- Анастасия, а ты сама к Богу обращаешься, просишь у него для себя чего-нибудь?
- Что же я могу просить, когда мне так много дано. Я благодарить его должна и помогать ему.
КТО ВОСПИТАЕТ СЫНА?
По дороге, когда Анастасия провожала меня к катеру, мы присели отдохнуть в том месте, где она оставила свою верхнюю одежду, и я спросил её:
- Анастасия, как мы будем воспитывать нашего сына?
- Постарайся, Владимир, осознать - ты пока ещё не можешь его воспитывать. И когда его глаза в первый раз осмысленно посмотрят на мир, тебя не должно быть рядом.
Я схватил её за плечи и встряхнул.
- Ты что говоришь, что ты себе позволяешь? Мне непонятно, откуда у тебя такие своеобразные умозаключения. И вообще, сам факт твоего существования невероятен, но всё это не даёт тебе права решать всё самой в нарушение всех законов логики.
- Успокойся, Владимир, пожалуйста. Не знаю, какую логику ты имеешь в виду, но попытайся спокойно всё осмыслить.
- Что я должен осмысливать? Ребёнок не только твой, но и мой, я хочу, чтобы у него был отец, хочу, чтобы он был всем обеспечен, мог получить образование.
- Пойми, никакие материальные блага в твоем понимании ему не нужны. Он будет иметь всё изначально. Ещё во младенчестве получит и осмыслит столько информации, что обучение, опять же в твоем понимании, просто смешно. Это всё равно, что направить учиться великого математика в первый класс. В тебе возникает желание принести младенцу какую-нибудь бессмысленную побрякушку, но она ему не нужна совершенно. Она нужна тебе для самоудовлетворения: "Какой я хороший, заботливый". Если ты считаешь, что сотворишь благо, обеспечив своего сына машиной или ещё чем-то, что у вас считается благом, то, пожелав этого, он и сам всё сможет получить. Подумай спокойно, что ты можешь конкретное сказать своему сыну, чему научить его, что ты такого сделал в жизни, чтобы быть ему интересным?
Она продолжала говорить мягким, спокойным голосом, но слова её повергали в дрожь:
- Пойми, Владимир, когда он начнёт осмысливать мироздание, ты рядом с ним будешь казаться недоразвитым существом. Разве хочется тебе этого, чтобы твой сын мог видеть рядом своего отца недоумком? Единственное, что может сблизить вас - это степень чистоты помыслов, но эта чистота в вашем мире достижима немногими.
Я понял, что спорить с ней абсолютно бесполезно и крикнул в отчаянии:
- Он, значит, никогда обо мне не узнает?
- Я расскажу ему о тебе, о вашем мире, когда он будет способен всё осмысленно понимать и принимать решения. Что он станет делать - не знаю.
Отчаяние, боль, обида, страшная догадка. Всё смешалось во мне. Захотелось двинуть со всей силы по этому красивому интеллектуально-отшельническому лицу. Я всё понял. И дыхание перехватывало от того, что я понял.
- Все понятно! Теперь всё понятно! Да ты... Да тебе трахнуться здесь не с кем было, чтобы ребёнка заполучить. Ломалась ещё вначале - интриганка. Монашку из себя строила. Тебе нужен был ребенок. Ты же ездила в Москву. Грибочки свои, ягодки она продала. Так пошла бы там на панель. Телогрейку, платок сняла бы. На тебя сразу бы клюнули. Не плела бы свою паутину, не запутывала меня.
Конечно. Конечно! Тебе нужен человек, мечтающий о сыне. И ты добилась своего. Ты о ребёнке подумала? О сыне? Которому заранее предначертано жить отшельником. Жить так, как ты считаешь нужным. Надо же, про Истину она распространялась. Много берёшь на себя, отшельница. Ты, что ли, Истина в последней инстанции? А обо мне ты подумала? Да! Я мечтал о сыне! Мечтал, чтоб дело ему передать своё. Научить бизнесу. Любить его хотел. А теперь как жить? Жить и знать, что сын твой малюсенький в глухой тайге где-то беззащитный ползёт? Без будущего. Без отца. Да от этого сердце разорвётся. Тебе это не понять, самка лесная...
- Может, сердце станет осмысленным и всё будет хорошо? Боль такая душу очистит, ускорит мысль, призовет... - тихо произнесла Анастасия.
А во мне такая ярость бушевала, такая злость... Собой уже не владел. Схватил палку. Отбежал от Анастасии и стал бить палкой изо всех сил по небольшому дереву, пока не сломалась палка.
Потом повернулся в сторону Анастасии и... как увидел её... Невероятно, но злость стала проходить. Подумалось: "Да что же это я опять потерял контроль над собой, разбушевался". Как и в прошлый раз, когда я на неё ругался.
Анастасия стояла, прижавшись к дереву, с поднятой кверху рукой, наклоненной вперёд головой, словно противостояла потоку ураганного ветра. Уже совершенно не злясь, я подошёл ближе и стал рассматривать её. Теперь её руки были прижаты к груди, тело слегка дрожало, она молчала, только добрые, по-прежнему добрые, глаза, ласково смотрели на меня. Так мы стояли некоторое время, рассматривая друг друга. Я размышлял: "Несомненно, она не в состоянии сказать неправду. Ведь могла бы не говорить мне всего, а она... Знает, что будет ей плохо, но говорит. Конечно, это тоже перегиб. Невозможно прожить, если всё время говорить только правду, только то, что думаешь. Но что поделать, если она такая и не может быть другой. Всё произошло так, как произошло. Случилось то, что случилось. Теперь она будет матерью моего сына. Она станет матерью, раз так сказала. Конечно, странная она будет мать. Образ жизни её... Мышление... Да ничего не поделать с ней. Зато она физически очень сильная. Добрая. Природу хорошо знает, животных. И умная. Хоть и своеобразен её ум. Всё же она знает много про воспитание детей. Всё время так хотела рассказывать о детях. Она вынянчит сына. Такая вынянчит. Сквозь стужу пройдет и метели. Нипочем они для неё. И вынянчит. И воспитает. Надо как-то приспособиться к ситуации. Буду приезжать к ним летом, как на дачу. Зимой невозможно. Не выдержать. А летом буду играть с сыном. Подрастёт расскажу ему о людях больших городов.
Надо всё-таки в этот раз перед ней извиниться, и я сказал:
- Извини, Анастасия, снова я понервничал."
Она сразу же заговорила.
- Ты не виноват. Ты только не ругай себя. Не переживай. Ты ведь о сыне беспокоился. Переживал, что плохо ему будет. Что мать твоего сына, как обычная самка. Любить не умеет настоящей любовью, людской. Ты только не переживай. Не расстраивайся. Ты так сказал, потому что не знал, ничего не знал о моей любви, любимый.
