Страница:
Очевидно нельзя утверждать, как это делает П. Н. Милюков (стр. 49), что перед переворотом 18 ноября: "в военных, в правых и торгово-промышленных кругах заговорили о преимуществе единоличной власти". Омские кадеты, проводившие диктатуру, в сущности, целиком выполнили директиву Ц. К. своей партии (Закулисная сторона многих событий в период гражданской войны еще недостаточно выяснена, поэтому я предпочитаю быть осторожным в констатировании того или иного факта. Большевицкие историки определенно приписывают партии к. - д. подготовку омского переворота. Так "Хроника гражданской войны в Сибири" под 23 октября помещает сообщение: "В. Пепеляев имел длительную беседу с Колчаком, предлагая ему от имени "Нац. Центра" выставить свою кандидатуру на пост "верховного правителя". Под 27 октября: "Избран президиум восточного отдела Ц. К. партии к. - д., подготовлявшей политический переворот". Мою оценку см. в упомянутой книге: "Н. В. Чайковский в годы гражданской войны".).
Но еще более странным является подчеркивание П. Н. Милюковым требования в августе и сентябре 1918 г. со стороны монархически настроенных {33} кругов, чтобы добровольческая армия на юге "открыто вывесила монархический флаг". Этой реакции "на монархизм", как известно, не чужд был сам П. Н. Милюков. Топором нельзя вырубить из истории того, что писал Милюков 29 июля (11 августа) Правому Центру и ген. Алексееву. Обо всем этом историк предусмотрительно почти умалчивает, хотя записка Милюкова и вся история немецкой ориентации изложены в III томе "Очерков" ген. А.И. Деникина. Необходимо для ясности напомнить то, что у П. Н. Милюкова пропущено. "Германская военная партия - рассказывает Милюков в своей книге намеревалась свергнуть большевицкое правительство по возможности русскими руками и при этом восстановить в России монархию. С таким предложением германские представители не раз обращались к правой части русского политического центра и за сговор с немцами высказался Кривошеин; в Петербурге сношения велись с Треповым и Нольде (Бар. Нольде - член Ц. К. партии к. - д. как раз заявлял себя единомышленником П. Н. Милюкова.). Переворот намечался на 18 июня. Эти переговоры с германцами велись весьма конспиративно не всем правым центром, а только некоторыми наиболее правыми членами, стали известны союзникам, вызвали большой переполох и привели (под несомненным давлением представителей союзников в Москве) (Для последнего утверждения Милюкова нет никаких данных.) к расколу между русскими политическими течениями двух разных ориентаций. Разрыв произошел в заседании 21 июня. К. - д. вышли из "Правого Центра".
Послушаем теперь Деникина, ссылающегося на официальный обзор сношений с немцами Правого Центра, помеченный 14 июня: ..."Президиум уполномочил вести переговоры бар. Б. Нольде и кн. Г. Трубецкого". В мае "крутой перелом" произошел и у П. Н. Милюкова. Еще 3 мая {34} он писал ген. Алексееву: "Я был страшно огорчен появлением в Ростове добровольцев (отряд полк. Дроздовского) вместе с германцами, развернувших трехцветный национальный флаг рядом с германской каской". Милюков предлагал распустить Добровольческую Армию, "объявив для всеобщего сведения, что сражаться рядом с германцами даже против большевиков Вы (т. е. ген. Алексеев) не пойдете". А 19 мая Милюков доказывал уже другое на основании закона самосохранения: "германцы хозяева положения и заинтересованы в том, чтобы государство было восстановлено. Они дорожат нашим единством и царем". Следовательно и нужно вступить в переговоры с немцами, "приняв их поддержку и спешно освободить Москву", при этом немцы должны перевезти армию до крайнего возможного пункта... отказавшись (сами) от вступления в Москву.
Отправившись в Киев и проникнувшись немецким настроением, П. Н. Милюков 29 июля писал между прочим в записке Правому Центру, из которого, как только что мы видели, кадеты ушли (очевидно, П. Н. Милюков не ушел) :
"Для выяснения возможностей этих (контакта с немцами) я не по моей, а по германской инициативе (Кстати, в московских переговорах с Рицлером в июле участвовал и к. - д. Котляревский, отнюдь не представлявший крайний правый фланг Правого Центра.), вступил в "необязательные" сношения с представителем Oberkommando и имел (впрочем, очень поверхностно) разговор с Муммом"... Дальше Милюков говорил об объединении русского общественного мнения для переговоров с немцами. Его политическая программа сводилась к установление национального правительства и обязательно "для этого необходимо, чтобы оно явилось на свет сразу, как монархическое"... Кандидатом намечался вел. кн. Михаил Александрович (Ген. Казанович в своих воспоминаниях ("Арх. Рус. Рев.", VII, 194) уверяет. что деятели Правого Центра в Москве не прочь были видеть на русском престоле кого-либо из германских принцев.). {35} Выставлялась и неприкосновенность всей прежней территории. Милюков выделял Финляндию и Польшу (в границах прежнего Царства Польского без Холмщины). Допускал Милюков "возможность идти относительно Украины несколько далее простой автономии". Относительно внутренней политики Милюков настаивал на устройстве коалиционной власти с "устранением из ее состава сторонников самодержавия, с одной стороны, и сторонников ориентации "левого центра", т. е. "Союза Возрождения" и прежнего Учредительного Собрания, с другой стороны. Далее Милюков считал необходимым "немедленно приступить к аграрной реформе, восстановляющей все нарушенные права (Этот реставрационный проект выходил таким образом не из кругов специфически реакционных. Равным образом не в недрах Особого Совещания и не в среде его военных руководителей возник и другой профессорский проект земельной реформы, предлагавши лишить земли красноармейцев. Насколько мне известно, он возник в среде партии к. - д.), но имеющей целью найти решения, возможно близкие к сложившемуся хаотическому положению землевладения"... "восстановление свободы земельных сделок"... "пересмотр избирательного закона для городских и земских органов самоуправления" (двухстепенные выборы в деревне). Милюков предлагал на переходное время "в случае надобности созвать совещательный орган из "общественных элементов, стоящих на государственной точке зрения". "Общие положения Милюкова - добавляет Деникин - вошли в основание и анонимной записки, составленной послом Правого Центра кн. Г. Трубецким и отправленной немцам с одобрения Милюкова и Кривошеина". "Случилось так", - по выражению самого П. Н. Милюкова, в статье "Мои сношения с ген. Алексеевым", - "что мои взгляды совпали с мнениями более правых течений в Москве и Петербурге". Характерно, что политическая позиция вождей {36} Добровольческой Армии была левее того, что предлагал П.Н. Милюков - его лозунги были неприемлемы. Оставалась неприемлемой и та немецкая ориентация, к которой склонялся "неожиданно", по выражение А. И. Деникина - Милюков. (В ответе А. И. Деникину "Мои сношения с ген. Алексеевым" ("Последние Новости") П. Н. Милюков указывает, что в его первом письме M. В. Алексееву уже "были все черты... дальнейшего плана". Очевидно, по существу это не изменяет крутых поворотов в политике П. Н. Милюкова.).
