– Мне, честно говоря, по фиг, что слушать,– пренебрежительно отозвался Сережа.– Я больше автомобилями увлекаюсь…
   Сережа оживился и принялся рассказывать о новой отцовской машине, потом о машине отца своего приятеля, потом о той машине, которую отец купил бы ему на совершеннолетие, если бы не был такой жадной сволочью…
   Катя сидела, зевала, смотрела, как в бутылке падает уровень жидкости, и мечтала о том моменте, когда мартини иссякнет и Сережа наконец исчезнет из ее дома.
   – Ты чего там, заснула, что ли? – пробудил ее от грез Сережин голос.– С табуретки вот-вот свалишься. Пересаживайся сюда!
   «И вправду, усну и свалюсь»,– подумала Катя и пересела. То, что это опрометчивое решение, она поняла сразу, но было уже поздно.
   – Вот была бы музыка, мы бы с тобой потанцевали,– мечтательно объявил Сережа, ухватив Катю за талию потной рукой.– Белый танец при свечах… У тебя свечи есть?
   «О Господи!» – мысленно простонала Катя, пытаясь отодвинуться от Сережи так, чтобы это не выглядело откровенной борьбой за свободу.
   – Сереж, уже поздно, наверно, метро закроется,– намекнула она, краснея от собственной бестактности.
   – На фига мне метро? – удивился незваный гость, прижимая к себе Катю.– Я тут рядом живу!
   – Ты бы не мог слегка отодвинуться? Мне неудобно.
   – А ты перестань мне локтем в бок упираться, так станет удобнее.
   – Мне жарко! – жалобно сказала Катя.
   – О чем базар – ты разденься! – с готовностью предложил Сережа.– Хочешь, помогу?
   «Шутник!» – злобно подумала Катя и рванулась из потных объятий, намереваясь встать. Но Сережа со смехом потянул ее на себя, и она снова плюхнулась на кровать.
   «А ведь он не шутит»,– похолодев, поняла она.
   – Ну чего ты дергаешься? – укоризненно сказал Сережа.– У вас во Пскове все такие закомплексованные? Нормально ведь сидим, оттягиваемся, а ты куда-то норовишь убежать…
   «Он, наверно, не соображает, что делает. Он уже совсем пьяный. Он и пришел пьяный. Не надо его злить,– думала Катя.– Не надо вырываться, только хуже будет. Может, через десять минут он совсем напьется, захочет спать и сам меня отпустит».
   Катин папа, когда перебирал лишнего, всегда ложился спать.
   «Не то,– говорил,– я буянить начну».
   Заснув, он не буянил, но мама все равно ругалась и потом неделю вспоминала, как он напился.
   Тем временем Сережа сменил тему и от автомобилей переключился на девушек. Но хотя его монолог с каждой минутой становился все более бредовым, никаких признаков сонливости Сережа не подавал. Его пальцы бродили по Катиной спине, нащупывая застежку бюстгальтера. Катя отодвигалась, выставляла локти и страдала.
   – Большинство девушек не умеют себя правильно вести! – вещал Сережа.– Они думают: если кривляться, ломаться или насмехаться над парнями и все такое, так это очень круто. А я не выношу, когда надо мной издеваются. Вот Лейку возьми: классная девка. А как скажет чё, весь день ходишь как облёванный. У меня такая была мысль! – Сережа оживился, даже шариться по Катиной спине перестал.– Только никому не говори, это секрет – познакомиться с какой-нибудь девчонкой помладше и воспитать ее как надо. Выдрессировать как собаку. Ну, в хорошем смысле. Чтобы скомандовал —
   «К ноге!» – и она уже тут, смотрит преданно в глаза и на все готова. А стерв ненавижу. Ты ведь не из таких? Я как тебя увидел, то сразу решил – ты мне как раз подходишь. Ты тихая, маленькая, складненькая, к тому же притворяешься скромницей.
   А во всяких журналах пишут, что те, кто притворяется скромницами, на самом деле самые страстные женщины…
   «Не засыпает»,– с тоской думала Катя.
