Майн Рид
Остров дьявола
Глава I. АМЕРИКАНСКАЯ ТЮРЬМА
Уже много лет прошло с тех пор, как я в первый раз путешествовал по долине Миссисипи. Единственной причиной, побудившей меня к этому путешествию, была жажда приключений, и я убедился, что сделал удачный выбор.
Среди дивной и величественной природы этой страны, среди ее кипящих жизнью городов и самым прихотливым образом смешанного населения редкий день проходил без какого-нибудь интересного случая, редкая неделя – без памятного эпизода.
Теперь, когда я вспоминаю прошлое, некоторые из этих эпизодов, имевших тогда для меня особенное значение, живо встают в моей памяти и принимают свойственную воспоминаниям романтическую окраску.
Многие из них могут показаться невероятными читателю, не знакомому с нравами и обычаями племен, населявших в описываемое мною время долину Миссисипи. Тогда ее города еще не перестали служить убежищем отверженцам общества, не признававшим никакого закона, кроме закона кровавой мести, никакого суда, кроме суда Линча.
Против обыкновения всех исследователей долины Миссисипи я начал свое путешествие не с севера, а с юга, то есть с устья реки. Первый город, где я остановился, был Новый Орлеан.
Я приехал туда уже поздней весной. Через некоторое время на дверях прибрежных домиков показались красные кресты. Это означало, что эпидемия, свирепствующая здесь каждое лето, уже появилась.
Я счел благоразумным распроститься с этим любопытным городом, решив вернуться туда, когда первые холода прогонят эпидемию.
Я направился далее на север, останавливаясь то там, то здесь по воле случая или по собственному желанию. Так я доехал до столицы Тенесси.
Путешествие это длилось довольно долго, а тем временем пожелтели листья. Приближалась осень.
В «Городе утесов» я оставался недолго. Решил ехать опять на юг, но уже не на пароходе, а верхом. Этот способ передвижения я предпочел потому, что так легче познакомиться со страной, через которую проезжаешь.
Запасшись выносливым конем и привьючив сзади седла небольшой чемодан, я пустился в дорогу. Мне предстояло долгое путешествие, настолько долгое, что скажи я, какое расстояние мне нужно было проехать до цели, меня бы обвинили в преувеличении или, по крайней мере, сочли бы хвастуном.
Почти это и случилось со мной в самом начале пути.
Не успел я отъехать и нескольких миль по пыльной дороге в Дронклин, как ко мне присоединился всадник и молча поехал рядом со мной. У него была очень хорошая лошадь, и он легко мог бы меня обогнать, но, видимо, нарочно сдерживал ее. Я мельком оглядел его. Он был в белом полотняном костюме, на голове – широкая панама, на ногах – изящные лакированные сапоги. На вид ему было лет двадцать, и я решил, что он сын какого-нибудь плантатора.
Мы молча доехали до каких-то домов, стоявших справа от дороги. Тогда незнакомец первым прервал молчание.
– Это тюрьма, – сказал он, видя, что я смотрю на эти дома. – Вы, конечно, там были?
Вопрос показался мне настолько странным, что я невольно рассмеялся. Однако я понял, что он только не совсем точно выразился и вовсе не хотел сделать на мой счет какое-нибудь оскорбительное предположение. Поняв в свою очередь, какой смысл можно придать его вопросу, он тоже засмеялся.
– Виноват, – сказал он. – Но вы, вероятно, поняли мой вопрос. По-видимому, вы иностранец, и я подумал, что вам интересно познакомиться с тюрьмой одного из американских штатов.
– Благодарю вас, – ответил я. – Я действительно иностранец и, кроме того, турист. Я был бы вам признателен, если бы вы мне о ней рассказали.
– С удовольствием. Не хотите ли посетить ее? Я знаком с начальником тюрьмы. Это довольно интересно; один Муррель чего стоит!
– Кто он, этот Муррель?
