Страница:
– Едем? – деловито поинтересовался Всеволод и открыл дверцу машины.
Я отметила, что теперь мне предстоит ехать на заднем сиденье, но вслух ничего не сказала, тем более что преимущество очевидно: можно вздремнуть, а Сева не будет досаждать разговорами. Судя по его счастливой физиономии, он весь в предвкушении встречи со своим бывшим командиром. Странное дело, наверняка во время службы крыл «батяню» последними словами, да и тот, скорее всего, ему немало крови попортил. А вот приезжает, и Сева радуется, словно пацан первому в жизни свиданию.
Помнится, бабушка говорила, что самые благодарные ученики получаются как раз из отпетых двоечников и хулиганов. Не знаю, насколько это верно. Возможно, бабушка слегка лукавила. На самом деле ее обожали все ученики, без исключения, хотя она никогда и никому не делала поблажек, не заигрывала, не лебезила, была строгой и требовательной учительницей. Строгой, но справедливой. А справедливость всегда ценится высоко и помнится долго.
У нее училась добрая половина нашего села и даже дети из Безенкуля, где жили одни староверы. Они – люди строптивые, и если отдали детей в мирскую школу, значит, безгранично доверяли учительнице.
Вспомнив бабушку, я чуть не всплакнула. Полтора года прошло, как ее не стало. Теперь у меня во всем белом свете нет никого, кому я могла бы пожаловаться на отдельные печальные обстоятельства или обсудить проблемы, которые нельзя развести одним движением руки. Но я борюсь, бьюсь, сражаюсь, иногда побеждаю, иногда нет, и тогда я лишь отражаю нападение, чтобы не погрязнуть с головой.
Подруг у меня нет, среди сослуживцев – большей частью мужчины, а те женщины, что имеются, старше меня лет на десять. Все они дамы семейные, затурканные нелегкой милицейской службой, детьми, мужьями и прочими родственниками.
Одна ровесница есть – Верочка Садовникова. Я недовольно поморщилась. Ведь это моя самая большая проблема.
Иногда мне кажется, что Борис намеренно перевелся в наш РОВД. Понимаю, что это ерунда. Он ни сном, ни духом не ведал, что я служу в милиции. В городе я работала в школе, учительницей начальных классов, и даже в дурном сне не могла представить, что сменю буквари и тетрадки на форму милиционера, да не какого-нибудь, а участкового уполномоченного, в чьем попечении находится территория, равная двум Бельгиям (или Голландиям).
– Маша, – голос Севы прервал мои мысли, – я у магазина приторможу. – И выразительно щелкнул себя по горлу: – Встречу с командиром полагается обмыть!
– Тормози, – ответила я. – Мог бы не спрашивать!
– Марья, – Сева укоризненно покачал головой, – что ты по всякому поводу огрызаешься? Понятное дело, не выспалась. Но на людях зачем дурное настроение срываешь?
– Ты меня в дурном настроении еще не видел, – пробурчала я в ответ.
– Прямо! Только при командире, прошу тебя, не опускай меня ниже плинтуса, а?
– Слушай, иди уже! – рассердилась я, потому что «Нива» на полном ходу чуть не врезалась в крыльцо районного магазина, а какая-то бабуся резво отскочила в сторону и погрозила нам сухоньким кулачком.
Сева вышел. С минуту я наблюдала, как старушка вправляет ему мозги, а Сева покорно кивает головой, и закрыла глаза. Тихо играла музыка. Нежная, чистая мелодия… Такая грустная, что у меня невольно сжалось сердце. Зачем я опять сорвалась, нагрубила Севе вместо благодарности, что он всю ночь не спал, помогал мне?
Я вздохнула. Что-то изменилось в моем характере за последние годы, и – самое печальное – в худшую сторону. Конечно, мне не хотелось связывать это со службой. Сильный отпечаток в душе оставили измена Бориса и смерть бабушки. И все-таки жизнь идет своим чередом, а горькие потери совсем не повод превращаться в злобную фурию. Умом я все понимала, но как переломить себя, как пересилить? Как забыть?
В душе что-то хрустнуло и разбилось, будто старая ваза, в черепки. Как же мне муторно! Сева точно заметил – все от усталости. В последнее время я почти не отдыхала. Хорошо хоть в школе начались каникулы, а то бы у меня окончательно снесло крышу. Если в будущем году районо не найдет учителя в нашу малокомплектную школу, мне снова придется вести уроки параллельно со службой в милиции. А это головная боль, причем сильнейшая! Ко всему прочему раз в неделю нужно непременно выкроить день, чтобы съездить на метеостанцию. У тамошнего начальника сын болен церебральным параличом и не может посещать занятия. В будние дни я частенько занята сутки напролет, поэтому навещаю мальчика по выходным.
Конечно, я могу отказаться, и когда-нибудь это придется сделать, но кто будет учить ребят? А их пятнадцать человек, да осенью добавятся четыре первоклассника. Если школу закроют, до ближайшей – три десятка километров по глухой тайге. Как детям до нее добираться, уму непостижимо, особенно зимой, когда зарядят морозы и задуют ледяные ветры.
Учителя к нам не едут. Что им делать в глухомани? Молодежи у нас мало, клуб не работает, медпункт держится на фельдшере Евдокимыче, которому пошел седьмой десяток. Порой для него самого приходится вызывать неотложку из райцентра. А она зачастую не может к нам пробиться то из-за дождей, то из-за снегопадов. Вот и лечится народ доступными средствами: медом да травами, а в большинстве случаев самогоном и водкой. И бабы, бывало, дома рожали, а мне приходилось выступать в роли повитухи. Правда, под присмотром Евдокимыча. У него воспалились суставы, так он советовал мне, что да как, а я принимала роды. Ничего, справилась, хоть и страху натерпелась. Зато по селу уже двое пацанят бегают, крестники мои, получается.
Хлопнула дверца машины.
– Ну, все, затарился! – бодро сообщил Сева.
Я не открыла глаза и не ответила.
– Спишь, что ли? – опять подал голос Сева.
– Теперь не сплю, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком сердито.
– Ложись на сиденье. Я тебя курткой прикрою, – не отставал Сева.
Делать нечего, пришлось открыть глаза.
– Ага, сейчас. Командир твой в машину сядет, а там баба на заднем сиденье валяется.
– Вот если б ты голая валялась, – захихикал Сева.
– Кто о чем, а вшивый о бане, – все же не сдержалась я. – В форме я ложиться не буду.
– Как знаешь, – ответил Сева и включил мотор. – Тебе не угодишь!
Я хотела ответить, что и не надо, но подумала, что этим вызову новую словесную перепалку, и промолчала.