   Придется его гнать. Как же его поделикатнее выставить? Он ведь отцу нажалуется. А тогда – прощай работа, и жилье, и Питер с институтом, и здравствуй, Псковский педагогический и вечная тоска.
   – Зачем нам всякие там ухаживания, цветы, кино и прочая пошлость? – продолжал токовать Сережа.– Давай, заинька, все это пропустим. Дай своей страсти вырваться на свободу! Тебе даже не надо мне ничего говорить. Когда преодолеешь робость – через полчасика, например,– просто намекни. Только откровенно, чтобы я сразу догадался. Не надо всяких там томных взглядов – я в этом ни фига не понимаю. Лучше расстегни кофточку. Ты чулки, кстати, с подвязками не носишь? Зря. Завтра же купи – очень возбуждающе…
   «Вот маньяк-то. Чулки ему с подвязками. Они тут в Питере все такие эстеты?» – невольно подумала Катя.
   Поймав Сережин мутный взор, она решила, что гость уже почти готов.
   – Ты не устал? Спать случайно не хочешь? – осторожно спросила она.
   – Хочу! – обрадовался Сережа.– Люблю прозрачные намеки! Сейчас прогуляюсь до сортира, вернусь и будем спать. А потом вместе примем душ!
   Сережа наконец разжал объятия, с Катиной помощью оторвался от кровати и, пошатываясь, побрел в сторону кухни. С отвращением посмотрев ему вслед, Катя решила – обойдусь без деликатности. Просто скажу: «Пошел вон, пьяная свинья» – и вытолкаю за дверь. И черт с ней, с работой.
 
   – Я сейчас… – бубнил Сережа, пошатываясь, пробираясь к туалету.– Я, типа, отлить. А ты, типа, подумай, чё нам это… – напрягся, пытаясь сформулировать мысль, потом выдвинул челюсть и объявил под веселое журчание: – Я тут хозяин! Хочешь, ик, пользоваться моим гостеприимством – посмотрим, ик, на твое поведение!
   Сережа вышел из туалета, застегивая ширинку.
   – Надо, ик, водички попить… – бормотал он, направляясь на кухню.– И – раскрепощенный секс! Пришла пора прощаться с девственностью!
   Перед его внутренним взором вставали смутные образы разнообразных соитий, почерпнутые из Интернета и порнографических фильмов.
   – Разнузданный секс! – провозгласил он, вваливаясь на кухню.
   И остолбенел.
   На кухне был человек. Невысокий, толстый, он что-то искал в кухонном шкафчике.
   Сережа, хоть и пьян был, но мгновенно вспотел от страха.
   Вор? Нет, вряд ли. Значит, кто-то из папашкиных служащих или коллег. Теперь настучит…
   «Во, блин! Влетел! – подумал он.– Хотя что я сделал? Да ничего!»
   Сережа приосанился и сказал:
   – Добрый вечер!
   Мужик мельком взглянул на него и кивнул.
   В папашкином офисе Сережа его раньше не видел.
   Мужик между тем делал что-то странное. Достал из шкафчика соль, взял со стола дохлого голубя (Сережа только сейчас его заметил) и принялся посыпать эту гадость солью.
   – Э-э-э… А что это вы делаете? – растерянно спросил Сережа.
   – Солю,– добродушно пробасил мужик.– Ты когда-нибудь ел птицу без соли, человечек?
   Сережа, обалдевший, помотал головой.
   – И правильно! – одобрил толстяк.– Редкая гадость. А с солью – совсем другое дело!
   И тут, к ужасу Сережи, мужик откусил головку дохлой птички вместе с клювом и перьями и разжевал.
   – Фкушнятина,– сказал он, громко хрустя косточками.
   Этого зрелища Сережин желудок перенести не смог. Содержимое его рванулось наружу, а сам Сережа стремглав метнулся в туалет.
   Через несколько минут он, почти трезвый, испуганно-рассерженный, появился перед Катей, по-прежнему пребывавшей в мучительных раздумьях.
   – У тебя на кухне – какой-то мужик! – обвиняющим тоном заявил Сережа, не обратив внимания на то, что Катя не только не разделась, но, наоборот, застегнула всё, расстегнутое Сережей.
   – Какой еще мужик? – не поняла Катя.
   – Такой! Толстый. С голубем! Ну-ка пошли! – Сережа решительно ухватил ее за руку.
   На кухню, впрочем, он вошел вторым, ловко выдвинув Катю вперед.
   На кухне никого не было.
   Зато Катя увидела у батареи знакомую голубиную лапку.
   – Где он? – Не увидев толстяка, Сережа вновь обрел уверенность.– Сбежал?
   – Кто? – невинно спросила Катя, незаметно запинывая улику под батарею.
   – Мужик! Тут был мужик! И жрал сырого голубя!
   «Если он расскажет отцу, меня непременно выгонят»,– подумала Катя.
   – Какого голубя? – спросила она, постаравшись, чтобы голос ее звучал спокойно и уверенно.– Тут никого нет!
   – Как это нет! – Сережа шумно потянул воздух.– А почему тогда тут воняет! Говори, кто это?
   – Не желаю слушать твой бред! – крикнула Катя и выскочила из кухни.
   Сережа выглянул в окно. На площадке было пусто. Он решительно (если противник ретировался, значит, он испугался) направился к двери. Тут его ждал сюрприз: дверь была заперта, и засовчик, который Сережа предусмотрительно задвинул – тоже на месте.
   Нет, ну он же точно видел толстого такого мужика!
   Сережа снова направился на кухню, но на полпути его перехватила сердитая Катя.
   – Воняет, да? – гневно произнесла она.– Тебе интересно знать, почему тут воняет? Так я тебе объясню! Потому что один придурок допился до глюков и заблевал весь туалет! А я тут полдня сегодня мыла! – Искреннее возмущение звенело в ее голосе.– И не думай, что я буду убирать за тобой блевотину! Сам нагадил – сам и приберешь! – Она шваркнула Сереже под ноги тряпку.– Причем чисто, понял? Или я завтра все твоему отцу расскажу! И про мужика, который сырых голубей жрет,– тоже!
   Вот теперь Сережа испугался по-настоящему. Полгода назад отец нашел у него марку с «кислотой». Шуму было – словно Сережа дом поджег. И под занавес обещание: если еще хоть раз, хоть что-то – сразу в клинику.
   «Наркоша в семье не потерплю! – орал папашка.– Каленым железом!»
   Если эта дурочка сболтнет про мужика и голубя – Сереже конец. Папашка его сразу в дурку определит.
   «Надо заткнуть ей рот…» – мужественно подумал он, грозно надулся…
   Наткнулся на бешеный взгляд Кати (вот уж не ожидал он от этой куколки такой ярости!) – и сдулся, как проколотый мячик. Страх пересилил.
   – Я уберу,– пробормотал он, наклоняясь за тряпкой.– Я уберу, ты не беспокойся…
   И убрал. Очень старательно. А тряпку выстирал и аккуратно повесил на батарею.
   «А может, и впрямь не было никакого мужика?» – тоскливо подумал Сережа.
   – Ты только, это, отцу ничего не говори, ладно? – совсем жалким голосом попросил он, уходя.
   – Посмотрим на твое поведение! – мстительно заявила Катя, закрыла за ним дверь, задвинула засовчик и без сил опустилась на обувную тумбочку.
   «Какое счастье, что он такой ужасный трус»,– подумала она.

Глава шестая
Девушка и киллер

   Неоспоримым доказательством разумности троллей является тот факт, что людям до сих пор не удалось установить с ними контакт.

   Горячая вода била в затылок, струилась по шее и спине, смывая ощущение липких рук, снимая напряжение, расслабляя и успокаивая мысли. Вообще-то Катя предпочла бы ванну. Дома она очень любила насыпать в воду всяких ароматических солей и залечь эдак на часик с книжкой или с музыкой. Но эту ванну надо отскребать часа полтора. На такой подвиг у Кати не оставалось сил. Ладно, душ – тоже хорошо.
   Вымывшись, Катя завернулась в полотенце, другое намотала на голову и снова почувствовала себя человеком.
   «В сущности, все не так плохо,– подумала она.– У меня есть жилье, есть работа, за которую, может быть, когда-нибудь мне что-нибудь заплатят. Завтра я поеду и запишусь на подготовительные курсы и на следующий год обязательно поступлю, так что нечего переживать из-за проваленных экзаменов. Я же не мальчишка, в армию меня не заберут. И вообще я молодец! Одна, без чужой помощи, без мамы-папы – в Санкт-Петербурге! Вот приеду на Рождество домой в Псков, расскажу девчонкам – обзавидуются!»
   Катя поставила чайник. Она размышляла о том, как удачно разрешилась неприятная ситуация с Сережей. А также о странном «отставном спортсмене», который повадился лазать к ней на кухню за солью.
   «Все-таки этот Карлссон появился очень вовремя,– думала она.– И вовремя исчез. Если бы не он, пришлось бы самой выгонять этого маньяка. Тоже мне – знаток женщин! Нашел себе простушку. Чулки ему с подвязками! Противный такой, жирный, липкий… Одно хорошо – трусливый…»
   Катя вернулась в комнату. В «наследство» от Сережи осталась на три четверти опустевшая бутылка вермута и водка. Существовала опасность, что он вспомнит о забытом спиртном и вернется.
   «Все равно не пущу! – решила Катя.– Завтра отдам».
   Она присела на диван, налила в чашку немножко вермута. Вермут был итальянский, вкусный. В сумочке у Кати лежала шоколадка. Она не вспомнила о ней, когда заявился Сережа со своим «угощением». И хорошо, что не вспомнила. Сейчас шоколадка придется очень кстати.
   Вскипел чайник. Катя спрятала водку в холодильник, налила чаю, очень хорошо поужинала этой самой шоколадкой, чаем и капелькой вермута, расчесала волосы, надела халатик. Спать расхотелось. Она вышла на кухню, перелезла через подоконник.
   Ночь была совсем теплая. Откуда-то доносилась музыка. Внизу горел и переливался Невский. Нет, это чудесно – то, что с ней произошло! Кто мог подумать, что она, одна-одинешенька, будет любоваться ночным Невским проспектом! Катя легла грудью на гладкие перила. Внизу, метрах в полутора под ней, был небольшой карниз, на котором крепилась какая-то реклама. Бегущие вдоль карниза огоньки завораживали. Еще снизу поднимался теплый воздух, Катя чувствовала его прикосновение голыми коленками и бедрами, и это тоже было очень приятно.
   Внизу столько людей, и никто из них даже не подозревает, что некая совсем юная девушка стоит совсем одна на этой балюстраде, смотрит на них сверху…
   Катя чувствовала необычайную легкость. С ней уже бывало такое. Мгновения, когда так остро и сильно чувствуешь себя и все вокруг, что, кажется, стоит оттолкнуться посильнее от земли – и взлетишь.
   Катя скинула тапочки, встала на носки, потянулась вверх и вперед…
   И вдруг увидела, как внизу, на карнизе, что-то пошевелилось. Какая-то темная масса…
   Катя отпрянула. Сердце ее заколотилось, как у перепуганной птицы. Снова вспомнился рассказ охранника о «сером мохнатом», лазающем по отвесным стенам. Вот ведь гад какой! Нашел, что рассказать…
   Наверное, минут пять она боролась со страхом, но потом все-таки решилась и снова глянула вниз. Точно, там внизу что-то темное…
   «Ну и что! – сказала себе Катя.– Может, это какая-нибудь установка, какой-нибудь трансформатор от рекламы? Может…»
   И тут темная масса зашевелилась и внезапно быстрым, невозможным для человека движением метнулась вверх. Две огромные лапы ухватились за перила в каком-то метре от Кати, ужасное существо перемахнуло через ограждение…
   Катя присела от испуга, пронзительно пискнула и швырнула в чудовище первое, что подвернулось под руку,– собственную тапочку.
   …Чудовище ловко поймало тапочку… Остановилось и произнесло глуховатым голосом Карлссона:
   – А мне показалось, ты меня позвала. Мне уйти, да?
   – Фу-ух! Карлссон! Как вы меня напугали! Что вы делали там, внизу?
   – Сидел,– лаконично ответил ее сосед.
   – И… Вам не страшно? – У Кати вдруг ослабели ноги, и она опустилась на камень балюстрады. Камень был теплый.
   – Страшно? Что страшного в том, чтобы сидеть? – удивился Карлссон. Наклонившись, он положил тапочку рядом с Катей, а сам устроился напротив, скрестив ноги.
   – На такой высоте!
   – Нет,– покачал головой Карлссон.– Это не высота. Когда я был молодым, я жил в горах. Вот там – высота. Сядешь вечером на краю каменного «лба», смотришь вниз – а там облака, прозрачные, розовые…
   – Вы там родились, в горах? – спросила Катя.
   Карлссон покачал головой:
   – Нет. Нам… Мне пришлось уйти в горы, потому что там, где я родился, меня хотели убить.
   «Ничего себе! – подумала Катя.– Как интересно!»
   – А где вы родились?
   – Далеко.
   И замолчал. Он явно не хотел распространяться на эту тему.
   – Карллсон… А можно спросить, чем вы занимаетесь?
   – Я охотник.
   – А на кого вы охотитесь, на зверей?
   «Что я болтаю? – подумала Катя.– Что за дурацкий вопрос?»
   Однако Карлссон воспринял его как должное.
   – Не всегда,– ответил он.
   «Он – киллер!» – внезапно осенило Катю.
   Как ни странно, она совсем не испугалась.
   Кате вспомнилось кино «Леон». Там тоже был киллер. И девочка, которая в конце концов тоже стала наемной убийцей. Кажется…
   «Мы подружимся,– подумала она.– Он научит меня стрелять. И подкрадываться бесшумно… И лазать, как человек-паук…»
   Что за бред в голову лезет! Это, наверное, от мартини.
   «Кстати о мартини! Какая я невежливая! Даже чаю ему не предложила!»
   – Хотите чаю, Карлссон?
   – Не откажусь.
   Катя перелезла через подоконник. Карлссон последовал за ней.
   Потом они пили чай без сахара, потому что сахара на кухне не оказалось, но все равно чай был вкусный. И пить его с Карлссоном было очень приятно. Пить чай и молчать. От Карлссона исходило какое-то невероятное спокойствие.
   «Он похож на древнего каменного Бога»,– думала Катя.
   Еще она думала о том, что с ним очень хорошо молчать. И не нужно «себя вести». И еще ей нравилось, что когда он смотрит на нее, то смотрит на ее лицо, а не на голые ноги.
   Интересно, как бы Сережин папа отнесся к тому, что к ней в гости приходит киллер? Или он не киллер, а какой-нибудь спецагент? Вроде «охотника за головами» из американских фильмов. Наверное, он невероятно сильный… А может, он – адепт какой-нибудь древней восточной школы? Как он тогда здорово избавил Катю от головной боли…
   Такие мысли бродили в голове у Кати. О чем думал Карлссон, сказать трудно. Судя по его неподвижному лицу – ни о чем.
   А когда он ушел (Катя так и не спросила, где он живет), она легла спать, даже не позаботившись закрыть окно на кухне. Почему-то она знала, что ночью никто не войдет к ней без спросу.
   Обычно Катя плохо засыпала на новом месте, но на этот раз уснула мгновенно. Наверное, потому что день был тяжелый и разнообразный.

Глава седьмая
О Кеннете Маклауде и трудностях перевода

   Люди суетятся, умножая количество дел, затем, стараясь закончить их побыстрее, терпят неудачу.
   Тролль же свободен от неуспеха в делах. Ибо мудр: добыв с великим трудом нечто, не ставит добытое высоко, а положив на удобную поверхность, не отходит от добытого, пока не съест.
Троллиная мудрость

   На следующее утро Катя, не привыкшая терять времени зря, отправилась в институт (благо от ее жилья до Герцена – пятнадцать минут пешком) и записалась на платные подготовительные курсы. А записавшись, обнаружила, что до начала занятий у нее есть еще месяца полтора совершенно свободного времени. Этим временем надлежало распорядиться с толком. В частности – срочно обеспечить себя средствами к существованию, чтобы родители, узнав о ее провале на экзаменах (когда-то ведь надо будет им признаться), сразу поняли: она и сама в состоянии о себе позаботиться. И не стали требовать, чтобы она вернулась домой.
   Катя купила газету «Работа для вас» и, вернувшись домой, принялась изучать вакансии.
   Вакансии ее разочаровали. В огромных количествах требовались всяческие агенты («коммуникабельность, активность, бесплатное обучение, возможность роста») с ненормированным рабочим днем и эфемерным процентом с продаж, либо неквалифицированная рабочая сила – кондукторы, вахтеры, грузчики, продавцы и т. д.– оплата весьма скромная, и «от звонка до звонка». И то и другое Катю абсолютно не устраивало. Можно было попробовать пойти куда-нибудь секретаршей со знанием английского, но везде требовалась петербургская прописка, кроме того, в сентябре, когда начнутся занятия на курсах, Катя не сможет работать полный день. Изучив газету вдоль и поперек, Катя наткнулась на слово «переводчик» и решила, что это именно то, что ей надо. Из требований – только английский язык и наличие компьютера, рабочий день себе определяешь сам. Плата сдельная: сколько напереводил – столько и получил, все по-честному. Обведя в рамочку все немногочисленные объявления на эту тему, Катя принялась звонить работодателям.
   Сначала дело не заладилось. Одни говорили, что переводчик уже не нужен. Другим требовалось знание технической терминологии в области тяжелого машиностроения или лакокрасочного производства. Третьи хотели знание не только английского, но и финского, причем оба языка – в разговорном варианте… В конце концов Катя отложила бесполезную газету, взяла затрепанный справочник «Желтые страницы», нашла рубрику «Издательства» и начала звонить всем подряд. Идея оказалась удачной. Через час Катя, торжествуя и слегка нервничая, уже направлялась на собеседование в издательский дом «Омега-плюс», которому срочно требовались редакторы, корректоры, переводчики, верстальщики, уборщики и еще куча народу.
 
   Издательский дом занимал два этажа облезлого дома в получасе ходьбы от Невского проспекта. Из предметов роскоши Катя заметила только новую железную дверь, распахнутую настежь. Все остальное терялось в хаосе. Возникало ощущение, что издательский дом находится в состоянии одновременно пожара, ремонта и переезда.
   Катя беспрепятственно проникла внутрь и долго бродила по темным коридорам, заглядывая в загроможденные компьютерами и стеллажами комнаты и допытываясь, не здесь ли хотят переводчиков. В одной из комнат ее встретил недовольный взгляд поверх монитора. Взгляд принадлежал толстой очкастой тетке, умело задрапированной в стильный клетчатый балахон.
   – Машка! – крикнула она, адресуясь к кому-то в другом конце комнаты.– Я же просила школьников ко мне не присылать!
   – Вы же сами все время стонете, Людмила Петровна, что вам срочно нужны переводчики,– отозвалась из-за стеллажей невидимая Машка.– У меня список вакансий, люди все время звонят, мне же надо что-то им отвечать…
   – Я не школьница,– с достоинством сказала Катя.– Я студентка. Между прочим, иняза.
   – Студентка? – тетка с сомнением взглянула на Катю.– Еще хуже. Знаем мы, как студенты работают. До первой сессии. Никакой ответственности.
   – Я не такая…
   – Или роман заводят – и всё, в голове розовый туман, а мы тут сидим и по полгода ждем перевод. А там, глядишь, замужество, ранняя беременность, академический отпуск… Машка, отметь у себя, что студенток тоже не надо!
   Катя забеспокоилась:
   – Я свободно владею английским. И замуж в ближайшие десять лет не собираюсь.
   – Знаем мы ваше «свободно»,– проворчала тетка.– Откуда у тебя может быть нормальный язык после нашей школы? Ты ведь не в Англии училась?
   Катя призналась, что не в Англии. О Пскове она на всякий случай не заикалась.
   – Ну вот, видишь. Опыта работы, конечно, нет?
   – Конечно, есть! – соврала Катя.– Я, между прочим, даже стихи переводила!
   Стихи – вернее, одно стихотворение – она действительно перевела, в девятом классе, на городской языковой олимпиаде. Стихотворение было из английской поэзии девятнадцатого века, высокопарное и нравоучительное. По мнению одноклассниц, у Кати получилось весьма неплохо. «О что есть жизнь, когда в забот потоке скором нет времени у нас ее окинуть взором?!» – припомнила Катя первые строки.
   За стеклами очков Людмилы Петровны неожиданно промелькнул интерес:
   – Говорите, стихи?
   «…Нет времени у нас пройтись тенистым бором, взглянуть на белок, занятых орехов сбором!»
   – Английская классика,– небрежно сказала Катя.– Девятнадцатый век.
   Толстуха почти любезно сказала: «Присядьте, девушка», вылезла из-за компьютера и куда-то ушла. Вскоре она появилась с красивой книгой в руках.
   – Что это? – с любопытством спросила Катя, глядя на обложку.
   – Фэнтези. Название вам ничего не скажет.
   – Я люблю фэнтези,– сообщила Катя.
   – Я за вас очень рада. Но эта книга уже в работе. В смысле, ее уже переводят. Наша проблема в том, что в тексте попадаются стихи…
   Людмила Петровна отксерила несколько страниц из красивой книги.
   – На эту небольшую балладу у вас три дня срока,– заявила она.– Если меня устроит результат, будем с вами работать.
   Катя схватила ксерокопии:
   – Спасибо!
   Тетка в ответ только поморщилась.
   – Три дня! – строго сказала она.– На четвертый можете даже не звонить. И никаких оправданий по поводу сессии мы не принимаем.
   Катя вдруг вспомнила об очень важной вещи.
   – А… оплата?
   – Пробник не оплачивается. А дальше, если у нас все сложится…
   Тетка назвала несколько цифр. Сумма, обещанная за авторский лист перевода, показалась Кате более чем приемлемой. Она рассчитывала на меньшее.
 
   Домой Катя вернулась почти бегом. Ее одолевало желание немедленно взяться за перевод и не вставать с места, пока он не будет сделан. Катя не радовалась так, даже найдя себе жилье. Вот настоящая работа – достойная, интеллектуальная, высокооплачиваемая. Это вам не на подхвате у Босса, подай-принеси-покарауль. Теперь Катя сможет легко существовать сама, безо всякой родительской помощи, и к тому же заниматься несложным интересным делом. Жизнь налаживается!
   Катя забралась с ногами в кресло, взяла привезенный из Пскова словарь, включила компьютер и принялась за дело.
   Теткина баллада была не так уж мала. Называлась она лаконично и непонятно: Kenneth. Катя с полминуты поломала голову над загадочным словом и, решив отложить его на потом, обратилась к тексту.
 
I weird, I weird, hard-hearted lord,
thy fa' shall soon be seen!
Proud was the lilly of the morn,
the cald frost nipt or een…
 
   Прочитав первые четыре строчки, Катя поняла, что над ней злобно подшутили. Этого языка она не знала. Если это и был английский, то Катя учила какой-то другой его вариант. Отдельные слова и даже обороты были ей знакомы, но как только среди строчек начинал брезжить смысл, глаз спотыкался о какое-нибудь непроизносимое буквосочетание, и все безнадежно разваливалось. Англо-русский словарь на пятьдесят тысяч слов тоже оказался бессильным. Катя беспомощно смотрела на текст и чувствовала, как ее мечты о легком и крупном заработке превращаются в дым.