Медведев Юрий. Чаша терпения

   Как бы не пришлось нам всем расплачиваться за подобную душевную глухоту".
   Нашлась среди вырезок и история Кеведо. Действительно, дон Иллуминато, владелец фотоателье, поведал корреспонденту журнальчика "Ты и я" кое-что любопытное. Он, дон Иллуминато, ночевал у племянника в Сигоне за сутки до землетрясения и рано утром уехал в Палермо. Конечно, Святой Джузеппе мог на него и разгневаться, но ничего не попишешь: днем возвращалась на пароходе из Неаполя его, дона Иллуминато, жена. Уезжал он в полной растерянности. Еще бы: страдая бессонницей, глухой ночью он вышел в сад и здесь заприметил висящий в небе аппарат. Из него вылуплялись тускло светящиеся шары размером с футбольный мяч и, разносимые ветром, оседали на Сигону. Долго ли это длилось, он не помнит. В голове у него все спуталось, стали слышаться разноязыкие голоса, как будто в черепной коробке дона Иллуминато включился транзистор. Он не мог двинуться с места. Когда аппарат с хвостом шаров исчез, Кеведо на ватных ногах вернулся в дом. Будить он никого не стал, чтобы его не сочли за безумца.
   Сообщение Кеведо заслуживало самого пристального внимания, тут микробиолог попал в самую точку.
   Я достал из чемодана чистый блокнот и написал на первой странице: ПРИШЕЛЬЦЫ. ДОН ИЛЛУМИНАТО КЕВЕДО. Время для выводов еще не настало. Возможно, что-то подскажут таинственные снимки, упомянутые Учителем. Утром они появятся во всех газетах...
   Да, плох Учитель, основательно его подкосило. Как бы не пришлось увозить в Москву, думал я. Но сразу же поправил себя: э, нет, брат, никакая сила не заставит раньше срока вернуться с раскопок этого великана с нервами из стальной проволоки. Ни сила, ни хитрость.
   Казалось, он излучал мощное поле доброжелательности, о которое разбивались любые попытки завести с ним какую-либо психологическую игру. Он и сам предпочитал прямые действия, чуждаясь обходных маневров, а тем более розыгрышей. Тогда совсем не понятно, что за загадку он мне задал, перед тем как я с ним попрощался на ночь... Да, о летающем озере ни слова...
   Ладно. Дочитаю зеленую папку до конца. Потом попробую увязать события в Сигоне с появлением Снежнолицей над морем. Потом, если удастся, часокдругой все же подремлю. А о загадке Учителя подумаю по пути в Чивиту, сей сад приязни и развлечение души короля Рожера, светлокудрого предводителя норманнов.
   6. Сны о Сигоне
   - ЗОНА, СЛЫШИШЬ МЕНЯ: Я ХОЧУ ВИДЕТЬ ЛЕТЯЩЕГО УРОДА В ЛИЦО!
   - РАЗВЕ ТЫ НЕ ВИДИШЬ?
   - ЭОНА, КАК Я ОКАЗАЛСЯ ПОСРЕДИ НОЧНОГО НЕБА, ПРЯМО В ВОЗДУХЕ, РЯДОМ С КОЛПАКОМ ТРЕУГОЛЬНОГО САМОЛЕТА?.. ПОЧЕМУ Я НЕ ЧУВСТВУЮ ВЕТРА? КАК Я ЛЕЧУ?.. ПОЧЕМУ НЕ ВИДНО ЛИЦА ПИЛОТА СКВОЗЬ ЕГО ШЛЕМ?
   - ЕГО ГЕРМОШЛЕМ ОТСВЕЧИВАЕТ. МЕНЯЮ УГОЛ ЗРЕНИЯ И ОСВЕЩЕННОСТЬ...
   - ПРОСТУПИЛ ПРОФИЛЬ... ЭТО ПРОФИЛЬ ЧЕЛОВЕКА... ЗНАЧИТ, ТЫ ОШИБЛАСЬ, ЭОНА: ЭТО НЕ ИНОПЛАНЕТЯНИН. ВИЖУ У ПИЛОТА И НОС, И ПЛОТНО СЖАТЫЕ ГУБЫ... ПОДО МНОЮ - ОГНИ БОЛЬШОГО ГОРОДА... В ЦЕНТРЕ ВЫПЛЫЛ В ГОЛУБЫХ ЛУЧАХ ГОТИЧЕСКИЙ СОБОР. ОН ПОХОЖ НА ЗАСТЫВШИЕ СТАЛАГМИТЫ. ПО-МОЕМУ, ТАКОЙ ЖЕ СОБОР Я ВИДЕЛ В КЕЛЬНЕ.
   - ЭТО КЁЛЬНСКИЙ СОБОР.
   - НО ПРИ ЧЕМ ЗДЕСЬ МЕКСИКА И ГОРОД ЛАРЕДО, ЕСЛИ ПОД НАМИ - КЕЛЬН?
   - ПОД ВАМИ УЖЕ ДОРТМУНД. ВПЕРЕДИ БРЕМЕН, КИЛЬ,СЕВЕРНОЕ МОРЕ.
   - ЭОНА, ЧТО ЗА СГУСТКИ ШЕВЕЛЯЩЕЙСЯ ТЬМЫ МЕЖДУ ОГНЯМИ ГОРОДОВ?
   - МЕСТА КОНЦЛАГЕРЕЙ В ПРОШЛУЮ ВОЙНУ. ЭТО ЗДЕСЬ СДИРАЛИ С ЛЮДЕЙ КОЖУ НА СУМОЧКИ И АБАЖУРЫ. ПОМНИ: СГУСТКИ НЕ РАССЕЮТСЯ НИКОГДА.
   - ПОЧЕМУ ПИЛОТ НЕ ШЕВЕЛИТСЯ? ОН НАКЛОНИЛСЯ ВПЕРЕД, БУДТО ВИДИТ ОДНОМУ ЕМУ ИЗВЕСТНУЮ ЦЕЛЬ...
   - ЭТА ЦЕЛЬ - СКАЛЫ БЛИЗ НОРВЕЖСКОГО ГОРОДА НАРВИКА.
   - ВЫХОДИТ, ОН ПРОЛЕТИТ НАД ДАНИЕЙ И ШВЕЦИЕЙ? И НАРУШИТ ВОЗДУШНЫЕ ГРАНИЦЫ ТРЕХ СТРАН?
   - ДЛЯ АТОМНЫХ БОМБ ГРАНИЦ НЕТ.
   - ЗНАЧИТ, ОН НЕСЕТ АТОМНУЮ БОМБУ?
   - НО БОМБА НЕ ВЗОРВЕТСЯ, КОГДА ЧЕРЕЗ СЕМНАДЦАТЬ МИНУТ ОН РУХНЕТ НА СКАЛЫ НАРВИКА. ОН НЕ СМОЖЕТ НАЖАТЬ КНОПКУ, ИБО УЖЕ СЕЙЧАС МЕРТВ. ОН ЗАДОХНУЛСЯ ЕЩЕ ПРИ ВЗЛЕТЕ: ОТКАЗАЛА СИСТЕМА СНАБЖЕНИЯ КИСЛОРОДОМ.
   - ЗОНА, НЕУЖЕЛИ ОН МОГ ПОЛЕТЕТЬ В ДРУГОМ НАПРАВЛЕНИИ И ВЗОРВАТЬ ПАРИЖ ИЛИ ЛОНДОН?
   - И МАДРИД. И РИМ. И ПАЛЕРМО.
   - НО ТОГДА ГРЯНУЛА БЫ ТЕРМОЯДЕРНАЯ ВОЙНА...
   - А ЧТО СДЕЛАЛ ЛИЧНО ТЫ, ЧТОБЫ ВОЙНА НЕ ГРЯНУЛА?
   Утром, когда мы завтракали у Учителя, пришел подтянутый мужчина лет пятидесяти, светловолосый, в чуть затемненных очках. Историк и археолог Зденек Плугарж оказался первым заместителем Сергея Антоновича.
