– Как хату делить будем? – сказал бритый.
И Николай Чуркин невольно вздрогнул. Предлагалось разделить продажного деда на части, мелкие и ничтожные.
– Договоримся, – туманно пообещал Лева.
«Макаров» спрятался, будто его и не было. Плотная атмосфера разрядилась. Все потоптались на месте, не зная, что делать дальше. Лева почувствовал движение в воздухе, пошевелил ноздрями, потряс руками.
– А перекусить? – сказал Бронштейн. Троица нервно взглянула на дверь. На площадке оставался еще один «битум». – Подождет. Кто не успел, тот опоздал.
И Лева шагнул в комнату, увлекая за собой взбудораженную компанию. Два ломтика докторской, да на дне бутылки остатки прозрачной пахучей жидкости. Не густо. Но Чуркин не растерялся. Хозяйственный парень быстро сбегал на кухню, вернулся с газетным свертком.
– Чур, у тебя здесь зимовка, что ли? – сказал Лева, широким жестом приглашая незваных гостей к столу. Битумы замешкались, потоптались, будто тяжеловозы, разглядывая скудную снедь на столе.
– Зимовка – не зимовка, а с голоду не дам себе засохнуть, – самодовольно выпалил Чуркин. Николай развернул сверток и ловко кинул на стол шмат сала, густо обсыпанный серой и крупной солью, три головастые луковицы, буханку черного круглого хлеба. Три горла булькнули одновременно. Аппетитная слюна вольной струей облила братские внутренности. Лева хмыкнул. Он не любил сало. Разумеется, капитан мог съесть небольшой кусочек, чтобы утолить голод, но не так чтобы уж очень предпочитал этот всенародно любимый деликатес сомнительного происхождения. Лева из всех чудес света предпочитал здоровую и вкусную пищу. Из-за пазухи Чуркин вытащил шкалик со спиртом. Глаза гостей маслянисто блеснули из-под нависших бровей. Квадратные челюсти дрогнули, щетина на лицах вздыбилась, как в кино, видимо, голод – не тетка.
– Вот и славно, – сказал Лева, – сейчас посидим, покумекаем. А деда мы накажем. Обязательно. Очень плохой дедушка, нехороший.
В глубине души капитан Бронштейн веселился. Скупой дед всех подвел под монастырь. Своих подставил. И чужих наказал. Братья нахохлились и нацелились угрюмыми взглядами на сало. Все ждали команды сверху. А Чуркин медлил. Николай медленно отвинтил крышку со шкалика, разлил по бумажным стопкам. Не торопясь, нарезал хлеб, принялся за сало. Слюна совершала бешеный круговорот одновременно в трех руслах. Лева равнодушно взирал на ощетиненные квадраты, на колченогий стол, на Колины неторопливые руки. Капитаны мыслили по-разному, каждый думал о своем. Одна капитанская мысль судорожно билась в паутине экстремальной ситуации, будто майская взбесившаяся муха. Хата накрылась. Дед сдал своих бандитам. Обещал нагрянуть с проверкой начальник отдела. Явно намечалась перестрелка. Следом за начальником обещала прикатить жена капитана. Если Валентина прибудет в срок, тогда в квартире случится бойня. Четверо братьев только что вышли из тайги – наколки, щетина, новые шмотки. С такими коловоротами лучше не сталкиваться в темном переулке. Сниться по ночам будут. Хэллоуин можно отменять, не наш это праздник. Нас не испугаешь чужими призраками. Тут своих страшилок хватает.
А Лева вообще ни о чем не думал. Капитанские мысли совершали плавную круговерть. Капитан лениво потянулся за салом, зацепил по дороге стопку, прихватив одним пальцем бумажный край. Спирт откликнулся резким запахом. Лева мигнул правым глазом и медленно выцедил жидкость. Ему хотелось сплюнуть от отвращения. Компания неподходящая, в такой компании можно заворот кишок получить вместо желанного удовольствия. Мысли плутали в паутинном лабиринте, пытаясь найти выход. Выхода не было. В ближайшие два часа перед глазами маячил тупик. Братва явилась раньше срока. Может, дед их натравил? Тогда братки явились по заказу. Лева вяло прислушался. Чуркин, коверкая ударения, неумело рассказывал неумный и несмешной анекдот. Лева молча жевал, не втягиваясь в беседу.
– Один брат пришел в швейцарский банк и говорит, дескать, хочу положить деньги на счет. Его спрашивают, мол, а сколько? Брателло шепотом отвечает, ну, там, миллион, и при этом жутко стыдится, краснеет, вспотел весь. А ему говорят, да вы не стесняйтесь так сильно, у нас бедность не считается пороком.
В тишине послышалось напряженное чавканье. Чуркин смущенно хихикнул и затих. Лева закусил губу. Пусть Чуркин травит байки. Сейчас не до него. Секунды наматывают срок. Как бы Валентина не нагрянула. До Валюхиного налета надо успеть справиться с ситуацией. Нельзя раздражать женщин по пустякам.
– Выпить бы, – мечтательно произнес Лева и со значением посмотрел на Чуркина.
Николай вытаращил глаза. Бронштейн обладал лишь одним пороком. Лева чрезвычайно любил покушать. Выпивка – не по части капитана Бронштейна. Многозначительный взгляд хитроумного напарника требовал свежего решения. Чуркин задумался. Мысли двух капитанов бегали друг от друга, как тараканы, досыта наевшиеся свежей отравы. Они не сталкивались, не натыкались одна на другую и даже не соприкасались. Шли параллельно, слегка вкось.
– Так за чем же дело стало? – сказал один из братьев, втыкая нос в стопку, как штепсель в розетку.
Чуркин потер большим пальцем переносицу. Нос – очень задумчивое место. Оно виновато во всех смертных грехах. Самое виноватое место на человеческом теле. Все теребят его, трут, мнут, комкают, когда жизнь круто поворачивается вокруг своей оси, причем делает это совершенно неожиданно для незадачливого обладателя носа.
– Позвони Вале, скажи, что выкуп нужен, – пошутил Лева.
Чуркин задумался. Слова товарища смутили Николая. И вдруг он хлопнул ладонью нос, будто хотел размазать его по физиономии.
– А-а, – вдруг сказал Чуркин, – Лева, ты, наверное, хочешь, чтобы мы тебя украли. А твоя Валюха выкупит, Валентина же не продаст тебя никому. А вот выкупить, выкупит обязательно. Так, что ли?
– Вроде того, – рассеянно сказал Лева.
– Она выкупит Леву, точно выкупит, – сообщил Чуркин гостям.
В его голосе ключом забилась радость. Лева придумал удачный ход. Гости задумчиво кивнули. Вместо старого деда на горизонте запахло бабками. И заодно какими-то бабами. Из коридора подул сильный ветер, в воздухе повеяло заманчивым ароматом. Лева протянул телефонный аппарат. Николай набрал номер. Раздались тревожные гудки. Это звонили в набат Валины беспокойные импульсы.
– Валь, а ведь твоего Леву похитили, украли его, – сказал Чуркин в наступившую тишину.
Напряженные импульсы приумолкли. Валентина переваривала информацию. В эфире послышался хруст разрываемой мыслительной оболочки. Женщина нервно вздрагивала, передавая тревогу на все радиоволны. Сотовая связь временно прекратила подачу сигналов.
– Кто, кто украл-то, где? – очнулась Валентина.
Она не просто сказала, не спросила, Валентина словно в набат забила. Явственно послышался гонг, зазвучали колокола. И братья вздрогнули. Все разом задребезжали, как по команде. Пугливые оказались. Вздрагивают при первом звуке женской тревоги.
– Кто их знает, ничего не сказали, – загадочным голосом парировал Чуркин, – а выкуп требуют. Калым, так сказать.
– Бандиты, что ли? – тугой тетивой зазвенел любящий голос Валентины.
– Какие-то отморозки держат его на Якубовской улице, – испуганно прокукарекал Чуркин.
– А сколько надо? – продолжала допрос с пристрастием заботливая супруга.
– Две штуки баксов, – сказал Чуркин и посмотрел на Леву вопросительным взором.
Лева погрозил ему кулаком. Достать две тысячи долларов – неподъемное занятие даже для любвеобильной Валентины.
– Скажи, что скоро буду, – быстро и страстно прошептала Валентина.
Николай почему-то густо покраснел. Стыдно стало мужчине, взрослую женщину разыграл, как маленькую девочку. Лева тоже побурел, но вовсе не от стыда. Капитан изнывал от смущения. Лева любил Валентину. Она жила в его сердце постоянно, как законно зарегистрированный жилец. Лева не хотел в глазах других делать из жены дурочку. Зато братья посоловели, почуяв добычу. Размягченные лица ослабли, мышцы растянулись, отвисли. Щетина съехала вниз.
– А где он? – рассеянно спросила Валентина.
– Рядом с отделом, на Якубовской, – честно признался Чуркин.
И по всей комнате понеслись диким переплясом, задребезжали, заволновались короткие гудки. Еще разносился по комнате страстный женский шепот, еще не остыло горячее дыхание в телефонной трубке, а Валентина уже отправилась в дальнее плавание. Верная супруга капитана нацепила черную повязку на один глаз, повесила нарукавники с изображением черепа, на голову повязала красную бандану, на шею набросила медальон с изображением мужа. Вылитый капитан флибустьеров. Лева окончательно смутился. Он опустил глаза, чтобы не встречаться взглядом с Чуркиным. Николай расшифровал мысль капитана Бронштейна. Мысли капитанов соединились на короткое время и вновь разбежались в разные стороны. Друзья на миг поняли друг друга. Все состоялось. Королева вышла в дамки. Любовь победила коварство. И лишь братья ничего не поняли. Они прицельно уставились в коридор, будто две тысячи долларов уже перешагнули порог квартиры. И никакой козырной дамы при них не было. Братья никогда не видели Капитана флибустьеров живьем. И не имели понятия, что он собой представляет. Свастика из черепа и костей никогда не плясала перед насупленными взглядами. И красная бандана не мелькала перед глазами. Братья не имели чести быть представленными супруге капитана Бронштейна. До сих пор они не были даже знакомы. Бронштейн с Чуркиным почти не дышали, боясь разрушить единение мысли. Они лишь незаметно переглянулись. И застыли, как истуканы, зацепив друг друга пристальными взглядами. Пока Валентина рыщет по городу в поисках выкупа, можно сыграть еще в одну игру. Городки там какие-нибудь, нарды, лапту. На выбор. Два на три. Двое против троих. Два и три. Три плюс два. Колоссальный набор вариантов. Кому что нравится. Сало катастрофически убывало. Засаленная тарелочка усыхала, заворачиваясь в трубочку. Хлеб съеживался в размерах. Шкалик безнадежно опустел. Время пересыпалось сухими песчинками. Щелк. Щелк. Щелк. Варзаев уже на подходе. Валерий Дмитриевич Варзаев – начальник отдела. Он уже майор. А Валентина – капитан флибустьеров. Целых три капитана получилось. Одного нужно вывести из игры. Чуркин вновь набрал номер.
– Валюх, а ты у Валеры одолжи, – вежливо подсказал Николай.
Чуркин все рассчитал, он славился железной логикой. Коля – знаток женской психологии, большой дока по этой части. После его слов Валентина истребителем налетит на Варзаева и потребует выкупа. А для какой цели ей понадобились деньги – объяснять не станет. Вот такая она – Валентина-краса, русая коса. Настоящая женщина, боевая жена мирного капитана.
