукой.
– Полезай туда, покатаю.
– Может, не надо? – мигом скис сэр Мишель, озираясь в надежде отыскать пути к бегству. Рыцарь решил, что кровожадный Люфтваффе сделает с ним то же, что и с погребенным человеком. И будут две могилки рядом… Если вообще найдется что хоронить!
– Я сейчас разбужу… дракона, чтобы он перешел на другое место и спрятался. – Гунтер давился со смеху, представляя себя, уговаривающего помешанного, со стороны. – А если ты будешь стоять рядом, Люфтваффе тебя покусает. Может, и до смерти.
«Нет, не жить мне на свете! Внутрь залезу – съест. Снаружи останусь – покусает. Бежать бы надо отсюда. Да разве убежишь от дракона?» – думал сэр Мишель, слушая Гунтера.
Тот невозмутимо продолжал.
– Единственное безопасное место – внутри, – гнул свое германец. – Того, кто под защитой этого… – он указал взглядом на откинутый фонарь кабины, – этого прозрачного колпака, дракон не тронет. Понял?
Сэр Мишель, вспомнив наконец, что благородному рыцарю трусить не пристало, решился и обречено полез через борт в залитую присохшей кровью драконью глазницу. Усевшись в кресло и терпеливо дождавшись, пока Джонни застегнет какие-то ремни, перетягивающие грудь и прижимающие к сиденью, а также щелкнет непонятной штучкой на странного вида длинном железном предмете, торчащем из глазницы в сторону хвоста дракона (Гунтер ставил оружие на предохранитель, чтобы «благородный» сэр» в цыплячьей панике не схватился за пулемет и не принялся палить в белый свет, как в пфенниг), сэр Мишель обдумывал, как покуртуазнее задать следующий вопрос, но, так ничего не надумав, брякнул прямо:
– Послушай, а того… погребенного, чем его убило?
– Другой дракон напал, – хмыкнул Гунтер. «Неужели драконов настолько много, что они запросто встречаются в небесах и устраивают там драки? Но почему тогда я никогда не видел ни одного? Может, они летают очень высоко и их не видно?»
Сэр Мишель некоторое время смотрел на пулемет, теряясь в догадках, что бы это могло быть, и вдруг его осенило.
– Слушай, Джонни, а вот те штуки, которыми убило твоего… оруженосца, это зубы другого дракона?
– Ну? – Гунтеру даже интересно стало: что новый знакомый еще придумает?
– А эта палка, – рыцарь покосился на пулемет и продолжил восхищенным шепотом, сам удивляясь своей догадке, – она мечет зубы дракона?..
После этой фразы сэр Мишель затих, зачарованно глядя на оружие, которое казалось ему божественным чудом, дарованным небесами христианам. У сарацинов такого точно нет! Мозг, избавившись от тяжкого груза похмелья, усиленно заработал. «Так, Джонни сказал, что не собирается меня покидать. А что, если мне удастся уговорить его пойти со мной в Святую Землю? Там мы вдвоем, точнее, втроем, с Люфтваффе, присоединимся к Воинству Христову и поможем христианским королям очистить Святую Землю от проклятых сарацинов! Вот это да!» Он зажмурился, погрузившись в мечты.
Гунтер, перестав обращать внимание на бредни нормандца, убедился, что его новый приятель привязан накрепко и ведет себя тихо, закрыл фонарь задней кабины, а потом забрался на свое место.
То, что произошло потом, сэр Мишель не любил вспоминать, так как перетрусил самым непотребным образом. Люфтваффе несколько раз чихнул, просыпаясь, потом мелко задрожал, и в уши рыцаря ворвался драконий громоподобный рык.
«Неужели меня возьмут живым на небо? – пронеслась шальная мысль в гудевшей голове сэра Мишеля. – Ой, а вдруг архангел Михаил меня в рай не пустит, ибо грешник я великий?.. Как же я тогда на землю вернусь, если Джонни с Люфтваффе на согласятся отвезти меня обратно?»
Однако сэр Мишель видел, что лететь дракон пока не собирается, а просто медленно ползет по полю в направлении перелеска, явно намереваясь спрятаться там. Небольшой участок поля, с трех сторон окруженный деревьями, по мнению Гунтера, был идеальным укрытием. Конечно, загнать «Юнкерс» в эдакую лощинку так, чтобы ветви деревьев не попали под винт и стволы не задели плоскости, было почти ювелирной работой, но, как ни странно, Гунтер справился с этим без особого труда, остановив машину почти в полуметре от густых зарослей крушины. Ветви низко пригнулись к земле под воздушным вихрем, созданным вращающимся винтом, поднялся маленький смерч сухих листьев, травинок, каких-то лепестков. Наконец лопасти остановились, двигатель заглох, точно задохнулся, и машина замерла.
– Напугался? – улыбнувшись, спросил Гунтер сэра Мишеля, когда помогал ему выбраться на крыло. У бедняги не гнулись ноги от пережитого ужаса, а лицо было мертвенно-бледным.