   - Первый и единственный, поскольку места трех других заместителей теперь вакантны, - улыбнулся Зденек, и улыбка смыла с его лица черты некой, поначалу мне представившейся, сухости. По-русски он говорил почти без огрехов, но медленно, как бы взвешивая слова на невидимых весах. Пока мы пили кофе, он докладывал Учителю о финансовых проблемах экспедиции, советовался по части раскопок.
   - Ну, в час добрый, - сказал наконец Учитель. - До Чивиты два часа пути, будет время обо всем договориться. За меня не беспокойтесь, поработаю с отчетом. При любых неожиданностях звоните. А вы, Олег, захватите фотоаппарат: вдруг щелкнете "летающую тарелку", а? - И он хитро подмигнул.
   Пан Зденек в задумчивости протер платком очки.
   ...В древности на этих просторах шумели густолиственные буковые леса, и сладко звенел сахарный тростник, и мельницы рокотали на непересыхающих реках.
   Когда Платон наведался в Сицилию, она, должно быть, показалась ему земным благословенным раем. Здесь вполне можно было основать его республику - образцовое государство, где цари были бы философами, а философы - царями. Но не понял юного мыслителя сиракузский тиран Дионисий, продав его в рабство...
   И во времена ал-Идриси пел еще, как лесная арфа, остров, и ручьи струились подобно волосам наяд.
   Но стоило людям - якобы для своих неотложных нужд - начать вырубку лесов, и в короткий срок земной рай обратился в каменистую пустыню. Природа, как гордая красавица, не прощает насилия: когда над нею надругались, она кончает особой. Шахтные отвалы, зияющие пасти карьеров, затопляемые перед плотинами поймы рек с живыми лесами и их обитателями стрекочущими, прыгающими, ползающими, - это поминки по природе. Но что-то затягивается тризна на матушке-Земле. И мало кто отваживается на Западе сказать честно и прямо, так, чтобы услышали все толстосумы; мир у роковой черты. В погоне за наживой барышники погружают на дно морей продукты атомных распадов, спускают в реки ядохимикаты, цинично выставляя на берегах Рейна трехметровые буквы: ВАОЕМ УЕКВОТЕМ! - КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО! Планета настолько нашпигована бункерами с оружием - и химическим и бактериологическим, - что хватит отравить всю солнечную систему, будь она населена.
   Не пора ли опомниться, забить во все колокола: ведь другой Земли у нас нет. Значит, надо ее спасти...
   Вот о чем мы говорили со Зденеком, когда наш пикап "феррари" нырял с холма на холм, пробиваясь на юг. Мы говорили о первой в мире карте звездного неба, начертанной резцом в римских катакомбах, на гробнице патрицианки Присциллы (весною там побывал мой спутник). О гробнице Вергилия в Неаполе, где побывал я. Об этрусках. О финикийцах. О связях древних славян с Сицилией, настолько глубоких, что в Палермо существовал даже Славянский пригород, подробно описанный - во времена Владимира Красное Солнышко! - странником Ибн-Хаукалем в "Книге путей и государств". И наконец мы заговорили об Учителе, о его будущей экспедиции в Гималаи, на поиски Беловодья, куда Зденек был уже приглашен. Мой спутник легко цитировал русские и китайские летописи, даже легенды староверов из Бухтарминской и Уймонской долин, даже показания некоего Марка из Топозерской обители, якобы побывавшего в Беловодье. И я снова про себя удивился таланту Учителя окружать себя людьми глубокими, многознающими, далекими от пронырства, торгашества и суеты. Казалось, как в древних житиях, он очертил вокруг себя незримый круг, куда не могла проникнуть никакая нежить и нечисть. Увы, о себе самом сказать такое я не мог...
   - Я удивился, признаться, вашему быстрому приезду, пан Преображенский, - сказал Зденек, не поворачиваясь от руля.
   - Зовите меня, пожалуйста, просто Олегом, - отвечал я и, когда он кивнул, спросил: - В каком смысле - удивились?
   - Видите ли, Олег, позавчера Сергей Антонович рассказал мне сон. Сначала он летел над Землей, как в ракете. Ракета остановилась в небе. Из круглого, очень большого окна он увидел реку. Над рекою стоял туман. Вы один сидели на раскопанном холме. Сообщили, что найдена сибирская Троя. И Лунный календарь на бивне мамонта. Профессор просил вас приехать в Палермо. И назавтра вы уже здесь. Тоже в ракете с большим окном?
   - Совпадение. Я не верю в вещие сны. Виза была готова еще неделю назад, - сказал я, бросив быстрый взгляд на Зденека. По его лицу нельзя было определить, шутит он или^подозревает нас с Учителем в сговоре., Со своей стороны, в сговоре следовало бы заподозрить их мне; сперва Учитель пропустил мимо ушей мои слова о летающем озере, теперь вот потешается пан Плугарж.
   - Вещий Олег не верит в вещие сны, - сказал он. - Можно я закурю? Спасибо... Почему Олег был вещий? Вещать - значит говорить, да? Он красиво говорил?
   Черт возьми, да он и впрямь подтрунивает надо мною! Самое время ответить кое-чем на его летописные цитаты. Минут десять я невозмутимо растолковывал ему, как на лекции, происхождение слова "вещать".
   - Теперь сами решайте, каким был князь Олег, - закончил я, прозорливым, или предсказывающим будущее, или предусмотрительным, или долгоживущим, или поучающим. Кстати, у нас на Руси вещуньей называют ворону. Например: каркала б вещунья на свою голову. Или: вещунья за море летала, да вороной вернулась.
   Зденек осторожно дотронулся рукою до моей руки.
   - Не обижайтесь на меня, Олег. Иногда в жизни спасает только шутка. Когда увидите колючую проволоку вокруг Сигоны, согласитесь со мной.
   - А когда я увижу эту проволоку? - вырвалось у меня.
   - Через четверть часа. Сигона рядом с Чивитой.
   Точнее Чивита над Сигоной.
   Так вот отчего разъехалась экспедиция!.. Жаль, что Учитель вчера об этом не сказал. Да и я хорош гусь, вернее, не гусь, а ворона. Кто мне мешал в гостинице постоять в холле перед огромной разноцветной картой Сицилии? Надо немедленно купить путеводитель...
   Чем ближе к морю, тем чаще унылый пейзаж оживлялся ползущими по склонам виноградниками, зарослями фисташковых деревьев. На Сицилии нет озимых, и желтые скошенные поля нигде не прерывались островками зеленых побегов.
   Чивиту мы заметили издалека. На высоком холме обозначились полуразрушенные крепостные стены.
   Их зубцы подпирали голубое эмалевое небо.
   - Стена тянулась вокруг Чивиты примерно на километр, - объяснял Зденек. - Сейчас завернем налево, поползем в гору. Подъем довольно крутой.
   Вблизи Чивита оказалась еще внушительней. Выдвинутая вперед от стены въездная башня возвышалась метров на сорок, не меньше. Мощные контрфорсы упирались в каменные блоки стен, окаймленных глубоким рвом. Когда-то попасть в город можно было только через подъемный мост. Теперь на этом месте лежали две железные балки с деревянным настилом. Я указал на них и повернулся к Зденеку:
   - Представляю, каково вам было затащить сюда эти игрушки. Неужели обошлись без подъемного крана?
   - Весьма просто. Наняли грузовой дирижабль и управились за два часа. Правда, до этого целая неделя потратилась на бетонные опоры.
   Гулкие своды башни. Опять подъем по дороге, мощенной черными плитами. Слева развалины театра - розово-серые колонны с изящными капителями. Дальше - полукружье довольно крутых ступеней и почти разрушенная колоннада.
   - Это гипподром, - сказал Зденек. - Мы откопали здесь бронзового орла. Его поднимали перед началом скачек. Нашли также алтарь Посейдона, одного из покровителей ристалищ.
   - Остается раскопать бронзового дельфина, которого опускали в конце скачек, - нелепо бухнул я: мы, мол, тоже не лыком шиты по части увеселений древности.
