Страница:
И во имя ее подвизался,
Пусть тот смело идет, на утес тот взойдет
И к нему чутким ухом приляжет,
И утес-великан все, что думал Степан,
Все тому смельчаку перескажет.
[20]
Кадр из фильма «Ленин в 1918 году». Режиссер М. И. Ромм. 1939 г. «Если враг не сдается, его уничтожают», - сказал как-то Максим Горький
Особняк Рябушинского в стиле модерн, построенный архитектором Ф. Шехтелем. Власть обласкала пролетарского писателя, вернувшегося из эмиграции. Предоставила Горькому, например, неплохую жилплощадь в центре Москвы - бывший особняк миллионщика Рябушинского. Сейчас там музей-квартира писателя
Глава 2.
Торговцы, воины, разбойники
Для нас грань, разделяющая разбойника и торговца, очевидна. В древности было не так. Герои Гомера, храбрые греческие мореплаватели, открыватели тогдашнего мира, то торговали, то грабили корабли в открытом море и прибрежные поселения. Так же поступали и почти все мореплаватели Средневековья. Купец тогда носил меч, чтобы отбиваться от грабителей и диких племен, и он же легко обнажал меч, если представлялась возможность легко завладеть чужим имуществом.
Насколько морской разбой (и вообще грабеж) был делом обычным, показывает хотя бы история появления в храме Новгородской Софии так называемых Сигтунских ворот. Названы они так в честь города Сигтуна в Швеции. В самой Сигтуне эти ворота появились вследствие грабежа. Их сделали мастера немецкого города Бремена (того самого, откуда «Бременские музыканты»), правильнее ворота было бы называть именно «бременскими». Сигтунцы атаковали город Бремен, сняли ворота с петель, увезли к себе.
Новгородцы напали на Сигту-ну, чтобы в свою очередь тоже спереть эти ворота. Но оказалось, их опередили!!! Ворота уже похищены эстами. Новгородцы все-таки сожгли Сигтуну, наверное, от огорчения, и кинулись вдогонку за эстами, возвращавшимися с воротами домой. Догнали, вступили в морское сражение, отняли ворота. Новгородцы, четвертые (или пятые уже?) владельцы ворот после Бремена, удержали их за собой.
Вот почему Сигтунские ворота из немецкого города Бремена до сих пор красуются в храме Софии Новгородской. Одни историки и искусствоведы радуются, как хорошо они вписываются в остальной ансамбль. Других ворота раздражают своей совершеннейшей чужеродностью этому чудесному белокаменному храму.
Отметим, что и Бремен, и Сигтуна, и Новгород - отнюдь не бандитские притоны и морские базы пиратов, а самые что ни на есть добропорядочные купеческие города. [25]
Сигтунские, они же Магдебургские ворота. Храм Софии Новгородской
Береговое право
Русским - верить!
К. Васильев «Садко и Владыка морской». 1974 г. Былинный герой Садко - конечно, самый знаменитый новгородский купец. Вот так центральным персонажем народного эпоса стал предприниматель
Ганза дает русским привилегии
Русские предлагают свой товар. Резная панель. Ок. 1400 г. Этот сюжет украшал скамью общины немецких купцов, торговавших в Новгороде Великом
Глава 3.
О ком писал Генрик Сенкевич?
Генрик Сенкевич
Генрик Сенкевич на банкноте в 500 000 польских злотых (1990 г.). Сенкевич был в Польше «нашим всё» даже во времена социалистической дружбы народов
Пусть тот смело идет, на утес тот взойдет
И к нему чутким ухом приляжет,
И утес-великан все, что думал Степан,
Все тому смельчаку перескажет.
[20]
Кадр из фильма «Ленин в 1918 году». Режиссер М. И. Ромм. 1939 г. «Если враг не сдается, его уничтожают», - сказал как-то Максим Горький
Но нет и не может быть ничего более нелепого и дикого, чем считать эти сочиненные интеллигентами песни о Разине «народными». А культ Разина - проявлением народного духа, мечтой народа о разбое и грабеже.
Это Навроцкий, Суриков и Шаляпин видели Разина героем, которого помнит «земля». Возможно, эти городские интеллигенты и правда верили, что некий утес помнит мысли Разина и поделится ими с достойным… С продолжателем «дела» Стеньки Разина. Но эти интеллигенты путали разбойников и народ… Сам народ твердо понимал, кто есть кто, и себя с уголовными не смешивал. У Достоевского в «Записках из мертвого дома» как-то не понятна грань между преступником и случайно попавшим на каторгу человеком. Украл? Дело совершенно обычное. Не за то сажают, что воровал, а за то, что попался. А в каждом человеке сидит палач. Так уж он устроен, человек. Преступник у Достоевского оказывается даже лучше обывателя, он хоть честно сознается, что он вор.
У Максима Горького «положительный» вор Челкаш однозначно противопоставляется «отрицательному» крестьянскому парню. Вор честнее, порядочнее, приличнее. Идут «на дело» оба, а крестьянский парень оглушает Челкаша камнем по голове, берет украденные обоими деньги. Вор честен хотя бы по отношению к своим. [21]
Надо сказать, что нашу интеллигенцию ждал очень неприятный сюрприз: проникнувшись духом солидарности со всеми осужденными «преступным царизмом», большевики объявили уголовников «социально близкими» элементами. Так, во время Гражданской войны сами интеллигенты оказывались во власти жутчайших уголовных типов, которые имели право мордовать их, как хотели… Что и делали. После, попадая в сталинские лагеря, интеллигенты опять попадали в лапы «социально близких» авторитетов, на которых опиралась лагерная администрация.
