Страница:
- Да, конечно, - сказал я. - Но Аляску вряд ли можно назвать раем для одиноких женщин.
- Да, я слышала об этом. - Поднявшись, она покопалась в ящике стола и достала чековую книжку. - Нынче молодым трудно объяснить, что это такое провести всю жизнь с одним человеком. По-моему, это грустно.
- По-моему, тоже.
Она выписала чек и протянула его мне. Он был на сто долларов.
- Считайте это авансом.
Я отдал его обратно.
- Я больше не собираюсь писать эпитафий.
- Тогда это вам за уже проделанную работу, - и она снова протянула мне чек.
И я взял. Я аккуратно сложил чек пополам и спрятал его в карман рубашки. Мы, писатели, настоящие вещи пишем не для денег, а ради бессмертия. Эта работа принесла мне около двадцати центов в час.
- Но, прошу вас, не сдавайтесь, - продолжала Эмма. - Теперь, когда вы знаете все...
- Теперь стало еще хуже. Кроме того, я не умею писать эпитафий.
- Еще как умеете! Просто вам нужно немного поменять стиль. Вот, попробуйте. Повторяйте за мной: Юрек Рутц.
- Юрек Рутц.
- Вот видите? Видите, как просто!
* * *
Вот так, мистер Дозуа. Одни открывают кометы, а другие расчленяют и едят маленьких детей. К бессмертию ведет множество путей. В начале этого письма я обещал сделать Вам предложение. Сейчас я его сделаю, так что потерпите еще немного.
В тот момент мне следовало направиться прямо в полицию, но что я мог им предложить кроме пустопорожней болтовни и многообещающих подмигиваний? В штате Аляска нет закона, запрещающего людям умирать у себя дома. Как и закона, запрещающего быть похороненным, в данном случае, у себя на заднем дворе. Так что я оставил мысль о полиции, положил деньги в банк и постарался забыть о Юреке Рутце. Но мои мысли упрямо возвращались к нему, и я понимал, что не освобожусь от этого никогда, пока не попытаюсь написать эпитафию еще раз. И тогда я установил кухонный таймер на один час и сказал себе: буду писать, пока он не зазвонит, после чего закончу с этим делом навсегда. Интересно, что часа мне не понадобилось. Окончательный вариант эпитафии родился минут через десять.
Теперь свободный, я вернулся к нормальной жизни. На носу было Рождество, новогодние праздники и вторая часть лыжного сезона. Как раз наступила Ла Нинья, и погода была необычно мягкой. Я не вспоминал про Юрека Рутца до середины января, пока через Комитет общественного планирования не узнал о том, что Музей Авиации подписал с властями Аляски новое десятилетнее соглашение. Они отвергли предложение четы Рутц.
Я позвонил Эмме Рутц.
- С Новым Годом, - сказал я. - Как поживаете? Как здоровье Юрека Рутца?
- Едва держится, - ответила она. Он может уйти в любую минуту, но Байрон десять раз на дню зачитывает ему погодные сводки. Мы полагаем, что он знает: ему еще рано сдаваться.
Я рассказал ей, что слышал о делах с Музеем Авиации. Эмма ответила, что это не имеет значения: они разрабатывали другие планы. Я спросил, какие. Например, сообщение о тяжелой утрате в виде письма, распространяемого по цепочке, сказала Эмма. Пирамида. Только вместо денег вы посылаете имя умершего. И если никто не прервет цепочку, это имя узнают миллионы людей.
Я сказал, что, по-моему, это может сработать.
- А еще в Интернете есть наш сайт, - продолжала она. - Его создал Байрон. Он говорит, что в программке чтения новостей, что бы это ни означало, нужно указать адрес news://news.sff.net/sff.people.yurek-rutz.
Она выдала мне еще ряд идей, прежде чем спросила, есть ли у меня еще эпитафии. Чтобы найти нужную, мне потребовалось перерыть кучу бумаг, но когда я прочел ее вслух, Эмма, к моей радости, сразу ее одобрила, сказав, что эпитафия просто превосходна. Она заставила меня прочитать ее несколько раз, чтобы записать на бумаге. И пообещала сегодня же переслать по почте чек на оставшиеся девятьсот долларов. Я не мог поверить такой удаче.
Перед тем, как повесить трубку, я задал ей вопрос, который не давал мне покоя:
- Скажите, а что будет, когда в 2051 году его разморозят, вылечат синдром Альцгеймера и вырастят ему новое тело? Разве он не будет чувствовать себя одиноким?
- Ну... Думаю, нет, - сказала Эмма. - Когда подойдет мое время, мы сможем найти в его колодце немного места и для моей бедной головы.
Я должен был догадаться сам.
- Что ж, удачи вам, миссис Рутц, - сказал я. - Очень надеюсь, что ваша затея сработает и все закончится хорошо для вас обоих.
Я чуть не добавил, что не буду удивлен, если до того, как Байрон П. Буттитль сам заберется в герметичную упаковку, там, внизу, наберется целый набор для боулинга.
Я начал было прощаться, но Эмма остановила меня:
- Не хотите ли выслушать следующее предложение?
- Извините, - рассмеялся я, - но у меня и так дел по горло.
- Вы полностью уверены?
- Да.
- Жаль, потому что Мемориальный фонд Юрека Рутца изъявляет желание выплачивать вам комиссионные в размере ста долларов за каждое упоминание имени Юрека Рутца в ваших рассказах, появившихся в книжных либо журнальных изданиях.
- Вы хотите, чтобы я о нем писал?
- Нет, просто сделайте так, чтобы его имя появлялось в печати. Ведь имя - единственное, что имеет значение, помните?
- Вы имеете в виду, что если я назову "Юрек Рутц", скажем, космический корабль, и упомяну его в рассказе пять раз, вы заплатите мне пятьсот долларов?
- Точно. Но зачем же ограничиваться пятью упоминаниями? Такой гениальный мальчик, как вы, способен назвать в рассказе это имя двадцать раз.
- Не сомневаюсь, что мог бы сделать это и пятьдесят раз, - сказал я, но кто такой рассказ купит?
* * *
Итак, мистер Дозуа, вот оно. Могли бы Вы пойти навстречу старательному писателю? В этом письме имя Юрека Рутца упоминается сорок один раз. Если учесть, что оно появится в содержании и в правом углу каждой страницы, добавится еще дюжина. Вот, смотрите: Юрек Рутц, Юрек Рутц, Юрек Рутц. Это составляет сумму, которую я вношу каждый месяц за покупку автомобиля. Юрек Рутц: недельная стоимость газа и бакалейных товаров. Это наверняка больше тех вшивых пяти центов за слово, которые платите мне Вы. Так что скажете?
Я понимаю, это не похоже на типичный фантастический рассказ, но ведь в нем идет речь о крионике и нанотехнологии, а это гораздо ближе к фантастике, чем большая часть того, что Вы печатаете.
* * *
Ну вот, настало время отправить Вам это письмо. Нынешней ночью температура упала до минус двадцати семи градусов, и по радио говорят, что на Аляску движется большой поток холодного воздуха из Сибири, так что температура обещает опуститься до рекордных минус пятидесяти, и даже ниже. Без сомнения, Байрон П. Буттитль сейчас на кухне, точит свой мясницкий нож. Склеп в вечной мерзлоте ждет, как ждет и нефритовая плита, на которой высечены мои бессмертные строки:
Вечная жизнь - свобода.
Не бремя, не тяжкий груз.
Просто повторяйте за мной:
Юрек Рутц, Юрек Рутц, Юрек Рутц.
Ну, и как Вам, мистер Дозуа?
Искренне Ваш,
Дэвид Марусек, Дэвид Марусек, Дэвид Марусек.
PS: А что, если я буду делиться с Вами комиссионными в соотношении 60/40 (и 80/20 для повторных изданий и переводов на другие языки)?
- Да, я слышала об этом. - Поднявшись, она покопалась в ящике стола и достала чековую книжку. - Нынче молодым трудно объяснить, что это такое провести всю жизнь с одним человеком. По-моему, это грустно.
- По-моему, тоже.
Она выписала чек и протянула его мне. Он был на сто долларов.
- Считайте это авансом.
Я отдал его обратно.
- Я больше не собираюсь писать эпитафий.
- Тогда это вам за уже проделанную работу, - и она снова протянула мне чек.
И я взял. Я аккуратно сложил чек пополам и спрятал его в карман рубашки. Мы, писатели, настоящие вещи пишем не для денег, а ради бессмертия. Эта работа принесла мне около двадцати центов в час.
- Но, прошу вас, не сдавайтесь, - продолжала Эмма. - Теперь, когда вы знаете все...
- Теперь стало еще хуже. Кроме того, я не умею писать эпитафий.
- Еще как умеете! Просто вам нужно немного поменять стиль. Вот, попробуйте. Повторяйте за мной: Юрек Рутц.
- Юрек Рутц.
- Вот видите? Видите, как просто!
* * *
Вот так, мистер Дозуа. Одни открывают кометы, а другие расчленяют и едят маленьких детей. К бессмертию ведет множество путей. В начале этого письма я обещал сделать Вам предложение. Сейчас я его сделаю, так что потерпите еще немного.
В тот момент мне следовало направиться прямо в полицию, но что я мог им предложить кроме пустопорожней болтовни и многообещающих подмигиваний? В штате Аляска нет закона, запрещающего людям умирать у себя дома. Как и закона, запрещающего быть похороненным, в данном случае, у себя на заднем дворе. Так что я оставил мысль о полиции, положил деньги в банк и постарался забыть о Юреке Рутце. Но мои мысли упрямо возвращались к нему, и я понимал, что не освобожусь от этого никогда, пока не попытаюсь написать эпитафию еще раз. И тогда я установил кухонный таймер на один час и сказал себе: буду писать, пока он не зазвонит, после чего закончу с этим делом навсегда. Интересно, что часа мне не понадобилось. Окончательный вариант эпитафии родился минут через десять.
Теперь свободный, я вернулся к нормальной жизни. На носу было Рождество, новогодние праздники и вторая часть лыжного сезона. Как раз наступила Ла Нинья, и погода была необычно мягкой. Я не вспоминал про Юрека Рутца до середины января, пока через Комитет общественного планирования не узнал о том, что Музей Авиации подписал с властями Аляски новое десятилетнее соглашение. Они отвергли предложение четы Рутц.
Я позвонил Эмме Рутц.
- С Новым Годом, - сказал я. - Как поживаете? Как здоровье Юрека Рутца?
- Едва держится, - ответила она. Он может уйти в любую минуту, но Байрон десять раз на дню зачитывает ему погодные сводки. Мы полагаем, что он знает: ему еще рано сдаваться.
Я рассказал ей, что слышал о делах с Музеем Авиации. Эмма ответила, что это не имеет значения: они разрабатывали другие планы. Я спросил, какие. Например, сообщение о тяжелой утрате в виде письма, распространяемого по цепочке, сказала Эмма. Пирамида. Только вместо денег вы посылаете имя умершего. И если никто не прервет цепочку, это имя узнают миллионы людей.
Я сказал, что, по-моему, это может сработать.
- А еще в Интернете есть наш сайт, - продолжала она. - Его создал Байрон. Он говорит, что в программке чтения новостей, что бы это ни означало, нужно указать адрес news://news.sff.net/sff.people.yurek-rutz.
Она выдала мне еще ряд идей, прежде чем спросила, есть ли у меня еще эпитафии. Чтобы найти нужную, мне потребовалось перерыть кучу бумаг, но когда я прочел ее вслух, Эмма, к моей радости, сразу ее одобрила, сказав, что эпитафия просто превосходна. Она заставила меня прочитать ее несколько раз, чтобы записать на бумаге. И пообещала сегодня же переслать по почте чек на оставшиеся девятьсот долларов. Я не мог поверить такой удаче.
Перед тем, как повесить трубку, я задал ей вопрос, который не давал мне покоя:
- Скажите, а что будет, когда в 2051 году его разморозят, вылечат синдром Альцгеймера и вырастят ему новое тело? Разве он не будет чувствовать себя одиноким?
- Ну... Думаю, нет, - сказала Эмма. - Когда подойдет мое время, мы сможем найти в его колодце немного места и для моей бедной головы.
Я должен был догадаться сам.
- Что ж, удачи вам, миссис Рутц, - сказал я. - Очень надеюсь, что ваша затея сработает и все закончится хорошо для вас обоих.
Я чуть не добавил, что не буду удивлен, если до того, как Байрон П. Буттитль сам заберется в герметичную упаковку, там, внизу, наберется целый набор для боулинга.
Я начал было прощаться, но Эмма остановила меня:
- Не хотите ли выслушать следующее предложение?
- Извините, - рассмеялся я, - но у меня и так дел по горло.
- Вы полностью уверены?
- Да.
- Жаль, потому что Мемориальный фонд Юрека Рутца изъявляет желание выплачивать вам комиссионные в размере ста долларов за каждое упоминание имени Юрека Рутца в ваших рассказах, появившихся в книжных либо журнальных изданиях.
- Вы хотите, чтобы я о нем писал?
- Нет, просто сделайте так, чтобы его имя появлялось в печати. Ведь имя - единственное, что имеет значение, помните?
- Вы имеете в виду, что если я назову "Юрек Рутц", скажем, космический корабль, и упомяну его в рассказе пять раз, вы заплатите мне пятьсот долларов?
- Точно. Но зачем же ограничиваться пятью упоминаниями? Такой гениальный мальчик, как вы, способен назвать в рассказе это имя двадцать раз.
- Не сомневаюсь, что мог бы сделать это и пятьдесят раз, - сказал я, но кто такой рассказ купит?
* * *
Итак, мистер Дозуа, вот оно. Могли бы Вы пойти навстречу старательному писателю? В этом письме имя Юрека Рутца упоминается сорок один раз. Если учесть, что оно появится в содержании и в правом углу каждой страницы, добавится еще дюжина. Вот, смотрите: Юрек Рутц, Юрек Рутц, Юрек Рутц. Это составляет сумму, которую я вношу каждый месяц за покупку автомобиля. Юрек Рутц: недельная стоимость газа и бакалейных товаров. Это наверняка больше тех вшивых пяти центов за слово, которые платите мне Вы. Так что скажете?
Я понимаю, это не похоже на типичный фантастический рассказ, но ведь в нем идет речь о крионике и нанотехнологии, а это гораздо ближе к фантастике, чем большая часть того, что Вы печатаете.
* * *
Ну вот, настало время отправить Вам это письмо. Нынешней ночью температура упала до минус двадцати семи градусов, и по радио говорят, что на Аляску движется большой поток холодного воздуха из Сибири, так что температура обещает опуститься до рекордных минус пятидесяти, и даже ниже. Без сомнения, Байрон П. Буттитль сейчас на кухне, точит свой мясницкий нож. Склеп в вечной мерзлоте ждет, как ждет и нефритовая плита, на которой высечены мои бессмертные строки:
Вечная жизнь - свобода.
Не бремя, не тяжкий груз.
Просто повторяйте за мной:
Юрек Рутц, Юрек Рутц, Юрек Рутц.
Ну, и как Вам, мистер Дозуа?
Искренне Ваш,
Дэвид Марусек, Дэвид Марусек, Дэвид Марусек.
PS: А что, если я буду делиться с Вами комиссионными в соотношении 60/40 (и 80/20 для повторных изданий и переводов на другие языки)?