Страница:
Валерий МЕДВЕДЕВ
БАРАНКИН, БУДЬ ЧЕЛОВЕКОМ!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
БАРАНКИН, К ДОСКЕ!
СОБЫТИЕ ПЕРВОЕ
Две двойки!
На перемене, сразу же после этого злополучного события, Зинка Фокина, староста нашего класса, подошла к нам и сказала: «Ой, Баранкин и Малинин! Ой, какой позор! На всю школу позор!» Потом она собрала вокруг себя девчонок и стала с ними, судя по всему, составлять против нас с Костей какой-то заговор. Совещание продолжалось всю перемену, пока не прозвенел звонок к следующему уроку.
За это же время Алик Новиков, специальный фотокорреспондент нашей стенгазеты, сфотографировал нас с Костей и со словами: «Двойка скачет! Двойка мчится!», прилепил наши физиономии к газете, в разделе «Юмор и сатира».
После этого Эра Кузякина, главный редактор стенгазеты, посмотрела на нас уничтожающим взглядом и прошипела: «Эх, вы! Такую газету испортили!»
Газета, которую, по словам Кузякиной, испортили мы с Костей, выглядела действительно красиво, Она была вся раскрашена разноцветными красками, на самом видном месте от края до края был выведен яркими буквами лозунг: «Учиться только на «хорошо» и «отлично»!»
Честно говоря, наши мрачные физиономии типичных двоечников действительно как-то не вязались с её нарядным и праздничным видом. Я даже не выдержал и послал Кузякиной записку следующего содержания:
«Кузякина! Предлагаю снять наши карточки, чтобы газета была опять красивой!»
Слово «красивой» я подчеркнул двумя жирными линиями, но Эрка только передёрнула плечами и даже не посмотрела в мою сторону…
СОБЫТИЕ ВТОРОЕ
Не дают даже опомниться…
Как только прозвенел звонок с последнего урока, все ребята гурьбой ринулись к дверям. Я уже собирался толкнуть дверь плечом, но Эрка Кузякина успела каким-то образом встать на моём пути.
– Не расходиться! Не расходиться! Будет общее собрание! – закричала она и добавила ехидным тоном:
– Посвящённое Баранкину и Малинину!
– И никакое не собрание, – крикнула Зинка Фокина, – а разговор! Очень серьёзный разговор!.. Садитесь на места!..
Что здесь началось! Все ребята стали возмущаться, хлопать партами, ругать нас с Костей и кричать, что они ни за что не останутся. Мы с Костей вопили, конечно, больше всех. Это ещё что за порядки? Не успели, можно сказать, получить двойки, и на тебе – сразу же общее собрание, ну, не собрание, так «серьёзный разговор»… Ещё неизвестно, что хуже. В прошлом учебном году этого не было. То есть двойки у нас с Костей и в прошлом году тоже были, но никто не устраивал из этого никакого пожара. Прорабатывали, конечно, но не так, не сразу… Давали, как говорится, опомниться… Пока такие мысли мелькали у меня в голове, староста нашего класса Фокина и главный редактор стенгазеты Кузякина успели «подавить бунт» и заставили всех ребят сесть на свои места. Когда шум постепенно затих и в классе наступила относительная тишина, Зинка Фокина сразу же начала собрание, то есть «серьёзный разговор», посвящённый мне и моему лучшему другу Косте Малинину.
Мне, конечно, очень неприятно вспоминать, что говорили о нас с Костей Зинка Фокина и остальные наши товарищи на том собрании, и, несмотря на это, я расскажу все так, как было на самом деле, не искажая ни одного слова и ничего не прибавляя от себя…
– Не расходиться! Не расходиться! Будет общее собрание! – закричала она и добавила ехидным тоном:
– Посвящённое Баранкину и Малинину!
– И никакое не собрание, – крикнула Зинка Фокина, – а разговор! Очень серьёзный разговор!.. Садитесь на места!..
Что здесь началось! Все ребята стали возмущаться, хлопать партами, ругать нас с Костей и кричать, что они ни за что не останутся. Мы с Костей вопили, конечно, больше всех. Это ещё что за порядки? Не успели, можно сказать, получить двойки, и на тебе – сразу же общее собрание, ну, не собрание, так «серьёзный разговор»… Ещё неизвестно, что хуже. В прошлом учебном году этого не было. То есть двойки у нас с Костей и в прошлом году тоже были, но никто не устраивал из этого никакого пожара. Прорабатывали, конечно, но не так, не сразу… Давали, как говорится, опомниться… Пока такие мысли мелькали у меня в голове, староста нашего класса Фокина и главный редактор стенгазеты Кузякина успели «подавить бунт» и заставили всех ребят сесть на свои места. Когда шум постепенно затих и в классе наступила относительная тишина, Зинка Фокина сразу же начала собрание, то есть «серьёзный разговор», посвящённый мне и моему лучшему другу Косте Малинину.
Мне, конечно, очень неприятно вспоминать, что говорили о нас с Костей Зинка Фокина и остальные наши товарищи на том собрании, и, несмотря на это, я расскажу все так, как было на самом деле, не искажая ни одного слова и ничего не прибавляя от себя…
СОБЫТИЕ ТРЕТЬЕ
Как в опере получается…
Когда все расселись и в классе наступила тишина, Зинка Фокина закричала:
– Ой, ребята! Это просто какое-то несчастье! Новый учебный год ещё не успел начаться, а Баранкин и Малинин уже успели получить две двойки!..
В классе снова сразу же поднялся ужасный шум, но отдельные выкрики, конечно, можно было разобрать.
– В таких условиях я отказываюсь быть главным редактором стенгазеты! (Это сказала Эра Кузякина.) – А ещё слово давали, что исправятся! (Мишка Яковлев.) – Трутни несчастные! В прошлом году с ними нянчились, и опять все сначала! (Алик Новиков.) – Вызвать родителей! (Нина Семёнова.) – Только класс наш позорят! (Ирка Пухова.) – Решили все заниматься на «хорошо» и «отлично», и вот вам, пожалуйста! (Элла Синицына.) – Позор Баранкину и Малинину!! (Нинка и Ирка вместе.) – Да выгнать их из нашей школы, и все!!! (Эрка Кузякина.) «Ладно, Эрка, я тебе припомню эту фразу».