* * *
Валентина была уже далеко. Корабль вышел в открытое море. Капитан флибустьеров на всех парусах вприпрыжку мчался по улицам города. Валентиной овладел охотничий азарт. В экстремальные минуты жизни эта простая женщина могла повернуть земной шар вокруг своей оси. Без точки опоры. Во всклокоченной голове судорожно бесились разные мысли. Они носились по черепной коробке, нисколько не смущаясь тем обстоятельством, что хозяйка чрезмерно возбуждена. Вместо того чтобы придать беспокойной обладательнице хотя бы небольшую степень солидности, чинности и степенности, взбудораженные мысли кувыркались и игриво подпрыгивали. Валентина бурно вздрагивала и громко всхлипывала, но шаг не придерживала, наоборот, прибавляла градусы и в широту и в долготу при пересечении земного пространства. Но ничего определенного в голове не было. Нужно срочно достать две тысячи долларов. А в доме нет ни копейки. Ни единой. До Левиной зарплаты целых пять дней. Но Валю ничуть не смущало это чрезвычайное обстоятельство. У нее появилась цель. До получения известия о похищении Левы Валентина пыталась выловить мужа, чтобы вытрясти из него заначку, но не нашла Леву, не успела. Родного мужа похитили бандиты, прямо из-под носа увели. Они требуют выкуп. Это нечестно, более того, подло. То, что Леву похитили именно бандиты, Валентина нисколько не сомневалась. Муж работает с уголовниками и разной другой сволочью, ему могут мстить бывшие арестанты и осужденные. Да мало ли плохих людей водится на этом свете, всех не пересчитаешь. Подлецов много на земле. Но друзей у Левы больше, их тоже много. Очень много. Они обязательно выручат капитана. Друзья дадут необходимую сумму. Они принесут деньги в портфеле с золотым замочком. И ключик от замочка вручат похитителям прямо в руки. И Лева выйдет на свободу. И тогда…
Валентина даже зажмурилась от восторга. Перед глазами выросла груда жареных цыплят, политых янтарным соком, со свежим томатным соусом домашнего приготовления, фарфоровое блюдо с пирогами, начиненными куриным паштетом и грибами, щи с огненной приправой, салат, горкой возвышающийся над хлебосольной скатертью. Раскрасневшийся Лева уминает румяного цыпленка, третьего подряд, ест заманчиво, с аппетитом, почти без передышки, щелкает, хрумкает… Хорошо, душевно, по-семейному. Валентина потрясла взбесившейся головой, укладывая разыгравшиеся мысли в один ряд, и далеко вперед выкинула левую ногу. Все, что делала Валентина в этой жизни, она делала с левой стороны, потому что родилась левшой. Она даже спала на левом пухлом боку. И каждый день вставала с левой ноги. Даже картошку чистила левой рукой, и ею же ощипывала деревенских цыплят. Лева предпочитал питаться лишь парным мясом, пока в доме водились хоть какие-то деньги. Беспокойные мысли жены тяжело и безнадежно ворочались в поисках выхода, веселой стайкой они гнездились в левой стороне Валиной головы. Она даже слегка кренилась на левый бок, как огромная баржа с пробитым дном. Но сейчас Вале было не до левой жизни. Жена капитана подобно птице стремительно летела по направлению к цели. Отдел милиции всем изумленным коллективом еще издалека заметил движущуюся мишень. И здание слегка осело набок. Тоже на левую сторону. Варзаев мышью прошмыгнул в кабинет и заперся на ключ, дежурный офицер приготовился к длительной осаде, а Валентина принялась безжалостно крушить старинное здание полицейского участка.
– Валентина, начальник уехал по постам, – громыхнул в громкоговоритель голос дежурного майора, – не стучи, всех граждан распугаешь. И так от тебя покоя нет. Ни днем, ни ночью.
– Майор, а ведь у меня Леву украли, – жалобно всхлипнула Валентина.
– Никуда Лева не денется. Ну, скажи, кому нужен твой ненаглядный муженек? Если взяли капитана, то ненадолго, скоро вернут, посылкой отправят обратно, да еще ленточкой перевяжут, с доставкой на дом, – засмеялся офицер, не скрывая изрядной доли ехидства, и радиохрипы исчезли.
Иронический громкоговоритель отдал концы, отключив связь. Чеканно прогремел металлический засов. Отдел предпринимал меры экстренного укрепления. Валентина огляделась, поправила юбку и уселась на ступени крыльца, прямая, упрямая, она уставилась настойчивым взглядом в кирпичную глухую стену. Варзаев осторожно, крадучись, выглянул в окно. Увидев Валин напряженный затылок, широкий подол юбки, раскинувшийся пышным веером по проезжей части, Дмитрий Валерьевич невольно вздрогнул. Личная жизнь капитана Бронштейна тесным образом переплелась с делами служебными. И не найти точки соприкосновения, не различить даже под микроскопом, – так все крепко въелось в плотную жизненную ткань. Жизнь превратилась в службу, а служба в жизнь. Варзаев загрустил – надо докладывать в главк. Семейный инцидент вышел за рамки полномочий маленького территориального отдела. Телефонный аппарат крутился перед глазами, как жирная осенняя муха, ворочаясь из стороны в сторону, напоминая о своем бесхитростном существовании. Дмитрий Валерьевич старательно отводил сумрачный взор от блестящего лакового бока черного чудовища. Диск, по-змеиному изворачиваясь, подползал к пальцам. Цифры смело выпрыгивали из аппарата и бойко приплясывали на столе, собираясь в знакомый до боли в сердце номер телефона. Варзаев набрал воздух в легкие, заталкивая его в себя тугими комками, и дунул на стол, лихие цифры мгновенно попрятались в диск. Пухлый палец привычно вошел в отверстие. Но Дмитрий Валерьевич набрал другую комбинацию. Он звонил не в главк, а Бронштейну, на звонок никто не откликнулся. Гудок уходил в пустоту, полный вакуум. Какой-то космический покой. Все сошлось. Украли, Леву похитили. На пару с Чуркиным. Два капитана находятся в руках бандитов. Валентина врать не станет. Жена капитана слыла в определенных кругах прямодушной и честной женщиной. Варзаев тупо слушал выворачивающие душу пронзительные гудки, прижимая к левому уху телефонную трубку, не выдержав ожидания, Дмитрий Валерьевич нажал кнопку прямой связи.
– Открывай дверь. Зови Валентину. Только это, – Варзаев кисло поморщился, – разговаривай с ней вежливо, по-человечески, что ли.
– Слушаюсь, – вздохнул дежурный.
Приказ начальника – закон для подчиненного. Дежурный майор в тайниках простой и незамысловатой души прятал нехорошее чувство. Внутри майора скрывалась зависть, он завидовал Леве Бронштейну. Редко кому выпадает такая удача. Любящая и нежная жена, хорошее питание, отличный уход – где в наше время отыщешь подобное счастье. Майор вспомнил собственный заброшенный дом, пыль и паутину в углах, неряху-жену и икнул от нахлынувшей горечи. Ядовитая желчь забила небо. Консервы на ужин, сгущенка вместо варенья, тухлые сардельки, не теплое мясное рагу. Не соскучишься от веселой семейной жизни. И майор, отстранив помощника, решительным шагом направился к входной двери. Он легко и весело отодвинул тяжелый засов, распахнул дверь и сказал, разбавляя голос доброй порцией майского меда: «Вставай, Валентина, простудишься. На дворе осень. Камень уже холодный».
Валентина медленно повернула встрепанную голову. И дежурный зажмурился. Из мутных опечаленных глаз шумно хлестала мощная струя какой-то бездонной, всепоглощающей любви. И майор затосковал, купаясь в светлых водах чужого чувства. Случись с ним что-нибудь, не дай бог, кто будет так убиваться и горевать о бедном майоре? На свой вопрос дежурный не смог найти ответа. Он поежился, зябко дернул плечом, стряхивая с себя кусочек неизведанного счастья, будто это была какая-то грязь.
– Вставай, Валя, начальник зовет, – сердито повторил майор, – раз Леву твоего похитили – пиши заявление. А я вызову дежурного прокурора.
И офицер отошел в сторону, предлагая Валентине пройти в суровое здание, но женщина испуганно отпрянула от него, слова дежурного пробудили в ней страх и тревогу. Прокурором стращают, нарочно пугают, чтобы не скандалила. Да не надо моему Леве никакого прокурора. Валентина с трудом выдавила из себя беспокойство и усмехнулась майору прямо в лицо, презрительно скривив губы и гневно расширив ноздри. В стратегические планы Валентины не входило стремление узаконить процесс похищения мужа. Она не хотела фиксировать в анналах истории злополучный факт, пребывая в уверенности, что в отделе еще ничего не знают о похищении капитана. Лучше решить вопрос полюбовно, по-семейному. Только что ей звонил Чуркин, она слышала его голос, разговаривала с ним. Не надо никакого заявления. Никому не надо. Лучше без него обойтись. Лева не любит прокурора. С детства. А прокурор не любит Леву.
– Проходи, проходи, Валя, не бойся, у нас никто тут не кусается, – ласково увещевал майор, подавляя в душе вспыхнувшее чувство зависти к удачливому Леве.
– А Чуркина у вас нет? – спросила Валентина, подозрительно всматриваясь в темноту коридора, будто неверный напарник легко мог спрятаться от нее в тихом и безопасном отделе.
Может, прячется где-нибудь, шутник и весельчак. Вдруг разыграл, пошутил и спрятался во мраке. Такое иногда случается с мужчинами.
– Его тоже украли, – бесхитростно откликнулся майор, – вместе с Левой. Я видел, как они на пару булькнули из отдела. Бандиты, наверное.
– А он и вам звонил? – сказала Валентина, медленно отступая от улыбчивого офицера.
– Нет, не звонил, – сказал дежурный, – я сам догадался.
Майор улыбнулся. Эта смешная женщина Чуркиным интересуется. Нелепая, чудная, с такой даже на улицу не выйдешь. На людях с ней стыдно показаться. Народ засмеет. Пальцами будут показывать. И что особенного Лева нашел в Валентине? У майора дома была совершенно иная собственность, рядом с ним проживала яркая женщина, заметная. Статная, стройная, красивая, но жуткая неряха и грязнуля. Зато с ней не зазорно по городу пройтись. Все мужики оглядываются. Так глазами и пожирают. Круп у майорши что надо – гладкий, пышный, утром хлопнешь, хорошо. Потому что от души хлопнешь. Вечером придешь, а круп еще колышется. Хлопай, сколько душе угодно, хоть все руки отбей. Валентина вдруг вспыхнула ярким пламенем. Чуркин не обманул, не разыграл. Николай сказал правду. Валентина интуитивно прочитала потаенные мысли дежурного майора. Широко взмахнув широкой юбкой, жена капитана резко развернулась и стремглав полетела, стремясь быстрее покинуть неприютные места. Майор уныло смотрел на разъяренную спину женщины. Варзаев непременно огорчится. Рассердится. Такую добычу упустили. Прямо из рук ушла. Вылетела. Никак не поймать удачу за хвост, не удержать в зубах птицу счастья. И премию теперь не дадут. Майор приуныл. Наверное, начальник уже прокурору позвонил. И в главк доложил. Ну, не бежать же следом, не хватать вредную женщину за юбку, народ засмеет. Дежурный вернулся в тесную каморку и нажал на кнопку громкой связи.
– Дмитрий Валерьевич, а она убежала, – тонко хихикнул майор.
– Вот и ладно, вот и хорошо, что убежала, – несказанно обрадовался Варзаев, – и пусть убегает. Подождем до завтра.
– А прокурору позвонили? – сказал майор.
– Подождем до завтра, – загадочно прогудел Варзаев, – утро вечера мудренее.
И Дмитрий Валерьевич отпустил кнопку. Офицер сердито бросил мертвый брусок в ячейку.
– Закрой дверь! – крикнул он кому-то, устраиваясь удобнее в своей каморке.
Заспанный помощник выглянул из подсобки, недовольно посмотрел на майора и поплелся к выходу. Засов глухо застучал по металлу, разделяя мир на две неравные части.
* * *
Вместе с Валентиной по улицам города летел страх. Он прочно поселился в женской душе, видимо, основался в ней надолго. Нужно было прогнать его, но страх шумно свистел огромными нелепыми крыльями, подгоняя Валентину, но она и без того стремилась убежать подальше от улицы Якубовской. Валентина не хотела, чтобы Левино похищение было официально зарегистрировано. Женщина не смогла бы объяснить вразумительно, почему она этого не хочет, никому, даже самой себе. Лева был бы против. Она знала, чувствовала это. Валентина вдруг резко остановилась, будто споткнулась обо что-то. Возбужденное тело задрожало и застыло лишь через некоторое время, застопорив ход. Перед Валей широко раскинулось двухэтажное здание. Двадцать три окна. Пять подъездов. Одна арка. В этом доме имел несчастье проживать Валин отец – старый холостяк и запойный пьяница, но прижимистый мужик. Валентина имела все основания предполагать, что у отца под матрацем припрятаны кой-какие сбережения. Иван Лукьянович никого не допускал на прикроватную территорию. Несмотря на пагубное пристрастие, Иван Лукьянович дорожил каждой копейкой, добытой превеликими трудами, приговаривая любимую поговорку, дескать, копейка рубль бережет. Валентине от отцовских щедрот мало что отваливалось. Иван Лукьянович выпустил дочь на свободу без приданого, рассчитывая на Левино национальное происхождение, желал урвать для себя от родного зятя. Но, усмотрев огромную прореху в зятевых доходах, Иван Лукьянович вычеркнул дочь из родственного списка. Изредка он навещал Леву и Валю, съедал одну половину зажаренного в духовке гуся, выпивал две бутылки домашней наливки и на шесть месяцев напрочь забывал Валино лицо. А Леву Бронштейна Иван Лукьянович тихо ненавидел. Даже адрес проживания родной дочери не вспоминал до следующего свидания. Так и повелось. Каждые полгода Валя звонила отцу, чтобы пригласить его в гости по случаю очередного семейного торжества. Иван Лукьянович одалживал проездной билет у соседки по квартире, затем до блеска вычищал драной щеткой парадно-выходной костюм тридцатого года прошлого века и долго всматривался в номера троллейбусов на остановке. У Ивана Лукьяновича было плохо со зрением. Старик ехал в гости, как в места лишения свободы. Обратно его доставлял Лева. Капитан Бронштейн взваливал грузное тело на плечо, забрасывая его за спину, словно это было не тело родного тестя, а мешок с картофелем. Все эти манипуляции Лева проделывал безропотно, не матерился, не пилил Валентину. Принимал отца жены, как неотложный родственный долг. А долги возвращать надо. Раз в году Валентина производила генеральную уборку в комнате отца. Стирала белье, занавески, боролась с пылью и паутиной, скопившейся в углах и под кроватью, она бы чаще наезжала, но отец был неумолим. Ежегодные чистки его вполне устраивали. Однажды Валентина наткнулась на тугие свертки под матрацем. Она потыкала пальцем в смятую газету, попыталась проделать дырочку в одном из свертков, но в это время в комнату вошел Иван Лукьянович.