Мазин Александр Владимирович. Слепой Орфей

никогдане ошибался. Почти никогда…
   На обратном пути Игоев сидел рядом с Глебом, поскольку на заднем сиденье лежал труп женщины.
   Стежень ни о чем не спрашивал. Игоев первым нарушил молчание:
   – Помнишь, Сермаль говорил? «Никто не умирает, пока душа не освободилась».
   – Ты полагаешь, ее душа не освободилась?
   – Да.
   Глеб повернулся к другу.
   – Смотри на дорогу,– мягко произнес Кирилл.– Пожалуйста.
   – Я не умею делать зомби! – резко бросил Стежень.
   – И слава Богу!
   – И где же ее душа? – раздраженно спросил Глеб.
   – У тебя в морозильнике.
   Стежень, резко затормозив, бросил машину к обочине, включил свет в салоне.
   – Объяснись! – потребовал он.
   Игоев пожал плечами:
   – Она или там, или у нашего друга Грошнего. Точнее, там же, где и душа Дмитрия. Лучше бы нам ехать, Глеб, поздно уже.
   Стежень с силой потер виски.
   – Я врач, Кирилл,– устало произнес он.– И я знаю, что такое некроз. Понимаешь?
   Игоев не ответил. Опустил ветровое стекло, произнес добродушно:
   – А холодно сегодня. Не скажешь, что середина сентября.
   Стежень выругался и так резко взял с места, что их прижало к спинкам.
   – Некроз! – прорычал он.– Перелом основания черепа!
   – Ты уже сделал рентген?
   – Я сам рентген! – рявкнул Стежень.
   – Видишь, как удачно.– В голосе Кирилла не чувствовалось иронии.– Скажи мне, брат, я тебя когда-нибудь обманывал?
   Стежень помотал головой.
   – Я понимаю, куда ты клонишь,– сказал он.– Я понимаю: физическое тело – вещь подчиненная. Я могу вырастить новый зуб, могу срастить кость, даже позвоночник… но это дело небыстрое. И прокатывает только на живых, понимаешь? Я не Христос, чтобы оживлять мертвых!
   – Я тоже,– спокойно отозвался Игоев.– Поэтому и говорю: девушка жива. Вернее, не умерла. Кстати, тебе никого не напоминает ее лицо?
   – Нет! – отрезал Стежень.– Думаешь, я знаю всех туземцев на полсотни километров вокруг?
   – Нет – и ладно, успокойся,– миролюбиво произнес Игоев.– И пожалуйста, смотри на дорогу – ночь все-таки…
   Домой приехали около трех. Опустошили второй морозильник и кое-как затолкали в него тело. Стежень установил оптимальную температуру, рекомендованную заморскими коллегами. Минус четыре. Ох не зря он тогда ездил в Штаты… Лучше бы – зря!
   Кирилл ушел наверх, а Глеб остался. Чтобы приготовить к работе соседствующую с лабораторией операционную. Это заняло почти час. Закончив, Стежень поднялся наверх и обнаружил друга на кухне.
   – Готово,– сказал Глеб.– Можем начинать.
   – Присядь,– отозвался Игоев.– Перекусим.
   И наполнил свежезаваренным чаем Глебову чашку.
   – Я говорю, у меня все готово, можем начинать! – сердито проговорил Стежень.
   – Что начинать?
   – Оживление!
   Игоев засмеялся. Он взял Стежня за руки – ладони Глеба утонули в Кирилловых лапищах.
   – Нет, брат! Сейчас мы поужинаем, а потом ляжем спать. А завтра… будет завтра.
   – Как скажешь,– согласился Стежень и ощутил, как зверски он устал.– Завтра так завтра.– Было четыре часа ночи. Или уже утра?

Глава четвертая

   Утро приготовило Стежню неприятный сюрприз.
   Разбудил его звонок в дверь.
   Накинув халат, невыспавшийся, недовольный, Глеб спустился вниз, открыл… И с трудом подавил желание захлопнуть дверь и придвинуть к ней что-нибудь тяжелое.
