Мазин Александр Владимирович. Путь императора

   – Фаргал! – в ужасе закричала Нифру.– Вернись!
   Помощник Малдуата, наложив стрелу, двинулся в обложенному эгерини.
   – Ну-ка расступись!– крикнул он.
   Пронзительный возглас за спиной заставил его вздрогнуть. Не рассуждая, он резко повернулся и выпустил стрелу. На звук. Он не знал, что его противник – шестилетний мальчик.
   Стрела свистнула над головой Фаргала и ушла во тьму. В следующее мгновение брошенный Большим топор (окружившие его расступились по приказу начальника) воткнулся между лопаток стрелка.
   Второй топор отсек руку ближайшего самерийца, кулак циркового размозжил переносицу еще одного – и бывший десятник вырвался из круга. Подхватив меч одного из убитых, он тут же воткнул его в ногу самого шустрого из врагов, метнул второй топор – тот с хрустом проломил череп еще одного противника – и зарубил мечом пятого, попытавшегося проскочить под днищем фургона.
   – Духи гор! – воскликнул Малдуат.
   И они называются воинами!
   «Придется вмешаться»,– подумал Малдуат и закинул руку назад, ловя рукоять меча.
   Нифру с невероятной быстротой начала плести заклинание страха. Она была почти уверена, что чары выйдут ничтожно слабыми, но больше фетсианка ничего не могла сделать.
   Фаргал бросился на самерийца, державшего меч у горла Тарто. С воплем он ткнул копьецом в бок врага… и сухая палка переломилась, а привязанный к ней нож лишь царапнул по кольчуге. Мальчик был немногим выше пояса солдата, и тот просто отшвырнул его пинком. Но Фаргал тут же вскочил, схватил обломок с привязанным ножом и снова кинулся в атаку. Самериец выругался и замахнулся мечом…
   Нога Тарто с завидной точностью угодила самерийцу в пах. С силой, достаточной, чтобы тот уронил оружие и схватился за сокровенное место. Фаргал подпрыгнул, вцепился в шишак самерийского шлема и попытался воткнуть нож в шею врага. Последнее у него не получилось, но тяжести повисшего мальчика оказалось достаточно, чтобы самериец повалился на землю, а его мечом завладел Тарто.
   Лет тридцать назад старшина цирковых был неплохим бойцом.
   Клинок Малдуата с радующим сердце шелестом покинул ножны… И черная тень накрыла его голову. Вонь ударила в ноздри, ноги горца оторвались от земли, он услышал хруст – и не сразу понял, что это ломаются его ребра. Малдуат умер, так и не успев ощутить боль.
   Громадный змей, выполнив приказ Господина, разжал челюсти, и человек, упав на землю с высоты восьми локтей, больше не поднялся. Змей же стремительно заскользил прочь.
   Сила, неизвестно откуда влившаяся в Нифру, потрясла женщину. Боль, которую она испытывала обычно, творя волшебство, показалась ничтожной в сравнении с той, что обрушилась на нее сейчас.
   Зато мощь сотворенных чар превзошла все, творимое ею прежде.
   Большой не надеялся победить. Все, чего он желал, это прихватить с собой в страну мертвых как можно больше врагов. Поэтому, не дожидаясь, пока они пустят в ход луки, бывший солдат сам ринулся в атаку… и остался ни с чем. Самерийцы дружно обратили к нему спины и с воплями рассыпались в разные стороны. Большой опешил. Он подумал сперва, что это какая-то хитрость, но через несколько мгновений на поляне не осталось ни одного врага, способного передвигаться. Даже раненный в ногу, опираясь на меч, как на костыль, ковылял прочь. Бывший солдат не стал его преследовать. Соображал он довольно медленно, если дело не касалось драки. И теперь предпочел, чтобы в происшедшем разбирался Тарто. Благо старшина не пострадал.
   Трупы убитых собрали на краю поляны. Раненых без излишней жестокости добили. К счастью, если не считать нескольких синяков и попорченного в драке реквизита, цирковые не пострадали. Это казалось невероятным. Тарто только головой крутил, глядя на трупы и кучу оружия, сложенного отдельно.