– Вовсе и нет, – зябко лязгая зубами, ответил нормандец. Какой же рыцарь признается, что ему было страшно? – А я мыслил, полетит дракон…
– Он передумал. Решил не мозолить глаза лишний раз. – Лицо Гунтера снова омрачилось. Две проблемы решены: самолет худо-бедно спрятан и Курт обрел вечное успокоение. Теперь оставалось отыскать людей («сэр рыцарь» – не в счет). А на часах уже два пополудни. Будет удачей, если к вечеру получится связаться с французскими (ну или германскими) властями, а лучше – со штабом дивизии. Там наверняка зачислили 77 машину в пропавшие без вести или в погибшие. Вот интересно: сколько англичане успели сбить наших самолетов за прошедшее утро? Вопрос не менее насущный – что следует взять с собой? Безусловно, оружие, консервов немножко. Хотя зачем брать консервы? Всяко неподалеку есть поселок или, на худой конец, чей-нибудь дом. В северной Франции сохранилось великое множество старых дворянских гнезд. Правда, неизвестно, как их обитатели отнесутся к офицеру германской армии; остается надеяться, что посадка все-таки состоялась на оккупированной территории и французы примут «завоевателя» не с распростертыми объятиями, конечно, но выгнать не посмеют и позволят поесть, отдохнуть да связаться со своими. Больше-то от них ничего и не требуется. «Какая, к дьяволу, «оккупированная территория»? – настойчиво всплыла из самых дальних глубин сознания насильно отогнанная мысль; – Ты же четко видел, что вокруг нет никаких городов, дорог, да и, пролетая над Ла-Маншем, не заметил ни единого корабля. И теперь ты надеешься отыскать телефон? А вдруг действительно ближайший телефон в семистах пятидесяти годах отсюда и не этот рыцарь сошел с ума, а ты сам? В общем, будь что будет…»
Пока Гунтер размышлял, очухавшийся сэр Мишель с глуповатым видом, полураскрыв рот, разглядывал самолет, обходя его со всех сторон. Рыцарь дергал за лопасти винта, похлопывал ладонью по обтекателям шасси и приговаривал себе под нос:
– Хороший, Люфтваффе, умный. Спрятался – и не шелохнется.
Потом сэр Мишель залез под брюхо «Юнкерса», некоторое время ползал там, и вдруг оттуда послышалось удивленное присвистывание.
Гунтер, встрепенувшись, нагнулся и увидел, что сэр Мишель, скорчившись, разглядывает штангу бомбосбра-сывателя, удерживавшую так и не использованную бомбу 5С-500. Заговорщицки посмотрев на германца, рыцарь подмигнул и поманил его к себе пальцем. Гунтер обреченно полез под самолет, поняв, что сейчас предстоят очередные объяснения, и подумал: «Господи, вот счастливый человек – не знает, что такое бомба!»
– Джонни, а я понял, что это такое! – с хитрой улыбочкой сказал сэр Мишель, кивая в сторону черного вытянутого снаряда. – Я правильно подумал, а?
Гунтер некоторое время соображал, на лице его попеременно отразились чувства, потом изумление, и наконец он, хлопнув себя ладонями по коленям, опустился на траву, затрясшись от хохота. Сэр рыцарь тихонько фыркал под нос.
– Да, ты совершенно прав… – выдавил наконец из себя германец, когда приступ смеха понемногу прошел. – И ты не сумасшедший – у помешанных нет чувства юмора… Ну хорошо, вылезай отсюда, сэр, пойдем поищем какую-нибудь деревню или город.
– А чего искать-то? – Сэр Мишель выбрался из-под самолета, огляделся и протянул руку к югу. – Вон там дорога, она ведет от Руана к Анжу…
«Ну наконец-то! Появились знакомые названия, – возликовал Гунтер. – Все же мы приземлились недалеко от своих!»
Сэр Мишель тем временем продолжал:
– Тут рядом деревня Сен-Рикье, а неподалеку замок сэра Бреаля, нашего вассала. А если хочешь, можем пойти к моему папеньке, в Фармер, завтра к утру доберемся.
– Пошли сначала в деревню, – рассудил Гунтер. Достав из кабины автомат и несколько полных магазинов, он направился к своей одежде, валявшейся комком в том месте, где ее бросил рыцарь. Несмотря на очевидный идиотизм ситуации, германцу стало интересно узнать, что же этот человек называет «замком» и кого считает бароном. Не исключено, что новоявленный Дон Кихот притащит его к какому-нибудь хлеву, вытащит оттуда самого толстого борова, поцелует ему копытце или ухо и представит – вот мой папенька. А если выведет свиноматку, то не будет удивительным, если она окажется Дульцинеей Тобосской. Все это, конечно, детские забавы, но, в конце концов, вдосталь насмотревшись на самую настоящую войну, хочется иногда забыться. Хоть так… Пусть парень напридумывал кучу несуразностей, не относящихся к реальности, начитавшись Вальтера Скотта или Стивенсона, но почему бы и не подыграть ему? Разве он сам до войны не зачитывался в отцовской библиотеке рыцарскими романами, не сражался с приятелями на деревянных мечах и, надев самодельные жестяные шлемы, не изображал то Зигфрида, то Беовульфа? Эх, жаль отец не разрешал играть с теми умопомрачительными доспехами, что стояли в парадном зале Райхерта…
Одеваясь, Гунтер с неудовольствием отметил, что сэр Мишель, стаскивая с бесчувственного «ангела» рубашку, не удосужился расстегнуть пуговицы, а просто стянул ее через голову – и вот результат: на форменной белой рубашке недосчитывается нескольких пуговиц. Счастье, что китель в порядке.
Погода была теплая, и брать с собой тяжелую летную куртку не хотелось. Гунтер, еще раз решив прибегнуть к помощи нормандца, отдал ему куртку, сказав бросить в кабину, то есть в глаз дракона (ему будет не больно, и кроме того, Люфтваффе спит). Рыцарь посмотрел удивленно – с какой это, мол, стати мне, благородному сэру, бегать по поручениям ровно оруженосцу, – но ничего не ответил, решив лишний раз посмотреть на дракона вблизи.
На Алансонскую дорогу из лесу вышли двое. Один, ростом пониже, со светлыми вьющимися волосами до плеч, облаченный в видавшую виды кольчугу, из-под которой торчала грязной бахромой изношенная одежда, в потертые заплатанные кожаные штаны, заправленные в мягкие замшевые сапоги; на широком поясе красовались пустые простенькие ножны от короткого меча и привязанная за ремешок полевая пехотная каска. Второй – повыше, рыжий, коротко стриженный, в серо-сизой летной форме офицера германских ВВС, с автоматом, висящем спереди; руки его, полусогнутые в локтях, покоились на оружии. Позолоченные часы на левом запястье поблескивали в солнечных лучах.
Стрелки показывали три с четвертью по меридиану Парижа. Тринадцатый день августа тысяча сто восемьдесят девятого года от Воплощения Христова клонился к закату.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
– Ну ладно, дело сделано. Пошли.
Сэр Мишель помедлил немного, потом сорвал пучок медуницы и положил на могилу. Гунтер только сплюнул и, сунув руки в карманы, размашисто зашагал к самолету.
Рыцарь последовал за ним, охваченный внезапным страхом, будто загадочный человек сейчас оседлает дракона и улетит туда, откуда он явился, возможно, только для того, чтобы предать земле тело своего друга или оруженосца.
– Слушай, прежде чем покинуть меня, скажи хоть свое имя, – сказал он, поравнявшись с Гунтером.
Тот вдруг остановился, повернулся к нему и ответил:
– А с чего ты взял, что я собираюсь тебя покинуть?
– Не знаю, – пожал плечами сэр Мишель. – Я подумал, ты идешь к своему Люфтваффе, чтобы улететь.
– Да не могу я улететь, при всем желании! Бензин кончился. – Слово «бензин» ему пришлось сказать по-немецки за неимением эквивалента на норманно-французском.
– Бьен-зин? – повторил сэр Мишель. – А что это?
«Это уже чересчур! Не знать, что такое бензин?! Из какого захолустья он вылез?»
– Ну, вроде вина. М-м, дракон его выпьет и полетит. А без него не может. Ясно?
– Ясно. Отдохнуть ему надо, а я думал, помер он. А яму для дракона у меня нет уже сил копать… Все.
Гунтер тяжело вздохнул и, вспомнив первый вопрос сэра Мишеля, сказал:
– Кстати, зовут меня Гунтер фон Райхерт.
Сэр Мишель произнес имя драконьего владыки несколько раз одними губами, словно пробуя его на вкус, потом поморщился и все-таки попытался сказать это вслух:
– Гун-тьер… вон Рахер… Нет, это никуда не годится. Мне такое никогда не выговорить.
– Ну и что? – удивился Гунтер. – Мне-то какое дело до этого? Неужто ты думаешь, что я буду менять имя только из-за того, что ты язык на нем сломаешь?
– Конечно! – воскликнул сэр Мишель. – А как же? Ну не звать же мне тебя – «эй ты, сэр!».
Гунтер в очередной раз не смог сказать ничего умного в ответ, сраженный железной логикой придурочного француза.
– Да, действительно… Ну, придумай что-нибудь.
– А второе имя у тебя есть? При крещении обыкновенно дается два имени!
– Есть. Полностью меня зовут Гунтер-Иоганн.
Он развернулся и направился к самолету, а сэр Мишель, поглощенный поиском подходящего имени для своего нового знакомого, поплелся позади.
Гунтер же думал о том, как бы получше спрятать самолет, чтобы с воздуха в глаза не бросался да и не всякий вышедший на поляну человек мог его заметить. «Отогнать его к самому краю поляны, вон в ту лощинку, например, прикрыть ветками сверху… Жаль сетки камуфляжной нет, да и черт с ней! Все равно прятаться недолго, свои неподалеку должны быть. Вот только бензин… хе, «вино для дракона» раздобыть. Надо этого недоумка предупредить, чтоб не пугался, а то еше под колеса полезет или, чего доброго, под винт сунется – такой может… В кабину, на Куртово место, его посадить, что ли? Там разберемся». – Гунтер забрался в кабину, оценив, насколько непривычно сидеть без куртки или комбинезона.
Так, бензина шестьдесят литров, масло – в норме, но тоже маловато… Остальное вроде в порядке – стоит удивиться, что английские пули не причинили машине заметного вреда. Бедный Курт, как ему не повезло! Это ж надо было оказаться на пути пуль сумасшедшего англосакса; ведь тот ублюдок с «Харрикейна» бил наудачу, в воздух палил. Так недолго и фаталистом стать…
Гунтер бросил взгляд на стоящего у крыла сэра Мишеля и увидел, как его хмурое, сосредоточенное лицо осветила лучезарная улыбка, нормандец взмахнул рукой и, точно первую фразу оды, произнес нараспев:
– Говоришь, Иоанн?
– Чего? – наморщил лоб германец, которого сэр Мишель сбил с мысли своим возгласом.
– Твое второе имя – Иоанн?
– И-о-ганн, – четко сказал немец.
– На нашем наречии «Жан»? По-английски, значит, – Джон?
– Наверное, так. – Гунтер никак не мог понять, к чему клонит рыцарь.
– В Англии сейчас правит принц Джон, – как бы невзначай сообщил сэр Мишель. – Брат короля Ричарда.
«Опять за свое!» – простонал про себя Гунтер, а вслух сказал:
– Может, все-таки король Георг?
«Не разбирается он в наших делах, путается, бедняга. Оно и понятно…» – подумал сэр Мишель и, надсаживаясь, прокричал:
– Ты хочешь, чтобы тебя звали по-нашему?
– Ну?
– Иоанн – Джон! А по-доброму – Джонни!
«Пресвятая дева! – Гунтер устало откинулся на спинку кресла, приложив ладонь к лицу. – Ладно, побуду немножко Джонни, раз ему так хочется, от меня не убудет».
– Валяй, зови «Джонни». Сэр… Мишель, можно просто «сэр»? По-доброму?
– А как же! – с готовностью отозвался тот. – Можно «сэр», можно «сэр рыцарь», я не обижусь. Слушай, а ты сам-то дворянин?
