Мееров Александр. Сиреневый Кристалл

   Какая же загадка таилась внутри Золотой Ладьи? По характеру орнамента, по стилю работы было ясно, что сама Ладья, кольцо, ее удерживающее, подставка из рубина - все это изготовлено в древнем Паутоо. Долго исследователи не решались ее вскрыть, боясь утерять возможность наблюдать интереснейшее, еще невиданное на Земле явление, но наконец отважились.
   В Золотой Ладье находилось небольшое, похожее на арахис зерно, описанное в свое время русским ученым. Зародыш... зародыш силициевой жизни!
   Зерно снова поместили в кораблик, построенный для него древними паутоанскими умельцами, и нехитрое приспособление продолжало действовать безотказно. Вскоре решили попробовать поместить в кораблик не зерно, а Сиреневый Кристалл. Опыт поставили, и лодочка с кристаллом начала исправно указывать на зерно. Но дальше произошло непонятное. Казалось, стоит теперь изолировать зерно, покрыть его кремниевым колпаком, и Ладья с кристаллом утеряет способность устойчивой ориентации в пространстве. Но не тут-то было. Ладья с кристаллом снова на что-то указывала, и притом всегда в одном и том же направлении.
   Перевозя Ладью с места на место, из города в город, удалось установить: Сиреневый Кристалл указывал на острова Паутоо!
   Значит, именно там до сих пор хранятся остальные зародыши!
   Путешествие на Паутоо, по словам приятно улыбавшегося Асквита, обошлось без особых приключений, и тайник с зародышами был найден.
   Нетрудно догадаться, сколько противоречивых чувств вызвало у каждого из нас сообщение профессора Асквита.
   Доктор Ямш поблагодарил за информацию, Юсгор в свою очередь ознакомил Асквита с работами нашей группы, с намечающимися планами, подчеркнув при этом, что силициевая проблема опасна и требует систематического и осторожного разрешения. Я выступил после Юсгора и попробовал развить свои соображения, касающиеся необходимости работать над силициевой проблемой, объединив усилия. Профессор Асквит поддержал эту мысль с готовностью, даже с некоторой горячностью. Разговор стал особенно оживленным, но все же больше напоминал дипломатическую встречу, чем беседу ученых, работающих над одной проблемой.
   Любезность и учтивость, с какой протекали переговоры, не могли скрыть растущего взаимного недоверия. Не внеся никаких реальных предложений, Асквит продолжал настаивать на передаче ему силициевой плазмы для работы с зародышами. Он еще раз подчеркнул, что в Таркоре Родбару до сих пор не удалось их вызвать к жизни.
   - Должен признаться, господа, - продолжал Асквит, доверительно улыбаясь, - дело уже считалось безнадежным. Все чаще нас посещали сомнения: а не угасла ли жизнь окончательно в этих зародышах? И вот когда мы готовы были сдаться на милость скептиков и маловеров, нас подбодрили вести из Макими. Ваша удача, господа, убедила нас, что жизнь еще теплится в силициевом посланце космоса. Больше того, коллега Родбар уверен, что именно силициевая плазма, эта низшая форма силициевой жизни, весьма вероятно, и является той средой, в которой могут воскреснуть зародыши.
   - Вы не считаете, профессор, - обратился к Асквиту Ханан Борисович, что оживление зародышей связано с риском? Ведь никому не известно, какого типа существа могут быть выведены в результате ваших экспериментов.
   - Совершенно верно. В этом случае мы рискуем, очевидно, в такой же мере, в какой рисковали у вас, здесь, в Макими, оживляя метеорит.
   - Я должен вам возразить, профессор, - вступил в полемику Юсгор. Работая с микроорганизмами, вкрапленными в кусок метеорита, в случае удачи мы могли получить силициевую плазму, и только плазму. Изучив древние документы Паутоо, мы имели некоторое представление о свойствах и повадках этой формы силициевой жизни. Но самое глазное - мы знали, что уже в древности совершенно случайно, правда, но был все же найден способ ее укрощения, средство борьбы с ее невероятной активностью. Я говорю о смоле туароке.
   - И все же вы рисковали, - возразил Асквит. - Туароке мог оказаться недостаточно эффективным. Но вы рисковали правильно! Насколько мне известно, вы ведь тоже собирались добыть зародыши из тайника профессора Вудрума, не так ли? Скажите, получив зародыши, вы бы стали вести опыты по их оживлению?