   На крыльце стоял поселковый милиционер Сидорыч. Но это – полбеды. Рядом с низкорослым кругленьким Сидорычем возвышались еще трое. В штатском, но с оч-чень типичными физиономиями.
   Стежень вмиг осознал себя обладателем двух замороженных трупов. И если наличие одного из них вряд ли являлось нарушением с точки зрения Уголовного кодекса, то относительно второго сомнений быть не могло.
   – Ты извини, Глеб Игоревич,– отводя взгляд, пробормотал участковый,– тут товарищи из города. Поступила информация, понимаешь…
   Один из «товарищей» отодвинул мямлящего Сидорыча и сунул под нос Стежню развернутое удостоверение.
   – Оперуполномоченный Логунов! Вот ордер на обыск, прошу ознакомиться! – И не дожидаясь реакции хозяина: – Гражданин Стежень, посторонитесь!
   Глеб посторонился. Он мог бы уложить на землю и решительного оперуполномоченного, и его соратников… Но что дальше?
   – Приступайте,– скомандовал Логунов, и его напарники принялись за дело.
   Сам капитан тем временем обозревал стену в прихожей. На стене рядком, в рамочках, висели многочисленные дипломы, благодарности и прочие регалии. Висели не для того, чтобы потешить тщеславие хозяина, а исключительно для первичной обработки клиентов.
   – Подвал в доме есть? – спросил Логунов.
   Глеб кивнул.
   – Где вход?
   – Под лестницей.
   Стежень тянул время. Под лестницей был вход в хозяйственные помещения. Еще один вел в гараж. Дверь же в лабораторию и операционную располагалась у Глеба за спиной.
   Компаньоны оперуполномоченного обследовали гостиную, кухню, ванную. На мелочи не разменивались – в ящики стола не заглядывали и книги не перетряхивали. Это-то Глебу и не нравилось.
   – Что здесь? – Логунов распахнул ту самую дверь и увидел уходящую вниз лесенку.
   – Лаборатория,– сухо ответил Стежень.– Если желаете осмотреть – поосторожней. Там есть токсичные вещества.
   Глеб надеялся, что его голос звучит достаточно спокойно. Впрочем, некоторое волнение допустимо. Не каждый же день его утро начинается с обыска. Хотя и так сразу в лабораторию им не попасть. Двери и замок – очень качественные. Сейфового типа. Не то что пинком – ломом не вскроешь. Но опять-таки тот же вопрос: что дальше?
   Ступени винтовой лестницы, ведущей на второй этаж, жалобно заскрипели. Незваные гости тут же сделали стойку.
   – Кто наверху? – спросил Логунов.
   Стежень промолчал.
   Взглядам присутствующих сначала открылись мускулистые ноги в домашних тапочках минимум сорок пятого размера, затем синие атласные семейные трусы с фирменной лейблой, следом – мощный, подернутый жирком торс, широкие покатые плечи и, наконец, властное лицо, обрамленное пшеничного цвета бородой.
   В гробовом молчании Игоев спустился с лестницы, оглядел каждого из присутствующих, изрек: «Хм-м…», остановил взгляд на облаченном в форму участковом и сказал строго:
   – Докладывай.
   Сидорыч смущенно откашлялся… Но тут ему на помощь пришел Логунов:
   – Гражданин…
   Игоев повернул голову, поглядел сверху вниз… Одетому в смокинг нетрудно сохранять достоинство. Но Игоев даже в трусах излучал такую ауру власти, что привычные слова завяли у оперуполномоченного во рту.
   – Документы! – строго произнес голый великан.
   Служебное удостоверение выпускать из рук не полагается, но тогда Логунову пришлось бы держать его над головой.
   Игоев внимательно изучил удостоверение, кивнул, затем прочитал ордер.
   – Петренко? Хм… Что-то не помню такого. Не питерский?
   – Наш, районный,– услужливо сообщил Сидорыч.
   – А ты, капитан, какого хрена сюда приехал? – И не дожидаясь ответа: – Ну-ка, отойдем…
   – Так,– произнес Игоев веско.– Значит, обыск… Значит, без понятых обыск… Ясно… И много дали?
   Физиономия оперуполномоченного выразила крайнее возмущение.