   - О, в Чивите копать да копать! - сразу оживился Зденек. - Сергей Антонович просил бросить все силы на обсерваторию, но мы пока увязли возле бассейна с цветной керамикой, он еще левее.
   - Обсерватория, наверное, была на самой макушке холма?
   - Это мы окончательно выясним вместе. Видите вон те разноцветные брезентовые домишки? Здесь и располагается наша злосчастная экспедиция. Половина из них теперь пустые. Советую занять сиреневый домик.
   Там изнутри приколоты превосходные репродукции - Рафаэль, Джорджоне, Веронезе, Брейгель. Когда вспыхнула эпидемия" хозяин домика сбежал в свою Швецию.
   - И картины завещал мне? Благодарю,-сказали.
   Машина остановилась возле домиков. Рядом стоял светло-коричневый микроавтобус. Я внес свою сумку и вернулся к Зденеку.
   - Все наши на раскопе, - сказал он, потирая поясницу. - Обед в двенадцать. Рабочие уезжают обедать на три часа. К себе домой, в Агридженто. Таков здешний обычай. Зато трудятся они превосходно.
   До обеда оставалось чуть больше часа. Мы условились, что Зденек сходит на раскоп, а я пока что подымусь на Дозорную башню, похожую на маяк.
   Я долго взбирался в полумраке по стертым покатым ступеням винтовой лестницы, дважды ударившись головой о выступы. Но наверху мои усилия вознаградились.
   Казалось, отсюда видна и вся всхолмленная Сицилия в объятиях Средиземного моря, и очертания других морей и материков. Представляю, как потрясалась душа от этого вида в древности. Рукою было подать до небес, до всевечного обиталища грозньгх, карающих, веселящихся, милостивых, погибающих и воскресающих богов. Здесь человека уже пронизывали лучи космоса, мироздания, миропорядка, несущие на Землю тихую музыку звезд...
   "Перетащу-ка сюда вечером матрац и буду спать ближе к небу", - решил я. Вспомнились родные горы ТяньШаня, найденная и потерянная Снежнолицая, дед, ведущий беседы с деревьями и цветами, как с детьми...
   - Понравились вам картины в домике? - вывел меня из задумчивости голос Зденека. Он тяжело дышал, и пот лил с него градом. - Не представляю, как сюда поднимались в тяжелых доспехах.
   - Картины приятные. Жаль, что репродукции, а не оригиналы, - протянул я. В конце концов никто не приглашал его на башню, можно было подождать и внизу.
   Последовавший быстрый ответ на мою реплику убедил меня, как тонко он чувствует любую ситуацию:
   - Башня очень крепкая, Олег, - сказал он. - Она не рухнет под тяжестью двоих... По дороге мы говорили о Сигоне. Вот она, слева под нами. В древности город лежал на пяти холмах. На самом высоком был храм Юпитера. Самый низкий холм занимало довольно жалкое кладбище - для нищих, рабов, бродяг. Отсюда его плохо видно, мешает западная башня.
   - Где же стена из колючей проволоки?
   - Проволоку с такого расстояния не заметно, нужно зрение орла. Но можно различить бетонные столбики.
   Увы, ни одного столбика я не разглядел.
   - Зденек, там, за Сигоной, большая гора, - указал я пальцем. - Тоже древняя крепость?
   - Гору называют Поющей. Это вулкан. Последний раз он пробуждался в восьмом веке. На вершине Поющей были причудливые скалы. Из туфа и песчаника.
   При сильном ветре с моря гора пела.
   Я с интересом начал всматриваться в размытые полуденной дымкой очертания горы. Потом сказал:
   - Что значит: "гора пела", "скалы были"? Почему в прошедшем времени? Кроме того, мне мерещатся на ней какие-то сооружения. Или это мираж?
   - Ракетная база. Американская. Они разровняли скалы, которые пели. Уже лет пятнадцать прошло, - жестко отвечал Плугарж. И, видимо, прочтя на моем лице удивление, продолжил: - О, янки здесь не церемонятся. Возможно, нас сейчас разглядывает в перископ капитан их подводной лодки. Атомной. Или над нами летит их бомбардировщик. Или покажется на горизонте американский авианосец. Карманы их парней раздуты от долларов. Они разгуливают по злачным местам и в одиночку и компаниями.
   - Да, янки народец компанейский, - сказал я. - Жалею, что наши отцы встретились с ними на Эльбе, а не на Сицилии. Теперь Европа не стонала бы от заокеанских громил.
   - Увидим Европу еще и без этих громил, - сказал Зденек.
   Мы помолчали, слушая шум моря. Только теперь я понял, что Чивита была неприступной в полном смысле слова: стена, обращенная к морю, висела над пропастью.
   Я сказал о своем открытии Плугаржу. Вместо ответа он поглядел на меня не без угрюмости.
   - Ну а все же, Зденек, не с дирижаблей же сюда сбрасывали десант, к примеру, при Ганнибале?..
   - Зачем дирижабль? Во все времена в любом народе находился подлец, предатель, иуда. Готовый за лишнее колечко для шлюхи, за лишний кусок сала подставить своих сородичей под топор. Стариков. Девушек.
   Младенцев. Так пало подавляющее большинство крепостей. Повсеместно.
   - К сожалению, вы правы, - сказал я. - Для меня эти подлецы - главная загадка мировой истории.
   Все остальное более или менее объяснимо.
   - Слишком печальная загадка, пап Преображенский. Одни подлецы продают сородичей. Другие продают просторы морей для атомных церберов. Третьи горы для ракетных баз. Откуда у них такая прыть, такой размах в купле-продаже?
   Я сказал:
   - Размах и прыть вот откуда. От отсутствия воображения. От слепоты душевной. От ненасытимой жадности. Не видят, что ради наживы, сиюминутной выгоды губят красоту. Красоту людей. Живой природы. Да и неживой тоже достается.
   - Я думал об этом не раз, - вздохнул Зденек. - Как-то спросил хозяина нашей скромной гостиницы:
   "Синьор Рубини, вот вы так красочно рассказываете о своей мечте: роскошной вилле с подземным гаражом и бассейном. Представьте себе, вы можете хоть сегодня стать ее хозяином. Только взамен в солнечной системе не станет, извините, Луны. Согласны на такое?" - "Бог с нею, с Луною, бойко отвечает синьор Рубини. - Я над виллой фонарь на пинию повешу, в форме полумесяца..."
   Зденек начал спускаться, пригласив меня отобедать в красной палатке минут через десять.
   ...Как распутать фантасмагорию вчерашнего вечера и сегодняшнего дня? Как развязать узлы на бесконечной веревке, протянутой над Сигоной неизвестно кем в неизвестно каких целях? Надо поделиться с Учителем некоторыми соображениями, прежде всего о ракетной базе.
   Но пока еще все слишком неопределенно. Да и база как база. Мало ли их понатыкано по всему глобусу...
   Мне снился городок у моря в долине между Чивитой и лишенной голоса Поющей горою. На пяти холмах Сигоны в неестественно тусклом, как бывает лишь в Заполярье, свете луны чернели развалины античных строений с величавым храмом Юпитера. Других развалин я не видел. Но зато из круглого огромного окна, будто сквозь диковинный прибор ночного всевидения, позволяющий взору проникать сквозь стены, я увидел вдруг всех жителей Сигоны. Они словно покоились в глубинах мерцающих вод: вольно разметавшиеся во сне девушки, скрюченные подагрой старики, влюбленные, вдовы, подростки. И беззвучно кричащие младенцы со склоненными над их колыбелями встревоженными матерями. И старца слепого, запрокинувшего возле причала голову ввысь, как бы впервые увидевшего небо. И священника, спящего в часовне Сан Джузеппе и знамением крестным осенившего себя в беспокойном сне. И бодрствующего художника с длинной спутанной бородой: он клал на картину мазок за мазком, но кисти я не замечал, и оттого представлялось, что- длиннобородый дирижирует сном сограждан или пересчитывает звезды на странно приблизившемся к городку небосводе. Земная красота для спящих не существовала. Они были там, где мертвые и нерожденные: в небытии.