После этих слов все заорали в один голос, да так громко, что нам с Костей уже совершенно было невозможно разобрать, кто и что о нас думает, хотя из отдельных слов можно было уловить, что мы с Костей Малининым – оболтусы, тунеядцы, трутни! Ещё раз оболтусы, лоботрясы, эгоисты! И так далее! И тому подобное!..
Меня и Костю больше всего разозлило, что громче всех орал Венька Смирнов. Уж чья бы корова, как говорится, мычала, а его бы молчала. У этого Веньки успеваемость в прошлом году была ещё хуже, чем у нас с Костей. Поэтому я не выдержал и тоже закричал.
– Рыжий, – закричал я на Веньку Смирнова, – а ты-то чего орёшь громче всех? Если бы первым вызвали тебя к доске, ты бы не двойку, а единицу схлопотал! Так что молчи в тряпочку.
– Эх ты, Баранкин, – заорал на меня Венька Смирнов, – я же не против тебя, я за тебя ору! Я что хочу сказать, ребята!.. Я говорю: нельзя после каникул так сразу вызывать к доске. Надо, чтобы мы сначала пришли в себя после каникул…
– Смирнов! – крикнула на Веньку Зинка Фокина.
– И вообще, – продолжал кричать на весь класс Венька, – предлагаю, чтобы в течение первого месяца никому не задавали никаких вопросов и вообще не вызывали к доске!..
– Так ты эти слова ори отдельно, – крикнул я Веньке, – а не со всеми вместе!..
Здесь опять все ребята закричали в один голос, и так громко, что уже нельзя было разобрать ни одного слова.
– Ой, тише, ребята, – сказала Фокина, – замолчите! Пусть говорит Баранкин!
– А что говорить? – сказал я. – Мы с Костей не виноваты, что Михаил Михалыч в этом учебном году вызвал нас к доске первыми. Спросил бы сначала кого-нибудь из отличников, например Мишку Яковлева, и всё началось бы с пятёрки…
Все стали шуметь и смеяться, а Фокина сказала:
– Ты бы, Баранкин, лучше не острил, а брал пример с Миши Яковлева.
– Подумаешь, пример-министр! – сказал я не очень громко, но так, чтобы все слышали.
Ребята опять засмеялись. Зинка Фокина заойкала, а Эрка покачала головой, как большая, и сказала:
– Баранкин! Ты лучше скажи, когда вы с Малининым исправите свои двойки?
– Малинин! – сказал я Косте. – Разъясни…
– Чего вы орёте? – сказал Малинин. – Исправим мы двойки…
– Когда?
– Юра, когда мы исправим двойки? – спросил меня Костя Малинин.
– А ты, Малинин, своей головы на плечах не имеешь? – закричала Кузякина.
– В четверти исправим, – сказал я твёрдым голосом, чтобы внести окончательную ясность в этот вопрос.
– Ребята! Это что же получается? Значит, наш класс должен всю четверть переживать эти несчастные двойки!
– Баранкин! – сказала Зинка Фокина. – Класс постановил, чтобы вы исправили двойки завтра!
– Извините, пожалуйста! – возмутился я. – Завтра воскресенье!
– Ничего, позанимайтесь! (Миша Яковлев.) – Так им и надо! (Алик Новиков.) – Привязать их верёвками к партам! (Эрка Кузякина.) – А если мы не понимаем с Костей решение задачи? (Это сказал уже я.) – А я вам объясню! (Миша Яковлев.) Мы с Костей переглянулись и ничего не сказали.
– Молчание – знак согласия! – сказала Зинка Фокина. – Значит, договорились на воскресенье! Утром позанимаетесь с Яковлевым, а потом придёте в школьный сад – будем сажать деревья!
– Что? – заорали мы с Костей в один голос. – Ещё и деревья сажать?.. Да мы же… мы же устанем после занятий!
– Физический труд, – сказал главный редактор нашей стенгазеты, – лучший отдых после умственной работы.
– Это что же получается, – сказал я, – значит, как в опере, получается… «Ни сна, ни отдыха измученной душе!..»
– Алик! – сказала староста нашего класса. – Смотри, чтобы они не сбежали!..
– Не сбегут! – сказал Алик. – Сделайте весёлое лицо! У меня разговор короткий! В случае чего… – Алик навёл фотоаппарат на нас с Костей. – И подпись…
– Ой, ребята! Это просто какое-то несчастье! Новый учебный год ещё не успел начаться, а Баранкин и Малинин уже успели получить две двойки!..
В классе снова сразу же поднялся ужасный шум, но отдельные выкрики, конечно, можно было разобрать.
– В таких условиях я отказываюсь быть главным редактором стенгазеты! (Это сказала Эра Кузякина.) – А ещё слово давали, что исправятся! (Мишка Яковлев.) – Трутни несчастные! В прошлом году с ними нянчились, и опять все сначала! (Алик Новиков.) – Вызвать родителей! (Нина Семёнова.) – Только класс наш позорят! (Ирка Пухова.) – Решили все заниматься на «хорошо» и «отлично», и вот вам, пожалуйста! (Элла Синицына.) – Позор Баранкину и Малинину!! (Нинка и Ирка вместе.) – Да выгнать их из нашей школы, и все!!! (Эрка Кузякина.) «Ладно, Эрка, я тебе припомню эту фразу».
После этих слов все заорали в один голос, да так громко, что нам с Костей уже совершенно было невозможно разобрать, кто и что о нас думает, хотя из отдельных слов можно было уловить, что мы с Костей Малининым – оболтусы, тунеядцы, трутни! Ещё раз оболтусы, лоботрясы, эгоисты! И так далее! И тому подобное!..
Меня и Костю больше всего разозлило, что громче всех орал Венька Смирнов. Уж чья бы корова, как говорится, мычала, а его бы молчала. У этого Веньки успеваемость в прошлом году была ещё хуже, чем у нас с Костей. Поэтому я не выдержал и тоже закричал.