– Вот и видно, что вы не здешний. Его здесь все знают. Знаменитый пират и бандит! Он приобрел громкую известность по рекам и дорогам. На его совести масса убийств; три или четыре из них вполне доказаны, но тем не менее он приговорен всего к десятилетнему заключению, и ему теперь осталось отсидеть всего четыре года. Не хотите ли на него взглянуть?
– Да лучше на него посмотреть в тюрьме, чем встретить на дороге, – ответил я.
Мы свернули и поехали к тюрьме. Нас очень любезно принял сам начальник и показал все здания. Они были похожи скорее на службу какой-нибудь обширной фабрики, чем на тюрьму. Тут были представлены едва ли не все отрасли промышленности. Мы увидели и шляпников, и портных, и сапожников, и слесарей, и кузнецов, и булочников. Нам даже показалось, что все эти люди были всецело поглощены своим мирным трудом.
Среди кузнецов мне показали убийцу Мурреля. Несмотря на покрывавший его лицо слой угольной пыли, я увидел, что оно вполне соответствует ужасной репутации убийцы.
Мне рассказали его историю. Сначала он был кузнецом, но потом отказался от своего ремесла, чтобы заняться более выгодным делом пирата. Он действовал не в отдаленных морях, как вообще действуют пираты, а по всему бассейну Миссисипи. Добычей ему служили плоты, шлюпки и барки, шедшие с грузом или с пассажирами вниз по реке к Новому Орлеану. Груз он обычно забирал, а у пассажиров отнимал ценные вещи и деньги.
Поймать Мурреля было очень трудно, а уличить – еще труднее. Сообщников у него насчитывались дюжины. Между ними были коммерсанты, плантаторы, мировые судьи и даже лица духовного звания.
Этим-то и объяснялось, что он был приговорен к заключению всего на десять лет, хотя совершил раз в десять больше разбоев и убийств.
Я никогда не забуду отвращения, с которым смотрел на этого врага себе подобных. Однако в тюрьме я пробыл недолго и почувствовал какое-то облегчение, когда сел на лошадь.
Но, посетив эту тюрьму, я приобрел много сведений, которые послужили вознаграждением за то жуткое впечатление, которое произвел на меня знаменитый преступник.
Я понял, что преступника если и не перевоспитает труд в тюрьме, то хотя бы избавит честных граждан от многих неприятностей.
Эту истину я уяснил себе далеко не сразу после выхода из тюрьмы. Тогда я был слишком молод, беззаботен, и меня мало волновали вопросы политической экономии.
Я понял смысл перевоспитания трудом много позже. Поймут ли это и другие государства и последуют ли примеру штата Тенесси?
Глава II. ЛЮБЕЗНОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ
– А теперь куда вы поедете? – спросил мой спутник, когда мы снова выехали на большую дорогу.
– В Новый Орлеан…
– Куда?..
– В Новый Орлеан.
– Верхом?
– Верхом.
– Но ведь отсюда до этого города около пятисот миль! На пароходе и то нужно ехать целую неделю.
– Я это знаю.
– Значит, у вас есть свои причины, чтобы так путешествовать. Вы, наверное, занимаетесь торговлей?
И он посмотрел на мой чемодан, но, видимо, этот осмотр ничего ему не дал.
Чемодан мой действительно не походил на чемодан странствующего купца.
– Нет, – ответил я, – к сожалению, я не могу сказать, чтобы причина, побудившая меня избрать этот способ путешествия, была так серьезна…
– Я знаю, – продолжал незнакомец, – что многие ездят верхом до Мемдлеста, когда Кумберленд мелеет и нельзя найти лодки; но верхом до Нового Орлеана… Признаюсь, я не верю своим ушам. Вы, вероятно, шутите?..
– Вовсе нет!
– Ничего не понимаю в таком случае.
– Я это вижу, но уверяю вас, что я не сумасшедший, как вы, может быть, думаете.