   - Да, господин Асквит, - ответил профессор Мурзаров, - мы готовились начать работы в этом направлении. Но должен сказать, опыты эти, больше того, всю работу по освоению силициевой проблемы намечено вести так, чтобы она никогда, ни при каких обстоятельствах не была использована во зло человеку.
   - Это очень важное заверение, господин Мурзаров. Я не сомневаюсь, что правительство нашей страны выскажется примерно в таком же духе, как только мы, ученые, чего-нибудь ощутимого добьемся от этих зародышей. Право, я не считаю нужным открещиваться от политики, как это делают многие ученые. Это по меньшей мере неостроумно. В наше время наука не может быть вне политики, как и политики не могут обходиться без науки. Но я вместе с тем не принадлежу и к числу тех ученых, которые не ведают, что творят, а сотворив, ужасаются. Я трезвый человек, а это значит реальный политик. Да, я отдаю себе отчет в том, что, оживив зародыши, мы можем впустить в наш неспокойный мир неведомого дьявола Вселенной и начнется... Разумеется, я не знаю, что именно начнется, как не знали этого физики-атомщики, которые впервые осуществили цепную реакцию. А ведь, несмотря на опасения, что эта реакция может охватить всю планету, они спустили курок. Не могли поступить иначе. Так будет и с зародышами силициевой жизни. Если в них еще хранится жизненное начало, люди рано или поздно нажмут на курок. Непременно! Уж таков человек, и это прекрасно, господа! Будет борьба. Быть может, схлестнутся силы земные с силами космоса, быть может, земляне, не поделив между собой гостей, начнут состязаться в гостеприимстве. Все может быть. Такова жизнь.
   Запальчивая речь Асквита вызвала довольно длительную паузу. Понимая, что спор Асквита с Мурзаровым нескончаем, так как они придерживаются крайних взглядов, я воспользовался паузой и попробовал направить беседу в другое русло.
   - Я считаю: не обязательно представлять встречу с инородной жизнью в слишком траурных тонах. А если она будет полезной человечеству? Как знать, не приведет ли попытка этого первого контакта с посланцем далекого мира к результатам благотворным, позволяющим в какой-то мере познать этот мир. Стоит ли сейчас говорить о борьбе, и только о борьбе? Почему мы рассматриваем силициевую жизнь как нечто заведомо нам враждебное. Разумеется, она по природе своей чужда нам, существам углеродистым, и все же, пожалуй, следует подойти к проблеме шире, взять ее в самых различных аспектах и быть готовыми не только к борьбе, но и к контактам. Самое главное сейчас - готовность всего человечества к осмысливанию столь необычайного положения, коль скоро оно может возникнуть, а значит, - и это мне представляется непременным - объединение усилий всех ученых, на какой бы политической платформе они ни стояли, какого бы мировоззрения ни придерживались.
   - Вот это правильно, - поддержал Асквит. - Основная цель моего приезда в Макими - это налаживание творческого контакта между нашими группами. Ведь мы бьемся над одной и той же задачей! Давайте же работать сообща.
   Мурзаров наклонился ко мне и тихонько сказал по-русски: "Ведь врет, все врет. Только плазму заполучить хочет, а зародыши... И словом не обмолвится о них. Вот увидите!"
   Под тучным доктором Ямшем беспокойно заскрипело кресло. Он был явно смущен недипломатичностью нашего перешептывания и поспешил вступить в беседу:
   - Я очень рад, профессор, что вас привели сюда самые добрые намерения. Со своей стороны я готов всячески поддержать стремления к взаимному сотрудничеству и деловым контактам. Мне кажется, например, что ваши исключительно интересные исследования Сиреневого Кристалла следовало продолжить, углубить. Вероятно, имеет смысл привлечь к этим изысканиям целый ряд научных учреждений, и прежде всего, разумеется, Институт космической химии. В Советском Союзе - это общеизвестно - особенно далеко продвинулись в деле освоения и изучения космоса. Не считаете ли вы, господин Асквит, возможным передать один из вывезенных вами с островов Паутоо Сиреневых Кристаллов другим организациям для дальнейшего изучения?
   - Доктор Ямш, я нахожу вашу мысль несомненно правильной. Феномен обязательно должен быть изучен самым доскональным образом. Именно этим и продолжает заниматься институт Ченснеппа. Однако прервать исследование, для того чтобы передать кристалл в другие руки... Это, знаете ли, как-то неудобно...
   - Но у вас два кристалла.