Сева одной рукой передал мне джинсовую куртку.
– Вижу ведь, продрогла!
Я улыбнулась в ответ на его быстрый взгляд в зеркальце и накинула куртку на плечи.
– Спасибо, Сева, – сказала я проникновенно, – ты – настоящий друг!
Сева расплылся в ответной улыбке.
– Почему ты редко улыбаешься? – спросил он. – Такая девушка красивая, а как форму натянешь, сам не знаю, в кого превращаешься.
– Оставь, Сева, – сказала я тихо. – Я прекрасно знаю, в кого. В змею подколодную, в стерву. Ты это имел в виду?
– Маша, – снова посмотрел в зеркало Сева, – ты ведь знаешь, я так не думаю. Только обидно, со всеми ты лучше некуда, даже с этими поганцами, что машину чуть не заблевали, а со мной точно с врагом заклятым! Что я, рылом не вышел? Не пью, не гуляю, все в дом, все в дом… Жила б за мной, как за каменной стеной. Будто Марья-царевна!
– Сева, давай не будем! Зачем воду в ступе толочь? Не собираюсь я замуж.
– Не собираешься! – скривился Сева. – А если соберешься? За кого пойдешь?
Все мои благие намерения не грубить Севе вмиг улетучились. Кто ж его просил затевать этот разговор?
– Не твоя забота, Сева! О себе подумай! Вон сколько девок незамужних. Только свистни!
– И свистну! – с досадой произнес Сева и резко вывернул руль, отчего я чуть не врезалась головой в боковое стекло. – И женюсь!
– На здоровье! – буркнула я. – Буду очень рада!
– Ну и дура! – рявкнул Сева и выругался: прямо из-под колес метнулась рыжая дворняга и залилась вслед пронзительным лаем.
– Может, и дура! – согласилась я. – Ты прав, за тобой, как за каменной стеной… Молодая жена оценит!
– Так в чем дело? – воскликнул Сева. – Хоть сегодня ко мне переезжай! Там и свадьбу сыграем. Все честь по чести!
– Нет, Сева, не получится, – я виновато улыбнулась в ответ на его взгляд. – Не трать время. Женись и думать обо мне забудь!
– Тебя забудешь, как же! – насупился Сева. – Я ж в тебя еще в десятом классе втрескался. Из армии письма писал, только не отправлял. Знал ведь, все равно не ответишь. Фотокарточка твоя у меня в казарме на стенке висела.
– Откуда? – поразилась я. – Я тебе ничего не дарила.
– Так я у подружки твоей выпросил, у Верки.
– У Верки? – опешила я. – Она мне даже не сказала.
– Это я попросил, чтоб не говорила, – самодовольно усмехнулся Сева. – Я ведь тебя жутко стеснялся. Ты такая была… – Он повертел пальцами перед лицом. – Красивая, недоступная, на парней совсем не смотрела. Правда, и сейчас не смотришь… – вздохнул он и тут же хитро: – С Веркой поругалась, или как? Признавайся, что не поделили? Или кого?
– Отвяжись, а? – попросила я с надеждой. – Что ты в мои дела нос суешь?
– Да, бог с ней, с Веркой, – Сева подмигнул мне и снова ухмыльнулся: – Мужика она себе видного отхватила. Кто бы сомневался! Верка что схватит, то не выпустит! Пять копеек вход, рубль – выход! А комбат тогда твою фотку увидел и говорит: «Ишь, глазастая! Из таких, Всеволод, настоящие боевые подруги получаются».
– Он еще и психолог, твой комбат? – я решила перевести разговор в более нейтральное русло.
– Не ехидничай, – отрезал Сева. – Комбат мой мужик с понятиями, ему и тридцати не было, когда батальоном командовал.
– Сейчас, наверно, уже генерал, – улыбнулась я. – С чего его в нашу глушь потянуло?
– Генерал не генерал, а полковника точно получил. Ему досрочно майора дали. Правда, я уже дембельнулся к тому времени. Они группу боевиков в Дагестане обезвредили. Те хотели то ли школу, то ли клуб во время выборов взорвать.
– Герой твой батяня, – сказала я искренне. – Вот таких мужиков я уважаю.
– Спасибо на добром слове! – сверкнул глазами Сева и сообщил: – Приехали!
Впереди показалось низкое беленое здание станции. Сева посмотрел на часы.
– Минут пятнадцать до поезда. Я побежал.
– Беги, – кивнула я. – Только машину закрой. Я прогуляюсь за сигаретами.
– Не могла сказать, когда я в магазин заезжал? – Сева посмотрел на меня с осуждением. – Вечно все не по-людски!
– На пачку сигарет я заработала, – сказала я и вышла из машины.
Сева что-то буркнул под нос и тоже покинул машину. Заметно было, что он рассердился. Ничего страшного, не могла же я сказать ему, что помимо сигарет и желания подышать свежим воздухом у женщин бывают другие потребности?! Обратный путь был не близким. Не тормозить же мне машину среди тайги и бежать в кусты на глазах у мужиков?
Мы разошлись в разные стороны. Сева чуть ли не вприпрыжку помчался к станции, а я – в сторону привокзального кафе, где имелся туалет для посетителей.
Глава 4
Я отметила, что теперь мне предстоит ехать на заднем сиденье, но вслух ничего не сказала, тем более что преимущество очевидно: можно вздремнуть, а Сева не будет досаждать разговорами. Судя по его счастливой физиономии, он весь в предвкушении встречи со своим бывшим командиром. Странное дело, наверняка во время службы крыл «батяню» последними словами, да и тот, скорее всего, ему немало крови попортил. А вот приезжает, и Сева радуется, словно пацан первому в жизни свиданию.
Помнится, бабушка говорила, что самые благодарные ученики получаются как раз из отпетых двоечников и хулиганов. Не знаю, насколько это верно. Возможно, бабушка слегка лукавила. На самом деле ее обожали все ученики, без исключения, хотя она никогда и никому не делала поблажек, не заигрывала, не лебезила, была строгой и требовательной учительницей. Строгой, но справедливой. А справедливость всегда ценится высоко и помнится долго.
У нее училась добрая половина нашего села и даже дети из Безенкуля, где жили одни староверы. Они – люди строптивые, и если отдали детей в мирскую школу, значит, безгранично доверяли учительнице.
Вспомнив бабушку, я чуть не всплакнула. Полтора года прошло, как ее не стало. Теперь у меня во всем белом свете нет никого, кому я могла бы пожаловаться на отдельные печальные обстоятельства или обсудить проблемы, которые нельзя развести одним движением руки. Но я борюсь, бьюсь, сражаюсь, иногда побеждаю, иногда нет, и тогда я лишь отражаю нападение, чтобы не погрязнуть с головой.