– Рыжий, – закричал я на Веньку Смирнова, – а ты-то чего орёшь громче всех? Если бы первым вызвали тебя к доске, ты бы не двойку, а единицу схлопотал! Так что молчи в тряпочку.
– Эх ты, Баранкин, – заорал на меня Венька Смирнов, – я же не против тебя, я за тебя ору! Я что хочу сказать, ребята!.. Я говорю: нельзя после каникул так сразу вызывать к доске. Надо, чтобы мы сначала пришли в себя после каникул…
– Смирнов! – крикнула на Веньку Зинка Фокина.
– И вообще, – продолжал кричать на весь класс Венька, – предлагаю, чтобы в течение первого месяца никому не задавали никаких вопросов и вообще не вызывали к доске!..
– Так ты эти слова ори отдельно, – крикнул я Веньке, – а не со всеми вместе!..
Здесь опять все ребята закричали в один голос, и так громко, что уже нельзя было разобрать ни одного слова.
– Ой, тише, ребята, – сказала Фокина, – замолчите! Пусть говорит Баранкин!
– А что говорить? – сказал я. – Мы с Костей не виноваты, что Михаил Михалыч в этом учебном году вызвал нас к доске первыми. Спросил бы сначала кого-нибудь из отличников, например Мишку Яковлева, и всё началось бы с пятёрки…
Все стали шуметь и смеяться, а Фокина сказала:
– Ты бы, Баранкин, лучше не острил, а брал пример с Миши Яковлева.
– Подумаешь, пример-министр! – сказал я не очень громко, но так, чтобы все слышали.
Ребята опять засмеялись. Зинка Фокина заойкала, а Эрка покачала головой, как большая, и сказала:
– Баранкин! Ты лучше скажи, когда вы с Малининым исправите свои двойки?
– Малинин! – сказал я Косте. – Разъясни…
– Чего вы орёте? – сказал Малинин. – Исправим мы двойки…
– Когда?
– Юра, когда мы исправим двойки? – спросил меня Костя Малинин.
– А ты, Малинин, своей головы на плечах не имеешь? – закричала Кузякина.
– В четверти исправим, – сказал я твёрдым голосом, чтобы внести окончательную ясность в этот вопрос.
– Ребята! Это что же получается? Значит, наш класс должен всю четверть переживать эти несчастные двойки!
– Баранкин! – сказала Зинка Фокина. – Класс постановил, чтобы вы исправили двойки завтра!
– Извините, пожалуйста! – возмутился я. – Завтра воскресенье!
– Ничего, позанимайтесь! (Миша Яковлев.) – Так им и надо! (Алик Новиков.) – Привязать их верёвками к партам! (Эрка Кузякина.) – А если мы не понимаем с Костей решение задачи? (Это сказал уже я.) – А я вам объясню! (Миша Яковлев.) Мы с Костей переглянулись и ничего не сказали.
– Молчание – знак согласия! – сказала Зинка Фокина. – Значит, договорились на воскресенье! Утром позанимаетесь с Яковлевым, а потом придёте в школьный сад – будем сажать деревья!
– Что? – заорали мы с Костей в один голос. – Ещё и деревья сажать?.. Да мы же… мы же устанем после занятий!
– Физический труд, – сказал главный редактор нашей стенгазеты, – лучший отдых после умственной работы.
– Это что же получается, – сказал я, – значит, как в опере, получается… «Ни сна, ни отдыха измученной душе!..»
– Алик! – сказала староста нашего класса. – Смотри, чтобы они не сбежали!..
– Не сбегут! – сказал Алик. – Сделайте весёлое лицо! У меня разговор короткий! В случае чего… – Алик навёл фотоаппарат на нас с Костей. – И подпись…
СОБЫТИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
(Очень важное!)
А если я устал быть человеком?!
Ребята, переговариваясь, выходили из класса, а мы с Костей все ещё продолжали сидеть за партой и молчать. Признаться честно, мы оба с ним были просто, как говорится, ошарашены. Я уже говорил, что раньше нам тоже приходилось получать двойки, и не раз, но никогда ещё наши ребята не брали нас с Костей в самом начале года в такой оборот, как в эту субботу.
Я думал, что мы с Костей остались в классе совсем одни, и хотел уже поделиться с ним своими мрачными мыслями, но в это время сбоку ко мне подошла вдруг Зинка Фокина.
– Юра! – сказала Зинка Фокина. (Вот странно! Раньше она всегда называла меня только по фамилии.) – Юра… Будь человеком!.. Исправь завтра двойку! Исправишь?
Она говорила со мной так, словно мы были в классе совсем одни. Словно рядом со мной не сидел мой лучший друг Костя Малинин.
– Исправишь? – тихо повторила она свой вопрос.
– Фокина! – сказал я официальным голосом. – Если бы я был некультурный, я бы тебе сказал: «Не при-ста-вай!..»
Фокина (возмущённо). С тобой совершенно невозможно разговаривать по-человечески!
Я (хладнокровно). Ну и не разговаривай!
Фокина (ещё возмущенней). И не буду!
Я (ещё хладнокровней). А сама разговариваешь!..
Фокина (возмущенней в тысячу раз). Потому что я хочу, чтобы ты стал че-ло-ве-ком!
– А если я устал быть человеком, тогда что?.. – возмущённо закричал я на Фокину.
– Ну, Баранкин! Знаешь, Баранкин!.. Все, Баранкин!.. – сказала Фокина и вышла из класса.
А я снова остался сидеть за партой, молча сидеть и думать о том, как действительно я устал быть человеком…» Уже устал… А впереди ещё целая человеческая жизнь и такой тяжёлый учебный год… А завтра ещё такое тяжёлое воскресенье!…
Я думал, что мы с Костей остались в классе совсем одни, и хотел уже поделиться с ним своими мрачными мыслями, но в это время сбоку ко мне подошла вдруг Зинка Фокина.
– Юра! – сказала Зинка Фокина. (Вот странно! Раньше она всегда называла меня только по фамилии.) – Юра… Будь человеком!.. Исправь завтра двойку! Исправишь?
Она говорила со мной так, словно мы были в классе совсем одни. Словно рядом со мной не сидел мой лучший друг Костя Малинин.
