Мелентьев Владимир. Индия, любовь моя

   - Извините, пожалуйста... Я отвлекаю вас...
   - Что вы, что вы... Мы понимаем...
   - Нет, вы действуйте.
   - Такое симпатичное существо... (Ну, это, конечно, женский голос.)
   Кто-то давал советы, но Андрей не слушал. Он поднял белку, посадил на ладонь и, осторожно придерживая, пошел к аптечке. Достал пинцет, пластырь, жидкость местной анестезии. Как обращаться со всем этим хозяйством, он знал отлично. Жизнь в тайге приучила его справляться с порезами и ушибами без посторонней помощи. Он зажег свет и хотел было приступить к операции, но новый голос с традевала посоветовал:
   - Давайте поближе. Я вас проконсультирую.
   - Андрей Николаевич, - спокойно предложил Кремнинг. - Может быть, стоило бы отложить ваш уход за домашними животными?
   Сырцов посмотрел на его спокойное лицо и ощутил прилив холодного, как кремнинговские глаза, бешенства.
   - Понимаете, Артур, это не домашнее животное. Это дикое животное. Оно живет в тайге. А в тайге начинается пурга. И животное, маленькое, беззащитное животное пришло ко мне за помощью! Я покажу вам сейчас, как живет тайга. Посмотрите, и вы поймете, почему ваши возражения, ваши споры - пусть правильные, пусть обоснованные - все-таки не самое главное.
   Левой рукой он прижимал белку к груди, а правой включал обзорные телевиды, передавая их информацию в каналы кольцевых традевалов. И все, кто был занят в кольцовке, и те, кто следил за ней у экранов своих телевизоров, увидели, чем живет в эти минуты тайга.
   И первые космы поземки, и мглистые тучи снега над качающимися вершинами, и стада коз, уходящих от ветра и снега в лощинки, и прижавшиеся друг к другу лосиные стада на фермах, и все то огромное, из чего складывалась зона Белого Одиночества в эту страшную в своей ярости весеннюю пургу. Потом он подключил звук, и в миллионах домов завыл ветер, затрещали деревья и, как вопль о спасении, пронесся далекий, всхлипывающий от ужаса и напряжений вой тундрового волка: он ушел от пурги под защиту деревьев и теперь звал своих отстающих сородичей.
   Андрей между тем подошел к традевалу, сел в кресло и помазал беличью лапку анестезирующим раствором, потом вскрыл нарыв и заговорил:
   - Вы сидите сейчас в тепле, за вашими окнами весна. У одних капель, у других цветение, третьи изнывают от жары. А здесь белое безумие. От него страдают маленькие братья. Глупые и бессловесные. И уж если они поняли, что человек может их защитить и спасти, то я надеюсь, что и вы поймете, как важно то, что мы предлагаем. А мы предлагаем совсем немногое. Всего лишь поделиться тем, чего у каждого в избытке. У нас тут холода, у вас жары. У нас снегов, у вас теплого дождя. Всего-то и требуется отдать другому толику ненужного. А когда мы поделимся, каждому станет немного легче. Вот и все. Если вы поймете это, все остальное всего лишь техника.
   Он наложил пластырь на лапку, устроился поудобней в кресле и положил белку на изгиб локтя. Она поворачивалась, несколько раз взглянула на него своими блестящими бусинками и вдруг сладко, по-детски беспомощно зевнула. Андрей погладил ее и сказал:
   - Извините эту задержку кольцовки. Но у меня, право же, нет свежих мыслей.
   Белка накрылась распушившимся хвостом и стала тихонько посапывать. Это был новый звук в балке. Новый и приятный. Пищал контакт, и сопела уставшая от боли, бессонницы и холода молоденькая белочка. А традевал молчал. На нем проплывали сосредоточенные и потому слегка грустные лица государственных деятелей, их консультантов, ученых, инженеров. И все они смотрели на маленькую, глупую белку, посапывающую на сгибе локтя Сырцова.
   - Собственно, коллектив нашего института, - нерешительно сказал бирманец, - в принципе и не возражал. Нас интересует лишь техника... И окончательное направление коридоров. Наши предварительные подсчеты показали, что осуществление проекта позволит нам потеснить джунгли и, следовательно, болота.
   Говорили другие, уточняли возможности и трудности, но никто, ни один человек не протестовал, собственно, против проекта. Кажется, и в самом деле начиналась техника. Но, странно, каждый, говоря и даже споря, смотрел не столько на собеседника или оппонента с экрана, не на Андрея, а на маленькую спящую белку. Она стала членом совещания, его неотъемлемой частью.
   * * *
   После окончания кольцовки Андрей сидел в кресле и курил, выдувая дым на сторону. Не хотелось двигаться и, кажется, думать. Просто было хорошо. В нем свершалась какая-то незримая и ему самому непонятная деятельность, мешать которой было бы смешно и неразумно. Пусть идет так, как идет. Но тут, как назло, зазвенел телевид.
   - Поздравляю вас с успехом, - сказала дежурная. - Теперь вы не задержитесь в наших местах?
   - Нет, почему же?.. Распахать поле, засеять его, подышать запахом свежеподнятой земли... Нет, этого я, пожалуй, не уступлю никому.
   - Но ведь ваша главная работа... Она же для всех...
   - А разве сев не для всех?
   - Да, но уровень...
   - В конечном счете всякий уровень зависит от того, куда его поднимет работник. Если я вернусь сейчас, я не столько помогу в главном, сколько помешаю: нет мыслей и идей. Так пусть решаются сложные теоретические и дипломатические вопросы. Пусть окончательно договорятся. А тогда... Тогда, вероятно, появятся идеи и у меня. Ведь самые лучшие мысли приходят неожиданно, ассоциативно. И, как правило, во время физической работы. Вы этого не замечали?
   - Нет... Мне как-то не приходилось заниматься ею. Я ведь врач...
   - Жаль. Тогда вы не используете возможностей Белого Одиночества. Главное в нем - ощущение своей значимости, своей силы в борьбе со... ну, скажем старинным термином - слепыми силами природы. И если вы... Кстати, а почему вы очутились здесь? И почему вас весной не тянет вдаль?
   Она помолчала и потупилась.
   - Я спрашиваю это по праву человека, секрет которого известен. Но если вы хотите...
   - Семь лет я провела в космосе. Сейчас там муж. К нему я не долечу... Быть в космосе не могу: меня стал угнетать его лучащийся мрак.
   - Вы очень любите мужа?..
   - Да.
   - И будете ждать... хоть всю жизнь?
   - Да.
   Они помолчали, и, когда оба поняли, что думают об одном и том же, женщина сказала:
   - Она тоже будет ждать вас.
   - Вы уверены?
   - Да.
   - Может быть, вы передадите телеграмму в Мадрас?
   Она задумалась, потирая лоб пальцем с изумрудным ногтем. Потом тряхнула золотистыми волосами.
   - Не нужно. Напишите обыкновенное письмо.
   - Вы думаете, что она будет ждать?
   - Да. Ведь она женщина. У женщины главное - надежда. Если есть надежда, есть вера - она будет ждать.
   Он легонько прижал белку. Она поворочалась и вздохнула.
   - Ну, вот видите... Значит, я обязан окончить сев... А уж тогда...
   Она засмеялась. Впервые за все время их телевидного знакомства.
   - Все-таки настоящие мужчины очень похожи друг на друга. Как только они обретают веру, так немедленно отходят от того, в кого верят. Мой такой же: <Если бы я тебе не верил, я не согласился бы на экспедицию>.
   - Настоящие мужчины бывают только тогда, когда они встречают настоящих женщин.
   Андрей сказал это так назидательно, что сам рассмеялся. Она удивленно спросила:
   - Чему вы смеетесь?
   - Я изрекаю истины.
   - Над добрыми истинами не смеются.
   - А, полно! Смеяться можно над всем, если... если тебе радостно.
   - Ах вот как... Ну что ж... Кончайте сев и занимайтесь земными делами.
   - А вы все еще в космосе?
   - Да. Пока его нет на Земле, я все еще в космосе.
   Они распрощались, но сейчас же включился Борис:
   - Старина, ты здорово использовал форсаж.
   - Не понимаю...
   - Белка сыграла великолепно. Ты ее долго дрессировал?
   Что-то в настрое этого вечера нарушилось. Внутренняя деятельность прекратилась. Стало грустно, и Андрей поморщился.
   - Значит, и в самом деле... - растерялся Борис.
   Андрей пожал плечами.
   - Ладно, старина, не сердись. Все равно здорово. Я рад за тебя, Борис вздохнул, но добавил радостно, правда, несколько неестественно радостно: - А мы с Эстой решили возвращаться.
   - Сеять не хочется?
   - Оно бы... Но, понимаешь, Эста... Ну, словом... в городе это как-то легче... спокойней. Да и мне уж хочется настоящих рейсов. А то родится наследник, а батя потерял профессию.
   - Ну ты даешь, - засмеялся Андрей, и все, что было хорошего и важного в этот вечер, стало возвращаться и становиться на свои места. Даже нарушенная было внутренняя деятельность опять возобновилась. - Доволен?
   Борис яростно поворошил свои густые, иссиня-черные волосы.
   - Не то слово. Обалдеваю...
   - Давай-давай. Дом закроете?
   - Что ты!.. Столько желающих. Сегодня мы связались, по крайней мере, с полусотней пар. Одна нам понравилась. Какая-то Нора с мужем. Так и рвутся сюда.
   - Она, эта Нора, какая из себя?
   - Красивая. Чуть хуже Эсты. Такая, знаешь... шатенка. Строгий взгляд - наверно, математик или инженер. Ну, только сильна! А муж у нее веселый парень - сразу предложил сыграть партию в шахматы.
   Андрей помолчал. Кажется, это и в самом деле Нора. Вот почему на ее столике не было цветов. Она ушла от цветов. Она решила уйти в зону Белого Одиночества, чтоб раз и навсегда разорвать с прошлым и с ним. Ну что ж... Она права - ждать его бесполезно. У него есть одна мечта - далекая Индия. А жизнь идет.
   Все было правильно. Все логично. И все-таки грустно. Он вздохнул.
   - Слушай, Борис, я тоже хочу быть веселым парнем. Сыграем партийку?
   - А что? Все равно эта чертова пурга не даст ничего делать. Прошлый раз, помнится, ты играл белыми?
   Они играли в шахматы, курили и растянуто обсуждали события дня.
   - Ты явно тянешь на ничью, - сказал Борис, делая ход ладьей.
   - Молодых, начинающих отцов нужно беречь.
   - А ты что ж?
   - Вот я и показываю пример, как нужно будет обращаться со мной в будущем. В свой срок.
   Они рассмеялись, и Борис потянулся так, что хрустнули кости.
   - А мне и в самом деле хочется перегрузок, полетов и вообще всяческой чертовщины. Ну, давай спать?
   - Давай, старина. Спокойной ночи.
   Андрей выключил аппарат, проверил, как чувствуют себя лоси, и начал устраивать постель белке. Но потом раздумал - просто сделал вмятину на второй подушке, положил белку и прикрыл ее своим шарфом. Несколько минут он слушал, как она посапывает под ухом, потянулся, как это сделал Борис, и вскоре уснул.