– Дворянин… – проворчал под нос Гунтер и подумал: «Папа из благородных, даже в родстве с герцогом Дармштадским. А у нас в Райхерте долго ходила легенда, будто прапрабабушка спуталась с самим Генрихом де Валуа и понесла от него прадедушку. Если так, то во мне есть кровь французских королей и германских курфюрстов… Конечно, дворянин».
– Дворянин, дворянин! – скрывая улыбку, прокричал Гунтер. – Даже родственник Валуа, таких не знаешь случайно?
– Знаю! – просиял сэр Мишель. – У них еще золотые лилии на лазурном поле в гербе! А какой у тебя герб? Тоже с лилиями? Красиво, должно быть!
– Другой, – отрезал Гунтер и подумал: «Этого придурка все-таки надо посадить в кабину. Как есть под винт залезет!» – Эй, сэр, а ну залезай на крыло!
Сэр Мишель уже почти без опаски, но довольно неуклюже вскарабкался на плоскость и с любопытством заглянул в кабину.
– А что это у тебя тут?
– Всякие… штуковины! Они нужны, чтобы я мог повелевать Люфтваффе.
– А-а-а… – с понимающим видом протянул сэр Мишель.
– Вроде глаз и ушей, – пояснил германец, изо всех сил пытаясь не расхохотаться. И потом, «сэр рыцарь» выглядел исключительно потешно в грязной, съехавшей на затылок пехотной каске с маленьким имперским орлом на боку.
– А где у него рот? – тут же спросил нормандец, подозрительно оглядывая «Юнкерс».
– Закрыт, потому и не видно, – не вдаваясь в подробности, сказал Гунтер. – И без моего приказа он его не откроет.
Немец, в который раз вздохнув и отчетливо представляя себе всю абсурдность ситуации, вылез из кабины, взял сэра Мишеля за плечо, подвел к месту бортстрелка, затем, выудив откуда-то грязную промасленную тряпку для протирки пулемета, привел немного в порядок сиденье Курта («Бывшее…», – скользнула мысль) и указал на него рукой.
– Полезай туда, покатаю.
– Может, не надо? – мигом скис сэр Мишель, озираясь в надежде отыскать пути к бегству. Рыцарь решил, что кровожадный Люфтваффе сделает с ним то же, что и с погребенным человеком. И будут две могилки рядом… Если вообще найдется что хоронить!
– Я сейчас разбужу… дракона, чтобы он перешел на другое место и спрятался. – Гунтер давился со смеху, представляя себя, уговаривающего помешанного, со стороны. – А если ты будешь стоять рядом, Люфтваффе тебя покусает. Может, и до смерти.
«Нет, не жить мне на свете! Внутрь залезу – съест. Снаружи останусь – покусает. Бежать бы надо отсюда. Да разве убежишь от дракона?» – думал сэр Мишель, слушая Гунтера.
Тот невозмутимо продолжал.
– Единственное безопасное место – внутри, – гнул свое германец. – Того, кто под защитой этого… – он указал взглядом на откинутый фонарь кабины, – этого прозрачного колпака, дракон не тронет. Понял?
Сэр Мишель, вспомнив наконец, что благородному рыцарю трусить не пристало, решился и обречено полез через борт в залитую присохшей кровью драконью глазницу. Усевшись в кресло и терпеливо дождавшись, пока Джонни застегнет какие-то ремни, перетягивающие грудь и прижимающие к сиденью, а также щелкнет непонятной штучкой на странного вида длинном железном предмете, торчащем из глазницы в сторону хвоста дракона (Гунтер ставил оружие на предохранитель, чтобы «благородный» сэр» в цыплячьей панике не схватился за пулемет и не принялся палить в белый свет, как в пфенниг), сэр Мишель обдумывал, как покуртуазнее задать следующий вопрос, но, так ничего не надумав, брякнул прямо:
– Послушай, а того… погребенного, чем его убило?
– Другой дракон напал, – хмыкнул Гунтер. «Неужели драконов настолько много, что они запросто встречаются в небесах и устраивают там драки? Но почему тогда я никогда не видел ни одного? Может, они летают очень высоко и их не видно?»
Сэр Мишель некоторое время смотрел на пулемет, теряясь в догадках, что бы это могло быть, и вдруг его осенило.
– Слушай, Джонни, а вот те штуки, которыми убило твоего… оруженосца, это зубы другого дракона?
– Ну? – Гунтеру даже интересно стало: что новый знакомый еще придумает?
– А эта палка, – рыцарь покосился на пулемет и продолжил восхищенным шепотом, сам удивляясь своей догадке, – она мечет зубы дракона?..
После этой фразы сэр Мишель затих, зачарованно глядя на оружие, которое казалось ему божественным чудом, дарованным небесами христианам. У сарацинов такого точно нет! Мозг, избавившись от тяжкого груза похмелья, усиленно заработал. «Так, Джонни сказал, что не собирается меня покидать. А что, если мне удастся уговорить его пойти со мной в Святую Землю? Там мы вдвоем, точнее, втроем, с Люфтваффе, присоединимся к Воинству Христову и поможем христианским королям очистить Святую Землю от проклятых сарацинов! Вот это да!» Он зажмурился, погрузившись в мечты.
Гунтер, перестав обращать внимание на бредни нормандца, убедился, что его новый приятель привязан накрепко и ведет себя тихо, закрыл фонарь задней кабины, а потом забрался на свое место.
То, что произошло потом, сэр Мишель не любил вспоминать, так как перетрусил самым непотребным образом. Люфтваффе несколько раз чихнул, просыпаясь, потом мелко задрожал, и в уши рыцаря ворвался драконий громоподобный рык.
«Неужели меня возьмут живым на небо? – пронеслась шальная мысль в гудевшей голове сэра Мишеля. – Ой, а вдруг архангел Михаил меня в рай не пустит, ибо грешник я великий?.. Как же я тогда на землю вернусь, если Джонни с Люфтваффе на согласятся отвезти меня обратно?»
Однако сэр Мишель видел, что лететь дракон пока не собирается, а просто медленно ползет по полю в направлении перелеска, явно намереваясь спрятаться там. Небольшой участок поля, с трех сторон окруженный деревьями, по мнению Гунтера, был идеальным укрытием. Конечно, загнать «Юнкерс» в эдакую лощинку так, чтобы ветви деревьев не попали под винт и стволы не задели плоскости, было почти ювелирной работой, но, как ни странно, Гунтер справился с этим без особого труда, остановив машину почти в полуметре от густых зарослей крушины. Ветви низко пригнулись к земле под воздушным вихрем, созданным вращающимся винтом, поднялся маленький смерч сухих листьев, травинок, каких-то лепестков. Наконец лопасти остановились, двигатель заглох, точно задохнулся, и машина замерла.
– Напугался? – улыбнувшись, спросил Гунтер сэра Мишеля, когда помогал ему выбраться на крыло. У бедняги не гнулись ноги от пережитого ужаса, а лицо было мертвенно-бледным.
– Вовсе и нет, – зябко лязгая зубами, ответил нормандец. Какой же рыцарь признается, что ему было страшно? – А я мыслил, полетит дракон…
– Он передумал. Решил не мозолить глаза лишний раз. – Лицо Гунтера снова омрачилось. Две проблемы решены: самолет худо-бедно спрятан и Курт обрел вечное успокоение. Теперь оставалось отыскать людей («сэр рыцарь» – не в счет). А на часах уже два пополудни. Будет удачей, если к вечеру получится связаться с французскими (ну или германскими) властями, а лучше – со штабом дивизии. Там наверняка зачислили 77 машину в пропавшие без вести или в погибшие. Вот интересно: сколько англичане успели сбить наших самолетов за прошедшее утро? Вопрос не менее насущный – что следует взять с собой? Безусловно, оружие, консервов немножко. Хотя зачем брать консервы? Всяко неподалеку есть поселок или, на худой конец, чей-нибудь дом. В северной Франции сохранилось великое множество старых дворянских гнезд. Правда, неизвестно, как их обитатели отнесутся к офицеру германской армии; остается надеяться, что посадка все-таки состоялась на оккупированной территории и французы примут «завоевателя» не с распростертыми объятиями, конечно, но выгнать не посмеют и позволят поесть, отдохнуть да связаться со своими. Больше-то от них ничего и не требуется. «Какая, к дьяволу, «оккупированная территория»? – настойчиво всплыла из самых дальних глубин сознания насильно отогнанная мысль; – Ты же четко видел, что вокруг нет никаких городов, дорог, да и, пролетая над Ла-Маншем, не заметил ни единого корабля. И теперь ты надеешься отыскать телефон? А вдруг действительно ближайший телефон в семистах пятидесяти годах отсюда и не этот рыцарь сошел с ума, а ты сам? В общем, будь что будет…»
Пока Гунтер размышлял, очухавшийся сэр Мишель с глуповатым видом, полураскрыв рот, разглядывал самолет, обходя его со всех сторон. Рыцарь дергал за лопасти винта, похлопывал ладонью по обтекателям шасси и приговаривал себе под нос:
– Хороший, Люфтваффе, умный. Спрятался – и не шелохнется.
Потом сэр Мишель залез под брюхо «Юнкерса», некоторое время ползал там, и вдруг оттуда послышалось удивленное присвистывание.
Гунтер, встрепенувшись, нагнулся и увидел, что сэр Мишель, скорчившись, разглядывает штангу бомбосбра-сывателя, удерживавшую так и не использованную бомбу 5С-500. Заговорщицки посмотрев на германца, рыцарь подмигнул и поманил его к себе пальцем. Гунтер обреченно полез под самолет, поняв, что сейчас предстоят очередные объяснения, и подумал: «Господи, вот счастливый человек – не знает, что такое бомба!»
– Джонни, а я понял, что это такое! – с хитрой улыбочкой сказал сэр Мишель, кивая в сторону черного вытянутого снаряда. – Я правильно подумал, а?
Гунтер некоторое время соображал, на лице его попеременно отразились чувства, потом изумление, и наконец он, хлопнув себя ладонями по коленям, опустился на траву, затрясшись от хохота. Сэр рыцарь тихонько фыркал под нос.
– Да, ты совершенно прав… – выдавил наконец из себя германец, когда приступ смеха понемногу прошел. – И ты не сумасшедший – у помешанных нет чувства юмора… Ну хорошо, вылезай отсюда, сэр, пойдем поищем какую-нибудь деревню или город.
– А чего искать-то? – Сэр Мишель выбрался из-под самолета, огляделся и протянул руку к югу. – Вон там дорога, она ведет от Руана к Анжу…
«Ну наконец-то! Появились знакомые названия, – возликовал Гунтер. – Все же мы приземлились недалеко от своих!»
Сэр Мишель тем временем продолжал:
– Тут рядом деревня Сен-Рикье, а неподалеку замок сэра Бреаля, нашего вассала. А если хочешь, можем пойти к моему папеньке, в Фармер, завтра к утру доберемся.
– Пошли сначала в деревню, – рассудил Гунтер. Достав из кабины автомат и несколько полных магазинов, он направился к своей одежде, валявшейся комком в том месте, где ее бросил рыцарь. Несмотря на очевидный идиотизм ситуации, германцу стало интересно узнать, что же этот человек называет «замком» и кого считает бароном. Не исключено, что новоявленный Дон Кихот притащит его к какому-нибудь хлеву, вытащит оттуда самого толстого борова, поцелует ему копытце или ухо и представит – вот мой папенька. А если выведет свиноматку, то не будет удивительным, если она окажется Дульцинеей Тобосской. Все это, конечно, детские забавы, но, в конце концов, вдосталь насмотревшись на самую настоящую войну, хочется иногда забыться. Хоть так… Пусть парень напридумывал кучу несуразностей, не относящихся к реальности, начитавшись Вальтера Скотта или Стивенсона, но почему бы и не подыграть ему? Разве он сам до войны не зачитывался в отцовской библиотеке рыцарскими романами, не сражался с приятелями на деревянных мечах и, надев самодельные жестяные шлемы, не изображал то Зигфрида, то Беовульфа? Эх, жаль отец не разрешал играть с теми умопомрачительными доспехами, что стояли в парадном зале Райхерта…
Одеваясь, Гунтер с неудовольствием отметил, что сэр Мишель, стаскивая с бесчувственного «ангела» рубашку, не удосужился расстегнуть пуговицы, а просто стянул ее через голову – и вот результат: на форменной белой рубашке недосчитывается нескольких пуговиц. Счастье, что китель в порядке.
Погода была теплая, и брать с собой тяжелую летную куртку не хотелось. Гунтер, еще раз решив прибегнуть к помощи нормандца, отдал ему куртку, сказав бросить в кабину, то есть в глаз дракона (ему будет не больно, и кроме того, Люфтваффе спит). Рыцарь посмотрел удивленно – с какой это, мол, стати мне, благородному сэру, бегать по поручениям ровно оруженосцу, – но ничего не ответил, решив лишний раз посмотреть на дракона вблизи.
На Алансонскую дорогу из лесу вышли двое. Один, ростом пониже, со светлыми вьющимися волосами до плеч, облаченный в видавшую виды кольчугу, из-под которой торчала грязной бахромой изношенная одежда, в потертые заплатанные кожаные штаны, заправленные в мягкие замшевые сапоги; на широком поясе красовались пустые простенькие ножны от короткого меча и привязанная за ремешок полевая пехотная каска. Второй – повыше, рыжий, коротко стриженный, в серо-сизой летной форме офицера германских ВВС, с автоматом, висящем спереди; руки его, полусогнутые в локтях, покоились на оружии. Позолоченные часы на левом запястье поблескивали в солнечных лучах.
Стрелки показывали три с четвертью по меридиану Парижа. Тринадцатый день августа тысяча сто восемьдесят девятого года от Воплощения Христова клонился к закату.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
НЕПРАВИЛЬНОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
По обе стороны пыльной дороги, уходящей вперед плавными петлями, тянулись сочные луга, их сменяли небольшие прозрачные рощицы; вокруг, насколько хватало глаз, тянулись цепи холмов, поросшие лесами, а на самом горизонте чуть виднелись голубоватые вершины невысоких гор – их призрачные силуэты были словно набросаны акварелью. Казалось бы, привычный деревенский пейзаж, но Гунтер сразу же заметил в нем нечто необычное, противоестественное.
Поначалу он никак не мог поймать это ощущение, разгадать, что же странного в темной зелени лесов, блеклой знойной дымке над травой, ровным густым ковром расходящейся от дороги. И наконец понял.
Не было асфальтовых дорог, серебристых нитей железнодорожного полотна, исчезли куда-то аккуратные каменные и деревянные домики хуторков, привычных для нормандского пейзажа, вместо них кое-где толпились кучками, точно грибы, небольшие глинобитные избушки, по самые окна вросшие в землю, крепкие и неказистые, крытые соломой.
Далеко, километрах в трех-четырех, на одном из лесистых холмов Гунтер углядел замок. Ему не раз доводилось видеть подобные строения – заботливо отреставрированные, со свежевыкрашенными башенками, – но вид этого строения чем-то подсказал ему, что стен не касались руки современных каменщиков и реставраторов. Замок выглядел старым, грубые нетесаные камни потемнели, обветрились; над одной из башен развевалось знамя с неразличимым из-за расстояния гербом.
Позади послышался конский топот и поскрипывание колес. Гунтер обернулся и увидел, что их нагоняет повозка, высоко нагруженная сеном. Крупная гнедая лошадь, плавно поводя лоснящимися округлыми боками, упруго печатала шаг, высоко поднимая сильные ноги, грызла удила, трясла гривой – будто бы рисовалась, без труда влача за собой телегу. Под стогом сена, высившимся точно небольшой дом, сидел крестьянин – рослый мужик лет тридцати – тридцати пяти, эдакий здоровяк с льняными космами, подстриженными вкривь и вкось, как ножом отхваченными, такой же бородой, в которой вдобавок запутались стружки, травинки, какой-то лесной мусор. На голову была нахлобучена бесформенная войлочная шляпа, а вся одежда селянина состояла из широкой грязно-серой полотняной рубахи и таких же штанов, засученных до середины голени. Расслабленно покачиваясь в такт тряской повозке, он небрежно придерживал в руках поводья, предоставив лошади самой выбирать дорогу.
Поравнявшись с путниками и распознав в одном из них благородного рыцаря, возница натянул повод, после чего лошадь, недовольно встряхивая гривой, побрела вровень с людьми. Ленивым движением крестьянин стащил с головы шапку и чуть наклонился вперед, после чего вперил небесно-голубые глаза в Гунтера, с простецким нахальством оглядывая его с ног до головы. Тот же, почувствовав легкое раздражение от столь бессовестного любопытства, нагло выговорил на простом немецком языке:
– Ну, что смотришь, детина? Никогда не видел германских солдат?
Крестьянин выпрямился, пожевал губами и сдвинул брови – ни единого слова он не понял, но догадался, что господин в странной одежде сердиться изволит. На всякий случай возчик спросил густым басом:
– А? Что вы сказали, ваша милость?
«И этот на старофранцузском лопочет… – ошалело подумал Гунтер. – Сговорились они, что ли? Или у них тут эпидемия? Хотя, насколько мне известно, с ума сходят по одиночке, разве только гриппом все вместе болеют».
Неожиданно встрял сэр Мишель. Рыцарь гордо выпятил грудь, задрал подбородок, грозно нахмурившись, метнул гневный взгляд на селянина и рыкнул низким голосом:
– Проезжай! С каких это пор низкорожденные тревожат благородных расспросами? И начинают первыми разговор?
Крестьянин чуть вздрогнул, быстро посмотрел вправо-влево, точно опасаясь увидеть целый отряд дворян, высланных на усмирение невежи, и тихонько пробубнил:
– Я у сэра Бреаля арендатор, сено везу вот…
– Ну и дальше что? – надменно произнес сэр Мишель, разжигая в себе гнев. Однако крестьянин, вовремя почуяв неладное, стегнул лошадь вожжами, и кобыла резвой рысью припустила вперед по дороге. Гунтер увидел, как несчастный мужик оглянулся назад из-за стога и подхлестнул лошадь. Сэр Мишель, подняв носком сапога облачко пыли, привычно пошарил по ножнам, отыскивая рукоять меча, но, вспомнив о событиях минувшей ночи, тяжко вздохнул, пробормотав:
– Никакого сладу нет с этими мужланами…
– А что такое? – не понял Гунтер. «Крестьянин как крестьянин, а на мою одежду у всех… э… нормальных французов реакция нехорошая. Вот интересно, а почему мужик разглядывал меня будто пугало, хотя одежка моего спутника куда более экстравагантна? Или мой проводник известный в округе деревенский дурачок, и обращаются с ним по правилам его игры – поклонились, испугались, рыцарь как-никак… Ха!»
Сэр Мишель, презрительно глядя вслед удаляющемуся возу, стоял между колеями на упорно пробивавшихся сквозь утоптанный грунт пыльных стебельках спорыша, чуть расставив каблуки и засунув большие пальцы за пояс. Малость помолчав, он серьезно глянул на Гунтера, сплюнул и объяснил:
– Ладно, если бы холопы все до единого под рукой дворян были, а арендаторы, скоты эдакие, сами свободны и себя едва не вровень с господами ставят! Ну где это видано, чтобы виллан первым заговорил с рыцарем?
Гунтер улыбнулся углом рта, меря взглядом сэра Мишеля. Выглядел тот при ярком солнечном свете вовсе не как доблестный рыцарь с книжной картинки – те чистенькие, в сверкающих доспехах, а коли нет таковых, в парчовой или шелковой одежде с иголочки. Как же иначе – золота-то у благородных было завались, куры не клевали! А этот?.. Хорошо, если кольчуга не расползется, будто шерсть, поеденная молью. А портки, простите, где и в чем можно так вымазать? И вообще, где француз разжился подобным матерьяльчиком? О том, что творится под кольчугой, и думать не хотелось.
– Пойдем дальше, – твердо сказал Гунтер. Сейчас они стояли почти на вершине небольшой возвышенности, с которой открывался отличный обзор на все окрестности, километров на десять, а то и больше.
– Вон там деревня. – Сэр Мишель кивнул вниз. И правда, чуть правее, примыкая к лесу, виднелось скопище домиков и невысокая колокольня церкви. Полоска дороги проходила как раз мимо, а далее убегала к синевшим вдали цепям пологих гор. Гунтер их опознал сразу – Нормандская возвышенность, за ней, к югу, и расположены Анжу и Майен.
Уже на подходе к деревне германец вновь почуял неладное. Судя по всему, телефона в поселке не было, более того, отсутствовали даже обязательные что для Германии, что для Франции или любой иной страны цивилизованной Европы столбы электропередач. Потом началось вовсе необыкновенное: позади вновь послышался конский топот, но, обернувшись, Гунтер увидел не сытую крестьянскую лошадь, а трех коней, похожих на арабских, – двух вороных и одного серого в яблоках, несшихся во весь опор. Всадники нагнали германца и сэра Мишеля, вихрем пронеслись мимо, подняв облако пыли. Однако Гунтер сумел рассмотреть, что одежда их была более чем странной для середины двадцатого века – кожаные короткие камзолы, широкие пояса, круглые то ли шляпы, то ли береты с золотыми, наверное, пряжками и длинными узкими перьями. И у каждого о правое бедро бились ножны, но не пустые, как у полоумного нормандца, – явственно блеснули гарды мечей, богатых, украшенных камнями. Всадники карьером унеслись к деревне.
Поначалу он никак не мог поймать это ощущение, разгадать, что же странного в темной зелени лесов, блеклой знойной дымке над травой, ровным густым ковром расходящейся от дороги. И наконец понял.
Не было асфальтовых дорог, серебристых нитей железнодорожного полотна, исчезли куда-то аккуратные каменные и деревянные домики хуторков, привычных для нормандского пейзажа, вместо них кое-где толпились кучками, точно грибы, небольшие глинобитные избушки, по самые окна вросшие в землю, крепкие и неказистые, крытые соломой.
Далеко, километрах в трех-четырех, на одном из лесистых холмов Гунтер углядел замок. Ему не раз доводилось видеть подобные строения – заботливо отреставрированные, со свежевыкрашенными башенками, – но вид этого строения чем-то подсказал ему, что стен не касались руки современных каменщиков и реставраторов. Замок выглядел старым, грубые нетесаные камни потемнели, обветрились; над одной из башен развевалось знамя с неразличимым из-за расстояния гербом.
Позади послышался конский топот и поскрипывание колес. Гунтер обернулся и увидел, что их нагоняет повозка, высоко нагруженная сеном. Крупная гнедая лошадь, плавно поводя лоснящимися округлыми боками, упруго печатала шаг, высоко поднимая сильные ноги, грызла удила, трясла гривой – будто бы рисовалась, без труда влача за собой телегу. Под стогом сена, высившимся точно небольшой дом, сидел крестьянин – рослый мужик лет тридцати – тридцати пяти, эдакий здоровяк с льняными космами, подстриженными вкривь и вкось, как ножом отхваченными, такой же бородой, в которой вдобавок запутались стружки, травинки, какой-то лесной мусор. На голову была нахлобучена бесформенная войлочная шляпа, а вся одежда селянина состояла из широкой грязно-серой полотняной рубахи и таких же штанов, засученных до середины голени. Расслабленно покачиваясь в такт тряской повозке, он небрежно придерживал в руках поводья, предоставив лошади самой выбирать дорогу.
Поравнявшись с путниками и распознав в одном из них благородного рыцаря, возница натянул повод, после чего лошадь, недовольно встряхивая гривой, побрела вровень с людьми. Ленивым движением крестьянин стащил с головы шапку и чуть наклонился вперед, после чего вперил небесно-голубые глаза в Гунтера, с простецким нахальством оглядывая его с ног до головы. Тот же, почувствовав легкое раздражение от столь бессовестного любопытства, нагло выговорил на простом немецком языке:
– Ну, что смотришь, детина? Никогда не видел германских солдат?
Крестьянин выпрямился, пожевал губами и сдвинул брови – ни единого слова он не понял, но догадался, что господин в странной одежде сердиться изволит. На всякий случай возчик спросил густым басом:
– А? Что вы сказали, ваша милость?
«И этот на старофранцузском лопочет… – ошалело подумал Гунтер. – Сговорились они, что ли? Или у них тут эпидемия? Хотя, насколько мне известно, с ума сходят по одиночке, разве только гриппом все вместе болеют».
Неожиданно встрял сэр Мишель. Рыцарь гордо выпятил грудь, задрал подбородок, грозно нахмурившись, метнул гневный взгляд на селянина и рыкнул низким голосом:
– Проезжай! С каких это пор низкорожденные тревожат благородных расспросами? И начинают первыми разговор?
Крестьянин чуть вздрогнул, быстро посмотрел вправо-влево, точно опасаясь увидеть целый отряд дворян, высланных на усмирение невежи, и тихонько пробубнил:
– Я у сэра Бреаля арендатор, сено везу вот…
– Ну и дальше что? – надменно произнес сэр Мишель, разжигая в себе гнев. Однако крестьянин, вовремя почуяв неладное, стегнул лошадь вожжами, и кобыла резвой рысью припустила вперед по дороге. Гунтер увидел, как несчастный мужик оглянулся назад из-за стога и подхлестнул лошадь. Сэр Мишель, подняв носком сапога облачко пыли, привычно пошарил по ножнам, отыскивая рукоять меча, но, вспомнив о событиях минувшей ночи, тяжко вздохнул, пробормотав:
– Никакого сладу нет с этими мужланами…
– А что такое? – не понял Гунтер. «Крестьянин как крестьянин, а на мою одежду у всех… э… нормальных французов реакция нехорошая. Вот интересно, а почему мужик разглядывал меня будто пугало, хотя одежка моего спутника куда более экстравагантна? Или мой проводник известный в округе деревенский дурачок, и обращаются с ним по правилам его игры – поклонились, испугались, рыцарь как-никак… Ха!»
Сэр Мишель, презрительно глядя вслед удаляющемуся возу, стоял между колеями на упорно пробивавшихся сквозь утоптанный грунт пыльных стебельках спорыша, чуть расставив каблуки и засунув большие пальцы за пояс. Малость помолчав, он серьезно глянул на Гунтера, сплюнул и объяснил:
– Ладно, если бы холопы все до единого под рукой дворян были, а арендаторы, скоты эдакие, сами свободны и себя едва не вровень с господами ставят! Ну где это видано, чтобы виллан первым заговорил с рыцарем?
Гунтер улыбнулся углом рта, меря взглядом сэра Мишеля. Выглядел тот при ярком солнечном свете вовсе не как доблестный рыцарь с книжной картинки – те чистенькие, в сверкающих доспехах, а коли нет таковых, в парчовой или шелковой одежде с иголочки. Как же иначе – золота-то у благородных было завались, куры не клевали! А этот?.. Хорошо, если кольчуга не расползется, будто шерсть, поеденная молью. А портки, простите, где и в чем можно так вымазать? И вообще, где француз разжился подобным матерьяльчиком? О том, что творится под кольчугой, и думать не хотелось.
– Пойдем дальше, – твердо сказал Гунтер. Сейчас они стояли почти на вершине небольшой возвышенности, с которой открывался отличный обзор на все окрестности, километров на десять, а то и больше.
– Вон там деревня. – Сэр Мишель кивнул вниз. И правда, чуть правее, примыкая к лесу, виднелось скопище домиков и невысокая колокольня церкви. Полоска дороги проходила как раз мимо, а далее убегала к синевшим вдали цепям пологих гор. Гунтер их опознал сразу – Нормандская возвышенность, за ней, к югу, и расположены Анжу и Майен.
Уже на подходе к деревне германец вновь почуял неладное. Судя по всему, телефона в поселке не было, более того, отсутствовали даже обязательные что для Германии, что для Франции или любой иной страны цивилизованной Европы столбы электропередач. Потом началось вовсе необыкновенное: позади вновь послышался конский топот, но, обернувшись, Гунтер увидел не сытую крестьянскую лошадь, а трех коней, похожих на арабских, – двух вороных и одного серого в яблоках, несшихся во весь опор. Всадники нагнали германца и сэра Мишеля, вихрем пронеслись мимо, подняв облако пыли. Однако Гунтер сумел рассмотреть, что одежда их была более чем странной для середины двадцатого века – кожаные короткие камзолы, широкие пояса, круглые то ли шляпы, то ли береты с золотыми, наверное, пряжками и длинными узкими перьями. И у каждого о правое бедро бились ножны, но не пустые, как у полоумного нормандца, – явственно блеснули гарды мечей, богатых, украшенных камнями. Всадники карьером унеслись к деревне.