– Исправишь? – тихо повторила она свой вопрос.
– Фокина! – сказал я официальным голосом. – Если бы я был некультурный, я бы тебе сказал: «Не при-ста-вай!..»
Фокина (возмущённо). С тобой совершенно невозможно разговаривать по-человечески!
Я (хладнокровно). Ну и не разговаривай!
Фокина (ещё возмущенней). И не буду!
Я (ещё хладнокровней). А сама разговариваешь!..
Фокина (возмущенней в тысячу раз). Потому что я хочу, чтобы ты стал че-ло-ве-ком!
– Ну, Баранкин! Знаешь, Баранкин!.. Все, Баранкин!.. – сказала Фокина и вышла из класса.
А я снова остался сидеть за партой, молча сидеть и думать о том, как действительно я устал быть человеком…» Уже устал… А впереди ещё целая человеческая жизнь и такой тяжёлый учебный год… А завтра ещё такое тяжёлое воскресенье!…
СОБЫТИЕ ПЯТОЕ
Лопаты всё-таки вручают… И Мишка вот-вот появится
И вот это воскресенье наступило! На папином календаре число и буквы раскрашены весёлой розовой краской. У всех ребят из нашего дома праздник. Идут кто в кино, кто на футбол, кто по своим личным делам, а мы с Костей сидим во дворе на лавочке и ждём Мишку Яковлева, чтобы начать с ним заниматься.
В будние дни учиться тоже небольшое удовольствие, но заниматься в выходной день, когда все отдыхают, – просто одно мучение. На дворе, как назло, стоит замечательная погода. На небе ни облачка, а солнце греет совсем по-летнему.
С утра, когда я проснулся и выглянул на улицу, все небо было в тучах. За окном свистел ветер и срывал с деревьев жёлтые листья.
Я обрадовался. Думал, пойдёт град с голубиное яйцо, Мишка побоится выйти на улицу, и наши занятия не состоятся. Если не град, то, может быть, ветер надует снег или дождь. Мишка с его характером, конечно, и в снег и в дождь притащится, зато в слякоть будет не так обидно сидеть дома и корпеть над учебниками. Пока я составлял в голове разные планы, всё получилось наоборот. Тучи сначала превратились в облака, а потом совсем исчезли. А к приходу Кости Малинина погода вообще разгулялась, и теперь на дворе солнце и небо чистое-чистое. И воздух не шевелится. Тихо. Так тихо, что с берёзы, под которой мы сидим с Костей, даже перестали падать жёлтые листья.
– Эй вы, подберёзовики! – раздался из окна нашей квартиры мамин голос. – Вы пойдёте в конце концов заниматься или нет?
Этот вопрос она задавала нам пятый или шестой раз.
– Мы ждём Яковлева!
– А разве без Яковлева начать нельзя?
– Нельзя! – сказали мы с Костей в один голос и отвернулись от окошка и стали смотреть сквозь кусты акаций на калитку, из которой должен был появиться Мишка.
Но Мишки всё не было. Вместо него за калиткой маячил, то и дело высовываясь из-за дерева, Алик Новиков. Он был, как всегда, весь увешан фотоаппаратами и всякими фотопринадлежностями. Я, конечно, не мог смотреть спокойно на этого лазутчика и поэтому отвёл взгляд в сторону.
– Воскресенье называется! – сказал я, стиснув зубы.
В это время к Алику подошла Зинка Фокина; на плече она несла четыре лопаты, под мышкой у неё была зажата какая-то картонная коробка, а в левой руке сачок для ловли бабочек.
Алик сфотографировал Зинку с лопатами на плече, и они вместе направились к нам. Я думал, что Алик взвалит теперь лопаты на свои плечи, но этого почему-то не случилось. Все четыре лопаты продолжала тащить Зинка Фокина, а Алик продолжал держаться обеими руками за фотоаппарат, который висел у него на шее.
– Эй вы, фотограф, – сказал я Алику, когда они вместе с Зинкой приблизились к скамейке. – Кажется, эти лопаты Вам не по плечу, Ваше Проявительство!
– Зато они будут по плечу вам с Костей, – сказал, ничуть не смутившись, Алик Новиков, наводя аппарат на нас с Костей. – И подпись: староста класса 3. Фокина торжественно вручает хозинвентарь своим соотечественникам…
Зинка Фокина прислонила лопаты к сиденью скамейки, а Алик Новиков щёлкнул фотоаппаратом.
– Да, – сказал я, внимательно разглядывая лопаты. – Как в журнале «Костёр» получается…
– Что это ещё получается? – спросила меня Фокина.
– Загадочная картинка, – пояснил я.
– Понимаю, – сказал Алик, – где у этой лопаты ручка?
– Нет, – сказал я Алику. – Где мальчик, который будет работать этой лопатой?..
– Баранкин! – возмутилась Зинка Фокина. – Ты что, ты не собираешься сегодня озеленять школу?
– Почему это я не собираюсь? – ответил я Зинке. – Собираться я собираюсь… Только неизвестно, сколько времени я буду собираться…
– Баранкин, будь человеком! – сказала Зинка Фокина. – После занятий с Мишей Яковлевым немедленно приходите в школьный сад!
Алик Новиков снова занял свой пост у калитки за деревом. Костя помрачнел ещё больше и уставился на лопаты; он смотрел на них как загипнотизированный, а я наоборот; я пытался на этот «инвентарь» не обращать никакого внимания. Стараясь изо всех сил казаться весёлым, я стал смотреть на деревья, даже не догадываясь о том, что до невероятных, фантастических и, можно сказать, сверхъестественных событий, которые развернутся в нашем дворе, остаётся совсем немного времени…
В будние дни учиться тоже небольшое удовольствие, но заниматься в выходной день, когда все отдыхают, – просто одно мучение. На дворе, как назло, стоит замечательная погода. На небе ни облачка, а солнце греет совсем по-летнему.
С утра, когда я проснулся и выглянул на улицу, все небо было в тучах. За окном свистел ветер и срывал с деревьев жёлтые листья.
