Страница:
6. Is there anyone who entered a competition in order to lose?
Зеленый, резиновый, расчерченный толстыми квадратами пол, пятнами пыльный и припорошенный песком, приятно пружинил под голыми подошвами. Впереди была спина самого высокого в группе парня, который уверенно бежал по периметру зала, отсчитывая вслух круги: 32, 33, 34, 35… Позади громко дышали разгоряченные, усталые одногруппники, которые двигались, стараясь экономить силы, и едва поднимали ноги над полом. Выправившиеся полы кимоно свободно болтались вокруг мокрых тренированных торсов (дети-модели). Сердце стучало так громко, что биение крови отдавалось в ушах и боку. Острая боль сжигала икры. Ладони начинали дрожать.
В центре зала возвышался Васил Араратович, уверенно расставив ноги и заложив большие пальцы за черный пояс щегольского кимоно, и спокойно обводил взглядом уставших учеников. «Я не могу, я больше не могу», – на бегу прошептала ему Майя. Мудрый, как небо, и темный, как любовь, взгляд Васила остановился на ее лице: «Ты можешь, ты всё можешь. И никогда не сдашься». – «Я всё могу», – мысленно повторила Майя, опуская пристыженную макушку к земле, и принялась успокаивать сердцебиение, как только возможно, как только получится. Слюноотделение, вызванное желанием совокупиться.
В центре зала возвышался Васил Араратович, уверенно расставив ноги и заложив большие пальцы за черный пояс щегольского кимоно, и спокойно обводил взглядом уставших учеников. «Я не могу, я больше не могу», – на бегу прошептала ему Майя. Мудрый, как небо, и темный, как любовь, взгляд Васила остановился на ее лице: «Ты можешь, ты всё можешь. И никогда не сдашься». – «Я всё могу», – мысленно повторила Майя, опуская пристыженную макушку к земле, и принялась успокаивать сердцебиение, как только возможно, как только получится. Слюноотделение, вызванное желанием совокупиться.
7. If I bite a bicycle and ride an apple, then I'll know the difference
Стремясь получить квартиру побольше и работу поприбыльнее, приемные родители регулярно переезжали. Майя, Грустное Дитя, меняла школы, и в итоге в предпоследнюю ездила полтора часа на маршрутке – пристанище одиноких нервных туш, спешащих на работу.
Морозное утро. Майя на каблуках зависает у входа, хватаясь замерзшими, красными пальцами за стены и потолок, а в портфеле – тяжелые учебники. Блузка открывает пассажиру напротив слишком низкий вырез декольте. Мужчина средних лет смущенно отводит взгляд, но неизменно восстанавливает исходный ракурс. До урока пятнадцать минут, а малиновая «девятка» перед маршруткой и не думает двигаться.
Завибрировал телефон в кармане, принимая смс в свое лоно. Света, главная отличница класса, писала: «Контрошка через десять минут, ты вообще в курсе? Скоро будешь? Готова?»
– Побоку, – телеграфировала Майя, на ходу доставая толстый потрепанный учебник из сумки и раскрывая на нужной странице. – Не давай никому домашку, сами пусть делают! – грозно напомнила вслед. – Саше можно, – полетела третья.
Саша учился в классе всего год, но так и не смог завести друзей. Была ли причиной его редкая неспособность к школьным предметам вкупе с удивительным музыкальным талантом или отец, лет десять работающий в популярной рок-группе, но его сторонились не только победители, но и лузеры, имевшие привычку кучковаться около столовой. Майя всегда дружила с отверженными, чтобы не было так чертовски скучно на бесконечных уроках. Саша ей нравился бунтарским стремлением оградить свою жизнь от малолетнего быдла. Он старался доказать, что лучше, талантливее отца, что нельзя их сравнивать. Захватив его врасплох на дешевой репбазе, Майя с дрожью восторга почувствовала, как возвышенно прекрасен и тягуч хриплый его голос. Поэтому Саше можно было списывать домашку, диктуемую Маей Свете по телефону тоном смертельно занятого гения.
Маршрутка резко затормозила на излете остановки, высунув побитый нос на запорошенную утренним снегом грязь. Трое, стоявшие с чемоданами на полусогнутых венозных ногах, кулями упали на сидящих пассажиров. Салон автомобиля огласился развесистым, изящным, чрезвычайно энергичным матом. Сидящие пассажиры, брезгливо отворачивая лица, подняли на вытянутых руках упавших, раскрасневшихся коллег. Путь к двери был освобожден за пятьдесят три секунды, под аккомпанемент четырех диалогов внутри и одиннадцати гудков снаружи.
Майя вылетела, как трубочка из газировки, оправляя непослушную жесткую юбку. Саша догнал на полпути, снисходительно ударился об ее плечо своим и, взглянув из-под челки, осведомился:
– Про контрольную помнишь?
– Да помню, помню, как они достали! Пойдешь быстрее – успеешь списать домашку!
– А я не пойду!
– А почему?
– Не нравится мне тип, который идет за тобой от остановки, знаешь ли.
Майя польщенно обернулась, рассматривая незнакомца в двадцати шагах за спиной, и рассмеялась, придумывая несколько грациозных ответов. Саша продолжал:
– Хватит хихикать, ты здесь ни при чем. Напомнить, что я гей?
– Конечно, конечно, напоминай почаще, – недовольно пробормотала Майя, пряча лицо в шарф, намотанный вокруг шеи. – И почему тебе этот тип остановочный не понравился? Посмотри на линию бедер, на…
– Кстати, как эксперименты с фильмом? – перебил Саша. – Ты вроде снимала что-то?
– Снимала…
– Какая будет музыка?
– Музыка… никакая, мне сюжет не нравится!
– Сделай другой!
– Не хочу!
– Почему?
– Мне не до этого!
– А до чего тебе? Какой же ты ребенок!
– Сам ребенок! – и в Сашу, некстати решившего поумничать, полетел угловатый, льдистый снежок.
С Сашей zabavno было спорить не только по утрам до школы, но и завалившись в квартиру его предков. В угловом шкафу стояли рядами булькающие бутылки. Он заводил идеологическую волынку, расписывая цели пятилетки, Майя лениво оборонялась, играя ассоциациями под аккомпанемент поющих от радости ингибиторных ГАМК.
– У тебя нет своего голоса! – начинал он.
– Нет!
– Кто ты тогда?
– Актер.
– Любишь транслировать чужие мысли?
– Я рождаю их вновь и вновь, как вечная весна, кровавая матка, материнская плата. Утром – весенние, днем – знойные, ночью – мрачные. Сквозь меня проходят воды жизни, тени поэзии, кровь страдающих интеллигентов от Африки до Азии. Если смешать фигуры на столе и придумать шахматы в восьми измерениях, станет веселее.
– Ха-ха-ха! – смеялся он. – Хаос!
– Порядок настолько высокого уровня, что ты его не видишь. Игра в бисер. Порядок и бессмертие. Вечная жизнь – в том, чтобы прожить десяток жизней? Каждый день я заглатываю три. Я тренирую свой желудок и разум, чтобы превзойти Гаргантюа и Пантагрюэль в потреблении информационной пищи. Если музыка – шампанское, если фотографии – фрукты, если мода – икра, если архитектура – устрицы, я закатила в палатах Цезаря и Суллы роскошное пиршество!
– Постмодернизм?
– О, замолчи, уложил в прокрустово ложе! Одно я знаю точно – сметут меня кристально-ясные, непоколебимые, как пирамида Хеопса, идеалисты. Выставят пинком под эфемерный зад.
– Почему?
– Они умеют драться только на своей позиции, Саша.
Морозное утро. Майя на каблуках зависает у входа, хватаясь замерзшими, красными пальцами за стены и потолок, а в портфеле – тяжелые учебники. Блузка открывает пассажиру напротив слишком низкий вырез декольте. Мужчина средних лет смущенно отводит взгляд, но неизменно восстанавливает исходный ракурс. До урока пятнадцать минут, а малиновая «девятка» перед маршруткой и не думает двигаться.
Завибрировал телефон в кармане, принимая смс в свое лоно. Света, главная отличница класса, писала: «Контрошка через десять минут, ты вообще в курсе? Скоро будешь? Готова?»
– Побоку, – телеграфировала Майя, на ходу доставая толстый потрепанный учебник из сумки и раскрывая на нужной странице. – Не давай никому домашку, сами пусть делают! – грозно напомнила вслед. – Саше можно, – полетела третья.
Саша учился в классе всего год, но так и не смог завести друзей. Была ли причиной его редкая неспособность к школьным предметам вкупе с удивительным музыкальным талантом или отец, лет десять работающий в популярной рок-группе, но его сторонились не только победители, но и лузеры, имевшие привычку кучковаться около столовой. Майя всегда дружила с отверженными, чтобы не было так чертовски скучно на бесконечных уроках. Саша ей нравился бунтарским стремлением оградить свою жизнь от малолетнего быдла. Он старался доказать, что лучше, талантливее отца, что нельзя их сравнивать. Захватив его врасплох на дешевой репбазе, Майя с дрожью восторга почувствовала, как возвышенно прекрасен и тягуч хриплый его голос. Поэтому Саше можно было списывать домашку, диктуемую Маей Свете по телефону тоном смертельно занятого гения.
Маршрутка резко затормозила на излете остановки, высунув побитый нос на запорошенную утренним снегом грязь. Трое, стоявшие с чемоданами на полусогнутых венозных ногах, кулями упали на сидящих пассажиров. Салон автомобиля огласился развесистым, изящным, чрезвычайно энергичным матом. Сидящие пассажиры, брезгливо отворачивая лица, подняли на вытянутых руках упавших, раскрасневшихся коллег. Путь к двери был освобожден за пятьдесят три секунды, под аккомпанемент четырех диалогов внутри и одиннадцати гудков снаружи.
Майя вылетела, как трубочка из газировки, оправляя непослушную жесткую юбку. Саша догнал на полпути, снисходительно ударился об ее плечо своим и, взглянув из-под челки, осведомился:
– Про контрольную помнишь?
– Да помню, помню, как они достали! Пойдешь быстрее – успеешь списать домашку!
– А я не пойду!
– А почему?
– Не нравится мне тип, который идет за тобой от остановки, знаешь ли.
Майя польщенно обернулась, рассматривая незнакомца в двадцати шагах за спиной, и рассмеялась, придумывая несколько грациозных ответов. Саша продолжал:
– Хватит хихикать, ты здесь ни при чем. Напомнить, что я гей?
– Конечно, конечно, напоминай почаще, – недовольно пробормотала Майя, пряча лицо в шарф, намотанный вокруг шеи. – И почему тебе этот тип остановочный не понравился? Посмотри на линию бедер, на…
– Кстати, как эксперименты с фильмом? – перебил Саша. – Ты вроде снимала что-то?
– Снимала…
– Какая будет музыка?
– Музыка… никакая, мне сюжет не нравится!
– Сделай другой!
– Не хочу!
– Почему?
– Мне не до этого!
– А до чего тебе? Какой же ты ребенок!
– Сам ребенок! – и в Сашу, некстати решившего поумничать, полетел угловатый, льдистый снежок.
С Сашей zabavno было спорить не только по утрам до школы, но и завалившись в квартиру его предков. В угловом шкафу стояли рядами булькающие бутылки. Он заводил идеологическую волынку, расписывая цели пятилетки, Майя лениво оборонялась, играя ассоциациями под аккомпанемент поющих от радости ингибиторных ГАМК.
– У тебя нет своего голоса! – начинал он.
– Нет!
– Кто ты тогда?
– Актер.
– Любишь транслировать чужие мысли?
– Я рождаю их вновь и вновь, как вечная весна, кровавая матка, материнская плата. Утром – весенние, днем – знойные, ночью – мрачные. Сквозь меня проходят воды жизни, тени поэзии, кровь страдающих интеллигентов от Африки до Азии. Если смешать фигуры на столе и придумать шахматы в восьми измерениях, станет веселее.
– Ха-ха-ха! – смеялся он. – Хаос!
– Порядок настолько высокого уровня, что ты его не видишь. Игра в бисер. Порядок и бессмертие. Вечная жизнь – в том, чтобы прожить десяток жизней? Каждый день я заглатываю три. Я тренирую свой желудок и разум, чтобы превзойти Гаргантюа и Пантагрюэль в потреблении информационной пищи. Если музыка – шампанское, если фотографии – фрукты, если мода – икра, если архитектура – устрицы, я закатила в палатах Цезаря и Суллы роскошное пиршество!
– Постмодернизм?
– О, замолчи, уложил в прокрустово ложе! Одно я знаю точно – сметут меня кристально-ясные, непоколебимые, как пирамида Хеопса, идеалисты. Выставят пинком под эфемерный зад.
– Почему?
– Они умеют драться только на своей позиции, Саша.
8. She has kept her head lowered… to give him a chance to come closer
В двадцать лет ощущая себя ребенком, Майя думала, что Илья будет сам добиваться свиданий, звонить, уговаривать. А ей останется соглашаться и отвергать, одобрять и критиковать – а иначе она нравится ему недостаточно. Роскошный, богатый, красивый evrei (произносить нежно, с придыханием) думал, очевидно, иначе.
Полный день перед вторым свиданием, скучая на лекциях по античной литературе, посылая в игнор зацепки колготок от сломанных стульев и пропуская цитаты на древнегреческом мимо ушей, она вглядывалась в экран айфона. Настойчиво терла его, включала-выключала, бросала в сумку и вынимала снова, гипнотизировала номер, порывалась написать первой. Во сколько и где он увидит ее «снова и срочно»? По седьмому кругу слонялась по аудиториям, прислонялась к колоннам и улыбалась друзьям, скрывая застывшее в глазах ожидание. Случилось – всего за два часа – он стал ей нужен. (Революция: Майю Недоступную ranili прямо в сердце.) Пытаясь скрыть шокирующее открытие, написала заведомо небрежно: «Ну так что, где встречаемся?»
Одинокая свеча рисовала круг на глянцевой поверхности стола, дополняя мягкую подсветку небольшого зала. Из соседней комнаты журчало фортепиано под перекличку толпы. В двух метрах от стола располагалась лестница, по которой в кафе поднимались прохожие, обдували ее вечерней свежестью и радостью встречи. Она смотрела на каждого вошедшего поверх меню, заранее зная, что закажет, и быстро, нервно пролистывая мясное и сладкое. Ильи всё не было, и она поводила плечами, спасаясь от сквозняка в открытом платье. Плечи были ничего себе так – два дня до этого она почти голодала.
Через 15 минут Илья царственно ворвался в помещение, захватив морозный воздух центральных улиц, и сразу заметил ее своим быстро-прицельным взглядом. Снял пальто и оказался в скромном синем свитере и аскетичных джинсах. Фортепианные звуки как будто затихли и растворились в уличном воздухе и его улыбке. Шум гостей заполз змеями под палас. Он сел и закрыл пространство вокруг себя защитным полем.
На столе стояли: гречка, два салата, апельсиновый сок (as usual), томатный сок, чайник жасминового чая, коктейль из креветок. Двумя глянцевыми прямоугольниками отсвечивали телефоны, назойливое пятно, оружие убийства Наоми Кэмпбелл. У Ильи непрерывно звонил, он сбрасывал, ответив пару раз на важное. Майин молчал. Когда Илья вскинул руку, поднимая ее с телефоном к уху, на сильном запястье блеснули дорогие часы. Майя, призывно и нахально улыбаясь, протянула руку и отстегнула их. Патек Филипп. Надела на себя, чтобы непрерывно гладить и теребить (теплые, красивые, сотни тысяч рублей). Илья наблюдал десять минут и не выдержал на одиннадцатой: «Послушай, ты прямо занимаешься с ними сексом!». И Майе понравилось выражение его глаз.
– Тебе звонили – и… и ты сказал, что все-таки улетаешь! – не выдержала она.
– Да, послезавтра. Москва – Ницца – Нью-Йорк, – меланхолично протянул он названия городов.
– Бизнес? – старалась казаться умной.
– Бизнес, – улыбнулся.
– Круто, – кивнула Майя. – Часто летаешь в США?
– Раз в месяц, как минимум.
– Всегда хотела проехать Америку насквозь на розовом «кадиллаке», как у Элвиса Пресли.
– Мы так сделали года два назад.
– Что? На розовом? Вы?
– Да, с девушкой, «кадиллак» отдал ей потом.
(Isn't he ideal! – промелькнуло в голове Майи).
Илья перечислил любимые фильмы – кино оказалось второй его страстью после шахмат. Майя назвала свои. Он посоветовал Sleuth и что-то еще, но, растерявшись, она забыла записать. Сошлись во мнении, что политика не стоит внимания. Согласились, что по клубам ходить не модно. Их разговор похож был на осторожный обмен сигналами, настройку на резонирующие частоты, и Майя чувствовала сходные вибрации, только более сильные. Сферы сгущались вокруг его лица и рук, а слова эхом отдавались по помещению. Почему он один? Как такое возможно? Притвориться гордой – рассмеяться – похвалить – унизить – намекнуть. Что за химия в его коже и взгляде? Майя, не сходи с ума, ты принцесса.
Илья отвернулся к роялю. Три секунды на окраине его восприятия. Пятнадцать секунд. Двадцать две. Не выдержав арктического холода паузы, сказала: «Мне пора». Никак не может заинтересовать его! Холодный жгут скрутился в груди. Он ведь признался пять минут назад, что интересуется только необычными людьми. Отвлекался, оглядывался назад, в зону гостей, заказывал новую еду, жадно ел, легко и почти равнодушно поднимая на нее голову. Зачем он решил с ней встретиться – чтобы мучить? «Уже?» – раздалось слегка разочарованное в ответ (пляшет гопак сердце).
Майя шла по Большой Никитской в кожаном плаще, едва закрывавшем полоску кожи между платьем и сапогами, шарахаясь от темных теней и пряча глаза, и думала, что никогда раньше не чувствовала внутри себя настолько странного, манящего притяжения. Гадала – что он напишет, когда позвонит? Что решит по поводу новой встречи? Два дня прошло, а она так несчастно влюблена, несмотря на прошлое… Прошлого нет, есть только минуты с ним рядом. Что за хуевая романтическая чушь? Деточка, тебе ведь… смс! Не от него…
Илья улетел на следующий день, как и обещал, – рано утром в Ниццу, потом в Нью-Йорк, и всё, что ей оставалось – проверять обновления блога и ждать – ждать сообщений, которые он так редко писал.
Посмотрела рекомендованный им фильм. Не выдержала, настрочила льстивый текст о его прекрасном вкусе. Майя Несдержанная Нежность. Чувствуя нарастающее лавиной потаенное, главное, в низу живота, не хотела потерять Илью так буднично и просто. Договорились встретиться в субботу днем – он прилетал в пять утра. Но не смог проснуться к трем часам дня. Спросил, что у Майи завтра – но завтра был не пропускаемый никак торжественный день рождения тетки. Перенесли на неопределенное время. На неделе не позвонил. В воскресенье сорвалось. И он снова исчез. Майя начала сходить с ума.
Любовь, похожая на одержимость. Девочка привыкла, что ее добиваются, пишут каждый день, а он не хотел, не мог, и быть может, он писал страстные тексты кому-то еще, худенькой царице его грез, матери сына – кто знает, а она, грустная, брошенная, сбитая на взлете, была незначительной помехой в его картине жизни.
Есть только один путь в любовь – по асфальтированной дороге из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас. Ты не веришь, что наркотик в форме человека возможен, но вот он вторгается в зону комфорта, опьяняет запахом кожи, сводит с ума взглядом и движением тела. И ты следишь завороженно за тем, как жизнь протекает сквозь него струей, наполняясь живой кислородной кровью. Сангре миа. Животная похоть и романтический анализ бессмысленных слов, несвязных сигналов, расшифровка азбуки Морзе как черед коротких «да» и длинных «нет». Вы планируете съесть вечером пятницы бургер, но просыпаетесь вместе в постели – или в зоне страха и ненависти. Ты в капкане, Майя, тебя поймали, отымели и скоро освежуют, распнут на костлявых ветках, выдернутых из вечной темно-зеленой тайги с розовым закатом. Выдернут ветки из царства древней Руси и повесят над костром. Краем глаза заметишь сгоревшие до тебя скелеты и черепа, выпавшие зубы и остатки карминовых бус. Повесят, и будешь вертеться по оси, таращить глаза и кричать, но никто не услышит, потому что ты одна на своем костре, а вокруг тайга, одна, одна, одна.
Полный день перед вторым свиданием, скучая на лекциях по античной литературе, посылая в игнор зацепки колготок от сломанных стульев и пропуская цитаты на древнегреческом мимо ушей, она вглядывалась в экран айфона. Настойчиво терла его, включала-выключала, бросала в сумку и вынимала снова, гипнотизировала номер, порывалась написать первой. Во сколько и где он увидит ее «снова и срочно»? По седьмому кругу слонялась по аудиториям, прислонялась к колоннам и улыбалась друзьям, скрывая застывшее в глазах ожидание. Случилось – всего за два часа – он стал ей нужен. (Революция: Майю Недоступную ranili прямо в сердце.) Пытаясь скрыть шокирующее открытие, написала заведомо небрежно: «Ну так что, где встречаемся?»
Одинокая свеча рисовала круг на глянцевой поверхности стола, дополняя мягкую подсветку небольшого зала. Из соседней комнаты журчало фортепиано под перекличку толпы. В двух метрах от стола располагалась лестница, по которой в кафе поднимались прохожие, обдували ее вечерней свежестью и радостью встречи. Она смотрела на каждого вошедшего поверх меню, заранее зная, что закажет, и быстро, нервно пролистывая мясное и сладкое. Ильи всё не было, и она поводила плечами, спасаясь от сквозняка в открытом платье. Плечи были ничего себе так – два дня до этого она почти голодала.
Через 15 минут Илья царственно ворвался в помещение, захватив морозный воздух центральных улиц, и сразу заметил ее своим быстро-прицельным взглядом. Снял пальто и оказался в скромном синем свитере и аскетичных джинсах. Фортепианные звуки как будто затихли и растворились в уличном воздухе и его улыбке. Шум гостей заполз змеями под палас. Он сел и закрыл пространство вокруг себя защитным полем.
На столе стояли: гречка, два салата, апельсиновый сок (as usual), томатный сок, чайник жасминового чая, коктейль из креветок. Двумя глянцевыми прямоугольниками отсвечивали телефоны, назойливое пятно, оружие убийства Наоми Кэмпбелл. У Ильи непрерывно звонил, он сбрасывал, ответив пару раз на важное. Майин молчал. Когда Илья вскинул руку, поднимая ее с телефоном к уху, на сильном запястье блеснули дорогие часы. Майя, призывно и нахально улыбаясь, протянула руку и отстегнула их. Патек Филипп. Надела на себя, чтобы непрерывно гладить и теребить (теплые, красивые, сотни тысяч рублей). Илья наблюдал десять минут и не выдержал на одиннадцатой: «Послушай, ты прямо занимаешься с ними сексом!». И Майе понравилось выражение его глаз.
– Тебе звонили – и… и ты сказал, что все-таки улетаешь! – не выдержала она.
– Да, послезавтра. Москва – Ницца – Нью-Йорк, – меланхолично протянул он названия городов.
– Бизнес? – старалась казаться умной.
– Бизнес, – улыбнулся.
– Круто, – кивнула Майя. – Часто летаешь в США?
– Раз в месяц, как минимум.
– Всегда хотела проехать Америку насквозь на розовом «кадиллаке», как у Элвиса Пресли.
– Мы так сделали года два назад.
– Что? На розовом? Вы?
– Да, с девушкой, «кадиллак» отдал ей потом.
(Isn't he ideal! – промелькнуло в голове Майи).
Илья перечислил любимые фильмы – кино оказалось второй его страстью после шахмат. Майя назвала свои. Он посоветовал Sleuth и что-то еще, но, растерявшись, она забыла записать. Сошлись во мнении, что политика не стоит внимания. Согласились, что по клубам ходить не модно. Их разговор похож был на осторожный обмен сигналами, настройку на резонирующие частоты, и Майя чувствовала сходные вибрации, только более сильные. Сферы сгущались вокруг его лица и рук, а слова эхом отдавались по помещению. Почему он один? Как такое возможно? Притвориться гордой – рассмеяться – похвалить – унизить – намекнуть. Что за химия в его коже и взгляде? Майя, не сходи с ума, ты принцесса.
Илья отвернулся к роялю. Три секунды на окраине его восприятия. Пятнадцать секунд. Двадцать две. Не выдержав арктического холода паузы, сказала: «Мне пора». Никак не может заинтересовать его! Холодный жгут скрутился в груди. Он ведь признался пять минут назад, что интересуется только необычными людьми. Отвлекался, оглядывался назад, в зону гостей, заказывал новую еду, жадно ел, легко и почти равнодушно поднимая на нее голову. Зачем он решил с ней встретиться – чтобы мучить? «Уже?» – раздалось слегка разочарованное в ответ (пляшет гопак сердце).
Майя шла по Большой Никитской в кожаном плаще, едва закрывавшем полоску кожи между платьем и сапогами, шарахаясь от темных теней и пряча глаза, и думала, что никогда раньше не чувствовала внутри себя настолько странного, манящего притяжения. Гадала – что он напишет, когда позвонит? Что решит по поводу новой встречи? Два дня прошло, а она так несчастно влюблена, несмотря на прошлое… Прошлого нет, есть только минуты с ним рядом. Что за хуевая романтическая чушь? Деточка, тебе ведь… смс! Не от него…
Илья улетел на следующий день, как и обещал, – рано утром в Ниццу, потом в Нью-Йорк, и всё, что ей оставалось – проверять обновления блога и ждать – ждать сообщений, которые он так редко писал.
Посмотрела рекомендованный им фильм. Не выдержала, настрочила льстивый текст о его прекрасном вкусе. Майя Несдержанная Нежность. Чувствуя нарастающее лавиной потаенное, главное, в низу живота, не хотела потерять Илью так буднично и просто. Договорились встретиться в субботу днем – он прилетал в пять утра. Но не смог проснуться к трем часам дня. Спросил, что у Майи завтра – но завтра был не пропускаемый никак торжественный день рождения тетки. Перенесли на неопределенное время. На неделе не позвонил. В воскресенье сорвалось. И он снова исчез. Майя начала сходить с ума.
Любовь, похожая на одержимость. Девочка привыкла, что ее добиваются, пишут каждый день, а он не хотел, не мог, и быть может, он писал страстные тексты кому-то еще, худенькой царице его грез, матери сына – кто знает, а она, грустная, брошенная, сбитая на взлете, была незначительной помехой в его картине жизни.
Есть только один путь в любовь – по асфальтированной дороге из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас. Ты не веришь, что наркотик в форме человека возможен, но вот он вторгается в зону комфорта, опьяняет запахом кожи, сводит с ума взглядом и движением тела. И ты следишь завороженно за тем, как жизнь протекает сквозь него струей, наполняясь живой кислородной кровью. Сангре миа. Животная похоть и романтический анализ бессмысленных слов, несвязных сигналов, расшифровка азбуки Морзе как черед коротких «да» и длинных «нет». Вы планируете съесть вечером пятницы бургер, но просыпаетесь вместе в постели – или в зоне страха и ненависти. Ты в капкане, Майя, тебя поймали, отымели и скоро освежуют, распнут на костлявых ветках, выдернутых из вечной темно-зеленой тайги с розовым закатом. Выдернут ветки из царства древней Руси и повесят над костром. Краем глаза заметишь сгоревшие до тебя скелеты и черепа, выпавшие зубы и остатки карминовых бус. Повесят, и будешь вертеться по оси, таращить глаза и кричать, но никто не услышит, потому что ты одна на своем костре, а вокруг тайга, одна, одна, одна.
9. You know what the Mexicans say about the Pacific?
Васил решил драться с Майей самостоятельно, чтобы протренированные парни в спарринге не разбили ей нос и не наставили синяков на груди.
– Майя, – произнес он, уверенно направляя ее за талию к месту боя, – составь мне компанию!
– Конечно! – о, эти теплые твёрдые руки, краска хлынула в лицо.
Они регулярно дрались вместе. Васил действовал аккуратно, ненавязчиво, спокойно, служил терпеливым тренажером для битья, и после каждого удара лишь улыбался или сосредоточенно высказывал комментарии.
Начиналось стандартно. Майя откинулась в заднюю стойку, ударила левой ногой сверху, сбоку, перевернулась в прыжке, метя в голову. Снова в стойку, теперь правой и – внезапно потеряв равновесие, она упала на переднюю ногу. Васил не успел отодвинуться, и девочка, чувствуя секунды минутами, прошла бедром по низу его мускулистого живота и по члену без защиты, по тренированной ноге, и прислонилась головой к груди. Посмотрела вверх – его зрачки расширились, почти скрыв радужную оболочку – и отпрянула. «Хватит, пожалуй», – сказал он, отвернулся и ушел на противоположный край зала, но что-то опасное блеснуло в глубине его взгляда.
Смущенная и растерянная, Майя быстро оглядела спаррингующихся парней – но нет, каждый так занят борьбой с противником, что и головы не повернул. Вздох облегчения. Постаралась успокоиться, но оставшиеся двадцать минут тренировки едва могла взглянуть на тренера.
«Спасибо!» – поклон, бойцы уходят в раздевалку, можно снять форму и присесть отдохнуть, расчесать волосы, умыть лицо, успокоить дыхание и пульс. Холодная скамейка леденит кожу, обопрешься на стену – примерзнешь, но первые минуты не чувствуется. Голоса за дверью затихают, пора – но лучше дождаться, когда уйдет тренер, как встретиться с ним взглядом?
Последние шаги. Затихли. Дверь распахнулась.
Майя вскочила, как была, в трусах, белых носках и футболке. На пороге стоял тренер. Улыбнулся и медленно закрыл дверь. Она сразу поняла всё по его взгляду. Сопротивляться – зачем? Да и невозможно бороться со стальной силой тренированных мышц. Шагнул вперед и мягко, быстро, настойчиво подвинул ее к себе вплотную, поднял и поставил на скамейку, головой уткнулся в живот, как ручной, и поцеловал на два сантиметра ниже. Обдало горячей кровью. Встал и прижался всем телом, ребра уперлись в четкие кубики пресса, плечо сжали руки. Губы рядом с губами.
Секунды невозможного забытья, накатывавшего волнами. Он опустил руку вниз, и Майя хотела закричать: «Нет, не сейчас. Я же…» – но он не дал ничего сказать и опустил ее на ледяную скамейку, чуть теплую в одном только месте. Смотря в его спокойные глаза с глубокими одержимыми огоньками, Майя подавила приступ пронзительной боли. Капля крови стекла по внутренней поверхности бедра. Он учил оставаться сильной.
– Майя, – произнес он, уверенно направляя ее за талию к месту боя, – составь мне компанию!
– Конечно! – о, эти теплые твёрдые руки, краска хлынула в лицо.
Они регулярно дрались вместе. Васил действовал аккуратно, ненавязчиво, спокойно, служил терпеливым тренажером для битья, и после каждого удара лишь улыбался или сосредоточенно высказывал комментарии.
Начиналось стандартно. Майя откинулась в заднюю стойку, ударила левой ногой сверху, сбоку, перевернулась в прыжке, метя в голову. Снова в стойку, теперь правой и – внезапно потеряв равновесие, она упала на переднюю ногу. Васил не успел отодвинуться, и девочка, чувствуя секунды минутами, прошла бедром по низу его мускулистого живота и по члену без защиты, по тренированной ноге, и прислонилась головой к груди. Посмотрела вверх – его зрачки расширились, почти скрыв радужную оболочку – и отпрянула. «Хватит, пожалуй», – сказал он, отвернулся и ушел на противоположный край зала, но что-то опасное блеснуло в глубине его взгляда.
Смущенная и растерянная, Майя быстро оглядела спаррингующихся парней – но нет, каждый так занят борьбой с противником, что и головы не повернул. Вздох облегчения. Постаралась успокоиться, но оставшиеся двадцать минут тренировки едва могла взглянуть на тренера.
«Спасибо!» – поклон, бойцы уходят в раздевалку, можно снять форму и присесть отдохнуть, расчесать волосы, умыть лицо, успокоить дыхание и пульс. Холодная скамейка леденит кожу, обопрешься на стену – примерзнешь, но первые минуты не чувствуется. Голоса за дверью затихают, пора – но лучше дождаться, когда уйдет тренер, как встретиться с ним взглядом?
Последние шаги. Затихли. Дверь распахнулась.
Майя вскочила, как была, в трусах, белых носках и футболке. На пороге стоял тренер. Улыбнулся и медленно закрыл дверь. Она сразу поняла всё по его взгляду. Сопротивляться – зачем? Да и невозможно бороться со стальной силой тренированных мышц. Шагнул вперед и мягко, быстро, настойчиво подвинул ее к себе вплотную, поднял и поставил на скамейку, головой уткнулся в живот, как ручной, и поцеловал на два сантиметра ниже. Обдало горячей кровью. Встал и прижался всем телом, ребра уперлись в четкие кубики пресса, плечо сжали руки. Губы рядом с губами.
Секунды невозможного забытья, накатывавшего волнами. Он опустил руку вниз, и Майя хотела закричать: «Нет, не сейчас. Я же…» – но он не дал ничего сказать и опустил ее на ледяную скамейку, чуть теплую в одном только месте. Смотря в его спокойные глаза с глубокими одержимыми огоньками, Майя подавила приступ пронзительной боли. Капля крови стекла по внутренней поверхности бедра. Он учил оставаться сильной.
10. A good plan today is better than a perfect plan tomorrow
Майя полулежала на диване, подогнув под себя ногу, и рассматривала картинки в новом номере Vogue. За окном начинался обычный день пригорода Москвы, под хмурым небом сновали активные толстые женщины в нелепой одежде, кричали собаки. Дети прыгали на качелях, оглушительно смеялись группки подростков. Листья на редких тоскливых деревьях, привязанных к земле веревками с палками, почти все лежали на земле, а редкие смельчаки метались на ледяном осеннем ветру. Завыла собака, визг перешел в лай, затем в хрип и молчание. Качели ненадолго перестали скрипеть – ребенок испуганно уставился на серого бродячего пса – но через минуту возобновили ржавый монотонный скрежет.
В комнату зашла тетка. На ее бледном, худом лице читались усталость и раздражение.
– Почему ты не идешь обедать, а?! – с порога выпалила она. – Зову, зову, готовила три часа, а тебе лишь бы на диване валяться! Понятно, сама же ничего не заработала, куда уж помочь с обедом!
Взбесившись от ее тона с первой секунды, Maya The Furious злобно посмотрела на Арину и направилась на кухню, демонстративно шаркая по линолеуму. Сзади раздавались пронзительные крики, развивавшие тему безделья.
– Между прочим, не маленькая уже, четырнадцать – не десять! И на кого ты похожа, что за дырявая футболка!
– Это…
– Не перебивай! И знаешь еще…
Аринольду Великую было не остановить. Поток слов выливался из ее рта, как отравленная метамфетамином река, прорвавшая плотину. От ядовитых капель Сергей спасался у плиты, наливая в тарелку суп и тщательно изучая его состав. Собака забилась под стол и прижалась к ножке, поскуливая на каждом повышении голоса. Ярость разлилась по пустому желудку и поднималась всё выше. Майя видела только рот, открывавшийся и закрывавшийся с немыслимой скоростью, и ничего кроме рта с зубами.
– Заткнись! – крик вырвался из горла и отразился от кухонных стен. Подняла голову и заметила, что все смотрят на нее. Арина ошарашенно, Сергей с любопытством, собака с тупым удовлетворением. Волны пронеслись вокруг и сбили трамвай с рельсов, но поезд готов был запрыгнуть обратно, и всего через секунду ад потек бы прежним ядовитым потоком.
– Заткнись… – задыхаясь, прошептала Майя и вылетела из комнаты. Угол коридора, второй, поворот, схватить сумку с тумбочки и пальто, сорвав вешалку, разбросав перчатки по полу. Казалось, остановишься – и волна цунами настигнет, снесет и смоет, перемелет, выкинет на берег. Распахнула дверь и выбежала за порог.
Пульс бился в черепе, пока она бежала от серо-желтого здания в никуда, но подальше, к центру, к жизни, где в помещениях собираются сильные, красивые, молодые и амбициозные молодые люди. Мокрый снег расползался и скользил под ногами, как мокрая вата, обнажая промерзшую землю и асфальт. Пальто распахивалось на коленках от быстрого шага, и через пять минут они начали замерзать. Сначала приятно, потом жгуче-покалывающее ощущение распространилось вверх по бедрам и вниз до лодыжек, кратким всплеском перекинувшись на щеки и пальцы. Пустые перекрестки с высотками, то разноцветными, то серовато-бетонными, мелькали по бокам и возникали из-за поворота. Майя шла туда, где должен был быть центр, но не к метро, не к остановке, а просто – к жизни. Шла быстро, ехала на метро стремительно и ворвалась в квартиру Саши.
– Неделю я буду жить у тебя, – ультимативно произнесла в удивленное лицо одноклассника, и прошла в гостиную.
В комнату зашла тетка. На ее бледном, худом лице читались усталость и раздражение.
– Почему ты не идешь обедать, а?! – с порога выпалила она. – Зову, зову, готовила три часа, а тебе лишь бы на диване валяться! Понятно, сама же ничего не заработала, куда уж помочь с обедом!
Взбесившись от ее тона с первой секунды, Maya The Furious злобно посмотрела на Арину и направилась на кухню, демонстративно шаркая по линолеуму. Сзади раздавались пронзительные крики, развивавшие тему безделья.
– Между прочим, не маленькая уже, четырнадцать – не десять! И на кого ты похожа, что за дырявая футболка!
– Это…
– Не перебивай! И знаешь еще…
Аринольду Великую было не остановить. Поток слов выливался из ее рта, как отравленная метамфетамином река, прорвавшая плотину. От ядовитых капель Сергей спасался у плиты, наливая в тарелку суп и тщательно изучая его состав. Собака забилась под стол и прижалась к ножке, поскуливая на каждом повышении голоса. Ярость разлилась по пустому желудку и поднималась всё выше. Майя видела только рот, открывавшийся и закрывавшийся с немыслимой скоростью, и ничего кроме рта с зубами.
– Заткнись! – крик вырвался из горла и отразился от кухонных стен. Подняла голову и заметила, что все смотрят на нее. Арина ошарашенно, Сергей с любопытством, собака с тупым удовлетворением. Волны пронеслись вокруг и сбили трамвай с рельсов, но поезд готов был запрыгнуть обратно, и всего через секунду ад потек бы прежним ядовитым потоком.
– Заткнись… – задыхаясь, прошептала Майя и вылетела из комнаты. Угол коридора, второй, поворот, схватить сумку с тумбочки и пальто, сорвав вешалку, разбросав перчатки по полу. Казалось, остановишься – и волна цунами настигнет, снесет и смоет, перемелет, выкинет на берег. Распахнула дверь и выбежала за порог.
Пульс бился в черепе, пока она бежала от серо-желтого здания в никуда, но подальше, к центру, к жизни, где в помещениях собираются сильные, красивые, молодые и амбициозные молодые люди. Мокрый снег расползался и скользил под ногами, как мокрая вата, обнажая промерзшую землю и асфальт. Пальто распахивалось на коленках от быстрого шага, и через пять минут они начали замерзать. Сначала приятно, потом жгуче-покалывающее ощущение распространилось вверх по бедрам и вниз до лодыжек, кратким всплеском перекинувшись на щеки и пальцы. Пустые перекрестки с высотками, то разноцветными, то серовато-бетонными, мелькали по бокам и возникали из-за поворота. Майя шла туда, где должен был быть центр, но не к метро, не к остановке, а просто – к жизни. Шла быстро, ехала на метро стремительно и ворвалась в квартиру Саши.
– Неделю я буду жить у тебя, – ультимативно произнесла в удивленное лицо одноклассника, и прошла в гостиную.
11. Did you know, L? Shinigami only eat apples
– Днем рождения Платона считается 7 таргелиона, день, в который, по мифологическому преданию, на острове Делос родился бог Аполлон, – мерным голосом зачитывала директриса очередную страницу учебника. – Во многих сочинениях философа проводится мысль о том, что бытием в подлинном смысле слова можно назвать только абсолютные сущности, сохраняющие своё бытие безотносительно пространства и времени. Такие абсолютные сущности называются в сочинениях Платона идеями, или эйдосами.
Сомов перебросил записку на заднюю парту. Фаликов развернул бумагу, открыл глупый рот и бесшумно захохотал. Сомов быстро повернулся и, довольный, состроил ванильную рожу.
Сомов перебросил записку на заднюю парту. Фаликов развернул бумагу, открыл глупый рот и бесшумно захохотал. Сомов быстро повернулся и, довольный, состроил ванильную рожу.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента