Мельников Геннадий. Гром и молния

Мельников Геннадий
Гром и молния

   Геннадий МЕЛЬНИКОВ
   ГРОМ И МОЛНИЯ
   "...природа не кончала университетов и
   не имеет докторского звания и дипломов,
   природа необразованна и безграмотна... Так
   простим же ей то, что она позволяет себе
   порой играть грубые и плоские шутки..."
   Фридьеш Каринти
   Меня похоронили в воскресенье, в начале июля, на новом кладбище таком чистом, светлом, разграфленном на участки молодыми лесополосами и, в то же время, таком неуютном от обилия пространства, света, новых стандартных памятников и от отсутствия елей, берез, зарослей сирени.
   Я старался не смотреть на свое лицо, на щеках которого уже проступили синие тени смерти и, когда заколотили крышку гроба, почувствовал - как всегда бывает на похоронах - облегчение от мысли, что наконец-то прошли эти долгих три дня, наполненных суетой, и долгих две ночи, когда где-то в сумерках сознания гнездится суеверный страх и что-то похожее на брезгливость.
   Поминки в кафе "Встреча" на восемьдесят человек - это небольшая разрядка для всех тех, кто тащился по жаре с окаменелым лицом до катафалка, кто трясся в пыльном и душном автобусе до кладбища и обратно, и кто старался не думать о том, что и он когда-то, правда очень и очень не скоро, тоже сыграет главную роль вот в таком же незапланированном спектакле, и другие люди, а не он, будут думать: "Поскорее бы все это кончилось!"
   Теперь можно было вести себя не так скованно, без обязательной маски скорби на лице, следя только за тем, чтобы разговор не уходил слишком, в сторону от воспоминаний о покойнике, или, в крайнем случае, от кладбищенской тематики. Я с интересом прислушивался к разговорам за соседними столами, где сидели директор моей организации и сослуживцы, в основном мужчины, помогавшие нести гроб.
   Под конец поминок моя жена - теперь уже вдова - обошла все столы и тихо поблагодарила присутствующих, в том числе и меня, за участие и сочувствие.
   Домой возвращались городским транспортом. Мы стояли на задней площадке троллейбуса: моя жена, дочь, мой двоюродный брат с женой, сестра жены, несколько дальних родственников, знакомые. Я говорил какие-то слова утешения, что меня уже все равно не вернешь, что нужно думать о будущем нашей дочери, на которую я поглядывал с тревогой: с начала похорон я не слышал от нее ни единого слова - она будто онемела.
   Вот и наша остановка. Прощаемся с теми, кому ехать дальше, и выходим - в основном близкие родственники. Идем через двор по асфальту, стараясь не наступать на раздавленные цветы, которые три часа назад разбрасывали две женщины впереди процессии, когда несли меня к катафалку. Жена идет впереди, поддерживаемая дочерью и сестрой, я немного сзади со своим двоюродным братом.
   Подходим к нашему подъезду. Жена кивает наперебой соболезнующим старушкам, сидящим на скамейке и по каким-то причинам не попавшим на мои поминки, сестра жены достает что-то из хозяйственной сумки и раздает им конфеты, печенье. Поднимаемся на третий этаж, останавливаемся. Моя жена, вернее вдова (к этому надо привыкнуть) еще раз благодарит меня за большую, а это действительно было так, помощь в моих похоронах и, попрощавшись, мы расходимся: они в квартиру на третьем этаже, я выше - на пятый. Достаю из кармана ключи и открываю дверь чужой квартиры...
   Ко мне с радостным лаем бросается белый клубок, но в двух шагах останавливается и, ощетинившись, рыча, пятится в угол. Я иду в ванную и долго мою с мылом кисти рук, такие непривычно удлиненные, с гибкими пальцами - как скоро я к ним привыкну? На кухне я сажусь за стол и распечатываю пачку сигарет. Теперь можно спокойно подумать, что же произошло в четверг, восьмого июля, и как мне быть дальше...
   В тот день с утра установилось безветрие, и духота, нарастая, достигла к полудню того предела, когда казалось, что еще чуть-чуть и человеческий организм не выдержит. Но во второй половине дня почувствовалось какое-то неупорядоченное движение воздуха, и небо по краям стало темнеть.
   К вечеру ветер усилился и, когда я после работы вышел дома на балкон, меня всего обдало сухим горячим воздухом, а небо уже сплошь было покрыто иссиня-черными с проседью тучами, за которыми что-то ворочалось, урчало и, казалось, никак не могло разродиться молнией. В опустевшем дворе миниатюрные смерчи подбрасывали пыль, сухие листья, обертки от конфет.
   Я возвратился на кухню, закрыл балконную дверь и стал просматривать газеты. Жена и дочь в это время находились в спальной комнате и что-то кроили на письменном столе.
   Светопреставление началось где-то около десяти часов вскоре после программы "Время", когда уже почти во всех окнах домов горел свет. Наконец-то прорвалось! Да так, что задребезжали стекла. Разряды следовали один за другим, а то и по несколько одновременно. Вспыхивало все небо из конца в конец белыми кустами молний, высвечивая низкие тучи, девятиэтажки, мечущиеся кроны деревьев. Мощные удары грома походили на взрывы. Вот-вот должен был захлестать дождь.
   И в этот момент погас сеет. Такое у нас часто бывает во время непогоды, но мне до сих пор непонятна взаимосвязь между этими двумя явлениями. Я выглянул во двор и понял, что это надолго: света не было во всех ближайших домах микрорайона. Кое-где в окнах появился колеблющийся свет горящих спичек. Жена хлопнула верхней дверцей серванта: там у нас лежали свечи.
   Я отыскал на окне коробок спичек и только хотел было зажечь конфорку газовой плиты, как необычно ровное свечение, заметное даже при блеске молний, привлекло мое внимание. Я глянул в окно и остолбенел.... По перилам нашего балкона катилась шаровая молния величиною с футбольный мяч.
   Она вращалась, как старинное ядро, начиненное порохом - это отчетливо было видно по движущимся полосам и пятнам на ее поверхности - но не сыпала искрами и не меняла яркости. Просто катилась, а под нею металлический поручень накалялся добела, и сразу же краснел, остывая, как только молния перемещалась на новый участок. Все это длилось не более четырех секунд, затем она остановилась, не докатившись до края сантиметров сорок, чуть помедлила и... неожиданно прыгнула на стекло балконной двери.
   Я невольно отшатнулся, ожидая звона разбитых стекол, даже закрыл глаза. Когда через секунду открыл их, то увидел, что молния висела на стекле, и с нею происходила какая-то метаморфоза. Я стоял возле плиты, то есть под углом к балконной двери, и поэтому мне хорошо было видно, как молния прошила стекло отростком толщиною с карандаш и по нему стала перетекать в помещение. Мне стало жутко, и я попятился, но было уже поздно: молния плыла прямо на меня. Я заставил себя остановиться, чтобы не создавать движение воздуха. Это, вероятно, устраивало молнию, и она села на металлическую хлебницу, стоявшую на подоконнике. Хлебница сразу же покраснело, затрещала и стала коробиться. Запахло горелой краской расплавленным целлофаном.
   - Что там у тебя горит? - спросила жена из спальной, и я услышал, что она идет на кухню.
   Здесь я сорвался.
   - Не ходи! - крикнул я и захлопнул дверь в коридор. В этот миг в голове у меня вспыхнуло солнце...
   Я пришел в себя в темноте, на полу. В голове шумело, будто там лопались миллионы воздушных пузырьков. Оторвал щеку от чего-то мягкого, ворсистого, приподнялся, провел ладонью по полу - палас, или ковровая дорожка... Но я же был на кухне... И молния... жена - вспомнил.
   Значит меня перенесли в спальную. Но почему на полу? Не смогли поднять на диван? Но где же они сейчас? Я позвал жену - молчание, дочь... Вероятно, побежали звонить в "скорую помощь"... Вот так история! Ну что ж... Я с трудом встал, выпрямился, но меня повело в сторону, пол стал вертикально, и я упал, потеряв сознание.
   Пролежал вероятно долго, потому что когда снова очнулся, шума в голове уже не было, я лежал на спине, раскинув руки, темнота стала жиже, синим четырехугольником выделялось окно. И тогда я понял, что произошло что-то непоправимое: жена и дочь не могли так долго вызывать неотложку. За окном уже начинало светать и гроза прекратилась.
   Преодолевая слабость, я стал подыматься. Нащупал в полутьме стул и, опираясь о него, приподнялся на колени. Немного передохнув, поднялся на ноги. Еще раз позвал жену, дочь - и снова молчание. А может быть молния поразила не только меня? Я похолодел... "Где вы?!" - крикнул я в темноту. В ответ раздалось рычание...
   Это было так неожиданно и дико, что я даже не испугался: после всего того, что произошло, мой организм, очевидно, исчерпал способность эмоционально реагировать на проявление каких-то непонятных, чуждых моему восприятию сил и явлений, и замкнулся от потока раздражений оболочкой, которая еще чуть-чуть и сомкнулась бы вокруг моего сознания непрозрачной скорлупой шока.
   К счастью, я еще мог, хотя и смутно, воспринимать окружающую обстановку, мог еще как-то последовательно мыслить. Нужно включить свет это первое и главное, остальное все надо оставить, так как я в таком состоянии не могу одновременно думать о нескольких вещах, главное - это свет!
   Я пошел какой-то странной походкой, как марионетка, стуча пятками о пол, как будто бы ноги у меня стали в полтора раза длиннее, и я еще не научился ими передвигать. Пошел в ту сторону, где была дверь и выключатель, но уперся в какой-то... сервант. Значит я не в спальной, а в зале, и выключатель не у двери, а между книжными полками. Повернул направо и сразу же рассмотрел серое пятно дверного проема. В нем кто-то стоял... "Кто ты?" - тихо спросил я. Протянул руку и... ударился о поверхность зеркала. И снова рычание...
   И тут я понял, что нахожусь в чужой квартире: такого большого зеркала и того, кто рычит в темноте, у нас не было. Минуту я стоял на месте, привыкая к новой мысли. Припомнил я аналогичный случай, когда лет десять назад мы с женой встречали Новый год у знакомых и остались у них ночевать - я так же стоял в темноте, соображая, как пройти на кухню попить из крана воды.
   Теперь выключатель найти посложнее. Сопровождаемый негромкими рычаниями, на которые я уже перестал обращать внимание, так как понял, что тот, который рычит, боится меня больше, чем я его, стал ощупывать стены. Натолкнулся на стул, кресло, телевизор, еще один стул, свалил на пол что-то со стены, скорее всего - фоторепродукцию, и когда перешел ко второй стене, догадался, что нахожусь в двухкомнатной квартире.
   Остальное, как говорится, дело техники: вспомнил планировку и ориентацию комнат - такая квартира у наших соседей - но в комнате не стал искать то, что искал, а, дотрагиваясь до стены, вышел в коридор. Чтобы лишний раз убедиться, что я прав, протянул правую руку в сторону: так и есть - дверь в спальную. Вот и вешалка для одежды, вот и выключатель...
   Щелчок - и я зажмурил глаза от света, а когда открыл их, то уставился на свою руку, которой я опирался о стену возле выключателя. Я смотрел на нее и чувствовал, как отвисает моя челюсть, а в голове что-то начало крениться вбок: рука была не моя...
   Перевел взгляд с руки на рядом висевшее овальное зеркало и прислонился спиною к противоположной стене узкого коридора... На меня смотрело чужое лицо.
   Наконец-то эти три кошмарных дня закончились. Теперь я знаю многое. Я знаю дату своей смерти и даже номер могилы на новом кладбище, а это, я вам скажу, не такой уж и ординарный факт. Я знаю, что у меня теперь другая фамилия, имя и отчество, что я стал на восемь лет моложе, выше ростом, что у меня двухкомнатная квартира на пятом этаже и штамп о разводе двухгодичной давности в паспорте, что я стал хозяином симпатичного щенка, которого необходимо утром и вечером выводить на прогулки, после которых он стоит в коридоре, оглядываясь на меня, пока не закрою дверь и не вымою ему над ванной лапы, но который все же чует, что с его хозяином что-то произошло.
   Но многого я не знаю. Я не знаю, каким образом плазма шаровой молнии перенесла мои мысли, мое "я", из одной оболочки в другую. Я не знаю, что стало с мыслями, личностью моего Соседа по подъезду, с которым я за десять лет не обменялся и парой фраз, но судя по развороченному телевизору, в котором очевидно взорвалась шаровая молния, мне повезло больше, чем ему. Я не знаю, где и кем он работал, и куда мне идти завтра. Я не знаю, как на все это прореагируют моя жена и дочь, когда узнают...
   Но это будет только завтра утром, а до утра еще целая ночь, и мы обязательно за это время что-нибудь придумаем... Не правда ли, Рем?
   Наутро у меня уже был разработан план действия, вернее, даже не план, а только первый его пункт - то, с чего я должен был начать, что казалось первоочередным, неотложным. Я не собирался сразу открываться жене и дочери - это было бы неразумно, да и не безопасно, особенно для психики жены. Я даже и близко не представлял себе, как все это произойдет и когда, но твердо был уверен, что на этот шаг я не осмелюсь один, что нужен будет чей-то совет, поддержка.
   А на первый этап я наметил, казалось бы, совсем незначительное мероприятие, но если вдуматься, то не такое уж оно и незначительное вопрос касался моей работы. Не той работы, на которой работал бывший хозяин моего теперешнего тела (для краткости будем называть его: Хозяин моего тела, или просто - Хозяин), а той, на которой работал я сам, в проектной конторе "Агропромтехпроект". Там у меня была (почему была, когда есть?) должность главного инженера проекта - не такая уж рядовая даже для такого большого города, как наш. Я, конечно, менее всего волновался, что лишусь места работы, более того, был уверен, что когда все прояснится с моей личностью, ни у кого даже не возникнет вопроса о моем праве. Мне просто не хотелось, чтобы тот товарищ, которого примут на мое место, имел после неприятности.
   Около семи часов вывел щенка на прогулку. Ходил до половины восьмого, не выпуская из поля зрения свой подъезд, откуда должна была выйти на работу моя жена. Но она не вышла, и кухонная Дверь на балкон на третьем этаже так и не открылась, как всегда по утрам...
   На работу решил идти часам к одиннадцати, когда там закончится планерка, после которой главного инженера конторы можно было застать одного в кабинете.
   Закончив прогулку и поднявшись в квартиру, я мелко нарезал кружок колбасы из холодильника, дал щенку, сменил ему воду в чашке, и решил хотя бы слегка навести порядок, особенно в зале, где все оставалось на своих местах с того вечера, и куда я за эти дни ни разу не заходил.
   На журнальном столике, придвинутому к дивану, стояла бутылка водки, из которой успели налить только две стопки, вторая пустая бутылка лежала на полу в стороне: опрокинул, вероятно, ее я, блуждая в темноте. На двух тарелках вперемежку лежали заветренные куски колбасы, вяленая рыба, хлеб. Здесь же стояла пепельница с окурками. Не требовалось обладать особой интуицией, чтобы представить себе, как разворачивались события в этой комнате в прошедший четверг. Не совсем было ясно, почему тот второй, когда увидел, что молния поразила его приятеля, ушел и не вызвал "скорую помощь"? Может быть, он почему-то ушел раньше?..