– Ну в этом я и не сомневаюсь. Но все-таки простите меня за нескромность и настойчивость. Я спросил потому, что мне кажется невероятным предпринимать такое длинное и тяжелое путешествие без важных причин.
– Вы вполне правы. Я откровенно объясню вам эти причины. Я приехал из Нового Орлеана в Нашвиль на пароходе. Все, что я узнал, все, что я вынес из этого путешествия, я мог бы так же хорошо узнать, если бы сидел запершись в любой гостинице. А мне хочется познакомиться ближе с вашей прекрасной страной, и вот я путешествую верхом. А на пароходе что увидишь?
– О, теперь я вас понимаю и нахожу, что вы правы. Так как вы незнакомы с нашей страной…
– Совсем незнаком, – подтвердил я.
– И так как вы путешествуете лишь для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, то вы, конечно, не особенно торопитесь. Я уже показал вам тюрьму штата Тенесси; надеюсь, вы позволите мне теперь показать вам нечто менее мрачное, хлопковую плантацию, например… Но, может, вы их уже видели?..
– Нет.
– Отлично. Я уверен, что это вас заинтересует.
– Благодарю, – ответил я, – тем более, что мне и раньше хотелось посмотреть такую плантацию.
Любезность моего спутника очаровывала меня все больше и больше.
– Итак, если вы согласны, я буду счастлив показать вам мою плантацию или, вернее, плантацию моего отца. Она не очень велика. Тут вообще нет таких больших плантаций, как на юге, в Алабаме или Миссисипи. Эта местность расположена на самой границе того пояса, где возможна обработка хлопка, и растение это часто страдает от холода. Но здесь вы сможете составить себе точное представление о главном богатстве страны. Я же с большим удовольствием покажу и объясню вам то, чем вы интересуетесь.
Я не колеблясь принял это любезное приглашение, случай осмотреть плантацию, которую я искал и сам, не стоило упускать.
Я уже детально осмотрел на юге сахарные и табачные плантации, но не имел ни малейшего представления о разведении и обработке хлопка, который составляет главный предмет торговли южных штатов.
Я поспешил поблагодарить еще раз своего спутника за любезность, тем более, что он меня совсем не знал.
Он загадочно усмехнулся в ответ на мои слова и произнес:
– Я, может быть, нехорошо сделал, не сказав вам сразу что вы мне, вероятно, не совсем не знакомы, хотя я вас знаю только по рассказам.
– По рассказам?.. Но что вы могли обо мне слышать?
– Мне кажется по крайней мере, что я вас узнал… Если не ошибаюсь – вы плыли около месяца тому назад вверх по Миссисипи на пароходе «Султан»?
– Совершенно верно.
– Не заметили ли вы между вашими спутниками молодой девушки, ее зовут мисс Вудлей?..
Я не забыл мисс Вудлей уже по одному тому, что, однажды увидев, ее нельзя было забыть. А я имел возможность видеть ее довольно часто, так как проплыл с ней на одном пароходе больше тысячи миль. Она села с одной пристани, расположенной по Миссисипи ниже Винсбурга. До этой пристани ее сопровождал брат, а потом она плыла одна до Нашвиля, пересев, так же как и я, на другое судно в устье Кумберленда. Но хотя она и была одна, о ней нельзя было сказать, что она одинока. Как на «Султане», так и на небольшом пароходе, на который мы сели потом, она была мишенью всех взглядов. По крайней мере, дюжине пассажиров путешествие показалось слишком коротким, и я откровенно сознаюсь, что был из их числа.
Я имел честь быть представленным прелестной мисс капитаном «Султана», моим соотечественником. Но она была окружена таким количеством поклонников, что на мою долю выпадали лишь редкие минуты познакомиться с ней несколько ближе.
Сходя в Нашвиле, я простился с ней, так как не думал, что когда-либо ее увижу. Она жила милях в пятидесяти от Нашвиля. Мисс Вудлей сама мне это сказала, но, разумеется, не приглашала меня к своим родителям.
После этих объяснений читатель не удивится, что имя мисс Вудлей, произнесенное моим любезным спутником, заставило меня привстать в седле и посмотреть с интересом на незнакомца.
– Да, да, – ответил я, – мы ехали на одном пароходе с мисс Вудлей.
– Я так и думал, – ответил незнакомец. – Я был почти уверен, что узнал вас. Во-первых, я вас видел мельком в Нашвиле, а во-вторых, мне вас очень верно описали. Наконец, только вы один, кажется, способны придумать себе такое путешествие. Воля случая, что мы выехали в один день и встретились в пути, – я сделал остальное. Надеюсь, вы меня извините, если я был нескромен.
– Наоборот, я очень вам благодарен, – ответил я.
Однако меня интересовало, откуда мой спутник знает прекрасную пассажирку «Султана». Я предположил, что он живет с ней по соседству и этим объяснил то обстоятельство, что ему обо мне уже рассказывали.
Я не решался, однако, подумать, что это был ее жених. Он был слишком красив для того, чтобы мне могло быть приятно такое предположение.
Прежде чем я успел придумать, как бы спросить его об этом, он сам косвенно на это ответил:
– Я очень рад, что вы приняли мое приглашение; сестра также рада будет вас видеть.
– Так вы, значит, брат мисс Вудлей?
– Да, у нее двое братьев. Я – младший, а старший, Генри, не живет с нами: у него плантация по Миссисипи, ниже Винсбурга. Сестра проводит так зиму, а летние месяцы живет с нами.
Я тут же подумал с тайной радостью, что лето еще не миновало.
…Мы ехали рядом мелкой рысью. Время от времени мы, как старые знакомые, перекидывались несколькими словами.
Никогда я не чувствовал такого сильного желания посетить хлопковую плантацию и ознакомиться во всех подробностях с разведением и обработкой хлопка.
Глава III. НАТ БРАДЛЕЙ
В течение нескольких часов я все ждал, что вот-вот мой спутник въедет в какие-нибудь из попадавшихся нам по пути ворота, украшенные затейливыми надписями и ведущие то в фазенду, то на плантацию, то в жилой дом. Но мы ехали уже довольно долго, а он и не думал сворачивать с пути.
– Далеко нам еще ехать? – спросил я возможно равнодушнее, чтобы скрыть свое нетерпение.
– Очень еще далеко. По крайней мере, миль пятьдесят. Если не останавливаться, то мы приедем глубокой ночью, и я предложил бы во избежание этого все-таки переночевать в Колумбии.
– А далеко до нее?
– Не близко. Видите ли, в этой части страны нет земли, пригодной для разведения хлопка. Здесь слишком холодно, и, как я говорил, холод часто убивает молодые кусты. Плантация моего отца расположена довольно далеко от большой дороги, на одной из малых рек, впадающих в Дук. Там очень хорошая почва для хлопка. Одно неважно – приходится слишком далеко возить его к пристаням. В этом году мы хотим даже отправить весь сбор в Новый Орлеан на собственной барже. Отец считает, что полученная таким образом экономия покроет расходы по постройке судна, и уже строит баржу. Понимаете, речка проходит как раз посередине наших владений. Она достаточно глубока, чтобы по ней можно было спустить лодку до Дука. А оттуда уже ничего не стоит перевезти урожай до Отио и далее до Миссисипи. Это вполне разумно. После сбора неграм совершенно нечего делать, и пятеро-шестеро из них под командой опытного лодочника смогут довезти груз до Нового Орлеана без больших издержек. А на пароходе и дорого, да и перевозка до пристани немало стоит. Ближайшая к нашей плантации пристань находится за тридцать миль. На повозку не положишь больше четырех тюков, а мы собираем ежегодно до ста пятидесяти. Судите сами, какой огромный обоз. А заимев баржу, мы сможем грузиться в нескольких футах от пресса, на собственной земле.
Все эти подробности так заинтересовали меня, что я почти совсем забыл о другой причине, которая влекла меня на плантацию.
В этом способе вести дело было что-то оригинальное, чисто американское. Весь урожай, полученный в самом центре территории, в месте, окруженном густыми непроходимыми лесами, перевозился на рынок, находившийся от места сбора более чем за тысячу миль, – но не по железной дороге, не на пароходе, не через комиссионера, берущего известный процент с рыночной цены, а собственными средствами землевладельца. Он таким образом напрямую выходил на потребителя. Где это увидишь, кроме Америки?
Погруженный в размышления об этой важной и интересной экономической задаче, решавшейся так просто, я забыл на время о своем спутнике, который пробудил во мне эти мысли. Его громкий голос вывел меня из задумчивости. Он поздоровался с человеком, ехавшим нам навстречу. У этого человека тоже был вид путешественника: лошадь его покрыли пот и пыль, к седлу прикреплены два небольших ковровых чемодана. Всаднику было лет двадцать пять.
По одежде его можно было принять за плантатора, но она отличалась от одежды Вудлея. На незнакомце тоже была панама, но вместо белой пары он оделся в широкую блузу из голубой ткани, застегнутую спереди. Панталоны были такого же цвета и из той же ткани. Это была одежда луизианских креолов, которую носит большая часть американцев, заселяющих берега нижней Миссисипи.
– Вы из Нашвиля, Вальтер? – спросил незнакомец у моего спутника.
– Да, Нат. Но как вы оказались здесь? Откуда вы?
Тот засмеялся.
– Я побывал на родине. И, знаете, подумал в который раз: хорошо я сделал, что когда-то уехал отсюда! Безумие оставаться здесь. Вот Миссисипи – другое дело; это богатство. А здесь… Ну, стоит ли здесь разводить хлопок? Я просто уверен, что каждый из моих негров соберет два тюка, пока вы наскребете один!
– Да, молва дошла и сюда, что у Ната Брадлея дела идут хорошо.
– А все равно мне мало дела до хлопка! Я не таков! Мне подавай возможность сразу нажиться… Ну, а у вас как? Хороший будет урожай?
– Надеюсь.
– Сколько тюков?
– Отец предполагает, что соберем тюков двести.
– Ну, это совсем неплохо, тем более, если вам удастся доставить их в сохранности на рынок! Я слышал – вы хотите их везти на барже?
– Да, она уже строится.
– Одобряю. Это хорошо и практично придумано. Расход небольшой, зато вы не платите ни за перевозку, ни за страховку. Да и эти пароходы не так уж надежны. То ли дело прежние плоскодонные баржи! Я, по крайней мере, всегда ими пользуюсь; последний раз я сэкономил вдвое против того, что мне стоила бы перевозка на пароходе… Вы прямо из Нашвиля?
– Да.
– Не слыхали, не идет ли пароход вниз?
– Нет, не слыхал.
– Хорошо, если бы шел, – мне нужно в Миссисипи. Да, а Корнелия здесь?
– Она у нас.
– Жаль, что я ее не увидел, но ведь мы с вашим отцом не слишком большие друзья… Однако чертовски жарко…
Последнее замечание, видимо, было сделано для того, чтобы переменить разговор, так как мой спутник, по-видимому, был недоволен тем оборотом, который приняла беседа.
– Да, жарко, – ответил он.
– Невыносимо жарко. Вы прямо к себе на плантацию?
– Да, прямо.
По тону вопроса Брадлея и по тому, как он при этом взглянул на меня, видно было, что он ожидал другого ответа. В этом быстром и беглом взгляде я прочел инстинктивную подозрительность и антипатию.
– Ну, прощайте, Вудлей, – произнес он, слегка отвернувшись, чтобы скрыть свое раздражение.
И, бросив на меня снова быстрый взгляд, на который, однако, я ответил тем же, Нат Брадлей пришпорил лошадь и вскоре исчез на нашвильской дороге.
Глава IV. ТИП ПЛУТА
Впечатление, произведенное на меня этой встречей, было далеко не приятно и даже тягостно. В манерах только что встреченного нами человека было что-то возмутительное и приводившее меня в негодование. Это чувство возбуждали во мне и его слова, и все его манеры. Оно зародилось с того самого момента, как я встретил его взгляд.
Хотя мы ни слова не сказали другу другу, но во взглядах, которыми мы обменялись, было что-то, сразу обнаружившее инстинктивный антагонизм, возникший между ним и мной. Уверен, что он почувствовал в точности то же самое.
Я угадал, что он был тем, кого называют на юго-западе «булли», то есть задира, забияка. На это указывали его манеры, слова и весь тон. Но его нахальство не могло замаскировать ту низость, которая сквозила во всех его чертах. В его круглых и несколько сутуловатых плечах, в короткой и толстой шее было что-то, говорившее, что он, не задумываясь, сможет пойти на любое преступление. Не нужно было видеть ни ручки пистолета, торчавшей из-за его пояса, ни кинжала, чтобы заключить, что он готов по малейшему поводу и даже без всякого повода пустить в дело это оружие.
Вид этого совершенно ненужного вооружения сразу возбудил во мне отвращение. Оно еще больше усилилось, когда я услышал, каким тоном Брадлей говорил с моим спутником, обращавшимся с ним намного вежливее.
А когда Брадлей заговорил о сестре молодого человека, когда я заметил досаду последнего и наконец те взгляды, которые бросал на меня Брадлей, я готов был вызвать его на ссору, и, может быть, между нами произошла бы какая-нибудь неприятность, удались он несколько позже.
– Это ваш приятель? – спросил я Вудлея.
– О нет!
– Значит – друг вашего отца?
– Отец его терпеть не может.
– Тогда это, видимо, просто ваш старый знакомый: он так хорошо знает все ваши дела.
Говоря это, я больше всего думал о мисс Вудлей. Почему Брадлей сказал, что не видел ее? Почему моему спутнику так не понравилось, что он о ней заговорил?
– Да, – ответил молодой человек, – это старое знакомство. Он хорошо знал наши дела, по крайней мере, до последнего времени. Я должен вам сказать, что мы даже воспитывались вместе. Его плантация была рядом с нашей, теперь же большая ее часть входит в состав нашей. Потому-то он и сказал, что посетил свою родину.
– А теперь он уже не ваш сосед?
– Нет, он все продал.
– Вот оно что…
– Да. Нат считался здесь сорвиголовой, если не хуже. Он мало работал, тратил много денег, бывал в сомнительных местах и не менее сомнительном обществе, как и его отец. В один прекрасный день он вынужден был все продать, чтобы уплатить долги. Так как его земля граничила с нашей, то мы купили большую ее часть и несколько его невольников. Эти негры рассказывают про Ната ужасные истории. Если они хоть наполовину верны, его нужно избегать и опасаться. Меня особенно удивляет, что брат Генри бывает у него и сам его частенько принимает. Может, потому что его плантация недалеко от той, о которой говорил Брадлей. Кажется, он в самом деле зарабатывает много денег, как писал мне брат. У него около сотни негров, и его карманы всегда набиты золотом. Никто не знает, что ему помогло выбраться на поверхность. Но мне думается, что он добывает средства в игорных домах Нового Орлеана. Брат пишет, что он ездит туда зимой, живет там некоторое время и возвращается всегда с деньгами. В прошлом году он купил для своей плантации около пятидесяти негров, я уж не говорю о том, что владения его тоже расширились.
– Просто невероятно!
– Вы хорошо знаете Новый Орлеан? Много там играют?
– Да, очень много.
– Тогда не удивительно, что Брадлей составил себе состояние игрой. Если при этом играют в пикет, то, конечно, он всех обыгрывает. Еще ребенком он обыгрывал в эту игру негров своего отца.
– Он играл с неграми?
– Он может играть с кем угодно, лишь бы у того было что проиграть. Вы не удивитесь поэтому, что я был с ним несколько холодей, хотя мы школьные товарищи.
– Я ничуть этому не удивляюсь. По-моему, вы вправе держать его от себя на еще большем расстоянии.
– Да, наверное. А Генри вообще не следовало бы бывать у него.
– Но что же их связывает?
– О, многое! И этот мерзавец может там свободно говорить с Корнелией, как он называет нашу сестру. В Миссисипи довольно странные нравы. Как вы знаете, там большинство земель принадлежит всевозможным спекулянтам, которые ничуть не заботятся о том, с кем они имеют дело, лишь бы те платили. Брат мой славный малый, но неразборчив в знакомствах, – ему бы только охотиться со своими знакомыми. Страсть к охоте и заставила его поселиться там, хотя он в этом и не признается. В наших краях редко встретишь медведя, а серны и антилопы почти совсем перевелись, на берегах же Миссисипи много и пушного зверя, и пернатой дичи.
– Да, я тоже слышал об этом.
– Но, извините, я вам порядком, должно быть, надоел своими разговорами, да и наши лошади подустали. Вот гостиница старого Списера; если угодно, мы там пообедаем и отдохнем, а вечером, когда спадет жара, поедем дальше в Колумбию.
Мы сошли с лошадей перед воротами гостиницы «Ладайет» и, обменявшись любезностями с хозяином майором Списером (в Тенесси все содержатели гостиниц – по меньшей мере майоры), отдали своих лошадей вышедшим неграм. В гостинице нам подали жареный картофель и поросенка. Этого было достаточно, чтобы подкрепиться, а вечером, после отдыха, мы снова пустились в путь.
Глава V. НА ПЛАНТАЦИИ
Из всех эпизодов моей жизни я ни об одном не вспоминаю с таким удовольствием, как о моем кратком пребывании на хлопковой плантации Вудлеев.
Мне показали зеленые зерна хлопкового растения, покрытые как бы легким пухом. Показали, как их сеять, как отделять сорняки от молодых побегов. Я видел, как растение принимает сначала форму белоснежного цветка, как потом лопается плодовая коробка, появляется кусок белого хлопка. Я познакомился также и со сбором хлопка, со способом его прессовки, упаковки и окончательного приготовления к отправке на рынок.
Все это мне в основном рассказывал Вальтер Вудлей, но и его очаровательная сестра участвовала в этих беседах, которые я, наверное, никогда не забуду. Они были настолько интересны, что я с удовольствием прослушал бы их еще раз и остался бы для этого даже до следующего сбора урожая, но в своем положении случайного гостя я, конечно, не мог этого себе позволить. Поэтому, пробыв неделю на плантации, я уехал.
Казалось, в этом милом благополучном гнезде Вудлеев не могло быть скрытой раны, которая есть во всяком семействе, но я все же чувствовал, что это не так. Впрочем, это были лишь смутные догадки, но и их было достаточно, чтобы огорчить меня.
Я не забыл Ната Брадлея, не забыл и той развязной манеры, с которой он говорил о делах Вудлеев, а в особенности того вида, с каким он смел касаться даже имени Корнелии.
О Брадлее не раз упоминали в семье Вудлеев, и Вальтер не преувеличивал, говоря об антипатии своего отца к Брадлею. В этом нельзя было сомневаться. Старый джентльмен всегда говорил о нем в самых резких выражениях и называл не иначе, как «этот негодяй». Видно, ему было известно что-то серьезное об этом человеке, и настолько серьезное, что он не решался рассказать этого ни детям, ни слугам.