   – Муж,– проговорила Нифру,– взгляни-ка сюда.
   Совсем молодой воин. Грудь – в запекшейся крови, но черты безусого лица удивительно спокойны.
   – Ого,– пробормотал старшина. – Это же самерийский горец! Кто его так отделал? Большой! – крикнул он.
   – Погоди,– Нифру наклонилась над убитым, развязала куртку. Отсвет огня вспыхнул на кольчужных кольцах.
   – Это не я,– подошедший Большой покачал головой, потом, присмотревшись, почесал голову и изрек: – Похоже, как в четыре руки били копьями.
   – Переверни его,– сказала Нифру.
   В спине самерийца обнаружились точно такие же раны.
   – Что скажешь, муж?
   Тарто развел руками.
   – Это не копья,– проговорил Большой, ощупав разрывы кольчуги.– Никто не делает копий с круглыми наконечниками. А где его нашли?
   – Налус! – позвал Тарто.– Где ты нашел этого парня?
   – Там,– показал тот.– А что?
   – Хотелось бы знать, кто его убил!
   – А какая разница? – флегматично произнес сын старшины.– Убили, и ладно.
   – Знаешь, муж,– задумчиво проговорила Нифру,– а ведь он прав.
   Тарто внимательно посмотрел на жену… и ничего не спросил.
   – Налус,– сказал он,– проследи, чтобы женщины легли спать. И принеси лопаты.
   Мечи и прочее вооружение, кроме разрешенного, по решению Тарто сдали начальнику ближайшей крепости, куда цирковые без трудностей добрались на следующий день. Большой, правда, очень хотел оставить себе меч горца, но Тарто был тверд. Что запрещено – то запрещено. Возмещение за сданное оружие ничтожно, зато слава о цирковых, разбивших целый отряд самерийцев, летела впереди фургонов, утраивая щедрость зрителей, которые – сами профессиональные солдаты – совсем иначе глядели на жонглирующего топорами Большого. А уж Фаргалу, отвагу которого старшина расписывал с невероятным красноречием, просто овации устраивали. Мальчик, впрочем, не понимал, в чем, собственно, его заслуга. Разве можно поступить иначе?
   Тогда-то старшина впервые и назвал его с помоста Даром Ашшура. Насколько же он был далек от истины!

* * *

   Жрец Мудрого Аша и его прислужник-человек, которого звали Карашшер, глядели в магический кристалл, где в голубом сиянии скользил исполинский змей. Впрочем, только Карашшер видел змея. Маг в этот миг сам был той огромной рептилией, видел ее глазами и чувствовал все, что чувствовало гигантское пресмыкающееся. Более того, как слуга Мудрого, он мог бы превратить в змею, пусть не такую громадную, даже собственное тело. Но последние два века ни разу этого не делал. Он слишком дорожил магической властью, неразрывно связанной с человеческим обликом.
   – Выходит, ты ошибся, господин,– осторожно произнес Карашшер.
   – Нет,– сознание жреца полностью вернулось в человеческое тело.– У него особый путь, а законы Судьбы – выше воли богов. Потому-то отец наш Ашшур оставил дела своего мира.
   – Это действительно так? – заинтересовался Карашшер.
   – Так говорят.– Серые глаза жреца на миг утратили огонь холодной мощи. Но только на миг. – Мы служим Мудрому.– Последователь Аша сотворил старинный знак уважения, и зеленый огонек, сорвавшись с его пальцев, медленно опустился на мозаичный пол.– Не обращайся к тому, чего не можешь понять, и избегнешь беды.
   Возможно, это была угроза. Карашшер опустил глаза, уставившись на зеленый огонек под ногами, молчал, не решаясь нарушить тишину. Маг был единственным существом, которого он боялся. И Карашшер не мог бы сказать, чего он страшился больше: кары за непослушание или того, что маг выбросит его, как негодную вещь, навсегда забыв о существовании какого-то Карашшера. Воин видел и то и другое (он был не единственным слугой жреца Мудрого) – и каждый раз ужас его был безграничен. Но Карашшер знал, что, пока он нужен хозяину, тот будет терпелив с ним. И воин старался оставаться нужным.
   – Я полагал сделать его магом,– сказал жрец Аша.– У него есть и этот талант. Но, похоже, Судьбе угодно создать из него воина.
   – Да, мой господин,– согласился Карашшер.– Этот мальчик – прирожденный боец. Он не знает страха.
   – Он узнает его,– жестко сказал маг.– Позже.
   – Я мог бы стать его наставником,– предложил Карашшер.– Уж бойца я из него сделаю. Лучшего в Четырех Империях!
   Маг усмехнулся.
   – Нет,– сказал он.– Ты сделал бы из него безупречного воина. А безупречный воин – всего лишь воин. Он слеп. Тот путь, какой ему предназначил я,– путь боли и одиночества. Пусть он познает слабость, пусть станет гибким, как плеть. Тогда никто, кроме держащего рукоять, не сможет угадать, куда он ударит.
   – А рукоять держать будешь ты? – угадал Карашшер.
   – Да,– сказал маг.– Так угодно Мудрому… и мне.

7

   Фаргал разбежался и, высоко подпрыгнув, вскочил на подставленные ладони Большого, оттолкнулся – и вот он уже стоит, выпрямившись, у Большого на плечах. Мимошка бросил им, один за другим, пять ножей и застучал в маленький барабан, задавая ритм. Ножи замелькали в воздухе. Фаргал и Большой жонглировали в четыре руки. Отполированные клинки вспыхивали на солнце. Фаргал сам придумал этот номер, и они с Большим два месяца разучивали его, сначала с деревянными жезлами. Лезвия у ножей затуплены, но жала – острые. Ошибка – и получишь серьезную рану. Но партнеры не ошибались. Они на диво хорошо чувствовали друг друга.
   – Хоп! – крикнул Мимошка, и один из ножей взлетел высоко вверх, а четыре, разом, полетели в деревянную мишень.
   Пятый нож Фаргал поймал зубами и ловко спрыгнул на землю.
   – Ну как? – спросил он Мимошку.
   – Отлично!
   – Не очень-то,– проворчал Большой, подходя к мишени, на которой был намалеван человек с длинными белыми волосами: пират-кушога.
   Ножи, брошенные Большим, воткнулись в жирную бурую кляксу, обозначавшую рот. Один из ножей, брошенных Фаргалом, попал точно в глаз кушога, а вот второй валялся на земле.
   – Ты куда целил? – поинтересовался бывший десятник.– В солнышко?
   Фаргал молчал.
   Большой выдернул пару ножей и бросил Фаргалу.
   – Ну-ка! – сказал он.
   Фаргал прищурился, резко взмахнул руками. Ножи, дважды перевернувшись в воздухе, ударили в мишень. Правый – в глаз, левый – на ладонь в сторону, у самого края доски.
   – Еще раз! – потребовал Большой, возвращая Фаргалу ножи.
   Мальчик повторил бросок. На этот раз левый попал в цель, а правый едва не продырявил учителя. Большой уклонился, подобрал нож и, не глядя, сбоку, вогнал его в мишень. Точно в нарисованный глаз.
   – Баба,– презрительно сказал бывший солдат.– Неуклюжий щенок.
   – Но я не могу думать о двух руках одновременно! – запротестовал Фаргал.
   – А кто сказал, что ты вообще должен думать? – зарычал Большой.– Бросай, криворукий, а не болтай!
   Фаргал метнул ножи… Правый – в цель, левый – куда-то в области «живота» мишени.
   – Пятнадцать шагов,– презрительно процедил Большой.– Может, тебе попробовать с трех?
   Фаргал надулся.
   – Не могу я,– обиженно пробурчал он.
   – Сможешь,– сказал бывший десятник.– Это не труднее, чем бросать вверх раскрашенные палки.
   – Ну это-то у меня выходит получше, чем у тебя,– с оттенком превосходства заявил Фаргал.
   Большой многозначительно щелкнул по своему ремню. Фаргал на всякий случай отошел подальше.