Это Навроцкий, Суриков и Шаляпин видели Разина героем, которого помнит «земля». Возможно, эти городские интеллигенты и правда верили, что некий утес помнит мысли Разина и поделится ими с достойным… С продолжателем «дела» Стеньки Разина. Но эти интеллигенты путали разбойников и народ… Сам народ твердо понимал, кто есть кто, и себя с уголовными не смешивал. У Достоевского в «Записках из мертвого дома» как-то не понятна грань между преступником и случайно попавшим на каторгу человеком. Украл? Дело совершенно обычное. Не за то сажают, что воровал, а за то, что попался. А в каждом человеке сидит палач. Так уж он устроен, человек. Преступник у Достоевского оказывается даже лучше обывателя, он хоть честно сознается, что он вор.
У Максима Горького «положительный» вор Челкаш однозначно противопоставляется «отрицательному» крестьянскому парню. Вор честнее, порядочнее, приличнее. Идут «на дело» оба, а крестьянский парень оглушает Челкаша камнем по голове, берет украденные обоими деньги. Вор честен хотя бы по отношению к своим. [21]
Надо сказать, что нашу интеллигенцию ждал очень неприятный сюрприз: проникнувшись духом солидарности со всеми осужденными «преступным царизмом», большевики объявили уголовников «социально близкими» элементами. Так, во время Гражданской войны сами интеллигенты оказывались во власти жутчайших уголовных типов, которые имели право мордовать их, как хотели… Что и делали. После, попадая в сталинские лагеря, интеллигенты опять попадали в лапы «социально близких» авторитетов, на которых опиралась лагерная администрация.
Особняк Рябушинского в стиле модерн, построенный архитектором Ф. Шехтелем. Власть обласкала пролетарского писателя, вернувшегося из эмиграции. Предоставила Горькому, например, неплохую жилплощадь в центре Москвы - бывший особняк миллионщика Рябушинского. Сейчас там музей-квартира писателя
Вот тут несчастная обманувшаяся интеллигенция и взвыла! Первые книги, в которых уголовный мир выведен однозначно непривлекательным, даже отвратительным, в России написаны именно при советской власти. Причем это произведения не только врагов советской власти - А. Солженицына и В. Шаламова. У Шаламова преступный мир описан так, что страшно читать, никакой симпатии бандюганы не вызывают.
[22]
Но и советский до мозга костей Ю. Герман тоже описал преступников далеко не привлекательными. Среди его персонажей есть «положительный» вор Жмакин, но он как раз угодил на нары «нечаянно», его подставили хитрые профессорские сынки, и Жмакин горит желанием исправиться. В конечном счете он становится честным шофером и не позволяет даже отрезать «кусманчик» мяса от перевозимых им бараньих туш.
Но в целом уголовный мир выглядит у Ю. Германа крайне непривлекательно. Показанные им типажи уголовных настолько неприятны, что просто диву даешься. Мерзкий старик по кличке Баклага еще противнее стивенсоновского Сильвера, - Сильвер хотя бы брился, ходил в относительно чистом кафтане и от него не во-няло. [23]
Вывод прост: как и во всех других случаях, миф «благополучно» живет до тех пор, пока выдумщики не сталкиваются с собственной выдумкой. Вольно выдумывать уголовный мир, поглядывая на него из окон квартиры в благополучном районе: в печке «стреляют» дрова, в чистой комнате за кофе и коньяком сидят вежливые образованные люди, под окном прохаживается городовой. А вот когда интеллигенты оказались в одном бараке с уголовниками, тем более когда они стали от них зависеть, тут-то миф мгновенно рассеялся.
Как это обычно и происходит с мифами при столкновении с действительностью.
А в середине-конце ХХ века уже совсем другие поколения русских интеллигентов вдруг… начали петь блатные песни. Невероятно проникновение в язык уже самих слов из жаргона уголовников: «блат», «беспредел», «по понятиям». Легко заметить, что как раз «народ» - скажем, жители маленьких провинциальных городков - используют эти слова намного реже, чем городские интеллигенты.
А сами уголовные песни. Как невероятно популярны стали они в 1960-1980-е гг. [24] в среде студентов, среди интеллигенции самого разного уровня и направления! Из всех русских бардов разве что Татьяна и Сергей Никитины да Булат Окуджава не сочиняли и не распевали подобных песен. Долгое время на них строил свои выступления и народный кумир Высоцкий, пока не обрел собственный голос. В общем, почти все по заслугам любимые, талантливые барды в этом жанре хоть раз да отметились.
У нас часто объясняли с умным видом, что все дело здесь в особой преступности режима Сталина. Мол, если 10 % мужского населения было в лагерях, что ж удивляться? Ясное дело, интеллигенция прониклась мировоззрением окружения, в который попала. Действительно ли это так?
Что же случилось с интеллигенцией?! Какая блатная муха их укусила?!
А никакая. В жизнь пришло поколение, которое не получило «прививки» в виде блатарей, «косящих» под анархистов и получивших мандат на грабежи от имени Совдепии. Или в виде лагерного надзирателя из уголовных. А психология у них принципиально не изменилась: как они считали уголовных частью народа, так и продолжали считать. И как только это стало не опасно, радостно запели блатные песни.
В общем, тут даже не один, а два связанных между собой мифа:
об особой вороватости русских и о том, что «в самом» народе трудно провести грань между честным тружеником и ворюгой.
Миф и есть миф! Как и во всех остальных случаях, его можно и должно испытать строгим знанием, требовать не эмоций и не «мнений», а фактов. Действительно. Кто же, что, у кого и когда именно украл?
Чтобы понять, где истина, а где вранье, ответим на заданные вопросы, конкретные и простые.
Но и советский до мозга костей Ю. Герман тоже описал преступников далеко не привлекательными. Среди его персонажей есть «положительный» вор Жмакин, но он как раз угодил на нары «нечаянно», его подставили хитрые профессорские сынки, и Жмакин горит желанием исправиться. В конечном счете он становится честным шофером и не позволяет даже отрезать «кусманчик» мяса от перевозимых им бараньих туш.
Но в целом уголовный мир выглядит у Ю. Германа крайне непривлекательно. Показанные им типажи уголовных настолько неприятны, что просто диву даешься. Мерзкий старик по кличке Баклага еще противнее стивенсоновского Сильвера, - Сильвер хотя бы брился, ходил в относительно чистом кафтане и от него не во-няло. [23]
Вывод прост: как и во всех других случаях, миф «благополучно» живет до тех пор, пока выдумщики не сталкиваются с собственной выдумкой. Вольно выдумывать уголовный мир, поглядывая на него из окон квартиры в благополучном районе: в печке «стреляют» дрова, в чистой комнате за кофе и коньяком сидят вежливые образованные люди, под окном прохаживается городовой. А вот когда интеллигенты оказались в одном бараке с уголовниками, тем более когда они стали от них зависеть, тут-то миф мгновенно рассеялся.
Как это обычно и происходит с мифами при столкновении с действительностью.
А в середине-конце ХХ века уже совсем другие поколения русских интеллигентов вдруг… начали петь блатные песни. Невероятно проникновение в язык уже самих слов из жаргона уголовников: «блат», «беспредел», «по понятиям». Легко заметить, что как раз «народ» - скажем, жители маленьких провинциальных городков - используют эти слова намного реже, чем городские интеллигенты.
А сами уголовные песни. Как невероятно популярны стали они в 1960-1980-е гг. [24] в среде студентов, среди интеллигенции самого разного уровня и направления! Из всех русских бардов разве что Татьяна и Сергей Никитины да Булат Окуджава не сочиняли и не распевали подобных песен. Долгое время на них строил свои выступления и народный кумир Высоцкий, пока не обрел собственный голос. В общем, почти все по заслугам любимые, талантливые барды в этом жанре хоть раз да отметились.
У нас часто объясняли с умным видом, что все дело здесь в особой преступности режима Сталина. Мол, если 10 % мужского населения было в лагерях, что ж удивляться? Ясное дело, интеллигенция прониклась мировоззрением окружения, в который попала. Действительно ли это так?
Что же случилось с интеллигенцией?! Какая блатная муха их укусила?!
А никакая. В жизнь пришло поколение, которое не получило «прививки» в виде блатарей, «косящих» под анархистов и получивших мандат на грабежи от имени Совдепии. Или в виде лагерного надзирателя из уголовных. А психология у них принципиально не изменилась: как они считали уголовных частью народа, так и продолжали считать. И как только это стало не опасно, радостно запели блатные песни.
В общем, тут даже не один, а два связанных между собой мифа:
об особой вороватости русских и о том, что «в самом» народе трудно провести грань между честным тружеником и ворюгой.
Миф и есть миф! Как и во всех остальных случаях, его можно и должно испытать строгим знанием, требовать не эмоций и не «мнений», а фактов. Действительно. Кто же, что, у кого и когда именно украл?
Чтобы понять, где истина, а где вранье, ответим на заданные вопросы, конкретные и простые.
Глава 2.
Репутация купцов и воинов Древней Руси
В Новгороде, как и везде на Руси, можно оставлять золото или другие ценные вещи на улицах и в кабаках.
Адам Бременский, германский купец
Торговцы, воины, разбойники
Вор чтит собственность. Он хочет ее присвоить, чтобы чтить еще больше.
Гилберт Кит Честертон, английский писатель
Для нас грань, разделяющая разбойника и торговца, очевидна. В древности было не так. Герои Гомера, храбрые греческие мореплаватели, открыватели тогдашнего мира, то торговали, то грабили корабли в открытом море и прибрежные поселения. Так же поступали и почти все мореплаватели Средневековья. Купец тогда носил меч, чтобы отбиваться от грабителей и диких племен, и он же легко обнажал меч, если представлялась возможность легко завладеть чужим имуществом.
Насколько морской разбой (и вообще грабеж) был делом обычным, показывает хотя бы история появления в храме Новгородской Софии так называемых Сигтунских ворот. Названы они так в честь города Сигтуна в Швеции. В самой Сигтуне эти ворота появились вследствие грабежа. Их сделали мастера немецкого города Бремена (того самого, откуда «Бременские музыканты»), правильнее ворота было бы называть именно «бременскими». Сигтунцы атаковали город Бремен, сняли ворота с петель, увезли к себе.
Новгородцы напали на Сигту-ну, чтобы в свою очередь тоже спереть эти ворота. Но оказалось, их опередили!!! Ворота уже похищены эстами. Новгородцы все-таки сожгли Сигтуну, наверное, от огорчения, и кинулись вдогонку за эстами, возвращавшимися с воротами домой. Догнали, вступили в морское сражение, отняли ворота. Новгородцы, четвертые (или пятые уже?) владельцы ворот после Бремена, удержали их за собой.
Вот почему Сигтунские ворота из немецкого города Бремена до сих пор красуются в храме Софии Новгородской. Одни историки и искусствоведы радуются, как хорошо они вписываются в остальной ансамбль. Других ворота раздражают своей совершеннейшей чужеродностью этому чудесному белокаменному храму.
Отметим, что и Бремен, и Сигтуна, и Новгород - отнюдь не бандитские притоны и морские базы пиратов, а самые что ни на есть добропорядочные купеческие города. [25]
Сигтунские, они же Магдебургские ворота. Храм Софии Новгородской
Вопрос: как оценивали иноземцы русских воинов и купцов? По всем сведениям - очень высоко! Ничего даже отдаленно похожего на поток неприязни и обвинений в вороватости, звучащий в описаниях XVII столетия.
И скандинавы, и мусульмане, бывавшие на Руси, высоко отзывались как раз о тех качествах русских, которых, по их мнению, самим скандинавам порой сильно недостает. Во всех эпических сказаниях скальдов русские выступают людьми очень честными и надежными, которым можно верить на слово, доверять большие суммы и которые умеют вести дела - с размахом, принимая во внимание интересы всех участников сделки.
Так же отзываются о русских и мусульмане.
Что интересно: западные люди как раз не дождутся от Руси ответного комплимента - в новгородском эпосе о Садко скандинавы выведены людьми, на слово которых полагаться особо не следует.
И скандинавы, и мусульмане, бывавшие на Руси, высоко отзывались как раз о тех качествах русских, которых, по их мнению, самим скандинавам порой сильно недостает. Во всех эпических сказаниях скальдов русские выступают людьми очень честными и надежными, которым можно верить на слово, доверять большие суммы и которые умеют вести дела - с размахом, принимая во внимание интересы всех участников сделки.
Так же отзываются о русских и мусульмане.
Что интересно: западные люди как раз не дождутся от Руси ответного комплимента - в новгородском эпосе о Садко скандинавы выведены людьми, на слово которых полагаться особо не следует.
Береговое право
Кроме того, на русских сильное впечатление производило так называемое береговое право.
Это право официально устанавливало: властитель побережья может присвоить все, что выбросило море после кораблекрушения. Даже спасшиеся люди - пассажиры, матросы, капитан - тоже теоретически становились собственностью хозяина побережья. Он имел право убить их, обратить в рабство, или (если будет в хорошем настроении) отпустить за выкуп.
Новгородцы тоже ангелами не были, но этот «старый добрый» европейский обычай казался им совсем уже перебором.
Однако, в глазах жителей Европы грабеж кораблей, разбившихся возле побережья, вовсе не был преступлением.
Береговое право отменили в Италии только в XII веке, в Англии и во Фландрии - спустя еще 100 лет. И то «выборочно». То есть только по отношению к кораблям богатой и могучей Ганзы. Причем, полагаю, из соображений не столько гуманизма, сколько собственной безопасности: ганзейцев, их товары и их пассажиров грабить было опасно - а то ведь города Ганзы могут, скинувшись, двинуть немалое войско. [26]
На фоне этой практики совершенно удивительным выглядит договор руссов с Византией в 911 году. Одним из пунктов этого договора был отказ от берегового права!
В те времена купцы плавали целыми караванами - так спокойнее. Уже на порогах Днепра их подстерегали кочевые племена и разбойничьи шайки. О масштабе грабежей говорит хотя бы убийство князя Святослава: если самого «верховного» князя Руси, прославленного воина, пусть и с «малой дружиной», печенеги смогли подстеречь и убить, что же говорить о мирных купцах?!
Русско-византийский договор 911 года - первый в своем роде. И неплохо бы запомнить, как наши разбойные предки хотели извести береговое право, а «цивилизованная» Европа его лилейно сохраняла… еще несколько столетий. [27]
Это право официально устанавливало: властитель побережья может присвоить все, что выбросило море после кораблекрушения. Даже спасшиеся люди - пассажиры, матросы, капитан - тоже теоретически становились собственностью хозяина побережья. Он имел право убить их, обратить в рабство, или (если будет в хорошем настроении) отпустить за выкуп.
Новгородцы тоже ангелами не были, но этот «старый добрый» европейский обычай казался им совсем уже перебором.
Однако, в глазах жителей Европы грабеж кораблей, разбившихся возле побережья, вовсе не был преступлением.
Береговое право отменили в Италии только в XII веке, в Англии и во Фландрии - спустя еще 100 лет. И то «выборочно». То есть только по отношению к кораблям богатой и могучей Ганзы. Причем, полагаю, из соображений не столько гуманизма, сколько собственной безопасности: ганзейцев, их товары и их пассажиров грабить было опасно - а то ведь города Ганзы могут, скинувшись, двинуть немалое войско. [26]
На фоне этой практики совершенно удивительным выглядит договор руссов с Византией в 911 году. Одним из пунктов этого договора был отказ от берегового права!
В те времена купцы плавали целыми караванами - так спокойнее. Уже на порогах Днепра их подстерегали кочевые племена и разбойничьи шайки. О масштабе грабежей говорит хотя бы убийство князя Святослава: если самого «верховного» князя Руси, прославленного воина, пусть и с «малой дружиной», печенеги смогли подстеречь и убить, что же говорить о мирных купцах?!
Русско-византийский договор 911 года - первый в своем роде. И неплохо бы запомнить, как наши разбойные предки хотели извести береговое право, а «цивилизованная» Европа его лилейно сохраняла… еще несколько столетий. [27]
Русским - верить!
Все существо его протестовало против этого; красть он не мог. Он крал, и ему было стыдно.
И. Ильф, Е. Петров «Двенадцать стульев»
К. Васильев «Садко и Владыка морской». 1974 г. Былинный герой Садко - конечно, самый знаменитый новгородский купец. Вот так центральным персонажем народного эпоса стал предприниматель
Не только Новгород - очень многие земли и города Руси вели оживленную торговлю с Европой… Через Богемию-Чехию и Польшу, через Галич и Львов шла торговля с Германией.
[28]
Ратисборн в XI и XII веках - основная точка торговли с Германией. Здесь была особая корпорация купцов, торговавших с Русью - «рузарии».
Летописец Титмар из Мерзебур-га (975-1018) подчеркивал богатство Руси и ее торговые обороты. Он считал русских очень приличными людьми и надежными партнерами.
Каноник Адам из Бремена в книге «История гамбургской епархии» называл Киев соперником Константинополя и украшением христианского мира. Он описывал Киев как город, где жители ведут себя нравственно и не нарушают десяти заповедей - даже язычники там не воруют и не грабят.
«Анналы» Ламберта Херсфельда написаны около 1077 года. В них содержится много сведений о Руси и отзывы о ней тоже только в самых лучших тонах. Русские считаются людьми глубоко порядочными, их слово надежно, а доверенные им товары и золото они никогда не присвоят. В этом, говорится, отличие русских земель от земель скандинавских язычников и жителей Юга.
Германские купцы хорошо знали русских в самые давние времена. Еще до монгольского нашествия был подписан торговый договор между Смоленском и немецкими городами Бременом, Дортмундом, Гронингеном, Сестом, Мюнстером, Любеком и Ригой.
Немецкие купцы часто приезжали в Смоленск, некоторые жили в нем постоянно. У них там была даже своя церковь Святой Девы.
Новгородцы не только ждали к себе купцов-гостей, но и сами регулярно плавали по морю в Данию, в Любек и в Шлезвиг. В XII веке они основали свою колонию на острове Готланд, там стояла построенная ими православная церковь.
Итак, воистину удивительное дело! «Почему-то» немцы очень высоко оценивают русских коллег. Они не только не считают наших предков нечестными и вороватыми, но наоборот, отдают им предпочтение перед «своими». Сила русского авторитета такова, что уважение перед русскими отражается и в документах.
В 1187 году император Священной Римской империи германской нации Фридрих I даровал равные права на торговлю в Любеке голландцам и русским. Тем самым он предпочел русских корпорациям немецких купцов из других городов, фламандцам и датчанам. Почему? А потому, что «русским можно верить за их отменную честность и справедливость». Видимо, честность и справедливость купцов из Дании и Фландрии император считал не столь «отменной». Интересно, а читали ли его указ Гер-берштейн, Ульфред и Фан-Кленк? Штаден-то наверняка не читал, увлеченный воровством и грабежами.
Ратисборн в XI и XII веках - основная точка торговли с Германией. Здесь была особая корпорация купцов, торговавших с Русью - «рузарии».
Летописец Титмар из Мерзебур-га (975-1018) подчеркивал богатство Руси и ее торговые обороты. Он считал русских очень приличными людьми и надежными партнерами.
Каноник Адам из Бремена в книге «История гамбургской епархии» называл Киев соперником Константинополя и украшением христианского мира. Он описывал Киев как город, где жители ведут себя нравственно и не нарушают десяти заповедей - даже язычники там не воруют и не грабят.
«Анналы» Ламберта Херсфельда написаны около 1077 года. В них содержится много сведений о Руси и отзывы о ней тоже только в самых лучших тонах. Русские считаются людьми глубоко порядочными, их слово надежно, а доверенные им товары и золото они никогда не присвоят. В этом, говорится, отличие русских земель от земель скандинавских язычников и жителей Юга.
Германские купцы хорошо знали русских в самые давние времена. Еще до монгольского нашествия был подписан торговый договор между Смоленском и немецкими городами Бременом, Дортмундом, Гронингеном, Сестом, Мюнстером, Любеком и Ригой.
Немецкие купцы часто приезжали в Смоленск, некоторые жили в нем постоянно. У них там была даже своя церковь Святой Девы.
Новгородцы не только ждали к себе купцов-гостей, но и сами регулярно плавали по морю в Данию, в Любек и в Шлезвиг. В XII веке они основали свою колонию на острове Готланд, там стояла построенная ими православная церковь.
Итак, воистину удивительное дело! «Почему-то» немцы очень высоко оценивают русских коллег. Они не только не считают наших предков нечестными и вороватыми, но наоборот, отдают им предпочтение перед «своими». Сила русского авторитета такова, что уважение перед русскими отражается и в документах.
В 1187 году император Священной Римской империи германской нации Фридрих I даровал равные права на торговлю в Любеке голландцам и русским. Тем самым он предпочел русских корпорациям немецких купцов из других городов, фламандцам и датчанам. Почему? А потому, что «русским можно верить за их отменную честность и справедливость». Видимо, честность и справедливость купцов из Дании и Фландрии император считал не столь «отменной». Интересно, а читали ли его указ Гер-берштейн, Ульфред и Фан-Кленк? Штаден-то наверняка не читал, увлеченный воровством и грабежами.
Ганза дает русским привилегии
В конце XIV века Ганзейский союз (от средненемецко-го Hanse - союз, товарищество) включал больше сотни городов, в том числе и Дерпт, Ригу, Ревель. Он владел монополией на торговлю в масштабах Европы. Столицей Ганзы был город Любек - тот самый, привилегию на торговлю в котором дал русским германский император.
Любек решал споры между членами Ганзы, решал, будет ли Ганза воевать и какие города выступят с войском. В нем собирались съезды Ганзы.
Основой торговли и финансовых операций Ганзы были конторы в Брюгге (Фландрия), Лондоне, Бергене (Норвегия), Венеции, Новгороде. Любек - основной перевалочный пункт на сухопутном и речном пути из бассейна Балтики в Северное море. Новгород лежал в начале торговых путей, связывающих Балтику с Черным и Каспийским морями, Восточную Европу с Западной. Новгород стал очень важным, непременным членом Ганзы, одним из основных ганзейских городов.
Именно Ганза определяла движение товаров и сырья по всей Европе, посредничая между всеми центрами ремесла и торговли.
Италия поставляла шелк, ткани, Фландрия, Англия и Северная Германия - сукна, Южная Германия, Англия и Скандинавия - металлы, Северная Германия и запад Франции - соль, Швеция - медь, Норвегия - рыбу. Из стран Восточной Европы везли тогда, в основном, воск, мед и пушнину.
Центральное место в Ганзе занимали немецкие города, а главными были немецкие купцы - посредники. Немцы способствовали развитию промышленности, специализации отдельных земель. Одновременно всевластие Ганзы затрудняло развитие местного купечества, особенно фламандского и английского.
Любек решал споры между членами Ганзы, решал, будет ли Ганза воевать и какие города выступят с войском. В нем собирались съезды Ганзы.
Основой торговли и финансовых операций Ганзы были конторы в Брюгге (Фландрия), Лондоне, Бергене (Норвегия), Венеции, Новгороде. Любек - основной перевалочный пункт на сухопутном и речном пути из бассейна Балтики в Северное море. Новгород лежал в начале торговых путей, связывающих Балтику с Черным и Каспийским морями, Восточную Европу с Западной. Новгород стал очень важным, непременным членом Ганзы, одним из основных ганзейских городов.
Именно Ганза определяла движение товаров и сырья по всей Европе, посредничая между всеми центрами ремесла и торговли.
Италия поставляла шелк, ткани, Фландрия, Англия и Северная Германия - сукна, Южная Германия, Англия и Скандинавия - металлы, Северная Германия и запад Франции - соль, Швеция - медь, Норвегия - рыбу. Из стран Восточной Европы везли тогда, в основном, воск, мед и пушнину.
Центральное место в Ганзе занимали немецкие города, а главными были немецкие купцы - посредники. Немцы способствовали развитию промышленности, специализации отдельных земель. Одновременно всевластие Ганзы затрудняло развитие местного купечества, особенно фламандского и английского.
Русские предлагают свой товар. Резная панель. Ок. 1400 г. Этот сюжет украшал скамью общины немецких купцов, торговавших в Новгороде Великом
Наивно считать средневековых купцов чем-то вроде современных предпринимателей. Торговать мог не всякий желающий, а получивший разрешение, согласие, привилегию города или корпорации.
Политика Ганзы во всех странах была проста: монополия немцев, система разрешений и сдержек. Ган-за жестко давила английских, фламандских и голландских купцов. Страх перед конкурентами? Не только. В Ганзе почему-то считалось, что англичане и голландцы не умеют учитывать интересов партнеров, не «живут вместе с другими», а всегда держатся сами по себе.
Купцов из Новгорода немцы тоже пытались вытеснить с Балтики. Но действовали чисто экономическими методами, никогда не запрещая русским торговать в других городах или открывать там конторы.
Ганза монополизировала торговлю с Новгородом. Только члены Ганзы имели право учить русский язык, торговать с русскими, а самое главное - давать русским ссуды деньгами или товаром. Почему?! Оказывается, русские - очень надежные партнеры, они всегда отдают долги и со всеми процентами. Ссудить русскому купцу денег считалось выгодным дельцем.
При этом Ганза никогда не запрещала самим русским торговать в ганзейских городах и давать ссуды немцам или другим европейцам - члены они этого союза или нет. Получается, Ганза вводила своего рода «привилегию наоборот» - привилегию для русских в ущерб «своим».
Например, купцы из Лондона не имели права давать ссуды немцам. И торговать могли не везде.
Русских купцов немцы считали честными и надежными. В Ганзе действовал закон, согласно которому проторговавшийся русский купец не мог быть арестован ни в этом, ни в любом другом городе Ганзейского союза. Это может показаться странным. Действительно, почему? Это было время очень жестоких законов. Если суд устанавливал, что купец не может отдать долги или у него кончились средства, его могли приговорить даже к смертной казни, к пыткам раскаленным железом или отсечению рук и ног. Долговая тюрьма - каменный застенок или земляная яма, где «дебитор» был обречен сгнить заживо, - это еще далеко не самый страшный результат работы судебных исполнителей того времени по взысканию просроченных задолженностей. [29]
А финансово несостоятельного русского купца не казнили и не истязали. Его отправляли домой, в Новгород, чтобы он мог опять начать торговлю и отдать долги.
Таких правил в Ганзе не было по отношению ни к каким другим купцам - ни немецким, ни английским, ни шведским, ни голландским, ни фламандским. Привилегия русским, однако.
И еще одна деталь. Думаю, достаточно важная. Конторы Ганзы располагались в разных городах, в том числе в норвежском Бергене и в Новгороде. Старшие купцы в конторах бдительно наблюдали за нравственностью своих приказчиков. Почему было так важно, чтобы взрослые парни ни в коем случае не крутили романы с местными уроженками, - непостижимо. Но задача считалась очень важной.
Так вот. В городе Бергене, втором по величине городе Норвегии после Осло, есть знаменитая ганзейская набережная Брюгген. Она внесена в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. На набережной сохранился дом, в котором находилась контора Ганзы, и комната, в которой должны были спать немецкие приказчики. Кровати у приказчиков были очень своеобразные. Эдакие то ли корытца, то ли гробики… специально так сделанные, чтобы в эту постель при самом сильном желании нельзя было бы положить еще одного человека.
И только в одном городе - члене Ганзы кровати для приказчиков устраивались иначе, точнее, по-обычному: в Новгороде.
Поскольку считалось, что новгородских барышень без женитьбы затащить в постель все равно невозможно.
Политика Ганзы во всех странах была проста: монополия немцев, система разрешений и сдержек. Ган-за жестко давила английских, фламандских и голландских купцов. Страх перед конкурентами? Не только. В Ганзе почему-то считалось, что англичане и голландцы не умеют учитывать интересов партнеров, не «живут вместе с другими», а всегда держатся сами по себе.
Купцов из Новгорода немцы тоже пытались вытеснить с Балтики. Но действовали чисто экономическими методами, никогда не запрещая русским торговать в других городах или открывать там конторы.
Ганза монополизировала торговлю с Новгородом. Только члены Ганзы имели право учить русский язык, торговать с русскими, а самое главное - давать русским ссуды деньгами или товаром. Почему?! Оказывается, русские - очень надежные партнеры, они всегда отдают долги и со всеми процентами. Ссудить русскому купцу денег считалось выгодным дельцем.
При этом Ганза никогда не запрещала самим русским торговать в ганзейских городах и давать ссуды немцам или другим европейцам - члены они этого союза или нет. Получается, Ганза вводила своего рода «привилегию наоборот» - привилегию для русских в ущерб «своим».
Например, купцы из Лондона не имели права давать ссуды немцам. И торговать могли не везде.
Русских купцов немцы считали честными и надежными. В Ганзе действовал закон, согласно которому проторговавшийся русский купец не мог быть арестован ни в этом, ни в любом другом городе Ганзейского союза. Это может показаться странным. Действительно, почему? Это было время очень жестоких законов. Если суд устанавливал, что купец не может отдать долги или у него кончились средства, его могли приговорить даже к смертной казни, к пыткам раскаленным железом или отсечению рук и ног. Долговая тюрьма - каменный застенок или земляная яма, где «дебитор» был обречен сгнить заживо, - это еще далеко не самый страшный результат работы судебных исполнителей того времени по взысканию просроченных задолженностей. [29]
А финансово несостоятельного русского купца не казнили и не истязали. Его отправляли домой, в Новгород, чтобы он мог опять начать торговлю и отдать долги.
Таких правил в Ганзе не было по отношению ни к каким другим купцам - ни немецким, ни английским, ни шведским, ни голландским, ни фламандским. Привилегия русским, однако.
И еще одна деталь. Думаю, достаточно важная. Конторы Ганзы располагались в разных городах, в том числе в норвежском Бергене и в Новгороде. Старшие купцы в конторах бдительно наблюдали за нравственностью своих приказчиков. Почему было так важно, чтобы взрослые парни ни в коем случае не крутили романы с местными уроженками, - непостижимо. Но задача считалась очень важной.
Так вот. В городе Бергене, втором по величине городе Норвегии после Осло, есть знаменитая ганзейская набережная Брюгген. Она внесена в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. На набережной сохранился дом, в котором находилась контора Ганзы, и комната, в которой должны были спать немецкие приказчики. Кровати у приказчиков были очень своеобразные. Эдакие то ли корытца, то ли гробики… специально так сделанные, чтобы в эту постель при самом сильном желании нельзя было бы положить еще одного человека.
И только в одном городе - члене Ганзы кровати для приказчиков устраивались иначе, точнее, по-обычному: в Новгороде.
Поскольку считалось, что новгородских барышень без женитьбы затащить в постель все равно невозможно.
Глава 3.
Репутация русской шляхты в Речи Посполитой
…Родился в бедной, но честной семье.
Начало биографий многих исторических деятелей Запада
О ком писал Генрик Сенкевич?
Генрик Сенкевич воспевал Речь Посполиту, противопоставляя ее враждебной, грубой Московии. Его трилогия - величавая песня о гордой державе, ее взлете в начале - середине XVII века и о том, как этой славной стране сломили хребет навалившиеся на нее бедствия. Трилогия…
Генрик Сенкевич
«Огнем и мечом» - о войне польской короны с Богданом Хмельницким и с помогавшей ему Московией. «Потоп» - название, принятое в Польше для периода войны со Швецией. «Пан Володыёвский» - о войне с татарами и турками, завершившейся тем, что новый король Речи Посполитой Ян Собеский наголову разбил турок под Веной в 1683 году. Турецкое нашествие затопило Центральную Европу - Венгрию, земли Австрийской империи Габсбургов. Ян Собеский вел за собой 70-тысячную многонациональную армию, которая вдребезги разгромила 200-тысячную армии турок… Победа!
Но именно с того времени Польша начала отставать от остальной Европы, слабеть, утрачивать свои позиции. Одна причина - страна и народ истощились в бесчисленных войнах. Три поколения шляхты не жили, а воевали. Военное сословие оказалось выбитым на 80 %, заменить его было некем, а ведь именно шляхта была сословием государственных людей. Не стало шляхты - не стало и железного обруча, которым скована была Речь Посполита.
Вторая причина - невероятные, сказочные привилегии той же шляхты. Таких привилегий не было у дворянства ни одной другой страны мира. Шляхта выбирала королей, выбирала вполне демократически. Всякое важное решение принималось на сеймах и сеймиках, то есть на съездах и съездиках шляхты. Каждый шляхтич, самый что ни на есть ничтожный и жалкий, обладал «золотым правом» veto - запрета на любое решение правительства или решения целого съезда шляхтичей. Король издал указ, который лично мне не нравится? И я кричу «veto!» Запрещаю! И не пройдет решение, если его не одобрит вся поголовно шляхта, до последнего, самого нищего, шляхтича.
Таким образом, положение об «общем согласии», «ли-берум вето» означало, что любой закон мог быть принят, только если все дворянство Польши не возражает.
Шляхтич имел право на конфедерацию - то есть право на создание коалиций, направленных против (!) короля.
Шляхтич имел право на рокош - то есть на официальное восстание против короля.
Так что если король, его чиновники или правительство нарушали золотые шляхетские вольности, шляхта имела официальное право на бунт. «Рокош!» - кричал шляхтич, поднимаясь против короля. Собрались трое таких повстанцев - они имеют право создать какое-то подобие государства, Конфедерацию.
Подобный избыток свободы, «шляхетские вольности» сделали Польшу не сильнее, а слабее соседей и привели к ее расчленению, разделам. [30]
Книги Генрика Сенкевича - страстный рассказ о том, какой прекрасной страной была Польша ДО трех разделов XVIII века. Действительно, если предки поляков были ТАКИЕ… Такие, как пан Скшетузский, Заглоба, Кмитиц, Володыёвский. Тогда никакая холера не одолеет Великую Польшу! Враги расступятся, ослабнут, исчезнут, и страна этих героев восстанет из праха! Неудивительно, что книги Генрика Сенкевича стали знаменем польских патриотов, их зачитывали до дыр в Польше, пытались запрещать в Российской империи. В Пруссии дело доходило до изъятия уже выпущенных тиражей, более того - до обысков и арестов тех, кто эти книги читал…
Но именно с того времени Польша начала отставать от остальной Европы, слабеть, утрачивать свои позиции. Одна причина - страна и народ истощились в бесчисленных войнах. Три поколения шляхты не жили, а воевали. Военное сословие оказалось выбитым на 80 %, заменить его было некем, а ведь именно шляхта была сословием государственных людей. Не стало шляхты - не стало и железного обруча, которым скована была Речь Посполита.
Вторая причина - невероятные, сказочные привилегии той же шляхты. Таких привилегий не было у дворянства ни одной другой страны мира. Шляхта выбирала королей, выбирала вполне демократически. Всякое важное решение принималось на сеймах и сеймиках, то есть на съездах и съездиках шляхты. Каждый шляхтич, самый что ни на есть ничтожный и жалкий, обладал «золотым правом» veto - запрета на любое решение правительства или решения целого съезда шляхтичей. Король издал указ, который лично мне не нравится? И я кричу «veto!» Запрещаю! И не пройдет решение, если его не одобрит вся поголовно шляхта, до последнего, самого нищего, шляхтича.
Таким образом, положение об «общем согласии», «ли-берум вето» означало, что любой закон мог быть принят, только если все дворянство Польши не возражает.
Шляхтич имел право на конфедерацию - то есть право на создание коалиций, направленных против (!) короля.
Шляхтич имел право на рокош - то есть на официальное восстание против короля.
Так что если король, его чиновники или правительство нарушали золотые шляхетские вольности, шляхта имела официальное право на бунт. «Рокош!» - кричал шляхтич, поднимаясь против короля. Собрались трое таких повстанцев - они имеют право создать какое-то подобие государства, Конфедерацию.
Подобный избыток свободы, «шляхетские вольности» сделали Польшу не сильнее, а слабее соседей и привели к ее расчленению, разделам. [30]
Книги Генрика Сенкевича - страстный рассказ о том, какой прекрасной страной была Польша ДО трех разделов XVIII века. Действительно, если предки поляков были ТАКИЕ… Такие, как пан Скшетузский, Заглоба, Кмитиц, Володыёвский. Тогда никакая холера не одолеет Великую Польшу! Враги расступятся, ослабнут, исчезнут, и страна этих героев восстанет из праха! Неудивительно, что книги Генрика Сенкевича стали знаменем польских патриотов, их зачитывали до дыр в Польше, пытались запрещать в Российской империи. В Пруссии дело доходило до изъятия уже выпущенных тиражей, более того - до обысков и арестов тех, кто эти книги читал…
Генрик Сенкевич на банкноте в 500 000 польских злотых (1990 г.). Сенкевич был в Польше «нашим всё» даже во времена социалистической дружбы народов
Вот только возникает вопрос: о ком писал Генрик Сенкевич? О поляках? И где именно происходят действия его романов? «Огнем и мечом» - на Украине. Много раз в этой книге упоминается Волынь, Львов, Чернигов.
«Сечь, занимающая незначительное пространство, не могла прокормить всех своих людей, походы случались не всегда, а степи не давали хлеба казакам - поэтому масса низовцев в мирное время рассыпалась по окрестным селениям. Вся Украина была полна ими, и даже вся Русь!…Почти в каждой деревне стояла в стороне от других хата, в которой жил запорожец». [31]
«Так продолжалось год или два, пока не распространялась весть о каком-нибудь походе на татар, на ляхов или же на Валахию; тогда все эти бондари, кузнецы, шорники и воскобои бросали свои мирные занятия и начинали пить до потери сознания по всем украинским кабакам… Старосты тогда усиливали свои отряды, а шляхта отсылала в город жен и детей». [32]
Начало действия «Потопа» разворачивается «в Росси-енском повете Литвы».
«Сечь, занимающая незначительное пространство, не могла прокормить всех своих людей, походы случались не всегда, а степи не давали хлеба казакам - поэтому масса низовцев в мирное время рассыпалась по окрестным селениям. Вся Украина была полна ими, и даже вся Русь!…Почти в каждой деревне стояла в стороне от других хата, в которой жил запорожец». [31]
«Так продолжалось год или два, пока не распространялась весть о каком-нибудь походе на татар, на ляхов или же на Валахию; тогда все эти бондари, кузнецы, шорники и воскобои бросали свои мирные занятия и начинали пить до потери сознания по всем украинским кабакам… Старосты тогда усиливали свои отряды, а шляхта отсылала в город жен и детей». [32]
Начало действия «Потопа» разворачивается «в Росси-енском повете Литвы».