Мазин Александр Владимирович. Право на месть

   Могучие силы, побуждавшие Ласковина действовать, обострявшие его желания и подстегивающие чувства, не заботились о чистоте его души. Так не заботится о царапинах сражающийся с лесным пожаром. Но в каждую царапину может проникнуть яд и повлечь за собой смерть куда более долгую и страшную, чем от жара и удушья.
   Теперь только один человек способен был защитить Андрея от разбуженного в нем зла.
   Наташа.
   Отец Егорий дал себя уговорить. Хотя хотелось ему, не откладывая, идти к митрополиту и, буде тот согласится, принести свое покаяние и испросить: что же дальше?
   «Боже, почему Ты меня оставил? – спрашивал отец Егорий с неведомым ему прежде смирением.– Почему?»
   Тих стал отец Егорий Потмаков. Так тих, что Ласковин не раз и не два поглядывал на него с опасением: здоров ли? Не заболел?
   Да, заболел. Но не телесным недугом. Молча сидел Игорь Саввович в уголке на кухне, не пытался искать помощи ни в Писании, ни в словах Христовой молитвы. Его собственная молитва была беззвучна. Ничего не просил он у Бога. Ничего.
   Наташе было трудно соединить облик своего гостя с образом того отца Егория, о котором рассказывал Андрей. Тот был решителен, громогласен, настойчив до упрямства и скор в наставлении и действии. Этот – тих, добр, молчалив. Незаметен – вот точное слово. Именно он спас жизнь ее Андрею. Именно от него ждала Наташа, что умерит холодную ярость ее друга. Но Игорь Саввович ничего не говорил. На вопросы же обычные отвечал коротко: да, нет, хорошо.
   – Может, вы прилечь хотите? – интересовалась Наташа.
   – Нет, не беспокойтесь, мне здесь удобно. Прошло несколько часов, и они с Андреем действительно перестали его замечать. Дело даже не в том, что молчит, а в том, что… почти слился со стеной. Не человек. Часть пространства.
   Когда стемнело и Андрей хотел зажечь на кухне свет, Наташа сказала: не надо. Она чувствовала: отца Егория нельзя сейчас трогать. Как нельзя трогать человека, потерявшего кого-то из близких. Что-то похожее испытывала она сама… вчера.
   – Но я должен ему помочь! – воскликнул Андрей, чья натура требовала действий.
   – Как? – поинтересовалась Наташа.
   – Ну… не знаю. Может, у него шок? Хотя что я болтаю? Это же отец Егорий!
   – Что ты о нем знаешь?
   – Я? – Ласковин задумался и вдруг сообразил – ничего. Ничего он не знает об этом человеке.
   – Хоть сколько ему лет? – Андрей только покачал головой:
   – Не спрашивал. Лет сорок пять…
   – А мне кажется – больше.
   Ласковин только вздохнул. Порыв его угас. Вернее, переключился на более конкретные дела.
   – Который час?
   Наташа взглянула на настенные часы:
   – Полседьмого.
   – Тогда я поехал.
   Андрей поднялся.
   «Куда?» – глазами спросила Наташа.
   – Нельзя терять времени,– пояснил Андрей.– Сейчас я – охотник, а когда станет известно, что мы живы,– могу стать дичью.
   «Когда-то я уже это говорил? – подумал он.– Дежавю?»
   – Будь осторожен!
   «Ты понимаешь: я не переживу этого дважды!»
   – Не беспокойся.
   «Я не оставлю тебя одну, чудная моя!»
   – Я буду до отвращения осторожен,– пообещал Ласковин.– Клянусь!
   Тир располагался в переоборудованном подвале гражданского бомбоубежища. Вход – только по пропускам. Причем пропуск на каждого хранился прямо здесь, в ячейке под определенным номером. Пропуск Ласковину сделал по просьбе Сарычева (покойного Сарычева!) его старый приятель. Тот самый, на которого сейчас рассчитывал Ласковин.
   Вахтер, офицер в отставке, которому давно перевалило за пенсионный возраст, при появлении Ласковина сказал:
   – Долго жить будешь!
   – Что? – удивился Андрей.– Вспоминали?
   – Не то чтобы вспоминал… Слыхал, ты умер, а? А тут, как говорится, верная примета: долго жить будешь, парень. На, твои.
   Он протянул Андрею коробку стандартных патронов браунинга, 7,65 мм, для автоматических пистолетов.
   – Полтинник, как обычно?
   – Да,– подтвердил Андрей и протянул деньги.
   – Еще сотку,– сказал старик, пересчитав их.
   – Ошибся? – удивился Ласковин.
   – Инфляция.
   Андрей добавил.
   – Спасибо.
   – О чем речь, сынок. Иди, работай.
   Как ни любопытно старику узнать, отчего вдруг Андрей Ласковин умер – и жив, но не спросил. Не приучен спрашивать. Вернее, приучен не спрашивать.
   И болтать о том, что видел «покойника», не будет. Что немаловажно.
   Среди тех, кто приходил сюда поупражняться в стрельбе, у Андрея был только один «знакомый», и Ласковин знал: человек этот приходит сюда регулярно, три раза в неделю, практически в одно и то же время. Представлен Андрею он был под именем Вадим.
   Андрею повезло. Тот, кого он искал, был здесь. Но торопиться не следовало.
   Ласковин занял свободную позицию, надел наушники и нажал кнопку, поднимающую поясную мишень. А потом еще одну, приводящую мишень во вращательное движение с интервалом сорок оборотов в минуту.
   Зарядив и вставив обойму, Андрей начал огонь сериями из двух выстрелов: пара на оборот, как учил Сарычев. Закончил, опустошив магазин, одиночным (пятнадцать на два не делится), полюбовался на результат: хило!
   – Здорово! – раздалось за спиной.
   Внешне Вадим напоминал производственного начальника среднего уровня. Простой мужик, не алкаш, но и не трезвенник, не дурак, но и не выдающегося ума. Маловыразительное лицо, тихий хрипловатый голос заядлого курильщика. И одет соответственно: скромно, серо. Может, когда-то Вадим и работал на заводе. Но очень давно.
   – Жив, значит?
   По голосу было трудно определить: рад он или огорчен.
   – Как видите.
   – Ко мне пришел?
   Андрей кивнул.
   – Паршиво отстрелялся.
   – Паршиво,– согласился Ласковин.
   – Бывает. Заканчивай. Я снаружи подожду.
   Из пятидесяти патронов Ласковин расстрелял тридцать пять. Оставил себе одну обойму. Конечно, можно и в магазине купить, но тут – проще.
   Вадим поджидал его на улице. Курил, прислонясь к телефонной будке.
   – Пойдем,– бросил он Ласковину. Андрей не спросил – куда. Его спутник сам объяснил через несколько минут:
   – Помянем покойника.
   Пили они в грязноватом зальчике. Пили водку, которую Вадим купил по дороге.
   Пили молча. Только после четырех стопок Вадим произнес невыразительным голосом:
   – Искать будешь?
   – Буду,– так же тихо ответил Ласковин.
   Налили еще.
   – Земля – пухом,– пробормотал Вадим.
   Опрокинули.
   – Поможешь? – спросил Андрей.
   Вадим поставил стакан, зажег папиросу, затянулся.
   – Петьку не воскресишь,– сказал он.
   Ласковин нахмурился, скрипнул зубами, водка жгла его изнутри:
   – Найду. И урою.
   Вадим, не ответив, наполнил стаканы, вытащил из кармана бумажку:
   – Пойди водички купи.
   Андрей сделал вид, что не заметил денег, встал и принес литровый цилиндр «швепса».
   Вадим звякнул своей посудиной о стоящий на столе стакан Ласковина.
   – За тебя.