   – Дядя, давай я ему скажу,– вмешался Мимошка.
   – Ты? – Большой состроил гримасу.– Да ты и так-то не сможешь.
   – Неважно. Слушай, малой, ты правую ногу вперед не ставь, нет, и левую тоже, ровно встань, понял? Во! Теперь бросай!
   Фаргал метнул ножи. Левый опять ушел в сторону, но намного меньше, чем раньше.
   – Шею не напрягай,– посоветовал Мимошка.– И на мишень прямо не смотри, пусть руки смотрят.
   Большой открыл рот, чтобы высказать все, что он думает по поводу советов племянника, но тут Фаргал снова метнул ножи… и оба клинка угодили в цель!
   – Еще раз! – потребовал бывший солдат.
   Новый бросок был так же точен.
   – Не понимаю, в чем тут дело,– пробормотал Большой,– но прими мое уважение, племянник. Может, сам попробуешь?
   – Не, это не мое! – засмеялся Мимошка.– Мое – вот! – и махнул сальто назад.
   – Я тоже так смогу! – заявил Фаргал.
   – Сможешь,– согласился Мимошка.– А вот он – нет! – и сделал пренебрежительный жест в сторону Большого.
   – А в лоб? – поинтересовался бывший солдат.
   – Если поймаешь! – ухмыльнулся Мимошка.– Это тебе не железяки кидать.
   – Дурак,– констатировал Большой и, Фаргалу: – Ты что стоишь, работать будем или уши чесать?

* * *

   Пройдя по северному Эгерину с запада на восток, труппа Тарто повернула на юг. Через десять месяцев фургоны цирковых уже были в двух тысячах миль от самерийской границы. Труппа кочевала от города к городу, нигде не останавливаясь дольше чем на три дня, если не считать Мокрого месяца, который цирковые провели в гостях у Владыки Земли Шуруж, предоставившего Тарто кров в обмен на шесть представлений, данных во дворце. В этот месяц умерла жена Налуса. Умерла так же тихо и незаметно, как жила.
   Фаргал продолжал расти как на дрожжах. В семь лет он выглядел ровесником Бубенца, хотя тот и сам был не из мелких. Внешне мальчик тоже изменился. Волосы его потемнели, брови стали совсем черными, а на переносице образовалась горбинка – намек на характерный «хищный» профиль, который через много лет будут чеканить на золотых монетах Карнагрии. Еще он выучился читать и писать. Причем не только по-эгерински, но и ажурной фетской звукописью, которую мало кто понимал к северу от гор Яго. Нифру находила, что у Фаргала способности к каллиграфии. Сам же мальчик изучил фетское письмо только из уважения к жене Тарто. Он привязался к фетсианке больше, чем к кому-либо из цирковых. Фаргал восхищался ею и завидовал Мимошке, который называл ее мамой.
   В конце предпоследнего месяца года, именуемого в Эгерине месяцем Благодеяния, а в Карнагрии – Желтым, труппа остановилась в маленьком южном городке со смешным названием Корешок.

* * *

   Фаргал подрался с Бубенцом. Повод был ничтожный. Когда Фаргал наконец ухитрился прижать противника к мостовой, он уже и забыл, что они не поделили.
   – Сдаюсь,– пискнул Бубенец.
   Все чаще и чаще их потасовки заканчивались победой Фаргала, хотя Бубенец был на три года старше.
   – Ну ладно,– сказал победитель, убрал колено с груди побежденного, поднялся и увидел прямо перед собой брюхастого, богато одетого горожанина.
   – Молодец! – похвалил тот и манерно похлопал в ладоши.– Как тебя зовут, малыш?
   Фаргал молчал. Толстяк ему сразу не понравился, а уж когда назвал малышом…
   И это – в полных семь лет!
   – Ты очень красивый мальчик! – произнес толстяк и умильно улыбнулся.