   Внезапно - опять-таки в моем сне - над Сигоной обнаружилось нечто парящее в воздухе. Оно смахивало на великанью шляпу. Из шляпы, как из машины для выдувания мыльных пузырей (такую машину я видел в английском фильме "Повелитель облаков"), стали вылупляться полутораметровые воздушные шары, оседая наземь. Там, где они оседали, виденье спящих людей гасло. Шары роились в потоках ночного ветра, как пузырьки в стакане газировки. На городишко сползла темнота, еле одолеваемая ущербной луной. Шляпа исчезла. И сразу вокруг Сигоны, точно сказочный змий, поползла и замкнулась стена колючей проволоки.
   В миг, когда голова и хвост змия сомкнулись, от храма Юпитера к вершине Поющей горы вознеслась молния.
   Она опять высветила в небе лицо Снежнолицей...
   Я очнулся. Неумолчно свиристели цикады. Дозорная башня поскрипывала и покачивалась, как будто я спал в дупле старого дуба. К берегу шествовали рафинаднобелые шеренги волн, подгоняемые луной. В мертвой Сигоне ни огня, только смутные шевелящиеся лунные тени.
   Со стороны моря донесся ровный гул, словно пылесос включился. Гул постепенно нарастал. Пепельное облачко заслонило серп луны, и когда опять просветлело, я увидел это. Оно висело над кипарисами, окаймлявшими причал в Сигоне. До той поры я не очень-то верил вдохновенным повествованиям о неопознанных летающих объектах, а тут и сам стал свидетелем явления необъяснимого.
   Она, казалось, выпорхнула из моего сна, эта великанья шляпа, только вместо вылупляющихся шаров выпустила тончайший фиолетовый луч. Он пробежал по причалу, уперся в чернеющее строение, скорее всего будку, куда обычно на зиму складывают пляжные зонты, лежаки и прочую дребедень, и вскоре угас. Я вцепился в каменные перила башни и не дышал. Как только луч угас, шляпа двинулась восвояси - в сторону моря, правее луны, на юг.
   Я уже потерял шляпу из виду, когда будка загорелась. Языки огня выхватывали из темноты железные переплетения пляжных навесов и белые стрелы волноломов.
   Что это все значит? В моем сне смешались и рассказ Иллуминато Кеведо, и эвакуация Сигоны, и лицо Снежнолицей из вчерашнего ночного виденья с балкона над заливом в Палермо. Предположим. Но при чем здесь сон, если я воочию вижу горящую будку, подожженную вовсе не молнией, черт побери! Стало быть, газетные сообщения не бред? Эти огненные языки, эти снопы искр, роящиеся и тающие в небе, - это что, галлюцинация, продолжение сна?
   Я спустился с башни. На моих часах было половина второго. Зденек ничего не понял и нехотя стал одеваться. Когда я попросил его не зажигать фонарик и разговаривать шепотом, чтобы не встревожить экспедицию, он начал чертыхаться. Наконец он нашарил очки и пошел за мною к пролому в западной стене.
   - Скорее, пан Плугарж, - подгонял я его. - Не то все сгорит и ничего не увидите.
   Будка на причале догорала.
   - В честь кого такой фейерверк? - спросил Зденек и зевнул.
   - По случаю моего приезда. Вы способны наконец прийти в себя? разозлился я.
   - О, ночью вы еще учтивей, чем днем, пан Преображенский, - отвечал он.
   Пришлось извиниться. Потом я сказал:
   - Зденек, я только что своими глазами видел "летающую тарелку". Надеюсь, вы мне верите?
   - Археологи - самый правдивый народ, - сказал он. - Только, умоляю вас, в другой раз будите меня до прилета летающих, как выразились, тарелок, а не после. Чтобы у меня была возможность спокойно натянуть штаны.
   Я снова извинился, и он ушел досматривать сон.