   Свернув колпачок, глотнул газировки прямо из бутыли, поставил, положил на стол карточку с телефоном.
   – Завтра звони. После обеда.
   Сунув в карман недопитую бутылку, пошел к выходу. Ласковин остался со своей водкой в стакане, «швепсом» и визиткой без имени.
   – За меня! – сказал он сам себе, выплеснул водку в рот и наполнил стакан газировкой.
   Потрепанная местная девушка приземлилась на освободившийся стул.
   – Не угостишь даму, умный мужчина? – попросила без особой надежды.
   Андрей глянул на нее мрачно, двинул вперед «Херши».– Пей! – сказал он. И ушел.

Глава шестая

   День был бледен, как тень отца Гамлета. Вставать не хотелось. Ласковин, впрочем, с детства любил поспать подольше. Или просто поваляться в постели. Слабость, конечно. Но, как говаривал Вячеслав Михайлович Зимородинский, «без слабостей и человека нет – один монумент». Понимай так: не осталось у тебя слабостей-привязанностей-привычек – значит, скоро помрешь. Обратной силы, к сожалению, правило не имело.
   Наташа, разумеется, уже была на ногах. Андрей выпростал руку из-под тепла одеяла и потрогал ее половину постели. Там уже не осталось Наташиного тепла. Давно встала. Ласковин втянул руку обратно. Как черепаха – лапу под панцирь. Мысленно представил лежащий рядом меч. Меч, который по ночам отделяет их друг от друга. Все, что можно себе позволить,– это взяться за руки. Добровольная жертва. Такая угодна судьбе. Может, поэтому он еще жив?
   Андрей охватил сознанием всю небольшую Наташину квартиру – от одного зарешеченного окна до другого. Теперь это его мир. Его маленький замок. Внутри – люди, которых он должен хранить и оберегать. Кажется, понемногу Ласковин начал осознавать, что имел в виду «двойник», говоря – «мир». Не открывая глаз, не напрягая слуха, Ласковин осязал свое небольшое пространство. Он представлял, как отец Егорий сидит на кухне, в своем углу справа от окна, под резными листьями манстеры. Сидит и молчит, похожий на огромного взъерошенного ворона. «Невермор». И тень старинной решетки на его коленях.
   А Наташа, наверное, стряпает что-то вкусное. Или раскрашивает очередную досочку, или… Мысли Андрея вернулись на полшага назад . К дому-з амку. К дому-замк у. И потекли параллельно.
 

 
   Звук открывающейся входной двери. Ласковин насторожился… и расслабился. Это Наташа. Значит, ее не было на кухне…
   «Блестящее умозаключение»,– подумал Андрей и иронически улыбнулся той, на портрете. Все, подъем.
   Замок он действительно купил и поставил в тот же день.
   Хороший, германский, с отметкой «не дублировать» на каждом ключе, с цепочкой из специальной стали, какую и автогеном не вдруг разрежешь. Наружную дверь укреплять не пришлось. Сработанная в прежние, добротные времена, она не уступала железной: прочная, тяжелая, идеально пригнанная к коробке.
   Закончив с дверью, Ласковин проверил и решетки на окнах. Удовлетворительно.
   Наташа против его деятельности не возражала. Хочется – пусть делает. Ее куда больше беспокоил отец Егорий. Разве можно, чтобы человек вот так просидел сутки, словно неживой.
   – Я его домой отвезу,– сказал Ласковин.
   Вчера Андрей разговаривал с Григорием Степановичем. Смушко, как всегда, показал себя человеком разумным и осторожным. С предложением до времени держать в тайне их «воскрешение» староста спорить не стал. Тоже полагал, что надобно молчать хотя бы до того, как завершится пляска вокруг убийства. Милиция навестила его разок, но и только. Закончится кампания в прессе, расследование теракта перейдет в вялотекущую стадию. А то и вообще угаснет, если не будут трясти сверху. Глядишь, и убийца подвернется.
   По закону и Ласковин, и Потмаков обязаны явиться и дать показания. Вот тут Смушко по собственной инициативе подстраховался. В рабочем столе уже лежали заверенные справки о том, что оба пропавших без вести тяжело больны, а следовательно, никуда явиться не могут.
   – Я привезу его сегодня,– сказал Ласковин.– Хорошо бы вы нас встретили, Григорий Степанович.
   – Встречу,– ответил Смушко.– Как батюшка?
   – Неважно, поэтому и привезти хочу. Может, дома отогреется. Да и надежней у вас, охрана и прочее.
   – А ты? – спросил Смушко.– Может, тоже переберешься с девушкой своей? Места хватит.
   – Нельзя,– отказался Андрей.– Мне свободные руки нужны, а дом ваш – как на ладони. Я же не прятаться собираюсь, а действовать. Так что спасибо, нет.
   – Как знаешь. Машину, кстати, сам заберешь? Или пригнать?
   – Пока пусть стоит, если не мешает. Не мешает?
   – Двор большой.
   – Через пару дней ее номинальный хозяин заберет. Я с ним договорюсь, так будет естественней.
   – Шпионские страсти! – смешок старосты был не очень-то веселым.
   – Отец Серафим не звонил?
   – Разок. Выразил соболезнования. Спросил, чем может поддержать, в смысле, не принять ли общину под свое крыло?
   – И вы? – заинтересовался Андрей.
   – Пусти козла в огород… – с иронией произнес Григорий Степанович.
   К отцу Серафиму он относился не лучше, чем Ласковин.
   – Когда вас встречать? И где?
   – К восьми,– сказал Андрей.– Как стемнеет. Скажем, у метро «Просвещения»?
   – Годится. «Просвещения». Без десяти восемь. Встречу вас у эскалатора.
   Определившись с отцом Егорием, Ласковин позвонил Вадиму.
   – Еще не готов,– сухо сказал тот.– Завтра звони.
   – Вадим,– сдержанно произнес Андрей,– у меня нет запаса времени!
   – Сожалею.
   «Ни хрена ты не сожалеешь!» – сердито подумал Андрей.
   С удовольствием послал бы друга покойного Сарычева (если такой человек, как Вадим, мог быть кому-то другом), но – нельзя. Нет у него возможности отказываться от помощи.
   – Хорошо,– согласился он.– Завтра. И еще. Я хочу выяснить, по какому адресу зарегистрирован телефонный номер. Это можно?
   – Может быть. Диктуй.
   Клочок бумаги с телефоном «Михаила» Андрей уже держал в руке.
   – Значит, завтра? – сказал Ласковин, прочитав семь цифр.
   – Адрес? Нет, подожди. Делаю запрос…
   – Есть,– сказал Вадим через несколько минут.– Пиши… Улица Правды…
   «Зря взъелся на человека,– подумал Андрей, положив трубку.– Просто манера у него такая… снисходительная».
   Прямо над дверью висела табличка: «Опорный пункт милиции». Андрею – не туда. «Опорный пункт» размещался на первом этаже. Второй занимал «Независимый фонд помощи населению», третий этаж принадлежал редакции газеты «Бизнес-ревю», четвертый поделили между собой «Общество любителей старинной музыки „Клавесин“ и негосударственный пенсионный фонд „Содружество“. На последнем висел замок и прилеплена написанная от руки бумажка, извещавшая, что „Содружество“ больше ни с кем дружить не хочет.
   «Паноптикум»,– подумал Андрей, поднимаясь еще выше.
   На пятом этаже табличек не было, только номер квартиры. И звонок. Андрей нажал кнопку – и дверь открылась. Как просто. Нет, не совсем.
   В дверях стоял парень лет семнадцати, облаченный в серую рубашку с латунными пуговицами и такие же штаны. С лампасами, на генеральский манер. На правом рукаве красовался шеврон-птичка. Надо же!