Я обрадовался. Думал, пойдёт град с голубиное яйцо, Мишка побоится выйти на улицу, и наши занятия не состоятся. Если не град, то, может быть, ветер надует снег или дождь. Мишка с его характером, конечно, и в снег и в дождь притащится, зато в слякоть будет не так обидно сидеть дома и корпеть над учебниками. Пока я составлял в голове разные планы, всё получилось наоборот. Тучи сначала превратились в облака, а потом совсем исчезли. А к приходу Кости Малинина погода вообще разгулялась, и теперь на дворе солнце и небо чистое-чистое. И воздух не шевелится. Тихо. Так тихо, что с берёзы, под которой мы сидим с Костей, даже перестали падать жёлтые листья.
– Эй вы, подберёзовики! – раздался из окна нашей квартиры мамин голос. – Вы пойдёте в конце концов заниматься или нет?
Этот вопрос она задавала нам пятый или шестой раз.
– Мы ждём Яковлева!
– А разве без Яковлева начать нельзя?
– Нельзя! – сказали мы с Костей в один голос и отвернулись от окошка и стали смотреть сквозь кусты акаций на калитку, из которой должен был появиться Мишка.
Но Мишки всё не было. Вместо него за калиткой маячил, то и дело высовываясь из-за дерева, Алик Новиков. Он был, как всегда, весь увешан фотоаппаратами и всякими фотопринадлежностями. Я, конечно, не мог смотреть спокойно на этого лазутчика и поэтому отвёл взгляд в сторону.
– Воскресенье называется! – сказал я, стиснув зубы.
В это время к Алику подошла Зинка Фокина; на плече она несла четыре лопаты, под мышкой у неё была зажата какая-то картонная коробка, а в левой руке сачок для ловли бабочек.
Алик сфотографировал Зинку с лопатами на плече, и они вместе направились к нам. Я думал, что Алик взвалит теперь лопаты на свои плечи, но этого почему-то не случилось. Все четыре лопаты продолжала тащить Зинка Фокина, а Алик продолжал держаться обеими руками за фотоаппарат, который висел у него на шее.
– Эй вы, фотограф, – сказал я Алику, когда они вместе с Зинкой приблизились к скамейке. – Кажется, эти лопаты Вам не по плечу, Ваше Проявительство!
– Зато они будут по плечу вам с Костей, – сказал, ничуть не смутившись, Алик Новиков, наводя аппарат на нас с Костей. – И подпись: староста класса 3. Фокина торжественно вручает хозинвентарь своим соотечественникам…
Зинка Фокина прислонила лопаты к сиденью скамейки, а Алик Новиков щёлкнул фотоаппаратом.
– Да, – сказал я, внимательно разглядывая лопаты. – Как в журнале «Костёр» получается…
– Что это ещё получается? – спросила меня Фокина.
– Загадочная картинка, – пояснил я.
– Понимаю, – сказал Алик, – где у этой лопаты ручка?
– Нет, – сказал я Алику. – Где мальчик, который будет работать этой лопатой?..
– Баранкин! – возмутилась Зинка Фокина. – Ты что, ты не собираешься сегодня озеленять школу?
– Почему это я не собираюсь? – ответил я Зинке. – Собираться я собираюсь… Только неизвестно, сколько времени я буду собираться…
– Баранкин, будь человеком! – сказала Зинка Фокина. – После занятий с Мишей Яковлевым немедленно приходите в школьный сад!
* * *
Она хотела сказать нам с Костей что-то ещё, но раздумала, повернулась и с лопатой на плече молча зашагала по направлению к школе.Алик Новиков снова занял свой пост у калитки за деревом. Костя помрачнел ещё больше и уставился на лопаты; он смотрел на них как загипнотизированный, а я наоборот; я пытался на этот «инвентарь» не обращать никакого внимания. Стараясь изо всех сил казаться весёлым, я стал смотреть на деревья, даже не догадываясь о том, что до невероятных, фантастических и, можно сказать, сверхъестественных событий, которые развернутся в нашем дворе, остаётся совсем немного времени…
СОБЫТИЕ ШЕСТОЕ
Семь выходных дней в неделе – вот что поразило моё воображение!
В кустах громко чирикали воробьи. Весёлыми компаниями они то и дело срывались с веток, перелетая с дерева на дерево, на лету их стайки то сжимались, то растягивались. Было похоже, будто все воробьи были связаны между собой резиновыми нитями.
Перед самым моим носом в воздухе беззаботно летала какая-то мошкара. Над клумбой порхали бабочки. На скамейке, на которой мы сидели с Костей, бегали чёрненькие муравьи. Один муравей даже залез мне на колено и стал греться на солнышке.
«Вот у кого, вероятно, каждый день воскресенье!» – подумал я, с завистью глядя на воробьёв. Не сводя глаз с акации, я стал, наверное, в двести пятидесятый раз сравнивать свою жизнь и жизнь воробьёв и пришёл к очень печальному заключению. Достаточно было взглянуть один раз, чтобы убедиться, что жизнь птиц и разных насекомых была беззаботной и просто замечательной; никто из них никого не ждал, никто ничему не учился, никого никуда не посылали, никому не читали нотации, никому не давали в руки лопаты… Каждый жил сам по себе и делал всё, что ему вздумается. И так всю жизнь! Все дни раскрашены розовой краской! Всё время – праздник! Семь дней в неделе – и все воскресенья! А у нас с Малининым один выходной в семь дней, и то разве это выходной день? Так, только одно название. А хорошо бы пожить хоть один денёчек вот так, как живут эти счастливые мураши, или воробьи, или бабочки, только чтобы не слышать этих глаголов, которые с утра до вечера так и сыплются на твою несчастную голову: просыпайся, одевайся, пойди, принеси, отнеси, купи, подмети, помоги, выучи! В школе тоже не легче. Стоит мне появиться в классе, только я и слышу от Зинки Фокиной:
«Ой, Баранкин, будь человеком! Не вертись, не списывай, не груби, не опаздывай!.." И так далее, и тому подобное…
В школе будь человеком!
На улице будь человеком!
Дома будь человеком!
А отдыхать когда же?!
И где взять время для отдыха? Немного свободного времени ещё, конечно, можно выкроить, а вот где найти для отдыха такое местечко, чтобы тебе абсолютно никто не мешал заниматься всем, что твоей душе угодно? И здесь мне пришла в голову та невероятная идея, которую я уже давно, тайно от всех вынашивал в своей голове. А что, если взять и попытаться её о-су-щест-вить! Осуществить сегодня же! Сейчас! Более подходящей минуты, может быть, больше никогда и не будет, и более подходящей обстановки и настроения тоже, может быть, никогда не будет!.. Сначала надо обо всём рассказать Косте Малинину. А может быть, не стоит?.. Нет, стоит! Расскажу! А там будь что будет!
– Малинин! – сказал я шёпотом. – Слушай меня, Малинин!.. – От волнения я чуть было не задохнулся. – Слушай!
Конечно, если бы мне не нужно было в этот выходной день заниматься, а потом ещё и работать в школьном саду, то я, может быть, никогда бы не поделился с Костей своим невероятным и неслыханным замыслом, но двойка, красовавшаяся в моём дневнике, и лопата, прислонившаяся ко мне своим черенком, переполнили, как говорится, чашу моего терпения, и я решил действовать.
Перед самым моим носом в воздухе беззаботно летала какая-то мошкара. Над клумбой порхали бабочки. На скамейке, на которой мы сидели с Костей, бегали чёрненькие муравьи. Один муравей даже залез мне на колено и стал греться на солнышке.
«Ой, Баранкин, будь человеком! Не вертись, не списывай, не груби, не опаздывай!.." И так далее, и тому подобное…
В школе будь человеком!
На улице будь человеком!
Дома будь человеком!
А отдыхать когда же?!
И где взять время для отдыха? Немного свободного времени ещё, конечно, можно выкроить, а вот где найти для отдыха такое местечко, чтобы тебе абсолютно никто не мешал заниматься всем, что твоей душе угодно? И здесь мне пришла в голову та невероятная идея, которую я уже давно, тайно от всех вынашивал в своей голове. А что, если взять и попытаться её о-су-щест-вить! Осуществить сегодня же! Сейчас! Более подходящей минуты, может быть, больше никогда и не будет, и более подходящей обстановки и настроения тоже, может быть, никогда не будет!.. Сначала надо обо всём рассказать Косте Малинину. А может быть, не стоит?.. Нет, стоит! Расскажу! А там будь что будет!
– Малинин! – сказал я шёпотом. – Слушай меня, Малинин!.. – От волнения я чуть было не задохнулся. – Слушай!
Конечно, если бы мне не нужно было в этот выходной день заниматься, а потом ещё и работать в школьном саду, то я, может быть, никогда бы не поделился с Костей своим невероятным и неслыханным замыслом, но двойка, красовавшаяся в моём дневнике, и лопата, прислонившаяся ко мне своим черенком, переполнили, как говорится, чашу моего терпения, и я решил действовать.
СОБЫТИЕ СЕДЬМОЕ
Единственная в мире инструкция
Я ещё раз взглянул на окна нашей квартиры, на небо, на Воробьёв, на калитку, из которой вот-вот должен был появиться Мишка Яковлев, и сказал по-настоящему взволнованным голосом:
– Костя! А ты знаешь, что утверждает моя мама?!
– Что? – спросил Костя.
– Моя мама утверждает, – сказал л, – что если по-настоящему захотеть, то даже курносый нос может превратиться в орлиный!
– В орлиный? – переспросил Костя Малинин и, не понимая, к чему это я говорю, уставился в стену нашего дома, на которой было написано мелом:
Малинин отвёл свой взгляд от забора и недоверчиво посмотрел на мой нос.
Мой профиль был полной противоположностью орлиного. Я был курносый. По выражению моей мамы, я настолько курнос, что через дырочки моего задранного кверху носа можно разглядеть, о чём я думаю.
– Так что же ты ходишь с таким носом, если он может у тебя превратиться в орлиный? – спросил Костя Малинин.
– Да я не о носе, дуралей!
– А о чём? – все ещё не понимал Костя.
– А о том, что, если по-настоящему захотеть, значит, можно из человека превратиться, к примеру, в воробья…
– Это зачем же нам превращаться, к примеру, в воробьёв? – спросил Костя Малинин, глядя на меня как на ненормального.
– Как – зачем? Превратимся в воробьёв и хоть одно воскресенье проведём по-человечески!
– Как это – по-человечески? – спросил ошеломлённый Малинин.
– По-человечески – значит по-настоящему, – пояснил я. – Устроим себе настоящий выходной день и отдохнём как полагается от этой арифметики, от Мишки Яковлева… от всего на свете отдохнём. Конечно, если ты не устал быть человеком, тогда можешь не превращаться – сиди и жди Мишку…
– Как это – не устал? Я очень даже устал быть человеком! – сказал Костя. – Может, побольше твоего устал!..
– Ну вот! Вот это по-товарищески!
И я с ещё большим увлечением стал расписывать Косте Малинину ту жизнь, без всяких забот и хлопот, которая, по моему мнению, ожидала нас, если бы нам удалось каким-то образом превратиться в воробьёв.
– Вот здорово! – сказал Костя.
– Конечно, здорово! – сказал я.
– Подожди! – сказал Костя. – А как же мы с тобой будем превращаться? По какой системе?
– Не читал, что ли, в сказках: «Стукнулся об землю и превратился Иванушка в орла быстрокрылого… Стукнулся ещё раз об землю и превратился…»?
– Слушай, Юрка, – сказал мне Костя Малинин, – а это обязательно – стукаться об землю?..
– Можно и не стукаться, – сказал я, – можно и при помощи настоящего желания и волшебных слов…
– А где же мы с тобой возьмём волшебные слова? Из старой сказки, что ли?
– Зачем – из сказки? Я сам придумал. Вот… – Я протянул Косте тетрадь, тетрадь, которую ещё никто не видел на свете, кроме меня. – Тут всё написано…
– «Как превратиться из человека в воробья по системе Баранкина. Инструкция», – прочитал Костя свистящим шёпотом надпись на обложке тетради и перевернул первую страницу…
– Костя! А ты знаешь, что утверждает моя мама?!
– Что? – спросил Костя.
– Моя мама утверждает, – сказал л, – что если по-настоящему захотеть, то даже курносый нос может превратиться в орлиный!
– В орлиный? – переспросил Костя Малинин и, не понимая, к чему это я говорю, уставился в стену нашего дома, на которой было написано мелом:
– В орлиный! – подтвердил я. – Но только, если захотеть по-настоящему.БАРАНКИН ФАНТАЗЁР НЕСЧАСТНЫЙ!!!
Малинин отвёл свой взгляд от забора и недоверчиво посмотрел на мой нос.
Мой профиль был полной противоположностью орлиного. Я был курносый. По выражению моей мамы, я настолько курнос, что через дырочки моего задранного кверху носа можно разглядеть, о чём я думаю.
– Так что же ты ходишь с таким носом, если он может у тебя превратиться в орлиный? – спросил Костя Малинин.
– Да я не о носе, дуралей!
– А о чём? – все ещё не понимал Костя.
– А о том, что, если по-настоящему захотеть, значит, можно из человека превратиться, к примеру, в воробья…
– Это зачем же нам превращаться, к примеру, в воробьёв? – спросил Костя Малинин, глядя на меня как на ненормального.
– Как – зачем? Превратимся в воробьёв и хоть одно воскресенье проведём по-человечески!
– Как это – по-человечески? – спросил ошеломлённый Малинин.
– По-человечески – значит по-настоящему, – пояснил я. – Устроим себе настоящий выходной день и отдохнём как полагается от этой арифметики, от Мишки Яковлева… от всего на свете отдохнём. Конечно, если ты не устал быть человеком, тогда можешь не превращаться – сиди и жди Мишку…
– Как это – не устал? Я очень даже устал быть человеком! – сказал Костя. – Может, побольше твоего устал!..
– Ну вот! Вот это по-товарищески!
И я с ещё большим увлечением стал расписывать Косте Малинину ту жизнь, без всяких забот и хлопот, которая, по моему мнению, ожидала нас, если бы нам удалось каким-то образом превратиться в воробьёв.
– Вот здорово! – сказал Костя.
– Конечно, здорово! – сказал я.
– Подожди! – сказал Костя. – А как же мы с тобой будем превращаться? По какой системе?
– Не читал, что ли, в сказках: «Стукнулся об землю и превратился Иванушка в орла быстрокрылого… Стукнулся ещё раз об землю и превратился…»?
– Слушай, Юрка, – сказал мне Костя Малинин, – а это обязательно – стукаться об землю?..
– Можно и не стукаться, – сказал я, – можно и при помощи настоящего желания и волшебных слов…
– А где же мы с тобой возьмём волшебные слова? Из старой сказки, что ли?
– Зачем – из сказки? Я сам придумал. Вот… – Я протянул Косте тетрадь, тетрадь, которую ещё никто не видел на свете, кроме меня. – Тут всё написано…
– «Как превратиться из человека в воробья по системе Баранкина. Инструкция», – прочитал Костя свистящим шёпотом надпись на обложке тетради и перевернул первую страницу…
СОБЫТИЕ ВОСЬМОЕ
«Не хочу учиться, хочу быть птицей!..»
– «Не хочу учиться, хочу быть птицей!..» А это что, стихи, что ли? – спросил меня Костя, – Не стихи, а заклинание. В рифму… – пояснил я. – В сказках так всегда полагается. Знаешь, снип-снап-снур-ре-пурре-базелюрре…
– «Я уверен, без забот воробей живёт! Вот я! Вот я!..» А дальше неразборчиво…
– Чего неразборчива? – сказал я. – «Вот я! Вот я! Превращаюсь в воробья!..»
– Складно получается! – сказал Костя.
– Всю ночь не спал, – сказал я и оглянулся по сторонам: я боялся, чтобы нас с Костей кто-нибудь не подслушал.
– А что ж мы с тобой теряем время? – крикнул Малинин. – Давай скорее превращаться, пока Мишка Яковлев не пришёл!
– Ты какой-то чудак, Малинин! Как это – скорей? Может, у нас с тобой ещё ничего не получится, а ты уже радуешься да ещё орёшь на весь двор!
– Ну и что?
– Как это – ну и что! Дело таинственное, можно сказать, непроверенное. Кто-нибудь подслушает – потом смеяться будут, если у нас ничего не выйдет.
– Ты же сам говорил, что если есть волшебные слова да ещё если захотеть по-настоящему, то обязательно выйдет! – сказал Костя шёпотом.
– Конечно, выйдет, если захотеть по-настоящему! А вот как это – захотеть по-настоящему? Вот в чём загадка! – прошептал я. – Ты, Костя, в жизни чего-нибудь хотел по-настоящему?
– Не знаю, – тихо сказал Костя.
– Ну вот! А говоришь – скорей! Это тебе не двойку в тройку превращать. Здесь, брат, двух человек надо превратить в воробьёв. Вот какая задача!
– А зачем – в воробьёв? В бабочек, я думаю, легче.
– Зачем же в бабочек? Бабочки – насекомые, а воробьи – это как-никак птицы. На прошлом уроке мы как раз проходили воробьёв. Ты в это время, правда, постороннюю книгу читал.
– Верно. Я про воробьёв не слушал.
– Ну вот, а я слушал. Нина Николаевна нам целый час рассказывала о воробьях. Знаешь, какая у них замечательная жизнь?
– В воробьёв так в воробьёв! – сдался Костя Малинин. – Я в драмкружке в «Снежной королеве» ворона играл, мне в воробья будет даже легче превращаться. Давай скорее!
– Тебе бы только скорее! Сначала надо хоть немного потренироваться, – сказал я, забираясь с ногами на лавочку.
Присев на корточки, как воробей, я втянул голову в плечи и заложил руки за спину, словно крылья.
– Похоже! – сказал Костя, повторяя за мной все движения. – Чик-чирик!
– Ну вот что! – сказал я. – Тренироваться так тренироваться, а раньше времени чирикать нечего. Давай лучше отработаем воробьиную походку.
Сидя на корточках, мы стали прыгать по лавочке и чуть не свалились на землю.
– Тяжело! – сознался Костя, для равновесия размахивая руками, как крыльями.
– Ничего, – успокоил я Малинина, – когда мы станем настоящими воробьями, прыгать будет легче.
Костя хотел ещё немного попрыгать, но я ему сказал, что тренировка окончена и что теперь мы переходим к самому главному – к превращению человека Малинина и человека Баранкина в воробьёв.
– Замри! – скомандовал я Косте Малинину.
– Замер!
– Сосредоточься!
– Сосредоточился! – ответил Костя.
– А теперь по команде, мысленно, как говорится, в своём воображении, начинай превращаться в воробья! Понятно?
– Понятно!
– Если понятно, тогда к превращению из человека в воробья приготовились!
– Приготовились!
– Начали!
– Начали!
Я зажмурил глаза, напрягся и, мысленно повторяя слова заклинания, начал изо всех сил мысленно, в своём воображении, превращаться в воробья, сомневаясь про себя в том, что у меня хватит настоящего желания и настоящих сил, необходимых для такого неслыханного и невиданного и, можно сказать, сверхъестественного задания…
– «Я уверен, без забот воробей живёт! Вот я! Вот я!..» А дальше неразборчиво…
– Чего неразборчива? – сказал я. – «Вот я! Вот я! Превращаюсь в воробья!..»
– Складно получается! – сказал Костя.
– Всю ночь не спал, – сказал я и оглянулся по сторонам: я боялся, чтобы нас с Костей кто-нибудь не подслушал.
– А что ж мы с тобой теряем время? – крикнул Малинин. – Давай скорее превращаться, пока Мишка Яковлев не пришёл!
– Ты какой-то чудак, Малинин! Как это – скорей? Может, у нас с тобой ещё ничего не получится, а ты уже радуешься да ещё орёшь на весь двор!
– Ну и что?
– Как это – ну и что! Дело таинственное, можно сказать, непроверенное. Кто-нибудь подслушает – потом смеяться будут, если у нас ничего не выйдет.
– Ты же сам говорил, что если есть волшебные слова да ещё если захотеть по-настоящему, то обязательно выйдет! – сказал Костя шёпотом.
– Конечно, выйдет, если захотеть по-настоящему! А вот как это – захотеть по-настоящему? Вот в чём загадка! – прошептал я. – Ты, Костя, в жизни чего-нибудь хотел по-настоящему?
– Не знаю, – тихо сказал Костя.
– Ну вот! А говоришь – скорей! Это тебе не двойку в тройку превращать. Здесь, брат, двух человек надо превратить в воробьёв. Вот какая задача!
– А зачем – в воробьёв? В бабочек, я думаю, легче.
– Зачем же в бабочек? Бабочки – насекомые, а воробьи – это как-никак птицы. На прошлом уроке мы как раз проходили воробьёв. Ты в это время, правда, постороннюю книгу читал.
– Верно. Я про воробьёв не слушал.
– Ну вот, а я слушал. Нина Николаевна нам целый час рассказывала о воробьях. Знаешь, какая у них замечательная жизнь?
– В воробьёв так в воробьёв! – сдался Костя Малинин. – Я в драмкружке в «Снежной королеве» ворона играл, мне в воробья будет даже легче превращаться. Давай скорее!
Присев на корточки, как воробей, я втянул голову в плечи и заложил руки за спину, словно крылья.
– Похоже! – сказал Костя, повторяя за мной все движения. – Чик-чирик!
– Ну вот что! – сказал я. – Тренироваться так тренироваться, а раньше времени чирикать нечего. Давай лучше отработаем воробьиную походку.
Сидя на корточках, мы стали прыгать по лавочке и чуть не свалились на землю.
– Тяжело! – сознался Костя, для равновесия размахивая руками, как крыльями.
– Ничего, – успокоил я Малинина, – когда мы станем настоящими воробьями, прыгать будет легче.
Костя хотел ещё немного попрыгать, но я ему сказал, что тренировка окончена и что теперь мы переходим к самому главному – к превращению человека Малинина и человека Баранкина в воробьёв.
– Замри! – скомандовал я Косте Малинину.
– Замер!
– Сосредоточься!
– Сосредоточился! – ответил Костя.
– А теперь по команде, мысленно, как говорится, в своём воображении, начинай превращаться в воробья! Понятно?
– Понятно!
– Если понятно, тогда к превращению из человека в воробья приготовились!
– Приготовились!
– Начали!
– Начали!
Я зажмурил глаза, напрягся и, мысленно повторяя слова заклинания, начал изо всех сил мысленно, в своём воображении, превращаться в воробья, сомневаясь про себя в том, что у меня хватит настоящего желания и настоящих сил, необходимых для такого неслыханного и невиданного и, можно сказать, сверхъестественного задания…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЧИК-ЧИРИК! ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!
СОБЫТИЕ ДЕВЯТОЕ
Стоит захотеть по-настоящему и…
Сказать по правде, у меня всю жизнь часто возникали в голове всякие трудноосуществимые желания и фантазии.
Одно время я, например, мечтал изобрести такой аппарат, с помощью которого можно было бы у любого человека на расстоянии отключить голос. По моим расчётам, этот аппарат (я его назвал ТИХОФОН БЮ-1 – отключатель голоса по системе Баранкина) должен был действовать так: предположим, сегодня на уроке учитель рассказывает нам о чем-нибудь неинтересном и тем самым мешает мне, Баранкину, думать о чем-нибудь интересном; я щёлкаю в кармане выключателем тихофона, и голос учителя исчезает. У кого такого аппарата нет, те продолжают слушать, а я в тишине спокойно занимаюсь своим делом.
Одно время я, например, мечтал изобрести такой аппарат, с помощью которого можно было бы у любого человека на расстоянии отключить голос. По моим расчётам, этот аппарат (я его назвал ТИХОФОН БЮ-1 – отключатель голоса по системе Баранкина) должен был действовать так: предположим, сегодня на уроке учитель рассказывает нам о чем-нибудь неинтересном и тем самым мешает мне, Баранкину, думать о чем-нибудь интересном; я щёлкаю в кармане выключателем тихофона, и голос учителя исчезает. У кого такого аппарата нет, те продолжают слушать, а я в тишине спокойно занимаюсь своим делом.