   – Не нашли понятых,– сердито сказал он.– И некогда. В том случае, если возможно предположить…
   Голый великан отечески похлопал Логунова по плечу:
   – Ладно, ладно, не обижайся, вижу, что не брал. Начальником у тебя кто, Ситин?
   Логунов кивнул. Осведомленность вполне укладывалась в сановный имидж собеседника.
   – Ах, засранец! – без особого, впрочем, осуждения произнес великан.– Копать под меня вздумал…
   Оперуполномоченный глядел снизу вверх на Игоева, изо всех сил пытаясь определить его профессиональную принадлежность. Вроде бы видел по телевизору…
   – У меня приказ,– с сознанием собственной правоты возразил капитан.
   – Приказ? – Собеседник хохотнул.– Это Ситина твоего, что ли? Да я перну – с него погоны сдует. Приказ, бля!.. Ну-ка, давай, капитан, по порядку!
   Нет, Анатолия Витальевича Логунова тоже не пальцем делали. И опыт кой-какой психологический имелся. Хуже нет, когда между политическими жерновами угодишь. По нынешним временам даже муки от тебя не останется…
   И капитан решил пожертвовать профессиональными секретами. Да, полковник Ситин позвонил ему ночью и приказал, взяв двоих ребят и подготовленные бумаги, ехать в район и произвести расследование. Поскольку у одного очень влиятельного человека пропала жена. Ушла гулять с собакой и не вернулась.
   Командировке Логунов не особо удивился. Поскольку влиятельного человека знал. И знал, что с Ситиным тот в приятелях. Но на виллу к богатею не поехал. Не любил Логунов новорусов. Глянешь – и сразу вспоминаешь смешные цифры собственного оклада жалованья. А поехал Логунов в ближайший поселок, к участковому. Уж тот наверняка знает свой криминальный контингент.
   Контингент у участкового оказался точно сплошь криминальный. Но надо ж такому случиться, что через десять минут после приезда городских Сидорычу позвонил сосед Стежня. Позвонил насчет завтрашней рыбалки, но заодно поведал: у Игоревича гости. Причем один буквально только что привез бабу, такую пьяную, что на руках несли.
   Случай действительно из ряда вон. Явление для Глеба Игоревича редчайшее. Но в глазах соседа – не только не достойное осуждения, а совсем наоборот. Сразу видно, нормальный мужик, свойский…
   И дернул же черт участкового за язык! Взял и рассказал байку городским. Думал, посмеются вместе. Но Логунову, блин, не до смеха. Схватился сразу шмон устроить. Тут Сидорыч опомнился и объяснил культурно: Стежень – не Ванька Фарт. К нему вот так запросто не вломишься. Выкинет и по ушам надает. А он, Сидорыч, Стежня поддержит, поскольку – прав законно.
   Выматерился оперуполномоченный, а делать нечего. Позвонил начальнику, доложил обстановку и получил команду – ждать. По собственному почину велел одному из своих осуществлять наружное наблюдение. Результатов наблюдение не дало. Если не считать результатом то, что сотрудник замерз как собака.
   В шесть тридцать курьер привез ордер на обыск (муженек пропавшей и впрямь оказался влиятельным), а в шесть тридцать пять Логунов с бригадой прибыли сюда, искать тело.
   – Так,– произнес великан.– Решили меня поиметь! – нахмурил брови.– Суки! – и тоном пониже: – К тебе, капитан, не относится. Но тело больше не ищи. Спит «тело». Покувыркалось, понимаешь, немного и спит. Вникаешь, оперуполномоченный?
   Логунов вникал. И даже исполнился сочувствием с долей злорадства. Вот, значит, такой влиятельныйчеловек, а жену наяривает этот мамонт.
   – Аморалка? – спросил с пониманием.
   – Какая, в жопу, теперь аморалка? – удивился голый великан.– Ты что, служивый! Вот этого, Вольфыча, в шесть-девятке публично голубизна пидерасит, а он чуть не из койки интервью дает. Нет, капитан, это мнепакость. Если до жены дойдет… – Собеседник Логунова вздохнул.– Ну и ей (жест в сторону потолка) ничего хорошего. Пойдем-ка…
   Сотрудники Логунова с обыском пока решили завязать. Разглядывали «доску почета» в прихожей, слушали бубнеж Сидорыча о том, какой Стежень выдающийся человек и доктор. Сам хозяин безмятежно чистил зубы в ванной. Но дверь оставил приоткрытой. Пусть видят господа милиционеры – ему скрывать нечего.