   - Нет, доктор, у нас один кристалл, и двух никогда не было.
   - Странно. Мы хорошо знакомы с материалами Ивана Александровича Вудрума. В них совершенно определенно упоминается о двух кристаллах. Кроме того, о кристаллах, сиявших в ночи, как два глаза божества, говорится и в храмовых записях Буатоо.
   - Мне об этом тоже известно, и вместе с тем, смею вас заверить, в нашем распоряжении только один кристалл по той простой причине, что мне при изучении заброшенного храма удалось найти только один кристалл.
   - Мы были бы вам признательны, профессор, если бы вы продемонстрировали нам содержимое Золотой Ладьи, некогда принадлежавшей нашему знаменитому соотечественнику Преойто. Никто из нас не видел силициевых зародышей. Они известны нам только по описаниям и фотографиям профессора Вудрума.
   Все оживились, увидев, как Асквит потянул к себе коробку с Ладьей, но он, ловко нажав невидимую кнопку, открыл золотую лодочку и продемонстрировал, что она пуста.
   - Я не считал, господа, возможным подвергать излишнему риску столь ценную реликвию и оставил зерно в лаборатории Таркора.
   - Еще один вопрос, - уже гораздо суше продолжал ректор. - Вы не находите приемлемым обмен сотрудниками с целью улучшить взаимную информацию? Мы готовы принять в лабораторию, руководимую Юсгором, кого-либо из ваших сотрудников, с тем чтобы кто-то из наших ученых смог отправиться в лабораторию профессора Родбара.
   - Я должен согласовать этот вопрос с господином Ченснеппом.
   - О, разумеется, разумеется, профессор. Мы будем ждать этого решения и, если оно будет положительным, с удовольствием примем у себя в Макими вашего сотрудника.
   Мы с Мурзаровым переглянулись. В чем, в чем, а в допуске наших работников в Таркор Асквит, конечно, был меньше всего заинтересован. О наших делах он знал куда больше, чем мы о его.
   Чем дольше продолжался обмен мнениями, тем больше мы убеждались в непоколебимости Асквита, в его намерении не уступить ни по одному пункту и настойчивом желании заполучить для Таркора плазму. Мурзаров прямо задал вопрос, будет ли передана в Макими какая-то часть зародышей, и представитель Ченснеппа ответил, даже не сославшись уже на необходимость проконсультироваться, категорическим отказом. После этого настойчивость Асквита, с какой он продолжал добиваться силициевого вещества, выглядела уж очень неприглядно, однако это его нисколько не смущало.
   - Советский Союз, насколько мне известно, не делился с вами зародышами, - сыронизировал Асквит, - однако несколько граммов плазмы уже передано в Институт космической химии. Я не вижу причин, которые в данной ситуации препятствовали бы выделению плазмы моей стране.
   - Как вам сказать, господин Асквит, - медленно начал доктор Ямш. Прежде всего позволю себе напомнить, что с научными учреждениями Советского Союза мы ведем совместную работу уже давно и плодотворно. Открытие, сделанное в Паутоанском университете, принадлежит в такой же мере советским ученым, как и паутоанским. Но главное заключается не в этом. Каждый из нас совершенно уверен, что полученная Советским Союзом силициевая плазма не будет употреблена во зло. Я старый человек, я на себе испытал благодеяния, щедро отпускавшиеся нашим островам метрополией, когда мы боролись за правду, за справедливость.
   - Мне трудно принять ваши доводы, господин ректор. Деловым вопросам - а получение силициевой плазмы, на мой взгляд, вопрос сугубо деловой - очень мешают, как правило, высокие рассуждения о справедливости, правде. Я как-то по-другому, вероятно, воспринимаю все это, так как считаю, что правд столько, сколько людей, убежденных, что их правда самая правдивая.
   С того дня, как состоялась эта беседа, прошло больше двух лет. Мне трудно вспомнить, как именно она кончилась. Помню только, что сражение продолжалось долго с равным неуспехом для обеих сторон. Асквит встречался еще несколько раз с Юсгором, с доктором Ямшем, с Хананом Борисовичем и со мной, оставаясь все таким же настойчивым, не уступая ни в чем в этой "холодной войне".