   Что ж, его скептицизм объясним. Я сам, помню, поднял как-то насмех полярного летчика, который утверждал, будто над морем Лаптевых его самолет чуть ли не полчаса был сопровождаем-ярко-желтым сплющенным шаром с несколькими отверстиями, причем сплющенный менял направление с легкостью солнечного зайчика.
   Да, скептицизм объясним... Но эти тлеющие огоньки на причале? Как поступить дальше?
   Я давно убедился, что ощутимых результатов добиваешься только тогда, когда поступаешь непредвиденно для окружающих, а порою и для себя самого. Руководствуясь лишь интуицией - и ничем более.
   И я решил спуститься к мертвой Сигоне.
   7. Неназначенное свидание
   - ЗОНА, КАК ВЫГЛЯДЕЛ БЫ Я, БУДУЧИ РАЗУМНЫМ ПОТОМКОМ ДИНОЗАВРА?
   - ТЫ БЫЛ БЫ ВЫШЕ НА ДВЕ ГОЛОВЫ. НАМНОГО СИЛЬНЕЙ. КОЖА У ТЕБЯ БЫЛА БЫ СПЛОШЬ ЗЕЛЕНАЯ. ИСКРЯЩИЕСЯ КРАСНЫЕ ГЛАЗА РАЗМЕРОМ С КУРИНОЕ ЯЙЦО. ЗРАЧКИ КАК У КОШКИ - ПРОДОЛГОВАТЫЕ. АБСОЛЮТНО ГОЛЫЙ ОГРОМНЫЙ ЧЕРЕП БЕЗ УШЕЙ. РУКИ И НОГИ - ТРЕХПАЛЫЕ.
   - И ТЫ НЕ УЖАСНУЛАСЬ БЫ МОЕМУ ВИДУ? БУДЬ Я ДАЖЕ БЕГЕМОТООБРАЗНЫМ? СТРЕКОЗОПОДОБНЫМ? ТРИТОНОВИДНЫМ?
   - ИЛИ ЖИВЫМ СГУСТКОМ ВИХРЕЙ. СПИРАЛЬЮ СВЕТА, ВЗЫВАЮЩЕЙ К СОБРАТЬЯМ ИЗ ДРУГИХ МИРОВ. РАЗУМНОЙ СУБСТАНЦИЕЙ, СВОБОДНО ПРОНИКАЮЩЕЙ СКВОЗЬ ВОЛОКНА ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ.
   - ОТВЕЧАЙ: НЕ УЖАСНУЛАСЬ БЫ?
   - ЗЕМНАЯ ЛИ, ГАЛАКТИЧЕСКАЯ, ВСЕЛЕНСКАЯ - КРАСОТА ЕДИНА. ОНА РАЗЛИТА, РАСПЛЕСКАНА ПО МИРОЗДАНЬЮ, КАК СВЕТ. ОНА САМО МИРОЗДАНЬЕ. ЕДИНСТВО КРАСОТЫ, ЕЕ ВЕЧНОЕ ГАРМОНИЧНОЕ ЦВЕТЕНЬЕ - НЕЗЫБЛЕМЫЙ ЗАКОН. ПОТОМУ ЛЮБАЯ ПОПЫТКА ПОСЯГНУТЬ НА КРАСОТУ, РАСШАТАТЬ ЕЕ УСТОИ ДОЛЖ НА БЫТЬ НАКАЗУЕМА.
   От моста надо рвом спуск к морю оказался не таким уж и крутым, но длинным: мощеная дорога изгибалась плавным серпантином. Зонты пиний отбрасывали на обочину резкие изломанные тени. Говор моря все нарастал - и вот оно раскрылось - мерцающее^ живое, катающее в своих ладонях прибрежную гальку. Над Поющей горой светился, как глаз циклопа, кровавый фонарь.
   Я двинулся на его свет. Взлобье холма Чивиты с зубчатой стеной занимало полнеба. Когда нависшая надо мною громада завернула к северу и обнажился простор небес, я увидел перед собою другую стену - из колючей проволоки, с бетонными сдвоенными столбами опор.
   Ближе к морю на таких же бетонных столбах был укреплен квадратный щит. Подойдя к щиту, я прочел светящиеся буквы: