Майкл Маршалл Смит. Из сборника "Расскажи про индюка, Джо"

это с полной уверенностью, несмотря на то, что он принимался мрачно
завывать, когда я смотрел ему в глаза. Такая уж у него была привычка;
правда, я не припомню, чтобы он вел себя подобным образом с кем-нибудь,
кроме меня.
И вот как-то раз на ферме ожидали прибытия гостьи. Девицы из города.
Все были очень взволнованы этим событием. Я, впрочем, нисколько, а вот
остальные ребята - да. Девушка была красива.
Ее привез на машине некий мистер Моррисон, коммивояжер. С тех пор как
один коммивояжер отбил у меня Эдит, я их всех недолюбливаю. Впрочем, в Эдит
я никогда по-настоящему влюблен не был.
Машина подъехала, и мы все ее окружили, приветствуя гостью из города.
Собрались все: собаки, ребята, мистер и миссис Филлипс и я.
Собаки были сильно возбуждены. Они лаяли и прыгали вокруг машины.
Мистер Филлипс то и дело кричал: "Лежать!" - но ни одна собака ни разу еще
не послушалась команды мистера Филлипса.
И вот появилась девушка. Она вышла из машины с поднятой рукой, словно
призывая зрителей унять аплодисменты. Это была блондинка с темными глазами и
густыми ресницами, такими же длинными, как шерсть на хвосте у Глупого щенка.
Очаровательно улыбнувшись, девушка блеснула белыми зубками. НА ней были
брюки, похожие на мужской комбинезон с помочами на спине. Цвета они были
небесно-голубого. Блузка из органди была отделана оборочками, а золотые
волосы вились, словно спутанные шелковые нити.
Должен признаться, что и до этого я бывал влюблен - три или четыре
раза, А может быть, пять или шесть... Да впрочем, это не имеет значения.
Допустим, семь. Но эта девушка заставила мое сердце биться по-настоящему.
Ошибки быть не могло. Вероятно, Глупый щенок сразу заметил мое состояние. Он
стал намеренно игнорировать девушку, В то время как остальные собаки во всю
глотку приветствовали гостью и ластились к ней, Глупый щенок не желал
принимать в этом участия. Но при этом он как-то особенно суетливо проявлял
внимание ко мне, демонстративно прыгая вокруг меня в порыве любви.
А я во все глаза глядел на девушку.
- Я люблю собак, - весело воскликнула она, - я просто обожаю их, и
лошадей обожаю, и деревню тоже обожаю.
Я хотел бы, чтобы она обожала меня. И я понял, что врезался по уши.
Девушку проводили в дом, а я стал гулять по двору, и Глупый щенок не
отставал от меня ни на шаг. Он трусил позади, носом почти касаясь моих ног.
Я рассеянно обернулся - я думал в эту минуту о девушке - и взглянул на
щенка. В его глазах я прочел страдание. Он начал подвывать. Я ушел в дом.
По вечерам девушка надевала голубые атласные туфли, отороченные
страусовыми перьями. Как-то странно они выглядели на кухонном полу - перья
цеплялись за голые доски. И вот однажды утром я услышал, как щенок кашляет.
Я заглянул ему в рот - он был полон голубых перьев. Я поспешил с ним в
кусты, и мы просидели на бревне примерно около часа. Когда мы вернулись,
кругом уже шли разговоры.
- Это все Глупый щенок Стива, - заявил Джек (Стив - это я).
В руках он держал туфли, мокрые и изжованные. И у них чего-то не
хватало - не хватало каблуков.
- Это не мой щенок, - сказали, - а твой.
- Мой? - заорал Джек. - Мы его отдали тебе.
- Я его не брал, - запротестовал я.
- Что? - воскликнул Джек. - Как так не брал? Разве ты не сказал щенку:
"Ну, брат, теперь ты мой", когда я позволил тебе взять его?
- Возможно, я так и сказал, - согласился я, - но я тогда не знал его
нрава.
- Это не имеет значения, - сказал Джек. - Какой бы он ни был - он
теперь твой.