ЧЕРЕЗ ОТРЕЗОК ВРЕМЕНИ
-Анастасия, если ты такая умная и всесильная, так значит и мне ты могла бы помочь?
Она взглянула на небо, снова посмотрела на меня.
- Во всей Вселенной нет существа, способного развиваться сильнее, чем человек, и иметь большую свободу. Все другие цивилизации преклоняются перед Человеком. Всевозможные цивилизации обладают способностями развиваться и совершенствоваться только в одном направлении, и они не свободны. Величие человека им даже непонятно. Бог - Великий разум - создал Человека и никому не дал большего, чем ему...
Я не смог понять или, вернее, сразу осознать сказанное ею. И снова задал тот же вопрос, прося о помощи, сам не понимая, какой конкретно.
Она спросила:
- Что ты имеешь в виду? Чтобы я излечила все твои физические болезни? Это для меня просто. Я сделала это ещё полгода назад, только в главном пользы никакой не получилось, в тебе не убавилось присущего людям вашего мира пагубного и тёмного. Болячки разные снова вернуться пытаются. "Ведьма, сумасшедшая баба-отшельница, надо убираться отсюда побыстрее",- ты ведь это сейчас подумал, правда?
- Да, - ответил я удивленно. - Именно это я и подумал, ты читаешь мои мысли?
- Я предполагаю, что ты можешь подумать. У тебя же это на лице написано. Скажи, Владимир, ты действительно меня... ну, нисколечко не помнишь?
Меня очень удивил вопрос, и я стал внимательно вглядываться в черты её лица. Глаза. Мне действительно стало казаться, что я их где-то мог видеть, но где?
- Анастасия, ты же сама говорила, что постоянно живёшь в лесу, как же я мог видеть тебя?
Она улыбнулась и убежала. Через некоторое время Анастасия вышла из-за кустов в длинной юбке, коричневой на пуговицах кофте и с убранными под платок волосами. Но без телогрейки, как на берегу при нашей встрече. И платок немножко по-другому был завязан. Одежда на ней была чистая, но немодная, платок закрывал лоб и шею, и я вспомнил её...
СТРАННАЯ ДЕВУШКА
Однажды, в прошлом году, теплоход каравана пристал к одной из деревень. Недалеко от этих мест, нам необходимо было закупить мясо для ресторана и задержаться на некоторое время у берега, так как через шестьдесят километров начинался опасный участок реки, не позволяющий передвигаться ночью (навигационные огни на некоторых участках реки не горят.). Чтобы время зря не терять, по внешней громкоговорящей связи и местному радиоузлу мы стали передавать объявления о предстоящем вечере отдыха на теплоходе.
Белый теплоход, стоящий у берега, блистающий множеством огней, льющаяся с него музыка в такие моменты всегда привлекали местную молодежь. Вот и в этот раз почти всё молодое население поселка потянулось к трапу теплохода. Сначала, как и все вступившие первый раз на палубу, они стремятся обойти всё и осмотреть. Пройдясь по главной, средней и верхней палубам, сосредотачиваются, в конце концов, в баре и ресторане. Женская половина, как правило, танцует, мужская пьёт. Необычная обстановка на теплоходе, плюс музыка и спиртное, всегда приводят их в возбуждённое состояние, иногда доставляющее немало хлопот команде. Почти всегда им не хватает времени, и начинается коллективное обращение - продлить удовольствие, хоть на полчаса, потом ещё и ещё.
В тот раз я находился один в своей каюте, слышал доносившуюся из ресторана музыку и пытался скорректировать дальнейшее расписание продвижения каравана. Вдруг, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, повернулся и увидел за стеклом окна её глаза. В этом тогда не было ничего удивительного. Посетителям всегда интересно посмотреть каюты на теплоходе. Я встал, открыл окно. Она не отошла. Смутившись, продолжала смотреть на меня. Мне захотелось что-нибудь сделать для этой одиноко стоящей на палубе женщины. Подумалось: почему она не танцует, как другие, может быть, у неё какое-то несчастье? Я предложил показать ей теплоход, она молча кивнула. Я провел её по теплоходу, показал офис, поражавший посетителей элегантным убранством: ковровое покрытие пола, мягкая кожаная мебель, компьютеры. Потом пригласил к себе в каюту, состоящую из спальни-кабинета, приёмной комнаты, которая была устлана коврами и обставлена великолепной мебелью, с телевизором, видеомагнитофоном. Наверное, мне тогда доставляло удовольствие поразить деревенскую, забитую девушку достижениями цивилизованного бытия. Я открыл перед ней коробку конфет, налил два бокала шампанского, думая поразить шиком окончательно, включил видеокассету, где Вика Цыганова пела "Любовь и смерть..." На кассете были и другие песни в исполнении моих любимых певцов. Она лишь слегка пригубила шампанское, внимательно посмотрела на меня и спросила:
- Очень трудно, да?
Я ждал чего угодно, только не такого вопроса. Рейс был действительно трудным. Сложная навигационная обстановка на реке, команда матросов, состоящая из курсантов речного училища, покуривала травку и поворовывала в магазине. Мы часто выбивались из расписания, не могли прийти в назначенный срок в населённые пункты, где заранее делались объявления о прибытии каравана. Груз этих и других забот часто не давал возможности не то что полюбоваться береговым пейзажем, но и просто нормально выспаться. Я сказал ей что-то несуразное, типа: "Ничего, прорвёмся", - отвернулся к окну и выпил шампанское. Мы говорили с ней ещё о чем-то, слушали видеокассету и говорили, пока теплоход не причалил к берегу по окончании прогулочного рейса. Потом я проводил её до трапа. Возвращаясь в каюту, про себя отмечал: что-то странное и необычное в этой женщине, и какое-то легкое и светлое чувство осталось после общения с нею. В ту ночь я впервые за много дней хорошо выспался. Теперь я понял: та женщина на теплоходе была Анастасия.
- Так это была ты, Анастасия?
- Да. Там, в твоей каюте, я и запомнила все песни, которые тебе в лесу пела. Они звучали, пока мы разговаривали. Видишь, как всё просто?
- Как же ты попала на теплоход?
- Мне было интересно, как у вас всё происходит, как вы живёте. Я ведь всегда только дачниками занималась. Я прибежала в деревню, продала сушеные грибы, которые собирают белки, и купила билет на ваш прогулочный рейс. Теперь я много знаю о категории людей, которых вы называете предпринимателями. И тебя знаю теперь хорошо. Я очень, очень сильно виновата перед тобой. Я не знала, что так получится, что так сильно изменю твою судьбу, только поделать уже ничего не могу, так как ОНИ приступили к исполнению этого плана, а ОНИ подвластны только Богу. Теперь некоторое время большие трудности, невзгоды придётся тебе и твоей семье преодолевать, потом пройдет всё.
Ещё не понимая, о чём конкретно говорит Анастасия, я интуитивно чувствовал, что сейчас откроется мне нечто, выходящее за рамки обычных представлений о нашем бытие, и это нечто будет касаться меня непосредственно. Попросил Анастасию рассказать подробнее о том, что она имела в виду, говоря про изменения в судьбе и трудности. Слушая её, я и предположить не мог, насколько точно предсказанное начнёт воплощаться в реальной жизни. Своим рассказом Анастасия снова вернула меня к событиям годичной давности.
- Тогда, на теплоходе, ты показал мне всё, даже свою каюту, конфетами угостил, шампанское предлагал, потом проводил до трапа, но я не ушла с берега сразу. Я стала на берегу около кустов и мне видно было через светящиеся окна бара, как танцует и веселится в нём местная молодежь. Ты показал мне всё, но в бар не завёл. Я догадывалась почему - одета я неподходяще, платком замоталась, кофточка моя не модная, юбка очень длинная. Но я могла бы снять платок. Кофточка на мне аккуратная, чистенькая, юбку я руками тщательно разгладила, когда шла к вам.
Я, действительно, не завёл в тот вечер Анастасию в бар по причине её немножко странной одежды, под которой, как теперь выяснилось, эта молодая девушка скрывала свою необычную красоту, сразу резко выделяющую её на фоне остальных людей. И я сказал ей:
- Анастасия, ну зачем тебе понадобился этот бар, ты что, танцевала бы там в своих калошах? Да и откуда тебе знать танцы современной молодежи?
- Я тогда была не в калошах. Когда грибы на деньги меняла, чтобы билет на твой теплоход купить, я и туфли у той женщины взяла, правда, старенькие туфли и тесные они мне были, но я их травой почистила, а танцевать... мне только взглянуть разочек и всё. Ещё как станцую...
- Ты что, обиделась тогда на меня?
- Не обиделась. Только, если бы ты пошёл в бар вместе со мной, не знаю, плохо это или хорошо, но события по-другому смогли бы развиваться, и такого, наверное, не случилось. Но я не жалею теперь. Что произошло то, что произошло.
- Так что же случилось? Что произошло страшного?
- Проводив меня, ты не сразу вернулся в свою каюту. Сначала зашёл к капитану, и вы вместе с ним направились в бар. Для вас это было обычным делом. Когда вошли, сразу произвели впечатление на публику. Капитан был в своей форме, подтянутый. Ты - весь элегантный и внешне респектабельный, известный многим на побережье, знаменитый Мегре. Владелец необыкновенного для людей этих мест каравана. И вы прекрасно понимали, что производите на окружающих впечатление. Вы подсели за столик к трём молодым девушкам из деревни, им было всего по восемнадцать, они школу только что закончили. Вам за столик сразу же подали шампанское, конфеты и новые фужеры, лучше, красивее тех, что стояли раньше. Ты взял одну из девушек за руку, наклонился к ней и стал говорить ей что-то на ухо, я поняла... это называется комплименты. Потом танцевал с ней несколько раз и всё продолжал говорить. Глаза девушки блестели, она была словно в другом, сказочном мире. Ты вывел её на палубу, как и мне, показывал девушке теплоход, завёл её в свою каюту, угостил тем же, чем и меня, - шампанским, конфетами. Ту вёл себя с молодой девушкой немножко не так, как со мной. Ты был весёлым. Со мной серьёзным и грустным даже, а с ней весёлым. Я хорошо это видела через светящиеся окна твоей каюты, и, может быть, тогда мне немножко захотелось быть на месте той девушки.
- Ты что же, ревновала, Анастасия?
- Не знаю, чувство было какое-то незнакомое для меня...
Я вспомнил тот вечер и этих молодых деревенских девушек, так стремившихся тогда выглядеть постарше и современнее. Утром с капитаном теплохода Александром Ивановичем Сеньченко мы ещё раз посмеялись их ночной выходке. Тогда в каюте я понимал, девушка была в таком состоянии, что готова на всё... но у меня и в мыслях не было овладеть ею. Об этом я сказал Анастасии, на что она ответила:
- Ты всё же овладел её сердцем. Вы вышли на палубу, шёл мелкий дождик, и ты набросил на плечи девушки свой пиджак, потом снова увёл девушку в бар.
- Так ты что же, Анастасия, всё время в кустах под дождём стояла?
- Это ничего. Дождик хороший был, ласковый. Только смотреть мешал. И мне не хотелось, чтобы юбку мочил он и платок. Они мамины. От мамы мне достались. Но мне очень повезло. Я пакетик целлофановый на берегу нашла. Я их сняла, в пакетик положила и спрятала под кофточку.
- Анастасия, если ты домой не ушла, и дождь начался, вернулась бы на теплоход.
- Не могла. Ты же проводил меня, и другие заботы у тебя были. Да и заканчивалось всё. Когда пришло время окончания вечера и теплоход нужно было уводить, вы, по просьбе девушек, и, главное, по просьбе той девушки, которая была с тобой, задержали теплоход. Всё было тогда в вашей власти, включая их сердца, и вы упивались этой властью. Девушкам была благодарна местная молодёжь, и они тоже ощущали себя одарёнными властью через вас, они совершенно забыли о тех молодых людях, которые были в том же баре и с которыми они дружили ещё в школе. Вы с капитаном проводили их до трапа. Ты пошёл к себе в каюту. Капитан поднялся на мостик, и теплоход, дав гудок, медленно, очень медленно стал отчаливать от берега. Девушка, с которой ты танцевал, стояла на берегу среди подруг и местной молодёжи, провожающей теплоход. Её сердечко билось так сильно, словно стремилось вырваться из груди и улететь, мысли и чувства смешались. За её спиной чернели очертания деревенских домов с потушенными огнями, перед ней от берега навсегда уходил белый теплоход, горящий множеством огней, щедро разливающий по воде и ночному берегу музыку, на нём ты, сказавший ей так много прекрасных, не слышанных ею ранее слов - завораживающих и манящих. И всё это медленно и навсегда удалялось от неё. Тогда и решилась она на виду у всех... Девушка сжала свои пальчики в кулачки и отчаянно закричала: Я люблю тебя, Владимир. Потом ещё и ещё раз. Ты слышал эти крики?
- Да, - ответил я.
- Их невозможно было не слышать, и люди из твоей команды их слышали. Некоторые из них вышли на палубу и смеялись над девушкой, мне не хотелось, чтобы смеялись над девушкой. Потом они, словно осознав что-то, перестали смеяться. Но ты не вышел на палубу, и теплоход продолжал медленно удаляться. Она думала - ты не слышишь её, и продолжала упорно кричать: Я люблю тебя, Владимир. Потом ей стали помогать её подружки, и они кричали вместе. Мне было интересно узнать, что за чувство такое - любовь, из-за которого теряет человек контроль над собой, или может быть, помочь захотелось той девушке, и я крикнула вместе с ними: Я люблю тебя, Владимир. Я словно забыла в тот момент, что не могу произносить слова так просто, за ними обязательно должны быть чувства, осознанность и достоверность природной информации. Теперь я знаю, насколько сильное это чувство, оно и разуму не очень-то подвластно. Та деревенская девушка стала чахнуть и пить спиртное, я ей с трудом помогла. Теперь она вышла замуж и погружена в повседневные заботы. А мне к своей и её любовь пришлось добавить.
История с девушкой немного взволновала меня, рассказ Анастасии хорошо и детально воскресил в памяти тот вечер, и всё действительно происходило так, как она говорила. Это было реально. Своеобразное объяснение Анастасии в любви не произвело на меня тогда никакого впечатления. Когда я увидел её образ жизни, познакомился с её мировоззрением, она стала казаться мне какой-то нереальной, несмотря на то, что сидела она рядом со мной и можно было запросто дотронуться до неё. Сознание, привыкшее пользоваться иными критериями оценки, не воспринимало её как существующую реальность. И если в начале нашей встречи меня влекло к ней, то теперь она уже не вызывала прежних эмоций. Я спросил:
- Так, значит, ты считаешь случайным появление в тебе этих новых чувств?
- Они желанны, - ответила Анастасия, - они даже приятны, но мне захотелось, чтобы меня так же любил ты. Я понимала, что, узнав меня, мой мир немного поближе, ты не сможешь воспринять меня как обычного человека, может быть, даже будешь бояться иногда... Оно так и произошло. Я сама виновата. Много ошибок совершила. Всё время почему-то волновалась. Спешила, объяснить не успевала. Глупо как-то всё получалось у меня? Да? Исправляться надо?
При этих словах она чуть грустно улыбнулась, тронула рукой свою грудь, и я сразу вспомнил происшествие одного утра моего пребывания у Анастасии.
БУКАШЕЧКИ
В то утро я решил вместе с Анастасией проделать утренние процедуры. Сначала всё шло хорошо; - и под деревом постоял, и ростки разные трогал. Она рассказывала мне о травах, потом я лёг рядом с ней на траву. Мы были совершенно голые, но даже мне не было холодно, может быть, конечно, и оттого, что побегал вместе с ней по лесу. Настроение великолепное, ощущалась какая-то лёгкость, и не только физическая, она была словно внутри. Всё началось с того, что я почувствовал на бедре пощипывание, поднял голову и вижу: на бедре и ноге какие-то букашки, муравьи и, по-моему, жучок. Я размахнулся, чтобы прихлопнуть их, но не успел. Анастасия перехватила мою руку и держит: "Не трогай их", - сказала. Потом она встала передо мной на колени, наклонилась и вторую руку прижала к земле. Я лежал, словно распятый. Попытался высвободить руки, но не тут-то было, почувствовал, что это невозможно. Тогда я рванулся, прилагая немало усилий. Она же удержала меня, не особенно напрягаясь, да ещё улыбаясь при этом. А на теле чувствую всё больше и больше ползущих, щекочущих, покусывающих и пощипывающих, и сделал вывод: - они начинают меня есть. Я был в её руках, в прямом и переносном смысле, и оценивал обстановку; - никто не знает, где нахожусь я, никто не забредёт сюда, а если и забредёт - увидит мои обглоданные косточки, если и косточки увидит. И много разного мгновенно пронеслось тогда в моём мозгу, и на основании всего этого, наверное, инстинкт самосохранения подсказал единственное в такой ситуации возможное решение. Я со всей силой и отчаянием зубами вцепился в обнаженную грудь Анастасии и ещё головой при этом из стороны в сторону замотал. Я разжал зубы, как только она вскрикнула. Анастасия отпустила меня, вскочила, одной рукой держится за грудь, другой машет вверх, пытается улыбаться. Я тоже вскочил и крикнул ей, лихорадочно отряхивая с себя ползающих:
- Гадам меня скормить хотела, ведьма лесная, не дамся так просто!
Продолжая махать и через силу улыбаться насторожившемуся вокруг, Анастасия взглянула на меня и медленно, а не как обычно бегом, пошла к своему озеру, опустив голову. Ещё постояв некоторое время и раздумывая, что же делать дальше: возвращаться к реке, но как найти дорогу? Идти за Анастасией, но для чего? - я всё же пошёл к берегу озера.
Анастасия сидела на берегу, растирала в ладонях какую-то траву и втирала её сок в то место на груди, где виднелся огромный синяк от моего укуса. Некоторое время молча потоптавшись рядом, я спросил:
- Больно?
Не поворачивая головы, она ответила:
- Больше обидно.
И молча продолжала втирать травяной сок.
- Зачем же ты так шутить со мной вздумала?
- Хотела как лучше. Поры твоей кожи все закупорены, не дышат совсем. Букашечки их и прочистили бы, не так это и болезненно, скорее приятно.
- А змея, она жалом мне в ногу тыкалась?
- Ничего тебе она плохого не делала, а если бы и выпустила яд, то сверху только, я его растерла бы тут же. У тебя кожа и мышцы на пятке немеют.
- Это от аварии, - заметил я. Некоторое время мы молчали. Потом, не зная, что и сказать, я спросил:
- Что ж тебе, как раньше, когда я сознание терял, не помог этот, кто-то невидимый.
- Потому и не помог, что улыбалась я. И когда ты кусаться стал, улыбаться старалась.
Мне стало как-то неловко перед ней, я схватил лежащий рядом пучок травы, со всей силы потер его в ладонях, потом встал перед ней на колени, стал тереть влажными ладонями синяк.
МЕЧТЫ - СОТВОРЕНИЕ БУДУЩЕГО
Теперь, узнав о чувствах Анастасии, её желании при всей своей необычности доказать, что она естественный и обычный человек, я понял, какую боль причинил её душе в то утро. Ещё раз извинился перед ней, Анастасия ответила, что она не сердится, но теперь, после сотворенного ею, боится за меня.
- Что же такого страшного ты могла сотворить? - спросил я и услышал в очередной раз рассказ, который не должен был излагать всерьёз человек, желающий казаться таким же нормальным, как и все живущие в нашем мире люди.
- Когда ушёл теплоход,- продолжала Анастасия, - и местная молодёжь направилась в деревню, я некоторое время постояла на берегу одна, и мне было хорошо. Потом я убежала в свой лес, день прошёл как обычно, а вечером, уже когда появились звёзды, легла на траву и стала мечтать, тогда и выстроила этот план.
- Что же я могу просить, когда мне так много дано. Я благодарить его должна и помогать ему.
КТО ВОСПИТАЕТ СЫНА?
По дороге, когда Анастасия провожала меня к катеру, мы присели отдохнуть в том месте, где она оставила свою верхнюю одежду, и я спросил её:
- Анастасия, как мы будем воспитывать нашего сына?
- Постарайся, Владимир, осознать - ты пока ещё не можешь его воспитывать. И когда его глаза в первый раз осмысленно посмотрят на мир, тебя не должно быть рядом.
Я схватил её за плечи и встряхнул.
- Ты что говоришь, что ты себе позволяешь? Мне непонятно, откуда у тебя такие своеобразные умозаключения. И вообще, сам факт твоего существования невероятен, но всё это не даёт тебе права решать всё самой в нарушение всех законов логики.
- Успокойся, Владимир, пожалуйста. Не знаю, какую логику ты имеешь в виду, но попытайся спокойно всё осмыслить.
- Что я должен осмысливать? Ребёнок не только твой, но и мой, я хочу, чтобы у него был отец, хочу, чтобы он был всем обеспечен, мог получить образование.
- Пойми, никакие материальные блага в твоем понимании ему не нужны. Он будет иметь всё изначально. Ещё во младенчестве получит и осмыслит столько информации, что обучение, опять же в твоем понимании, просто смешно. Это всё равно, что направить учиться великого математика в первый класс. В тебе возникает желание принести младенцу какую-нибудь бессмысленную побрякушку, но она ему не нужна совершенно. Она нужна тебе для самоудовлетворения: "Какой я хороший, заботливый". Если ты считаешь, что сотворишь благо, обеспечив своего сына машиной или ещё чем-то, что у вас считается благом, то, пожелав этого, он и сам всё сможет получить. Подумай спокойно, что ты можешь конкретное сказать своему сыну, чему научить его, что ты такого сделал в жизни, чтобы быть ему интересным?
Она продолжала говорить мягким, спокойным голосом, но слова её повергали в дрожь:
- Пойми, Владимир, когда он начнёт осмысливать мироздание, ты рядом с ним будешь казаться недоразвитым существом. Разве хочется тебе этого, чтобы твой сын мог видеть рядом своего отца недоумком? Единственное, что может сблизить вас - это степень чистоты помыслов, но эта чистота в вашем мире достижима немногими.
Я понял, что спорить с ней абсолютно бесполезно и крикнул в отчаянии:
- Он, значит, никогда обо мне не узнает?
- Я расскажу ему о тебе, о вашем мире, когда он будет способен всё осмысленно понимать и принимать решения. Что он станет делать - не знаю.
Отчаяние, боль, обида, страшная догадка. Всё смешалось во мне. Захотелось двинуть со всей силы по этому красивому интеллектуально-отшельническому лицу. Я всё понял. И дыхание перехватывало от того, что я понял.
- Все понятно! Теперь всё понятно! Да ты... Да тебе трахнуться здесь не с кем было, чтобы ребёнка заполучить. Ломалась ещё вначале - интриганка. Монашку из себя строила. Тебе нужен был ребенок. Ты же ездила в Москву. Грибочки свои, ягодки она продала. Так пошла бы там на панель. Телогрейку, платок сняла бы. На тебя сразу бы клюнули. Не плела бы свою паутину, не запутывала меня.
Конечно. Конечно! Тебе нужен человек, мечтающий о сыне. И ты добилась своего. Ты о ребёнке подумала? О сыне? Которому заранее предначертано жить отшельником. Жить так, как ты считаешь нужным. Надо же, про Истину она распространялась. Много берёшь на себя, отшельница. Ты, что ли, Истина в последней инстанции? А обо мне ты подумала? Да! Я мечтал о сыне! Мечтал, чтоб дело ему передать своё. Научить бизнесу. Любить его хотел. А теперь как жить? Жить и знать, что сын твой малюсенький в глухой тайге где-то беззащитный ползёт? Без будущего. Без отца. Да от этого сердце разорвётся. Тебе это не понять, самка лесная...
- Может, сердце станет осмысленным и всё будет хорошо? Боль такая душу очистит, ускорит мысль, призовет... - тихо произнесла Анастасия.
А во мне такая ярость бушевала, такая злость... Собой уже не владел. Схватил палку. Отбежал от Анастасии и стал бить палкой изо всех сил по небольшому дереву, пока не сломалась палка.
Потом повернулся в сторону Анастасии и... как увидел её... Невероятно, но злость стала проходить. Подумалось: "Да что же это я опять потерял контроль над собой, разбушевался". Как и в прошлый раз, когда я на неё ругался.
Анастасия стояла, прижавшись к дереву, с поднятой кверху рукой, наклоненной вперёд головой, словно противостояла потоку ураганного ветра. Уже совершенно не злясь, я подошёл ближе и стал рассматривать её. Теперь её руки были прижаты к груди, тело слегка дрожало, она молчала, только добрые, по-прежнему добрые, глаза, ласково смотрели на меня. Так мы стояли некоторое время, рассматривая друг друга. Я размышлял: "Несомненно, она не в состоянии сказать неправду. Ведь могла бы не говорить мне всего, а она... Знает, что будет ей плохо, но говорит. Конечно, это тоже перегиб. Невозможно прожить, если всё время говорить только правду, только то, что думаешь. Но что поделать, если она такая и не может быть другой. Всё произошло так, как произошло. Случилось то, что случилось. Теперь она будет матерью моего сына. Она станет матерью, раз так сказала. Конечно, странная она будет мать. Образ жизни её... Мышление... Да ничего не поделать с ней. Зато она физически очень сильная. Добрая. Природу хорошо знает, животных. И умная. Хоть и своеобразен её ум. Всё же она знает много про воспитание детей. Всё время так хотела рассказывать о детях. Она вынянчит сына. Такая вынянчит. Сквозь стужу пройдет и метели. Нипочем они для неё. И вынянчит. И воспитает. Надо как-то приспособиться к ситуации. Буду приезжать к ним летом, как на дачу. Зимой невозможно. Не выдержать. А летом буду играть с сыном. Подрастёт расскажу ему о людях больших городов.
Надо всё-таки в этот раз перед ней извиниться, и я сказал:
- Извини, Анастасия, снова я понервничал."
Она сразу же заговорила.
- Ты не виноват. Ты только не ругай себя. Не переживай. Ты ведь о сыне беспокоился. Переживал, что плохо ему будет. Что мать твоего сына, как обычная самка. Любить не умеет настоящей любовью, людской. Ты только не переживай. Не расстраивайся. Ты так сказал, потому что не знал, ничего не знал о моей любви, любимый.
ЧЕРЕЗ ОТРЕЗОК ВРЕМЕНИ
-Анастасия, если ты такая умная и всесильная, так значит и мне ты могла бы помочь?
Она взглянула на небо, снова посмотрела на меня.
- Во всей Вселенной нет существа, способного развиваться сильнее, чем человек, и иметь большую свободу. Все другие цивилизации преклоняются перед Человеком. Всевозможные цивилизации обладают способностями развиваться и совершенствоваться только в одном направлении, и они не свободны. Величие человека им даже непонятно. Бог - Великий разум - создал Человека и никому не дал большего, чем ему...
Я не смог понять или, вернее, сразу осознать сказанное ею. И снова задал тот же вопрос, прося о помощи, сам не понимая, какой конкретно.
Она спросила:
- Что ты имеешь в виду? Чтобы я излечила все твои физические болезни? Это для меня просто. Я сделала это ещё полгода назад, только в главном пользы никакой не получилось, в тебе не убавилось присущего людям вашего мира пагубного и тёмного. Болячки разные снова вернуться пытаются. "Ведьма, сумасшедшая баба-отшельница, надо убираться отсюда побыстрее",- ты ведь это сейчас подумал, правда?
- Да, - ответил я удивленно. - Именно это я и подумал, ты читаешь мои мысли?
- Я предполагаю, что ты можешь подумать. У тебя же это на лице написано. Скажи, Владимир, ты действительно меня... ну, нисколечко не помнишь?
Меня очень удивил вопрос, и я стал внимательно вглядываться в черты её лица. Глаза. Мне действительно стало казаться, что я их где-то мог видеть, но где?
- Анастасия, ты же сама говорила, что постоянно живёшь в лесу, как же я мог видеть тебя?
Она улыбнулась и убежала. Через некоторое время Анастасия вышла из-за кустов в длинной юбке, коричневой на пуговицах кофте и с убранными под платок волосами. Но без телогрейки, как на берегу при нашей встрече. И платок немножко по-другому был завязан. Одежда на ней была чистая, но немодная, платок закрывал лоб и шею, и я вспомнил её...
СТРАННАЯ ДЕВУШКА
Однажды, в прошлом году, теплоход каравана пристал к одной из деревень. Недалеко от этих мест, нам необходимо было закупить мясо для ресторана и задержаться на некоторое время у берега, так как через шестьдесят километров начинался опасный участок реки, не позволяющий передвигаться ночью (навигационные огни на некоторых участках реки не горят.). Чтобы время зря не терять, по внешней громкоговорящей связи и местному радиоузлу мы стали передавать объявления о предстоящем вечере отдыха на теплоходе.
Белый теплоход, стоящий у берега, блистающий множеством огней, льющаяся с него музыка в такие моменты всегда привлекали местную молодежь. Вот и в этот раз почти всё молодое население поселка потянулось к трапу теплохода. Сначала, как и все вступившие первый раз на палубу, они стремятся обойти всё и осмотреть. Пройдясь по главной, средней и верхней палубам, сосредотачиваются, в конце концов, в баре и ресторане. Женская половина, как правило, танцует, мужская пьёт. Необычная обстановка на теплоходе, плюс музыка и спиртное, всегда приводят их в возбуждённое состояние, иногда доставляющее немало хлопот команде. Почти всегда им не хватает времени, и начинается коллективное обращение - продлить удовольствие, хоть на полчаса, потом ещё и ещё.
В тот раз я находился один в своей каюте, слышал доносившуюся из ресторана музыку и пытался скорректировать дальнейшее расписание продвижения каравана. Вдруг, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, повернулся и увидел за стеклом окна её глаза. В этом тогда не было ничего удивительного. Посетителям всегда интересно посмотреть каюты на теплоходе. Я встал, открыл окно. Она не отошла. Смутившись, продолжала смотреть на меня. Мне захотелось что-нибудь сделать для этой одиноко стоящей на палубе женщины. Подумалось: почему она не танцует, как другие, может быть, у неё какое-то несчастье? Я предложил показать ей теплоход, она молча кивнула. Я провел её по теплоходу, показал офис, поражавший посетителей элегантным убранством: ковровое покрытие пола, мягкая кожаная мебель, компьютеры. Потом пригласил к себе в каюту, состоящую из спальни-кабинета, приёмной комнаты, которая была устлана коврами и обставлена великолепной мебелью, с телевизором, видеомагнитофоном. Наверное, мне тогда доставляло удовольствие поразить деревенскую, забитую девушку достижениями цивилизованного бытия. Я открыл перед ней коробку конфет, налил два бокала шампанского, думая поразить шиком окончательно, включил видеокассету, где Вика Цыганова пела "Любовь и смерть..." На кассете были и другие песни в исполнении моих любимых певцов. Она лишь слегка пригубила шампанское, внимательно посмотрела на меня и спросила:
- Очень трудно, да?
Я ждал чего угодно, только не такого вопроса. Рейс был действительно трудным. Сложная навигационная обстановка на реке, команда матросов, состоящая из курсантов речного училища, покуривала травку и поворовывала в магазине. Мы часто выбивались из расписания, не могли прийти в назначенный срок в населённые пункты, где заранее делались объявления о прибытии каравана. Груз этих и других забот часто не давал возможности не то что полюбоваться береговым пейзажем, но и просто нормально выспаться. Я сказал ей что-то несуразное, типа: "Ничего, прорвёмся", - отвернулся к окну и выпил шампанское. Мы говорили с ней ещё о чем-то, слушали видеокассету и говорили, пока теплоход не причалил к берегу по окончании прогулочного рейса. Потом я проводил её до трапа. Возвращаясь в каюту, про себя отмечал: что-то странное и необычное в этой женщине, и какое-то легкое и светлое чувство осталось после общения с нею. В ту ночь я впервые за много дней хорошо выспался. Теперь я понял: та женщина на теплоходе была Анастасия.
- Так это была ты, Анастасия?
- Да. Там, в твоей каюте, я и запомнила все песни, которые тебе в лесу пела. Они звучали, пока мы разговаривали. Видишь, как всё просто?
- Как же ты попала на теплоход?
- Мне было интересно, как у вас всё происходит, как вы живёте. Я ведь всегда только дачниками занималась. Я прибежала в деревню, продала сушеные грибы, которые собирают белки, и купила билет на ваш прогулочный рейс. Теперь я много знаю о категории людей, которых вы называете предпринимателями. И тебя знаю теперь хорошо. Я очень, очень сильно виновата перед тобой. Я не знала, что так получится, что так сильно изменю твою судьбу, только поделать уже ничего не могу, так как ОНИ приступили к исполнению этого плана, а ОНИ подвластны только Богу. Теперь некоторое время большие трудности, невзгоды придётся тебе и твоей семье преодолевать, потом пройдет всё.
Ещё не понимая, о чём конкретно говорит Анастасия, я интуитивно чувствовал, что сейчас откроется мне нечто, выходящее за рамки обычных представлений о нашем бытие, и это нечто будет касаться меня непосредственно. Попросил Анастасию рассказать подробнее о том, что она имела в виду, говоря про изменения в судьбе и трудности. Слушая её, я и предположить не мог, насколько точно предсказанное начнёт воплощаться в реальной жизни. Своим рассказом Анастасия снова вернула меня к событиям годичной давности.
- Тогда, на теплоходе, ты показал мне всё, даже свою каюту, конфетами угостил, шампанское предлагал, потом проводил до трапа, но я не ушла с берега сразу. Я стала на берегу около кустов и мне видно было через светящиеся окна бара, как танцует и веселится в нём местная молодежь. Ты показал мне всё, но в бар не завёл. Я догадывалась почему - одета я неподходяще, платком замоталась, кофточка моя не модная, юбка очень длинная. Но я могла бы снять платок. Кофточка на мне аккуратная, чистенькая, юбку я руками тщательно разгладила, когда шла к вам.
Я, действительно, не завёл в тот вечер Анастасию в бар по причине её немножко странной одежды, под которой, как теперь выяснилось, эта молодая девушка скрывала свою необычную красоту, сразу резко выделяющую её на фоне остальных людей. И я сказал ей:
- Анастасия, ну зачем тебе понадобился этот бар, ты что, танцевала бы там в своих калошах? Да и откуда тебе знать танцы современной молодежи?
- Я тогда была не в калошах. Когда грибы на деньги меняла, чтобы билет на твой теплоход купить, я и туфли у той женщины взяла, правда, старенькие туфли и тесные они мне были, но я их травой почистила, а танцевать... мне только взглянуть разочек и всё. Ещё как станцую...
- Ты что, обиделась тогда на меня?
- Не обиделась. Только, если бы ты пошёл в бар вместе со мной, не знаю, плохо это или хорошо, но события по-другому смогли бы развиваться, и такого, наверное, не случилось. Но я не жалею теперь. Что произошло то, что произошло.
- Так что же случилось? Что произошло страшного?
- Проводив меня, ты не сразу вернулся в свою каюту. Сначала зашёл к капитану, и вы вместе с ним направились в бар. Для вас это было обычным делом. Когда вошли, сразу произвели впечатление на публику. Капитан был в своей форме, подтянутый. Ты - весь элегантный и внешне респектабельный, известный многим на побережье, знаменитый Мегре. Владелец необыкновенного для людей этих мест каравана. И вы прекрасно понимали, что производите на окружающих впечатление. Вы подсели за столик к трём молодым девушкам из деревни, им было всего по восемнадцать, они школу только что закончили. Вам за столик сразу же подали шампанское, конфеты и новые фужеры, лучше, красивее тех, что стояли раньше. Ты взял одну из девушек за руку, наклонился к ней и стал говорить ей что-то на ухо, я поняла... это называется комплименты. Потом танцевал с ней несколько раз и всё продолжал говорить. Глаза девушки блестели, она была словно в другом, сказочном мире. Ты вывел её на палубу, как и мне, показывал девушке теплоход, завёл её в свою каюту, угостил тем же, чем и меня, - шампанским, конфетами. Ту вёл себя с молодой девушкой немножко не так, как со мной. Ты был весёлым. Со мной серьёзным и грустным даже, а с ней весёлым. Я хорошо это видела через светящиеся окна твоей каюты, и, может быть, тогда мне немножко захотелось быть на месте той девушки.
- Ты что же, ревновала, Анастасия?
- Не знаю, чувство было какое-то незнакомое для меня...
Я вспомнил тот вечер и этих молодых деревенских девушек, так стремившихся тогда выглядеть постарше и современнее. Утром с капитаном теплохода Александром Ивановичем Сеньченко мы ещё раз посмеялись их ночной выходке. Тогда в каюте я понимал, девушка была в таком состоянии, что готова на всё... но у меня и в мыслях не было овладеть ею. Об этом я сказал Анастасии, на что она ответила:
- Ты всё же овладел её сердцем. Вы вышли на палубу, шёл мелкий дождик, и ты набросил на плечи девушки свой пиджак, потом снова увёл девушку в бар.
- Так ты что же, Анастасия, всё время в кустах под дождём стояла?
- Это ничего. Дождик хороший был, ласковый. Только смотреть мешал. И мне не хотелось, чтобы юбку мочил он и платок. Они мамины. От мамы мне достались. Но мне очень повезло. Я пакетик целлофановый на берегу нашла. Я их сняла, в пакетик положила и спрятала под кофточку.
- Анастасия, если ты домой не ушла, и дождь начался, вернулась бы на теплоход.
- Не могла. Ты же проводил меня, и другие заботы у тебя были. Да и заканчивалось всё. Когда пришло время окончания вечера и теплоход нужно было уводить, вы, по просьбе девушек, и, главное, по просьбе той девушки, которая была с тобой, задержали теплоход. Всё было тогда в вашей власти, включая их сердца, и вы упивались этой властью. Девушкам была благодарна местная молодёжь, и они тоже ощущали себя одарёнными властью через вас, они совершенно забыли о тех молодых людях, которые были в том же баре и с которыми они дружили ещё в школе. Вы с капитаном проводили их до трапа. Ты пошёл к себе в каюту. Капитан поднялся на мостик, и теплоход, дав гудок, медленно, очень медленно стал отчаливать от берега. Девушка, с которой ты танцевал, стояла на берегу среди подруг и местной молодёжи, провожающей теплоход. Её сердечко билось так сильно, словно стремилось вырваться из груди и улететь, мысли и чувства смешались. За её спиной чернели очертания деревенских домов с потушенными огнями, перед ней от берега навсегда уходил белый теплоход, горящий множеством огней, щедро разливающий по воде и ночному берегу музыку, на нём ты, сказавший ей так много прекрасных, не слышанных ею ранее слов - завораживающих и манящих. И всё это медленно и навсегда удалялось от неё. Тогда и решилась она на виду у всех... Девушка сжала свои пальчики в кулачки и отчаянно закричала: Я люблю тебя, Владимир. Потом ещё и ещё раз. Ты слышал эти крики?
- Да, - ответил я.
- Их невозможно было не слышать, и люди из твоей команды их слышали. Некоторые из них вышли на палубу и смеялись над девушкой, мне не хотелось, чтобы смеялись над девушкой. Потом они, словно осознав что-то, перестали смеяться. Но ты не вышел на палубу, и теплоход продолжал медленно удаляться. Она думала - ты не слышишь её, и продолжала упорно кричать: Я люблю тебя, Владимир. Потом ей стали помогать её подружки, и они кричали вместе. Мне было интересно узнать, что за чувство такое - любовь, из-за которого теряет человек контроль над собой, или может быть, помочь захотелось той девушке, и я крикнула вместе с ними: Я люблю тебя, Владимир. Я словно забыла в тот момент, что не могу произносить слова так просто, за ними обязательно должны быть чувства, осознанность и достоверность природной информации. Теперь я знаю, насколько сильное это чувство, оно и разуму не очень-то подвластно. Та деревенская девушка стала чахнуть и пить спиртное, я ей с трудом помогла. Теперь она вышла замуж и погружена в повседневные заботы. А мне к своей и её любовь пришлось добавить.
История с девушкой немного взволновала меня, рассказ Анастасии хорошо и детально воскресил в памяти тот вечер, и всё действительно происходило так, как она говорила. Это было реально. Своеобразное объяснение Анастасии в любви не произвело на меня тогда никакого впечатления. Когда я увидел её образ жизни, познакомился с её мировоззрением, она стала казаться мне какой-то нереальной, несмотря на то, что сидела она рядом со мной и можно было запросто дотронуться до неё. Сознание, привыкшее пользоваться иными критериями оценки, не воспринимало её как существующую реальность. И если в начале нашей встречи меня влекло к ней, то теперь она уже не вызывала прежних эмоций. Я спросил:
- Так, значит, ты считаешь случайным появление в тебе этих новых чувств?
- Они желанны, - ответила Анастасия, - они даже приятны, но мне захотелось, чтобы меня так же любил ты. Я понимала, что, узнав меня, мой мир немного поближе, ты не сможешь воспринять меня как обычного человека, может быть, даже будешь бояться иногда... Оно так и произошло. Я сама виновата. Много ошибок совершила. Всё время почему-то волновалась. Спешила, объяснить не успевала. Глупо как-то всё получалось у меня? Да? Исправляться надо?
При этих словах она чуть грустно улыбнулась, тронула рукой свою грудь, и я сразу вспомнил происшествие одного утра моего пребывания у Анастасии.
БУКАШЕЧКИ
В то утро я решил вместе с Анастасией проделать утренние процедуры. Сначала всё шло хорошо; - и под деревом постоял, и ростки разные трогал. Она рассказывала мне о травах, потом я лёг рядом с ней на траву. Мы были совершенно голые, но даже мне не было холодно, может быть, конечно, и оттого, что побегал вместе с ней по лесу. Настроение великолепное, ощущалась какая-то лёгкость, и не только физическая, она была словно внутри. Всё началось с того, что я почувствовал на бедре пощипывание, поднял голову и вижу: на бедре и ноге какие-то букашки, муравьи и, по-моему, жучок. Я размахнулся, чтобы прихлопнуть их, но не успел. Анастасия перехватила мою руку и держит: "Не трогай их", - сказала. Потом она встала передо мной на колени, наклонилась и вторую руку прижала к земле. Я лежал, словно распятый. Попытался высвободить руки, но не тут-то было, почувствовал, что это невозможно. Тогда я рванулся, прилагая немало усилий. Она же удержала меня, не особенно напрягаясь, да ещё улыбаясь при этом. А на теле чувствую всё больше и больше ползущих, щекочущих, покусывающих и пощипывающих, и сделал вывод: - они начинают меня есть. Я был в её руках, в прямом и переносном смысле, и оценивал обстановку; - никто не знает, где нахожусь я, никто не забредёт сюда, а если и забредёт - увидит мои обглоданные косточки, если и косточки увидит. И много разного мгновенно пронеслось тогда в моём мозгу, и на основании всего этого, наверное, инстинкт самосохранения подсказал единственное в такой ситуации возможное решение. Я со всей силой и отчаянием зубами вцепился в обнаженную грудь Анастасии и ещё головой при этом из стороны в сторону замотал. Я разжал зубы, как только она вскрикнула. Анастасия отпустила меня, вскочила, одной рукой держится за грудь, другой машет вверх, пытается улыбаться. Я тоже вскочил и крикнул ей, лихорадочно отряхивая с себя ползающих:
- Гадам меня скормить хотела, ведьма лесная, не дамся так просто!
Продолжая махать и через силу улыбаться насторожившемуся вокруг, Анастасия взглянула на меня и медленно, а не как обычно бегом, пошла к своему озеру, опустив голову. Ещё постояв некоторое время и раздумывая, что же делать дальше: возвращаться к реке, но как найти дорогу? Идти за Анастасией, но для чего? - я всё же пошёл к берегу озера.
Анастасия сидела на берегу, растирала в ладонях какую-то траву и втирала её сок в то место на груди, где виднелся огромный синяк от моего укуса. Некоторое время молча потоптавшись рядом, я спросил:
- Больно?
Не поворачивая головы, она ответила:
- Больше обидно.
И молча продолжала втирать травяной сок.
- Зачем же ты так шутить со мной вздумала?
- Хотела как лучше. Поры твоей кожи все закупорены, не дышат совсем. Букашечки их и прочистили бы, не так это и болезненно, скорее приятно.
- А змея, она жалом мне в ногу тыкалась?
- Ничего тебе она плохого не делала, а если бы и выпустила яд, то сверху только, я его растерла бы тут же. У тебя кожа и мышцы на пятке немеют.
- Это от аварии, - заметил я. Некоторое время мы молчали. Потом, не зная, что и сказать, я спросил:
- Что ж тебе, как раньше, когда я сознание терял, не помог этот, кто-то невидимый.
- Потому и не помог, что улыбалась я. И когда ты кусаться стал, улыбаться старалась.
Мне стало как-то неловко перед ней, я схватил лежащий рядом пучок травы, со всей силы потер его в ладонях, потом встал перед ней на колени, стал тереть влажными ладонями синяк.
МЕЧТЫ - СОТВОРЕНИЕ БУДУЩЕГО
Теперь, узнав о чувствах Анастасии, её желании при всей своей необычности доказать, что она естественный и обычный человек, я понял, какую боль причинил её душе в то утро. Ещё раз извинился перед ней, Анастасия ответила, что она не сердится, но теперь, после сотворенного ею, боится за меня.
- Что же такого страшного ты могла сотворить? - спросил я и услышал в очередной раз рассказ, который не должен был излагать всерьёз человек, желающий казаться таким же нормальным, как и все живущие в нашем мире люди.
- Когда ушёл теплоход,- продолжала Анастасия, - и местная молодёжь направилась в деревню, я некоторое время постояла на берегу одна, и мне было хорошо. Потом я убежала в свой лес, день прошёл как обычно, а вечером, уже когда появились звёзды, легла на траву и стала мечтать, тогда и выстроила этот план.