   Убрав мусор в ведро и вылив в раковину из стопок водку, я поставил начатую бутылку в холодильник, пропылесосил паласе, и если бы не развороченный телевизор, то комната приобрела бы вполне приличный вид.
   Осмотр квартиры ничего определенного не подсказал о личности Хозяина моего тела. Настораживало отсутствие каких-либо книг. В платяном шкафу я нашел стопку выглаженного постельного белья с нашитыми метками прачечной, сменил простыни и наволочку на кровати в спальной комнате (но как оказалось, напрасно: ночевать мне в этой квартире больше не пришлось). А когда застилал постель, испытал какое-то странное чувство: ведь я уже менял простыни три дня назад и вот сейчас - не часто ли? - и не испытываю ли я брезгливости к чужому телу? Но ведь теперь оно мое... Чтобы покончить с этим парадоксом, я принял душ, сменил нательное белье, носки, рубашку. Теперь замена постельного белья была логически обоснована.
   Вот теперь пора и на работу. И в этот момент зазвонил телефон. Я машинально снял трубку, поздно спохватившись, что делать это мне совершенно было не нужно, но не нажимать же теперь на рычаг...
   - Ты? - раздался в трубке тихий женский голос.
   - Да, - подтвердил я, а сам мысленно перестраиваюсь и сосредоточиваюсь.
   - Что все это значит? - повышая голос, спросила женщина.
   - Что именно?
   - Ты еще спрашиваешь, - чувствовалось, что она сдерживает слезы. - Ты еще спрашиваешь!
   Я решил, что лучше помалкивать.
   - Ты же обещал! Ты же говорил, что больше этого не будет! - женщина разрыдалась.
   - Нельзя ли поспокойнее?
   Женщина взорвалась:
   - Поспокойнее?! Какой же ты подлец! Подлец! Подлец!.. Ненавижу!!.
   И бросила трубку. Я стоял, как оплеванный. Да... с этим делом нужно кончать, и как можно быстрее.
   Около одиннадцати я был на установке. Обычно на работу я ездил троллейбусом кружным путем через центр города, более короткий путь на двадцать первом автобусе в утренние часы был труднодоступен, но сейчас основной наплыв пассажиров сошел, и я свободно поехал по этому основному маршруту Второй продольной магистрали.
   Вот и кинотеатр "Родина", рядом наше новое светло-желтое восьмиэтажное здание, стеклянные двери вестибюля, мигающие огоньки лифтов.
   Поднимаясь на седьмой этаж и снова сосредотачиваюсь, как при разговоре по телефону. Щелкают контакты, открываются двери кабины, выхожу.
   Прямо на меня с доски объявлений глядит мой увеличенный портрет в траурной рамке. Фотокарточку, вероятно, откопали в сейфе местного комитета: на ней я еще совсем молод и очень серьезен (как и подобает покойнику).
   Главного инженера нет, директора - тоже. Глянул на часы: скоро перерыв. Зашел в кабинет гипов и главных специалистов, поздоровался с теми, кто был в помещении, с которыми я столько лет сидел рядом. Меня, очевидно, приняли за заказчика, предложили стул - мой стул за моим столом. Я молчал и меня никто не спрашивал, по какому я вопросу, каждый был занят своим делом. Меня это устраивало.
   В обеденный перерыв все, кроме двух специалистов, разошлись кто куда. Те двое, развернув свертки с бутербродами, сели играть в шахматы.
   Мой стол в дальнем углу кабинета у окна. Воспользовавшись тем, что а мою сторону не смотрят, я осторожно открыл ящик стола и вытащил блокнот в зеленой суперобложке. В нем были записи, которые не предназначались для посторонних и, кроме того, лежали шестьдесят рублей командировочных. В карманах Хозяина моего тела я обнаружил около двухсот рублей, но они почти все ушли на мои похороны, так что эти шестьдесят мне просто были необходимы на первый случай. Интересная ситуация, не правда ли? - ворую сам у себя.
   После перерыва появился главный инженер. Дождавшись, когда он оказался в кабинете один, я открыл дверь и, спросив разрешения, вошел. Главный инженер сидел спиною к зашторенному окну и изнывал от жары.
   - Здравствуйте, - приветствовал я его, едва не забыв добавить "те"; у нас в конторе так называемая "старая гвардия" обращались Друг к другу на "ты".
   - Здравствуйте, садитесь.
   Я сел за приставной стол боком к главному инженеру.
   - Откуда? - спросил он, и я понял, что он тоже принял меня за посланца из какого-либо хозяйства.
   - Я не заказчик, - ответил я. - Я насчет работы...
   Выражение лица его изменилось.
   - На что претендуете? - уже суше спросил главный инженер, закуривая "Родопи".
   - На главного инженера проекта.
   Он выпустил в потолок широкую струю дыма.
   - Мы не давали в бюро по трудоустройству заявку на вакантную должность гипа.
   - Но ведь он вам только сейчас стал нужен.
   - Сейчас?.. - главный инженер помедлил. - Вам известно?
   Я понял, о чем он спрашивает.
   - Да, - я еле сдержал улыбку, - покойный был мне знаком.
   Пауза, означающая что-то вроде минуты молчания.
   - Ну что ж, - первым заговорил главный инженер, - в таком случае я вас слушаю.
   Я выложил ему свою легенду, которую отработал сегодня ночью:
   - На проектной работе восемнадцать лет, последние пять был главным инженером проекта... В основном приходилось иметь дело с объектами сельского хозяйства: животноводческие фермы, мастерские, зерносклады, хранилища, котельные...
   Я перечислил ему все то, чем в действительности занимался в проектной конторе.
   - ...в связи с семейными обстоятельствами пришлось переехать в ваш город.
   Мой рассказ его заинтересовал. Еще бы! - я подходил по всем статьям.
   - А как у вас там обстояло дело со сбором исходных данных? - задал он вопрос на так называемую вечную тему.
   Я хотел было ответить так, как оно обстояло на самом деле, но передумал и процитировал близко инструкцию, то есть дал понять, что в этом плане у "нас" было значительно лучше. И главный инженер на это клюнул, хотя обычно его трудно было провести на мякине. Вероятно подействовало мое "заморское" происхождение.
   - Когда вы сможете приступить к работе? - спросил он, и здесь я перестарался...
   - Да хоть завтра! - возликовал я от такого поворота дела и уж совсем ни к чему добавил: - Ведь мне необходимо ехать а Старую Полтавку оформлять задание на проектирование по телятнику в колхозе "Красная заря", командировка вон там у вас на подписи под газетой...
   И осекся. Командировочное удостоверение действительно лежало у него на столе, но я не должен был знать об этом! Тем более тем фамилия не та, что теперь у меня.
   - Откуда? - только и смог спросить озадаченный моим ясновидением главный инженер.
   Я растерялся и сразу не мог сообразить, что ответить. И надо же так опростоволоситься! Я начал бормотать что-то невразумительное, что мол был разговор об этом с покойным, и что мол я в курсе дела, на мое замешательство не ускользнуло от внимания главного инженера, он почувствовал что-то неладное и, по-видимому, решил немного притормозить.
   - Знаете, - сказал он, раздавливая окурок в пепельнице, стоящей на журнальном столике сбоку его (для этого ему пришлось наклониться, отчего рубашка, туго обтягивающая его упитанное тело, разошлась меж пуговиц на животе), - сейчас директора нет... Он будет к концу дня. Сами понимаете (улыбка в мою сторону) - приказы подписывает он, но я в принципе не против (энергичный жест рукой), так ему и доложу... Я запишу вам его телефон (вытаскивает из коробки письменного прибора листок бумаги, зачем-то откусывает уголок - старая его привычка - и пишет), а вы позвоните часов в пять...
   Отлично зная своего главного инженера, я понял, что он действительно будет только "в принципе" не против при разговоре с директором, но повернет дело так, чтобы в дальнейшем, если окажется, что я не тот для них человек, инициатива моего приема исходила бы не от него. Но оказалось, что я еще плохо изучил своего главного инженера. Когда в пять часов я позвонил директору, у того, очевидно, уже была заготовлена фраза:
   - Знаете что, товарищ, я советую вам обратиться в цирк: клоуны нам не нужны.
   Итак, как любил говорить мой хороший знакомый: цирк уехал, а клоуны остались.
   "Начнем с начала, начнем с нуля"... Нечего расстраиваться в связи с первым "проколом". Это даже хорошо, что нам так плохо. Кто это сказал? не помню, поэтому и не беру в кавычки.
   Звонок в дверь. Кто там еще? Открываю - женщина.
   - Вам телеграмма, распишитесь.
   Расписываюсь ее шариковой ручкой, прислонив листок к дверной коробке, закрываю дверь, выхожу в светлую часть коридора, читаю: "Приезжаю 13 вагон 9 мама".
   Так... Значит еще и мама. А там, может быть, еще и братья, шурины, свояки... внучатые племянники, папуасы Новой Гвинеи? Спокойно! Тринадцатое - это завтра, это еще далеко и время еще есть, чтобы подумать. А сейчас?.. Судя по тому, как робко виляет хвостом, глядя на меня щенок, на ближайшие двадцать минут мне ясно, что делать.
   Я вывел Рема во двор на пустырь, и он энергично стал метить свою территорию. Его, очевидно, приучили далеко не убегать от хозяина, и он, поминутно оглядываясь на меня, старался не превысить запретное расстояние. Я медленно шел вдоль квартального проезда, он тоже мельтешил лапами в ту же сторону, не выбегая из круга определенного радиуса, в центре которого был я.
   Рядом со мною прошелестели зеленые "Жигули" и, будто ткнувшись в невидимую преграду, остановились, спружинив на амортизаторах. Когда я поровнялся с правой передней дверцей, она открылась.
   - Садись, - услышал я. Голос показался мне знакомым, поэтому я и сел не раздумывая, но когда глянул на водителя, то понял, что вижу его впервые.
   - Захлопни дверцу, вывалишься, - приказал водитель, включая скорость.
   Пока петляли по узким проездам квартала он молчал. Я поняв, что это один из знакомых Хозяина моего тела, молчал тоже. Выскочив на Вторую продольную магистраль, водитель закурил сигарету, я искоса рассмотрел его: щуплый мужчина лет сорока, с красными воспаленными веками, с расплывшейся татуировкой на правой руке.
   - Я уже третий заход к тебе делаю. Что там у тебя случилось?
   Что-то нужно было отвечать.
   - Да так, пустяки...
   - Пустяки? - зло ощерился Мухомор (так будем его звать), аж машина вильнула в сторону. - А десять килограмм, тоже пустяки?!
   Он кивнул на заднее сидение, я глянул туда: там стоял коричневый саквояж.
   - По такой-то жаре... - добавил он, успокаиваясь. - У тебя что, три сотни лишних?
   - Нет, три сотни у меня не лишние.
   Проехали мимо автозаправки. Красных казарм. Не доезжая одного квартала до Невской, свернули в арку между двумя девятиэтажками, въехали во двор. Водитель сбавил скорость. Метрах в сорока от тыльной стороны ресторана "Белый аист" остановились.
   - Мается уже, - кивнул Мухомор, и я увидел возле служебного входа ресторана человека в синем халате, - иди.
   Я открыл дверцу и стал медленно выбираться из машины потому, что убей меня - хотя я и понял, что должен был идти к тому в синей спецовке, но зачем - не имел ни малейшего представления.