Подруг у меня нет, среди сослуживцев – большей частью мужчины, а те женщины, что имеются, старше меня лет на десять. Все они дамы семейные, затурканные нелегкой милицейской службой, детьми, мужьями и прочими родственниками.
Одна ровесница есть – Верочка Садовникова. Я недовольно поморщилась. Ведь это моя самая большая проблема.
Иногда мне кажется, что Борис намеренно перевелся в наш РОВД. Понимаю, что это ерунда. Он ни сном, ни духом не ведал, что я служу в милиции. В городе я работала в школе, учительницей начальных классов, и даже в дурном сне не могла представить, что сменю буквари и тетрадки на форму милиционера, да не какого-нибудь, а участкового уполномоченного, в чьем попечении находится территория, равная двум Бельгиям (или Голландиям).
– Маша, – голос Севы прервал мои мысли, – я у магазина приторможу. – И выразительно щелкнул себя по горлу: – Встречу с командиром полагается обмыть!
– Тормози, – ответила я. – Мог бы не спрашивать!
– Марья, – Сева укоризненно покачал головой, – что ты по всякому поводу огрызаешься? Понятное дело, не выспалась. Но на людях зачем дурное настроение срываешь?
– Ты меня в дурном настроении еще не видел, – пробурчала я в ответ.
– Прямо! Только при командире, прошу тебя, не опускай меня ниже плинтуса, а?
– Слушай, иди уже! – рассердилась я, потому что «Нива» на полном ходу чуть не врезалась в крыльцо районного магазина, а какая-то бабуся резво отскочила в сторону и погрозила нам сухоньким кулачком.
Сева вышел. С минуту я наблюдала, как старушка вправляет ему мозги, а Сева покорно кивает головой, и закрыла глаза. Тихо играла музыка. Нежная, чистая мелодия… Такая грустная, что у меня невольно сжалось сердце. Зачем я опять сорвалась, нагрубила Севе вместо благодарности, что он всю ночь не спал, помогал мне?
Я вздохнула. Что-то изменилось в моем характере за последние годы, и – самое печальное – в худшую сторону. Конечно, мне не хотелось связывать это со службой. Сильный отпечаток в душе оставили измена Бориса и смерть бабушки. И все-таки жизнь идет своим чередом, а горькие потери совсем не повод превращаться в злобную фурию. Умом я все понимала, но как переломить себя, как пересилить? Как забыть?
В душе что-то хрустнуло и разбилось, будто старая ваза, в черепки. Как же мне муторно! Сева точно заметил – все от усталости. В последнее время я почти не отдыхала. Хорошо хоть в школе начались каникулы, а то бы у меня окончательно снесло крышу. Если в будущем году районо не найдет учителя в нашу малокомплектную школу, мне снова придется вести уроки параллельно со службой в милиции. А это головная боль, причем сильнейшая! Ко всему прочему раз в неделю нужно непременно выкроить день, чтобы съездить на метеостанцию. У тамошнего начальника сын болен церебральным параличом и не может посещать занятия. В будние дни я частенько занята сутки напролет, поэтому навещаю мальчика по выходным.
Конечно, я могу отказаться, и когда-нибудь это придется сделать, но кто будет учить ребят? А их пятнадцать человек, да осенью добавятся четыре первоклассника. Если школу закроют, до ближайшей – три десятка километров по глухой тайге. Как детям до нее добираться, уму непостижимо, особенно зимой, когда зарядят морозы и задуют ледяные ветры.
Учителя к нам не едут. Что им делать в глухомани? Молодежи у нас мало, клуб не работает, медпункт держится на фельдшере Евдокимыче, которому пошел седьмой десяток. Порой для него самого приходится вызывать неотложку из райцентра. А она зачастую не может к нам пробиться то из-за дождей, то из-за снегопадов. Вот и лечится народ доступными средствами: медом да травами, а в большинстве случаев самогоном и водкой. И бабы, бывало, дома рожали, а мне приходилось выступать в роли повитухи. Правда, под присмотром Евдокимыча. У него воспалились суставы, так он советовал мне, что да как, а я принимала роды. Ничего, справилась, хоть и страху натерпелась. Зато по селу уже двое пацанят бегают, крестники мои, получается.
Хлопнула дверца машины.
– Ну, все, затарился! – бодро сообщил Сева.
Я не открыла глаза и не ответила.
– Спишь, что ли? – опять подал голос Сева.
– Теперь не сплю, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком сердито.
– Ложись на сиденье. Я тебя курткой прикрою, – не отставал Сева.
Делать нечего, пришлось открыть глаза.
– Ага, сейчас. Командир твой в машину сядет, а там баба на заднем сиденье валяется.
– Вот если б ты голая валялась, – захихикал Сева.
– Кто о чем, а вшивый о бане, – все же не сдержалась я. – В форме я ложиться не буду.
– Как знаешь, – ответил Сева и включил мотор. – Тебе не угодишь!
Я хотела ответить, что и не надо, но подумала, что этим вызову новую словесную перепалку, и промолчала.
Сева одной рукой передал мне джинсовую куртку.
– Вижу ведь, продрогла!
Я улыбнулась в ответ на его быстрый взгляд в зеркальце и накинула куртку на плечи.
– Спасибо, Сева, – сказала я проникновенно, – ты – настоящий друг!
Сева расплылся в ответной улыбке.
– Почему ты редко улыбаешься? – спросил он. – Такая девушка красивая, а как форму натянешь, сам не знаю, в кого превращаешься.
– Оставь, Сева, – сказала я тихо. – Я прекрасно знаю, в кого. В змею подколодную, в стерву. Ты это имел в виду?
– Маша, – снова посмотрел в зеркало Сева, – ты ведь знаешь, я так не думаю. Только обидно, со всеми ты лучше некуда, даже с этими поганцами, что машину чуть не заблевали, а со мной точно с врагом заклятым! Что я, рылом не вышел? Не пью, не гуляю, все в дом, все в дом… Жила б за мной, как за каменной стеной. Будто Марья-царевна!
– Сева, давай не будем! Зачем воду в ступе толочь? Не собираюсь я замуж.
– Не собираешься! – скривился Сева. – А если соберешься? За кого пойдешь?
Все мои благие намерения не грубить Севе вмиг улетучились. Кто ж его просил затевать этот разговор?
– Не твоя забота, Сева! О себе подумай! Вон сколько девок незамужних. Только свистни!
– И свистну! – с досадой произнес Сева и резко вывернул руль, отчего я чуть не врезалась головой в боковое стекло. – И женюсь!
– На здоровье! – буркнула я. – Буду очень рада!
– Ну и дура! – рявкнул Сева и выругался: прямо из-под колес метнулась рыжая дворняга и залилась вслед пронзительным лаем.
– Может, и дура! – согласилась я. – Ты прав, за тобой, как за каменной стеной… Молодая жена оценит!
– Так в чем дело? – воскликнул Сева. – Хоть сегодня ко мне переезжай! Там и свадьбу сыграем. Все честь по чести!
– Нет, Сева, не получится, – я виновато улыбнулась в ответ на его взгляд. – Не трать время. Женись и думать обо мне забудь!
– Тебя забудешь, как же! – насупился Сева. – Я ж в тебя еще в десятом классе втрескался. Из армии письма писал, только не отправлял. Знал ведь, все равно не ответишь. Фотокарточка твоя у меня в казарме на стенке висела.
– Откуда? – поразилась я. – Я тебе ничего не дарила.
– Так я у подружки твоей выпросил, у Верки.
– У Верки? – опешила я. – Она мне даже не сказала.
– Это я попросил, чтоб не говорила, – самодовольно усмехнулся Сева. – Я ведь тебя жутко стеснялся. Ты такая была… – Он повертел пальцами перед лицом. – Красивая, недоступная, на парней совсем не смотрела. Правда, и сейчас не смотришь… – вздохнул он и тут же хитро: – С Веркой поругалась, или как? Признавайся, что не поделили? Или кого?
– Отвяжись, а? – попросила я с надеждой. – Что ты в мои дела нос суешь?
– Да, бог с ней, с Веркой, – Сева подмигнул мне и снова ухмыльнулся: – Мужика она себе видного отхватила. Кто бы сомневался! Верка что схватит, то не выпустит! Пять копеек вход, рубль – выход! А комбат тогда твою фотку увидел и говорит: «Ишь, глазастая! Из таких, Всеволод, настоящие боевые подруги получаются».
– Он еще и психолог, твой комбат? – я решила перевести разговор в более нейтральное русло.
– Не ехидничай, – отрезал Сева. – Комбат мой мужик с понятиями, ему и тридцати не было, когда батальоном командовал.
– Сейчас, наверно, уже генерал, – улыбнулась я. – С чего его в нашу глушь потянуло?
– Генерал не генерал, а полковника точно получил. Ему досрочно майора дали. Правда, я уже дембельнулся к тому времени. Они группу боевиков в Дагестане обезвредили. Те хотели то ли школу, то ли клуб во время выборов взорвать.
– Герой твой батяня, – сказала я искренне. – Вот таких мужиков я уважаю.
– Спасибо на добром слове! – сверкнул глазами Сева и сообщил: – Приехали!
Впереди показалось низкое беленое здание станции. Сева посмотрел на часы.
– Минут пятнадцать до поезда. Я побежал.
– Беги, – кивнула я. – Только машину закрой. Я прогуляюсь за сигаретами.
– Не могла сказать, когда я в магазин заезжал? – Сева посмотрел на меня с осуждением. – Вечно все не по-людски!
– На пачку сигарет я заработала, – сказала я и вышла из машины.
Сева что-то буркнул под нос и тоже покинул машину. Заметно было, что он рассердился. Ничего страшного, не могла же я сказать ему, что помимо сигарет и желания подышать свежим воздухом у женщин бывают другие потребности?! Обратный путь был не близким. Не тормозить же мне машину среди тайги и бежать в кусты на глазах у мужиков?
Мы разошлись в разные стороны. Сева чуть ли не вприпрыжку помчался к станции, а я – в сторону привокзального кафе, где имелся туалет для посетителей.
Глава 4
Я вернулась к машине в тот момент, когда пассажирский состав прибыл на станцию. Здание вокзала и деревья мешали рассмотреть, что происходит на перроне. Я присела на лавочку под огромным тополем и закурила. Давненько я не позволяла себе так безмятежно взирать на происходившее вокруг. Солнце изрядно припекало, громко чирикали и дрались из-за яблочного огрызка воробьи. На небольшом привокзальном рынке дремали торговки картошкой, огурцами и местным варенцом с такой толстой корочкой, что трудно пробить ложкой. Вспомнив о варенце, я сглотнула голодную слюну. Почему мне даже в голову не пришло перекусить в кафе? Впрочем, вовремя поесть я и дома частенько забывала. Обычно поднимаюсь с первыми петухами, остатки сна разгоняю чашкой крепкого кофе. А дальше как повезет. Бывало, к вечеру начинаю валиться с ног от усталости и понимаю, что, кроме кофе, ничего во рту не держала. И сейчас у меня засосало под ложечкой, только никуда тащиться страсть как не хотелось.
В крошечном скверике, усыпанном одуванчиками, бомжи сортировали стеклянные бутылки; мимо пробежала стайка хохочущих девчонок; прошел носильщик, толкая тележку, заполненную доверху огромными клетчатыми сумками. «Челночник какой-то из рейса вернулся», – подумала я лениво, приоткрыв на стук колес один глаз. Затем зевнула, подумав, не снять ли куртку. Но представила, во что превратилась форменная рубаха, и отказалась от этой мысли.
Мимо туда-сюда сновали люди. Пожилые женщины с плетеными сумками, забитыми домашней снедью, спешили к перрону, там они приторговывали по прибытии проходящих поездов. Мужчины же вооружались бутылками пива и, как я, прохлаждались под сенью деревьев или в том же скверике, обеспечивая бомжей постоянной добычей. Понятное дело, вчера была суббота, банный день, пришла пора опохмелиться. Не обремененная школьными заботами детвора гоняла мяч на пыльной лужайке, оглашая воздух звонкими криками. На соседней лавочке устроилась юная парочка влюбленных.
Я вспомнила себя в тот момент, когда мне сообщили, что Борис женится на Верочке Харламовой. Нет, лучше не вспоминать! Хотя я себя не числила в записных красавицах, но то, что тогда смотрело на меня из зеркала, выглядело «страшно, как моя жизнь!» – так выразилась наша с Верочкой квартирная хозяйка.
Теперь я понимаю, почему она ходила за мной по пятам, досаждая вниманием и заботой. Видно, думала, что я руки на себя наложу. Или, наоборот, прикончу сладкую парочку. Но даже тогда, когда жизнь окрасилась в черный цвет, я не помышляла о самоубийстве. В жизни у меня оставался самый дорогой для меня человек – больной и почти беспомощный, моя бабуля, ради которой я смогла бы перенести и не такие потери.
Тут мое внимание привлекли два мужика – невысоких, но крепких, явно не здешних. На вид прилично за тридцать, но густая щетина на щеках всегда прибавляет возраст. Одеты по-походному, в камуфляжной расцветки куртки и штаны. На голове одного – старая армейская панама. Второй – без головного убора, но из кармана куртки выглядывал козырек бейсболки. На ногах – крепкие ботинки с высоким берцем и толстой подошвой. За спинами – большие станковые рюкзаки.
Туристы как туристы, но что-то заставило меня насторожиться. И не только потому, что они присели на лавочку, которую недавно занимали влюбленные. Мне не понравился взгляд одного из них – быстрый и цепкий, откровенно недружелюбный и подозрительный. Скользнул и ушел в сторону. Я почувствовала тревогу, хотя к туристам всегда испытываю симпатию: добродушный и веселый народ редко нарушал общественный порядок. Разве что песни погорланят на перроне перед отправлением поезда или палатки свои разложат для просушки в скверике. Но это сущие пустяки по сравнению с бродягами или цыганами, которые исправно разбивают свой табор на окраине райцентра.
Парни с рюкзаками ни к бродягам, ни к цыганам не принадлежали, но и туристами не были. Охотники у нас в это время не появляются, весенний сезон уже закрыт, до осеннего – два с лишним месяца. На рыбаков, у которых обычно приторочены удочки к рюкзакам, они тоже мало смахивали. Может, геологи или топографы? Но те небольшими группами и без своих инструментов тоже не появлялись.
Пока я строила умозаключения, парни перебросились несколькими фразами, какими именно, я не расслышала. Затем один вскочил на ноги, настиг шуструю бабусю с кошелкой и принялся ее о чем-то расспрашивать. Я старалась не разглядывать их впрямую, но краем глаза заметила, что из-под куртки у второго торчат ножны. Это хороший повод проверить документы, в том числе и на нож, который явно не тянет на перочинный.
Но меня разморило на солнце, было лень двигаться, а мои подозрения наверняка не имели под собой никаких оснований. Я решила оставить парней без внимания. Подхватив рюкзаки, они двинулись к автобусной станции. Я проводила их взглядом. Привычка – вторая натура. Беспокойство не отпускало. Наверно, следовало узнать, куда они направляются. Понятно, они в наших краях впервые, иначе не стали бы расспрашивать старушку, откуда отходят автобусы. Нормальные люди в первую очередь обращаются с вопросами к сотрудникам милиции. Я сидела на соседней скамейке, но они предпочли меня проигнорировать. Неужели и вправду опасались?
«Нет, все-таки нужно проверить у них документы или, по крайней мере, сообщить патрульным, чтобы присмотрелись к этим типам», – подумала я с неохотой, проклиная в душе собственную верность служебному долгу.
Я поднялась на ноги и тут же – о спасение! – в двух шагах заметила Севу в компании высокого мужчины, одетого по той же схеме, что и смутившие меня «туристы». И тоже с рюкзаком, но только меньших размеров. Сева нес солидных размеров спортивную сумку и чехол, похоже, с удочками. Из чего я сделала вывод, что комбат приехал в наши края надолго.
– Маша, – Сева сиял от счастья, – знакомься, Олег Матвеевич, мой командир. – И перевел свой взгляд на гостя. – А это Маша, о которой я вам рассказывал.
«И что же ты успел рассказать?» – подумала я и подала руку Олегу Матвеевичу.
– Очень приятно! Мария Лазарева, капитан милиции, – сказала я. – Добро пожаловать.
– Вижу, вижу, что капитан, – улыбнулся бывший Севин комбат. – Просто очаровательный капитан!
Зубы у него были ровными и белыми-белыми, точь-в-точь как у звезды Голливуда. И сам он оказался симпатичным мужчиной средних лет с короткой стрижкой. Этакий крепыш в выцветшей армейской форме со споротыми нашивками. Из-под куртки у него выглядывала новая тельняшка, рукава же были закатаны, и я разглядела на правой руке, чуть ниже локтя, рубец – след от недавно зажившей раны. И загар отнюдь не пляжный, такой встречается у мужиков, которые долго работают на открытом воздухе. Впрочем, не удивительно, если учесть, в каких войсках он служил.
– Олег Замятин, – он крепко пожал мне руку, но не так, чтобы свело пальцы, как от Севиного рукопожатия.
Ладонь у него была сухой, теплой, с твердыми бугорками мозолей.
– На рыбалку к нам вырвались? – вежливо поинтересовалась я и кивнула на вещи, которые Сева принялся укладывать в багажник. – Сейчас на ловлю рыбы установлены ограничения. На ценную нужна лицензия, а летом охотиться вообще запрещено. Смотри, Сева, если потащишь гостя в горы без лицензии…
– Ну вот, – снова расплылся в улыбке Замятин, – не успел приехать, а меня уже в чем-то подозревают. Или был прецедент, Всеволод?
– Ничего не было, – проворчал Сева. – Просто Марии по службе положено профилактику среди населения проводить.
– Строгая у тебя девушка!
Замятин скользнул по мне взглядом, профессионально цепким и оценивающим. Мне не привыкать. У нас у каждого сотрудника, даже у тыловиков, взгляд цепкий и оценивающий. Но почему у меня задрожали коленки, а сердце ухнуло куда-то в область желудка?
По-всякому на меня смотрели: чаще с ненавистью, реже с любовью, кто-то с отчаянием, кто-то с мольбой… Ни от одного взгляда я не терялась, а тут вдруг поняла, что не знаю, как ответить, хотя мне совсем не понравилось замечание про «твою девушку». Ну, еще будет время обсудить этот вопрос с Севой. Поэтому я промолчала и, воспользовавшись тем, что он открыл машину, скользнула на заднее сиденье.
– Рассказывай, – сказал Замятин, переключившись на Севу, как только «Нива» тронулась с места. – Чем занимаешься? Институт, надеюсь, окончил?
– Да как вам сказать… – Сева почесал затылок. – С институтом не получилось, а вот техникум осилил. Торговый. Свое дело открыл, три магазина, кафе… На жизнь не жалуюсь!
– А что ж до сих пор не женился?
Замятин сидел вполоборота и, разговаривая с Севой, то и дело поглядывал на меня и улыбался.
– Вон какая Маша у тебя красавица, а ты волынку тянешь! Смотри, уведут!
– Не уведут, потому что я не его девушка, – сказала я сухо, чтобы закрыть неприятную мне тему. – Всеволод командует народной дружиной. Хорошо со своими обязанностями справляется, на этом наши отношения и строятся.
– Ого! – изумился Замятин. – Значит, я ошибся. Прошу прощения! – глаза его сверкнули, и он обратил свой взгляд на Севу. – Чего теряешься?
– Не идет Марья за меня, Олег Матвеевич!
Сева не повернул головы, но по тому, как напряглась его спина, я поняла, что ему тоже неприятен этот разговор.
– Хоть убейте, не пойму, что ей надо, – продолжал Сева. – Все принца ждет на белом лимузине. Только лимузины в наши дебри не пробьются. К нам лучше на вертолете, в крайнем случае, на тракторе. Хоть какая-то гарантия, что в грязи не потонет.
– Сева, оставь, – попросила я и обратилась к Замятину, чтобы переключить его внимание: – Надолго к нам?
– Время покажет, – пожал он плечами. – Да и погода, само собой. В принципе, я не спешу. На пенсию меня списали, так что теперь я сам себе хозяин-барин. Поживу здесь, дух переведу, а потом посмотрим, что дальше делать, чем заниматься…
– Как списали? – вмешался Сева. – Какая пенсия? Вы ж свое не отслужили! И пенсия, наверно, с гулькин шиш?
– Мне много не надо, – усмехнулся Замятин. – Я ведь один как перст. Жена ноги сделала, когда узнала, что генеральские погоны мне не светят. Детей мы так и не успели родить. Я все больше по командировкам. «Горячие точки», то да се. А ей что прикажете делать? Куковать по общежитиям? Я ее не осуждаю. Молодость проходит, а ей ребенка хочется. Жаль, что не от меня, но что поделаешь, если судьба так распорядилась.
– Это у вас удочки в чехле? – влезла я. – Не карабин?
– Не, – серьезно ответил Замятин. – Предъявить?
– Не нужно, – сказала я.
– А чего тогда докапываешься? – Сева бросил на меня сердитый взгляд в свое зеркальце и пояснил Замятину: – Натура у нее такая, беспокойная! Мало ей на участке забот, в ночь-полночь поднимают, так еще в школе уроки ведет…
Замятин окончательно развернулся в мою сторону.
– Радоваться надо, что девушка энергичная, – он с веселым удивлением посмотрел мне в глаза, отчего мурашки пробежали по коже, а кончики пальцев похолодели. – А ты, смотрю, ее осуждаешь!
– Ее б энергию да в мирных целях! – проворчал Сева. – Чтобы не надрывалась! Я ей говорю: «Успокойся!» – а она свое гнет. На кого только похожа стала!
В его голосе проскользнула жалобная нотка, чего за Севой отродясь не водилось. Видно, я впрямь довела его до ручки, если он решил поплакаться в жилетку своему командиру. Я подумала, что у Севы, как и у меня, нет никого на свете, кому бы он мог излить душу. Только мне совсем не хотелось, чтобы это происходило в моем присутствии.
– Сева, я тебе случайно не мешаю? – спросила я, стараясь не смотреть на Замятина. – Тебе нужно пожаловаться на судьбу?
Сева сердито хмыкнул, а Замятин прищурился и пожал плечами, но промолчал. Я демонстративно закрыла глаза и сделала вид, что задремала. Пусть болтают о чем угодно, а меня оставят в покое!
Моим попутчикам, кажется, расхотелось разговаривать. Изредка они перебрасывались словами, но они касались в основном ходовых качеств машины и дороги, которая при дневном свете выглядела во сто крат более грязной и разбитой, чем ночью.
Я изо всех сил старалась задремать. Машину немилосердно трясло и подбрасывало на ухабах. Пару раз она принималась буксовать, отчего грязь разлеталась веером, покрыв стекла густым налетом. Теперь невозможно разглядеть, где мы находимся, хотя дорогу я знаю как свои пять пальцев.
На третий раз «Нива» увязла основательно. Мотор надсадно ревел, грязь фонтанировала, Сева хрипло ругался, но все впустую. Наконец мужчины выбрались наружу, оставив меня в салоне наблюдать за их попытками вызволить машину.
Я приоткрыла дверцу и выглянула наружу. Сева с топором в руках направлялся к зарослям, затянувшим обочину дороги, а Замятин, присев на корточки, заглядывал под колеса. Его ботинки были густо забрызганы грязью, штаны тоже перепачканы в глине. На секунду я пожалела его. Наверняка комбат не рассчитывал на такие приключения. Но жалость вспыхнула и столь же быстро исчезла. С какой стати? Здоровый мужик, с головой на плечах. Надо хорошенько подумать, прежде чем забираться в медвежий угол!
Сева возился в кустах, кряхтел и ругался, вырубая ветки. Машина одним боком завалилась в оставленную лесовозами глубокую колею, до краев заполненную желтой вязкой жижей вперемешку с кусками коры и крошевом веток.
Замятин заметил, что я выглядываю из машины, и поднялся на ноги.
– Осторожнее, – предупредил он. – Мы уж как-нибудь сами управимся.
– Машину придется толкать, – сказала я строго. – Я переберусь на место водителя. Отвернитесь, а то я в юбке.
Замятин удивленно приподнял одну бровь. Только теперь я заметила, что ее перечеркнул тонкий, как ниточка, шрам.
– Я отвернусь, – сказал он, – хотя сквозь стекла все равно ничего не видно. – И улыбнулся.
Я захлопнула дверцу, а затем задрала повыше юбку и перелезла на место Севы. Замятин направился к нему навстречу, чтобы помочь справиться с мокрой, в клочьях лишайника лесиной, которую тот, чертыхаясь, тащил на плече.
Мужчины поднесли ее к луже. Лесина оказалась слишком длинной и сучковатой, и они какое-то время тщетно пытались затолкать ее под колеса. Наконец Сева взялся за топор, пытаясь отрубить верхушку. Он перемазался с головы до ног, но уже не обращал на это никакого внимания. Замятину тоже досталось. Лицо его вспотело и покрылось грязными разводами.
В крошечном скверике, усыпанном одуванчиками, бомжи сортировали стеклянные бутылки; мимо пробежала стайка хохочущих девчонок; прошел носильщик, толкая тележку, заполненную доверху огромными клетчатыми сумками. «Челночник какой-то из рейса вернулся», – подумала я лениво, приоткрыв на стук колес один глаз. Затем зевнула, подумав, не снять ли куртку. Но представила, во что превратилась форменная рубаха, и отказалась от этой мысли.
Мимо туда-сюда сновали люди. Пожилые женщины с плетеными сумками, забитыми домашней снедью, спешили к перрону, там они приторговывали по прибытии проходящих поездов. Мужчины же вооружались бутылками пива и, как я, прохлаждались под сенью деревьев или в том же скверике, обеспечивая бомжей постоянной добычей. Понятное дело, вчера была суббота, банный день, пришла пора опохмелиться. Не обремененная школьными заботами детвора гоняла мяч на пыльной лужайке, оглашая воздух звонкими криками. На соседней лавочке устроилась юная парочка влюбленных.
Я вспомнила себя в тот момент, когда мне сообщили, что Борис женится на Верочке Харламовой. Нет, лучше не вспоминать! Хотя я себя не числила в записных красавицах, но то, что тогда смотрело на меня из зеркала, выглядело «страшно, как моя жизнь!» – так выразилась наша с Верочкой квартирная хозяйка.
Теперь я понимаю, почему она ходила за мной по пятам, досаждая вниманием и заботой. Видно, думала, что я руки на себя наложу. Или, наоборот, прикончу сладкую парочку. Но даже тогда, когда жизнь окрасилась в черный цвет, я не помышляла о самоубийстве. В жизни у меня оставался самый дорогой для меня человек – больной и почти беспомощный, моя бабуля, ради которой я смогла бы перенести и не такие потери.
Тут мое внимание привлекли два мужика – невысоких, но крепких, явно не здешних. На вид прилично за тридцать, но густая щетина на щеках всегда прибавляет возраст. Одеты по-походному, в камуфляжной расцветки куртки и штаны. На голове одного – старая армейская панама. Второй – без головного убора, но из кармана куртки выглядывал козырек бейсболки. На ногах – крепкие ботинки с высоким берцем и толстой подошвой. За спинами – большие станковые рюкзаки.
Туристы как туристы, но что-то заставило меня насторожиться. И не только потому, что они присели на лавочку, которую недавно занимали влюбленные. Мне не понравился взгляд одного из них – быстрый и цепкий, откровенно недружелюбный и подозрительный. Скользнул и ушел в сторону. Я почувствовала тревогу, хотя к туристам всегда испытываю симпатию: добродушный и веселый народ редко нарушал общественный порядок. Разве что песни погорланят на перроне перед отправлением поезда или палатки свои разложат для просушки в скверике. Но это сущие пустяки по сравнению с бродягами или цыганами, которые исправно разбивают свой табор на окраине райцентра.
Парни с рюкзаками ни к бродягам, ни к цыганам не принадлежали, но и туристами не были. Охотники у нас в это время не появляются, весенний сезон уже закрыт, до осеннего – два с лишним месяца. На рыбаков, у которых обычно приторочены удочки к рюкзакам, они тоже мало смахивали. Может, геологи или топографы? Но те небольшими группами и без своих инструментов тоже не появлялись.
Пока я строила умозаключения, парни перебросились несколькими фразами, какими именно, я не расслышала. Затем один вскочил на ноги, настиг шуструю бабусю с кошелкой и принялся ее о чем-то расспрашивать. Я старалась не разглядывать их впрямую, но краем глаза заметила, что из-под куртки у второго торчат ножны. Это хороший повод проверить документы, в том числе и на нож, который явно не тянет на перочинный.
Но меня разморило на солнце, было лень двигаться, а мои подозрения наверняка не имели под собой никаких оснований. Я решила оставить парней без внимания. Подхватив рюкзаки, они двинулись к автобусной станции. Я проводила их взглядом. Привычка – вторая натура. Беспокойство не отпускало. Наверно, следовало узнать, куда они направляются. Понятно, они в наших краях впервые, иначе не стали бы расспрашивать старушку, откуда отходят автобусы. Нормальные люди в первую очередь обращаются с вопросами к сотрудникам милиции. Я сидела на соседней скамейке, но они предпочли меня проигнорировать. Неужели и вправду опасались?
«Нет, все-таки нужно проверить у них документы или, по крайней мере, сообщить патрульным, чтобы присмотрелись к этим типам», – подумала я с неохотой, проклиная в душе собственную верность служебному долгу.
Я поднялась на ноги и тут же – о спасение! – в двух шагах заметила Севу в компании высокого мужчины, одетого по той же схеме, что и смутившие меня «туристы». И тоже с рюкзаком, но только меньших размеров. Сева нес солидных размеров спортивную сумку и чехол, похоже, с удочками. Из чего я сделала вывод, что комбат приехал в наши края надолго.
– Маша, – Сева сиял от счастья, – знакомься, Олег Матвеевич, мой командир. – И перевел свой взгляд на гостя. – А это Маша, о которой я вам рассказывал.
«И что же ты успел рассказать?» – подумала я и подала руку Олегу Матвеевичу.
– Очень приятно! Мария Лазарева, капитан милиции, – сказала я. – Добро пожаловать.
– Вижу, вижу, что капитан, – улыбнулся бывший Севин комбат. – Просто очаровательный капитан!
Зубы у него были ровными и белыми-белыми, точь-в-точь как у звезды Голливуда. И сам он оказался симпатичным мужчиной средних лет с короткой стрижкой. Этакий крепыш в выцветшей армейской форме со споротыми нашивками. Из-под куртки у него выглядывала новая тельняшка, рукава же были закатаны, и я разглядела на правой руке, чуть ниже локтя, рубец – след от недавно зажившей раны. И загар отнюдь не пляжный, такой встречается у мужиков, которые долго работают на открытом воздухе. Впрочем, не удивительно, если учесть, в каких войсках он служил.
– Олег Замятин, – он крепко пожал мне руку, но не так, чтобы свело пальцы, как от Севиного рукопожатия.
Ладонь у него была сухой, теплой, с твердыми бугорками мозолей.
– На рыбалку к нам вырвались? – вежливо поинтересовалась я и кивнула на вещи, которые Сева принялся укладывать в багажник. – Сейчас на ловлю рыбы установлены ограничения. На ценную нужна лицензия, а летом охотиться вообще запрещено. Смотри, Сева, если потащишь гостя в горы без лицензии…
– Ну вот, – снова расплылся в улыбке Замятин, – не успел приехать, а меня уже в чем-то подозревают. Или был прецедент, Всеволод?
– Ничего не было, – проворчал Сева. – Просто Марии по службе положено профилактику среди населения проводить.
– Строгая у тебя девушка!
Замятин скользнул по мне взглядом, профессионально цепким и оценивающим. Мне не привыкать. У нас у каждого сотрудника, даже у тыловиков, взгляд цепкий и оценивающий. Но почему у меня задрожали коленки, а сердце ухнуло куда-то в область желудка?
По-всякому на меня смотрели: чаще с ненавистью, реже с любовью, кто-то с отчаянием, кто-то с мольбой… Ни от одного взгляда я не терялась, а тут вдруг поняла, что не знаю, как ответить, хотя мне совсем не понравилось замечание про «твою девушку». Ну, еще будет время обсудить этот вопрос с Севой. Поэтому я промолчала и, воспользовавшись тем, что он открыл машину, скользнула на заднее сиденье.
– Рассказывай, – сказал Замятин, переключившись на Севу, как только «Нива» тронулась с места. – Чем занимаешься? Институт, надеюсь, окончил?
– Да как вам сказать… – Сева почесал затылок. – С институтом не получилось, а вот техникум осилил. Торговый. Свое дело открыл, три магазина, кафе… На жизнь не жалуюсь!
– А что ж до сих пор не женился?
Замятин сидел вполоборота и, разговаривая с Севой, то и дело поглядывал на меня и улыбался.
– Вон какая Маша у тебя красавица, а ты волынку тянешь! Смотри, уведут!
– Не уведут, потому что я не его девушка, – сказала я сухо, чтобы закрыть неприятную мне тему. – Всеволод командует народной дружиной. Хорошо со своими обязанностями справляется, на этом наши отношения и строятся.
– Ого! – изумился Замятин. – Значит, я ошибся. Прошу прощения! – глаза его сверкнули, и он обратил свой взгляд на Севу. – Чего теряешься?
– Не идет Марья за меня, Олег Матвеевич!
Сева не повернул головы, но по тому, как напряглась его спина, я поняла, что ему тоже неприятен этот разговор.
– Хоть убейте, не пойму, что ей надо, – продолжал Сева. – Все принца ждет на белом лимузине. Только лимузины в наши дебри не пробьются. К нам лучше на вертолете, в крайнем случае, на тракторе. Хоть какая-то гарантия, что в грязи не потонет.
– Сева, оставь, – попросила я и обратилась к Замятину, чтобы переключить его внимание: – Надолго к нам?
– Время покажет, – пожал он плечами. – Да и погода, само собой. В принципе, я не спешу. На пенсию меня списали, так что теперь я сам себе хозяин-барин. Поживу здесь, дух переведу, а потом посмотрим, что дальше делать, чем заниматься…
– Как списали? – вмешался Сева. – Какая пенсия? Вы ж свое не отслужили! И пенсия, наверно, с гулькин шиш?
– Мне много не надо, – усмехнулся Замятин. – Я ведь один как перст. Жена ноги сделала, когда узнала, что генеральские погоны мне не светят. Детей мы так и не успели родить. Я все больше по командировкам. «Горячие точки», то да се. А ей что прикажете делать? Куковать по общежитиям? Я ее не осуждаю. Молодость проходит, а ей ребенка хочется. Жаль, что не от меня, но что поделаешь, если судьба так распорядилась.
– Это у вас удочки в чехле? – влезла я. – Не карабин?
– Не, – серьезно ответил Замятин. – Предъявить?
– Не нужно, – сказала я.
– А чего тогда докапываешься? – Сева бросил на меня сердитый взгляд в свое зеркальце и пояснил Замятину: – Натура у нее такая, беспокойная! Мало ей на участке забот, в ночь-полночь поднимают, так еще в школе уроки ведет…
Замятин окончательно развернулся в мою сторону.
– Радоваться надо, что девушка энергичная, – он с веселым удивлением посмотрел мне в глаза, отчего мурашки пробежали по коже, а кончики пальцев похолодели. – А ты, смотрю, ее осуждаешь!
– Ее б энергию да в мирных целях! – проворчал Сева. – Чтобы не надрывалась! Я ей говорю: «Успокойся!» – а она свое гнет. На кого только похожа стала!
В его голосе проскользнула жалобная нотка, чего за Севой отродясь не водилось. Видно, я впрямь довела его до ручки, если он решил поплакаться в жилетку своему командиру. Я подумала, что у Севы, как и у меня, нет никого на свете, кому бы он мог излить душу. Только мне совсем не хотелось, чтобы это происходило в моем присутствии.
– Сева, я тебе случайно не мешаю? – спросила я, стараясь не смотреть на Замятина. – Тебе нужно пожаловаться на судьбу?
Сева сердито хмыкнул, а Замятин прищурился и пожал плечами, но промолчал. Я демонстративно закрыла глаза и сделала вид, что задремала. Пусть болтают о чем угодно, а меня оставят в покое!
Моим попутчикам, кажется, расхотелось разговаривать. Изредка они перебрасывались словами, но они касались в основном ходовых качеств машины и дороги, которая при дневном свете выглядела во сто крат более грязной и разбитой, чем ночью.
Я изо всех сил старалась задремать. Машину немилосердно трясло и подбрасывало на ухабах. Пару раз она принималась буксовать, отчего грязь разлеталась веером, покрыв стекла густым налетом. Теперь невозможно разглядеть, где мы находимся, хотя дорогу я знаю как свои пять пальцев.
На третий раз «Нива» увязла основательно. Мотор надсадно ревел, грязь фонтанировала, Сева хрипло ругался, но все впустую. Наконец мужчины выбрались наружу, оставив меня в салоне наблюдать за их попытками вызволить машину.
Я приоткрыла дверцу и выглянула наружу. Сева с топором в руках направлялся к зарослям, затянувшим обочину дороги, а Замятин, присев на корточки, заглядывал под колеса. Его ботинки были густо забрызганы грязью, штаны тоже перепачканы в глине. На секунду я пожалела его. Наверняка комбат не рассчитывал на такие приключения. Но жалость вспыхнула и столь же быстро исчезла. С какой стати? Здоровый мужик, с головой на плечах. Надо хорошенько подумать, прежде чем забираться в медвежий угол!
Сева возился в кустах, кряхтел и ругался, вырубая ветки. Машина одним боком завалилась в оставленную лесовозами глубокую колею, до краев заполненную желтой вязкой жижей вперемешку с кусками коры и крошевом веток.
Замятин заметил, что я выглядываю из машины, и поднялся на ноги.
– Осторожнее, – предупредил он. – Мы уж как-нибудь сами управимся.
– Машину придется толкать, – сказала я строго. – Я переберусь на место водителя. Отвернитесь, а то я в юбке.
Замятин удивленно приподнял одну бровь. Только теперь я заметила, что ее перечеркнул тонкий, как ниточка, шрам.
– Я отвернусь, – сказал он, – хотя сквозь стекла все равно ничего не видно. – И улыбнулся.
Я захлопнула дверцу, а затем задрала повыше юбку и перелезла на место Севы. Замятин направился к нему навстречу, чтобы помочь справиться с мокрой, в клочьях лишайника лесиной, которую тот, чертыхаясь, тащил на плече.
Мужчины поднесли ее к луже. Лесина оказалась слишком длинной и сучковатой, и они какое-то время тщетно пытались затолкать ее под колеса. Наконец Сева взялся за топор, пытаясь отрубить верхушку. Он перемазался с головы до ног, но уже не обращал на это никакого внимания. Замятину тоже досталось. Лицо его вспотело и покрылось грязными разводами.