- Ну и что из этого? - спросил я.
- Посмотри, что он сделал с туфлями Элис, - сказал Джек.
- Боже! - воскликнул я. - Какой ужас! Что он натворил! Пойду и отстегаю
его.
Я вышел во двор и запустил в Глупого щенка палкой. Он принес ее мне
обратно. Я погладил его, и мы пошли с ним на прогулку.
На следующую ночь в ход пошли чулки Элис. Оба чулка. Тут до меня начало
доходить, что значит быть владельцем Глупого щенка.
Он мешал мне ухаживать за Элис. У нее я всегда ассоциировался со
щенком. Она обращалась ко мне только так: "Вы и Глупый щенок". Ни разу не
сказала просто "вы". Без Глупого щенка она меня просто не мыслила...
И все же я, ничего не мог с собой поделать - щенок мне нравился. Он был
такой забавный. Любил, например, спать вместе с индюками. Такой уж он был
оригинал.
Однажды все мы отправились на охоту. Взгромоздились на подводу и
поехали в лес, а собаки бежали за нами. Утро полнилось солнечным светом,
шелестом деревьев и пением птиц... Элис все время глубоко вдыхала воздух и
твердила:
- Понюхайте, как пахнет земля. Разве не чудесно?
Чудесно. Все было чудесно в это утро.
Миновав лес, мы выехали в долину, поросшую высокой травой, и встали во
весь рост на подводе, с нетерпением высматривая кенгуру.
Три страуса эму выскочили из кустарника. Изгородь преграждала им
дорогу. В испуге они стали бегать взад-вперед вдоль изгороди. Тут их
заметили наши собаки и с громким лаем кинулись к ним. Позади всех бежал
Глупый щенок, с каждым прыжком отставая от остальных все больше и больше. Но
зато лаял он громче всех. Страусы остановились. Они стояли в
нерешительности, вытянув длинные шеи, и с беспокойством смотрели в нашу
сторону, потом немного потолкали друг друга и снова принялись бегать. Но они
все еще не знали, что им предпринять.
Тут эму заметили мчавшихся собак, и облака пыли вылетели из-под их ног,
когда они сорвались с места и стали набирать скорость. Шеи их вытянулись,
словно пики. Как они мчались!
И как мчался Глупый щенок! Страусы и собаки исчезли среди кустарника и
высокой травы; лай и визг замерли вдали.
Вскоре собаки вернулись. Эму удалось спастись. Но Глупый щенок пропал.
Мы все даже обрадовались, как вдруг он возник на горизонте - в зубах у него
торчала овечья нога. Овца подохла давно, это можно было определить сразу -
все начали затыкать носы. Я выпрыгнул из телеги. Ведь ответственность за
Глупого щенка лежала на мне одном.
- Иди домой! - крикнул я. - Убирайся отсюда!
Глупый щенок удивился, но тем не менее послушался. С беспечным видом он
протрусил мимо и исчез среди высокой травы.
Мы отправились домой. Но вонь продолжала преследовать нас, становясь
все сильнее. Трудно было понять, откуда она исходит. Глупый щенок убежал, а
запах остался. Он отравил нам все обратное путешествие.
Добравшись до фермы, мы с большим облегчением слезли с подводы. Из-под
колес выскочил Глупый щенок с протухшей овечьей ногой в зубах. Задрав кверху
нос, вытянув хвост трубой, он направился к птичнику, где обитали индюки.
Глупый щенок мешал мне на каждом шагу, но тем не менее я продолжал
упорно ухаживать за Элис.
У меня был автомобиль. После окончания отпуска Элис я намечал отвезти
ее в город. Как бы ни обернулись дела, именно в этот день я собирался
вернуться в город. Но и мистер Моррисон намечал свой отъезд примерно на то
же время, и Элис хранила втайне, кто будет ее избранником.
Накануне отъезда я уговорил ее пойти со мной на прогулку. Стоял
безветренный, теплый вечер. Светила луна. Позади нас гордо шествовал Глупый
щенок.
Я обнял Элис за талию. Она склонила голову мне на плечо.
- Я люблю вас, - сказал я.
Она засмеялась нежным, тихим смехом и вырвалась из моих объятий.
- А ну, попробуйте-ка меня догнать, - сказала она. Глаза ее в этот
момент были прекрасны.
Смеясь, она побежала между деревьями, оглядываясь через плечо.
Я тоже засмеялся и бросился ее догонять.
Но Глупый щенок оказался проворнее меня. Он догнал Элис и укусил ее за
ногу. Она подскочила и взвизгнула от боли. Я совсем растерялся и не знал,
что сказать.
- Он, должно быть, принял вас за овцу, - попытался объяснить я, - он их
вечно кусает.
- Не говорите глупостей, - огрызнулась Элис и покинула меня.
Уже на ходу она крикнула:
- И запомните: либо щенок поедет с вами в город, либо я.
Я уселся рядом со щенком и стал обдумывать положение.
На следующее утро я упаковал чемодан и поставил его в багажник. Глупого
щенка я посадил на заднее сиденье.
- Ну так как же, Элис? - спросил я ее после завтрака.
Она увидела из окна, как Глупый щенок пренебрежительно поглядывает на
собравшихся вокруг машины индюков.
- О нет. Я поеду с мистером Моррисоном, - сказала она.
На этом все и кончилось.
А теперь Глупый щенок вырывает с корнем георгины у моего соседа. По
правде говоря, я не знаю, благодарить мне его или ругать.
Пошел вон, паршивец!

ПЕРЕХОДЯ УЛИЦУ

Перевод Н. Ветошкиной

Две маленькие девочки и собачонка, собираясь перейти улицу, ждали, пока
пройдут машины. Энни, худенькой девочке с острым птичьим личиком и быстрыми
решительными движениями, было восемь лет. На ней было легкое платьице из
бумажной материи и розовый шерстяной джемпер, длинный не по росту. Рукава
джемпера были засучены.
Ямочки на пухлых щечках младшей сестренки указывали на ее возраст.
Светлые мягкие волосы, словно непокорное золотое облачко, обрамляли ее
личико.
Собачонка была самая обыкновенная, но шла с видом большой породистой
собаки. Ее длинная шерсть, когда-то черная, теперь сделалась
грязновато-серой, особенно на задних лапах, где она висела спутанными
клочьями. Черные глаза весело блестели из-под нависших косм, а обрубок
хвоста беспрерывно вилял в свалявшейся шерсти. Она дышала ровно и спокойно,
приоткрыв пасть; между двумя острыми клыками виднелся сложенный лепестком
язык. Собачонка пристально смотрела на Энни, словно ожидая от нее важного
поручения.
Энни держала младшую сестренку за подол платья; туго натянувшись, оно
поднималось на спине у малышки словно треугольник, вершина которого была
зажата в руке старшей сестры.
Мимо них проносились машины, грузовики сотрясали мостовую своей
тяжестью. Дребезжали набитые пассажирами трамваи, стреляя сверху
электрическими искрами.
- Стой на месте, Мейси, пока я не скажу "пошли", - сказала Энни. - Будь
готова и беги, как только я разрешу. - И Энни шагнула вперед, выпустив из
рук подол сестры.
Малышка бросилась на мостовую, но Энни с предостерегающим криком
потянула ее обратно.
- Не сходи с места, пока я не разрешу! - завопила она, перекрывая
грохот проходящего трамвая.
- У-у! - воскликнула сестренка, в испуге прижимаясь к Энни. - Я чуть
было не перешла, правда?
Энни быстро вертела головой, наблюдая за движением.
В потоке машин образовался промежуток, и путь перед девочками оказался
свободным.
- Идем! - закричала Энни и, по-прежнему сжимая в руке подол платья
сестренки, сошла с тротуара и направилась через улицу.
Собачонка выскочила вперед и возглавила шествие. Она трусила мелкой
рысцой, тремя лапами касаясь земли; одна задняя лапа небрежно висела в
воздухе, что отнюдь не было вызвано необходимостью. Младшая сестренка не
шла, а почти бежала, согнувшись так, словно спасалась от обвала. Раскрытый
рот выдавал ее волнение. Она бежала рядом со старшей сестрой; платье,
зажатое в руке Энни, плотно обтягивало ее.
Они почти достигли середины мостовой, как вдруг показалась машина. Она
неслась, словно чудовище, готовое их раздавить.
Младшая сестренка, выглянув из-за ног Энри, издала возглас ужаса. Энни
быстро приняла решение:
- Пошли назад! - закричала она. - Давай! Быстро!
Она повернула сестренку на сто восемьдесят граду" сов, и они побежали
назад.
Достигнув тротуара, младшая сестренка облегченно вздохнула, словно
попала в спасительные материнские объятия.
Но собачонка, ничуть не испугавшись, как ни в чем не бывало продолжала
свой путь. Добежав до противоположного тротуара, она оглянулась на девочек,
вопросительно склонив набок морду. Она закрыла пасть и, казалось, почти не
дышала. Почему они не последовали за ней? Совсем непонятно: В таком случае
она тоже вернется.
Собачонка спрыгнула с тротуара и, даже не глянув по сторонам, спокойно
затрусила по мостовой.
Но тут властные окрики Энни, доносившиеся с противоположного тротуара,
заставили собачонку забыть, о своем достоинстве, и ее охватила паника.
- Беги обратно! - визжала Энни. От волнения она даже выпустила платье
сестренки. А та вся наклонилась вперед и, вытянув кулачки, вслед за сестрой
стала выкрикивать советы собачонке.
Шофер быстро мчавшейся машины изо всех сил нажал на педаль. Машина
заскрипела и круто затормозила. Огромное колесо толкнуло собачонку, и та
взвизгнула от страха. Словно солдат в бой, Энни ринулась сломя голову на
мостовую. Ее широко раскрытые глаза были устремлены только на собачонку,
словно в мире для нее больше никого не существовало.
Младшая сестренка, бросив отчаянный взгляд на машину, решительно
направилась вслед за Энни.
Трамваи звенели, люди кричали, машины настойчиво гудели и
останавливались одна за другой.
Энни, взяв собачонку на руки, с вызывающим видом прижала ее к груди.
Затем, схватив за руку младшую сестренку, которая, сияя от счастья,
подбежала к ней, она решительно зашагала к тротуару.
Когда они очутились в безопасности под тентом витрины магазина, Энни
подвергла собачонку тщательному осмотру. Она раздвигала ей лапы и ощупывала
спину, в то время как та в порыве благодарности лизала ей руки.
Младшая сестренка с озабоченным видом наблюдала за этой процедурой.
Наконец Энни опустила собачонку на землю, и та затрусила по направлению
к бакалейной лавке.
- Ну, как вы поживаете? - спросил хозяин.
Малышка не стала ждать, пока ответит старшая сестра. Она посмотрела на
бакалейщика с таким видом, словно собиралась сообщить ему невероятно важную
новость.
- Мы перешли улицу, - заявила она; глаза ее при этом так и сияли.

К ЧЕРТУ КАРСОНА!

Перевод Н. Бать

Вечером я снова услышал его. Я ругнулся, разжег трубку, потом вышел из
хижины и стал смотреть на реку. Эвкалипты, окаймлявшие ее берега, вычертили
по кромке неба темные закорючины. Звезды уже зажигались; пахло тростником и
болотными травами - заросли их тянулись от самой реки спасительным тенистым
заслоном.
В небе с криком сновали ржанки. Я прислушался, но теперь он молчал. Я
подождал еще несколько минут и вернулся в хижину.
Больше он не осмелится переплыть реку, подумал я. Это был старый дикий,
бык, он бродил по лесистым холмам на той стороне Муррея. А я держал в стаде
быка-шортхорна. Купил его у Карсона всего за десять фунтов, но Карсон
сказал, что мой шортхорн-чемпион породы. Карсон то и дело повторял, что он
чемпион. Так и говорил:
- Не сомневайся, он чемпион.
Старый бык подолгу трубил на том берегу. Он вызывал моего чемпиона на
поединок, но я никак не думал, что старик отважится переплыть реку, чтобы
дать бой.
Неделю назад я прогнал его за реку; в то утро, когда я увидел, как они
уставились друг на друга на поляне, я здорово шуганул старика.
Через тростник я погнал его галопом, но близ реки болото было глубже, И
я остановил лошадь. Старый бык тоже остановился, заревел.
Я щелкнул кнутом, гикнул, и тогда он двинулся дальше, упрямо, глухо
мыча.
Он был большой и глубоко увязал в тине, а когда задние ноги его стали
проваливаться, он грузно плюхнулся в воду. Мутный фонтан взметнулся над
тростником и окатил его бока.
Из купки болотных трав с перепугу выскочила водяная курочка и кинулась
наутек, бороздя вытянутыми лапками речную гладь.
Вдруг бык соскользнул с затопленного берега на глубину.
Пенистая волна забурлила вокруг его груди. Он вытянул морду, подняв нос
вровень со лбом, и быстро поплыл. На той стороне он зашлепал по мелководью,
выбираясь на берег. С его мокрых боков стекала вода на черные, облепленные
тиной ноги.
Утром я оседлал коня и поехал по тропе вдоль тростниковых зарослей.
Жара уже стояла градусов под сто {По шкале Фаренгейта, что соответствует
примерно тридцати семи градусам по Цельсию. - Прим. перев.}. Над самой
землей мерцающими волнами струился воздух, издали чудилось, будто мое стадо
пасется в воде.
Старый бык снова трубил за рекой. Его грозное мычание завершалось на
вдохе пронзительной нотой, словно бы воинственным кличем. Я доехал до
излучины и увидел его на том берегу. Теперь он стоял молча, застывший, чуть
пригнув голову, напряженно вытянув хвост. Неподвижность его была живой,
зловещей.
За тростниковыми зарослями вздымалась туча пыли. Это мой молодой
чемпион всячески выказывал презрение к старому быку - яростно бил копытами
бурую землю и взметал в воздух клубы пыли. Пыль обсыпала ему загривок,
сеялась на изрытую поляну. Он всаживал короткие рога в дерн, кромсал его,
подбрасывал над головой травянистые комья. Из слюнявой пасти вырывался
приглушенный гневный рев.
Я гордился своим быком. Ведь Карсон сказал, что он чемпион.
- Он улучшит породу, - сказал Карсон, - ты свое стадо не узнаешь!
Но сегодня я был не на стороне короткорогого чемпиона в этой бычьей
распре. Мне вдруг стало жаль престарелого ветерана, так быстро терявшего
права на земли, хозяином которых он был столько лет. Там, где прежде он
бродил на приволье, путь ему преграждали изгороди из колючей проволоки. Зато
люди прокладывали себе путь все дальше и дальше в горы, в его убежище. Одна
за другой гладкие молодые коровы, приносившие от него потомство, попадали в
загоны. В толчее и давке, задрав головы, натыкаясь на бегущих впереди,
опрометью мчались они куда-то, удирая от своры жестоких четвероногих
преследователей. Так, целым стадом, под крики гуртовщиков, бежали они по
прогону, который вел к погрузочному пункту и к грузовикам, пропахшим
городским дымом.
На ногах у старого бродяги все еще виднелись метки собачьих зубов.
Бугристый рубец от пастушьего бича пересекал его бок. Карсон рассказал мне,
что бык этот неистовыми ударами протаранил жердяную изгородь высотой в шесть
футов и обрел свободу - единственное, что ему было нужно.
Карсон предостерегал меня:
- Смотри, не подпускай его, он тебе стадо перепортит. А мой бык
чемпион...
Я привязал лошадь к стволу дерева, подкрался к реке, присел за бревном
и стал наблюдать. Старый боец съехал на прямых ногах по сыпучему откосу
берега, потом прошлепал по мелководью и, отфыркнувшись, пустился вплавь.
Мой чемпион ждал его. Он крепко упирался в землю передними ногами, а
задними переступал, поворачиваясь рогами к выбиравшемуся на берег врагу.
Старый вояка подался в сторону, чтобы подобраться к моему быку с
фланга. Тот сразу изменил позицию, готовясь встретить его рогами.
Оба быка низко пригнули головы. В нескольких ярдах от моего быка старый
бродяга остановился. Противники застыли на месте, их маленькие черные глазки
сверкали холодной расчетливой яростью.
Он же у меня чемпион, твердил я себе. Чего бояться... Карсон говорит,
что он чемпион... Но ведь если старик хоть раз пырнет его как следует, потом
за такого и двух шиллингов не дадут... Вставай, разгони их! Но погляди,
какие у старика рога! Что он сделает этакими завитушками?
И потом - на стороне моего чемпиона молодость...
Да, за него была молодость. Дерзкая, безудержная отвага молодости!
Внезапно пригнув голову, чемпион отпрянул вбок и ринулся на старого быка,
метя рогом ему в заплечье. Но старик мгновенно, с увертливостью динго,
отскочил, повернулся и отбил могучий удар головой.
Столкнувшись лбами, быки врывали копыта в землю, силясь потеснить один
другого. Их исполинские заплечья взбугрились набрякшими мышцами. Так они
кружили, сомкнув лбы, и каждый норовил изловчиться, чтобы первым отпрыгнуть
вбок и пырнуть противника рогом в плечо.
Я поднялся из своего укрытия, подошел поближе. Меня слегка трясло,
словно передо мной бились на поединке два моих друга. Я было крикнул на них,
но тут же тихонько забормотал себе под нос: "Карсон говорит" что он
чемпион... Карсон говорит, что он чемпион..."
- А ну, старый красавец! - выкрикнул я.
Старый бык с дикой злобой рванулся вперед. Под его натиском чемпион
отступал с яростным удивленным ревом.
Но вот он отпрыгнул в сторону, увернулся от удара в загривок и ринулся
на открытый бок старика. Глянцевый рог вонзился в тучное заплечье.
Чемпион мотал головой, вспарывая рогом мышцы, а потом, крутанув,
выдернул его рывком. На пятнистую шкуру старого бойца хлынула кровь. Рог
чемпиона стал алым. Струйки крови стекали с него на короткие завитки между
глаз.
Я думал, что старик взвоет от боли, когда чемпион всадил в него рог, но
он лишь глухо захрипел. Одним прыжком он извернулся, чтобы отбить головой
новую атаку. Яростное наступление чемпиона заставило его попятиться, и он
напоролся задом на торчавший из пня острый обломок сучка. Раздался страшный
вопль. Старик круто осел на задние ноги, отшвырнувшие ворох сухой листвы и
прутьев. И тут шаг за шагом он начал теснить чемпиона.
С ловкостью опытного, бывалого бойца старый бык вдруг оторвался от
противника, отпрыгнув назад. Потерявший опору чемпион снова кинулся на него.
Но не тут-то было. Старый бык увернулся и с диким ревом, низко пригнув
голову, нанес ею удар в незащищенный бок чемпиона. Мощная широкая макушка
нырнула под брюхо молодого быка. Старик вскинул на могучей шее беспомощно
дрыгающего ногами чемпиона и с силой швырнул его оземь. И сразу ринулся на
него, припал на колени - так ему удобнее было всадить загнутые рога в мягкий
бок.
Чемпион вопил от боли, брыкался. Он все же вывернулся, привстал и снова
рухнул. Из его пасти тонкими нитями тянулась слюна. Голову старого быка
будто опутала серебристая паутина. Крепким, как броня, лбом он молотил
чемпиона по ребрам, в исступлении мотал головой, терзая поверженного врага.
Наконец мой чемпион откатился, вскочил на ноги и кинулся бежать.
Старый бык гнался за ним недолго. Остановившись, он принялся бить
копытами землю. Он подшвыривал комья до загривка и победно мычал.
Я побежал к своей лошади.
Теперь-то он отправится восвояси, подумал я. Но когда по дороге домой
проезжал мимо, оказалось, что старый бык преспокойно щиплет траву в компании
моих лучших телок.
Я замахнулся кнутом, но тут же стал его потихоньку сматывать.
"Может, он и чемпион, мой шортхорн, - сказал я себе, - но уж этот
старик наверняка. К черту Карсона!"
Повернув лошадь, я поехал к хижине, и на душе у меня чуть полегчало.

КЛАРКИ УМЕР

Перевод Н. Ветошкиной

Универсальный магазин находился на Борк-стрит. Вид у него был надменный
и крикливый. Его бетонное брюхо, вросшее в землю, кишело людьми. Он прочно
обосновался здесь и, подобно цветам-хищникам, которые питаются живыми
организмами, завлекал жертвы яркими красками и приятными ароматами. Люди,
как мошкара, липли к его глазам-витринам, они вливались в его двери, словно
в раскрытую пасть. Будто пища по пищеварительному тракту, медленно текло
бесконечное человеческое месиво...
Флаконы из граненого стекла, наполненные благоуханной жидкостью, пудра,
губная помада, шелковые чулки, дамское платье, ткани, поддельные
драгоценности.
Как заразительна эта лихорадка!
- Чем могу служить, сэр? - накрашенные губы улыбаются, в глазах
усталость...
Я прислонился к прилавку. Позади меня плыл поток женщин.
- Где лифты? - спросил я.
- Справа от вас. Сюда за угол.
Я отошел. Повернул за угол.
- Извините, мадам.
Я протиснулся в лифт.
- Прошу, подвиньтесь, пожалуйста. - Лифтер разговаривал как диктатор.
Мы взлетели вверх.
Тела сдавили меня со всех сторон. Я вдыхал бесчисленные запахи.
"Посуда, изделия из стекла, скобяные товары".
Не то.
"Верхняя одежда, платье, манто. Дамская комната..."
Все не то.
"Шелк, бумажные ткани, шерсть..."
Вот наконец. Я вышел из лифта. На этом этаже было почти пусто..
Осмотрелся. Вынул из кармана кусочек бумаги с приколотой к нему полоской
материи. За длинным прилавком двое продавцов мерили сукно. Я вручил образец
нужной мне материи белобрысому юноше с веснушчатым улыбающимся лицом. Он
взял его, пробормотав:
- Клетчатая шотландка.
- Четыре ярда, - сказал я.
- Хорошо, - ответил он.
В электрическом свете волосы его казались светлее, чем были на самом
деле. Полки из темного дерева за его спиной, заполненные рулонами материи,
тоже были ярко освещены. Солнце сюда не заглядывало...
- Прекрасная погода сегодня, - заметил я.
- Да? - сказал он и улыбнулся. - Мы здесь этого не замечаем.
- Верно, - согласился я.
Он начал рассказывать, какая жарища была в магазине в прошлое
воскресенье. С полки позади он снял штуку материи и положил ее на прилавок.
В сводчатых дверях в конце зала появился продавец постарше. Он встал за
прилавком в нескольких шагах слева от нас. В волосах его проглядывала
седина. Он тоже положил штуку материи на прилавок и начал отмерять, туго
натягивая ткань обеими руками и прикладывая ее к двум медным кнопкам, вбитым
в прилавок.
Обслуживавший меня молодой продавец поднял голову и сказал:
- Если такая погода продержится, в субботу поеду купаться.
- В газетах пишут, что продержится, - заметил я.
- В газетах... - Он презрительно засмеялся.
Я тоже засмеялся.
Юноша стал искать свои ножницы. Продавец постарше, что стоял слева от
него, вдруг сказал ему спокойным безразличным тоном:
- Кларки умер.
При этом он даже не поднял глаз от материи, разостланной на прилавке.
Он стоял, расставив ноги, не двигаясь, только голова его поворачивалась
вслед за руками и глаза следили за пальцами, перебиравшими ткань.
Молодой продавец растерянно смотрел на него.
- Что такое? Что вы сказали? - быстро спросил он.
- Кларки умер, - повторил старший.
Юноша недоверчиво улыбнулся, боясь, что его разыгрывают. Он приподнял
кусок шотландки, готовясь отрезать.
- Ну, неправда.
Продавец постарше сделал на ярлыке отметку.
- Да. Умер. Покончил с собой... Застрелился.
Молодой человек так и застыл на месте. Ножницы повисли у него в руках.
Он бессмысленно уставился на старшего.
- Что... - начал было он. Но пожилой продавец уже двинулся назад вдоль
прилавка.
Молодой продавец посмотрел на отрез клетчатой шотландки, словно ища в
нем ответа на какой-то вопрос. Он расправил материю рукой. Потом резко
повернулся и обратился к темноволосому, задумчивого вида человеку, стоявшему
справа от него, рядом с автоматом, ожидая, пока оттуда выпадет патрон со
сдачей.
- Кларки умер, - сообщил ему юноша.
Он сказал это приглушенным голосом: в отделении, кроме меня, находилось
еще несколько покупателей.
Темноволосый так и ахнул. Патрон со сдачей выскочил из автомата и упал
в проволочную корзинку. Продавец машинально схватил деньги; на лице его
отразилось недоверие.
Юноша снова взялся за шотландку. Он отрезал отмеренный кусок. Потом
положил всю штуку на полку. Все это он делал бессознательно. Он думал о
Кларки.
Он взял приготовленный отрез шотландки и бережно переложил его на
другое место. Потом пошел влево, миновал пожилого продавца, который
неторопливо свертывал свой отрез, и остановился у дальнего, конца прилавка
рядом с человеком, который записывал что-то в квитанционную книжку. Юноша
наклонился к нему и сказал:
- Кларки умер. - Голос у него был тихий, грустный.
- Умер?! - громко воскликнул тот, роняя карандаш. - Умер?
- Да, умер, - повторил молодой продавец. - Покончил с собой.
Оба стояли молча, смотрели в пол и о чем-то думали. Человек с
квитанционной книжкой не задавал никаких вопросов. Лицо его было грустно и
сосредоточенно. Белобрысый юноша повернулся, чтобы уйти. Человек сказал:
- Хороший он номер выкинул.
- Да, - сказал юноша.
Он вернулся на свое место за прилавком. Темноволосый человек, все еще
держа сдачу в руке, ждал его.
- Послушай, неужели это правда?
- Ну да. Покончил с собой. Застрелился.
Темноволосый медленно пошел прочь.
Молодой продавец завернул свою шотландку в коричневую оберточную
бумагу. Потом обвязал сверток бечевкой. Пальцы его двигались машинально. Не
выпуская из рук концов бечевки, он снова обернулся к пожилому:
- Но я ведь только на днях его видел. Он зашел попрощаться. Сказал, что
уезжает в Новый Южный Уэльс. Вид у него был хороший. Он улыбался.
Пожилой продавец произнес:
- Да, я знаю. Я тоже его видел. Он и со мной попрощался.
- Я не могу этого понять.
Пожилой продавец, казалось, хотел что-то ответить, но едва заметная
горькая усмешка скривила его губы, и он промолчал.
- Ну, - с глубоким вздохом сказал юноша, - во всяком случае, его уже
больше нет. Он подал мне сверток.
- Четыре шиллинга.
Я дал ему банкноту в десять шиллингов. Он остановился возле автомата и
угрюмо уставился в пол, дожидаясь, пока аппарат выбросит сдачу.
Я взял сверток под мышку, обвел взглядом полки, унылый серый потолок и
электрические лампы.
- Вот ваша сдача, - сказал продавец. Он протянул мне серебро,
завернутое в помятый чек, и я положил его в карман.
Я поднял голову, и наши взгляды встретились.
- Кларки проработал в этом магазине сорок лет, - сказал юноша. -
Несколько недель назад его уволили.