   Длинноногий и мускулистый (результат постоянных тренировок), Фаргал уже в семь лет был сложен как юноша. Но черты его лица, тонкие и гармоничные, в сочетании с большими серыми глазами в обрамлении длинных загнутых ресниц вполне могли бы принадлежать девушке, а не семилетнему мальчику…
   Фаргалу никто раньше не говорил, что он красив. А ему самому это в голову не приходило. Вот Нифру – действительно красивая. Или маленькая дочка Мили.
   – Очень. Очень красивый,– повторил толстяк и вытянул гузкой влажные губы.
   Фаргал опять промолчал.
   Бубенец поднялся с земли, отряхнулся и встал рядом.
   Горожанин щелкнул пальцами.
   Тут Фаргал обратил внимание на носилки, около которых топталась четверка рабов, и еще одного человека, не раба, свободного, почтительно стоящего в нескольких шагах позади.
   По знаку толстяка этот человек приблизился и подал хозяину вместительную бархатную сумку.
   – На вот, возьми!
   На пухлой ладони горожанина лежал ком липкой медовой пастилы.
   Фаргал не шелохнулся. Толстяк ему не нравился все больше и больше.
   – Ну тогда ты возьми.– Горожанин протянул сласть Бубенцу.– Вы – не здешние?
   – Нет,– ответил Бубенец, взяв угощение: он никогда не отказывался от подарков.– Мы – цирковые. Вечером будем давать представление на площади. Приходите.
   – Обязательно приду! – Толстяк, подмигнув Фаргалу, двинулся к носилкам.
   – Богатый,– уважительно сказал Бубенец.– Видал, какие перстни?
   Фаргал передернул плечами.
   – Ну что,– спросил он,– двинем к нашим или еще пошатаемся?
   – Вернемся – Мили нам опять какую-нибудь дурацкую работу найдет,– сказал Бубенец.– Будто у нас рабыни нет…
   О богатом горожанине они забыли еще раньше, чем съели подаренную пастилу. И удивились, когда, вернувшись на рыночную площадь, обнаружили рядом с фургонами труппы знакомые носилки.
   Толстый горожанин толковал о чем-то с Тарто. В руках он держал кошелек, но, судя по лицу старшины, разговор был неприятный. Наконец Тарто решительно мотнул головой и отошел, оставив толстяка в одиночестве. Тот постоял немного, глядя, как Кадол, Мимошка и Налус готовят место для вечернего представления, затем спрятал кошелек и ушел.
   – Ага, явился,– сердито сказал Тарто, увидев Фаргала.– Марш в шатер и чтоб до завтрашнего утра оттуда ни шагу!
   – Деда, ты что? – изумился мальчик.– А представление?
   – Без тебя обойдемся! Ишь, любимец публики! – Старшина хмыкнул.
   – Это из-за того, толстого? – догадался Фаргал.– Что ему надо?
   – Купить тебя хочет, – сказал Тарто.
   – То есть как? – удивился мальчик.– Я же не раб!
   – Покупают и продают, парень, не только рабов.– Тарто взял его за руку и повел к шатру.
   – Но это несправедливо!
   – А кто тебе сказал, что у нас справедливый мир? – Старшина усмехнулся.– Ладно, не бойся, никто тебя не продаст!
   – Я не боюсь! – Фаргал нахмурился.– Но почему я должен сидеть в шатре из-за какой-то жирной крысы? И зачем я ему?
   – Ты будешь сидеть в шатре, потому что я тебе велю! – рассердился Тарто.– Марш! – и, подзатыльником придав названому внуку нужное направление, отправился к сыновьям.
   «Жирная крыса» заявила, что является старейшиной и казначеем этого города. Власть и деньги. Такой не понимает слова «нет».
   Никого из своих Тарто в случившееся посвящать не стал. Им – выступать. Старшина лишь сообщил, что сегодня труппа работает без Фаргала. И еще, без всяких объяснений, попросил Большого присмотреть за парнем.
   Фаргал сидел в шатре и сквозь щель смотрел на сполохи факелов вокруг помоста. Он видел множество голов и изгибающуюся в танце фигурку Нифру. И огромную луну, повисшую над крышами домов. Из-за этого гигантского, налившегося мертвенной синевой шара все остальное казалось игрушечным. Игрушечные домики, люди-куклы и рокоток барабана – словно стрекочущий кузнечик.
   Нифру завертелась волчком и упала. Танец окончен. Сейчас Кадол, Мили и Мимошка пойдут с чашами для сбора, а Большой возьмет Нифру на руки и унесет со сцены. Не для пущего эффекта. Жена Тарто настолько выкладывалась в танце, что часто и впрямь не могла подняться сама.
   Луна завораживала. Фаргал не мог оторвать от нее глаз. Холодок пополз у него по спине. Не осознавая, что делает, мальчик поднялся, откинул полог шатра и шагнул в ночь.
   Вокруг – ни души. Все, кто был на рыночной площади, собрались вокруг помоста. Фаргал слышал шум толпы, но как будто издалека. Даже лошади, привязанные всего в тридцати шагах от шатра,– словно в нескольких милях. Ноги сами по себе понесли Фаргала прочь, мимо опустевших рядов, к узенькой, уходящей вверх улочке. Луна пропала, заслоненная стенами. От канавы тянуло смрадом нечистот. Ни одного огонька в высоко расположенных окнах, только редкие звезды вверху, между почти сомкнувшихся крыш.
   Фаргал, не думая ни о чем, переставлял ноги. Он не чувствовал вони, и темнота его не тревожила. Он знал, куда нужно идти. Остальное словно бы потерялось в синем тумане…
   Большой, Тарто и Нифру подошли к шатру. Фетсианка куталась в шерстяной плащ – ей было холодно.
   – Фаргал,– позвал старшина, откидывая полог.
   В ответ – молчание.
   – Его нет! – воскликнул Тарто, заглянув в шатер.– Нифру!
   – Вышел прогуляться,– предположил Большой, но фетсианка уже выпростала из-под плаща руки. Пальцы ее осторожно искали что-то в ночном воздухе. Тарто напряженно следил за ней, а Большой, подняв повыше факел, озирался по сторонам.
   Пальцы Нифру сжались, словно ловя невидимую нить.
   – Погасите огонь,– чуть слышно проговорила она.
   Тарто выхватил у Большого факел, швырнул на мостовую и затоптал.
    – Агеон ис, агеон ан, агеон сян со…– наговаривала на старофетском Нифру, перебирая пальцами.— Агеон ма, агеон цза, агеон лу фон…
   Голубая ниточка потянулась от ее руки в темноту. Слабенькая, еле заметная.
   – Там,– дрожащим от напряжения голосом, проговорила фетсианка.
   Большой глядел, приоткрыв рот.
   Тарто толкнул его кулаком в спину:
   – Беги, дурень! Быстро!
   И бывший солдат, грохоча сапогами, устремился за голубой паутинкой. Тарто обнял жену, взял ее руку:
   – Держись, моя хорошая!
   Топот тяжелых сапог затих – Большой вбежал в проулок.
   Фаргал почувствовал: цель уже рядом. С одной улочки он свернул на другую, пошире, поднялся по ступеням. Впереди, за аркой, была Верхняя площадь, самое высокое место в городе. Днем они с Бубенцом поднимались сюда, смотрели на острые крыши и зубчатую змею городских стен. Вокруг площади располагались два храма, Великого Ашшура и Прекрасной Таймат, пустующий дворец Владыки и дома «хозяев» города. Днем здесь топталась по меньшей мере дюжина стражников. Ночью их должно быть еще больше, но почему-то, когда Фаргал пересек тень древней арки, Верхняя площадь оказалась безлюдной. Никого.
   Мальчик остановился на мгновение, повернул голову… Туда, понял он и двинулся к цели. Но не успел сделать и двух шагов, как ноги его оторвались от земли.
   В темной щели улицы голубая нить была видна на добрых двадцать шагов. Большой бежал изо всех сил и, поскольку дорога все время шла вверх, запыхался. У лестницы ему пришлось перейти на шаг. Слева и справа поднимались каменные стены в три человеческих роста. Впереди, наверху,– высокая арка с зубчатой башней наверху.
   Большой смахнул пот со лба и… голубая волшебная паутинка исчезла.
   Пальцы Нифру разжались. Путеводная ниточка угасла, а фетсианка бессильно повисла на руках мужа. Тарто скрипнул зубами, но все, что он мог сделать,– это отнести жену в шатер, накрыть потеплее и ждать, уповая на милость Ашшура. Волшебство поглотило все силы Нифру и иссякло вместе с ними.
   Большой выругался и в три прыжка преодолел оставшийся кусок лестницы. Перед ним лежала голая площадь, озаренная лунным светом, а впереди, всего в нескольких шагах…
   – Ур-р! – яростно выдохнул Большой и рванулся вперед.
   Фаргал пришел в себя и обнаружил, что его куда-то несут. Он дернулся…
   – Ага, очухался! – раздался у него над ухом знакомый бас.– И куда это ты нацелился на ночь глядя?
   – Отпусти меня! – потребовал мальчик.– Я сам пойду!
   – Сам так сам! – Бывший солдат поставил парнишку на ноги.– Давай топай, только в канаву не свались, потом год не отмоешься!
   – Ну здесь и вонища! – Фаргала била дрожь, а ноги подгибались, как после долгого бега. Он крепко вцепился за руку мужчины.– Как мы сюда попали?
   – Как тысюда попал? – Большой издал смешок. И тут же насторожился, услышав топот ног.
   Свет факелов озарил серые стены и выпуклые камни мостовой. С соседней улочки вынырнула четверка вооруженных мужчин. Большой отчасти успокоился, увидев шлемы с эмблемой городской стражи.
   – Кто такие? – властно спросил один из них.
   – Цирк,– ответил Большой.– Стоим у вас на рыночной площади.
   – А что по городу шастаете? – недоверчиво спросил другой.
   – Да малец вот заблудился.– Большой кивнул на Фаргала.
   Стражник поднес факел поближе, убедился, что перед ним действительно мальчик, и спросил более мягким голосом:
   – Завтра-то будете выступать?
   – Я думаю. Сбор сегодня хороший.
   – Ага, ну ладно. Придем и мы глянем, а то сегодня, вишь, в карауле. Ну-ка, мы вас проводим, а то еще заплутаете.
   Четверо стражников окружили цирковых. Бывший десятник забеспокоился, но солдаты довели их до рыночной площади, убедились, что Большой не соврал, и отправились восвояси.
   – Ну и куда тебя понесло? – спросил Тарто.
   Все цирковые, кроме Налуса, сторожившего снаружи, собрались в одном шатре, и в нем стало тесновато.
   – Я не помню,– ответил Фаргал.
   Глаза его слипались, ужасно хотелось спать.
   – То есть как не помнишь? – воскликнул Кадол.– Прошел половину этого вонючего городишки – и не помнишь? Да мы тут…
   – Помолчи,– оборвал его Тарто.
   Его сын открыл было рот… и закрыл.
   – Нифру,– обратился к жене старшина,– что ты скажешь?
   Фетсианка сидела, завернувшись в одеяло (ей все еще было холодно), Мили обнимала ее за плечи.
   – Да,– ответила Нифру.– Мальчик может забыть, это обычно.
   – Большой? – Старшина повернулся к бывшему солдату.
   – А что я? Ты сказал: беги,– и я побежал. Ну и догнал парня.
   – Что-нибудь странное видел?
   – Ну… нет, ничего.
   – Ладно,– сказал Тарто.– Для тех, кто еще не знает. Ко мне сегодня подходил один местный заправила, хотел купить Фаргала: приглянулся ему наш мальчик.
   – А морского ерша в задницу он не хочет? – фыркнул Большой.
   – Много предлагал? – поинтересовался Кадол и тут же схлопотал затрещину от Мили.
   – Если он способен нанять колдуна, то можно ожидать и других неприятностей,– сказал старшина.– Мой вопрос: следует ли нам утром покинуть город? Кадол?
   – Нет. Послушай, отец, на второй день в таких городишках самый сбор, мы…
   – Я тебя понял. Большой?