   Игоев подтянул трусы, выглянул задумчиво в окно, потом повернулся к Сидорычу.
   – Значит, сосед меня с женщиной видел?.. – спросил полуутвердительно.
   – Ну-у…
   – Сосед как, закладывает?
   Участковый мгновенно уловил намек:
   – Закладывает, ясное дело.
   – И ясное дело, никаких показаний не подписывал?
   – Не подписывал. И не подпишет, точно!
   – Угу. Ну добро. Доктор, что у нас на утро?
   Стежень прополоскал рот, сплюнул:
   – Грязь.
   – Так. Капитан, я склонен думать, что жена вашего, хм, потерпевшего вернется домой без помощи милиции. Поскольку взрослая женщина, а женщины, хм, склонны… Ладно, не о том речь. Найдется, думаю, денька через три. Ну уж если не вернется, тогда – по закону. А Ситину доложите, что сочтете нужным. Но, прошу, без имен. Вы меня знаете, мне болтовня ни к чему,– и одарил оперуполномоченного значительным взглядом.– Если что – твердо рассчитывайте на мою поддержку. Вопросы есть?
   – Нет! – четко ответил Логунов.– Разрешите идти?
   Игоев кивнул.
   Уже по дороге в город один из сотрудников спросил Логунова:
   – Слышь, Толька, а что это за барон в трусах?
   – Хер знает,– ответил Логунов.– Шишка. Я его по телеку видел.
   – Надо было ксиву спросить… – отметил сотрудник.
   – Вот и спросил бы! – рассердился Логунов.– Он бы тебе депутатскую манду сунул, а потом начальству позвонил и потребовал, чтоб тебя раком поставили за неуважение к народным избранникам. Помнишь, как Славку за Гугина дрючили?
   Сотрудник помнил, и тему сочли закрытой.
   Но для Стежня и «барона» все еще только начиналось…
   – Ты умница, Кирилл! – растроганно признал Стежень.– Так сыграл!
   – Скорее, просчитал.– Игоев тоже был доволен.– Вижу, человек исполнительный, честный, осторожный в меру – нахрапом не полез, ордера дождался. К мужу тоже не поперся среди ночи. Значит, субординацию понимает. Остальное – дело техники. Как Сермаль учил? Покажи человеку то, что он хочет видеть, и тому не захочется перепроверять информацию. Это как раз пустяки.
   – А что не пустяки?
   – Та, за кем он явился. У нас с тобой три дня.
   – Понял. С чего начнем?
   – С Дмитрия.
   Вновь запел входной звонок. Стежень дернулся было к дверям – и остановился:
   – Черт!
   – Спокойней, Глеб,– остерег Игоев.– Форму теряешь…
   – Глеб Игоревич! – донесся снаружи дребезжащий женский голосок.– Я вам тут молочка, сметанки кладу. Уж не забудьте, Бога ради, завтра пустое оставить!
   – Не забуду, Аглая Никоновна! – крикнул Стежень.– Соседка,– пояснил он.– Коров держит. А я за хлопотами нашими забыл посуду выставить.
   – Молоко – это хорошо,– одобрил Игоев.– Пойдем, что ли, водичкой из твоего колодца умоемся…
   Морри, зарывшись в прелую листву, прижимался к земле и безуспешно пытался проникнуть в древесные корни и подпитатъся от матери-земли. Половиной себя он понимал, что это невозможно, но вторая половина жаждала, и Морри ничего не мог поделать – только с болезненной остротой чувствовать свою уязвимость. То же, вероятно, ощущает краб, только что выползший из старого панцыря. Но краб просто боится, а Морри обладал разумом, способным осмыслить и многократно умножить страх. И еще понять: придется возвращаться и забирать накопленное за много веков и похищенное ничтожным человеческим существом.
