Именно сей редкостной рукописью сейчас и зачитывалась Беренгария на глазах мессира оруженосца. Рядом с ней удобно устроилась рыжая кошка драгоценный подарок невесте от Ричарда Львиное Сердце - которую принцесса, поразмыслив, назвала Гуэридой, то есть, в переводе с наваррского диалекта, Прелестью.
- Ваше высочество, - Казаков, после нескольких литров кислого подогретого питья постепенно начал оживать и, как обычно, повел себя непринужденно, - почитайте вслух, мне тоже интересно.
- Разве вы знаете латынь? - Беренгария искоса взглянула на подопечного. - По-моему, вы утверждали, будто благородное наречие Рима вам неизвестно.
- А переводить вы не можете?
- Если, - страшным шепотом сказала принцесса, - ее преподобие хоть краем уха услышит мой перевод, а войдя сюда, обнаружит, что я читаю эту вещь мужчине, на котором нет даже рубашки, непременно случаться две крайне неприятные вещи. Или аббатиса скончается от излияния зеленой желчи, или нас отсюда выгонят...
- Очень интересно, - хмыкнул Казаков. - Что за сочинение? Опять история о Ланселоте и Гвиневере?
- Публий Овидий Назон, - невозмутимо призналась Беренгария. - Трактат под названием "Ars amati". Никогда не встречали списков или переводов?
Казаков поперхнулся. Читать не читал, но слышал много. И кино смотрел, еще тогда... Однако каковы вкусы у принцессы! Посмотреть со стороны, так Беренгария -образчик благороднейшей и благовоспитанной девицы, истинной католички и (страшно подумать!) дочери самого настоящего короля. Что там говорит народная мудрость насчет тихих омутов?
"Ars amati" Овидия или "Искусство любви" для распущенного двадцатого века являлась книжкой вполне допустимой и, по сравнению с некоторым более современными трактатами, в чем-то даже безобидной. Еще в Петербурге Казаков видел, как небольшой томик строгого оформления преспокойно продавался в медицинском отделе Дома Книги. Фильм с одноименным названием поставили итальянцы и смотрелся он более как неплохое историческое кино, нежели четкое воспроизведение рекомендаций автора.
Но в двенадцатом веке!.. Криминал, срам и разврат! Это даже Казаков понял. Если называть вещи своими именами, "Искусство любви" являлось эдакой "Кама-сутрой" для эпохи Раннего Средневековья с популярно изложенными советами для начинающих.
- Вы знаете, ваше высочество, что даже в растленном Риме эпохи Цезарей, - целомудренно-ханжеским голосом сообщил Казаков Беренгарии, - сей трактат считался крайне... двусмысленным? Публия Овидия за эту дивную книжку выгнали из города и сослали к черту на рога, в Таврию6.
- Разве? - удивилась принцесса. - Я всегда пребывала в уверенности, что римляне были куда терпимее к взаимоотношениям подобного рода между мужчиной и женщиной. Вы будете смеяться, но эту книгу я раздобыла у монахинь.
- М-да, - Сергей закашлялся. - Библия учит нас любить ближнего своего, а Овидий растолковывает, как именно это делать...
Беренгария сделала оскорбленное лицо, но не выдержала и засмеялась. На ее памяти это был первый куртуазный афоризм, порожденный явившимся из варварских земель оруженосцем сэра Мишеля. Значит, он еще не безнадежен.
- Ой, - принцесса вдруг отложила книгу и вскочила, отчего кошка свалилась на пол и недовольно мявкнула. - Я вспомнила, что мессир фон Райхерт обещал придти после рассвета и привести с собой шевалье де Фармера! Уже давно отзвонили час первый, а их до сих пор нет! Неужели что-то случилось?
- Мы попросили господина де Алькамо послать к вам кого-нибудь из своего отряда, если с нами что-то произойдет, - тоже обеспокоившись, сказал Казаков. - Если никто не приходил, значит, с Мишелем и Гунтером все в порядке. Вы не слышали никаких новостей утром на мессе?
- Ночной штурм отражен, - ответила Беренгария. - Прошел слух, будто сицилийцы делали вылазку большим отрядом и изрядно побили англичан. Больше ничего.
- Ясно, - кивнул Казаков и подумал: "Если к вечеру немного очухаюсь, а эти два раздолбая не объявятся, поеду к Северной башне, оглядеться. Мало ли... Одно хорошо - Гунтер забрал пистолет и при опасности сможет хоть как-то защититься. Но он, тевтонская морда, человек пунктуальный, и, если обещал придти с утра, то обязательно пришел бы. Значит, вылазка? Уж не отправился ли мой рыцарь вместе с сицилийцами?.."
* * * * *
- Вы авантюрист, шевалье, - без обиняков заявила Элеонора Пуату. - В другое время у меня имелся бы повод обвинить вас в измене своему королю, но сейчас времена особенные. Будем считать, что сие не измена, но действия во благо государства. Ричарду придется гораздо хуже, если этот упрямец не остановится, а святейший Папа выполнит свою угрозу. Отличное начало Крестового похода, вы не находите? Предводитель крестоносной армии отлучен от Церкви за ссору с собственным союзником!
- Значит, ваше величество одобряет наш план? - осторожно спросил сэр Мишель. - Я не думаю...
- Наше величество одобряет, - нетерпеливо отмахнулась Элеонора. Пусть лучше будет так, нежели мне опять придется терпеть такой позор! Я отлично помню, как Папа Александр III наложил интердикт на Нормандию после убийства Томаса Бекета и сколько унижений пришлось испытать старому Генриху ради того, чтобы вымолить прощение у Святого Престола! Более ничего подобного я переживать не намерена.