   12. ТРУП БАОКАРА
   Пасека. То густые, пряные, то едва уловимые, свежие ароматы цветов приносит чуть заметное дуновение ветерка. Пчелы собирают в улья нектар. Зной, тишина. Особенная тишина, когда все наполнено жужжанием миллионов насекомых. Это тишина умиротворенной природы, радующая душу, вселяющая ни с чем не сравнимый покой, так редко выпадающий на долю людей, постоянно живущих в городе. Покой разлит всюду, исходит от каждой травинки, от душистой, знойной земли. Все вокруг удивительно знакомое, все кажется очень родным, когда-то виденным. И действительно, если не смотреть в сторону моря, где у самого берега слегка покачиваются огромные задумчивые пальмы, можно на какое-то время почувствовать себя на родных южнорусских просторах. Но до них далеко. Тысячи километров. До Макими - двадцать. Каждое утро я и Севена выезжаем из Макими часов в пять утра и день за днем проводим на пасеке. Работы в университете так много, овладение плазмой требует столько сил и внимания, что многим моим коллегам начинает не нравиться мое "увлечение пчеловодством", но я упорно продолжаю добиваться своего.
   В маленьком бамбуковом шалаше, крытом листьями веерной пальмы, у нас походная лаборатория. Думается легко и много. Севена своими тонкими, искусными, как у виртуозного хирурга, руками готовит пробы, и мы ставим опыт за опытом. Я склонился над шатким бамбуковым столиком, размышляя над записями в лабораторном журнале, сижу спиной к ее столику и слышу, как мелодично позвякивают в ее пальцах пробирки, кюветки, маленькие колбочки. В ее работе, четкой, слаженной, всегда чувствуется какой-то ритм. Я, не оборачиваясь, знаю, что вот сейчас она берет пробу, оттитровывает ее (размеренно, как бы в такт падающим из бюретки каплям, позвякивает о настольное стекло маленькая коническая колбочка), вот она ставит пробу и берет следующую. Так же, вероятно, она брала на оптический прицел едва показавшуюся в диких зарослях голову противника, спускала курок и досылала в ствол следующий патрон, по каплям копила в себе выдержку, терпеливо и настойчиво выслеживая врага. Слава о знаменитом партизанском снайпере летела куда дальше, чем ее пули. В те революционные годы ее называли Лесным Дьяволенком, и попадись она в руки противника... Но она не попалась. Оптический прицел от ее винтовки и до сих пор висит на циновке, прибитой над диваном Юсгора...
   - Алексей Николаевич, пробы готовы. Будем начинать?
   - Будем. Будем продолжать, Севена.
   И мы продолжаем. Снова и снова. Я то надеюсь, то отчаиваюсь. Севена не только исполнительна, но и пытлива. Не так давно освоив технику лабораторных работ, она уже идет дальше, старается, как и все на Паутоо, учиться, каждый день радуется новому, так щедро теперь открывающемуся перед ней, и, главное, самым сочувственным образом относится к моим начинаниям, к стремлению во что бы то ни стало создать генератор запахов.
   - Получится? - в этом вопросе столько надежды.
   - А как вы думаете?
   - О, конечно!
   Сдержанная, скромная и неутомимая, она не только старается безукоризненно выполнить свою часть работы, но и поддержать меня и все же... Все же и ей мало слепой веры.
   - Я плохо понимаю, Алексей Николаевич, в чем принцип генератора. Юсгор дал мне почитать протокол совещания, на котором утвердили программу ваших разработок, но там все так сложно. Я еще мало знаю. Нужно учиться, догонять упущенное в джунглях. Я учусь, но учеба идет не так, как хотелось бы. Трудно.
   - Не отчаивайтесь. Все придет со временем. Ну, а разобраться в протоколе этом вам и в самом деле нелегко. Я постараюсь объяснить все как можно проще. Самое сложное понять, что же такое запах. Ученые еще ничего толком не знают о физической сущности запахов, недостаточно изучили механизм обонятельных органов. Попытки установить связь запахов с химической структурой и физическими свойствами веществ привели к созданию нескольких гипотез о природе возбуждения рецепторов обоняния, но ни одна из них не получила общего признания. Мне показались очень привлекательными работы профессора Фролова, который попробовал немного разобраться в этом и получил удивительно интересные результаты. Знаете, Севена, если вы положите немного меду у себя на открытом окне даже в большом, шумном городе и если в городе найдется хотя бы несколько пчел, они непременно прилетят к вашему окну. Что их привлекает?
   - Запах, конечно.
   - Вот здесь-то и приходится задуматься, решить, а что же такое запах?
   - Молекулы пахучего вещества, носящиеся в воздухе. Они действуют на наши органы обоняния, и мы их чувствуем.
   - Это общепринятая трактовка. А вот профессор Фролов проделал такой опыт. Он поместил мед в ящичек. Ящичек не пах медом: все было проделано довольно тщательно, но ящичек имел окошко, пропускавшее электромагнитные волны определенного диапазона, и пчелы стали слетаться к ящичку, не издававшему запаха, они бились у окошечка, стремясь к легкой добыче. Следовательно, пчелы ориентировались по потоку электромагнитных волн, испускаемых медом. Это понятно?
   - Даже мне, - улыбнулась Севена. - А вы что же, Алексей Николаевич, не доверяя профессору Фролову, хотите воспроизвести его опыты?
   Вопрос был задан не без лукавства.
   - Как вам сказать, профессору Фролову я доверяю, но и проверяю его. Конечно, дело даже не в проверке. Здесь есть нечто новое. Плоские кюветки, которые служат в наших экспериментах окошечками, залиты жидкостями. Теми самыми, которые вы готовите по различным рецептам. Я хочу подобрать фильтры электромагнитных колебаний, используя растворы. Это куда проще, чем подбирать фильтры из каких-нибудь твердых веществ. Вот мы и тренируемся на уже известном опыте с пчелиным медом, с тем чтобы повторить его на смоле из туароке.
   - Вот это я понимаю, - серьезно и задумчиво ответила Севена. - Вы хотите, чтобы и на силициевую плазму, существо куда более беспокойное, чем пчелы, существо, "жалящее" насмерть, мгновенно, можно было воздействовать волнами?
   - Совершенно верно. Надо найти, какие именно электромагнитные колебания излучает туароке, опробовать их на плазме, и если она... О, Севена, тогда все будет в порядке! Признаюсь, плазма не дает мне покоя. Понимаете, мы справились с ней только благодаря "секрету Раомара", воскурив фимиам. Мы бесконечно благодарны древним паутоанцам, но, знаете ли, целиком полагаться на туароке... Нет, Севена, это слишком рискованно. Меня не покидает мысль о том, что живое силициевое вещество может наделать много бед. Пока, кроме душистых смол, содержащихся в невзрачных кустарниках, нет ничего, что давало бы людям власть над этой формой силициевой жизни. А вдруг она как-нибудь вырвется, начнет буйствовать, овладеет большим пространством? Что тогда, дымки фимиама? Чепуха! Нужны мощные генераторы. Исследовав характер излучения, надо немедленно строить такие генераторы. Тогда нам не страшны будут никакие проделки живого силициевого вещества, даже если оно окажется в недобрых руках. А может быть, такое излучение поможет овладеть и новой, еще неизведанной формой жизни, таящейся в зародышах.
   - Тогда давайте продолжим опыты!
   И мы работали, отдавая делу все свое время и силы, хорошо понимая, как важно своевременно получить необходимый результат.
   Сторонников этой идеи становилось все больше. Специальная группа товарищей уже закончила изучение свойств смолы туароке. Из нее удалось выделить вещества, являвшиеся действенным началом, подавлявшие развитие силициевой жизни. Так же как и мед, мы поместили полученное из ароматных обрядовых смол вещество в ящичек и подобрали фильтры, стараясь определить характер испускаемых им колебаний. Мы еще не умели этого сделать физическими приборами, а плазма, "облученная" таким простеньким приспособлением, уже чувствовала их и замирала.
   Прозрачная, чуть зеленоватая очень подвижная жидкость налита в позолоченную изнутри чашечку. С превеликими предосторожностями, действуя манипуляторами, мы подносим к ее поверхности две веточки астоки с крупными оранжевыми, похожими на тюльпаны цветами. Слегка касаемся изломами веток поверхности плазмы, и плазма как бы вскипает в этом месте, вся темнеет на миг, и уже какая-то часть ее проникает в ветки. Цветы на них вдруг становятся ярче, вспыхивают как огоньки. Чувствуется, как растения наливаются чужими, смертоносными соками. Листья на них быстро меняют окраску, светлеют, постепенно начинают приобретать жемчужный оттенок, а вскоре становятся полупрозрачными, будто изваянными из великолепного куска опала. Стальные руки манипулятора бережно переносят одну из веточек в следующую камеру. Здесь на нее направляется окошко ящичка с помещенной в нем смолой, и через несколько часов астока каменеет. Теперь она не опасна. Ее можно взять в руки, не боясь губительной плазмы, уже убитой излучением смолы туароке. Веточка, словно сделанная из тончайшего фарфора, позванивает своими яркими тюльпанами. Это красиво и немного страшно. Все время думается, что вот подползет струйка силициевой плазмы к какому-нибудь лесному великану и он за несколько часов превратится в такое звонкое, но не очень-то нужное людям сокровище.
   А необлученная ветка? Судьба ее иная. Плазма, как и в первой ветке, проникла в ее сосуды, пробралась к листьям и почти мгновенно набросилась на самое лакомое для нее - хлорофилл. Цвет листьев из сочно-зеленых постепенно перешел в жемчужный, интенсивнее стала окраска цветов, но все это ненадолго. Процесс не был приостановлен облучением, силициевое вещество продолжало разрушать растение, и вскоре оно превратилось в серо-зеленоватую бесформенную массу.
   Значит, и лесных великанов, не защищенных дымками туароке или нашими излучателями, постигнет участь второй веточки!..
   Итак, в наших руках верное, хотя и маломощное, средство. Действует оно безотказно. Вот над позолоченной металлической чашечкой с плазмой мы помещаем прототип излучателя - ящичек со смолой, и плазма вспенивается, превращаясь в твердую, похожую на пемзу массу, - силициевое вещество уже безжизненно, не опасно, но и бесполезно. А ведь хочется сделать так, чтобы оно служило людям!
   Нашей главной задачей являлось создание достаточно эффективного генератора.
   Так делались первые шаги.
   Сейчас, когда тысячи людей связаны с силициевой проблемой, трудно понять, почему мало известно о том, как все это начиналось. А мне особенно дороги воспоминания о тех днях. Тогда мы только прощупывали пути, неудачи следовали одна за другой, а первые успехи были радостны по-особенному. Конечно, в нашем подходе к вопросу много было несовершенного, но мы ни на миг не оставались спокойными, понимали, что добровольно и радостно обрекли себя на непроторенный, заведомо нелегкий путь. Да, это было чертовски трудное и прекрасное время, еще не омраченное бедой, вызванной людьми жестокими и алчными, людьми, которым не дано наслаждаться ни с чем не сравнимым чувством творческого подвига. Бескорыстного и удовлетворяющего, как ничто другое.
   Физики и конструкторы разрабатывали эскизный проект генератора, началась работа по исполнению технического проекта. Часть заказов уже была размещена на предприятиях, изготовлявших электронную аппаратуру. Дело шло, но хотелось, чтобы оно шло еще быстрее.
   Чем только мы не занимались в это время! Каждый день приносил открытия. Паутоанский университет напоминал осаждаемую крепость. В Макими съехались ученые из многих стран мира. Но беда была не в этом. Соотношение приехавших ученых и журналистов было примерно 1:10. Вот это было трудновато. Мурзарова, как человека, обладавшего характером далеко не мягким, если не сказать больше, назначили руководителем пресс-группы. Работать стало вольготнее. Журналисты были в панике.
   Признаться, донимали нас тогда не только нашествиями извне, но и атаками изнутри. Это были более приятные атаки. При всей нашей занятости кое-каким из них мы не могли противиться. Группа студентов-старшекурсников, прикрепленная к нашей лаборатории, все же уговорила руководство построить "дворец сказочной красоты и величия" наподобие того, что описывала легенда о Рокомо и Лавуме.
   И прельщала, и немного пугала мысль попробовать не в пробирках, а в огромном масштабе, на виду у всех и для всего народа продемонстрировать мощь силициевого вещества, умение человека владеть им - словом, и в наше время повторить то, что некогда делали в Век Созидания. Предстояло решиться на проверку наших возможностей. Мы пошли на это, рискуя и радуясь, рассчитывая, что в случае удачи наш эксперимент будет превосходным показом славного прошлого народа Паутоо, превратится в праздник его единства и преемственности. Душой этой затеи были паутоанские девушки-студентки. Это они переплели ветвями, увили гирляндами цветов железный каркас, оставшийся от лаборатории, "съеденной" силициевой плазмой. Из сотен самых различных растений искусно и со вкусом были сплетены башенки, арки, карнизы и балкончики. Листья веерных пальм, словно причудливое кружево, заполнили промежутки между колоннами, создав ажурные стены. Всю постройку венчала стройная башня из бамбука, затканная лианами, перевитая огромными цветами, достигающими полуметра в диаметре.