Май Карл. Золото Виннету

   — Уфф! Что думает мой брат Чарли о дороге, по которой мы едем?
   — Она выведет нас на вершину холма.
   — А дальше?
   — А дальше нам придется остановиться, так как по ту сторону холмов находится цель путешествия грабителей.
   — О чем говорит мой брат?
   — Я говорю о пастбищах оглала.
   Виннету покачал головой в знак одобрения и произнес:
   — У моего белого брата соколиные глаза и лисья хитрость.
   — Как же так? — недоуменно спросил Толстяк Уокер. — Зачем бандитам направляться на пастбища оглала?
   Пришлось мне пуститься в объяснения:
   — Как вы думаете, трое краснокожих решились бы присоединиться к шайке, состоящей из двух десятков белых головорезов, если бы у них не было на то веских оснований? На Диком Западе на одного белого приходится не менее согни индейцев.
   — Я не понимаю, к чему вы клоните, Чарли!
   — Я хочу сказать, что, скорее всего, трое оглала сопровождали грабителей, чтобы те соблюдали условия.
   — Какие условия? Не могу взять в толк.
   — Простите, Фред, но мне кажется, что мы с вами поменялись ролями. Такие вопросы может задавать только гринхорн.
   — Это почему же?
   — Поставьте себя на место грабителей. Отважились бы вы на свой страх и риск хозяйничать в этих местах?
   — Конечно, нет! Первым делом я бы попытался сойтись с краснокожими.
   — Верно. И что потребуют краснокожие взамен покровительства?
   — Часть добра, добытого при ограблении поезда.
   — Теперь вы понимаете, о чем хотел сказать Виннету?
   — Погодите, погодите! Выходит, что белые ограбили поезд, чтобы расплатиться за услуги с краснокожими, и те трое индейцев всего лишь присматривали за бандитами?
   — Может быть, да, а может быть, и нет. Мы не можем знать это наверняка, однако нет сомнений в том, что наши собратья по цвету кожи вскоре объединятся с большим отрядом краснокожих. Если мне не изменяет память, я толковал вам о том же еще у железной дороги, когда мы рассматривали следы. К тому же давайте попробуем пораскинуть мозгами: вы полагаете, что краснокожие и белые негодяи объединились только для того, чтобы отдыхать на медвежьих шкурах?
   — Не думаю.
   — В том-то и дело. Поверьте мне на слово, вскоре они разойдутся вконец. Нападение на поезд сошло им с рук, и это, безусловно, прибавит им храбрости.
   — Признаюсь, в последнее время вы меня удивили, и я изменил свое мнение о вас, но вы не предсказатель и не можете знать, что предпримут люди, которых вы и в глаза не видели.
   — Я долго жил среди индейцев и хорошо знаю их образ мыслей. Перехитрить врага считается у них доблестью. Куда пойдет сообщение о нападении на поезд?
   — На ближайшую станцию.
   — Можем мы предположить, что оттуда вышлют отряд в погоню за грабителями?
   — Скорее всего, так и будет.
   — И тогда станция и поселок останутся без защиты.
   — Тысяча чертей! Вы правы!
   — Неужели? — съязвил я и продолжил: — Ближайшая станция, где можно набрать отряд мужчин, — Экоу-Каньон. Именно туда и направятся оглала и белые разбойники. Индейцы разрисовали лица боевой раскраской, а это значит, что они непременно нападут на строителей дороги.
   Тропа шла вверх по крутому склону. На вершине холма стояли редкие деревья, и смотреть следовало в оба, так как именно в таких местах индейцы очень любят выставлять часовых. Следы вели вдоль ручья и становились все четче и четче, так что встречи с разбойниками можно было ожидать с минуты на минуту. И действительно, въехав на вершину следующего холма, Виннету, возглавлявший наш маленький отряд, резко натянул поводья и приглушенно произнес, указывая рукой вниз:
   — Уфф! Они здесь!
   Внизу, в небольшой котловине, которую можно было бы объехать за час, стояли вигвамы и бурлила жизнь. За вигвамами лежало несколько бизоньих скелетов, рядом на натянутых ремнях вялилось на солнце мясо. Котловина была видна как на ладони, и мы без труда сосчитали лошадей. Их было двести пять!
   У стен вигвамов стояли щиты — это говорило о том, что краснокожие выступили в военный поход, так как на охоте щит только мешает. К тому же обычно на охоте индейцы заготавливают намного больше мяса, чем мы видели.
   — Как долго останутся здесь оглала? — спросил меня Виннету. — Что скажет мой брат?
   — Они уйдут отсюда завтра или послезавтра.
   — Откуда вы знаете, Чарли? — удивился Фред. — Индейцы сами сказали вам?
   — Мне о том сказали скелеты бизонов.
   — Как так? Скелеты бизонов?
   — Кости уже побелели, значит, они лежат на солнце четыре-пять дней и мясо успело подвялиться. Можно предположить, что краснокожие не станут проводить здесь шахматные состязания, а сразу же выступят в поход.
   — Не стоит язвить, сэр, я только хотел узнать, на чем основано ваше мнение. Смотрите, кто-то вышел из вигвама вождя!
   Апач спокойно вытащил из кармана куртки небольшую подзорную трубу, что привело толстяка Уокера в изумление: ему никогда не доводилось видеть краснокожего, который бы умел обращаться с таким предметом. Виннету поднес трубу к глазу, и на его лице проступило выражение гнева.
   — Это Кои-Тсе, лжец и предатель! — воскликнул он, протягивая подзорную трубу мне. — Виннету отнимет у него жизнь вместе со скальпом.
   Я с любопытством вглядывался в вождя сиу-оглала. Кои-Тсе на языке краснокожих означает «Огненные Губы». Он действительно славился среди соплеменников как бесстрашный и дерзкий воин, умеющий своими речами возбудить вражду к бледнолицым. Встреча с ним не сулила нам ничего хорошего, и следовало вести себя крайне осторожно.
   Передав подзорную трубу Толстяку Уокеру, я предложил:
   — Необходимо найти хорошее укрытие, чтобы нас не заметили. Не исключено, что в окрестностях бродят разведчики краснокожих.
   — Пусть мои братья подождут меня здесь, — отозвался апач. — Виннету сам найдет место, где мы будем в безопасности.
   Он исчез за деревьями, а когда возвратился через час, то повел нас вдоль холма в самую гущу колючих зарослей. Мы с трудом протискивались между кустами, ведя за собой лошадей. Вдруг перед нами открылась большая поляна, где хватило места для всех нас. Пока стреноживали животных, Виннету вернулся назад, чтобы замести следы.
   До сумерек мы лежали в густой душистой траве, ротовые вскочить на ноги при малейшем шорохе и зажать ноздри лошадям, чтобы предупредить их фырканье. Когда стемнело, Виннету ушел на разведку и вскоре вернулся с известием, что оглала и белые все еще в лагере и даже разожгли костры. — Они уверены в своей безопасности, — заметил Фред. — Знай они, что мы так близко…
   — Они отнюдь не дураки и догадываются, что за ними вышлют погоню, — ответил я. — Но сегодня им нечего беспокоиться. Сейчас, пока они не опасаются нападения, стоило бы попытаться узнать, что они задумали.
   — Виннету подкрадется к ним, — отозвался апач.
   — Мы сделаем это вдвоем. А Фред пусть останется караулить лошадей. Ружья оставим здесь, нам будет достаточно и томагавков. В крайнем случае воспользуемся револьверами.
   Наш толстый друг не возражал. Смелости ему было не занимать, иначе он ни за что не пустился бы в погоню за бандитами, но он явно предпочитал без особой надобности не подвергать свою жизнь опасности.
   Было новолуние, тучи скрывали узкий серп месяца и еще редкие звезды. Ночь как нельзя больше соответствовала нашему замыслу.
   — Виннету пойдет направо, а мой брат — налево, — прошептал апач и скрылся в темноте.
   Я послушно пополз по склону влево, бесшумно преодолел кусты и оказался в нижней части долины. Впереди горели костры. Вигвам вождя сиу-оглала стоял в двухстах шагах, но мне понадобилось полчаса, чтобы преодолеть это расстояние. Ветер дул в мою сторону, и я мог не беспокоиться, что лошади учуют чужака и фырканьем предупредят хозяев о моем присутствии.
   Тень от вигвама, у входа в который горел костер, надежно укрывала меня. Осторожно выглянув, я увидел у огня пятерых белых и троих индейцев. Они говорили по-английски.
   Краснокожие вели себя спокойно и сдержанно. У костра только белые говорят громко, в то время как осторожные индейцы предпочитают объясняться знаками.
   Один из белых был высокий и широкоплечий мужчина с густой бородой и шрамом от ножевого ранения на лбу. Судя по тому, как уважительно обращались к нему остальные, он и был главарем шайки. Я лежал в десяти футах от них и слышал каждое слово.
   — Как далеко отсюда до Экоу-Каньона? — спрашивал один из белых.
   — Миль сто, — ответил второй. — Три дня пути.
   — А если мы ошибаемся и никто в погоню за нами не бросится? Ведь тогда в поселке останется слишком много народу!
   Главарь презрительно хохотнул и объяснил с видом превосходства:
   — Ерунда! Они пустятся за нами. Мы оставили им такой хороший след! Суди сам: мы укокошили в поезде человек тридцать, и добыча была очень неплохой. Такое нам не простят и попытаются поймать нас.
   — Ну, если так, то дело должно выгореть. Сколько человек сейчас живет в Экоу-Каньоне?
   — Человек сто пятьдесят. Там уже открыли несколько магазинов и баров, так что будет чем поживиться. А главное — там находится касса железной дороги. Мне говорили, что из нее платят рабочим на всем участке от Грин-Ривер до Промонтори. Думаю, несколько тысчонок наличными мы там отхватим.
   — Прекрасно, Роббинс! Только бы не сорвалось.
   — Не сорвемся, — уверенно ответил главарь, которого, как я только что услышал, звали Роббинсом. — По моим расчетам, она должны подойти сюда. завтра к полудню. А мы уедем на рассвете, к тому же разделимся на несколько отрядов, чтобы сбить погоню с толку. Потом каждый отряд заметет следы, и съедемся все только у Грин-Форк.
   — Надо бы кого-то пустить вперед на разведку, Роббинс.
   — Не волнуйся, пустим. Разведчики завтра же пойдут прямиком в Экоу-Каньон, все высмотрят и будут ждать нас у Пейнтерхилл. Я все обдумал. Даже если никто за нами не погонится и все рабочие останутся в поселке, перевес все равно будет на нашей стороне. Не успеют они схватиться за оружие, как половина из них уже будет перебита.
   Мне повезло. Лучше и представить себе было нельзя: я услышал главное. Пора было уходить, чтобы какая-нибудь случайность не раскрыла мое присутствие. Я стал медленно отползать назад, тщательно заметая следы. В темноте отпечатки не были видны, и мне приходилось на ощупь разглаживать каждую травинку, что заняло уйму времени. Только через час я наконец добрался до опушки леса и почувствовал себя в безопасности.
   Сложив ладони раковиной, я приложил их к губам и заквакал лягушкой. Это был знак Виннету. Я был убежден, что апач услышит мой голос и повернет обратно. Я не опасался того, что оглала заподозрят неладное, поскольку именно вечером лягушки охотятся на насекомых в высокой мокрой траве и часто устраивают свои концерты.
   Почему я позвал Виннету обратно? Да потому, что апач подбирался к стойбищу с наветренной стороны и оглала могли его обнаружить. К тому же я узнал предостаточно о планах разбойников, цель нашей вылазки была достигнута, и ему не имело смысла подвергать себя опасности.
   — Вам удалось что-нибудь узнать? — спросил меня Фред, как только я пробрался через колючий кустарник на поляну.
   — Да, но лучше подождать Виннету.
   — Зачем? Я сгораю от любопытства!
   — Ну и сгорайте себе на здоровье, — не очень вежливо оборвал я его. — Я не люблю повторять дважды одно и то же, поэтому предпочитаю дождаться апача, чтобы он тоже знал, что мне удалось подслушать.
   Толстяку ничего не оставалось, как согласиться на мои условия и унять свое любопытство, пока не вернулся Виннету.
   — Мой брат Чарли подал мне знак? — спросил он, усаживаясь рядом на траву.
   — Да. Что узнал мой брат Виннету?
   — Сегодня Великий Дух отвернулся от Виннету. Ему пришлось долго обходить лошадей стороной, а когда он приблизился к первому костру, то услышал голос лягушки и повернул обратно. Что видел и слышал мой брат?
   Когда я закончил рассказывать, Фред задумчиво протянул:
   — Да-а-а. Честно говоря, я не очень-то верил в ваши предсказания, но вы оказались правы. Как выглядит тот верзила? Вы не заметили у него шрама на лбу?
   — В свете костра немного увидишь. Густая черная борода, на лбу действительно шрам от ножа.
   — Это он, хотя раньше бороды у него не было. Удар ножом он получил во время нападения на ферму в окрестностях Ливенворта. А как к нему обращались сообщники?
   — Его называли Роббинсом.
   — Надо бы запомнить. Это уже четвертое имя, которое я знаю. Что же нам делать? Сегодня изловить негодяя не удастся.
   — Не стоит и пытаться, Фред. Но почему вас заботит только Геллер? Остальные нисколько не лучше своего главаря и должны получить по заслугам. Признаюсь вам честно, я стараюсь не убивать людей и иду на это только в крайних случаях, хотя мне приходилось бывать в разных переделках. Человеческая кровь — бесценная жидкость, ее надо беречь. Поэтому я предпочитаю обезвредить врага, сохранив ему жизнь.
   — Вы мне напоминаете Олд Шеттерхэнда, — перебил меня Толстяк Уокер. — Говорят, он тоже убивает краснокожих только ради. спасения собственной жизни. Он может прострелить врагу руку или ногу, а чаще бьет кулаком по голове, так что тот потом несколько часов валяется без сознания.
   — Уфф! — не сдержал возглас удивления Виннету, только сейчас узнавший, что Толстяк Уокер не догадывается, кто я такой на самом деле.
   — Однако несмотря ни на что, — продолжал я, — мне вовсе не хочется отпускать восвояси негодяя и убийцу, а тем более всю шайку. Это было бы равносильно нашему участию в разбое. Сегодня я мог застрелить Геллера, но я не наемный убийца, к тому же он не заслуживает быстрой смерти. Думаю, лучше всего будет, если мы позволим им сунуться в Экоу-Каньон и захлопнем мышеловку.
   — Блестящая мысль! Дорого бы я дал, чтобы взять негодяев живыми. Но не слишком ли их много?
   — Мы не побоялись идти за ними втроем, тем более нам нечего будет опасаться в Экоу-Каньоне, где можно рассчитывать на помощь рабочих.
   — Их там будет немного, так как большинство отправилось в погоню за грабителями.
   — А мы попробуем предупредить их о замыслах шайки, и тогда они немедленно вернутся.
   — Но как?
   — Проще простого: напишу им записку и приколю ее к дереву на видном месте рядом со следом грабителей.
   — Они вам не поверят. Уж больно все это похоже на ловушку.
   — Им придется поверить. Они уже знают, что на месте нападения двое пассажиров сошли с поезда, и обязательно увидят наши следы. Я попрошу их обойти стороной Грин-Форк, где могут быть индейцы сиу, и Пейнтерхилл, куда бандиты вышлют своих разведчиков.
   — Уфф! — вмешался в наш разговор Виннету. — Пусть мои братья собираются в путь.
   — Сейчас? — удивился Толстяк Уокер.
   — Когда встанет солнце, оно должно увидеть нас далеко отсюда.
   — А если утром индейцы обнаружат наши следы?
   — Собаки оглала не станут возвращаться назад. Их путь лежит на юг. Хуг!
   Апач встал и пошел к своему мустангу, чтобы снять с него путы. Мы последовали его примеру и вскоре, выведя коней из чащобы, двинулись обратно тем же путем, который привел нас сюда.
   Ночью, когда все предметы скрыты тьмой, только очень опытный вестмен отважится пуститься через густой лес. Европеец, несомненно, пошел бы пешком, ведя лошадь в поводу, но житель Дикого Запада знает, что у животных зрение острее, поэтому мы ехали верхом. Во главе нашего маленького отряда встал Виннету и вел нас вперед через ручьи и скалы, безошибочно выбирая в кромешной тьме нужное направление. Мой чубарый жеребец вел себя прекрасно, а старый Виктори иногда недовольно пофыркивал, но не отставал ни на шаг.
   Когда забрезжил рассвет, мы уже были в девяти милях от стойбища сиу-оглала. Теперь можно было остановиться. Выдрав лист бумаги из записной книжки, я написал на нем коротенькое послание людям из Экоу-Каньона и прибил его колышком к стволу большого дерева с таким расчетом, чтобы любой едущий с юга человек заметил белую бумагу. На отдых времени у нас не было, поэтому мы сразу же сели в седла и повернули на запад.
   В полдень мы переправились через Грин-Форк ниже того места, где, как мы знали, должны были объединиться отряды оглала. Индейцы боялись преждевременно выдать себя, поэтому старались избегать открытого пространства и прятались в лесу, мы же могли избрать кратчайший путь.
   Солнце уже клонилось к горизонту — пора было подумать о ночлеге и дать отдых лошадям, покрывшим за день сорок миль. Хотя благородные животные, в том числе и старик Виктори, не подавали признаков усталости, их следовало пощадить и поберечь их силы, так как следующий день обещал быть не менее тяжелым, чем сегодняшний. Справа и слева от нас высились две небольшие каменные гряды, и именно здесь мы решили подыскать место для лагеря, как вдруг за холмами перед вами открылась узкая долина. По ней протекал ручей, перекрытый рукотворной плотиной, так что посередине долины разлился пруд, блестевший золотом в лучах закатного солнца.
   Лес на противоположном склоне был выкорчеван, земля — распахана. На лугу паслись лошади, коровы, овцы и козы, у подножия холма стояли крестьянские дома. В воздухе, казалось, было разлито спокойствие и умиротворение.
   Неподалеку от домов стояло несколько человек. Они все смотрели на запад, прямо на солнце, и не заметили нашего появления. Огромный огненный шар опускался все ниже и ниже, и когда он, казалось, коснулся поверхности воды, сверху послышался звон колокола.
   — Что это? — спросил пораженный вождь апачей.
   — Какой-то поселок, — недоуменно пожал плечами Толстяк Уокер.
   — Уфф! Виннету видит поселок своими глазами. Он хочет знать, что это за звук.
   — Это призыв к молитве «Ангел Господень», — ответил я прерывающимся от волнения голосом. Звон пробудил во мне милые сердцу детские воспоминания. — А теперь вызванивают «Аве Мария».
   — Уфф! — не мог прийти в себя от удивления Виннету. — Что такое «Ангел Господень» и что такое «Аве Мария»?
   — Слушай, и ты сам поймешь, — произнес я вполголоса.
   Послышался стройный хор, распевавший на четыре голоса гимн Богородице. Я напряженно ловил каждый звук, а когда пение смолкло, сорвал с плеча ружье, выстрелил из обоих стволов, дал шпоры чубарому и галопом понесся в долину. Бросив коня у ручья, я пешком пошел к ближайшим домам.
   Выстрелы пробудили в долине не только эхо, но и жизнь. В дверях появились перепуганные стрельбой люди, однако, увидев белого человека, все успокоились и вышли мне навстречу. У крайнего дома стояла опрятно одетая старушка с белоснежными волосами и безмятежным лицом. Весь ее облик говорил о том, что она провела свою жизнь в тяжких трудах.
   — Добрый вечер, матушка, — обратился я к ней почтительно на немецком языке. — Прошу вас, не пугайтесь, мы честные люди. Не позволите ли вы нам остановиться на ночлег в вашем поселке?
   Она кивнула в знак согласия и с приветливой улыбкой сказала:
   — Мы рады вам, господин. Честный человек приносит радость в дом. А вот и мой старик Хильман, и сын Вилли, они помогут вам.
   К нам направлялось человек десять мужчин разного возраста, от стариков до безусых юношей. Во главе шествовал еще бодрый и крепкий старик. Рядом с ним вышагивал, уверенно ступая по земле, широкоплечий, коренастый парень. Все были одеты в добротную одежду, какую предпочитают переселенцы на Западе.
   Старик протянул мне руку и поприветствовал:
   — Рад видеть вас, господин, в поселке Хелльдорф. Гость в дом — счастье в дом.
   — Спасибо, — сердечно поблагодарил его я. — Нет в жизни ничего лучше человеческих лиц. Не приютите ли на ночь троих уставших путников?
   — С удовольствием, господин. Окажите нам честь, располагайте нами.
   Тем временем подъехали и Виннету с Толстяком Уокером. При виде краснокожего поселенцы взволновались, но я поспешил успокоить их:
   — Я путешествую с друзьями, охотником Фредом Уокером и вождем апачей Виннету. Вам нечего опасаться, они люди честные и благородные.
   — Сам Виннету? Возможно ли? Мы много слышали о нем! Какая приятная неожиданность! В прерии вождя апачей любят больше, чем королей в Европе!
   Он сдернул шапку с седой головы, протянул индейцу руку и произнес:
   — Я всегда к вашим услугам, сэр.
   Вынужден сознаться, что такое обходительное отношение к суровому краснокожему воину показалось мне смешным, однако оно было искренним. Я с трудом сдержал улыбку, а Виннету ответил на рукопожатие словами:
   — Виннету — ваш друг. Он не причиняет зла никому из бледнолицых и краснокожих, если они честные люди.
   Затем поселенцы принялись оспаривать право принять гостей в своем доме, однако последнее слово оказалось за стариком Хильманом, который заявил:
   — Путники остановились у порога моего дома и будут моими гостями. Но чтобы остальным не было обидно, я приглашаю всех на ужин в честь славного Виннету и его товарищей. А теперь прекратим спор и дадим людям отдохнуть с дороги.
   Соседи восприняли слова старика Хильмана как должное и подчинились. Наших лошадей поставили в стойло и задали им корму, а нас проводили в дом, где молодая красавица-жена Вилли уже хлопотала у печи. Накрыли на стол, и пока нас угощали домашним пивом, в ожидании, когда подойдут остальные поселенцы, мы выяснили, кто они и откуда.
   Все они переехали в Америку из Баварии, которая, как известно, славится своими резчиками по камню. Первое время они работали на строительстве в Чикаго и сумели скопить достаточно, чтобы перебраться на Запад и выстроить ферму. Почему они выбрали эти глухие места? Как-то еще в Чикаго один старый вестмен рассказал им о сокровищах гор Титон. Он клялся и божился, что сам ходил по россыпям сердоликов, агатов и опалов. Хильман пришел в полный восторг от рассказов о богатстве тех краев, уговорил своих товарищей, и они сообща подались на новое место. Они не были лишены здравого смысла и не рассчитывали одним махом разбогатеть на поделочных камнях, а для начала выкорчевали лес, распахали землю и выстроили дома. Теперь они уже живут в долине третий год и вполне довольны своей долей.
   — А как же камни? — спросил я. — Ходили ли вы в горы Титон?
   — Мой Вилли и Руди Мейнерт пытались пройти туда прошлой осенью, но добрались только до озера Джона Грея. Дальше места пошли такие дикие и непроходимые, что им пришлось повернуть обратно.
   — Да, — заметил я, — они поступили как гринхорны.
   — Ну уж нет! — взвился Вилли. — Мы три года живем здесь и стали настоящими вестменами!
   — Не сердитесь на меня, молодой человек, но трех лет жизни в лесу недостаточно, чтобы поселенец превратился в вестмена. Вы хотели проникнуть в Титон напролом, а любой вестмен знает, что прямая дорога — самая длинная. Вы не попадете туда напрямик и через сто лет. Вам придется прокладывать себе путь через лесную чащобу, кишащую медведями я волками, через пропасти и ущелья, где негде поставить ногу и где за каждым камнем может скрываться враг. Вам следовало попытаться добраться отсюда до Джон-Грей-Ривер или до Солт-Ривер. Они обе впадают в Снейк-Ривер, и если вы пойдете вдоль нее вверх по течению, то слева от вас останутся Змеиные горы, затем вы попадете на перевал Титон, за которым и начинаются горы Титон. Это всего лишь три хребта длиной миль в пятьдесят. Однако пускаться вдвоем в такой дальний и опасный путь — чистое сумасшествие. Вы нашли по дороге какие-нибудь камни?
   — Всего лишь несколько агатов.
   — Покажите их нам. Виннету знает каждую пядь в горах, и я попрошу его сказать, откуда взяты ваши камни.
   Я прекрасно знал, что апач предпочитает не говорить о золоте и других сокровищах, спрятанных в землях краснокожих, поэтому обратился к нему с вопросом на его родном языке, чтобы отказ не обидел гостеприимных хозяев.
   — Мой брат Чарли хочет найти золото и камни? — спросил меня Виннету, пристально глядя мне в лицо.
   А когда я объяснил ему, что камни нужны не мне, а этим добрым и работящим людям, он долго смотрел вдаль, словно взвешивая, соглашаться или нет, затем его черные глаза внимательно осмотрели поселенцев, и в конце концов он выговорил:
   — Готовы ли эти люди исполнить мое желание?
   — Какое?
   — Пусть они еще раз споют ту песню, что Виннету слышал, когда въехали в долину. Тогда он укажет им, где искать такие камни.
   Слова Виннету были для меня полнейшей неожиданностью, Неужели церковный гимн так потряс индейца, что он готов был отказаться от своих незыблемых правил и открыть тайны сокровищ?
   — Споют, — заверил его я.
   — Пусть ищут в горах Вентр. Там они найдут золотые самородки, а в долине реки Бевердам, что впадает в озеро Йеллоустон с юга, много таких камней.
   Пока я переводил хозяевам, как найти сокровища, в дом стали подходить остальные поселенцы. Подали угощение, и началось застолье, настолько веселое, дружелюбное и беспечальное, что я, как ни силился, не мог припомнить другого такого на Диком Западе. Так ведут себя только люди с чистой совестью и душой, которым нечего опасаться ни суда человеческого, ни суда Божьего.
   Они прекрасно помнили песни родины и охотно пели их для меня. Даже старик Хильман складно басил известные мне с детства песни.
   Виннету долго прислушивался к нашей веселой беседе, а потом остановил нас вопросом:
   — Когда эти люди сдержат свое слово?
   Я поспешил напомнить Хильману обещание, данное им Виннету, и тогда собравшиеся запели «Аве Мария». Однако апач вслушался в первые ноты и отрицательно затряс головой.