Историку Милюкову кажется совершенно фантастической с военной точки зрения идея восстановления "восточного фронта" для продолжения борьбы с Германией. Немецкую ориентацию он считает в то время настолько реальной, что склонен полагать, что только "непримиримая позиция Деникина привела в конце июня 1918 г. к полной перемене ситуации, которая до того момента складывалась, казалось, очень благоприятно для общего похода на Москву всех освободившихся от большевиков частей России" (ср. с вышеизложенным) .
Я здесь не критикую и не оцениваю позиций тех или иных политических деятелей эпохи, но совершенно ясно, что не одни правые вели переговоры с немцами (себя во всяком случае П. Н. Милюков не зачислял в лагерь консервативной русской общественности) и не одни реставрационные элементы (себя П. Н. Милюков зачисляет в ряды сторонников февральской революции) отстаивали идею диктатуры. Мало того, лично П. Н. Милюков, вопреки принятой в марте 1917 г. партией к.-д. республиканской программы и позднейшему решению Ц. К. партии о нейтралитете, в этом вопросе выдвинул в августе 1918 г. программу монархическую. Он действовал тогда последовательно для себя, входя в правый центр, который выделился из так называемого Московского Совещания Общественных Деятелей. В совет его {37} входил наряду со Струве, Шульгиным и Милюков. Надо напомнить, что еще в феврале 1918 г. Совет признал, что единственной формой правления в России может быть наследственно-конституционная монархия.
Позже Милюков, как общественный деятель, должен был признать свою немецкую ориентацию тактически ошибочной. В Яссах на совещании с посланниками от имени русской делегации Милюков, доказывая необходимость военной помощи со стороны союзников, развивал положение, что Германия, создавая ультра шовинистические самостийные течения на Украине, всегда препятствовала созданию там прочной государственности (см. статью Н. И. Астрова). Н. М. Могилянский - деятель, близкий к милюковской группе, - шел дальше и утверждал в своих воспоминаниях, что немцы сознательно поставили себе целью уничтожение русского офицерства на Украине ("Арх. Рус. Рев.", XI, 101). Стоит напомнить откровенное заявление Рорбаха ("Die Deutsche Politik" 1918) о том, что немцы поддерживают большевиков в целях разрушения Великороссии для устранения всякой возможности русской опасности в будущем. Немецкую политику надо направлять так, чтобы великорусские силы еще долгое время были парализованы. В книге "Россия на переломе" П. Н. Милюков держится, как видно, другой точки зрения, чем на Ясском совещании.
Оставив немецкую ориентацию, П. Н. Милюков отнюдь не отказался от идеи диктатуры, которую защищал на Ясском совещании общественных деятелей. Эта позиция была ошибочной с точки зрения Милюкова-историка - также думал в 1921 г. и Милюков-политик. "Я должен теперь признать - говорил Милюков на парижском совещании в мак 1921 г., - что левые были правы на Ясском совещании, когда они возражали против этого (сильной единоличной власти), а мы были неправы, хотя я и сам горячо защищал {38} этот пункт (В лице Добровольческой Армии Милюков на Ясском Совещании видел "высший вид диктатуры". Коалиционные соглашения, открывающие простор для демократии, неизбежно должны были, по мнению оратора, приводить к краху.). В этот именно момент произошел наш разрыв с левыми (А не в дни омского переворота.), с которыми мы до того продолжали быть в коалиции (Едва ли был в ней сам П. Н. Милюков.), а отстаивание нами тогда сохранения гражданской власти в руках главнокомандующего было, как оказалось впоследствии, объективной ошибкой"... Но дело в том, что задача истории прежде всего установить факт, а потом уже его расценивать. Факт остается фактом: Милюков в 1918 г. отстаивал "горячо" именно диктатуру и даже монархию.
Милюков в своей книге утверждает, что Добровольческая Армия постепенно проникалась монархическими чувствованиями. "Что же в этом только повинно реакционное влияние Добровольческих верхов?" - спрашивал я в своем отзыве на немецкое издание книги Милюкова. "Очевидно, Милюков-историк забывает то, чего не хочет вспоминать Милюков-политик. Это тот библейский обряд умовения рук, о котором по поводу позднейшего отношения к Особому Совещанию говорит в своем IV томе ген. Деникин". И неужели я не имел объективного права написать эти строки? В чем они расходятся с действительностью? П. Н. Милюкову в книге всемерно хочется показать, что участие партии к. - д. в "белом" движении, в правительстве ген. Деникина было участием только оппозиции. Автор возражает против установившейся легенды и говорит, что правые (?) кадеты, которые имели отношение к этому правительству, были лишь ширмой, которая должна была свидетельствовать о либерализме правительства и не пользовались серьезным {39} влиянием. (Ген. Врангель в своих воспоминаниях упрекает А. И. Деникина в противоположном. Деникин черпал своих сотрудников преимущественно из кругов "вашей либеральной общественности" ("Белое Дело", VI, 41). И не имел ли я вновь права написать в отзыве на немецкое издание: "Господствовал реакционный элемент. Пусть так. Но он ли всегда давал тон? Кто читал книгу проф. Соколова "Правительство генерала Деникина", книгу, представляющую собой как бы оправдание, не всегда согласится с тем, что единомышленники П. Н. Милюкова были только "либеральной ширмой" (Соколов считает, что его политические единомышленники дали "кадетскую форму" Деникинскому правительству). Сам. А. И. Деникин склонен утверждать, что Особое Совещание, пусть с уклоном в правое русло, было как бы коалицией двух политических направлений ("Очерки", IV, 204). Понятие "ширмы" не вяжется с ролью самого П. Н. Милюкова и, если уже предъявлять те или иные обвинения в реакционности к представителям "генеральской диктатуры", то еще в большей степени их можно предъявить к самому П. Н. Милюкову.
"Кризисом русского либерализма" назвал А. И. Деникин главу об упразднении Особого Совещания, и когда вы читаете протоколы парижского совещания членов Ц. К. партии к. - д. в 1921 г., вы действительно видите, что в годы гражданской войны партия пережила глубоки кризис. В ней не было ни единства, ни выдержанной линии - жизнь неудержимо влекла партию вправо. И историк не имеет права осветить положение вещей в том духе, как это сделал автор "России на переломе". Наиболее беспристрастными свидетелями будут сами лидеры этой партии. "Получилась различная тактика, различный образ действия" - говорил Н. И. Астров - в Киеве, в Одессе, в Екатеринодаре, в Омске, Париже, Лондоне. В Киеве кадеты организовали правых: "и со всей силой таланта доказывали, что носителями идеи {40} государственности, которую нужно спасти во что бы то ни стало, хотя бы с помощью немцев, являются только правые"...
Началось разногласие и в отдельных группах. Так, напр., екатеринодарская группа членов Ц. К. имела не менее трех течений. Та же группа оказалась в полном конфликте с ростовским местным комитетом... Под влиянием общих условий усиливается крен на правую сторону. .. Еще более резко ставил вопрос В. А. Оболенский: "В Добровольческий период борьбы партия не считалась с психологией народа, и сам П. Н. (Милюков) думал тогда, что можно создать власть при помощи германских штыков... В то время воспевалась военная диктатура, ее накликали и относились к ней, как к какой то самодовлеющей форме".
В истории П. Н. Милюков не рассказал того, что он отвечал своим критикам. Он признавал тогда, что в Киеве "с правыми мы действительно дружили на почве тогдашней немецкой ориентации". Дальше рисовалась такая концепция прошлого: отсутствие помощи союзников "помешало быстрому освобождению России от большевиков". "Если бы эта помощь была своевременно оказана - говорил Милюков - то цель была бы, вероятно, достигнута, т. е. освобождение совершилось бы таким путем - путем белых фронтов. При этом была бы в России консервативная реакция, хотя тогда мы думали иначе, думали, что будут сохранены остатки революции". П. Н. Милюков еще не боялся "политической реакции", считал ее временной, поэтому и поддерживал борьбу (На екатеринодарском партийном съезде в октябре 1918 г. П. Н. Милюков всячески предостерегал своих единомышленников от чрезмерных увлечений началами народовластия, ссылаясь на пережитое. Ему отвечал проф. Малиновский: уроки истории поучительны. Но из этих уроков нельзя делать выводы против демократической и парламентской республики (беру из газетного отчета того времени).).
После крымской катастрофы для П. Н. Милюкова стало ясно, что "Россия не может быть освобождена вопреки {41} воле народа". "Я понял тогда - говорил Милюков, - что народ имеет свою волю (курс. мой) и выбирает, что ему угодно и что нет и выражает это в форме пассивного сопротивления". Отсюда вытекала новая политическая ориентация П. Н. Милюкова - провозглашение новой тактики в борьбе с большевиками. Эта тактика была связана с "перелетом к эсерам", по выражение одного из участников Совещания - перелетом, который П. Н. Милюков назвал "несколько запоздалым зрелым плодом".
По существу я не разбираю ни эволюции П. Н. Милюкова, ни аргументов, обосновывавших "новую тактику". Повторяю, что я отмечаю только эволюции, которые замолчаны в "России на переломе". П. Н. Милюкова бывшие единомышленники упрекали в том, что он стремился "совлечь с себя ветхого человека" и "отречься от своего прошлого". Это отречение произошло еще в большей степени в истории, написанной Милюковым-политиком. Но в истории отречения быть не может. Со скрижалей истории ничто уже не пропадет. Стереть нельзя прошлое никакими формулами умолчания. Можно только объяснить.
IV. ЛИТЕРАТУРА ПРЕДМЕТА.
В предисловии к своей работе (I том) П. Н, Милюков пишет: "не следует... заключать из отсутствия указания на тот или другой печатный источник, что он остался мне неизвестен. Мои ссылки не претендуют на библиографическую полноту. Они имеют целью указать читателю на главное, что существует в литературе по затронутым в книге вопросам, или на то специальное, что послужило лично мне для составления изложения. Известного элемента случайности я при этом отрицать не могу. С упреком в неполноте заранее готов согласиться. Особенно сознаю я, что не мог, по условиям работы в достаточной мере использовать обширной {42} советской литературы, - хотя и прилагал к этому посильны" старания. .. Я пользовался лишь тем, что можно достать в Париже"...
Я совершенно не могу понять, как мог П. Н. Милюков написать в предисловии к русскому издание эти строки, посколько они относятся ко второму тому, посвященному гражданской войне. Не приходится даже говорить о какой то полноте библиографических ссылок, которые "сослужат службу читателю" и даже "будущим исследователям" - ее не только нет в тексте П. Н. Милюкова, но часто не отмечены важнейшие работы, и не видно, что автор ими пользовался. Некоторые ссылки носят формальный характер. Библиографическое значение имеют лишь ссылки на иностранные источники и в частности на чешскую литературу. Полноты, даже приблизительной, и здесь нет.
"Обширная советская литература" не только не использована в "достаточной мере", но автор обнаруживает полное незнакомство с ней, даже с той, которую "можно достать в Париже". (В дальнейшем я буду указывать на ту лишь литературу, которая появилась до выхода книги П. Н. Милюкова и которую можно достать в Париже). Достаточно указать, что на протяжении всей истории гражданской войны, в сущности, имеется ссылка на одну, изданную в СССР в 1925 г., книгу Субботовского "Союзники, реакционеры и интервенция", при чем сам автор оговаривается, что текст ее ниже всякой критики, и что представляют интерес лишь документы, хотя и не дающие "ничего нового сравнительно с сообщениями книги Гинса и другими источниками, использованными автором (Две ссылки имеются еще на книгу Вельтмана о советской России и Японии и на журнал "Новый Восток").
Вот, примерно, только главнейшее, что вышло до 1927 г. в СССР, что можно достать в Париже и что совершение {43} необходимо, по моему мнению, знать историку гражданской войны:
1) Октябрьский переворот. Материалы под редакцией Рожкова. 1918.
2) Революция 1917 г. Хроника событий. К. Рыбинский, т. V. Октябрь. 1926.
3) Левидов. К истории союзной интервенции в России. 1925.
4) Игнатьев. Некоторые факты и итоги четырех лет гражданской войны. 1922.
5) Семенов. Военно-боевая работа соц. - революционеров 1917-18 г. г. (1922).
6) Красная книга В. Ч. К. 1921.
7) И. Майский. Демократическая контрреволюция. 1923.
8) Н. Святицкий. К истории Всероссийского Учредительного Собрания. 1921.
9) Колосов. Сибирь при Колчаке. 1923.
10) Борьба за Урал и Сибирь. 1926.
11) Партизанское движение (Сибирь. 1926).
12) Болдырев. Директория, Колчак, Интервенция. 1925.
13) Последние дни Колчаковщины. 1926.
14) Революция на Дальнем Востоке 1923.
15) Парфенов (Алтайский). Уроки прошлого. 1921.
16) Максаков и Турунов. Хроника гражданской войны в Сибири. 1926.
17) Антонов-Овсеенко. Заметки о гражданской войне. 1924.
18) Какурин. Как сражалась революция. 1926.
19) Анишев. Очерк истории гражданской войны. 1925.
20) Гусев. Гражданская война и красная армия. 1925.
21) Черная книга (интервенция на Украине). 1925.
22) Бош. Год борьбы. 1925.
23) Калинин. Под знаменем Врангеля. 1925.
24) Антанта и Врангель. 1923.
И многое другое.
Я взял, как мне кажется, лишь главнейшее и то, что находится у меня под рукой (Я не беру новых материалов, характеризующих революцию до октября и следовательно относящихся к первой части работы П. Н. Милюкова.). Историк гражданской войны должен следить за журналами: "Красный Архив", "Пролетарская революция", "Летопись Революции", "Красная Летопись" и др., в которых можно найти немало первостепенных материалов для ознакомления с эпохой. Желающему теперь нетрудно познакомиться с литературой по истории революции и гражданской войны, так как в 1926 г. вышли два {44} соответствующие указатели:
1) Данишевский. "Опыт библиографии октябрьской революции" и
2) Доброницкий. "Систематический указатель по истории русской революции" (сюда включена и иностранная литература - характерно, между прочим, что при исчерпывающей в теории полноте, я все же своей книги о "Красном терроре" не нашел).
Далеко не всегда П. Н. Милюков имеет в своем распоряжении и опубликованный в эмиграции материал. Как на характерный пример можно указать на ссылку автора на источник ознакомления его с рабочим движением на Урале. Правда, Милюков, как мы уже видели, почти не останавливается на этой знаменательной странице гражданской войны, в значительной степени ниспровергающей искусственное построение его схемы. Быть может, у автора умолчание являлось даже бессознательно, ибо для характеристики движения на Ижевском и Боткинском заводах он знает только один источник - книгу Гутмана (Гана) "Россия и большевики". Между тем, эта книга не может служить серьезным источником для исследования. П. Н. Милюков ничего не знает о том, что в журнале "Пролетарская революция" за 1924 г. были напечатаны многочисленные выдержки из газеты восставших "Ижевский Защитник". Автор мог бы воспользоваться интереснейшими воспоминаниями непосредственного участника движения, рабочего с. - д. Уповалова, напечатанными в берлинской "Заре" в 1923 г. (В "Заре" были напечатаны и другие воспоминания - напр., записки рабочего Струмилло и др.).
Для изложения Уфимского Совещания и периода власти Директории автор пользуется книгами Гинса, Субботовского, Зензинова и Аргунова. Нельзя, касаясь этого периода, умолчать о книгах Майского, Святицкого, Болдырева, о статье Утгофа ("Былое") - именно там найдется первостепенный материал. Игнорирование этих книг - никакого следа знакомства с ними в тексте Милюкова нельзя усмотреть {45} тем более странно, что, напр., книгою Святицкого я широко пользовался в своем ответе Чернову, напечатанном в "Последних Новостях"; воспоминания ген. Болдырева я излагал довольно подробно в "Голосе Минувшего", отмечая то новое, что вносят воспоминания Болдырева в существующую зарубежную литературу.
П. Н. Милюков может сказать, что вся эта обширная "советская литература", а равно и эмигрантская, которую он в значительной степени игнорирует, не может изменить его точек зрения. Я думаю, читатель должен признать, что голословное утверждение Милюкова в предисловии книги, что немотивированные "неточности" едва ли имеются в его работе, не соответствует действительности. Приведенные примеры сами за себя говорят. На некоторых весьма существенных деталях, исходя из текста П. Н. Милюкова и оставляя в стороне то, что им замалчивается или сознательно, или бессознательно - в силу незнакомства с материалом, - можно показать, что кое какие из упомянутых книг должны были побудить автора внести поправки и оговорки к своему тексту с фактической стороны. Приведу несколько примеров, оговариваясь, что количество этих примеров может быть увеличено.
Книга Колосова "Сибирь при Колчаке" - книга местами очень тенденциозная. В данном случае эта тенденциозность послужит в нашу пользу, ибо нельзя предположить, что один из главных руководителей противо-колчаковского движения и лидеров с. - р. партии, поднимавших крестьянские восстания, будет тенденциозен в освещении деятельности местного партизанства. П. Н. Милюкову надо сгустить краски в отрицательных тонах для характеристики сибирского правительственного режима при адм. Колчаке. По концепции историка с момента омского переворота все окрашивается густо в реакционный цвет, и под подозрение берутся все элементы прогрессивной общественности.
{46} П. H. Милюков не считает нужным отметить, что эта "реакционность", выражавшаяся в атаманщине, бороться с которой Колчак, по собственному признанно, был бессилен (см. "Допрос Колчака"), выявилась задолго до принятия власти будущим Верховным Правителем - тогда еще, когда адм. Колчака даже не было в Сибири. Эта "атаманщина" не зависела от того или иного правительства. Вот, напр., слова А. А. Аргунова - автора весьма в сущности тенденциозной по отношение к Колчаку брошюры "Между двумя большевизмами". "Сибирское правительство (до образования Директории) не пыталось бороться с этим злом, ибо, даже при желании, ничего не могло бы с ним сделать". Естественно, и Директория за свое кратковременное управление не могла достичь положительных результатов. Так же было и при Верховном Правителе.
Но еще более странным является подчеркивание П. Н. Милюковым требования в августе и сентябре 1918 г. со стороны монархически настроенных {33} кругов, чтобы добровольческая армия на юге "открыто вывесила монархический флаг". Этой реакции "на монархизм", как известно, не чужд был сам П. Н. Милюков. Топором нельзя вырубить из истории того, что писал Милюков 29 июля (11 августа) Правому Центру и ген. Алексееву. Обо всем этом историк предусмотрительно почти умалчивает, хотя записка Милюкова и вся история немецкой ориентации изложены в III томе "Очерков" ген. А.И. Деникина. Необходимо для ясности напомнить то, что у П. Н. Милюкова пропущено. "Германская военная партия - рассказывает Милюков в своей книге намеревалась свергнуть большевицкое правительство по возможности русскими руками и при этом восстановить в России монархию. С таким предложением германские представители не раз обращались к правой части русского политического центра и за сговор с немцами высказался Кривошеин; в Петербурге сношения велись с Треповым и Нольде (Бар. Нольде - член Ц. К. партии к. - д. как раз заявлял себя единомышленником П. Н. Милюкова.). Переворот намечался на 18 июня. Эти переговоры с германцами велись весьма конспиративно не всем правым центром, а только некоторыми наиболее правыми членами, стали известны союзникам, вызвали большой переполох и привели (под несомненным давлением представителей союзников в Москве) (Для последнего утверждения Милюкова нет никаких данных.) к расколу между русскими политическими течениями двух разных ориентаций. Разрыв произошел в заседании 21 июня. К. - д. вышли из "Правого Центра".
Послушаем теперь Деникина, ссылающегося на официальный обзор сношений с немцами Правого Центра, помеченный 14 июня: ..."Президиум уполномочил вести переговоры бар. Б. Нольде и кн. Г. Трубецкого". В мае "крутой перелом" произошел и у П. Н. Милюкова. Еще 3 мая {34} он писал ген. Алексееву: "Я был страшно огорчен появлением в Ростове добровольцев (отряд полк. Дроздовского) вместе с германцами, развернувших трехцветный национальный флаг рядом с германской каской". Милюков предлагал распустить Добровольческую Армию, "объявив для всеобщего сведения, что сражаться рядом с германцами даже против большевиков Вы (т. е. ген. Алексеев) не пойдете". А 19 мая Милюков доказывал уже другое на основании закона самосохранения: "германцы хозяева положения и заинтересованы в том, чтобы государство было восстановлено. Они дорожат нашим единством и царем". Следовательно и нужно вступить в переговоры с немцами, "приняв их поддержку и спешно освободить Москву", при этом немцы должны перевезти армию до крайнего возможного пункта... отказавшись (сами) от вступления в Москву.
Отправившись в Киев и проникнувшись немецким настроением, П. Н. Милюков 29 июля писал между прочим в записке Правому Центру, из которого, как только что мы видели, кадеты ушли (очевидно, П. Н. Милюков не ушел) :
"Для выяснения возможностей этих (контакта с немцами) я не по моей, а по германской инициативе (Кстати, в московских переговорах с Рицлером в июле участвовал и к. - д. Котляревский, отнюдь не представлявший крайний правый фланг Правого Центра.), вступил в "необязательные" сношения с представителем Oberkommando и имел (впрочем, очень поверхностно) разговор с Муммом"... Дальше Милюков говорил об объединении русского общественного мнения для переговоров с немцами. Его политическая программа сводилась к установление национального правительства и обязательно "для этого необходимо, чтобы оно явилось на свет сразу, как монархическое"... Кандидатом намечался вел. кн. Михаил Александрович (Ген. Казанович в своих воспоминаниях ("Арх. Рус. Рев.", VII, 194) уверяет. что деятели Правого Центра в Москве не прочь были видеть на русском престоле кого-либо из германских принцев.). {35} Выставлялась и неприкосновенность всей прежней территории. Милюков выделял Финляндию и Польшу (в границах прежнего Царства Польского без Холмщины). Допускал Милюков "возможность идти относительно Украины несколько далее простой автономии". Относительно внутренней политики Милюков настаивал на устройстве коалиционной власти с "устранением из ее состава сторонников самодержавия, с одной стороны, и сторонников ориентации "левого центра", т. е. "Союза Возрождения" и прежнего Учредительного Собрания, с другой стороны. Далее Милюков считал необходимым "немедленно приступить к аграрной реформе, восстановляющей все нарушенные права (Этот реставрационный проект выходил таким образом не из кругов специфически реакционных. Равным образом не в недрах Особого Совещания и не в среде его военных руководителей возник и другой профессорский проект земельной реформы, предлагавши лишить земли красноармейцев. Насколько мне известно, он возник в среде партии к. - д.), но имеющей целью найти решения, возможно близкие к сложившемуся хаотическому положению землевладения"... "восстановление свободы земельных сделок"... "пересмотр избирательного закона для городских и земских органов самоуправления" (двухстепенные выборы в деревне). Милюков предлагал на переходное время "в случае надобности созвать совещательный орган из "общественных элементов, стоящих на государственной точке зрения". "Общие положения Милюкова - добавляет Деникин - вошли в основание и анонимной записки, составленной послом Правого Центра кн. Г. Трубецким и отправленной немцам с одобрения Милюкова и Кривошеина". "Случилось так", - по выражению самого П. Н. Милюкова, в статье "Мои сношения с ген. Алексеевым", - "что мои взгляды совпали с мнениями более правых течений в Москве и Петербурге". Характерно, что политическая позиция вождей {36} Добровольческой Армии была левее того, что предлагал П.Н. Милюков - его лозунги были неприемлемы. Оставалась неприемлемой и та немецкая ориентация, к которой склонялся "неожиданно", по выражение А. И. Деникина - Милюков. (В ответе А. И. Деникину "Мои сношения с ген. Алексеевым" ("Последние Новости") П. Н. Милюков указывает, что в его первом письме M. В. Алексееву уже "были все черты... дальнейшего плана". Очевидно, по существу это не изменяет крутых поворотов в политике П. Н. Милюкова.).
Историку Милюкову кажется совершенно фантастической с военной точки зрения идея восстановления "восточного фронта" для продолжения борьбы с Германией. Немецкую ориентацию он считает в то время настолько реальной, что склонен полагать, что только "непримиримая позиция Деникина привела в конце июня 1918 г. к полной перемене ситуации, которая до того момента складывалась, казалось, очень благоприятно для общего похода на Москву всех освободившихся от большевиков частей России" (ср. с вышеизложенным) .
Я здесь не критикую и не оцениваю позиций тех или иных политических деятелей эпохи, но совершенно ясно, что не одни правые вели переговоры с немцами (себя во всяком случае П. Н. Милюков не зачислял в лагерь консервативной русской общественности) и не одни реставрационные элементы (себя П. Н. Милюков зачисляет в ряды сторонников февральской революции) отстаивали идею диктатуры. Мало того, лично П. Н. Милюков, вопреки принятой в марте 1917 г. партией к.-д. республиканской программы и позднейшему решению Ц. К. партии о нейтралитете, в этом вопросе выдвинул в августе 1918 г. программу монархическую. Он действовал тогда последовательно для себя, входя в правый центр, который выделился из так называемого Московского Совещания Общественных Деятелей. В совет его {37} входил наряду со Струве, Шульгиным и Милюков. Надо напомнить, что еще в феврале 1918 г. Совет признал, что единственной формой правления в России может быть наследственно-конституционная монархия.
Позже Милюков, как общественный деятель, должен был признать свою немецкую ориентацию тактически ошибочной. В Яссах на совещании с посланниками от имени русской делегации Милюков, доказывая необходимость военной помощи со стороны союзников, развивал положение, что Германия, создавая ультра шовинистические самостийные течения на Украине, всегда препятствовала созданию там прочной государственности (см. статью Н. И. Астрова). Н. М. Могилянский - деятель, близкий к милюковской группе, - шел дальше и утверждал в своих воспоминаниях, что немцы сознательно поставили себе целью уничтожение русского офицерства на Украине ("Арх. Рус. Рев.", XI, 101). Стоит напомнить откровенное заявление Рорбаха ("Die Deutsche Politik" 1918) о том, что немцы поддерживают большевиков в целях разрушения Великороссии для устранения всякой возможности русской опасности в будущем. Немецкую политику надо направлять так, чтобы великорусские силы еще долгое время были парализованы. В книге "Россия на переломе" П. Н. Милюков держится, как видно, другой точки зрения, чем на Ясском совещании.
Оставив немецкую ориентацию, П. Н. Милюков отнюдь не отказался от идеи диктатуры, которую защищал на Ясском совещании общественных деятелей. Эта позиция была ошибочной с точки зрения Милюкова-историка - также думал в 1921 г. и Милюков-политик. "Я должен теперь признать - говорил Милюков на парижском совещании в мак 1921 г., - что левые были правы на Ясском совещании, когда они возражали против этого (сильной единоличной власти), а мы были неправы, хотя я и сам горячо защищал {38} этот пункт (В лице Добровольческой Армии Милюков на Ясском Совещании видел "высший вид диктатуры". Коалиционные соглашения, открывающие простор для демократии, неизбежно должны были, по мнению оратора, приводить к краху.). В этот именно момент произошел наш разрыв с левыми (А не в дни омского переворота.), с которыми мы до того продолжали быть в коалиции (Едва ли был в ней сам П. Н. Милюков.), а отстаивание нами тогда сохранения гражданской власти в руках главнокомандующего было, как оказалось впоследствии, объективной ошибкой"... Но дело в том, что задача истории прежде всего установить факт, а потом уже его расценивать. Факт остается фактом: Милюков в 1918 г. отстаивал "горячо" именно диктатуру и даже монархию.
Милюков в своей книге утверждает, что Добровольческая Армия постепенно проникалась монархическими чувствованиями. "Что же в этом только повинно реакционное влияние Добровольческих верхов?" - спрашивал я в своем отзыве на немецкое издание книги Милюкова. "Очевидно, Милюков-историк забывает то, чего не хочет вспоминать Милюков-политик. Это тот библейский обряд умовения рук, о котором по поводу позднейшего отношения к Особому Совещанию говорит в своем IV томе ген. Деникин". И неужели я не имел объективного права написать эти строки? В чем они расходятся с действительностью? П. Н. Милюкову в книге всемерно хочется показать, что участие партии к. - д. в "белом" движении, в правительстве ген. Деникина было участием только оппозиции. Автор возражает против установившейся легенды и говорит, что правые (?) кадеты, которые имели отношение к этому правительству, были лишь ширмой, которая должна была свидетельствовать о либерализме правительства и не пользовались серьезным {39} влиянием. (Ген. Врангель в своих воспоминаниях упрекает А. И. Деникина в противоположном. Деникин черпал своих сотрудников преимущественно из кругов "вашей либеральной общественности" ("Белое Дело", VI, 41). И не имел ли я вновь права написать в отзыве на немецкое издание: "Господствовал реакционный элемент. Пусть так. Но он ли всегда давал тон? Кто читал книгу проф. Соколова "Правительство генерала Деникина", книгу, представляющую собой как бы оправдание, не всегда согласится с тем, что единомышленники П. Н. Милюкова были только "либеральной ширмой" (Соколов считает, что его политические единомышленники дали "кадетскую форму" Деникинскому правительству). Сам. А. И. Деникин склонен утверждать, что Особое Совещание, пусть с уклоном в правое русло, было как бы коалицией двух политических направлений ("Очерки", IV, 204). Понятие "ширмы" не вяжется с ролью самого П. Н. Милюкова и, если уже предъявлять те или иные обвинения в реакционности к представителям "генеральской диктатуры", то еще в большей степени их можно предъявить к самому П. Н. Милюкову.
"Кризисом русского либерализма" назвал А. И. Деникин главу об упразднении Особого Совещания, и когда вы читаете протоколы парижского совещания членов Ц. К. партии к. - д. в 1921 г., вы действительно видите, что в годы гражданской войны партия пережила глубоки кризис. В ней не было ни единства, ни выдержанной линии - жизнь неудержимо влекла партию вправо. И историк не имеет права осветить положение вещей в том духе, как это сделал автор "России на переломе". Наиболее беспристрастными свидетелями будут сами лидеры этой партии. "Получилась различная тактика, различный образ действия" - говорил Н. И. Астров - в Киеве, в Одессе, в Екатеринодаре, в Омске, Париже, Лондоне. В Киеве кадеты организовали правых: "и со всей силой таланта доказывали, что носителями идеи {40} государственности, которую нужно спасти во что бы то ни стало, хотя бы с помощью немцев, являются только правые"...
Началось разногласие и в отдельных группах. Так, напр., екатеринодарская группа членов Ц. К. имела не менее трех течений. Та же группа оказалась в полном конфликте с ростовским местным комитетом... Под влиянием общих условий усиливается крен на правую сторону. .. Еще более резко ставил вопрос В. А. Оболенский: "В Добровольческий период борьбы партия не считалась с психологией народа, и сам П. Н. (Милюков) думал тогда, что можно создать власть при помощи германских штыков... В то время воспевалась военная диктатура, ее накликали и относились к ней, как к какой то самодовлеющей форме".
В истории П. Н. Милюков не рассказал того, что он отвечал своим критикам. Он признавал тогда, что в Киеве "с правыми мы действительно дружили на почве тогдашней немецкой ориентации". Дальше рисовалась такая концепция прошлого: отсутствие помощи союзников "помешало быстрому освобождению России от большевиков". "Если бы эта помощь была своевременно оказана - говорил Милюков - то цель была бы, вероятно, достигнута, т. е. освобождение совершилось бы таким путем - путем белых фронтов. При этом была бы в России консервативная реакция, хотя тогда мы думали иначе, думали, что будут сохранены остатки революции". П. Н. Милюков еще не боялся "политической реакции", считал ее временной, поэтому и поддерживал борьбу (На екатеринодарском партийном съезде в октябре 1918 г. П. Н. Милюков всячески предостерегал своих единомышленников от чрезмерных увлечений началами народовластия, ссылаясь на пережитое. Ему отвечал проф. Малиновский: уроки истории поучительны. Но из этих уроков нельзя делать выводы против демократической и парламентской республики (беру из газетного отчета того времени).).
После крымской катастрофы для П. Н. Милюкова стало ясно, что "Россия не может быть освобождена вопреки {41} воле народа". "Я понял тогда - говорил Милюков, - что народ имеет свою волю (курс. мой) и выбирает, что ему угодно и что нет и выражает это в форме пассивного сопротивления". Отсюда вытекала новая политическая ориентация П. Н. Милюкова - провозглашение новой тактики в борьбе с большевиками. Эта тактика была связана с "перелетом к эсерам", по выражение одного из участников Совещания - перелетом, который П. Н. Милюков назвал "несколько запоздалым зрелым плодом".
По существу я не разбираю ни эволюции П. Н. Милюкова, ни аргументов, обосновывавших "новую тактику". Повторяю, что я отмечаю только эволюции, которые замолчаны в "России на переломе". П. Н. Милюкова бывшие единомышленники упрекали в том, что он стремился "совлечь с себя ветхого человека" и "отречься от своего прошлого". Это отречение произошло еще в большей степени в истории, написанной Милюковым-политиком. Но в истории отречения быть не может. Со скрижалей истории ничто уже не пропадет. Стереть нельзя прошлое никакими формулами умолчания. Можно только объяснить.
IV. ЛИТЕРАТУРА ПРЕДМЕТА.
В предисловии к своей работе (I том) П. Н, Милюков пишет: "не следует... заключать из отсутствия указания на тот или другой печатный источник, что он остался мне неизвестен. Мои ссылки не претендуют на библиографическую полноту. Они имеют целью указать читателю на главное, что существует в литературе по затронутым в книге вопросам, или на то специальное, что послужило лично мне для составления изложения. Известного элемента случайности я при этом отрицать не могу. С упреком в неполноте заранее готов согласиться. Особенно сознаю я, что не мог, по условиям работы в достаточной мере использовать обширной {42} советской литературы, - хотя и прилагал к этому посильны" старания. .. Я пользовался лишь тем, что можно достать в Париже"...
Я совершенно не могу понять, как мог П. Н. Милюков написать в предисловии к русскому издание эти строки, посколько они относятся ко второму тому, посвященному гражданской войне. Не приходится даже говорить о какой то полноте библиографических ссылок, которые "сослужат службу читателю" и даже "будущим исследователям" - ее не только нет в тексте П. Н. Милюкова, но часто не отмечены важнейшие работы, и не видно, что автор ими пользовался. Некоторые ссылки носят формальный характер. Библиографическое значение имеют лишь ссылки на иностранные источники и в частности на чешскую литературу. Полноты, даже приблизительной, и здесь нет.
"Обширная советская литература" не только не использована в "достаточной мере", но автор обнаруживает полное незнакомство с ней, даже с той, которую "можно достать в Париже". (В дальнейшем я буду указывать на ту лишь литературу, которая появилась до выхода книги П. Н. Милюкова и которую можно достать в Париже). Достаточно указать, что на протяжении всей истории гражданской войны, в сущности, имеется ссылка на одну, изданную в СССР в 1925 г., книгу Субботовского "Союзники, реакционеры и интервенция", при чем сам автор оговаривается, что текст ее ниже всякой критики, и что представляют интерес лишь документы, хотя и не дающие "ничего нового сравнительно с сообщениями книги Гинса и другими источниками, использованными автором (Две ссылки имеются еще на книгу Вельтмана о советской России и Японии и на журнал "Новый Восток").
Вот, примерно, только главнейшее, что вышло до 1927 г. в СССР, что можно достать в Париже и что совершение {43} необходимо, по моему мнению, знать историку гражданской войны:
1) Октябрьский переворот. Материалы под редакцией Рожкова. 1918.
2) Революция 1917 г. Хроника событий. К. Рыбинский, т. V. Октябрь. 1926.
3) Левидов. К истории союзной интервенции в России. 1925.
4) Игнатьев. Некоторые факты и итоги четырех лет гражданской войны. 1922.
5) Семенов. Военно-боевая работа соц. - революционеров 1917-18 г. г. (1922).
6) Красная книга В. Ч. К. 1921.
7) И. Майский. Демократическая контрреволюция. 1923.
8) Н. Святицкий. К истории Всероссийского Учредительного Собрания. 1921.
9) Колосов. Сибирь при Колчаке. 1923.
10) Борьба за Урал и Сибирь. 1926.
11) Партизанское движение (Сибирь. 1926).
12) Болдырев. Директория, Колчак, Интервенция. 1925.
13) Последние дни Колчаковщины. 1926.
14) Революция на Дальнем Востоке 1923.
15) Парфенов (Алтайский). Уроки прошлого. 1921.
16) Максаков и Турунов. Хроника гражданской войны в Сибири. 1926.
17) Антонов-Овсеенко. Заметки о гражданской войне. 1924.
18) Какурин. Как сражалась революция. 1926.
19) Анишев. Очерк истории гражданской войны. 1925.
20) Гусев. Гражданская война и красная армия. 1925.
21) Черная книга (интервенция на Украине). 1925.
22) Бош. Год борьбы. 1925.
23) Калинин. Под знаменем Врангеля. 1925.
24) Антанта и Врангель. 1923.
И многое другое.
Я взял, как мне кажется, лишь главнейшее и то, что находится у меня под рукой (Я не беру новых материалов, характеризующих революцию до октября и следовательно относящихся к первой части работы П. Н. Милюкова.). Историк гражданской войны должен следить за журналами: "Красный Архив", "Пролетарская революция", "Летопись Революции", "Красная Летопись" и др., в которых можно найти немало первостепенных материалов для ознакомления с эпохой. Желающему теперь нетрудно познакомиться с литературой по истории революции и гражданской войны, так как в 1926 г. вышли два {44} соответствующие указатели:
1) Данишевский. "Опыт библиографии октябрьской революции" и
2) Доброницкий. "Систематический указатель по истории русской революции" (сюда включена и иностранная литература - характерно, между прочим, что при исчерпывающей в теории полноте, я все же своей книги о "Красном терроре" не нашел).
Далеко не всегда П. Н. Милюков имеет в своем распоряжении и опубликованный в эмиграции материал. Как на характерный пример можно указать на ссылку автора на источник ознакомления его с рабочим движением на Урале. Правда, Милюков, как мы уже видели, почти не останавливается на этой знаменательной странице гражданской войны, в значительной степени ниспровергающей искусственное построение его схемы. Быть может, у автора умолчание являлось даже бессознательно, ибо для характеристики движения на Ижевском и Боткинском заводах он знает только один источник - книгу Гутмана (Гана) "Россия и большевики". Между тем, эта книга не может служить серьезным источником для исследования. П. Н. Милюков ничего не знает о том, что в журнале "Пролетарская революция" за 1924 г. были напечатаны многочисленные выдержки из газеты восставших "Ижевский Защитник". Автор мог бы воспользоваться интереснейшими воспоминаниями непосредственного участника движения, рабочего с. - д. Уповалова, напечатанными в берлинской "Заре" в 1923 г. (В "Заре" были напечатаны и другие воспоминания - напр., записки рабочего Струмилло и др.).
Для изложения Уфимского Совещания и периода власти Директории автор пользуется книгами Гинса, Субботовского, Зензинова и Аргунова. Нельзя, касаясь этого периода, умолчать о книгах Майского, Святицкого, Болдырева, о статье Утгофа ("Былое") - именно там найдется первостепенный материал. Игнорирование этих книг - никакого следа знакомства с ними в тексте Милюкова нельзя усмотреть {45} тем более странно, что, напр., книгою Святицкого я широко пользовался в своем ответе Чернову, напечатанном в "Последних Новостях"; воспоминания ген. Болдырева я излагал довольно подробно в "Голосе Минувшего", отмечая то новое, что вносят воспоминания Болдырева в существующую зарубежную литературу.
П. Н. Милюков может сказать, что вся эта обширная "советская литература", а равно и эмигрантская, которую он в значительной степени игнорирует, не может изменить его точек зрения. Я думаю, читатель должен признать, что голословное утверждение Милюкова в предисловии книги, что немотивированные "неточности" едва ли имеются в его работе, не соответствует действительности. Приведенные примеры сами за себя говорят. На некоторых весьма существенных деталях, исходя из текста П. Н. Милюкова и оставляя в стороне то, что им замалчивается или сознательно, или бессознательно - в силу незнакомства с материалом, - можно показать, что кое какие из упомянутых книг должны были побудить автора внести поправки и оговорки к своему тексту с фактической стороны. Приведу несколько примеров, оговариваясь, что количество этих примеров может быть увеличено.
Книга Колосова "Сибирь при Колчаке" - книга местами очень тенденциозная. В данном случае эта тенденциозность послужит в нашу пользу, ибо нельзя предположить, что один из главных руководителей противо-колчаковского движения и лидеров с. - р. партии, поднимавших крестьянские восстания, будет тенденциозен в освещении деятельности местного партизанства. П. Н. Милюкову надо сгустить краски в отрицательных тонах для характеристики сибирского правительственного режима при адм. Колчаке. По концепции историка с момента омского переворота все окрашивается густо в реакционный цвет, и под подозрение берутся все элементы прогрессивной общественности.
{46} П. H. Милюков не считает нужным отметить, что эта "реакционность", выражавшаяся в атаманщине, бороться с которой Колчак, по собственному признанно, был бессилен (см. "Допрос Колчака"), выявилась задолго до принятия власти будущим Верховным Правителем - тогда еще, когда адм. Колчака даже не было в Сибири. Эта "атаманщина" не зависела от того или иного правительства. Вот, напр., слова А. А. Аргунова - автора весьма в сущности тенденциозной по отношение к Колчаку брошюры "Между двумя большевизмами". "Сибирское правительство (до образования Директории) не пыталось бороться с этим злом, ибо, даже при желании, ничего не могло бы с ним сделать". Естественно, и Директория за свое кратковременное управление не могла достичь положительных результатов. Так же было и при Верховном Правителе.