- Тогда мы можем просить о встрече с королем?
- Просить! Увы, не у меня, - Элеонора крайне недовольно поморщилась. Я отговаривала Ричарда целые сутки, и в результате... Мы расстались взаимно огорченными.
"Весьма смягченная формулировка, - подумал Гунтер, слушая королеву-мать. - Успев раззнакомиться с аквитанкой поближе, я начинаю понимать, что слово "огорченными" подразумевает под собой скандал в истинно романском духе: с криками, взаимными обвинениями, может быть, даже с битьем посуды. Впрочем, посуда здесь серебряная, не разобьется..."
- Выйдите, господа, я переоденусь, - Элеонора тяжело поднялась со складного кресла. - Я придумала, как обставить дело. С вас беру только одно обещание - слушать меня и ни в чем не противоречить.
Почти рассвело. Теперь можно было рассмотреть стан английского короля - почти десяток громадных и роскошных шатров, наспех сколоченные коновязи и, как следствие, неприбранный с утра лошадиный помет, чуть в стороне скопище знамен: белый штандарт с багровым крестом святого Георгия, синий флаг Шотландии, леопарды Вильгельма Завоевателя и дрок династии Анжу. Красиво. Впечатление портит только пристроившаяся рядом чья-то породистая собака, задравшая ногу как раз на резное древко знамени короля. Закончив свои дела, непочтительная псина весело гавкнула и скрылась в палатке герцога Йорка.
Суматоха в лагере давным-давно закончилась. Сицилийцы благополучно исполнили задуманное, попортив нервы войску Ричарда, и исчезли как призраки. Гунтер и сэр Мишель, дожидавшиеся, пока камеристки оденут королеву, слышали, как оруженосцы предводителей английской армии спорят, кто именно совершил нападение, причем версии выдвигались донельзя знакомые, но романтически приукрашенные: да, высадился Саладин, но арабов сбросили в море, а самого султана зарубил Ричард Львиное Сердце, первым отважно бросившийся в ночное сражение.
Сию легенду, однако, развеял сам Ричард. Ихнее королевское величество внезапно выбралось из шатра в самом что ни на есть заспанном виде, за королем же следовал взъерошенный фаворит - Бертран де Борн, босиком, в панталонах и короткой ночной рубашке. Господа оруженосцы от неожиданности застыли, забыв поклониться монарху, а Ричард, громко зевнув, вопросил:
- Надеюсь, ночь прошла спокойно? Или Йорк все-таки взял Мессину?
Кто-то из молодых пажей не выдержал и нервно захихикал, но быстренько смолк. Смеяться над королем, знаете ли, чревато.
- Доброе утро, сын мой, - на сцену явилась Элеонора Пуату, полностью одетая в любимое розовое сюрко, шапочку с вуалью и подбитый куньим мехом плащ. Жестом отослав придворных дам, королева-мать целеустремленно направилась к Ричарду. - Ваше величество, покоен ли был ваш сон?
Судя по наилюбезнейшему тону матери, Львиное Сердце понял - ночью что-то стряслось. Подавив новый зевок, король куртуазно поклонился Элеоноре и озадаченно воззрился на окружающую местность. Ничего особо страшного не замечалось, а потому Ричард ответил как можно хладнокровнее:
- Почивал весьма благополучно, матушка. А вы? Не привиделся ли гиппотавр?
- Нет, - пресекла ерничество возлюбленного чада Элеонора Аквитанская. - Не привиделся. Мне снилось другое: нападение на ваш лагерь. Танкред показывает зубки, сир, а у вас всего три дня для того, чтобы договориться с королем Сицилии.
- Нападение? - Ричард кулаком протирал глаза, а мессир де Борн предпочел ретироваться обратно в палатку, ибо Элеонора ожгла его взглядом, более приличествовавшему голодному василиску. - Почему меня не разбудили?
- Наверное, - источавшим патоку голоском проворковала королева, боялись нарушить ваше уединение с мессиром Бертраном де Борном. У вас, видимо, был многоученый диспут о поэзии?
- Надоело! Прекратите, прошу вас! - не то обиженно, не то яростно выкрикнул Ричард. - Сударыня мать моя, мне следует натащить полный шатер шлюх, чтобы вы перестали меня попрекать? Кто-нибудь мне скажет наконец, что произошло? Где Йорк и граф Анжуйский?
- Возле стен города, - несмело заикнулся один из пажей. - Готовят новую атаку. А ночью...
- Что произошло ночью, вам объяснят эти дворяне, - Элеонора взглядом приказала юному оруженосцу умолкнуть, и повела ладонью, подзывая Мишеля с Гунтером. - Только благодаря им вы, мессир сын мой, могли благополучно созерцать сны.
Церемония представления оказалась короткой и деловой. Непременное преклонение колена, рыцарь с германцем быстро назвали имена и замолчали, предоставляя право говорить хитрющей королеве-матери. Интересно, что такого она придумала?
Еще не до конца проснувшийся Ричард озадаченно рассматривал сэра Мишеля. Он определенно где-то встречал этого шевалье, но никак не мог вспомнить, где именно - быстрому соображению мешали невыветрившиеся с вечера винные пары. Молодой Фармер, наоборот, все отлично помнил, однако подсказывать Ричарду отнюдь не собирался, благо обстоятельства их встречи говорили отнюдь не в пользу Мишеля. Именно сын барона де Фармер поздним осенним вечером 1188 года заставил Львиное Сердце, тогда еще принца, отступить - Ричард в одиночку погнался за маленьким отрядом, сопровождавшим больного короля Генриха II, но достичь своей цели не сумел. Некий совсем молодой норманн из свиты Старого Гарри загородил принцу дорогу, а когда тот отказался от поединка, ранил коня.
- Мы с вами знакомы, шевалье? - хмурясь, вопросил король, чья память никак не желала возрождаться из похмельного праха.
- Да, ваше величество, некоторым образом. Я воевал с вами в Нормандии и участвовал в сражении при Верн-д'Анжу, когда была обращена в бегство армия короля Генриха.
Сэр Мишель говорил истинную правду - по неразумной молодости (если быть справедливым, этот этап жизни он до сих пор не миновал) Фармер еще оруженосцем вступил в войско принцев, много месяцев сражался против прежнего короля, но, получив рану копьем в левый бок, отправился домой, прибившись по дороге к эскорту Старого Гарри. Правда - она правда и есть, единственно, чуточку неполная.
- А-а, - довольно протянул Ричард. - Очень рад, что вы, сударь, тогда стояли за справедливость.
"Видел я твою справедливость, - сохраняя бесстрастное лицо, подумал Фармер. - Особенно когда ты и Филипп-Август вынуждали несчастного старика подписать договор о передаче земель короны в пользу Франции".
Заговорила Элеонора, не выпускавшая инициативу из своих рук. Королева поведала, расписывая пейзаж яркими красками, о ночном нападении сицилийцев, панике в лагере, вероломстве Танкреда и добавила от себя несколько дополнительных штрихов - оказывается, какой-то сумасшедший сицилиец прорвался аж до королевских палаток и едва не убил вышедшую подышать ночным воздухом Элеонору. Если бы не эти два доблестных шевалье, вы, сударь, остались бы сиротой!
Судя по выражению лица Ричарда, он бы ничуть не возражал против такого оборота дел, но, когда королева-мать в самых превосходных формулах отозвалась о благородстве, самопожертвовании и преданности двух нормандцев, случайно оказавшихся возле ее шатра, король начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Во-первых, ему надоело слушать высокий слог Элеоноры, во-вторых, после долгой ночи и вчерашнего вина хотелось прогуляться по своим делам. На несообразности в рассказе королевы Ричард внимания не обратил - это как, интересно, двое никому не известных господ "случайно оказались" за цепью гвардейской охраны, а уж тем более каким образом сюда прорвался сицилиец? Пажи и оруженосцы, окружившие Ричарда, догадывались, что королева-мать, мягко говоря, слегка приукрашивает подробности ночного нападения, но молчали - возражать даме, тем более матушке венценосца? Ищи дурака!
- Я вам благодарен, господа, - вздохнул Ричард и громко позвал: Бертран!
- Что угодно моему королю? - де Борн осторожно высунулся из-за полога.
- Принеси мой кинжал... И меч тоже.
Менестрель обернулся меньше, чем за полминуты, вытащив на свет Божий королевское оружие.
- Вот, - почему-то чуть смущенно сказал Ричард, протягивая сэру Мишелю длинный кинжал в слегка потемневших серебряных ножнах и с гладкими цветными камнями на эфесе. Очень хорошая итальянская работа, знаток мигом определил бы по узорам, что клинок сделан в Венеции. - Шевалье де Фармер, примите и носите с честью.
Сэр Мишель бухнулся на колено, принимая подарок, вытянул лезвие из ножен до половины, приложился к нему губами и провозгласил:
- Я предан вашему величеству до окончания моего земного пути.
Гунтеру очень захотелось дать своему рыцарю роскошного пинка, ибо поза соответствовала, но германец понял, что в таком случае его зарежут на месте. Наградным оружием. Дабы в соответствии с древними норманнскими традициями обновить подарочек.
"Облагодетельствовали, - саркастично подумал Гунтер, наблюдая развернувшуюся сцену, вполне достойную пера какого-нибудь талантливого трубадура наподобие Бертрана де Борна. - Не удивлюсь, если амант Ричарда, желая подлизаться к Элеоноре, которая, судя по всему, его терпеть не может, уже к вечеру настрочит балладу о том, как сэр Мишель де Фармер спас великую королеву от вражеского меча. Черт побери, все плюшки достаются рыцарю, а бедному оруженосцу даже спасибо не скажут! Несправедливо!"
Что бы там Гунтер не думал, справедливость восторжествовала, да с такой силой, что германец потом целый день не мог очухаться.
Ричард, одарив сэра Мишеля, повернулся к его верному слуге.
- Мессир Гунтер фон Райхерт... - задумчиво сказал король, заодно кивая подошедшему шотландскому принцу. Эдвард заинтересовался и решил посмотреть, что происходит возле королевского шатра. Разумеется, за шотландцем притащилась компания подданных, похожих друг на друга, как детишки из бедного приюта - нечесаные патлы, цветные клетчатые пледы и одинаково разбойничьи физиономии. Скотты поглядывали на Ричарда не то, чтобы враждебно, а так, будто у них на языке вертелась какая-то еще не обретшая словесную форму гадость.
- Я могу лишь подтвердить слова моего сюзерена о всецелой преданности королю, - выродил Гунтер, когда пауза затянулась.
- Вы имеете лен в Священной Римской империи? - поинтересовался Ричард.
- Увы, но я младший сын в семье и не получил наследственных земель, пришлось врать в глаза, а что еще делать? Не объяснять же Львиному Сердцу, что родовое поместье находится в семистах пятидесяти годах в будущем?
- И вы - оруженосец? - благосклонно уточнил король.
- Да, сир.
- Матушка, - Ричард повернулся к Элеоноре, а Гунтер заметил, что королева-мать поджала губы, чтобы не рассмеяться. Разыгрываемый куртуазный спектакль ее очень забавлял - надо полагать, Элеонора потешалась над сыночком, старательно изображавшим из себя щедрого короля и оценившим жизнь матери в единственный кинжал, пусть и дорогой. - Матушка, мессир фон Райхерт тоже помог вам в трудный час?
- Разумеется! - не сдерживая чувств, немедленно заахала Элеонора. Доблесть этого дворянина должна быть вознаграждена королем, тем более, сын мой, вы сами видите,- подданный императора Фридриха храбро сражается за английскую корону!
Ричард снова вздохнул и, забрав у Бертрана де Борна свой меч, приказал Гунтеру:
- Преклоните колена, мессир.
"Чего? - германец начал догадываться, что именно сейчас произойдет. Ну, знаете ли... С Элеонорой Пуату потом не расплатиться будет!"
- Претерпите сей удар и не одного более, - скучающим голосом произнес король Англии и слегка шлепнул Гунтера по правому плечу лезвием обнаженного клинка, а затем подал специально прихваченные понятливым де Борном золотистые шпоры рыцаря. - Со шпорами я вам жалую... земли. В королевстве Шотландском.
Принц Эдвард открыл рот, а его клетчатая свита загудела, будто просыпающийся улей. Теоретически сейчас Шотландия была независимой, хотя Эдвард и признавал сюзеренитет английского короля.
- Ваше высочество, - Ричард повернулся к принцу. - Прошу вас найти для верного паладина королевы свободный лен и даровать благородному шевалье герб.
- Кхм-м-м... - выдавил шотландец, но один из громил, составлявших свиту, что-то шепнул на ухо Эдварду, и принц улыбнулся.
- Извольте, сир. Шотландия - королевство бедное, но мы не можем отказать вашему величеству в таком благородном деле. Не столь давно скончался барон Мелвих, не оставив наследника, и его земли перешли во владение короны. Посвященному вами дворянину жалуется баронство Мелвих. Королевскую грамоту на лен и герб шевалье может получить у меня сегодня же днем.
Гунтер искоса посмотрел на шотландцев и что-то в их лицах ему не понравилось. Нахальные дикари поглядывали на новоиспеченного барона со странным выражением - наполовину сочувственное, наполовину глумливое. Ладно, с этим можно будет потом разобраться.
Хуже другое - германец понятия не имел, что говорить в ответ. Все торжественные фразы, когда-либо вычитанные у писателей-романтиков XIX века, выветрились из головы, ибо такого посвящения Гунтер не ожидал. Кажется, принято принести вассальную присягу-оммаж, протянуть руки сюзерену, коснувшись его ладоней?.. Только кто конкретно сюзерен? Ричард или шотландец?
- Милость вашего величества не знает границ, - невнятно буркнул германец, краснея под развеселыми взглядами скоттов.
Но Ричард уже не слушал. Сочтя свой долг перед спасенной от лютой погибели матушкой полностью выполненным, король коротко бросил пажам "Одеваться!" и, что-то насвистывая под нос, отправился в палатку.
* * * * *
До вечера оставалась масса времени. К сожалению, тотчас поговорить с Ричардом и соблазнить его безумным планом захвата Мессины не получилось. Король облачился в кольчужный доспех, забрал с собой все необходимые принадлежности - меч, коня, двух оруженосцев и Бертрана де Борна - и ускакал к Северной башне сицилийской столицы. Надо полагать, командовать, руководить и совершать подвиги.
- Ничего страшного, - преспокойно утешала Элеонора обоих рыцарей. Ричард вернется к трапезе. Тогда вы сумеете его убедить. Доказать, если угодно, свою преданность. Разыскали подземный ход и придумали, как быстро и бескровно взять город. Ричард, вне всякого сомнения, вас выслушает, мессиры - характер у него отнюдь не мой и даже не отцовский. Иногда своими затеями он напоминает мне короля Англии Стефана де Блуа, правившего прежде моего второго мужа. Такой же безумец, как и Ричард. Не слышали, как Стефан взял замок Фарнхэм? Вдвоем с оруженосцем поднялся по веревке на стену и сумел разрубить канаты, удерживавшие подъемный мост!
- А что нам теперь делать? - хмуро поинтересовался сэр Мишель. Рыцарь пребывал в недовольстве - его благородной натуре претило получить подарок ни за что и участвовать в обмане. К тому же Ричард подарил Фармеру какой-то вшивый кинжал, а оруженосцу (черт, теперь бывшему оруженосцу!..) даровал аж целое баронство!
- Не огорчайтесь, шевалье, - королева-мать, женщина мудрая и многоопытная, будто читала мысли Мишеля по его лицу. - Я вижу, вы озадачены. Полагаете, что не следовало обманывать Ричарда и награда получена незаслуженно? Оставьте, право слово... Все сделано правильно. Почему? Вы мне сами рассказали, как ночью обороняли башню, как ранили мессира Сержа... Думаю, что мой сын, доставивший вам столько неприятностей, был обязан каким-то образом искупить свои несправедливости, творимые по неразумию. Вашего второго оруженосца я вознагражу сама, когда бесчинства Ричарда подойдут к концу и мой неразумный сын будет справедливо наказан за недостойные королевского титула дела... Боже, он никогда не станет королем! Настоящим королем, а не просто воителем. Я вас убедила? Отвечайте прямо.
- И все равно мне кажется, что мы получили столь высокие милости несправедливо, - упрямо заявил сэр Мишель. - Но если на то была воля Господня и ваша, государыня, мы не вправе противоречить.
- Ваше высочество, - Казаков, после нескольких литров кислого подогретого питья постепенно начал оживать и, как обычно, повел себя непринужденно, - почитайте вслух, мне тоже интересно.
- Разве вы знаете латынь? - Беренгария искоса взглянула на подопечного. - По-моему, вы утверждали, будто благородное наречие Рима вам неизвестно.
- А переводить вы не можете?
- Если, - страшным шепотом сказала принцесса, - ее преподобие хоть краем уха услышит мой перевод, а войдя сюда, обнаружит, что я читаю эту вещь мужчине, на котором нет даже рубашки, непременно случаться две крайне неприятные вещи. Или аббатиса скончается от излияния зеленой желчи, или нас отсюда выгонят...
- Очень интересно, - хмыкнул Казаков. - Что за сочинение? Опять история о Ланселоте и Гвиневере?
- Публий Овидий Назон, - невозмутимо призналась Беренгария. - Трактат под названием "Ars amati". Никогда не встречали списков или переводов?
Казаков поперхнулся. Читать не читал, но слышал много. И кино смотрел, еще тогда... Однако каковы вкусы у принцессы! Посмотреть со стороны, так Беренгария -образчик благороднейшей и благовоспитанной девицы, истинной католички и (страшно подумать!) дочери самого настоящего короля. Что там говорит народная мудрость насчет тихих омутов?
"Ars amati" Овидия или "Искусство любви" для распущенного двадцатого века являлась книжкой вполне допустимой и, по сравнению с некоторым более современными трактатами, в чем-то даже безобидной. Еще в Петербурге Казаков видел, как небольшой томик строгого оформления преспокойно продавался в медицинском отделе Дома Книги. Фильм с одноименным названием поставили итальянцы и смотрелся он более как неплохое историческое кино, нежели четкое воспроизведение рекомендаций автора.
Но в двенадцатом веке!.. Криминал, срам и разврат! Это даже Казаков понял. Если называть вещи своими именами, "Искусство любви" являлось эдакой "Кама-сутрой" для эпохи Раннего Средневековья с популярно изложенными советами для начинающих.
- Вы знаете, ваше высочество, что даже в растленном Риме эпохи Цезарей, - целомудренно-ханжеским голосом сообщил Казаков Беренгарии, - сей трактат считался крайне... двусмысленным? Публия Овидия за эту дивную книжку выгнали из города и сослали к черту на рога, в Таврию6.
- Разве? - удивилась принцесса. - Я всегда пребывала в уверенности, что римляне были куда терпимее к взаимоотношениям подобного рода между мужчиной и женщиной. Вы будете смеяться, но эту книгу я раздобыла у монахинь.
- М-да, - Сергей закашлялся. - Библия учит нас любить ближнего своего, а Овидий растолковывает, как именно это делать...
Беренгария сделала оскорбленное лицо, но не выдержала и засмеялась. На ее памяти это был первый куртуазный афоризм, порожденный явившимся из варварских земель оруженосцем сэра Мишеля. Значит, он еще не безнадежен.
- Ой, - принцесса вдруг отложила книгу и вскочила, отчего кошка свалилась на пол и недовольно мявкнула. - Я вспомнила, что мессир фон Райхерт обещал придти после рассвета и привести с собой шевалье де Фармера! Уже давно отзвонили час первый, а их до сих пор нет! Неужели что-то случилось?
- Мы попросили господина де Алькамо послать к вам кого-нибудь из своего отряда, если с нами что-то произойдет, - тоже обеспокоившись, сказал Казаков. - Если никто не приходил, значит, с Мишелем и Гунтером все в порядке. Вы не слышали никаких новостей утром на мессе?
- Ночной штурм отражен, - ответила Беренгария. - Прошел слух, будто сицилийцы делали вылазку большим отрядом и изрядно побили англичан. Больше ничего.
- Ясно, - кивнул Казаков и подумал: "Если к вечеру немного очухаюсь, а эти два раздолбая не объявятся, поеду к Северной башне, оглядеться. Мало ли... Одно хорошо - Гунтер забрал пистолет и при опасности сможет хоть как-то защититься. Но он, тевтонская морда, человек пунктуальный, и, если обещал придти с утра, то обязательно пришел бы. Значит, вылазка? Уж не отправился ли мой рыцарь вместе с сицилийцами?.."
* * * * *
- Вы авантюрист, шевалье, - без обиняков заявила Элеонора Пуату. - В другое время у меня имелся бы повод обвинить вас в измене своему королю, но сейчас времена особенные. Будем считать, что сие не измена, но действия во благо государства. Ричарду придется гораздо хуже, если этот упрямец не остановится, а святейший Папа выполнит свою угрозу. Отличное начало Крестового похода, вы не находите? Предводитель крестоносной армии отлучен от Церкви за ссору с собственным союзником!
- Значит, ваше величество одобряет наш план? - осторожно спросил сэр Мишель. - Я не думаю...
- Наше величество одобряет, - нетерпеливо отмахнулась Элеонора. Пусть лучше будет так, нежели мне опять придется терпеть такой позор! Я отлично помню, как Папа Александр III наложил интердикт на Нормандию после убийства Томаса Бекета и сколько унижений пришлось испытать старому Генриху ради того, чтобы вымолить прощение у Святого Престола! Более ничего подобного я переживать не намерена.
- Тогда мы можем просить о встрече с королем?
- Просить! Увы, не у меня, - Элеонора крайне недовольно поморщилась. Я отговаривала Ричарда целые сутки, и в результате... Мы расстались взаимно огорченными.
"Весьма смягченная формулировка, - подумал Гунтер, слушая королеву-мать. - Успев раззнакомиться с аквитанкой поближе, я начинаю понимать, что слово "огорченными" подразумевает под собой скандал в истинно романском духе: с криками, взаимными обвинениями, может быть, даже с битьем посуды. Впрочем, посуда здесь серебряная, не разобьется..."
- Выйдите, господа, я переоденусь, - Элеонора тяжело поднялась со складного кресла. - Я придумала, как обставить дело. С вас беру только одно обещание - слушать меня и ни в чем не противоречить.
Почти рассвело. Теперь можно было рассмотреть стан английского короля - почти десяток громадных и роскошных шатров, наспех сколоченные коновязи и, как следствие, неприбранный с утра лошадиный помет, чуть в стороне скопище знамен: белый штандарт с багровым крестом святого Георгия, синий флаг Шотландии, леопарды Вильгельма Завоевателя и дрок династии Анжу. Красиво. Впечатление портит только пристроившаяся рядом чья-то породистая собака, задравшая ногу как раз на резное древко знамени короля. Закончив свои дела, непочтительная псина весело гавкнула и скрылась в палатке герцога Йорка.
Суматоха в лагере давным-давно закончилась. Сицилийцы благополучно исполнили задуманное, попортив нервы войску Ричарда, и исчезли как призраки. Гунтер и сэр Мишель, дожидавшиеся, пока камеристки оденут королеву, слышали, как оруженосцы предводителей английской армии спорят, кто именно совершил нападение, причем версии выдвигались донельзя знакомые, но романтически приукрашенные: да, высадился Саладин, но арабов сбросили в море, а самого султана зарубил Ричард Львиное Сердце, первым отважно бросившийся в ночное сражение.
Сию легенду, однако, развеял сам Ричард. Ихнее королевское величество внезапно выбралось из шатра в самом что ни на есть заспанном виде, за королем же следовал взъерошенный фаворит - Бертран де Борн, босиком, в панталонах и короткой ночной рубашке. Господа оруженосцы от неожиданности застыли, забыв поклониться монарху, а Ричард, громко зевнув, вопросил:
- Надеюсь, ночь прошла спокойно? Или Йорк все-таки взял Мессину?
Кто-то из молодых пажей не выдержал и нервно захихикал, но быстренько смолк. Смеяться над королем, знаете ли, чревато.
- Доброе утро, сын мой, - на сцену явилась Элеонора Пуату, полностью одетая в любимое розовое сюрко, шапочку с вуалью и подбитый куньим мехом плащ. Жестом отослав придворных дам, королева-мать целеустремленно направилась к Ричарду. - Ваше величество, покоен ли был ваш сон?
Судя по наилюбезнейшему тону матери, Львиное Сердце понял - ночью что-то стряслось. Подавив новый зевок, король куртуазно поклонился Элеоноре и озадаченно воззрился на окружающую местность. Ничего особо страшного не замечалось, а потому Ричард ответил как можно хладнокровнее:
- Почивал весьма благополучно, матушка. А вы? Не привиделся ли гиппотавр?
- Нет, - пресекла ерничество возлюбленного чада Элеонора Аквитанская. - Не привиделся. Мне снилось другое: нападение на ваш лагерь. Танкред показывает зубки, сир, а у вас всего три дня для того, чтобы договориться с королем Сицилии.
- Нападение? - Ричард кулаком протирал глаза, а мессир де Борн предпочел ретироваться обратно в палатку, ибо Элеонора ожгла его взглядом, более приличествовавшему голодному василиску. - Почему меня не разбудили?
- Наверное, - источавшим патоку голоском проворковала королева, боялись нарушить ваше уединение с мессиром Бертраном де Борном. У вас, видимо, был многоученый диспут о поэзии?
- Надоело! Прекратите, прошу вас! - не то обиженно, не то яростно выкрикнул Ричард. - Сударыня мать моя, мне следует натащить полный шатер шлюх, чтобы вы перестали меня попрекать? Кто-нибудь мне скажет наконец, что произошло? Где Йорк и граф Анжуйский?
- Возле стен города, - несмело заикнулся один из пажей. - Готовят новую атаку. А ночью...
- Что произошло ночью, вам объяснят эти дворяне, - Элеонора взглядом приказала юному оруженосцу умолкнуть, и повела ладонью, подзывая Мишеля с Гунтером. - Только благодаря им вы, мессир сын мой, могли благополучно созерцать сны.
Церемония представления оказалась короткой и деловой. Непременное преклонение колена, рыцарь с германцем быстро назвали имена и замолчали, предоставляя право говорить хитрющей королеве-матери. Интересно, что такого она придумала?
Еще не до конца проснувшийся Ричард озадаченно рассматривал сэра Мишеля. Он определенно где-то встречал этого шевалье, но никак не мог вспомнить, где именно - быстрому соображению мешали невыветрившиеся с вечера винные пары. Молодой Фармер, наоборот, все отлично помнил, однако подсказывать Ричарду отнюдь не собирался, благо обстоятельства их встречи говорили отнюдь не в пользу Мишеля. Именно сын барона де Фармер поздним осенним вечером 1188 года заставил Львиное Сердце, тогда еще принца, отступить - Ричард в одиночку погнался за маленьким отрядом, сопровождавшим больного короля Генриха II, но достичь своей цели не сумел. Некий совсем молодой норманн из свиты Старого Гарри загородил принцу дорогу, а когда тот отказался от поединка, ранил коня.
