Страница:
Мавлютова Галия Сергеевна
Цветок душевного стриптиза
Часть I
Костер ведьмы
Глава 1
Марк Горов. Марк. Горов. Гора. Горе. Мор. Марево. Слишком много «р». Р-р-р. Все рычит, изворачивается, переплетается, будто внутри этого имени, глубоко внизу, под спудом, скрыто нечто горбатое и зловещее и оно стремится вылезти наверх, преодолевая трудности. Наверное, это «нечто» к тому же очень большое и громоздкое, этакое жирное существо, обожающее пожирать молоденьких девушек, их подают Горову на большом блюде. Обнаженными. На завтрак. Бр-р-р. Жуткая картинка. Я никогда не видела этого страшного человека, зато наслышана о нем, по городу ходят разные слухи, в них нет ни одного доброго слова, зато сконцентрировано слишком много ненависти. Все неприличные эпитеты, какие существуют на свете, по обыкновению добавляются к этому имени. С неприкрытым удовольствием и вслух. Всем хочется унизить Марка Горова, хотя бы заочно. Я уже не могу слышать ругательства, скверные слова, анекдоты и оскорбления, пронзающие острыми жалами незнакомого мне человека. Надоело, опротивело, в ушах навязло злополучное имя, кажется, что оно навеки застряло в моем сознании. Маркгоровмаркгоровмаркгоровмаркгоров. Все вокруг пропиталось Марком Горовым, даже воздух стал плотным и сумеречным.
Так вот. Все по порядку. Этот злобный пожиратель хрупких девичьих тел по имени Марк Горов является владельцем нашей компании. «Максихаус». Строительные товары для дома и дачи. Прошу любить и покупать. Мы изготавливаем и продаем высококачественную продукцию. Всем коллективом. Инвесторы западные, рынок российский. Еще недавно мы все процветали. И сотрудники, и «Максихаус», и западные инвесторы. И даже Марк Горов. Мы были на плаву. И вдруг что-то изменилось. Непонятно – где. То ли в воздухе, то ли в политике, то ли в реальной действительности. К слову сказать, я ничегошеньки не понимаю в этой самой реальной действительности. Запуталась в ней, как в лесу. Заблудилась. Какие-то налоги, конкуренция, маркетинг, мониторинг. Скучно. Пресно. Не греет. Разумеется, я все понимаю и при этом ничего не понимаю одновременно. И вникать во все это мне не хочется. А все потому, что я хочу замуж. Давно хочу. Вот хочу замуж, и все тут. Хоть на куски меня режьте. В конце концов, вполне нормальное желание для благовоспитанной девушки. Я же не хочу стать наркоманкой или богемной тусовщицей. Не хочу. Не приведи господи, пронеси такую беду стороной. Я хочу выйти замуж. Это такая малость в нашей быстротекущей жизни. Именно поэтому меня не интересует политика и мониторинг, реальность и маркетинг. А зловещий Марк Горов пробуждает во мне лишь негативные эмоции. И этот ужасный человек решил вдруг продать наш общий «Максихаус». Не весь «Хаус», конечно, а отдельную его часть. Горов искренне считает, что наш общий «Хаус» – его собственность и он имеет право распоряжаться им, сообразуясь с личными пристрастиями и настроениями. Ан нет. Вовсе нет. Мы все считаем «Макси» своим очагом. У нас здесь пенаты. Тепло. Светло. Сытно. Пахнет пирогами. Вкусно. На первом этаже бизнес-центра уютно расположилось корпоративное кафе. За небольшие деньги можно отлично пообедать, без изжоги и диареи. И зарплату в «Максихаусе» дают вовремя. Никогда не задерживают. Хорошо. Стабильно. Привычно. Теплое, питательное, вполне комфортабельное болото. Сотрудники привыкли к «Хаусу». Любят его гораздо больше, чем дом родной. А теперь все мы остались за бортом жизни. Этот мерзкий Горов распорядился уволить всех сотрудников, не имеющих отношения к строительным материалам. Как для дома, так и для дачи.
Черт. Черт. Черт.
Именно я и не имею отношения к этим самым материалам. Ничего в них не смыслю. Просто ни хрена. Какое ужасное ругательство. Я ведь никогда не ругалась. Вообще. Ни разу. Потому что два года назад окончила филологический факультет. А в «Хаусе» работаю переводчицей. Шаляй-валяй. Так все считают в фирме. К моей профессии принято относиться свысока. Все, дескать, потом исходят, спины гнут на стройках капитализма, хребты, шею сворачивают, а разные дамочки-переводчицы изнывают от скуки. «Не бей стоячего». Так окрестили в «Макси» мою деятельность. А все из-за того, что западные инвесторы редко наезжают в фирму. Изредка кто-то накатывает, неожиданно, внезапно, будто молния сверкнула морозной ночью, меня в срочном порядке выдергивают, будто репку, из офиса и вызывают в приемную. Надо спешить, перескакивать через ступеньки, чтобы прибыть на место дислокации вовремя. Далее следуют долгие часы сидения. Томительные минуты ожидания. Обычно на экстренных переговорах находится кто-то шибко грамотный и образованный, и мои знания и помощь остаются невостребованными. И вышколенные секретари чересчур вежливо, в изысканной и галантной форме выпроваживают меня за порог приемной. Дескать, идите-ка, барышня хорошая, отсюда подобру-поздорову. Куда подальше. А лучше в свой офис. И ждите вызова. Именно по этой причине я так и не встретилась с Марком Горовым и не имела возможности полюбезничать с нашими симпатичными инвесторами. Женихи из золотой серии прошли стороной. Косяком. Как рыба в нерест. Девчонки намедни рассказывали, что один из иностранных акционеров – вполне завидная партия для холостой русской барышни. Молод, свободен, умен, хорош собой, к тому же в совершенстве владеет русским языком. Отличный кандидат в мужья, и зачем он наш родной язык выучил – делать ему больше нечего. Однажды на меня налетел настоящий смерч, и не где-нибудь, а в приемной «Макси». Когда я робко приоткрыла дверь, на меня налетело целое полчище мужчин, сбило с ног. От страху я чуть не умерла. Какой-то мужчина из толпы бережно поднял меня, подержал в воздухе и прислонил к стене, а затем пересадил в кресло. Я совсем не помню его лица, лишь запомнила его руки. Такие добрые, заботливые руки, мужские, надежные, мне бы такие. Я бы вышла за них замуж. Но, видимо, не судьба.
Моими профессиональными обязанностями в «Макси» до сих ужасных пор были переводы. С ума можно сойти. Документы, рекламации, доклады. Скука смертная. Спина уже сгорбилась от переводов. А теперь я вообще осталась без работы. Новым владельцам старые переводчицы не нужны. Но я ведь вовсе не старая. Очень даже молоденькая, юная, свежая, но, вероятно, у новых хозяев собственные толмачи имеются. Их много. На любой вкус. Только кликни, сразу на зов примчатся. Шумной стаей.
Все началось неожиданно. Беда свалилась, как снег на голову летом, в жару. В самое пекло. Первой уволили Наташку Вавилову. Это наша гордость. Всеобщая любимица. Звезда. Настоящая, не искусственная, и не фабричная какая-то, у Наташки и впрямь на голове сияет корона. Платиновая заколка. Звезда накопила денег и купила украшение в модном бутике – по случаю, на распродаже. Затем долго училась стильно закалывать волосы. Вид у Наташки величавый и гордый, королевский, одним словом. И непревзойденная звезда Вавилова оказалась первой в списках на вылет. Даже стильная заколка не помогла. Я долго утешала Наташку, баюкая на руках тренированное звездное тело с растерзанной душой.
– Наташ, почему они так с тобой поступили? – спросила я, тоскуя от собственной беспомощности.
В моей груди шевелилась слабая надежда, что меня-то как раз и не уволят. Это других выкидывают на улицу без выходного пособия. А лично меня никакая трагедия не коснется. А чуть позже я замуж выйду. Уже не до беды будет.
Так все думают. До поры до времени. Ведь горе с другими случилось, с чужими, незнакомыми людьми. Лишь бы не со мной. И я ничем не хуже социума. В голове такие же мысли, как у всех. А Вавилова вновь содрогнулась от рыданий на моих слабых руках. Потряслась, потряслась и вдруг выдала на-гора информацию. Она такое сказала, лучше бы уж занималась привычным делом, продолжала бы рыдать и трястись. Вволю, хоть до умопомрачения, главное, молча. У меня зубы застучали от ужаса, едва Наташка заговорила.
– Это Черников всех увольняет. Сволочь. Его проделки. Денис уволил нашу секретаршу раньше меня. Помнишь, в приемной работала, Юлей зовут. Она чуть с ума не сошла. Приходит на работу, а на ее месте уже другая сидит, девица какая-то незнакомая. И даже не разговаривает. Юля сразу к Черникову. А он от нее спрятался. Так и не вышел к ней. Ну, вызвали Юлю в кадры, и там ей всучили конверт с зарплатой за последние две недели, а пропуск отобрали. Потом оказалось, что Черников обучал новую девушку, даже на курсы устроил, а Юле ничего не сказал. И не предупредил об увольнении. Вот такие дела в «Хаусе» творятся.
– Вот скотина этот Черников, – сказала я.
И неожиданно для себя заплакала. А вдруг со мной так же поступят. Уволят без предупреждения. Ведь я не являюсь носителем ценного вклада в денежные потоки «Хауса». Моя работа убыточна по сути. Все иностранные капиталисты давно выучили русский язык. Вызубрили его назубок. И они не хотят видеть лишнего человека на переговорах. Нет человека – нет проблемы. И никакого вам промышленного шпионажа.
– Ладно, я пойду, Настя, извини меня, что-то я расслабилась, – сказала Вавилова и выпрямилась, краем мизинца поправила драгоценную булавку и сразу превратилась в королеву. В зареванную и чумазую, но – королеву.
– А куда ты? – сказала я и тут же прикусила язык.
Какое мне дело, зачем спросила, эгоистка проклятая, ведь все равно ничем не смогу помочь Наташке. У Вавиловой высокая квалификация, ей трудно будет устроиться куда-либо. В городе все знают, что Наташка Вавилова почти четыре года отработала в «Максихаусе». Теперь придется нашей звезде побегать, пошустрить, что-то объясняя потенциальным работодателям. А что – непонятно. Вероятно, нечто нечленораздельное и невразумительное. Это раньше просто было – разослала по фирмам резюме и сидишь себе ровно, в потолок плюешь, а тебе тут же позвонят и предложат работу на приличных условиях. Сейчас многое изменилось. Везде. Повсюду. В воздухе. В политике. В реальности. В этом я ничего не понимаю. Не девичьего ума дело. Я вздохнула. А Вавилова сделала слабую попытку улыбнуться.
– Ничего, Настя, не волнуйся за меня, что-нибудь придумаю, все устроится, – сказала звезда и, вяло взмахнув рукой на прощание, неуклюже поковыляла к выходу.
Я тупо смотрела ей в спину. Вавилова долго переговаривалась с охранником. О чем они могут так долго разговаривать, а-а, все понятно, замороженный соглядатай без пропуска вертушку не включает. А Наташкин пропуск уже в отделе кадров валяется. Магнитный такой, подлежит уничтожению. Я бросилась на помощь, надо же выручить звезду из неприятной ситуации. Но, увы, моя выручка не понадобилась. Наташка благополучно вырулила из бизнес-центра. Пока Вавилова беседовала с охранником, она приобрела былой уверенный вид. Бывшая звезда выплыла из здания королевской поступью. Жестокосердные кадровики лишь на время вывели Наташку из душевного равновесия. А я побрела в офис. Мое рабочее место находится на втором этаже. Весь день дышу кондиционированным воздухом в компании юных модераторов. Модераторы – это юноши и девушки из отдела рекламы. Они вечно суетятся, волнуются, бегают, как заведенные, снуют, будто челноки в швейной машине. Подбрасывают конкурентам взрывпакеты, гадят на рекламных плакатах, хулят строительные товары других компаний, дескать, в «Хаусе» все самое лучшее. Покупайте только наши товары. А то в морду получите ненароком. С рекламщиками весело. Кофе, шоколад, пепси. Нездоровая пища, но я обильно употребляю разные вредные напитки, с аппетитом трескаю шоколадные батончики, изготовленные в виде мастерков и молотков, то есть активно поедаю добро, оставшееся от увеселительных рекламных мероприятий. Модераторы тоже загрустили. Им не до веселья. После увольнения их совершенно точно не примут на работу в конкурирующую фирму. Вежливо напомнят о взрывпакетах, о неприличных надписях на щитах, в общем, модераторам есть о чем задуматься. Они же ничего делать не умеют, только глумиться и пакостить за спиной у конкурентов. Я открыла словарь, попыталась выучить два новых слова. Каждый день заряжаю мозги. Загружаю в них по два слова. Весь день повторяю. Пытаюсь пополнить словарный запас. Но мои мозги временно заклинило. В них внедрялись только плохие слова. Ругательные. Как я ни старалась выудить из головы хотя бы одно доброе словечко, ничего не получалось. Мозги отказывались трудиться полноценно. Они искали выхлопа. Сквернословили даже на страницах словаря. Это ужасно. Я закрыла словарь. Посмотрела на часы. Пять. Можно собираться. Открыла сумочку. Покопалась, выискивая на дне разные тюбики. Помада есть. Красить губы не буду. У меня траур. Тушь есть. Ресницы оставлю в покое. Траур же. Понимать надо.
– Посмотрите в окно, вон грузчики пошли, их тоже кинули, – пронзительно заорал один из модераторов.
Самый веселый парень из всей компании, самый задорный, я считала его глупым и взбалмошным. А он узрел в окне вселенскую несправедливость. Я выглянула. Ужаснулась. Сжалась. Грузчики толпой уходили из «Макси». Что-то грустное и печальное исходило от их сгорбленных спин. Пейзаж за окном – как на картинах передвижников в Русском музее. Ничего страшного. Молодые ребята. Найдут работу. Грузить – не переводить. И я отошла от окна. Подальше от негатива. Нельзя подпитывать организм чужими отрицательными эмоциями. И внутренне скорчилась от нехорошего ощущения. Несладко живется на свете эгоисткам. Не видеть, не слышать, не чувствовать, лишь бы не расстраиваться. Но моим терзаниям не суждено было обрести новый виток развития. Раздалась телефонная трель. Пронзительная. Жуткая. Мистическая. Это местный коммутатор. Пришлось снять трубку. Лучше бы я этого не делала.
– Розанова, зайдите в восьмую комнату, – сказал женский голос, грудной, низкий.
И трубка загадочно утихла. Ни гудка, ни голоса. Я поняла, что настала моя очередь. Сейчас мне вручат пресловутый конверт. Тощий на ощупь. С зарплатой за две недели. Без выходного пособия. В нашем «Хаусе» нет профсоюза. Даже пожаловаться некому. Я поплелась в отдел кадров. Постучалась. Никто не ответил. Я заглянула в кабинет. За столом – молодой парень, грузный, большой, как слон, но злой. А слоны разве бывают добрые? И куда подевался женский голос? Спрятался, видимо. От греха подальше.
– Анастасия Николаевна, проходите, – сказал «слон». – Распишитесь, вот здесь и здесь.
– А здесь за что? – сказала я зачем-то.
– Трудовую книжку получили? – вопросом ответил кадровик. – Вот и распишитесь.
И зачем они забирали мою трудовую книжку, лежала бы она спокойненько дома, меньше бы бумаг пришлось заполнять при увольнении. Мысль колыхнулась и погасла, как восковая свечка. Догорела. Даже раздражения не было. Смешно. Меня увольняют, а я не плачу. Не переживаю. А ведь все плачут. Когда увольняют из большой компании – это плохо. И не просто плохо, это ужасно. На другую работу устроиться трудно. Почти невозможно. В трудовой книжке стоит тайный знак. Он мигает, как проблесковый маячок. Смотрите. Не пропустите. Этот человек не сам уволился. Его уволили. По сокращению. Не берите его на работу. И все. Будто границу закрыли на замок. Сиди теперь дома и жди своего часа. А во всем виноват Марк Горов. Человек-скала. Ведь согласно его распоряжению всех увольняют из компании. Всех без разбору. И меня в том числе. Я вспомнила Наташкины стенания и сдержала комок в горле. С трудом. Комок рвался на волю. Прямо на стол грузного кадровика. Я получила трудовую книжку и диетический конверт, но пересчитывать деньги не стала. Гордость не позволила. Положила на стол пропуск. И молча вышла. Слезы кипели, угрожая хлынуть бурной рекой изо всех щелей. Ничего. Ничего страшного не случилось. Когда-нибудь уволят и этого пухлого кадровика. У него тоже работа – не бей лежачего.
Так вот. Все по порядку. Этот злобный пожиратель хрупких девичьих тел по имени Марк Горов является владельцем нашей компании. «Максихаус». Строительные товары для дома и дачи. Прошу любить и покупать. Мы изготавливаем и продаем высококачественную продукцию. Всем коллективом. Инвесторы западные, рынок российский. Еще недавно мы все процветали. И сотрудники, и «Максихаус», и западные инвесторы. И даже Марк Горов. Мы были на плаву. И вдруг что-то изменилось. Непонятно – где. То ли в воздухе, то ли в политике, то ли в реальной действительности. К слову сказать, я ничегошеньки не понимаю в этой самой реальной действительности. Запуталась в ней, как в лесу. Заблудилась. Какие-то налоги, конкуренция, маркетинг, мониторинг. Скучно. Пресно. Не греет. Разумеется, я все понимаю и при этом ничего не понимаю одновременно. И вникать во все это мне не хочется. А все потому, что я хочу замуж. Давно хочу. Вот хочу замуж, и все тут. Хоть на куски меня режьте. В конце концов, вполне нормальное желание для благовоспитанной девушки. Я же не хочу стать наркоманкой или богемной тусовщицей. Не хочу. Не приведи господи, пронеси такую беду стороной. Я хочу выйти замуж. Это такая малость в нашей быстротекущей жизни. Именно поэтому меня не интересует политика и мониторинг, реальность и маркетинг. А зловещий Марк Горов пробуждает во мне лишь негативные эмоции. И этот ужасный человек решил вдруг продать наш общий «Максихаус». Не весь «Хаус», конечно, а отдельную его часть. Горов искренне считает, что наш общий «Хаус» – его собственность и он имеет право распоряжаться им, сообразуясь с личными пристрастиями и настроениями. Ан нет. Вовсе нет. Мы все считаем «Макси» своим очагом. У нас здесь пенаты. Тепло. Светло. Сытно. Пахнет пирогами. Вкусно. На первом этаже бизнес-центра уютно расположилось корпоративное кафе. За небольшие деньги можно отлично пообедать, без изжоги и диареи. И зарплату в «Максихаусе» дают вовремя. Никогда не задерживают. Хорошо. Стабильно. Привычно. Теплое, питательное, вполне комфортабельное болото. Сотрудники привыкли к «Хаусу». Любят его гораздо больше, чем дом родной. А теперь все мы остались за бортом жизни. Этот мерзкий Горов распорядился уволить всех сотрудников, не имеющих отношения к строительным материалам. Как для дома, так и для дачи.
Черт. Черт. Черт.
Именно я и не имею отношения к этим самым материалам. Ничего в них не смыслю. Просто ни хрена. Какое ужасное ругательство. Я ведь никогда не ругалась. Вообще. Ни разу. Потому что два года назад окончила филологический факультет. А в «Хаусе» работаю переводчицей. Шаляй-валяй. Так все считают в фирме. К моей профессии принято относиться свысока. Все, дескать, потом исходят, спины гнут на стройках капитализма, хребты, шею сворачивают, а разные дамочки-переводчицы изнывают от скуки. «Не бей стоячего». Так окрестили в «Макси» мою деятельность. А все из-за того, что западные инвесторы редко наезжают в фирму. Изредка кто-то накатывает, неожиданно, внезапно, будто молния сверкнула морозной ночью, меня в срочном порядке выдергивают, будто репку, из офиса и вызывают в приемную. Надо спешить, перескакивать через ступеньки, чтобы прибыть на место дислокации вовремя. Далее следуют долгие часы сидения. Томительные минуты ожидания. Обычно на экстренных переговорах находится кто-то шибко грамотный и образованный, и мои знания и помощь остаются невостребованными. И вышколенные секретари чересчур вежливо, в изысканной и галантной форме выпроваживают меня за порог приемной. Дескать, идите-ка, барышня хорошая, отсюда подобру-поздорову. Куда подальше. А лучше в свой офис. И ждите вызова. Именно по этой причине я так и не встретилась с Марком Горовым и не имела возможности полюбезничать с нашими симпатичными инвесторами. Женихи из золотой серии прошли стороной. Косяком. Как рыба в нерест. Девчонки намедни рассказывали, что один из иностранных акционеров – вполне завидная партия для холостой русской барышни. Молод, свободен, умен, хорош собой, к тому же в совершенстве владеет русским языком. Отличный кандидат в мужья, и зачем он наш родной язык выучил – делать ему больше нечего. Однажды на меня налетел настоящий смерч, и не где-нибудь, а в приемной «Макси». Когда я робко приоткрыла дверь, на меня налетело целое полчище мужчин, сбило с ног. От страху я чуть не умерла. Какой-то мужчина из толпы бережно поднял меня, подержал в воздухе и прислонил к стене, а затем пересадил в кресло. Я совсем не помню его лица, лишь запомнила его руки. Такие добрые, заботливые руки, мужские, надежные, мне бы такие. Я бы вышла за них замуж. Но, видимо, не судьба.
Моими профессиональными обязанностями в «Макси» до сих ужасных пор были переводы. С ума можно сойти. Документы, рекламации, доклады. Скука смертная. Спина уже сгорбилась от переводов. А теперь я вообще осталась без работы. Новым владельцам старые переводчицы не нужны. Но я ведь вовсе не старая. Очень даже молоденькая, юная, свежая, но, вероятно, у новых хозяев собственные толмачи имеются. Их много. На любой вкус. Только кликни, сразу на зов примчатся. Шумной стаей.
Все началось неожиданно. Беда свалилась, как снег на голову летом, в жару. В самое пекло. Первой уволили Наташку Вавилову. Это наша гордость. Всеобщая любимица. Звезда. Настоящая, не искусственная, и не фабричная какая-то, у Наташки и впрямь на голове сияет корона. Платиновая заколка. Звезда накопила денег и купила украшение в модном бутике – по случаю, на распродаже. Затем долго училась стильно закалывать волосы. Вид у Наташки величавый и гордый, королевский, одним словом. И непревзойденная звезда Вавилова оказалась первой в списках на вылет. Даже стильная заколка не помогла. Я долго утешала Наташку, баюкая на руках тренированное звездное тело с растерзанной душой.
– Наташ, почему они так с тобой поступили? – спросила я, тоскуя от собственной беспомощности.
В моей груди шевелилась слабая надежда, что меня-то как раз и не уволят. Это других выкидывают на улицу без выходного пособия. А лично меня никакая трагедия не коснется. А чуть позже я замуж выйду. Уже не до беды будет.
Так все думают. До поры до времени. Ведь горе с другими случилось, с чужими, незнакомыми людьми. Лишь бы не со мной. И я ничем не хуже социума. В голове такие же мысли, как у всех. А Вавилова вновь содрогнулась от рыданий на моих слабых руках. Потряслась, потряслась и вдруг выдала на-гора информацию. Она такое сказала, лучше бы уж занималась привычным делом, продолжала бы рыдать и трястись. Вволю, хоть до умопомрачения, главное, молча. У меня зубы застучали от ужаса, едва Наташка заговорила.
– Это Черников всех увольняет. Сволочь. Его проделки. Денис уволил нашу секретаршу раньше меня. Помнишь, в приемной работала, Юлей зовут. Она чуть с ума не сошла. Приходит на работу, а на ее месте уже другая сидит, девица какая-то незнакомая. И даже не разговаривает. Юля сразу к Черникову. А он от нее спрятался. Так и не вышел к ней. Ну, вызвали Юлю в кадры, и там ей всучили конверт с зарплатой за последние две недели, а пропуск отобрали. Потом оказалось, что Черников обучал новую девушку, даже на курсы устроил, а Юле ничего не сказал. И не предупредил об увольнении. Вот такие дела в «Хаусе» творятся.
– Вот скотина этот Черников, – сказала я.
И неожиданно для себя заплакала. А вдруг со мной так же поступят. Уволят без предупреждения. Ведь я не являюсь носителем ценного вклада в денежные потоки «Хауса». Моя работа убыточна по сути. Все иностранные капиталисты давно выучили русский язык. Вызубрили его назубок. И они не хотят видеть лишнего человека на переговорах. Нет человека – нет проблемы. И никакого вам промышленного шпионажа.
– Ладно, я пойду, Настя, извини меня, что-то я расслабилась, – сказала Вавилова и выпрямилась, краем мизинца поправила драгоценную булавку и сразу превратилась в королеву. В зареванную и чумазую, но – королеву.
– А куда ты? – сказала я и тут же прикусила язык.
Какое мне дело, зачем спросила, эгоистка проклятая, ведь все равно ничем не смогу помочь Наташке. У Вавиловой высокая квалификация, ей трудно будет устроиться куда-либо. В городе все знают, что Наташка Вавилова почти четыре года отработала в «Максихаусе». Теперь придется нашей звезде побегать, пошустрить, что-то объясняя потенциальным работодателям. А что – непонятно. Вероятно, нечто нечленораздельное и невразумительное. Это раньше просто было – разослала по фирмам резюме и сидишь себе ровно, в потолок плюешь, а тебе тут же позвонят и предложат работу на приличных условиях. Сейчас многое изменилось. Везде. Повсюду. В воздухе. В политике. В реальности. В этом я ничего не понимаю. Не девичьего ума дело. Я вздохнула. А Вавилова сделала слабую попытку улыбнуться.
– Ничего, Настя, не волнуйся за меня, что-нибудь придумаю, все устроится, – сказала звезда и, вяло взмахнув рукой на прощание, неуклюже поковыляла к выходу.
Я тупо смотрела ей в спину. Вавилова долго переговаривалась с охранником. О чем они могут так долго разговаривать, а-а, все понятно, замороженный соглядатай без пропуска вертушку не включает. А Наташкин пропуск уже в отделе кадров валяется. Магнитный такой, подлежит уничтожению. Я бросилась на помощь, надо же выручить звезду из неприятной ситуации. Но, увы, моя выручка не понадобилась. Наташка благополучно вырулила из бизнес-центра. Пока Вавилова беседовала с охранником, она приобрела былой уверенный вид. Бывшая звезда выплыла из здания королевской поступью. Жестокосердные кадровики лишь на время вывели Наташку из душевного равновесия. А я побрела в офис. Мое рабочее место находится на втором этаже. Весь день дышу кондиционированным воздухом в компании юных модераторов. Модераторы – это юноши и девушки из отдела рекламы. Они вечно суетятся, волнуются, бегают, как заведенные, снуют, будто челноки в швейной машине. Подбрасывают конкурентам взрывпакеты, гадят на рекламных плакатах, хулят строительные товары других компаний, дескать, в «Хаусе» все самое лучшее. Покупайте только наши товары. А то в морду получите ненароком. С рекламщиками весело. Кофе, шоколад, пепси. Нездоровая пища, но я обильно употребляю разные вредные напитки, с аппетитом трескаю шоколадные батончики, изготовленные в виде мастерков и молотков, то есть активно поедаю добро, оставшееся от увеселительных рекламных мероприятий. Модераторы тоже загрустили. Им не до веселья. После увольнения их совершенно точно не примут на работу в конкурирующую фирму. Вежливо напомнят о взрывпакетах, о неприличных надписях на щитах, в общем, модераторам есть о чем задуматься. Они же ничего делать не умеют, только глумиться и пакостить за спиной у конкурентов. Я открыла словарь, попыталась выучить два новых слова. Каждый день заряжаю мозги. Загружаю в них по два слова. Весь день повторяю. Пытаюсь пополнить словарный запас. Но мои мозги временно заклинило. В них внедрялись только плохие слова. Ругательные. Как я ни старалась выудить из головы хотя бы одно доброе словечко, ничего не получалось. Мозги отказывались трудиться полноценно. Они искали выхлопа. Сквернословили даже на страницах словаря. Это ужасно. Я закрыла словарь. Посмотрела на часы. Пять. Можно собираться. Открыла сумочку. Покопалась, выискивая на дне разные тюбики. Помада есть. Красить губы не буду. У меня траур. Тушь есть. Ресницы оставлю в покое. Траур же. Понимать надо.
– Посмотрите в окно, вон грузчики пошли, их тоже кинули, – пронзительно заорал один из модераторов.
Самый веселый парень из всей компании, самый задорный, я считала его глупым и взбалмошным. А он узрел в окне вселенскую несправедливость. Я выглянула. Ужаснулась. Сжалась. Грузчики толпой уходили из «Макси». Что-то грустное и печальное исходило от их сгорбленных спин. Пейзаж за окном – как на картинах передвижников в Русском музее. Ничего страшного. Молодые ребята. Найдут работу. Грузить – не переводить. И я отошла от окна. Подальше от негатива. Нельзя подпитывать организм чужими отрицательными эмоциями. И внутренне скорчилась от нехорошего ощущения. Несладко живется на свете эгоисткам. Не видеть, не слышать, не чувствовать, лишь бы не расстраиваться. Но моим терзаниям не суждено было обрести новый виток развития. Раздалась телефонная трель. Пронзительная. Жуткая. Мистическая. Это местный коммутатор. Пришлось снять трубку. Лучше бы я этого не делала.
– Розанова, зайдите в восьмую комнату, – сказал женский голос, грудной, низкий.
И трубка загадочно утихла. Ни гудка, ни голоса. Я поняла, что настала моя очередь. Сейчас мне вручат пресловутый конверт. Тощий на ощупь. С зарплатой за две недели. Без выходного пособия. В нашем «Хаусе» нет профсоюза. Даже пожаловаться некому. Я поплелась в отдел кадров. Постучалась. Никто не ответил. Я заглянула в кабинет. За столом – молодой парень, грузный, большой, как слон, но злой. А слоны разве бывают добрые? И куда подевался женский голос? Спрятался, видимо. От греха подальше.
– Анастасия Николаевна, проходите, – сказал «слон». – Распишитесь, вот здесь и здесь.
– А здесь за что? – сказала я зачем-то.
– Трудовую книжку получили? – вопросом ответил кадровик. – Вот и распишитесь.
И зачем они забирали мою трудовую книжку, лежала бы она спокойненько дома, меньше бы бумаг пришлось заполнять при увольнении. Мысль колыхнулась и погасла, как восковая свечка. Догорела. Даже раздражения не было. Смешно. Меня увольняют, а я не плачу. Не переживаю. А ведь все плачут. Когда увольняют из большой компании – это плохо. И не просто плохо, это ужасно. На другую работу устроиться трудно. Почти невозможно. В трудовой книжке стоит тайный знак. Он мигает, как проблесковый маячок. Смотрите. Не пропустите. Этот человек не сам уволился. Его уволили. По сокращению. Не берите его на работу. И все. Будто границу закрыли на замок. Сиди теперь дома и жди своего часа. А во всем виноват Марк Горов. Человек-скала. Ведь согласно его распоряжению всех увольняют из компании. Всех без разбору. И меня в том числе. Я вспомнила Наташкины стенания и сдержала комок в горле. С трудом. Комок рвался на волю. Прямо на стол грузного кадровика. Я получила трудовую книжку и диетический конверт, но пересчитывать деньги не стала. Гордость не позволила. Положила на стол пропуск. И молча вышла. Слезы кипели, угрожая хлынуть бурной рекой изо всех щелей. Ничего. Ничего страшного не случилось. Когда-нибудь уволят и этого пухлого кадровика. У него тоже работа – не бей лежачего.
Глава 2
Я выключила компьютер. Мое резюме ушло в столицу, разъехалось, разлетелось по городам и весям. В Питере и без меня много переводчиков всяких-разных. Их очень много развелось. Как перхоти. Чтобы прилично содержать дом, дачу, нормально питаться и хотя бы изредка отдыхать, мне срочно требовалась высокооплачиваемая работа. Таких мест в Северной столице не было. У нас не разбежишься. Маленький город. Почти городок. В Питере нужно кого-то подсиживать, ждать, ходить, договариваться, в общем, терпеть издержки безработного существования. В столице проще. Там много работы. Много денег. Поеду жить в столицу. Но на мое резюме никто пока не откликнулся, видимо, и в Москве стало тесно от безработных.
Приехала мама, чтобы оказать мне моральную поддержку. Радостно поругала Марка Горова. Грустно поплакала. Побродила по квартире. А потом сказала, обняв меня за плечи: «Настя, я тебя поддержу. Не отчаивайся. Помогу. Не брошу тебя на произвол судьбы. Ты у меня одна на всем свете. Я же у тебя работающая мать. А не какая-то там лентяйка».
В эту минуту мне стало легко на душе. У меня есть тыл. Крепкий. Можно собирать армию. А пока придется укреплять боевые позиции.
– Спасибо, мама, – сказала я и отвернулась, чтобы скрыть обильные слезы.
Они не текли, не сочились, слезы струились, будто в квартире внезапно началось наводнение. Наверное, это от чрезмерного употребления вредной модераторской жидкости. Мама ушла. А я еще долго сидела и перебирала в уме всевозможные варианты. Хорошо, что я не сирота и у меня есть работающая мама. Она ведь неплохо зарабатывает. Недавно купила машину. Смело рулит по жизни. Придется сесть маме на шею. Неприятно, конечно. А если бы я была одна на свете…
В этом месте мои глаза вновь наполнились слезами. Откуда они берутся? У меня явно нарушен водно-солевой баланс в организме. Я набрала номер. Руки дрожали от волнения. Трубка намокла, а я вся отсырела. Сейчас соседи прибегут. Начнут жаловаться на протечку. А я не лью воду, просто сижу и тихо плачу. Тихо, но бурно.
– Мам, спасибо тебе, что ты есть у меня, спасибо, родная, помни, что я тебя люблю, сильно-сильно, помни, ладно, мам, – бормотала я, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
– Настя, успокойся, все будет хорошо, ты у меня талантливая, умная девочка. В жизни всякое бывает, успокойся, не плачь. Возьми себя в руки, прими разумное решение и действуй. Действуй, несмотря ни на что, – от маминых слов потеплело на душе.
Все будет хорошо. Вот и хорошо. И слезы мгновенно высохли. У меня есть мама. Подруги. Наташка Вавилова не в счет. Она сама является потерпевшей стороной. Ей тоже помощь требуется. Есть Ира Акимова. Замужняя Ира. Счастливая Ира. Акимова искренне любит меня. И еще есть Вера. Моя давняя подруга. Со студенческих лет дружим. Вера всем и всему завидует. Во всем найдет предмет зависти. Но она любит меня. Если мы долго не видимся, скучает. Внутри Веры сидит голодный червяк и поедает ее изнутри. Она страдает от чрезмерной завистливости, будто больна хроническим неизлечимым заболеванием. С каждым годом болезнь становится опаснее. Метастазы разрастаются. Но мы считаемся подругами, Вера черпает во мне силы, я являюсь для нее источником вдохновения, любимая наперсница работает в коммерческом издательстве. А там всегда нужны переводчики. Вдруг Вера поможет мне, пристроит, она ведь не такая плохая. Нет. Нельзя. Стоп-сигнал. К Вере нельзя обращаться за помощью. Она откажет, еще посмеется надо мной. Мысленно, разумеется. Она живет в ногу со временем. Сейчас все так делают. Думают, что все беды случаются с другими людьми, не с ними. Лучше позвоню Ирине. Акимова поможет мне хотя бы морально, похулит Марка Горова, поругает Черникова. А мне станет легче на душе. А Вере бесполезно звонить. Я набрала акимовский номер.
– Ир, как дела, куда ты пропала?
Недавно Акимова родила ребенка. Сначала хитрая женщина быстренько соорудила первого малыша, затем, не задерживаясь и не задумываясь, второго. Муж Коля не успел перекреститься. Вздохнуть вздохнул, а выдохнуть не успел. Акимова родила бы и третьего, назло свекрови, но, видимо, Колина мамаша активно воспротивилась столь буйному размножению сыновьего семени.
– Ой, не спрашивай, все как обычно, как всегда, ничего нового, дом, дела, заботы, дети, Коля, мамаша, посуда, пеленки, и так круглые сутки, – затараторила Ирина без остановки. Я едва слышно вздохнула. Ирина уже выпала из обоймы. Она не сможет мне помочь преодолеть даже сотню метров жизненного пути. Сейчас перечислит семейные тяготы по списку, ни одного пункта не пропустит, пожалуется на свекровь, дескать, совсем заела, утомительно перечислит недостатки мужа, и на этом монолог будет исчерпан. Чем вынудит меня изобразить безумный восторг по поводу бурного процветания семейного клана. Я уже сожалела, что позвонила ей.
– Лучше ты расскажи о себе, Настя, как дела, замуж не собираешься? – оглушительно раздалось в ухе.
Оказывается, Ирина давно закончила свой монолог. А я витаю в потустороннем мире. Не слушаю подругу. А жаль. Может, что-то увлекательное пропустила. Теперь уже не наверстать. Поезд ушел. Монолог останется тайной. Разговор двух глухонемых. Нынче все так разговаривают. Никто никого не слышит.
– Ир, а ты кого-нибудь из наших видишь? – спросила я, не надеясь услышать положительный ответ.
Да кому сейчас интересна Акимова – с двумя младенцами на руках, с двумя нахлебниками на плечах. В нахлебники я записала Ирину свекровь и мужа Колю. Коля уже давно сидит без работы. Нет. Перевод неточный. Муж Коля не сидит. Он лежит на диване. Даже не встает. А Акимова ему утку подносит. Эту сногсшибательную новость я узнала от Вавиловой в ту пору, когда в «Макси» еще никого не увольняли в массовом порядке. Молодец Ирина. Кормилица. Мать Тереза. Мне захотелось срочно отключить телефон. Не хочу никакого сочувствия, ни от кого. Не могу никого слышать и видеть. Буду сидеть в своем коконе. Без работы. В гордом одиночестве. И никто мне не нужен. Сама пробьюсь наверх, как юный и упрямый росток. Но я почему-то не отключилась. Не знаю – почему. И то, что я услышала, перевернуло всю мою жизнь. Но я еще не знала, что моя жизнь когда-нибудь встанет на рельсы. Сейчас мой поезд валялся на обочине, разбитый вдребезги.
– Всех наших видела, я вчера в «Максихаус» за детским пособием ездила, – сказала Акимова.
Ирина замолчала, видимо, паузу выдерживала. Мне захотелось уяснить: дескать, а что, пособие всем желающим выдают, может, и мне что-нибудь положено, – но Ирина уже продолжила громкое вещание. Просто мегафон, а не подруга.
– Пособие по беременности получила. На второго, младшенького. Социалка выделила. В бухгалтерии на меня посмотрели, как на врага народа. Прямо пристрелить хотели. А когда деньги выдавали, так у них даже руки тряслись от жадности. Как будто они свои собственные бабки транжирят на чужих детей. Точно-точно, Настя, словно они сами совсем не женщины. И замуж не выйдут. И рожать никогда не будут. Обидно до слез. Я даже разревелась, не сдержалась.
– А у них врожденное бесплодие, – неловко пошутила я, вызывая в памяти серые бухгалтерские внешности, но ни одного лица так и не припомнила. – А что там «Максихаус», на месте стоит, не падает?
– Ой, да что с ним случится-то, Настя, стоит на месте, никуда не делся, процветает. Всех наших уволили, они вещи собирают. И еще – я видела Черникова, он такой крутой стал, богатый, деньги, наверное, в мешки складывает, – вздохнула Акимова.
Простодушная Ирина явно завидовала Денису Михайловичу Черникову, точнее, подруга тайно мечтала о том, чтобы на месте господина управляющего компанией немедленно очутился муж Коля. Самый незадачливый супруг на свете. Телефонная трубка завздыхала с неприкрытой завистью.
– Черников мне по секрету такую вещь рассказал, умереть можно. Но я ему детьми поклялась, что никому не расскажу. Никому. Даже тебе, Настя. Он с меня слово взял, что я молчать буду, как рыба.
Я вытаращила глаза. С каких это пор Денис Михайлович Черников поверяет тайны вечно декретной Акимовой? Я представила коридоры «Максихауса» и двух шепчущихся людей. Самый красивый мужчина планеты коршуном навис над грузной женщиной и о чем-то таинственно нашептывает на любопытное ушко, опасливо озираясь по сторонам. Да не может такого быть по определению. А почему бы и нет? Может. Запросто может. На этом свете и не такое случается. Черников – тоже человек. В фирме развелись разные интриги, склоки, сплетни, не компания, а змеиный клубок, бизнес-центр превратился в современный серпентарий, нормальному человеку невозможно вынести даже один день в жестком обхвате щупальцев незримых конкурентов. Задохнуться можно. Кислороду не хватает. Легкие захлопнулись. У всех сотрудников компании одновременно. Даже скрытному Черникову захотелось с кем-то поделиться грустью. Я вновь улыбнулась. Вряд ли Денис Михайлович Черников в трезвом уме и ясной памяти смог бы доверить Ирине Капитоновне Акимовой важные сведения. Даже в минуту глубокой задумчивости.
– Ир, ну что он мог тебе такого рассказать, разве байку какую или анекдот из жизни кормящих матерей, – сказала я, больше не надеясь услышать что-либо разумное. Мысленно же ругала самое себя самым нещадным образом. Зачем набрала номер, только даром трачу драгоценное время.
– Ты, Настя, не веришь мне, все хамишь, а я ради тебя старалась, – в момент обиделась Акимова.
Ирина громко всхлипнула. А я вдруг спохватилась, даже испугалась немного, ведь Ирина – кормящая мать, у нее же молоко пропасть может, а я ей разные гадости вдуваю через трубку.
– Извини, дорогая, у меня есть еще дела, – торопливо сказала я, меняя тональность разговора, давая понять бывшей подруге, что наша беседа подошла к финалу.
Пора и честь знать. Мне еще резюме надо разослать. По странам ближнего зарубежья. Вдруг на Украине для меня приличное местечко найдется. С пышной зарплатой. С салом в придачу.
Приехала мама, чтобы оказать мне моральную поддержку. Радостно поругала Марка Горова. Грустно поплакала. Побродила по квартире. А потом сказала, обняв меня за плечи: «Настя, я тебя поддержу. Не отчаивайся. Помогу. Не брошу тебя на произвол судьбы. Ты у меня одна на всем свете. Я же у тебя работающая мать. А не какая-то там лентяйка».
В эту минуту мне стало легко на душе. У меня есть тыл. Крепкий. Можно собирать армию. А пока придется укреплять боевые позиции.
– Спасибо, мама, – сказала я и отвернулась, чтобы скрыть обильные слезы.
Они не текли, не сочились, слезы струились, будто в квартире внезапно началось наводнение. Наверное, это от чрезмерного употребления вредной модераторской жидкости. Мама ушла. А я еще долго сидела и перебирала в уме всевозможные варианты. Хорошо, что я не сирота и у меня есть работающая мама. Она ведь неплохо зарабатывает. Недавно купила машину. Смело рулит по жизни. Придется сесть маме на шею. Неприятно, конечно. А если бы я была одна на свете…
В этом месте мои глаза вновь наполнились слезами. Откуда они берутся? У меня явно нарушен водно-солевой баланс в организме. Я набрала номер. Руки дрожали от волнения. Трубка намокла, а я вся отсырела. Сейчас соседи прибегут. Начнут жаловаться на протечку. А я не лью воду, просто сижу и тихо плачу. Тихо, но бурно.
– Мам, спасибо тебе, что ты есть у меня, спасибо, родная, помни, что я тебя люблю, сильно-сильно, помни, ладно, мам, – бормотала я, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
– Настя, успокойся, все будет хорошо, ты у меня талантливая, умная девочка. В жизни всякое бывает, успокойся, не плачь. Возьми себя в руки, прими разумное решение и действуй. Действуй, несмотря ни на что, – от маминых слов потеплело на душе.
Все будет хорошо. Вот и хорошо. И слезы мгновенно высохли. У меня есть мама. Подруги. Наташка Вавилова не в счет. Она сама является потерпевшей стороной. Ей тоже помощь требуется. Есть Ира Акимова. Замужняя Ира. Счастливая Ира. Акимова искренне любит меня. И еще есть Вера. Моя давняя подруга. Со студенческих лет дружим. Вера всем и всему завидует. Во всем найдет предмет зависти. Но она любит меня. Если мы долго не видимся, скучает. Внутри Веры сидит голодный червяк и поедает ее изнутри. Она страдает от чрезмерной завистливости, будто больна хроническим неизлечимым заболеванием. С каждым годом болезнь становится опаснее. Метастазы разрастаются. Но мы считаемся подругами, Вера черпает во мне силы, я являюсь для нее источником вдохновения, любимая наперсница работает в коммерческом издательстве. А там всегда нужны переводчики. Вдруг Вера поможет мне, пристроит, она ведь не такая плохая. Нет. Нельзя. Стоп-сигнал. К Вере нельзя обращаться за помощью. Она откажет, еще посмеется надо мной. Мысленно, разумеется. Она живет в ногу со временем. Сейчас все так делают. Думают, что все беды случаются с другими людьми, не с ними. Лучше позвоню Ирине. Акимова поможет мне хотя бы морально, похулит Марка Горова, поругает Черникова. А мне станет легче на душе. А Вере бесполезно звонить. Я набрала акимовский номер.
– Ир, как дела, куда ты пропала?
Недавно Акимова родила ребенка. Сначала хитрая женщина быстренько соорудила первого малыша, затем, не задерживаясь и не задумываясь, второго. Муж Коля не успел перекреститься. Вздохнуть вздохнул, а выдохнуть не успел. Акимова родила бы и третьего, назло свекрови, но, видимо, Колина мамаша активно воспротивилась столь буйному размножению сыновьего семени.
– Ой, не спрашивай, все как обычно, как всегда, ничего нового, дом, дела, заботы, дети, Коля, мамаша, посуда, пеленки, и так круглые сутки, – затараторила Ирина без остановки. Я едва слышно вздохнула. Ирина уже выпала из обоймы. Она не сможет мне помочь преодолеть даже сотню метров жизненного пути. Сейчас перечислит семейные тяготы по списку, ни одного пункта не пропустит, пожалуется на свекровь, дескать, совсем заела, утомительно перечислит недостатки мужа, и на этом монолог будет исчерпан. Чем вынудит меня изобразить безумный восторг по поводу бурного процветания семейного клана. Я уже сожалела, что позвонила ей.
– Лучше ты расскажи о себе, Настя, как дела, замуж не собираешься? – оглушительно раздалось в ухе.
Оказывается, Ирина давно закончила свой монолог. А я витаю в потустороннем мире. Не слушаю подругу. А жаль. Может, что-то увлекательное пропустила. Теперь уже не наверстать. Поезд ушел. Монолог останется тайной. Разговор двух глухонемых. Нынче все так разговаривают. Никто никого не слышит.
– Ир, а ты кого-нибудь из наших видишь? – спросила я, не надеясь услышать положительный ответ.
Да кому сейчас интересна Акимова – с двумя младенцами на руках, с двумя нахлебниками на плечах. В нахлебники я записала Ирину свекровь и мужа Колю. Коля уже давно сидит без работы. Нет. Перевод неточный. Муж Коля не сидит. Он лежит на диване. Даже не встает. А Акимова ему утку подносит. Эту сногсшибательную новость я узнала от Вавиловой в ту пору, когда в «Макси» еще никого не увольняли в массовом порядке. Молодец Ирина. Кормилица. Мать Тереза. Мне захотелось срочно отключить телефон. Не хочу никакого сочувствия, ни от кого. Не могу никого слышать и видеть. Буду сидеть в своем коконе. Без работы. В гордом одиночестве. И никто мне не нужен. Сама пробьюсь наверх, как юный и упрямый росток. Но я почему-то не отключилась. Не знаю – почему. И то, что я услышала, перевернуло всю мою жизнь. Но я еще не знала, что моя жизнь когда-нибудь встанет на рельсы. Сейчас мой поезд валялся на обочине, разбитый вдребезги.
– Всех наших видела, я вчера в «Максихаус» за детским пособием ездила, – сказала Акимова.
Ирина замолчала, видимо, паузу выдерживала. Мне захотелось уяснить: дескать, а что, пособие всем желающим выдают, может, и мне что-нибудь положено, – но Ирина уже продолжила громкое вещание. Просто мегафон, а не подруга.
– Пособие по беременности получила. На второго, младшенького. Социалка выделила. В бухгалтерии на меня посмотрели, как на врага народа. Прямо пристрелить хотели. А когда деньги выдавали, так у них даже руки тряслись от жадности. Как будто они свои собственные бабки транжирят на чужих детей. Точно-точно, Настя, словно они сами совсем не женщины. И замуж не выйдут. И рожать никогда не будут. Обидно до слез. Я даже разревелась, не сдержалась.
– А у них врожденное бесплодие, – неловко пошутила я, вызывая в памяти серые бухгалтерские внешности, но ни одного лица так и не припомнила. – А что там «Максихаус», на месте стоит, не падает?
– Ой, да что с ним случится-то, Настя, стоит на месте, никуда не делся, процветает. Всех наших уволили, они вещи собирают. И еще – я видела Черникова, он такой крутой стал, богатый, деньги, наверное, в мешки складывает, – вздохнула Акимова.
Простодушная Ирина явно завидовала Денису Михайловичу Черникову, точнее, подруга тайно мечтала о том, чтобы на месте господина управляющего компанией немедленно очутился муж Коля. Самый незадачливый супруг на свете. Телефонная трубка завздыхала с неприкрытой завистью.
– Черников мне по секрету такую вещь рассказал, умереть можно. Но я ему детьми поклялась, что никому не расскажу. Никому. Даже тебе, Настя. Он с меня слово взял, что я молчать буду, как рыба.
Я вытаращила глаза. С каких это пор Денис Михайлович Черников поверяет тайны вечно декретной Акимовой? Я представила коридоры «Максихауса» и двух шепчущихся людей. Самый красивый мужчина планеты коршуном навис над грузной женщиной и о чем-то таинственно нашептывает на любопытное ушко, опасливо озираясь по сторонам. Да не может такого быть по определению. А почему бы и нет? Может. Запросто может. На этом свете и не такое случается. Черников – тоже человек. В фирме развелись разные интриги, склоки, сплетни, не компания, а змеиный клубок, бизнес-центр превратился в современный серпентарий, нормальному человеку невозможно вынести даже один день в жестком обхвате щупальцев незримых конкурентов. Задохнуться можно. Кислороду не хватает. Легкие захлопнулись. У всех сотрудников компании одновременно. Даже скрытному Черникову захотелось с кем-то поделиться грустью. Я вновь улыбнулась. Вряд ли Денис Михайлович Черников в трезвом уме и ясной памяти смог бы доверить Ирине Капитоновне Акимовой важные сведения. Даже в минуту глубокой задумчивости.
– Ир, ну что он мог тебе такого рассказать, разве байку какую или анекдот из жизни кормящих матерей, – сказала я, больше не надеясь услышать что-либо разумное. Мысленно же ругала самое себя самым нещадным образом. Зачем набрала номер, только даром трачу драгоценное время.
– Ты, Настя, не веришь мне, все хамишь, а я ради тебя старалась, – в момент обиделась Акимова.
Ирина громко всхлипнула. А я вдруг спохватилась, даже испугалась немного, ведь Ирина – кормящая мать, у нее же молоко пропасть может, а я ей разные гадости вдуваю через трубку.
– Извини, дорогая, у меня есть еще дела, – торопливо сказала я, меняя тональность разговора, давая понять бывшей подруге, что наша беседа подошла к финалу.
Пора и честь знать. Мне еще резюме надо разослать. По странам ближнего зарубежья. Вдруг на Украине для меня приличное местечко найдется. С пышной зарплатой. С салом в придачу.