   При этой мысли воспоминание об испытанной боли вернулось, Морри содрогнулся, так что даже алчущая его половина на мгновение забыла о вечном голоде, исполнилась страха и обособилась настолько, что Морри-разум вспомнил одно из своих имен. Бурый. Хотя вряд ли это было имя. Его имя…
   – Ах-хар-рашо! – выдохнул Кирилл, растираясь широким пестрым полотенцем.– Из земли водичка – не из водопровода. Выйду на покой, перееду, Глебка, к тебе. Молочко, колодец…
   – …покойнички! – ехидно подхватил Стежень.
   – Не боись! – Игоев сочно хлопнул друга по мокрой спине.– Разберемся! – и ехидно: – Мастерство требует упражнения, а у тебя, брат мастер, уже уши мхом заросли.
   – Как же! – отозвался Стежень. Он вытираться не стал, вертелся по траве, рассыпал во все стороны серии легких стремительных ударов и поэтому речь его дробилась на слоги: – Как… же…чья…бы…ко…ро…ва… мы…ча…ла!
   Глеб крутнул сальто назад, поскользнулся, приземляясь, на мокрой траве, но грамотно упал на колено. Нога его описала длинную низкую дугу, сметая с ног воображаемого противника. Кувырок – Стежень встал на руки и сказал перевернутому вверх ногами Кириллу:
   – Разжирел ты, Кир, стыдно глядеть!
   – Это у меня природное,– солидно возразил Игоев, похлопав себя по животу.– Три раза в неделю в теннис играю.
   – Тебе молотом махать надо, а не ракеткой! – Стежень гибко перевернулся, встал на ноги.– Теннис!
   Игоев застегнул рубаху, пригладил мокрые волосы. Утро было холодным, но после колодезной воды осенний ветерок только увеличивал удовольствие.
   – Кормить меня будешь? – осведомился Кирилл.– Или на диету посадишь?
   – Сядешь,– ухмыльнулся Стежень.– Если повезет, на диету, если не повезет…
   – Оптимист! – изрек Игоев.– Пойду пошарю у тебя в холодильнике. Может, удастся что-нибудь сварганить.
   – Нет уж! – возразил Стежень.– Я сам. Знаю вас, городских. Только продукты испортишь!

Глава пятая

   Два всадника гуськом ехали по лесной тропе. Ехали, то и дело нагибаясь, чтобы не задеть головами обвисшие еловые ветки. Мохнатые, с широкими крупами и большими головами лошадки бежали вялой рысью и, кабы не понукания всадников, давно перешли бы на шаг.
   На обоих – панцыри поверх грубых рубах, шеломы сняты с голов и приторочены к седлам. Налучи да колчаны – из хорошей кожи, ножны широких мечей обложены хоть и потертым, но бархатом. Слишком хороши для «лесных озорников». Но рожи у обоих таковы, что сразу ясно: подвернись случай ободрать кого – обдерут. Да и душу еще отымут, чтоб не болтал.
   Тропа вывела на запущенную вырубку с покосившейся избенкой посередине. Всадники спешились, бросили поводья наземь и не без опаски приблизились к избушке. Со стороны могло показаться – недоброе замышляют. Однако на сей раз было не так. Воев ^[4]мучил страх.
   Тот, что порешительней, первым ступил на вросшее в землю крыльцо, несильно стукнул кулаком в черные дверные доски.
   Из избенки – ни звука.
   Решительный плюнул через плечо, соединил пальцы оберегом и толкнул дверь. Та, заскрипев, поворотилась на единственной петле, открывая темное нутро избы.
   – Колдун, а колдун… – робко позвал воин, не решаясь войти.
   – Чего надо?
   Первый так и подпрыгнул на месте, второй дернулся, по привычке ухватился за меч…
   Колдун, набычась, стоял позади, в пяти шагах. Как из-под земли выскочил…
   – Ну? – проворчал он, хмуро глядя на воев из-под спутанного чуба.
   Был ведьмак не оружен, один только короткий засапожник ^[5]с темляком из желтой кожи.
   – Такое дело, слышь… – пробормотал первый.– Новый этот, у нас, слышь, урод-то…
   Он заметно трусил и старательно глядел в сторону, чтобы случаем не глянуть в пронзительные, в красных прожилках очи колдуна.
   – Слышь, пособи, а?
   – Быть не может! – Речь ведьмака как бы накрыла бормотание дружинника.
   Но тот лишь виновато развел руками.
   Колдун ощерился. Во рту его недоставало передних зубов, но говорил он ясно, без шепелявости:
   – Значит, трогал кто. Так?
   – Косаня, дурень пустоголовый, рукой се пособил… – глядя в траву, промямлил воин.– Ругай сказал: помоги. Заплатим, слышь, по чести…
   – Втрое против прежнего! – отрезал колдун.– И разом!
   – Это отчего ж втрое? – возмутился второй, длинноусый и длинноносый, с варяжской рожей и яминой старого шрама под глазом.
   Сказал и, забывшись, глянул на того, кому говорил, хотя помнил, еще дед учил: не гляди ведьмаку в очи!
   Глянул и осекся. И сник под нехорошей усмешкой колдуна.
   – А оттого ж! – тешась его страхом, отвечал ведьмак.– Чаю, вскорости наедет из Нова Града княжича убиенного отец да и наденет на кол старшого вашего. За кровь свою… – потянул с умыслом и завершил: – Зряшно пролитую.
   Оба дружинника еще более смутились.
   – Откель знаешь? – спросил первый. Спросил, не чая ответа, а чтоб страх придавить.
   – Знаю.– И, смягчившись, объяснил: – Втрое беру, чтоб старшой ваш вдругорядь сам руки дурные обрубал. Уразумели?
   – Да ясно уж,– буркнул воин.
   – Ну коли ясно, так ступайте.
   Уже взявши повод, длинноусый опять не утерпел гордость поправить:
   – Колдун, а что ж ты хоромы свои не поправишь? – мотнул головой на избушку.– Аль мужеской силы нет?
   Колдун даже вроде не осерчал, а задумался, склонил большую голову на плечо, покарябал в бороде и вдруг сказал неожиданно весело:
   – Вот ты и поправишь!
   – Я? – изумился длинноусый.
   – Ты, ты! Топором махать мастак, верно? Вот и скажи старшому: как луна убывать начнет, пущай отпустит тебя ко мне. На седмицу. Управишься за седмицу-то?
   – Не с руки мне! – зло отрезал длинноусый.
   – Не с руки, говоришь? – Темное лицо колдуна опять стало недобрым; забрал в кулак бороду, пожевал и спросил: – Седни по вечери куда идешь?
   – Дело мое! – буркнул воин и полез в седло.
   – Не ходи,– ласковым голосом посоветовал колдун.– Не ходи. Почто бабу дразнить…
   – Не уразумел… – растерявшись, проговорил длинноусый.
   – А ты подумай.
   Длинноусый подумал… и лицо его стало еще более растерянным и вдобавок красным, как рачий вареный панцырь.
   – Вот так-то,– еще ласковей произнес ведьмак.– Что, управишься за седмицу?
   – Управлюсь,– буркнул воин.– Быстрей сделаю. А ты чародейство свое оставь… – В голосе проскользнули просительные нотки.
   – Да уж не тревожься,– успокоил ведьмак. И тут же добавил строже: – До времени!
   Дружинник поспешно поворотил лошадку, и оба посланца тут же скрылись за деревьями.
   Колдун хмыкнул и пошел в избу.

* * *

   – Тут главное – настроиться правильно,– говорил Глеб.– А я настроился правильно. Так что учую, наверняка учую, это точно…
   «Стоп, Стежень! – остановил он себя.– Мандраж пошел. Тормози!»
   Глеб внимательно глянул на свое отражение в зеркальце.
   Вид вполне респектабельный. Царапины за ночь затянулись, борода расчесана, стрижка модельная недельной давности. Приятное решительное лицо. Вызывающее доверие.
   – Учую,– повторил он, убедился, что равновесие вернулось, и только тогда спросил: – А дальше – что?
   – Дальше? – Игоев откинулся назад, максимально отодвинув сиденье. Его «тойота» попросторней Димкиных «Жигулей». Но «тойота», так же, как и известная всему району Стежнева «Нива», которую они пригнали два часа назад, остались в гараже.– Дальше поглядим.
   Осеннее солнышко согревало щеку, и Кирилл с удовольствием впитывал последнее тепло. Ох, чует сердце, на юга ему этой осенью не выбраться…
   Стежень скосил взгляд на брошенную сзади сумку. Там лежал дедов топор. Последняя надежда…
   – Если все будет путем,– проговорил он,– вечером займемся женщиной. Так?
   – Боишься, Глебушка? – участливо спросил Игоев.
   – Боюсь,– согласился Стежень.– А ты – нет?
   Кирилл фыркнул:
   – Ты, брат, найди, а я уж разберусь. Меня он не схарчит – заговоренный!
   И рассмеялся.
   Стежень вздохнул.
   – Все мы заговоренные,– проворчал он.– Агентство как? Процветает?
   – Моими молитвами. С позапрошлого заказа подвал в доме напротив откупил, бассейн сделали. Девочки счастливы.
   – Как девочки?
   – Хорошеют. Тебе приветы. Еще музыкант наш звонил. Из Алабамы. Тоже привет.
   – Угу.– Стежень вздохнул.– Девочки, бассейн, Алабама… И никаких чудовищ. Сказка! Какие еще новости?
   – Разные. Коллега твой на днях заходил,– Игоев подмигнул.– Отдаривался.
   – Какой еще коллега? – насторожился Стежень.
   – Костолом. Стужин. Помнишь, я зимой у тебя справлялся?
   – Да ты у меня постоянно справляешься. Так, знакомое местечко! – Стежень съехал с дороги и заглушил двигатель.– Все, господин начальник. Дальше – пешочком…
   – Черт… – пробормотал Стежень.– Кирилл, стой!
   Игоев застыл на полушаге.
   – Где? – спросил шепотом.– Видишь?
   – Кривая сосна, справа метров пятнадцать, в кроне…
   Игоев прикрылся ладонью от пробившегося солнечного луча, сказал:
   – Вижу.
   И спокойно зашагал по обобранному черничнику прямо к сосне.
   Стежень выматерился, рванулся следом…
   И тут Кирилл гаркнул во всю мочь:
   – Дмитра!!!
   «А-а-а…» – эхом плеснулось наверху. Неподалеку затарахтела сорока…
   …Укрывавшееся в ветвях существо, кошкой сиганув с шестиметровой высоты, мягко упало на упругий слой хвои, завибрировало телом, как тронутая пружина.
   Кирилл, не замедлившись, широким шагом двигался прямо на монстра.
   Стежень бежал к ним, вроде кричал… Сердце колотилось в бешеном темпе, а ноги, казалось, еле двигаются..
   Существо (монстр? Дмитрий?), лицо – к земле, мелко дрожащее… И вдруг распрямилось – красные горящие глаза, рука-коса, со знакомым свистом секущая воздух…
   Стежень замахнулся топором, но метнуть не рискнул. Тварь и Кирилл оказались на одной линии.
   Игоев, даже не пытаясь уклониться, шагнул вперед, обхватил существо ручищами, прижал к себе…
   Глеб так и застыл с поднятым топором…
   Монстр тоже застыл, потом неуловимо быстрым движением высвободился, мелькнул тенью между стволами и пропал.
   Когда Стежень подбежал к другу, Кирилл стоял, растерянно глядя на свои руки.
   Глеб ухватил его за плечо, тряхнул. Игоев обернулся.
   – Убежал… – проговорил он обескураженно. Стежень развернул его к себе, заглянул в лицо, впился взглядом, потом расфокусировал зрение, чтобы заглянуть глубже…
   – Ты что это? – недовольно спросил Игоев.
   – Цел! – с облегчением выговорил Стежень.– Цел, слава тебе Господи! Цел, черт тебя дери, дурак!
   – Сам дурак… – проворчал Кирилл.– Сказано же: оберег на мне Сермалев. Ни в воде, ни на земле, ни ниже земли никакая тварь… – строгим голосом: – Батьке не веришь?