- Мы с вами знакомы, шевалье? - хмурясь, вопросил король, чья память никак не желала возрождаться из похмельного праха.
- Да, ваше величество, некоторым образом. Я воевал с вами в Нормандии и участвовал в сражении при Верн-д'Анжу, когда была обращена в бегство армия короля Генриха.
Сэр Мишель говорил истинную правду - по неразумной молодости (если быть справедливым, этот этап жизни он до сих пор не миновал) Фармер еще оруженосцем вступил в войско принцев, много месяцев сражался против прежнего короля, но, получив рану копьем в левый бок, отправился домой, прибившись по дороге к эскорту Старого Гарри. Правда - она правда и есть, единственно, чуточку неполная.
- А-а, - довольно протянул Ричард. - Очень рад, что вы, сударь, тогда стояли за справедливость.
"Видел я твою справедливость, - сохраняя бесстрастное лицо, подумал Фармер. - Особенно когда ты и Филипп-Август вынуждали несчастного старика подписать договор о передаче земель короны в пользу Франции".
Заговорила Элеонора, не выпускавшая инициативу из своих рук. Королева поведала, расписывая пейзаж яркими красками, о ночном нападении сицилийцев, панике в лагере, вероломстве Танкреда и добавила от себя несколько дополнительных штрихов - оказывается, какой-то сумасшедший сицилиец прорвался аж до королевских палаток и едва не убил вышедшую подышать ночным воздухом Элеонору. Если бы не эти два доблестных шевалье, вы, сударь, остались бы сиротой!
Судя по выражению лица Ричарда, он бы ничуть не возражал против такого оборота дел, но, когда королева-мать в самых превосходных формулах отозвалась о благородстве, самопожертвовании и преданности двух нормандцев, случайно оказавшихся возле ее шатра, король начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Во-первых, ему надоело слушать высокий слог Элеоноры, во-вторых, после долгой ночи и вчерашнего вина хотелось прогуляться по своим делам. На несообразности в рассказе королевы Ричард внимания не обратил - это как, интересно, двое никому не известных господ "случайно оказались" за цепью гвардейской охраны, а уж тем более каким образом сюда прорвался сицилиец? Пажи и оруженосцы, окружившие Ричарда, догадывались, что королева-мать, мягко говоря, слегка приукрашивает подробности ночного нападения, но молчали - возражать даме, тем более матушке венценосца? Ищи дурака!
- Я вам благодарен, господа, - вздохнул Ричард и громко позвал: Бертран!
- Что угодно моему королю? - де Борн осторожно высунулся из-за полога.
- Принеси мой кинжал... И меч тоже.
Менестрель обернулся меньше, чем за полминуты, вытащив на свет Божий королевское оружие.
- Вот, - почему-то чуть смущенно сказал Ричард, протягивая сэру Мишелю длинный кинжал в слегка потемневших серебряных ножнах и с гладкими цветными камнями на эфесе. Очень хорошая итальянская работа, знаток мигом определил бы по узорам, что клинок сделан в Венеции. - Шевалье де Фармер, примите и носите с честью.
Сэр Мишель бухнулся на колено, принимая подарок, вытянул лезвие из ножен до половины, приложился к нему губами и провозгласил:
- Я предан вашему величеству до окончания моего земного пути.
Гунтеру очень захотелось дать своему рыцарю роскошного пинка, ибо поза соответствовала, но германец понял, что в таком случае его зарежут на месте. Наградным оружием. Дабы в соответствии с древними норманнскими традициями обновить подарочек.
"Облагодетельствовали, - саркастично подумал Гунтер, наблюдая развернувшуюся сцену, вполне достойную пера какого-нибудь талантливого трубадура наподобие Бертрана де Борна. - Не удивлюсь, если амант Ричарда, желая подлизаться к Элеоноре, которая, судя по всему, его терпеть не может, уже к вечеру настрочит балладу о том, как сэр Мишель де Фармер спас великую королеву от вражеского меча. Черт побери, все плюшки достаются рыцарю, а бедному оруженосцу даже спасибо не скажут! Несправедливо!"
Что бы там Гунтер не думал, справедливость восторжествовала, да с такой силой, что германец потом целый день не мог очухаться.
Ричард, одарив сэра Мишеля, повернулся к его верному слуге.
- Мессир Гунтер фон Райхерт... - задумчиво сказал король, заодно кивая подошедшему шотландскому принцу. Эдвард заинтересовался и решил посмотреть, что происходит возле королевского шатра. Разумеется, за шотландцем притащилась компания подданных, похожих друг на друга, как детишки из бедного приюта - нечесаные патлы, цветные клетчатые пледы и одинаково разбойничьи физиономии. Скотты поглядывали на Ричарда не то, чтобы враждебно, а так, будто у них на языке вертелась какая-то еще не обретшая словесную форму гадость.
- Я могу лишь подтвердить слова моего сюзерена о всецелой преданности королю, - выродил Гунтер, когда пауза затянулась.
- Вы имеете лен в Священной Римской империи? - поинтересовался Ричард.
- Увы, но я младший сын в семье и не получил наследственных земель, пришлось врать в глаза, а что еще делать? Не объяснять же Львиному Сердцу, что родовое поместье находится в семистах пятидесяти годах в будущем?
- И вы - оруженосец? - благосклонно уточнил король.
- Да, сир.
- Матушка, - Ричард повернулся к Элеоноре, а Гунтер заметил, что королева-мать поджала губы, чтобы не рассмеяться. Разыгрываемый куртуазный спектакль ее очень забавлял - надо полагать, Элеонора потешалась над сыночком, старательно изображавшим из себя щедрого короля и оценившим жизнь матери в единственный кинжал, пусть и дорогой. - Матушка, мессир фон Райхерт тоже помог вам в трудный час?
- Разумеется! - не сдерживая чувств, немедленно заахала Элеонора. Доблесть этого дворянина должна быть вознаграждена королем, тем более, сын мой, вы сами видите,- подданный императора Фридриха храбро сражается за английскую корону!
Ричард снова вздохнул и, забрав у Бертрана де Борна свой меч, приказал Гунтеру:
- Преклоните колена, мессир.
"Чего? - германец начал догадываться, что именно сейчас произойдет. Ну, знаете ли... С Элеонорой Пуату потом не расплатиться будет!"
- Претерпите сей удар и не одного более, - скучающим голосом произнес король Англии и слегка шлепнул Гунтера по правому плечу лезвием обнаженного клинка, а затем подал специально прихваченные понятливым де Борном золотистые шпоры рыцаря. - Со шпорами я вам жалую... земли. В королевстве Шотландском.
Принц Эдвард открыл рот, а его клетчатая свита загудела, будто просыпающийся улей. Теоретически сейчас Шотландия была независимой, хотя Эдвард и признавал сюзеренитет английского короля.
- Ваше высочество, - Ричард повернулся к принцу. - Прошу вас найти для верного паладина королевы свободный лен и даровать благородному шевалье герб.
- Кхм-м-м... - выдавил шотландец, но один из громил, составлявших свиту, что-то шепнул на ухо Эдварду, и принц улыбнулся.
- Извольте, сир. Шотландия - королевство бедное, но мы не можем отказать вашему величеству в таком благородном деле. Не столь давно скончался барон Мелвих, не оставив наследника, и его земли перешли во владение короны. Посвященному вами дворянину жалуется баронство Мелвих. Королевскую грамоту на лен и герб шевалье может получить у меня сегодня же днем.
Гунтер искоса посмотрел на шотландцев и что-то в их лицах ему не понравилось. Нахальные дикари поглядывали на новоиспеченного барона со странным выражением - наполовину сочувственное, наполовину глумливое. Ладно, с этим можно будет потом разобраться.
Хуже другое - германец понятия не имел, что говорить в ответ. Все торжественные фразы, когда-либо вычитанные у писателей-романтиков XIX века, выветрились из головы, ибо такого посвящения Гунтер не ожидал. Кажется, принято принести вассальную присягу-оммаж, протянуть руки сюзерену, коснувшись его ладоней?.. Только кто конкретно сюзерен? Ричард или шотландец?
- Милость вашего величества не знает границ, - невнятно буркнул германец, краснея под развеселыми взглядами скоттов.
Но Ричард уже не слушал. Сочтя свой долг перед спасенной от лютой погибели матушкой полностью выполненным, король коротко бросил пажам "Одеваться!" и, что-то насвистывая под нос, отправился в палатку.
* * * * *
До вечера оставалась масса времени. К сожалению, тотчас поговорить с Ричардом и соблазнить его безумным планом захвата Мессины не получилось. Король облачился в кольчужный доспех, забрал с собой все необходимые принадлежности - меч, коня, двух оруженосцев и Бертрана де Борна - и ускакал к Северной башне сицилийской столицы. Надо полагать, командовать, руководить и совершать подвиги.
- Ничего страшного, - преспокойно утешала Элеонора обоих рыцарей. Ричард вернется к трапезе. Тогда вы сумеете его убедить. Доказать, если угодно, свою преданность. Разыскали подземный ход и придумали, как быстро и бескровно взять город. Ричард, вне всякого сомнения, вас выслушает, мессиры - характер у него отнюдь не мой и даже не отцовский. Иногда своими затеями он напоминает мне короля Англии Стефана де Блуа, правившего прежде моего второго мужа. Такой же безумец, как и Ричард. Не слышали, как Стефан взял замок Фарнхэм? Вдвоем с оруженосцем поднялся по веревке на стену и сумел разрубить канаты, удерживавшие подъемный мост!
- А что нам теперь делать? - хмуро поинтересовался сэр Мишель. Рыцарь пребывал в недовольстве - его благородной натуре претило получить подарок ни за что и участвовать в обмане. К тому же Ричард подарил Фармеру какой-то вшивый кинжал, а оруженосцу (черт, теперь бывшему оруженосцу!..) даровал аж целое баронство!
- Не огорчайтесь, шевалье, - королева-мать, женщина мудрая и многоопытная, будто читала мысли Мишеля по его лицу. - Я вижу, вы озадачены. Полагаете, что не следовало обманывать Ричарда и награда получена незаслуженно? Оставьте, право слово... Все сделано правильно. Почему? Вы мне сами рассказали, как ночью обороняли башню, как ранили мессира Сержа... Думаю, что мой сын, доставивший вам столько неприятностей, был обязан каким-то образом искупить свои несправедливости, творимые по неразумию. Вашего второго оруженосца я вознагражу сама, когда бесчинства Ричарда подойдут к концу и мой неразумный сын будет справедливо наказан за недостойные королевского титула дела... Боже, он никогда не станет королем! Настоящим королем, а не просто воителем. Я вас убедила? Отвечайте прямо.
- И все равно мне кажется, что мы получили столь высокие милости несправедливо, - упрямо заявил сэр Мишель. - Но если на то была воля Господня и ваша, государыня, мы не вправе противоречить.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента