Страница:
Изводишь, единого слова ради,
Тысячи тонн словесной руды.
Но как испепеляюще слов этих жжение
Рядом с тлением слова-сырца.
Эти слова приводят в движенье
Тысячи лет миллионов сердца"[57].
Речь М. была богата выражениями и словами. Но надо сказать, что, будучи великим мастером слова, М. не допускал "перегрузки" речи, нарочитой ее красивости. Однообразия он избегал в еще большей степени.
М. ненавидел длинные периоды и округлость речи, характерные для нашего "классического и обиходного интеллигентского языка". М. воевал с синтаксисом и стремился к предельной краткости и лаконизму в своей речи. В особенности это характерно для его прозы. Свою автобиографию, например ("Я сам") он написал отрывистыми фразами, часто состоящими из двух-трех слов. Коган пишет: "Маяковский вынес поэзию на улицу... Он сделал литературную речь отрывистой, энергичной и действенной[58]. Никулин подтверждает: "У него была редкая способность разговаривать с тысячами... Его домом были улица и трибуна"[59].
Очень любил М. увеличительные слова: "Тысячи блюдищ всяческой пищи" (из "Гимна обеду"[60]) и т. п. Любил составные слова: "Толпа - пестрошерстная быстрая кошка"[61]. Любил необычные падежные окончания: "золотых рыбков" вместо "рыбок"; "на лунном сельде" вместо "сельди". Говорил: "жирафий" (от жирафа), "выпестрить"[62], "крыластый", вместо "крылатый"[63] и т. п.
При всем своем стремлении к словотворчеству, М., в отличие от других футуристов (Хлебникова, Крученых), всегда был далек от так называемой "зауми", т. е. от образования нарочито непонятных, разодранных и разбитых слов-обломков.
Склонности к употреблению старинных слов М. не имел. Более того, он ненавидел всякую архаику и преследовал ее не только в своем словаре, но и в словаре других поэтов. То же можно сказать и о малоупотребительных словах, если это были слова отжившие "мертвые". Что касается слов иностранных, то было несколько таких слов, которые он любил употреблять. Так, он часто говорил слово "пферды" (лошади), относя его обычно к своим друзьям. "Ну-ка нажимайтесь. Давайте пыхтеть, надуваться, несчастные пферды", - говорил он, например, в дружеском кругу, сдавая карты[64]. Наоборот, также излюбленное свое иностранное слово "пентры" (от французского "пейнтр" - художник) он произносил иронически, относя это слово к ненавистным ему длинноволосым "жрецам искусства"[65]. Любил он говорить еще "ля мер де Кузья", переводя таким образом на французский язык русскую "Кузькину мать".
"Интересно" или "скучно" говорил М.? По этому поводу школьный товарищ его сообщает:
"Говорил М. очень хорошо уже тогда (14-15 лет) - ярко, образно, пересыпая речь частушками, умело примененными цитатами ... После заседаний (в кружке самообразования), когда начинались разговоры, М. просто ослеплял нас блеском своих каламбуров, острот и стихотворных цитат, являвшихся неотъемлемым элементом его речи".
Каменский свидетельствует, что М. поражал слушателей своими остроумными репликами, блестящими выпадами и необыкновенной непринужденностью разговора с эстрады.
Стихи М., часто кажущиеся малопонятными в чтении, в устах самого автора звучали совершенно понятно, глубоко, впечатляюще, и одинаково хорошо доходили и до вузовской, и до рабочей, и до красноармейской аудитории.
Как указывалось, склонность к декламированию, к чтению стихов проявилась у М. в самом раннем детстве. "Уже с четырехлетнего возраста запоминал и декламировал стихи. И впоследствии стихи помнил блестяще" (Л.Ю. Брик). Каменский рассказывает:
"Так потрясающе превосходно читать, как это делал сам поэт, никто и никогда не сумеет на свете. Это недосягаемое великое дарование ушло вместе с поэтом безвозвратно. Убежден, что и в целом мире нет подобных исполнителей поэм Маяковского. Он сам говорил:
- Вот сдохну, и никакой черт не сумеет так прочитать. А чтение актеров мне прямо противно.
За 20 лет нашей дружбы я слышал Маяковского тысячи раз и всегда с неизменным наслаждением..."[66].
М. очень любил выступать публично и выступал очень часто. Он объездил со своими вечерами-докладами весь СССР; во многих городах выступал десятки раз. Был несколько раз за границей (в Европе и Америке), где вечера М. также привлекали многотысячные толпы свидетелей, зачастую резко враждебных советскому поэту.
М. обладал выдающимся даром слова и был исключительно талантливым оратором. Поэтому на свой голос он смотрел как на орудие производства и очень боялся его потерять. Из всего предыдущего достаточно ясно, что выступления М. были в высшей степени увлекательны. Аудитория - будь то красноармейцы, вузовцы, пионеры, комсомольцы - требовала, чтобы М. говорил и читал еще и еще, настолько увлекателен он был на эстраде.
О революционном периоде работы М. Каменский пишет:
"Каждое слово его дышало гневом, проклятьем, гибелью буржуазному классу. Каждое слово его дышало восторгом, энтузиазмом, приветствием новому, рабочему классу. Чугунным памятником поэта-агитатора, поэта-массовика стоял он на эстраде перед накаленной толпой и таким застыл в общем представлении"[67].
М. не принадлежит к поэтам, вдохновляющимся в тиши кабинета или на лоне природы, он поэт-трибун, находящий подлинное свое завершение в процессе непосредственного общения со своей аудиторией. Социальная струя, пронизывающая все его творчество в целом, бьется в его выступлениях с особой силой. Тесная связь с коллективом сыграла немаловажную роль в развитии и совершенствовании его поэтического дарования, поскольку живое слово, являющееся одним из самых непосредственным и прямых способов общения между людьми, особенно подходит для М. в силу конкретной направленности его личности.
Наряду с выдающимся развитием эмоциональной стороны личности М. был, несомненно, человеком выдающегося ума в широком смысле этого слова. Мы имеем здесь в виду высоко развитую у него способность схватывать существо явлений. У М. как у человека, подверженного сильным колебаниям настроения, эта способность обусловливалась в значительной мере направленностью его внимания, что в свою очередь зависело в большей степени от его внутреннего состояния в тот или иной момент. Из этого вытекала избирательность его интересов, из этого же вытекало и то, каким образом он оценивал происходящее вокруг него. В некоторых ситуациях в быту он мог казаться наивным, быть "взрослым ребенком". В то же время с высоты своего большого интеллекта он мог охватить также стороны явлений, которые оставались скрытыми для взоров других: "шел как хозяин по земле, видел все насквозь" (Л. Кассиль). Глубокое восприятие действительности сложно и своеобразно преломлялось в его сознании в процессе не прерывающейся ни на одну секунду творческой переработки полученных впечатлений. Отсюда парадоксальность и неожиданность его мышления, равно свойственная ему в творчестве и в быту.
[1] Катаев В.П. Трава забвения (1967). Приводится неточная цитата из книги Ю. Олеши "Ни дня без строчки" (М., 1965. С.153-154).
[2] "Литературная газета", "Комсомольская правда". Экстренный выпуск. 1930. 17 апреля. С. 4.
[3] Никулин Л. В. Воспоминания и встречи // Знамя. 1939. № 9 С. 181-182.
[4] Скорятин В. Тайна гибели Владимира Маяковского. Новая версия трагических событий, основанная на последних находках в секретных архивах. М., 1998. С. 101.
[5] Литературная газета, Комсомольская правда. Экстренный выпуск. 1930. 17 апреля. С. 4.
[6] Литературная газета. 1930. 21 апреля. № 16 (53). С.2.
[7] Там же.
[8] Саркисов С. А. Работы Института мозга // Под знаменем марксизма. 1935. №2. С. 194.
[9] Идалия Антоновна Станкевич с 1927 г. по 1931 г. стажировалась и работала в Германии под руководством проф. О. Фогта; в 1931 г. вернулась в Московский Институт Мозга, работала в должности старшего научного сотрудника. Юлия Григорьевна Шевченко пришла в Институт Мозга в 1931 г., с 1932 г. - старший научный сотрудник, заведующая Музеем мозга. См.: ГАРФ. Ф.7668. Оп. 1. Д. 2944. Л.1; Д.2948. Л.1.
[10] Саркисов С. А. Работы Института мозга // Под знаменем марксизма. 1935. № 2. С.195.
[11] Материалы хранятся в АП РФ. Ф.3. Оп. 22. Д.310. Цит. по: Волкогонов Д. Ленин: Политический портрет. М., 1994. Кн. 2. С. 380-381.
[12] ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 867. Лл. 1-2.
[13] Саркисов С. А. Введение // Труды Института мозга / Под ред. И. Н. Филимонова и С. А. Саркисова. Вып.1. М.; Л. 1935. С. 8.
[14] Рест П. Московский институт мозга // Правда. 1934. 19 сентября.
[15] ГАРФ. Ф.7668. Оп. 1. Д. 433. Л. 8.
[16] ГАРФ. Ф.7668. Оп. 1. Д. 1012. Л. 18.
[17] По словам его дочери, Г. Л. Выготской, в начале 1930-х гг. Л. С. Выготский нередко посещал Институт мозга, так как вел там какие-то работы.
[18] В. М. Василенко и Н. Г. Егоров не были ни медиками, ни психологами. В штатном расписании и отчетах института они фигурируют как литераторы, работающие (наверное, по совместительству) репортерами газеты "Известия". Вероятно, их задача состояла в том, чтобы брать интервью у близких Маяковского, а также в литературной обработке итогового текста.
[19] Литературная газета. 1930. 21 апреля. № 16 (53). С.2.
[20] Янгфельд Б. К истории отношений В. В. Маяковского и Л. Ю. Брик // Янгфельд Б. "Любовь это сердце всего": В. В. Маяковский и Л. Ю. Брик. Переписка 1915-1930. М., 1991. С.16 и др.
[21] Дата смерти сообщена С. Р. Богуславским.
[22] Бромберг А. Г. Выставка "Двадцать лет работы" // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 546-574.
[23] Медведев С. С. Из воспоминаний // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 68-69.
[24] Автобиография "Я сам" впервые опубликована в 1922 г.; после Маяковский ее доработал и довел изложение событий до 1928 г.
[25] Пастернак Б. Охранная грамота. М., 1931. С.96.
[26] Пастернак Б. Охранная грамота. М., 1931. С.97.
[27] "Сделал тысячи три плакатов и тысяч шесть подписей" ("Я сам". Гл. "20-й год").
[28] Синякова Ксения Михайловна (1900-1985) - жена Н.Н.Асеева. С семейством Синяковых Маяковский познакомился еще в молодости, в 1913 г. и в дальнейшем поддерживал отношения. Стенограмму беседы о Маяковском художницы Марии Михайловны Синяковой, сестры К.М.Синяковой-Асеевой см. в журнале "Вопросы литературы" (1990, апрель, С.259-272).
[29] Имеются в виду аресты Маяковского в 1908-1909 гг.
[30] Ср. в позднейших, датированных 1956 годом, мемуарах Асеева: "Как-то ехали вместе к нему на дачу в Пушкино. Вдруг он предложил: сойти на предыдущем разъезде и - вперегонки от семафора до семафора; но идти шагом, шагом какой угодно длины, не переходящим на рысь, на бег. Пари на червонец. Я тогда занимался гимнастикой регулярно и сейчас же принял пари, так как учел массивность фигуры Маяковского и то, что я легок на ногу. Договорились. Сошли с поезда, спрыгнули с площадки платформы и - раз-два-три - приняли старт. Маяковский ушел метров на двадцать, я растягивал шаги, как мог, но сразу было не угнаться за ним. Однако к половине дистанции я подошел вплотную, и дальше мы шли вровень до самого конца. Маяковский потерял на слетевшей шляпе и, пока он нагибался, я обошел его. Потом он вновь нагнал меня, но уже перегнать у него дыхания не нашлось. Кто же выиграл? Решили разыграть в орел-решку. Но дело было не в том. Оказалось, что во время хода я, очевидно, уже слишком расстилаясь и маша отчаянно руками, уронил часы ремешок, что ли расстегнулся. Маяковский осмотрел меня сочувственно и предложил проделать обратный маршрут в поисках за часами. Вернулись, но часов не нашли. Тогда Владимир Владимирович предложил еще раз шагать на спор" (Асеев Н.Н. Владимир Маяковский // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С.410-411).
[31] Спасский С. Встречи // Литературный современник. 1935. №.3. С. 209.
[32] Ср.: "Он лежал, упираясь каблуками в край гроба. Носки его башмаков были подбиты стальными пластинками. Это была добротная, прочная и удобная обувь работы мастеров Вестон на бульваре Мальзерб.
Вечная вещь! - он показал их мне в Париже. - Обрати внимание - вечная вещь! - и он с уважением постучал по стальным пластинкам. Он любил прочные, хорошо сделанные вещи.
И прежде всего я увидел почти не стертые стальные пластинки, прочную "вечную вещь". Она оказалась прочнее большого и прочного человеческого сердца" (Никулин Л. Время, пространство, движение. Т.2. Молодость героя. М., 1933. С.338). См. также воспоминания Л.В. Никулина в журнале "Знамя" (1939, №9) или сб. "Маяковский в воспоминаниях современников" (М., 1963).
[33] Сведения из соответствующих граф "Учетной карточки" Маяковского, составленной в Московском охранном отделении 30 марта 1908 г. С материалами охранного отделения о себе самом, касающимися арестов 1908-1909 гг. Маяковский познакомился в 1925 г. в Московском историко-революционном архиве; опубликованы в 1931 г. См. Лурье Г.И. К биографии Маяковского (По архивным материалам) // Каторга и ссылка. 1931.№4.
[34] "Я сам". Гл. "Приятное".
[35] "Я сам". Гл. "Чтение".
[36] "Вот и вечер / в ночную жуть/ ушел от окон, / хмурый, / декабрый" (Из поэмы "Облако в штанах").
[37] Имеется в виду известная фотография Маяковского с собакой Скотиком сделанная в 1925 г. А.М. Родченко.
[38] См.: Шкловский В.Б. Поиски оптимизма. М., 1931. С.101-102.
[39] Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874-1942) - режиссер; им были поставлены пьесы Маяковского "Мистерия-Буфф" (в 1918 г. в Петрограде, в Театре музыкальной драмы, в 1921 г. - в Москве, Театр РСФСР Первый); "Клоп" (в 1929 г. в Москве, в Театре им. Вс. Мейерхольда"; "Баня" (в 1930 г., там же). 25 февраля 1933 г. Мейерхольд выступал в Гослитмузее на вечере воспоминаний о Маяковском работников ГОСТИМа; в переработанной и опубликованной стенограмме выступления такой фразы нет. См.: Мейерхольд Вс. Слово о Маяковском // Советское искусство.1936, 11 апреля (См. перепечатку в кн.: Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С.283-287).
[40] Ср. в воспоминаниях Мейерхольда: "Когда мне пришлось думать над построением фильма "Отцы и дети" (по роману Тургенева), то он, узнав об этом, подал мне заявку на роль Базарова. Я, конечно, не мог допустить его играть эту роль, потому что Маяковский как тип слишком Маяковский, чтобы кто-нибудь поверил, что он Базаров. Это обстоятельство, к сожалению, меня заставило отвести его кандидатуру как исполнителя главной роли в моей картине. Ну как можно согласиться с тем, что он - Базаров, когда он насквозь Маяковский". Мейерхольд В.Э. Слово о Маяковском // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 286.
[41] См.: Асеев Н.Н. Володя маленький и Володя большой // Красная новь. 1930. № 6. С. 182.
[42] Имеется в виду диспут об искусстве, устроенный объединением московских художников "Бубновый валет" 25 февраля 1912 г.; председательствовал известный живописец Петр Петрович Кончаловский (1876-1956).
[43] "Голос у него негромкий и чуть надорванный, но густого и звонкого тембра. Этот полновесный голос внезапно приобретает такую мощь, что может покрыть рев тысячи орущих глоток. И вместе с тем этот голос может произносить теплые и дружеские слова" (Никулин Л. Время, пространство, движение. Т.2. Молодость героя. М., 1933. С.325-326).
[44] См. упоминание об этом в мемуарах Риты Райт "Только воспоминания" (Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963.С.270).
[45] "Он выговаривает слова негромко и медленно, но эта медлительность вдруг может обратиться к в стремительность и легкость <...> Нельзя передать легкость и своеобразие его диалога, неожиданность интонаций странного чередования угрюмой сосредоточенности взгляда и жизнерадостности его усмешки" (Никулин Л. Время, пространство, движение. Т.2. Молодость героя. М., 1933. С.326).
[46] Имеется в виду письмо к Людмиле Маяковской от 2 февраля 1905 г. Впервые это так называемое "круглое" письмо факсимильно воспроизведено в журнале "Молодая гвардия" (1936. № 9).
[47] Владимир Маяковский. [Работы по искусству: рисунки и текст] / Вст. статья О.М.Брика; ред. В.Катаняна. М., Государственное издательство изобразительных искусств, 1932.
[48] Имеется в виду выступление Маяковского с чтением стихотворения "Песня-молния" на стадионе "Динамо", на закрытии I Всесоюзного пионерского слета 25 августа 1929 г. Ср.: "<...> он не произносит ни слова. По дороге на стадион он еще глухо сердит. <...> Но на стадионе, пораженный замечательным зрелищем верстовых амфитеатров, красных косынок, веселых лиц, зеленого овала лужайки, он как-то сразу обмяк и стал восторженно добрый" (Катанян В.А. Из воспоминаний о В.В. Маяковском // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 454).
[49] Упоминание молодежной "бригады Маяковского" дает основание предполагать, что воспоминание принадлежит кому-то из ее членов; скорее всего - А.Г. Бромбергу, возможно - В.И. Славинскому или др.
[50] Асеев Н. Володя маленький и Володя большой // Красная новь. 1930. № 6. С. 177. И далее: "Брался за ручку открываемой двери, устроив между пальцами и ею полу пиджака, - чтоб не голой рукой. Приучил и меня к этой мнительности, которая стала привычкой. В кармане одно время носил маленькую мыльницу, чтоб мыть руки мылом, до которого не прикасались другие".
[51] В поэме "Про это" (1922-1923) отразились сложные отношения Маяковского с Л.Ю. Брик.
[52] "Товарищем Б." является А.Г.Бромберг. Ср.: "Первый раз я видел поэта на его выступлении в Консерватории. Он <...> ошеломил силой и красотой голоса, но показался резким. Я видел его и дома, когда ждал утром О.М.Брика в столовой их общей квартиры. Маяковский, проходя с полотенцем из ванной комнаты в свою, был крайне смущен присутствием в столовой постороннего человека.
Извините, товарищ! Извините, товарищ! Извините... - несколько раз повторил он, проходя мимо, хотя извиняться должен был бы я, а не он.
Казалось, это два разных человека" (Бромберг А.Г. Выставка "Двадцать лет работы" // Маяквский в воспоминаниях современников. М., 1963. С.550).
[53] Шкловский В.Б. Поиски оптимизма. М., 1931. С. 112.
[54] "Я сам". Гл. "Память".
[55] Ср.: "Однажды <...> нас пригласили на медицинские курсы, чтобы ближе познакомить студенчество с идеями футуризма <...> Каково же было всеобщее изумление, когда Маяковский в своей речи о футуризме перед медиками вдруг перешел на достижения современной медицины. Меня затрясло от неожиданности и боязни за отважность оратора. Маяковский говорил о хирургическом вмешательстве футуристов в организм литературы и блестяще процитировал наизусть целый ряд из трудов мировых хирургов, остроумно сопоставляя нашу работу с доводами мировых ученых. Успех был громадный. <...> Оказалось, что пока выступал Бурлюк и я - тем временем Маяковский, ожидая своей очереди, просмотрел в библиотеке курсов несколько книг по хирургии. Он, как говорится, кокетничал своей памятью, не зная себе равных" (Каменский В. Юность Маяковского. Тифлис, 1931.С. 29-30).
[56] "Человек без уха", "Человек без глаза и ноги", "Человек без головы" и т.п. - персонажи трагедии "Владимир Маяковский" (1913).
[57] Из стихотворения "Разговор с фининспектором о поэзии" (1926).
[58] Коган Петр Семенович (1872-1932) - историк литературы, критик, Президент Государственной Академии художественных наук.
[59] "Это было редкое мастерство фехтовальщика, редкая способность разговаривать с тысячами, возвращать удары и нападать, не опускаясь до злобной и неумной грубости" (Никулин Л. Время, пространство, движение. Т.2. Молодость героя. М., 1933. С.331); "Вы были лучший из лучших вашего поколения <...> и вы научились жить на улице и на трибуне, и в редакции газеты<...>" (Там же. С.335).
[60] "Гимн обеду" (1915).
[61] "Ночь" (1912).
[62] "В небе жирафий рисунок готов // выпестрить ржавые трубы" ("Из улицы в улицу", 1913).
[63] Из поэмы "Облако в штанах" (1915): "Ты думаешь - / этот, / за тобою, крыластый, / знает, что такое любовь?".
[64] Ср.: "А работать с Маяковским было одно веселье! <...> И не дай бог опоздать хоть на две минуты. Маяковский встречал зверем: "Вы что ж это? Кофеи распиваете, а я за вас трудись, как пферд?"" (Асеев Н. Н. Воспоминания о Маяковском // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 428).
[65] От французского "peintras". Ср.: "Это вам - / пентры, раздобревшие, как кони, / жрущая и ржущая России краса <...>" ("Приказ №2 армии искусств", 1921).
[66] Каменский В. Юность Маяковского. Тифлис, 1931.С. 69-70.
[67] Каменский В. Юность Маяковского. Тифлис. 1931. С. 83.
Источник: http://www.ruthenia.ru/logos/
Маяковский и женщины
В поэтическом даре Маяковского всегда была очень сильна лирическая
струя. В самые ранние годы появляются стихи, обращенные к той, что на всю
жизнь станет Музой поэта, - Лиле Брик.
В то время, когда развертывается полемика: может ли и должен ли
современный писатель обращаться к интимным переживаниям, к теме любви, В.
Маяковский посвящает ей поэму "Люблю". Но чувство любви воспринимается и
отражается поэтом не так, как оно воспринималось и отражалось в традиции
классики XIX в. Это не только глубоко личные переживания. Еще более далеко
это от того, что подразумевают под любовью обыватели. "Обыкновенному"
("Обыкновенно так" - название первой части произведения), обыденному
восприятию чувства противопоставлено восприятие, сформировавшееся в душе
поэта. В этом основной конфликт лирической по своей жанровой доминанте
поэмы. Любовь, данная, по мысли В. Маяковского, любому человеку от
рождения, в сердцах обыкновенных людей "между служб, доходов прочего"
"поцветет, поцветет - и скукожится". Утрата любви - жизненный закон,
против которого восстает поэт. Его чувство неизменно и верно. О том, как
оно возникло, развивалось и крепло, повествуется в последующих четырех
главах. Сердце поэта, еще с детства способное вместить все мироздание, в
юношестве подвергается испытанию на прочность тюремным заключением ("Меня
вот любить учили в Бутырках"), сытой обеспеченности власть имущих
противопоставлены безденежье и одиночество ("Я жирных с детства привык
ненавидеть, всегда себя за обед продавая"). Но торговать чувством любви в
отличие от "жирных" поэт не может. Чувства его безграничны "Громада
любовь, громада ненависть". Любовь переполняет поэта, он готов отдать ее
людям, но она никому не нужна - слишком огромна. И вот, наконец,
появляется женщина, "разглядевшая просто мальчика" в этом сильном
великане, которая "взяла и просто отобрала сердце".
Так развивается конфликт в трех последующих главах поэмы. Наивысшего
напряжения противоречие, вызванное неразделенностью чувства любви,
достигает в главе "Ты", и здесь же оно разрешается: отдав свое сердце
любимой, поэт счастлив. Три завершающие главы раскрывают причину его
счастья. Оно не в том, чтобы сохранить сокровища сердца, как банкиры
хранят свой капитал, а в том, чтобы подарить сердце тому, кого любишь. В
способности дарить любовь, ничего не желая взамен, и заключается, по
В.Маяковскому, секрет ее неизменности и вечности.
С Маяковским Лиля познакомилась в 1915 году. К ней его привела младшая
сестра Эльза. Она окончила 8-й класс гимназии, и за ней ухаживал молодой
поэт Владимир Маяковский. Их роман начался в 1913 году. Маяковский тогда
был франтом - брал напрокат визитку, цилиндр, трость из дешевого магазина
на Сретенке. Увлекался картами и, уговорившись с Эльзой прокатить ее в
Сокольники на извозчике, проигравшись накануне, катал ее на трамвае мимо
площади, которая впоследствии носила его имя. Он приходил к ней в гости
или засиживался допоздна, провожая ее, но Лилю ни разу там не видел. Он
ездил к ней на дачу в Малаховку, которую снимала семья. Родители Эльзы его
не жаловали, и он старался не попадаться им на глаза. И однажды, гуляя с
ним по лесу, она услышала впервые "Если звезды зажигают" и полюбила его
поэзию навсегда. Роман их был искренний, нежный, временами бурный - с
размолвками и примирениями, как полагается.
"Июль 1915 года. Радостнейшая дата. Знакомлюсь с Л.Ю. и О.М. Бриками" ,
- записал Маяковский много лет позже в автобиографии. Эльза привела поэта
к Брикам, дом которых скоро стал и его домом, их семья - его семьей.
По словам самой Лили Юрьевны Брик, до встречи с Маяковским у них с
мужем "интерес к литературе был пассивный" и выражался главным образом в
том, что они любили читать друг другу вслух. Пишет она и о признаках
меценатства, которые были в них ("свезли одного поэта в Туркестан, оттого
что он любил Восток"). Слово "меценатство" можно употребить, говоря и о
начале отношений О.М. Брика к Маяковскому. Поэт рассказал о себе, о
мытарствах с изданием поэмы, и предприимчивый Брик решил организовать
чтение ее у себя.
В тот же вечер Маяковский попросил разрешения посвятить ей поэму и
надписал над заглавием "Лиле Юрьевне Брик". Маяковский сразу влюбился в
Лилю Брик, но как же на это отреагировала ее сестра? Лиля Юрьевна с
детства умела влиять на сестру и подчинять ее своей воле. И Эльза не
порвала ни с Лилей, ни с Владимиром Владимировичем, а, страдая и досадуя,
подчинилась "обстоятельствам" и сохранила с Маяковским прекрасные
отношения до конца его дней. А до конца своих дней - восторг перед его
поэзией, который она испытала еще в ранней юности.
Маяковский ухаживал за Лилей бурно, безоглядно. Ему нравилось и то, что
перед ним была дама, женщина другого круга - элегантная, умная,
воспитанная, до конца непознаваемая, с прекрасными манерами, интересными
знакомыми и лишенная всяких предрассудков. Когда ей хотелось, то
"светскость" она приглушала ироничной богемностью: и эксцентричными
клетчатыми чулками, и расписной шалью с лисьим хвостом, и варварскими
украшениями - смотря по настроению. Она была начитана не меньше Бурлюка,
который был для него авторитетом, и в дальнейшем таким же авторитетом
станет для него Лиля.
Они встречались каждый день и стали неразлучны, но его чувства
доминировали. Лиля же была спокойнее и умела держать его на расстоянии, от
Тысячи тонн словесной руды.
Но как испепеляюще слов этих жжение
Рядом с тлением слова-сырца.
Эти слова приводят в движенье
Тысячи лет миллионов сердца"[57].
Речь М. была богата выражениями и словами. Но надо сказать, что, будучи великим мастером слова, М. не допускал "перегрузки" речи, нарочитой ее красивости. Однообразия он избегал в еще большей степени.
М. ненавидел длинные периоды и округлость речи, характерные для нашего "классического и обиходного интеллигентского языка". М. воевал с синтаксисом и стремился к предельной краткости и лаконизму в своей речи. В особенности это характерно для его прозы. Свою автобиографию, например ("Я сам") он написал отрывистыми фразами, часто состоящими из двух-трех слов. Коган пишет: "Маяковский вынес поэзию на улицу... Он сделал литературную речь отрывистой, энергичной и действенной[58]. Никулин подтверждает: "У него была редкая способность разговаривать с тысячами... Его домом были улица и трибуна"[59].
Очень любил М. увеличительные слова: "Тысячи блюдищ всяческой пищи" (из "Гимна обеду"[60]) и т. п. Любил составные слова: "Толпа - пестрошерстная быстрая кошка"[61]. Любил необычные падежные окончания: "золотых рыбков" вместо "рыбок"; "на лунном сельде" вместо "сельди". Говорил: "жирафий" (от жирафа), "выпестрить"[62], "крыластый", вместо "крылатый"[63] и т. п.
При всем своем стремлении к словотворчеству, М., в отличие от других футуристов (Хлебникова, Крученых), всегда был далек от так называемой "зауми", т. е. от образования нарочито непонятных, разодранных и разбитых слов-обломков.
Склонности к употреблению старинных слов М. не имел. Более того, он ненавидел всякую архаику и преследовал ее не только в своем словаре, но и в словаре других поэтов. То же можно сказать и о малоупотребительных словах, если это были слова отжившие "мертвые". Что касается слов иностранных, то было несколько таких слов, которые он любил употреблять. Так, он часто говорил слово "пферды" (лошади), относя его обычно к своим друзьям. "Ну-ка нажимайтесь. Давайте пыхтеть, надуваться, несчастные пферды", - говорил он, например, в дружеском кругу, сдавая карты[64]. Наоборот, также излюбленное свое иностранное слово "пентры" (от французского "пейнтр" - художник) он произносил иронически, относя это слово к ненавистным ему длинноволосым "жрецам искусства"[65]. Любил он говорить еще "ля мер де Кузья", переводя таким образом на французский язык русскую "Кузькину мать".
"Интересно" или "скучно" говорил М.? По этому поводу школьный товарищ его сообщает:
"Говорил М. очень хорошо уже тогда (14-15 лет) - ярко, образно, пересыпая речь частушками, умело примененными цитатами ... После заседаний (в кружке самообразования), когда начинались разговоры, М. просто ослеплял нас блеском своих каламбуров, острот и стихотворных цитат, являвшихся неотъемлемым элементом его речи".
Каменский свидетельствует, что М. поражал слушателей своими остроумными репликами, блестящими выпадами и необыкновенной непринужденностью разговора с эстрады.
Стихи М., часто кажущиеся малопонятными в чтении, в устах самого автора звучали совершенно понятно, глубоко, впечатляюще, и одинаково хорошо доходили и до вузовской, и до рабочей, и до красноармейской аудитории.
Как указывалось, склонность к декламированию, к чтению стихов проявилась у М. в самом раннем детстве. "Уже с четырехлетнего возраста запоминал и декламировал стихи. И впоследствии стихи помнил блестяще" (Л.Ю. Брик). Каменский рассказывает:
"Так потрясающе превосходно читать, как это делал сам поэт, никто и никогда не сумеет на свете. Это недосягаемое великое дарование ушло вместе с поэтом безвозвратно. Убежден, что и в целом мире нет подобных исполнителей поэм Маяковского. Он сам говорил:
- Вот сдохну, и никакой черт не сумеет так прочитать. А чтение актеров мне прямо противно.
За 20 лет нашей дружбы я слышал Маяковского тысячи раз и всегда с неизменным наслаждением..."[66].
М. очень любил выступать публично и выступал очень часто. Он объездил со своими вечерами-докладами весь СССР; во многих городах выступал десятки раз. Был несколько раз за границей (в Европе и Америке), где вечера М. также привлекали многотысячные толпы свидетелей, зачастую резко враждебных советскому поэту.
М. обладал выдающимся даром слова и был исключительно талантливым оратором. Поэтому на свой голос он смотрел как на орудие производства и очень боялся его потерять. Из всего предыдущего достаточно ясно, что выступления М. были в высшей степени увлекательны. Аудитория - будь то красноармейцы, вузовцы, пионеры, комсомольцы - требовала, чтобы М. говорил и читал еще и еще, настолько увлекателен он был на эстраде.
О революционном периоде работы М. Каменский пишет:
"Каждое слово его дышало гневом, проклятьем, гибелью буржуазному классу. Каждое слово его дышало восторгом, энтузиазмом, приветствием новому, рабочему классу. Чугунным памятником поэта-агитатора, поэта-массовика стоял он на эстраде перед накаленной толпой и таким застыл в общем представлении"[67].
М. не принадлежит к поэтам, вдохновляющимся в тиши кабинета или на лоне природы, он поэт-трибун, находящий подлинное свое завершение в процессе непосредственного общения со своей аудиторией. Социальная струя, пронизывающая все его творчество в целом, бьется в его выступлениях с особой силой. Тесная связь с коллективом сыграла немаловажную роль в развитии и совершенствовании его поэтического дарования, поскольку живое слово, являющееся одним из самых непосредственным и прямых способов общения между людьми, особенно подходит для М. в силу конкретной направленности его личности.
Наряду с выдающимся развитием эмоциональной стороны личности М. был, несомненно, человеком выдающегося ума в широком смысле этого слова. Мы имеем здесь в виду высоко развитую у него способность схватывать существо явлений. У М. как у человека, подверженного сильным колебаниям настроения, эта способность обусловливалась в значительной мере направленностью его внимания, что в свою очередь зависело в большей степени от его внутреннего состояния в тот или иной момент. Из этого вытекала избирательность его интересов, из этого же вытекало и то, каким образом он оценивал происходящее вокруг него. В некоторых ситуациях в быту он мог казаться наивным, быть "взрослым ребенком". В то же время с высоты своего большого интеллекта он мог охватить также стороны явлений, которые оставались скрытыми для взоров других: "шел как хозяин по земле, видел все насквозь" (Л. Кассиль). Глубокое восприятие действительности сложно и своеобразно преломлялось в его сознании в процессе не прерывающейся ни на одну секунду творческой переработки полученных впечатлений. Отсюда парадоксальность и неожиданность его мышления, равно свойственная ему в творчестве и в быту.
[1] Катаев В.П. Трава забвения (1967). Приводится неточная цитата из книги Ю. Олеши "Ни дня без строчки" (М., 1965. С.153-154).
[2] "Литературная газета", "Комсомольская правда". Экстренный выпуск. 1930. 17 апреля. С. 4.
[3] Никулин Л. В. Воспоминания и встречи // Знамя. 1939. № 9 С. 181-182.
[4] Скорятин В. Тайна гибели Владимира Маяковского. Новая версия трагических событий, основанная на последних находках в секретных архивах. М., 1998. С. 101.
[5] Литературная газета, Комсомольская правда. Экстренный выпуск. 1930. 17 апреля. С. 4.
[6] Литературная газета. 1930. 21 апреля. № 16 (53). С.2.
[7] Там же.
[8] Саркисов С. А. Работы Института мозга // Под знаменем марксизма. 1935. №2. С. 194.
[9] Идалия Антоновна Станкевич с 1927 г. по 1931 г. стажировалась и работала в Германии под руководством проф. О. Фогта; в 1931 г. вернулась в Московский Институт Мозга, работала в должности старшего научного сотрудника. Юлия Григорьевна Шевченко пришла в Институт Мозга в 1931 г., с 1932 г. - старший научный сотрудник, заведующая Музеем мозга. См.: ГАРФ. Ф.7668. Оп. 1. Д. 2944. Л.1; Д.2948. Л.1.
[10] Саркисов С. А. Работы Института мозга // Под знаменем марксизма. 1935. № 2. С.195.
[11] Материалы хранятся в АП РФ. Ф.3. Оп. 22. Д.310. Цит. по: Волкогонов Д. Ленин: Политический портрет. М., 1994. Кн. 2. С. 380-381.
[12] ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 867. Лл. 1-2.
[13] Саркисов С. А. Введение // Труды Института мозга / Под ред. И. Н. Филимонова и С. А. Саркисова. Вып.1. М.; Л. 1935. С. 8.
[14] Рест П. Московский институт мозга // Правда. 1934. 19 сентября.
[15] ГАРФ. Ф.7668. Оп. 1. Д. 433. Л. 8.
[16] ГАРФ. Ф.7668. Оп. 1. Д. 1012. Л. 18.
[17] По словам его дочери, Г. Л. Выготской, в начале 1930-х гг. Л. С. Выготский нередко посещал Институт мозга, так как вел там какие-то работы.
[18] В. М. Василенко и Н. Г. Егоров не были ни медиками, ни психологами. В штатном расписании и отчетах института они фигурируют как литераторы, работающие (наверное, по совместительству) репортерами газеты "Известия". Вероятно, их задача состояла в том, чтобы брать интервью у близких Маяковского, а также в литературной обработке итогового текста.
[19] Литературная газета. 1930. 21 апреля. № 16 (53). С.2.
[20] Янгфельд Б. К истории отношений В. В. Маяковского и Л. Ю. Брик // Янгфельд Б. "Любовь это сердце всего": В. В. Маяковский и Л. Ю. Брик. Переписка 1915-1930. М., 1991. С.16 и др.
[21] Дата смерти сообщена С. Р. Богуславским.
[22] Бромберг А. Г. Выставка "Двадцать лет работы" // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 546-574.
[23] Медведев С. С. Из воспоминаний // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 68-69.
[24] Автобиография "Я сам" впервые опубликована в 1922 г.; после Маяковский ее доработал и довел изложение событий до 1928 г.
[25] Пастернак Б. Охранная грамота. М., 1931. С.96.
[26] Пастернак Б. Охранная грамота. М., 1931. С.97.
[27] "Сделал тысячи три плакатов и тысяч шесть подписей" ("Я сам". Гл. "20-й год").
[28] Синякова Ксения Михайловна (1900-1985) - жена Н.Н.Асеева. С семейством Синяковых Маяковский познакомился еще в молодости, в 1913 г. и в дальнейшем поддерживал отношения. Стенограмму беседы о Маяковском художницы Марии Михайловны Синяковой, сестры К.М.Синяковой-Асеевой см. в журнале "Вопросы литературы" (1990, апрель, С.259-272).
[29] Имеются в виду аресты Маяковского в 1908-1909 гг.
[30] Ср. в позднейших, датированных 1956 годом, мемуарах Асеева: "Как-то ехали вместе к нему на дачу в Пушкино. Вдруг он предложил: сойти на предыдущем разъезде и - вперегонки от семафора до семафора; но идти шагом, шагом какой угодно длины, не переходящим на рысь, на бег. Пари на червонец. Я тогда занимался гимнастикой регулярно и сейчас же принял пари, так как учел массивность фигуры Маяковского и то, что я легок на ногу. Договорились. Сошли с поезда, спрыгнули с площадки платформы и - раз-два-три - приняли старт. Маяковский ушел метров на двадцать, я растягивал шаги, как мог, но сразу было не угнаться за ним. Однако к половине дистанции я подошел вплотную, и дальше мы шли вровень до самого конца. Маяковский потерял на слетевшей шляпе и, пока он нагибался, я обошел его. Потом он вновь нагнал меня, но уже перегнать у него дыхания не нашлось. Кто же выиграл? Решили разыграть в орел-решку. Но дело было не в том. Оказалось, что во время хода я, очевидно, уже слишком расстилаясь и маша отчаянно руками, уронил часы ремешок, что ли расстегнулся. Маяковский осмотрел меня сочувственно и предложил проделать обратный маршрут в поисках за часами. Вернулись, но часов не нашли. Тогда Владимир Владимирович предложил еще раз шагать на спор" (Асеев Н.Н. Владимир Маяковский // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С.410-411).
[31] Спасский С. Встречи // Литературный современник. 1935. №.3. С. 209.
[32] Ср.: "Он лежал, упираясь каблуками в край гроба. Носки его башмаков были подбиты стальными пластинками. Это была добротная, прочная и удобная обувь работы мастеров Вестон на бульваре Мальзерб.
Вечная вещь! - он показал их мне в Париже. - Обрати внимание - вечная вещь! - и он с уважением постучал по стальным пластинкам. Он любил прочные, хорошо сделанные вещи.
И прежде всего я увидел почти не стертые стальные пластинки, прочную "вечную вещь". Она оказалась прочнее большого и прочного человеческого сердца" (Никулин Л. Время, пространство, движение. Т.2. Молодость героя. М., 1933. С.338). См. также воспоминания Л.В. Никулина в журнале "Знамя" (1939, №9) или сб. "Маяковский в воспоминаниях современников" (М., 1963).
[33] Сведения из соответствующих граф "Учетной карточки" Маяковского, составленной в Московском охранном отделении 30 марта 1908 г. С материалами охранного отделения о себе самом, касающимися арестов 1908-1909 гг. Маяковский познакомился в 1925 г. в Московском историко-революционном архиве; опубликованы в 1931 г. См. Лурье Г.И. К биографии Маяковского (По архивным материалам) // Каторга и ссылка. 1931.№4.
[34] "Я сам". Гл. "Приятное".
[35] "Я сам". Гл. "Чтение".
[36] "Вот и вечер / в ночную жуть/ ушел от окон, / хмурый, / декабрый" (Из поэмы "Облако в штанах").
[37] Имеется в виду известная фотография Маяковского с собакой Скотиком сделанная в 1925 г. А.М. Родченко.
[38] См.: Шкловский В.Б. Поиски оптимизма. М., 1931. С.101-102.
[39] Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874-1942) - режиссер; им были поставлены пьесы Маяковского "Мистерия-Буфф" (в 1918 г. в Петрограде, в Театре музыкальной драмы, в 1921 г. - в Москве, Театр РСФСР Первый); "Клоп" (в 1929 г. в Москве, в Театре им. Вс. Мейерхольда"; "Баня" (в 1930 г., там же). 25 февраля 1933 г. Мейерхольд выступал в Гослитмузее на вечере воспоминаний о Маяковском работников ГОСТИМа; в переработанной и опубликованной стенограмме выступления такой фразы нет. См.: Мейерхольд Вс. Слово о Маяковском // Советское искусство.1936, 11 апреля (См. перепечатку в кн.: Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С.283-287).
[40] Ср. в воспоминаниях Мейерхольда: "Когда мне пришлось думать над построением фильма "Отцы и дети" (по роману Тургенева), то он, узнав об этом, подал мне заявку на роль Базарова. Я, конечно, не мог допустить его играть эту роль, потому что Маяковский как тип слишком Маяковский, чтобы кто-нибудь поверил, что он Базаров. Это обстоятельство, к сожалению, меня заставило отвести его кандидатуру как исполнителя главной роли в моей картине. Ну как можно согласиться с тем, что он - Базаров, когда он насквозь Маяковский". Мейерхольд В.Э. Слово о Маяковском // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 286.
[41] См.: Асеев Н.Н. Володя маленький и Володя большой // Красная новь. 1930. № 6. С. 182.
[42] Имеется в виду диспут об искусстве, устроенный объединением московских художников "Бубновый валет" 25 февраля 1912 г.; председательствовал известный живописец Петр Петрович Кончаловский (1876-1956).
[43] "Голос у него негромкий и чуть надорванный, но густого и звонкого тембра. Этот полновесный голос внезапно приобретает такую мощь, что может покрыть рев тысячи орущих глоток. И вместе с тем этот голос может произносить теплые и дружеские слова" (Никулин Л. Время, пространство, движение. Т.2. Молодость героя. М., 1933. С.325-326).
[44] См. упоминание об этом в мемуарах Риты Райт "Только воспоминания" (Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963.С.270).
[45] "Он выговаривает слова негромко и медленно, но эта медлительность вдруг может обратиться к в стремительность и легкость <...> Нельзя передать легкость и своеобразие его диалога, неожиданность интонаций странного чередования угрюмой сосредоточенности взгляда и жизнерадостности его усмешки" (Никулин Л. Время, пространство, движение. Т.2. Молодость героя. М., 1933. С.326).
[46] Имеется в виду письмо к Людмиле Маяковской от 2 февраля 1905 г. Впервые это так называемое "круглое" письмо факсимильно воспроизведено в журнале "Молодая гвардия" (1936. № 9).
[47] Владимир Маяковский. [Работы по искусству: рисунки и текст] / Вст. статья О.М.Брика; ред. В.Катаняна. М., Государственное издательство изобразительных искусств, 1932.
[48] Имеется в виду выступление Маяковского с чтением стихотворения "Песня-молния" на стадионе "Динамо", на закрытии I Всесоюзного пионерского слета 25 августа 1929 г. Ср.: "<...> он не произносит ни слова. По дороге на стадион он еще глухо сердит. <...> Но на стадионе, пораженный замечательным зрелищем верстовых амфитеатров, красных косынок, веселых лиц, зеленого овала лужайки, он как-то сразу обмяк и стал восторженно добрый" (Катанян В.А. Из воспоминаний о В.В. Маяковском // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 454).
[49] Упоминание молодежной "бригады Маяковского" дает основание предполагать, что воспоминание принадлежит кому-то из ее членов; скорее всего - А.Г. Бромбергу, возможно - В.И. Славинскому или др.
[50] Асеев Н. Володя маленький и Володя большой // Красная новь. 1930. № 6. С. 177. И далее: "Брался за ручку открываемой двери, устроив между пальцами и ею полу пиджака, - чтоб не голой рукой. Приучил и меня к этой мнительности, которая стала привычкой. В кармане одно время носил маленькую мыльницу, чтоб мыть руки мылом, до которого не прикасались другие".
[51] В поэме "Про это" (1922-1923) отразились сложные отношения Маяковского с Л.Ю. Брик.
[52] "Товарищем Б." является А.Г.Бромберг. Ср.: "Первый раз я видел поэта на его выступлении в Консерватории. Он <...> ошеломил силой и красотой голоса, но показался резким. Я видел его и дома, когда ждал утром О.М.Брика в столовой их общей квартиры. Маяковский, проходя с полотенцем из ванной комнаты в свою, был крайне смущен присутствием в столовой постороннего человека.
Извините, товарищ! Извините, товарищ! Извините... - несколько раз повторил он, проходя мимо, хотя извиняться должен был бы я, а не он.
Казалось, это два разных человека" (Бромберг А.Г. Выставка "Двадцать лет работы" // Маяквский в воспоминаниях современников. М., 1963. С.550).
[53] Шкловский В.Б. Поиски оптимизма. М., 1931. С. 112.
[54] "Я сам". Гл. "Память".
[55] Ср.: "Однажды <...> нас пригласили на медицинские курсы, чтобы ближе познакомить студенчество с идеями футуризма <...> Каково же было всеобщее изумление, когда Маяковский в своей речи о футуризме перед медиками вдруг перешел на достижения современной медицины. Меня затрясло от неожиданности и боязни за отважность оратора. Маяковский говорил о хирургическом вмешательстве футуристов в организм литературы и блестяще процитировал наизусть целый ряд из трудов мировых хирургов, остроумно сопоставляя нашу работу с доводами мировых ученых. Успех был громадный. <...> Оказалось, что пока выступал Бурлюк и я - тем временем Маяковский, ожидая своей очереди, просмотрел в библиотеке курсов несколько книг по хирургии. Он, как говорится, кокетничал своей памятью, не зная себе равных" (Каменский В. Юность Маяковского. Тифлис, 1931.С. 29-30).
[56] "Человек без уха", "Человек без глаза и ноги", "Человек без головы" и т.п. - персонажи трагедии "Владимир Маяковский" (1913).
[57] Из стихотворения "Разговор с фининспектором о поэзии" (1926).
[58] Коган Петр Семенович (1872-1932) - историк литературы, критик, Президент Государственной Академии художественных наук.
[59] "Это было редкое мастерство фехтовальщика, редкая способность разговаривать с тысячами, возвращать удары и нападать, не опускаясь до злобной и неумной грубости" (Никулин Л. Время, пространство, движение. Т.2. Молодость героя. М., 1933. С.331); "Вы были лучший из лучших вашего поколения <...> и вы научились жить на улице и на трибуне, и в редакции газеты<...>" (Там же. С.335).
[60] "Гимн обеду" (1915).
[61] "Ночь" (1912).
[62] "В небе жирафий рисунок готов // выпестрить ржавые трубы" ("Из улицы в улицу", 1913).
[63] Из поэмы "Облако в штанах" (1915): "Ты думаешь - / этот, / за тобою, крыластый, / знает, что такое любовь?".
[64] Ср.: "А работать с Маяковским было одно веселье! <...> И не дай бог опоздать хоть на две минуты. Маяковский встречал зверем: "Вы что ж это? Кофеи распиваете, а я за вас трудись, как пферд?"" (Асеев Н. Н. Воспоминания о Маяковском // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 428).
[65] От французского "peintras". Ср.: "Это вам - / пентры, раздобревшие, как кони, / жрущая и ржущая России краса <...>" ("Приказ №2 армии искусств", 1921).
[66] Каменский В. Юность Маяковского. Тифлис, 1931.С. 69-70.
[67] Каменский В. Юность Маяковского. Тифлис. 1931. С. 83.
Источник: http://www.ruthenia.ru/logos/
Маяковский и женщины
В поэтическом даре Маяковского всегда была очень сильна лирическая
струя. В самые ранние годы появляются стихи, обращенные к той, что на всю
жизнь станет Музой поэта, - Лиле Брик.
В то время, когда развертывается полемика: может ли и должен ли
современный писатель обращаться к интимным переживаниям, к теме любви, В.
Маяковский посвящает ей поэму "Люблю". Но чувство любви воспринимается и
отражается поэтом не так, как оно воспринималось и отражалось в традиции
классики XIX в. Это не только глубоко личные переживания. Еще более далеко
это от того, что подразумевают под любовью обыватели. "Обыкновенному"
("Обыкновенно так" - название первой части произведения), обыденному
восприятию чувства противопоставлено восприятие, сформировавшееся в душе
поэта. В этом основной конфликт лирической по своей жанровой доминанте
поэмы. Любовь, данная, по мысли В. Маяковского, любому человеку от
рождения, в сердцах обыкновенных людей "между служб, доходов прочего"
"поцветет, поцветет - и скукожится". Утрата любви - жизненный закон,
против которого восстает поэт. Его чувство неизменно и верно. О том, как
оно возникло, развивалось и крепло, повествуется в последующих четырех
главах. Сердце поэта, еще с детства способное вместить все мироздание, в
юношестве подвергается испытанию на прочность тюремным заключением ("Меня
вот любить учили в Бутырках"), сытой обеспеченности власть имущих
противопоставлены безденежье и одиночество ("Я жирных с детства привык
ненавидеть, всегда себя за обед продавая"). Но торговать чувством любви в
отличие от "жирных" поэт не может. Чувства его безграничны "Громада
любовь, громада ненависть". Любовь переполняет поэта, он готов отдать ее
людям, но она никому не нужна - слишком огромна. И вот, наконец,
появляется женщина, "разглядевшая просто мальчика" в этом сильном
великане, которая "взяла и просто отобрала сердце".
Так развивается конфликт в трех последующих главах поэмы. Наивысшего
напряжения противоречие, вызванное неразделенностью чувства любви,
достигает в главе "Ты", и здесь же оно разрешается: отдав свое сердце
любимой, поэт счастлив. Три завершающие главы раскрывают причину его
счастья. Оно не в том, чтобы сохранить сокровища сердца, как банкиры
хранят свой капитал, а в том, чтобы подарить сердце тому, кого любишь. В
способности дарить любовь, ничего не желая взамен, и заключается, по
В.Маяковскому, секрет ее неизменности и вечности.
С Маяковским Лиля познакомилась в 1915 году. К ней его привела младшая
сестра Эльза. Она окончила 8-й класс гимназии, и за ней ухаживал молодой
поэт Владимир Маяковский. Их роман начался в 1913 году. Маяковский тогда
был франтом - брал напрокат визитку, цилиндр, трость из дешевого магазина
на Сретенке. Увлекался картами и, уговорившись с Эльзой прокатить ее в
Сокольники на извозчике, проигравшись накануне, катал ее на трамвае мимо
площади, которая впоследствии носила его имя. Он приходил к ней в гости
или засиживался допоздна, провожая ее, но Лилю ни разу там не видел. Он
ездил к ней на дачу в Малаховку, которую снимала семья. Родители Эльзы его
не жаловали, и он старался не попадаться им на глаза. И однажды, гуляя с
ним по лесу, она услышала впервые "Если звезды зажигают" и полюбила его
поэзию навсегда. Роман их был искренний, нежный, временами бурный - с
размолвками и примирениями, как полагается.
"Июль 1915 года. Радостнейшая дата. Знакомлюсь с Л.Ю. и О.М. Бриками" ,
- записал Маяковский много лет позже в автобиографии. Эльза привела поэта
к Брикам, дом которых скоро стал и его домом, их семья - его семьей.
По словам самой Лили Юрьевны Брик, до встречи с Маяковским у них с
мужем "интерес к литературе был пассивный" и выражался главным образом в
том, что они любили читать друг другу вслух. Пишет она и о признаках
меценатства, которые были в них ("свезли одного поэта в Туркестан, оттого
что он любил Восток"). Слово "меценатство" можно употребить, говоря и о
начале отношений О.М. Брика к Маяковскому. Поэт рассказал о себе, о
мытарствах с изданием поэмы, и предприимчивый Брик решил организовать
чтение ее у себя.
В тот же вечер Маяковский попросил разрешения посвятить ей поэму и
надписал над заглавием "Лиле Юрьевне Брик". Маяковский сразу влюбился в
Лилю Брик, но как же на это отреагировала ее сестра? Лиля Юрьевна с
детства умела влиять на сестру и подчинять ее своей воле. И Эльза не
порвала ни с Лилей, ни с Владимиром Владимировичем, а, страдая и досадуя,
подчинилась "обстоятельствам" и сохранила с Маяковским прекрасные
отношения до конца его дней. А до конца своих дней - восторг перед его
поэзией, который она испытала еще в ранней юности.
Маяковский ухаживал за Лилей бурно, безоглядно. Ему нравилось и то, что
перед ним была дама, женщина другого круга - элегантная, умная,
воспитанная, до конца непознаваемая, с прекрасными манерами, интересными
знакомыми и лишенная всяких предрассудков. Когда ей хотелось, то
"светскость" она приглушала ироничной богемностью: и эксцентричными
клетчатыми чулками, и расписной шалью с лисьим хвостом, и варварскими
украшениями - смотря по настроению. Она была начитана не меньше Бурлюка,
который был для него авторитетом, и в дальнейшем таким же авторитетом
станет для него Лиля.
Они встречались каждый день и стали неразлучны, но его чувства
доминировали. Лиля же была спокойнее и умела держать его на расстоянии, от