- А ты что делал вчера? Миша вяло рассказал, что он поймал рыбу.
- И все? - удивился Вася.
- Все... Вечером дрова пилили.
На этом разговор закончился, и Миша ушел на судно.
Ребята, не удовлетворенные отношением Миши к их похождениям, отправились неизвестно зачем на Невский проспект. Вчерашний случай все еще волновал их. Хотелось какой-то бурной деятельности, новых подвигов, но ничего такого пока не предвиделось. Нужно было ехать в подсобное хозяйство. За ними уже приходили одноклассники, но ребята решили еще один день остаться в городе.
Сразу после разговора с Бураковым они пошли к Мише, единственному человеку, с которым можно откровенно говорить, а между тем он встретил их прохладно.
- Что это с ним? - удивился Степа. - Какой-то сам не свой.
- Ему завидно, что в подвал попал не он, а мы, - решил Вася. - Или рыбиной хвастает... Подумаешь, лососка... Каждый бы поймал мертвую.
На Марсовом поле кое-где копошились огородники, снимая остатки урожая. За углом загремел трамвай. Ребята побежали на остановку и сели в третий номер. Народу ехало много, и почти все женщины.
Доехав до Невского, Степа предложил слезть, на двенадцатом номере вернуться домой и после обеда отправиться в подсобное хозяйство.
- Едем до конца, - возразил Вася. - Посмотрим на окошко, какая там куча-то была...
- А что сказал Бураков?
- Так мы с трамвая не сойдем!
- Нет. Выходи.
Уже дверной автомат зашипел, когда ребята выскочили из вагона. Трамвай быстро пересекал Невский. В этот момент раздался оглушительный взрыв. Снаряд угодил под самый вагон. Стоявшие на остановках люди бросились под арки ворот. Послышались крики о помощи. Снова завыл снаряд и разорвался где-то внутри Гостиного двора, и без того уже закопченного пожаром и разбомбленного в сорок первом году.
- Ложись! - крикнула девушка-милиционер, стоявшая на посту.
Многие послушались ее и легли на землю. Крики о помощи остановили ребят.
- Пойдем... Туда же больше не попадет. К трамваю со всех сторон приближались люди. Мимо мальчиков пробежал командир, а за ним устремились и они. Снаряды продолжали падать один за другим и рвались со страшным грохотом. Но, не обращая на это внимания, на помощь пострадавшим уже спешили девушки с носилками, из команд МПВО соседних домов. Раненых вытаскивали из дымящегося вагона. Как только Степа, бежавший впереди, приблизился к трамваю, он увидел выбиравшуюся из вагона раненую женщину.
- Мальчик... мальчик... помоги.
Ребята подхватили женщину под руки, и она тяжелым грузом повисла на их плечах. Не зная, что делать с раненой, они потащили ее к тротуару.
Пронзительно взвизгивая, по пустому проспекту уже неслись машины "Скорой помощи". Ребята дотащили женщину до стены Публичной библиотеки. Из-за угла выехала санитарная машина и остановилась как раз напротив. Подбежал врач в халате.
- Положите ее! - приказал он.
Ребята осторожно опустили охающую женщину на асфальт. Степа дернул за рукав приятеля, и они, невольно приседая во время разрывов, побежали к поврежденному трамваю. Но там уже нечего было делать. Лишние люди только мешали.
- Убирайтесь отсюда! - крикнул военный, когда ребята сунулись в вагон.
Обиженные мальчики отошли к Гостиному двору, прислонились к колонне и стали наблюдать.
Машины "Скорой помощи", одна за другой, с бешеной скоростью приезжали и уезжали. Со звоном прикатила пожарная команда.
Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался.
- Вот если бы мы поехали!.. Говорил я тебе... - сказал Степа.
- Говорил, говорил... А ты знал, что ли?
- Васька, ты весь в крови...
- Где?
- Да и я тоже...
Это была чужая кровь.
- Интересно, как она? Выживет? - сказал Степа.
- Конечно, выживет.
- Куда ее ранило?
- В ноги, что ли?
- Пойдем посмотрим.
- Увезли, наверно.
- Двенадцатый идет. Бежим!
На углу еще стонали раненые; мертвых относили в сторону, пожарники возились с дымящимся, разбитым вагоном, дворники торопливо сметали стекла, а между тем девушка-милиционер, стряхивая приставшую пыль, взмахнула палочкой, и снова тронулись трамваи, заспешили пешеходы.
* * *
Около двенадцати часов, после второго в этот день обстрела, Миша собрался поехать с Сысоевым к сестре, чтобы отвезти ей "обмундирование", но их вызвал старший механик.
- Вот что, товарищи! - сказал он, когда они вошли в каюту. - Важное задание. Срочно создается бригада технически опытных людей. Нужно быстро починить аварийную станцию водокачки. Немцы повредили.
- Ну что ж. Надо, - значит, надо, - сказал Сысоев.
- Людей у нас мало. Вас двоих посылаю.
- А долго там работать? - спросил Миша.
- Дотемна.
- Ну, если дотемна, это ничего.
- Вот вам записка. Пройдите вверх по Неве, там увидите землечерпалку "Волхов".
- Так это же Балттехфлот, Николай Васильевич, пускай они сами... разочарованно начал машинист.
- Что за ведомственные счеты!..
- Я к тому говорю, что народу у них уйма...
- Значит, не хватает.
- Мы будем па них работать, а спасибо кому скажут?
- Сысоев! Мы будем работать на Ленинград!
- Да я понимаю, - недовольным тоном сказал Сысоев и взял записку. - К кому там?
- К старшему механику.
- Есть! Николай Васильевич, а как же с английским языком?
- Успеете. Почините станцию и можете заниматься. Хоть китайским.
Всю дорогу Сысоев ворчал:
- Вот увидишь - они нас запрягут. Они, видишь ли, и Дорогу жизни строили, и фарватер углубляли под бомбами, и вообще герои, а мы - просто так... А виноваты мы, что ли, если нас в Неву загнали? Герои - это не те, что героями родились, а те, которых война научила геройствовать... У нас каждый бы стал героем на месте героя.
Миша не понимал недовольства и обиженного тона машиниста и тем более его теории о героях. Ему было достаточно того, что работа нужна для Ленинграда.
- Вот тоже герои! - сказал Сысоев, указывая на женщин, которые суетились около ручной тележки, тяжело нагруженной какими-то машинными деталями.
Объезжая воронку от снаряда, они с тележкой застряли в развороченном булыжнике и никак не могли выкатить ее на ровную дорогу.
Сысоев подошел к женщинам и по-хозяйски сразу же набросился на них:
- Вылупили глаза, а дороги не видите!.. Дальше надо было объехать... куда смотрели!..
- Ладно, ладно, моряк. Ты лучше помоги, - миролюбиво отозвалась старшая, рукавом ватника вытирая вспотевшее лицо. - У нас силенок-то не шибко много... приходится экономить...
- Вот и плохо экономите...
Сысоев с сердцем решительно ухватился за колесо и начал командовать:
- А ну, взяли!.. Раз, два, три!.. Еще раз! - Тележка закачалась, брякнула металлом и выехала на ровное место.
- Ну спасибо, товарищ! Выручил! - зашумели довольные женщины. - Приходи в гости, чаем угостим...
Сысоев сердито зашевелил усами и, молча подтолкнув Мишу, зашагал прочь, не отзываясь на благодарность.
- А я думаю, они на самом деле герои, - сказал Миша. - Работают под снарядами, в голоде, в холоде и не хныкают, а ленинградскую марку держат как надо.
Сысоев покосился на мальчика и неохотно подтвердил:
- Ну и что ж, так оно и есть. В Ленинграде сейчас, конечно, жить не просто; только я говорю, что одни побольше герои, а другие поменьше, Техфлотовцам везет. Их посылают в такие места, что хочешь не хочешь, а геройствуй!
Впрочем, Сысоев забыл о своем недовольстве, как только они пришли на громадную землечерпалку и попали в бригаду. Ни Миша, ни Сысоев не уронили чести торгового флота и работали на совесть. А задача была трудная. Приходилось работать по пояс в холодной воде. Обстрелом были повреждены железные трубы, проложенные от землечерпалки на городскую водопроводную станцию. Трубы были проложены на случай, если бомбой или снарядом повредит станцию, и тогда должен был начать работать "Волхов", машины которого могли вполне обеспечить город подачей воды.
16. У ВОРОВ
К Кренделю Миша шел сосредоточенный, серьезный. Вспоминался разговор с Иваном Васильевичем и с Бураковым. Мальчик обдумывал всевозможные неожиданности, которые могли случиться, но потом решил, что все предусмотреть невозможно. Главное - не теряться.
Затем он начал было придумывать себе новую биографию, по и здесь верно решил, что ничего придумывать не надо Если придется говорить о себе, то лучше приводить факты, которые легко проверить. Отец пропал без вести на фронте, мать убита во время бомбежки, работает и живет он на судне.. Ну, и занимается воровством. Эту-то ложь они проверить не смогут.
По пути к Кренделю Миша решил зайти к Лене, занести ей продукты.
Противогаз заметно оттягивал плечо, - там лежал большой кусок лососины и с килограмм хлеба. Мастерскую Миша нашел легко. Лишь только он поравнялся с ней, как за окнами услышал стрекотанье швейных машинок.
В прихожей, куда он вошел, против висевшей на стене стенгазеты под названием "Боевой листок" стояли две женщины. На другой стороне, около вешалки, на скамейке сидела старуха.
- Тебе чего нужно? - спросила старуха.
- Вызовите, пожалуйста, Лену, - попросил Миша, но шум машинок заглушил его слова.
Женщина, читавшая газету, подошла к мальчику и задала тот же вопрос. Миша повторил:
- Мне Лену...
- Какую Лену? У нас их три. Миша смутился. Он не знал фамилии новой знакомой.
- У которой карточки украли, - нашелся он.
- А-а... Леночку Гаврилову.
Женщина ушла. Миша с волнением ждал. Ему казалось, что он не узнает девочку. Вчера из-за темноты он не мог разглядеть ее лица. Интересно, как она отнесется к его приходу, думал он.
Из глубины прихожей вышла девочка и остановилась. Она была в скромном ситцевом платье, не доходившем до колен. Светлые, слегка вьющиеся волосы были заплетены в две косы и перекинуты на грудь.
- Кто меня звал? - с удивлением спросила она, не узнавая Мишу.
- Это я звал, - сказал Миша прерывающимся от смущения голосом и откашлялся, - Вы меня не узнали, Лена?
Девочка покраснела.
- Миша? Я не думала, что вы придете, - просто сказала она и пальцами начала крутить колечко локона на своей косе.
Миша сосредоточенно смотрел на это движение, словно за этим и пришел.
- Пойдемте в красный уголок, - предложила Лена.
- Нет, я сейчас тороплюсь. Я зашел на одну минуту.
Он вынул продукты, завернутые в газету, и протянул ей.
- Вот. Это вам...
- Нет, нет... - испуганно отступив на шаг, сказала девочка. - Я ни за что не возьму.
- Это мне ничего не стоит, - горячо сказал Миша.
- С какой стати! Нет... нет...
- Ну, тогда я так оставлю...
С этими словами Миша положил сверток на скамейку и не прощаясь вышел.
В квартире Кренделя все уже собрались, кроме Пашки, и встретили Мишу, как старого знакомого
Среди присутствующих была новенькая - Тосина подруга, по имени Нюся. Клички она не имела, хотя Брюнет звал ее Ню. Завитая, накрашенная, вертлявая, худенькая девчонка строила из себя взрослую. С первой фразы Миша возненавидел ее.
- А вы, Миша, интересный...
- Какой есть, - буркнул мальчик, поздоровавшись. На столе стояла наполовину выпитая бутылка водки, а мать Кренделя на кухне жарила лепешки.
- Мы гуляем, Миша, - преувеличенно пьяным голосом сказал атаман. - По случаю случившегося случая... Деньги у тебя есть?
- Если надо будет, найдем.
- Ну, значит, сегодня сыграем.
- Он очень деньги любит. Деньги - его страсть, - сказала Нюся и расхохоталась.
- А кто деньги не любит? - спросил Брюнет. - Поднимите руки, кто деньги не любит. За деньги мы на все пойдем. Так я говорю, Чинарик?
- Так, так... Ты не ломайся, Жора. Выпил на копейку, а захмелел на рубль.
- А ты согласен со мной? - обратился Брюнет к Мише.
- Согласен, - сказал Миша.
- Правильно... Таких я люблю. Погоди, мы еще с тобой дел наделаем...
- Миша, а водку вы пьете? - кокетливо спросила Нюся.
- Нет.
- Неужели? Какой же вы мужчина?
- А кто вам сказал, что я мужчина? Я такой же мужчина, как вы женщина... Полметра еще не доросли.
Раздался смех. Нюся обиделась, но ненадолго. - А за девочками вы ухаживаете?
- А чего за ними ухаживать, если они здоровые...
Нюся повернула этот ответ по-своему.
- А если они заболеют?.. Влюбится какая-нибудь в вас и заболеет? Тогда будете ухаживать?
- Обязательно буду. Вызову "Скорую помощь" и отвезу в сумасшедший дом, сухо ответил Миша.
Снова раздался хохот, но теперь Нюся не обиделась, а когда установилась тишина, сказала:
- Значит, в вас только сумасшедшие могут влюбиться?
- Конечно.
- Значит, я начинаю сходить с ума... Ах! Ах! Я сейчас всем глаза выцарапаю!..
- Брось, Ню... - остановил ее кривлянье атаман. - Хочешь, я тебе лекарства налью стопочку?
- Вместе со всеми,
Принесли лепешки, и компания принялась закусывать.
- Мне не нужно, - отстранил Миша руку Кренделя с тарелкой. - Я только что обедал.
- Где?
- В столовой.
- Как хочешь. Нам больше останется. Пока ели, Миша думал о том, как удобнее предложить Брюнету часы, но это получилось само собой.
- Кто знает, сколько сейчас времени? - спросила Тося, видимо куда-то собиравшаяся.
Миша и Брюнет одновременно вытащили часы.
- На моих без четверти девять, - сказал Брюнет.
- Отстают. Ровно девять.
- У тебя хронометр, что ли? Ну-ка, покажи. Вор взял часы, внимательно осмотрел их со всех сторон, приложил к уху.
- Продай, - предложил он.
- Купи... Полторы тысячи.
- Э-э-э.. нет. Дорого.
- Ну, а сколько дашь?
- Любую половину.
Миша вытащил вторые часы и протянул их атаману.
- Ну, а за эти сколько?
- Огольцы! Смотрите, у него полный карман часов. Ай да Мишка! - воскликнул Крендель.
Ваня Ляпа и Леня Перец с уважением и завистью посмотрели на Мишу.
- У тебя еще есть? - спросил Перец, облизывая пальцы.
- Если не будет, найдем.
- Расскажи, где ты их стянул.
- Мне их принесли, а я только в карман положил. Воры засмеялись этой шутке и прекратили вопросы.
- Ну, а за эти сколько хочешь? - спросил Брюнет после осмотра.
- Столько же.
- Вот мое слово: хочешь полторы за пару?
- Мало. Я на рынке продам дороже. Мне некуда торопиться.
- Жора, зачем вам столько часов? - полюбопытствовала Нюся.
- Ну как? Согласен? - не обращая внимания на вопрос, настойчиво спросил Брюнет.
- Плати по тысяче, - твердо сказал Миша. Брюнет подумал, прищурившись посмотрел на сидевших за столом воров и спрятал часы в карман.
- Я такой... Если вещь понравилась, - значит, моя.
- А деньги?
- Не бойся, получишь.
На этом разговор был кончен. Нюся вытащила из-под стола патефон и поставила пластинку.
- Миша, вы умеете танцевать?
- Я даже не знаю, с чем это едят или пьют...
- Не прикидывайтесь медведем...
- Чего ты, Нюська, навязываешься! - перебила подругу Чинарик.
Достали карты. Пока убирали со стола и рассаживались, Брюнет отсчитал деньги и передал Мише.
- Ты имел дело со мной... Мое слово - закон.
Миша молча взял деньги, спокойно пересчитал их и спрятал в карман.
Игра шла вяло. Чувствовалось, что нет жертвы. И только когда играл Миша, а Брюнет раздавал карты, устанавливалась напряженная тишина.
Сегодня Миша немного выиграл. Играл он, как и все, очереди не пропускал, но без интереса. Миша вспомнил слова Ивана Васильевича о том, что Брюнет играет нечестно, и внимательно следил за его руками.
Действительно, когда вор начинал сдавать карты, он прикрывал колоду рукой и, как показалось Мише, тянул карты не по порядку. Когда очередь дошла до Миши, в игре было свыше ста рублей.
- Ну что, Миша, на все? - спросил Брюнет.
- Если перетасуем карты, а колоду положим на стол, могу и на все, - сказал Миша.
Все сидевшие за столом с испугом посмотрели на смельчака. Атаман побледнел и медленно поднялся.
- Что ты хочешь сказать?
- Я хочу сказать, что карты следует перетасовать...
- Значит, по-твоему, я шулер? - стиснув зубы, спросил Брюнет.
- Ничего такого я не говорил. - спокойно сказал Миша. - Я тебя не знаю, и ты меня не знаешь... Ты сядь и не пугай меня!
Спокойный и независимый тон мальчика обезоруживал. Миша даже не взглянул на Брюнета. Атаман вызывал его на скандал, на спор, во время которого он бы проучил противника, но этого не получилось. С минуту простояв, он строго посмотрел на присмиревших членов шайки.
- Я не пугаю... Значит, я ослышался, - сказал он и сел на место. - На сколько ты идешь?
- На пять рублей.
- Ты же хотел на все.
- С условием, если карты будут перетасованы и положены на стол, настойчиво повторил Миша.
Глаза Брюнета блеснули, но на этот раз он сдержал себя, и на лице у него появилась кривая улыбка.
- Так, может быть, ты вообще не хочешь играть?
- Могу и не играть.
- Мне показалось, что ты любишь играть.
- А чего тут любить? Проиграешь - денег жалко. А выиграешь - не ценишь их... Деньги нужно доставать... так... ну, чтобы...
Миша хотел сказать "трудом", но, понимая, что здесь это слово будет звучать неуместно, замялся;
- С риском, - подсказала Чинарик.
- Да. С риском, - согласился он.
- А ты рисковый? - спросил атаман.
- Не знаю. Я про себя вообще не люблю говорить.
Игра в карты прекратилась. Между Мишей и Брюнетом почувствовалась натянутость. Все понимали, что атаман затаил злобу, и, зная его жестокий и мстительный характер, с любопытством ждали, как он расправится с не признавшим его авторитет новичком.
Крендель был уверен, что открытой драки не будет, - Миша физически сильнее Брюнета, а значит, тот ударит в спину из-за угла. Крендель чувствовал себя перед Мишей должником за спасение от тюрьмы и поэтому решил его предостеречь.
К десяти часам ушла на дежурство Чинарик вместе с подругой. Вечер не клеился. Решили разойтись по домам.
- Оставайся ночевать. Ляжешь на диване, а я на Тоськиной кровати. Дело есть, - сказал Крендель, загораживая Мише проход к двери.
- Мне утром рано вставать надо.
- Матка разбудит.
Миша согласился.
Когда все разошлись, мать Кренделя принесла из кухни подушку, одеяло, бросила все это на диван и отправилась к себе.
- Слушай, Миша... Ты поосторожней с Жорой. Он тебе не простит. Если не сейчас, то потом, когда немцы придут, - отомстит.
- А ты думаешь, немцы придут? - спросил Миша, обрадовавшись, что Крендель сам заговорил на эту тему.
- Придут не придут - не в этом дело... С Жоркой не ссорься. Он злопамятный.
- А мне наплевать на него. Видал и почище...
- Ты его не знаешь... Для него никто не существует - свой, не свой...
- А что он мне сделает?
- Драться он не будет. Даже если они трое тебя подкараулят...
- Пускай попробуют...
- Он не любит в открытую. А где-нибудь за углом уколет. А если ты с ним будешь заодно... У него такие знакомства... Можно заработать. Слушай, я тебе по секрету скажу... Когда он уходил, то в прихожей сказал... Предупреди, говорит, Мишку: если, он против меня пойдет, то ему плохо будет, а если со мной, то не пожалеет... Понял? Значит, ты ему нужен.
- Дальше будет видно. А какая может быть польза от него?
- Деньги... продукты...
- Это я и без него достану.
- Столько не достанешь. А потом все до поры до времени...
Видно было, что Кренделю трудно говорить. Он боялся о чем-то проболтаться и все время запинался.
Больше часа они беседовали, сидя на диване. Говорил, собственно, вор, а Миша слушал. Из его рассказов он понял несложную историю самого Кренделя. Воровать начал с детства, и это приучило его к легкой, разгульной жизни. Учиться и работать Крендель не хотел. Читал мало, ничем не интересовался, кроме кино, куда ходил до войны каждый день.
"Вот паразит, - думал Миша. - Все люди учатся, создают, а эти живут чужим трудом, как пиявки. Все чем-то интересуются, куда-то стремятся, чего-то добиваются, а эти только тем и занимаются, что проживают наворованное..."
Радио в соседней комнате протяжно завыло. - Ого! Воздушная тревога... Ты боишься?
- Боюсь! - сказал Миша.
- Врешь, - не поверил вор. - Чего это они сегодня зарядили? Обстрел за обстрелом, а ночью налет... Они собираются наступление делать...
- Откуда ты знаешь?
- Знаю... Вот увидишь. Скоро немцы придут. Вот уж тогда не зевай! Поживиться можно будет.
- А тебе не жалко Ленинграда?
- Чего его жалеть? По мне, провались он...
Миша побледнел и стиснул зубы, сдерживая вспыхнувшее чувство горячего гнева, желание наброситься на Кренделя, немедленно что-то сделать...
В комнату вошла заспанная мать Кренделя.
- Шура, спуститься в подвал, что ли? Летят.
- Спускайся, если охота.
- Не знаю, что и делать...
Захлопали зенитки.
Мать постояла с минуту в дверях и ушла обратно в кухню. Миша все еще стоял со стиснутыми зубами - от острой ненависти и отвращения к этим людям, к их обстановке, ко все этим вещам...
- Давай лучше спать, - предложил он, стараясь говорить спокойно. - Мне рано на работу надо.
Крендель ушел в кухню. Миша, сильно уставший за день, снял ботинки и не раздеваясь лег. Однако долго не мог заснуть, стараясь преодолеть чувство острой брезгливости к подушке, к дивану, на котором лежал. "Завтра сразу же надо сходить в баню", - решил он и успокоился наконец, начиная дремать...
Перед глазами мелькнули светлые локоны, затем детские, но по-взрослому серьезные глаза и наконец все лицо Лены.
"Как она испугалась, когда я достал продукты!" - подумал Миша и улыбнулся. Но сразу тревожная мысль насторожила: "Не подумала бы, что я украл. Надо будет рассказать в следующий раз... А что делать с остальной рыбой? Сегодня Сысоев разделал ее и присолил. Лососки осталось еще много - больше половины. Может быть, часть снести Лене, а остальное в детский сад? Пускай малыши едят. Сам сыт и могу заработать, если нужно",
С таким решением он и заснул.
Сильные удары во входную дверь разбудили Мишу. Он не знал, сколько времени спал, но, видимо, до утра было еще далеко. Веки слипались, а в голове стоял звон от прерванного сна. Снова раздался настойчивый сильный стук. В прихожей послышалось шарканье ног и голос матери Кренделя:
- Кто там?
- Откройте, гражданка Кукушкина, это управхоз. Загремело железо запора, звякнула цепочка, и в прихожую вошел управхоз с какими-то людьми.
- Обход. В квартире посторонние есть?
- Никого нет посторонних. Племянник ночует, мальчик, - заискивающе сказала Кукушкина. - В той комнате сын спит.
Кто-то из пришедших прошел в соседнюю комнату, затем на кухню. Мише стало не по себе. Он здесь не прописан, и, если его будут спрашивать, кто и откуда он, придется врать. Пока не поздно, надо придумать.
Минуты через три открылась дверь и загорелся электрический свет. Миша сейчас же узнал Буракова и понял, что обход устроен из-за него. "Ведь я не предупредил, что останусь ночевать здесь", - подумал он. Бураков наклонился к Мише, увидел открытые глаза и выпрямился. Внимательно осмотрев комнату, заваленную всевозможными вещами, потушил свет и вышел.
Снова раздался звон железного запора, злобное ворчанье Кукушкиной, шарканье ног, и все стихло.
17. ПЕРВЫЙ ШАГ
- Василий, проснись! Тебе говорят!
Мальчик открыл глаза. Около него стояла мать и тормошила за плечо. Горела коптилка, а в чайнике, стоявшем на "буржуйке", булькал кипяток,
- Ты чего, мама?
- Вставай, живо! Сейчас пойдем.
- Куда?
- А там увидишь.
Тон матери ничего хорошего не предвещал. Не дожидаясь ответа, Вася вылез из-под одеяла, поверх которого лежал еще тяжелый отцовский полушубок, и начал одеваться. Мать отошла к накаленной докрасна времянке, заварила кофе, достала конфеты, нарезала хлеба.
- Ты чего натворил? Сознавайся, - строго сказала она.
- Я - ничего, - с недоумением сказал Вася.
- Где вы со Степкой по целым дням шляетесь? Вместо того чтобы делом заняться, вы что делаете?
- А что?
- Я тебя спрашиваю. Вчера в партийный комитет вызвали, про тебя спрашивали. В милицию, что ли, попал? Протокол составили?
- Чего ты выдумываешь? Ничего я не знаю.
- А откуда про тебя в комитете знают? Чем прославился? Степкину мать тоже в комитет вызвали. Чем, говорят, ваш сын занимается?.. Пора бы, говорят, к делу пристроить. Вон какой детина вырос. Скоро в армию пойдешь, а ума не нажил... Зря расспрашивать не будут...
- Мама, честное слово, я ничего не знаю.
Мать сердито сняла чайник, налила в кружки кофе.
- Садись, ешь. На завод пойдем.
- Зачем на завод?
- Работать будешь. Обещали тебе хорошее место дать. Не такое сейчас время, чтобы собак по улице гонять. Все работают от мала до велика.
- А Степка что? - спросил Вася.
- И Степка твой пойдет на работу... Думала сначала, не воровать ли вы начали, Я бы тогда не знаю что... голову бы тебе оторвала. Да нет, слава богу, не дошел. Степану тоже обещали хорошее место, - уже мягче сказала мать.
- Мама, а как же школа?
- Какая нынче школа? Немцы под городом в двух километрах сидят... Сначала их выгнать надо, а уж потом про школу думать,
Она положила на тарелку разогретой тушенки из овощей и села к столу.
- Иди, ешь!
- Дай хоть умыться, - хмуро сказал Вася.
- У тебя хороший товарищ есть. Бери с него пример. Сиротой остался и не потерялся. Сестру пристроил и сам у дела. А ты за родителевой спиной баклуши бьешь. Случись со мной что-нибудь...
- Чего говорить раньше времени, - перебил он мать. - Я же не спорю. На завод так на завод.
Но она не прекратила разговора и продолжала говорить о положении города, окруженного со всех сторон врагами, о приближающейся зиме, Вася слушал и про себя соглашался с матерью, но было обидно, что отрывают от интересных и более важных, как ему казалось, дел. А впрочем, если он понадобится, Иван Васильевич всегда может освободить, как и Мишку, подумал мальчик и успокоился.
- И все? - удивился Вася.
- Все... Вечером дрова пилили.
На этом разговор закончился, и Миша ушел на судно.
Ребята, не удовлетворенные отношением Миши к их похождениям, отправились неизвестно зачем на Невский проспект. Вчерашний случай все еще волновал их. Хотелось какой-то бурной деятельности, новых подвигов, но ничего такого пока не предвиделось. Нужно было ехать в подсобное хозяйство. За ними уже приходили одноклассники, но ребята решили еще один день остаться в городе.
Сразу после разговора с Бураковым они пошли к Мише, единственному человеку, с которым можно откровенно говорить, а между тем он встретил их прохладно.
- Что это с ним? - удивился Степа. - Какой-то сам не свой.
- Ему завидно, что в подвал попал не он, а мы, - решил Вася. - Или рыбиной хвастает... Подумаешь, лососка... Каждый бы поймал мертвую.
На Марсовом поле кое-где копошились огородники, снимая остатки урожая. За углом загремел трамвай. Ребята побежали на остановку и сели в третий номер. Народу ехало много, и почти все женщины.
Доехав до Невского, Степа предложил слезть, на двенадцатом номере вернуться домой и после обеда отправиться в подсобное хозяйство.
- Едем до конца, - возразил Вася. - Посмотрим на окошко, какая там куча-то была...
- А что сказал Бураков?
- Так мы с трамвая не сойдем!
- Нет. Выходи.
Уже дверной автомат зашипел, когда ребята выскочили из вагона. Трамвай быстро пересекал Невский. В этот момент раздался оглушительный взрыв. Снаряд угодил под самый вагон. Стоявшие на остановках люди бросились под арки ворот. Послышались крики о помощи. Снова завыл снаряд и разорвался где-то внутри Гостиного двора, и без того уже закопченного пожаром и разбомбленного в сорок первом году.
- Ложись! - крикнула девушка-милиционер, стоявшая на посту.
Многие послушались ее и легли на землю. Крики о помощи остановили ребят.
- Пойдем... Туда же больше не попадет. К трамваю со всех сторон приближались люди. Мимо мальчиков пробежал командир, а за ним устремились и они. Снаряды продолжали падать один за другим и рвались со страшным грохотом. Но, не обращая на это внимания, на помощь пострадавшим уже спешили девушки с носилками, из команд МПВО соседних домов. Раненых вытаскивали из дымящегося вагона. Как только Степа, бежавший впереди, приблизился к трамваю, он увидел выбиравшуюся из вагона раненую женщину.
- Мальчик... мальчик... помоги.
Ребята подхватили женщину под руки, и она тяжелым грузом повисла на их плечах. Не зная, что делать с раненой, они потащили ее к тротуару.
Пронзительно взвизгивая, по пустому проспекту уже неслись машины "Скорой помощи". Ребята дотащили женщину до стены Публичной библиотеки. Из-за угла выехала санитарная машина и остановилась как раз напротив. Подбежал врач в халате.
- Положите ее! - приказал он.
Ребята осторожно опустили охающую женщину на асфальт. Степа дернул за рукав приятеля, и они, невольно приседая во время разрывов, побежали к поврежденному трамваю. Но там уже нечего было делать. Лишние люди только мешали.
- Убирайтесь отсюда! - крикнул военный, когда ребята сунулись в вагон.
Обиженные мальчики отошли к Гостиному двору, прислонились к колонне и стали наблюдать.
Машины "Скорой помощи", одна за другой, с бешеной скоростью приезжали и уезжали. Со звоном прикатила пожарная команда.
Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался.
- Вот если бы мы поехали!.. Говорил я тебе... - сказал Степа.
- Говорил, говорил... А ты знал, что ли?
- Васька, ты весь в крови...
- Где?
- Да и я тоже...
Это была чужая кровь.
- Интересно, как она? Выживет? - сказал Степа.
- Конечно, выживет.
- Куда ее ранило?
- В ноги, что ли?
- Пойдем посмотрим.
- Увезли, наверно.
- Двенадцатый идет. Бежим!
На углу еще стонали раненые; мертвых относили в сторону, пожарники возились с дымящимся, разбитым вагоном, дворники торопливо сметали стекла, а между тем девушка-милиционер, стряхивая приставшую пыль, взмахнула палочкой, и снова тронулись трамваи, заспешили пешеходы.
* * *
Около двенадцати часов, после второго в этот день обстрела, Миша собрался поехать с Сысоевым к сестре, чтобы отвезти ей "обмундирование", но их вызвал старший механик.
- Вот что, товарищи! - сказал он, когда они вошли в каюту. - Важное задание. Срочно создается бригада технически опытных людей. Нужно быстро починить аварийную станцию водокачки. Немцы повредили.
- Ну что ж. Надо, - значит, надо, - сказал Сысоев.
- Людей у нас мало. Вас двоих посылаю.
- А долго там работать? - спросил Миша.
- Дотемна.
- Ну, если дотемна, это ничего.
- Вот вам записка. Пройдите вверх по Неве, там увидите землечерпалку "Волхов".
- Так это же Балттехфлот, Николай Васильевич, пускай они сами... разочарованно начал машинист.
- Что за ведомственные счеты!..
- Я к тому говорю, что народу у них уйма...
- Значит, не хватает.
- Мы будем па них работать, а спасибо кому скажут?
- Сысоев! Мы будем работать на Ленинград!
- Да я понимаю, - недовольным тоном сказал Сысоев и взял записку. - К кому там?
- К старшему механику.
- Есть! Николай Васильевич, а как же с английским языком?
- Успеете. Почините станцию и можете заниматься. Хоть китайским.
Всю дорогу Сысоев ворчал:
- Вот увидишь - они нас запрягут. Они, видишь ли, и Дорогу жизни строили, и фарватер углубляли под бомбами, и вообще герои, а мы - просто так... А виноваты мы, что ли, если нас в Неву загнали? Герои - это не те, что героями родились, а те, которых война научила геройствовать... У нас каждый бы стал героем на месте героя.
Миша не понимал недовольства и обиженного тона машиниста и тем более его теории о героях. Ему было достаточно того, что работа нужна для Ленинграда.
- Вот тоже герои! - сказал Сысоев, указывая на женщин, которые суетились около ручной тележки, тяжело нагруженной какими-то машинными деталями.
Объезжая воронку от снаряда, они с тележкой застряли в развороченном булыжнике и никак не могли выкатить ее на ровную дорогу.
Сысоев подошел к женщинам и по-хозяйски сразу же набросился на них:
- Вылупили глаза, а дороги не видите!.. Дальше надо было объехать... куда смотрели!..
- Ладно, ладно, моряк. Ты лучше помоги, - миролюбиво отозвалась старшая, рукавом ватника вытирая вспотевшее лицо. - У нас силенок-то не шибко много... приходится экономить...
- Вот и плохо экономите...
Сысоев с сердцем решительно ухватился за колесо и начал командовать:
- А ну, взяли!.. Раз, два, три!.. Еще раз! - Тележка закачалась, брякнула металлом и выехала на ровное место.
- Ну спасибо, товарищ! Выручил! - зашумели довольные женщины. - Приходи в гости, чаем угостим...
Сысоев сердито зашевелил усами и, молча подтолкнув Мишу, зашагал прочь, не отзываясь на благодарность.
- А я думаю, они на самом деле герои, - сказал Миша. - Работают под снарядами, в голоде, в холоде и не хныкают, а ленинградскую марку держат как надо.
Сысоев покосился на мальчика и неохотно подтвердил:
- Ну и что ж, так оно и есть. В Ленинграде сейчас, конечно, жить не просто; только я говорю, что одни побольше герои, а другие поменьше, Техфлотовцам везет. Их посылают в такие места, что хочешь не хочешь, а геройствуй!
Впрочем, Сысоев забыл о своем недовольстве, как только они пришли на громадную землечерпалку и попали в бригаду. Ни Миша, ни Сысоев не уронили чести торгового флота и работали на совесть. А задача была трудная. Приходилось работать по пояс в холодной воде. Обстрелом были повреждены железные трубы, проложенные от землечерпалки на городскую водопроводную станцию. Трубы были проложены на случай, если бомбой или снарядом повредит станцию, и тогда должен был начать работать "Волхов", машины которого могли вполне обеспечить город подачей воды.
16. У ВОРОВ
К Кренделю Миша шел сосредоточенный, серьезный. Вспоминался разговор с Иваном Васильевичем и с Бураковым. Мальчик обдумывал всевозможные неожиданности, которые могли случиться, но потом решил, что все предусмотреть невозможно. Главное - не теряться.
Затем он начал было придумывать себе новую биографию, по и здесь верно решил, что ничего придумывать не надо Если придется говорить о себе, то лучше приводить факты, которые легко проверить. Отец пропал без вести на фронте, мать убита во время бомбежки, работает и живет он на судне.. Ну, и занимается воровством. Эту-то ложь они проверить не смогут.
По пути к Кренделю Миша решил зайти к Лене, занести ей продукты.
Противогаз заметно оттягивал плечо, - там лежал большой кусок лососины и с килограмм хлеба. Мастерскую Миша нашел легко. Лишь только он поравнялся с ней, как за окнами услышал стрекотанье швейных машинок.
В прихожей, куда он вошел, против висевшей на стене стенгазеты под названием "Боевой листок" стояли две женщины. На другой стороне, около вешалки, на скамейке сидела старуха.
- Тебе чего нужно? - спросила старуха.
- Вызовите, пожалуйста, Лену, - попросил Миша, но шум машинок заглушил его слова.
Женщина, читавшая газету, подошла к мальчику и задала тот же вопрос. Миша повторил:
- Мне Лену...
- Какую Лену? У нас их три. Миша смутился. Он не знал фамилии новой знакомой.
- У которой карточки украли, - нашелся он.
- А-а... Леночку Гаврилову.
Женщина ушла. Миша с волнением ждал. Ему казалось, что он не узнает девочку. Вчера из-за темноты он не мог разглядеть ее лица. Интересно, как она отнесется к его приходу, думал он.
Из глубины прихожей вышла девочка и остановилась. Она была в скромном ситцевом платье, не доходившем до колен. Светлые, слегка вьющиеся волосы были заплетены в две косы и перекинуты на грудь.
- Кто меня звал? - с удивлением спросила она, не узнавая Мишу.
- Это я звал, - сказал Миша прерывающимся от смущения голосом и откашлялся, - Вы меня не узнали, Лена?
Девочка покраснела.
- Миша? Я не думала, что вы придете, - просто сказала она и пальцами начала крутить колечко локона на своей косе.
Миша сосредоточенно смотрел на это движение, словно за этим и пришел.
- Пойдемте в красный уголок, - предложила Лена.
- Нет, я сейчас тороплюсь. Я зашел на одну минуту.
Он вынул продукты, завернутые в газету, и протянул ей.
- Вот. Это вам...
- Нет, нет... - испуганно отступив на шаг, сказала девочка. - Я ни за что не возьму.
- Это мне ничего не стоит, - горячо сказал Миша.
- С какой стати! Нет... нет...
- Ну, тогда я так оставлю...
С этими словами Миша положил сверток на скамейку и не прощаясь вышел.
В квартире Кренделя все уже собрались, кроме Пашки, и встретили Мишу, как старого знакомого
Среди присутствующих была новенькая - Тосина подруга, по имени Нюся. Клички она не имела, хотя Брюнет звал ее Ню. Завитая, накрашенная, вертлявая, худенькая девчонка строила из себя взрослую. С первой фразы Миша возненавидел ее.
- А вы, Миша, интересный...
- Какой есть, - буркнул мальчик, поздоровавшись. На столе стояла наполовину выпитая бутылка водки, а мать Кренделя на кухне жарила лепешки.
- Мы гуляем, Миша, - преувеличенно пьяным голосом сказал атаман. - По случаю случившегося случая... Деньги у тебя есть?
- Если надо будет, найдем.
- Ну, значит, сегодня сыграем.
- Он очень деньги любит. Деньги - его страсть, - сказала Нюся и расхохоталась.
- А кто деньги не любит? - спросил Брюнет. - Поднимите руки, кто деньги не любит. За деньги мы на все пойдем. Так я говорю, Чинарик?
- Так, так... Ты не ломайся, Жора. Выпил на копейку, а захмелел на рубль.
- А ты согласен со мной? - обратился Брюнет к Мише.
- Согласен, - сказал Миша.
- Правильно... Таких я люблю. Погоди, мы еще с тобой дел наделаем...
- Миша, а водку вы пьете? - кокетливо спросила Нюся.
- Нет.
- Неужели? Какой же вы мужчина?
- А кто вам сказал, что я мужчина? Я такой же мужчина, как вы женщина... Полметра еще не доросли.
Раздался смех. Нюся обиделась, но ненадолго. - А за девочками вы ухаживаете?
- А чего за ними ухаживать, если они здоровые...
Нюся повернула этот ответ по-своему.
- А если они заболеют?.. Влюбится какая-нибудь в вас и заболеет? Тогда будете ухаживать?
- Обязательно буду. Вызову "Скорую помощь" и отвезу в сумасшедший дом, сухо ответил Миша.
Снова раздался хохот, но теперь Нюся не обиделась, а когда установилась тишина, сказала:
- Значит, в вас только сумасшедшие могут влюбиться?
- Конечно.
- Значит, я начинаю сходить с ума... Ах! Ах! Я сейчас всем глаза выцарапаю!..
- Брось, Ню... - остановил ее кривлянье атаман. - Хочешь, я тебе лекарства налью стопочку?
- Вместе со всеми,
Принесли лепешки, и компания принялась закусывать.
- Мне не нужно, - отстранил Миша руку Кренделя с тарелкой. - Я только что обедал.
- Где?
- В столовой.
- Как хочешь. Нам больше останется. Пока ели, Миша думал о том, как удобнее предложить Брюнету часы, но это получилось само собой.
- Кто знает, сколько сейчас времени? - спросила Тося, видимо куда-то собиравшаяся.
Миша и Брюнет одновременно вытащили часы.
- На моих без четверти девять, - сказал Брюнет.
- Отстают. Ровно девять.
- У тебя хронометр, что ли? Ну-ка, покажи. Вор взял часы, внимательно осмотрел их со всех сторон, приложил к уху.
- Продай, - предложил он.
- Купи... Полторы тысячи.
- Э-э-э.. нет. Дорого.
- Ну, а сколько дашь?
- Любую половину.
Миша вытащил вторые часы и протянул их атаману.
- Ну, а за эти сколько?
- Огольцы! Смотрите, у него полный карман часов. Ай да Мишка! - воскликнул Крендель.
Ваня Ляпа и Леня Перец с уважением и завистью посмотрели на Мишу.
- У тебя еще есть? - спросил Перец, облизывая пальцы.
- Если не будет, найдем.
- Расскажи, где ты их стянул.
- Мне их принесли, а я только в карман положил. Воры засмеялись этой шутке и прекратили вопросы.
- Ну, а за эти сколько хочешь? - спросил Брюнет после осмотра.
- Столько же.
- Вот мое слово: хочешь полторы за пару?
- Мало. Я на рынке продам дороже. Мне некуда торопиться.
- Жора, зачем вам столько часов? - полюбопытствовала Нюся.
- Ну как? Согласен? - не обращая внимания на вопрос, настойчиво спросил Брюнет.
- Плати по тысяче, - твердо сказал Миша. Брюнет подумал, прищурившись посмотрел на сидевших за столом воров и спрятал часы в карман.
- Я такой... Если вещь понравилась, - значит, моя.
- А деньги?
- Не бойся, получишь.
На этом разговор был кончен. Нюся вытащила из-под стола патефон и поставила пластинку.
- Миша, вы умеете танцевать?
- Я даже не знаю, с чем это едят или пьют...
- Не прикидывайтесь медведем...
- Чего ты, Нюська, навязываешься! - перебила подругу Чинарик.
Достали карты. Пока убирали со стола и рассаживались, Брюнет отсчитал деньги и передал Мише.
- Ты имел дело со мной... Мое слово - закон.
Миша молча взял деньги, спокойно пересчитал их и спрятал в карман.
Игра шла вяло. Чувствовалось, что нет жертвы. И только когда играл Миша, а Брюнет раздавал карты, устанавливалась напряженная тишина.
Сегодня Миша немного выиграл. Играл он, как и все, очереди не пропускал, но без интереса. Миша вспомнил слова Ивана Васильевича о том, что Брюнет играет нечестно, и внимательно следил за его руками.
Действительно, когда вор начинал сдавать карты, он прикрывал колоду рукой и, как показалось Мише, тянул карты не по порядку. Когда очередь дошла до Миши, в игре было свыше ста рублей.
- Ну что, Миша, на все? - спросил Брюнет.
- Если перетасуем карты, а колоду положим на стол, могу и на все, - сказал Миша.
Все сидевшие за столом с испугом посмотрели на смельчака. Атаман побледнел и медленно поднялся.
- Что ты хочешь сказать?
- Я хочу сказать, что карты следует перетасовать...
- Значит, по-твоему, я шулер? - стиснув зубы, спросил Брюнет.
- Ничего такого я не говорил. - спокойно сказал Миша. - Я тебя не знаю, и ты меня не знаешь... Ты сядь и не пугай меня!
Спокойный и независимый тон мальчика обезоруживал. Миша даже не взглянул на Брюнета. Атаман вызывал его на скандал, на спор, во время которого он бы проучил противника, но этого не получилось. С минуту простояв, он строго посмотрел на присмиревших членов шайки.
- Я не пугаю... Значит, я ослышался, - сказал он и сел на место. - На сколько ты идешь?
- На пять рублей.
- Ты же хотел на все.
- С условием, если карты будут перетасованы и положены на стол, настойчиво повторил Миша.
Глаза Брюнета блеснули, но на этот раз он сдержал себя, и на лице у него появилась кривая улыбка.
- Так, может быть, ты вообще не хочешь играть?
- Могу и не играть.
- Мне показалось, что ты любишь играть.
- А чего тут любить? Проиграешь - денег жалко. А выиграешь - не ценишь их... Деньги нужно доставать... так... ну, чтобы...
Миша хотел сказать "трудом", но, понимая, что здесь это слово будет звучать неуместно, замялся;
- С риском, - подсказала Чинарик.
- Да. С риском, - согласился он.
- А ты рисковый? - спросил атаман.
- Не знаю. Я про себя вообще не люблю говорить.
Игра в карты прекратилась. Между Мишей и Брюнетом почувствовалась натянутость. Все понимали, что атаман затаил злобу, и, зная его жестокий и мстительный характер, с любопытством ждали, как он расправится с не признавшим его авторитет новичком.
Крендель был уверен, что открытой драки не будет, - Миша физически сильнее Брюнета, а значит, тот ударит в спину из-за угла. Крендель чувствовал себя перед Мишей должником за спасение от тюрьмы и поэтому решил его предостеречь.
К десяти часам ушла на дежурство Чинарик вместе с подругой. Вечер не клеился. Решили разойтись по домам.
- Оставайся ночевать. Ляжешь на диване, а я на Тоськиной кровати. Дело есть, - сказал Крендель, загораживая Мише проход к двери.
- Мне утром рано вставать надо.
- Матка разбудит.
Миша согласился.
Когда все разошлись, мать Кренделя принесла из кухни подушку, одеяло, бросила все это на диван и отправилась к себе.
- Слушай, Миша... Ты поосторожней с Жорой. Он тебе не простит. Если не сейчас, то потом, когда немцы придут, - отомстит.
- А ты думаешь, немцы придут? - спросил Миша, обрадовавшись, что Крендель сам заговорил на эту тему.
- Придут не придут - не в этом дело... С Жоркой не ссорься. Он злопамятный.
- А мне наплевать на него. Видал и почище...
- Ты его не знаешь... Для него никто не существует - свой, не свой...
- А что он мне сделает?
- Драться он не будет. Даже если они трое тебя подкараулят...
- Пускай попробуют...
- Он не любит в открытую. А где-нибудь за углом уколет. А если ты с ним будешь заодно... У него такие знакомства... Можно заработать. Слушай, я тебе по секрету скажу... Когда он уходил, то в прихожей сказал... Предупреди, говорит, Мишку: если, он против меня пойдет, то ему плохо будет, а если со мной, то не пожалеет... Понял? Значит, ты ему нужен.
- Дальше будет видно. А какая может быть польза от него?
- Деньги... продукты...
- Это я и без него достану.
- Столько не достанешь. А потом все до поры до времени...
Видно было, что Кренделю трудно говорить. Он боялся о чем-то проболтаться и все время запинался.
Больше часа они беседовали, сидя на диване. Говорил, собственно, вор, а Миша слушал. Из его рассказов он понял несложную историю самого Кренделя. Воровать начал с детства, и это приучило его к легкой, разгульной жизни. Учиться и работать Крендель не хотел. Читал мало, ничем не интересовался, кроме кино, куда ходил до войны каждый день.
"Вот паразит, - думал Миша. - Все люди учатся, создают, а эти живут чужим трудом, как пиявки. Все чем-то интересуются, куда-то стремятся, чего-то добиваются, а эти только тем и занимаются, что проживают наворованное..."
Радио в соседней комнате протяжно завыло. - Ого! Воздушная тревога... Ты боишься?
- Боюсь! - сказал Миша.
- Врешь, - не поверил вор. - Чего это они сегодня зарядили? Обстрел за обстрелом, а ночью налет... Они собираются наступление делать...
- Откуда ты знаешь?
- Знаю... Вот увидишь. Скоро немцы придут. Вот уж тогда не зевай! Поживиться можно будет.
- А тебе не жалко Ленинграда?
- Чего его жалеть? По мне, провались он...
Миша побледнел и стиснул зубы, сдерживая вспыхнувшее чувство горячего гнева, желание наброситься на Кренделя, немедленно что-то сделать...
В комнату вошла заспанная мать Кренделя.
- Шура, спуститься в подвал, что ли? Летят.
- Спускайся, если охота.
- Не знаю, что и делать...
Захлопали зенитки.
Мать постояла с минуту в дверях и ушла обратно в кухню. Миша все еще стоял со стиснутыми зубами - от острой ненависти и отвращения к этим людям, к их обстановке, ко все этим вещам...
- Давай лучше спать, - предложил он, стараясь говорить спокойно. - Мне рано на работу надо.
Крендель ушел в кухню. Миша, сильно уставший за день, снял ботинки и не раздеваясь лег. Однако долго не мог заснуть, стараясь преодолеть чувство острой брезгливости к подушке, к дивану, на котором лежал. "Завтра сразу же надо сходить в баню", - решил он и успокоился наконец, начиная дремать...
Перед глазами мелькнули светлые локоны, затем детские, но по-взрослому серьезные глаза и наконец все лицо Лены.
"Как она испугалась, когда я достал продукты!" - подумал Миша и улыбнулся. Но сразу тревожная мысль насторожила: "Не подумала бы, что я украл. Надо будет рассказать в следующий раз... А что делать с остальной рыбой? Сегодня Сысоев разделал ее и присолил. Лососки осталось еще много - больше половины. Может быть, часть снести Лене, а остальное в детский сад? Пускай малыши едят. Сам сыт и могу заработать, если нужно",
С таким решением он и заснул.
Сильные удары во входную дверь разбудили Мишу. Он не знал, сколько времени спал, но, видимо, до утра было еще далеко. Веки слипались, а в голове стоял звон от прерванного сна. Снова раздался настойчивый сильный стук. В прихожей послышалось шарканье ног и голос матери Кренделя:
- Кто там?
- Откройте, гражданка Кукушкина, это управхоз. Загремело железо запора, звякнула цепочка, и в прихожую вошел управхоз с какими-то людьми.
- Обход. В квартире посторонние есть?
- Никого нет посторонних. Племянник ночует, мальчик, - заискивающе сказала Кукушкина. - В той комнате сын спит.
Кто-то из пришедших прошел в соседнюю комнату, затем на кухню. Мише стало не по себе. Он здесь не прописан, и, если его будут спрашивать, кто и откуда он, придется врать. Пока не поздно, надо придумать.
Минуты через три открылась дверь и загорелся электрический свет. Миша сейчас же узнал Буракова и понял, что обход устроен из-за него. "Ведь я не предупредил, что останусь ночевать здесь", - подумал он. Бураков наклонился к Мише, увидел открытые глаза и выпрямился. Внимательно осмотрев комнату, заваленную всевозможными вещами, потушил свет и вышел.
Снова раздался звон железного запора, злобное ворчанье Кукушкиной, шарканье ног, и все стихло.
17. ПЕРВЫЙ ШАГ
- Василий, проснись! Тебе говорят!
Мальчик открыл глаза. Около него стояла мать и тормошила за плечо. Горела коптилка, а в чайнике, стоявшем на "буржуйке", булькал кипяток,
- Ты чего, мама?
- Вставай, живо! Сейчас пойдем.
- Куда?
- А там увидишь.
Тон матери ничего хорошего не предвещал. Не дожидаясь ответа, Вася вылез из-под одеяла, поверх которого лежал еще тяжелый отцовский полушубок, и начал одеваться. Мать отошла к накаленной докрасна времянке, заварила кофе, достала конфеты, нарезала хлеба.
- Ты чего натворил? Сознавайся, - строго сказала она.
- Я - ничего, - с недоумением сказал Вася.
- Где вы со Степкой по целым дням шляетесь? Вместо того чтобы делом заняться, вы что делаете?
- А что?
- Я тебя спрашиваю. Вчера в партийный комитет вызвали, про тебя спрашивали. В милицию, что ли, попал? Протокол составили?
- Чего ты выдумываешь? Ничего я не знаю.
- А откуда про тебя в комитете знают? Чем прославился? Степкину мать тоже в комитет вызвали. Чем, говорят, ваш сын занимается?.. Пора бы, говорят, к делу пристроить. Вон какой детина вырос. Скоро в армию пойдешь, а ума не нажил... Зря расспрашивать не будут...
- Мама, честное слово, я ничего не знаю.
Мать сердито сняла чайник, налила в кружки кофе.
- Садись, ешь. На завод пойдем.
- Зачем на завод?
- Работать будешь. Обещали тебе хорошее место дать. Не такое сейчас время, чтобы собак по улице гонять. Все работают от мала до велика.
- А Степка что? - спросил Вася.
- И Степка твой пойдет на работу... Думала сначала, не воровать ли вы начали, Я бы тогда не знаю что... голову бы тебе оторвала. Да нет, слава богу, не дошел. Степану тоже обещали хорошее место, - уже мягче сказала мать.
- Мама, а как же школа?
- Какая нынче школа? Немцы под городом в двух километрах сидят... Сначала их выгнать надо, а уж потом про школу думать,
Она положила на тарелку разогретой тушенки из овощей и села к столу.
- Иди, ешь!
- Дай хоть умыться, - хмуро сказал Вася.
- У тебя хороший товарищ есть. Бери с него пример. Сиротой остался и не потерялся. Сестру пристроил и сам у дела. А ты за родителевой спиной баклуши бьешь. Случись со мной что-нибудь...
- Чего говорить раньше времени, - перебил он мать. - Я же не спорю. На завод так на завод.
Но она не прекратила разговора и продолжала говорить о положении города, окруженного со всех сторон врагами, о приближающейся зиме, Вася слушал и про себя соглашался с матерью, но было обидно, что отрывают от интересных и более важных, как ему казалось, дел. А впрочем, если он понадобится, Иван Васильевич всегда может освободить, как и Мишку, подумал мальчик и успокоился.