Мельникова Валентина Александровна. Финита ля комедиа

   Боясь спросить, что случилось, бледный от ужаса Ушаков опередил их и вбежал на крыльцо. Околоточный настоятельно просил его не входить, пока не зажгут свет, но заводчик не послушался и тут же наткнулся на труп у порога. "Убиты!" - закричал он диким голосом и бросился по коридору в чайную и в столовую в поисках своих домашних. В это время внесли огонь. Богдан Арефьевич увидел трупы дворника и кухарки и упал в обморок... А полицейские продолжали осматривать комнаты.
   И воистину кошмарное зрелище открылось их взору!
   Мать Ушакова убили выстрелом в голову в гостиной.
   Старшего сына - в детской за столом, где он готовился К урокам. В столовой, как известно, лежали дворник и кухарка. В сенях - горничная Глаша. Это на нее чуть было не наступили нянька и кучер. А на кухне, в углу, с опущенной на грудь головой сидела Анна Владимировна и плавал в луже крови четырехлетний Тема в расстегну-.
   Той шубке. Мальчик был без сознания и едва слышно стонал.
   Горничная и хозяйка так и не успели раздеться. Обе остались в теплых салопах, только Глаша, в отличие от хозяйки, была простоволосой. Ее косынку нашли на полу кухни. Видно, убийца гнался за девушкой через комнаты и бил ее поленом по голове. Об этом говорили кровавые следы на полу и брызги крови на стенах. В сенях он нанес последний смертельный удар и здесь же, рядом с трупом своей жертвы, бросил окровавленное полено.
   Тему он тоже убивал поленом, только меньших размеров.
   На полу в зале обнаружили несколько разбитых пистонов от детского пистолета и три свинцовые картечи.
   На столе старшего мальчика также валялось несколько лент от использованных пистонов, но как ни старались полицейские найти детский пистолет, так его и не отыскали. Лишь в кухне нашли две пули не правильной конической формы, явно револьверные, закатившиеся под лавку и, судя по всему, утерянные убийцей...
   Полицейский врач Олябьев переходил из комнаты в комнату, осматривал убитых и совершенно бесстрастно пояснял причины смерти. Евдокия Макаровна Ушакова лежала лицом вниз у входа в зал. Преступник выстрелил ей прямо в лицо. Может, потому, что она сразу узнала его и могла поднять крик? Но поначалу он расправился со старшим сыном Ушакова, иначе тот бы услышал первый выстрел, который убил его бабушку, и соскочил бы со своего места. Однако мальчик, судя по его позе, спокойно сидел за столом, когда убийца подкрался сзади, ударил его по голове тяжелым предметом, вероятно кистенем, и проломил ему череп. Стол, лежащие на нем книги, аспидная доска и грифель все было в крови.
   Огромная лужа натекла под стулом...
   Дворника убили выстрелом в шею, в кухарку выстрелили дважды, а потом проломили череп тем же кистенем. Анну Владимировну тоже застрелили в упор...
   Алексей ходил следом и записывал за Олябьевым скорбные сведения. И одновременно завидовал Ивану, который в это время рыскал вокруг дома и на пару с Корнеевым опрашивал соседей, их прислугу, дворников, будочника, околоточного надзирателя Хохлакова: не видели ли кого? Не заметили ли чего подозрительного в период с шести до восьми часов вечера, когда предположительно совершилось убийство?
   Правда, Олябьев, осмотрев трупы, уже назвал более точное время: с шести до семи вечера.
   Тартищев расположился в кабинете хозяина и беседовал с Ушаковым. По правде, ему досталась самая тяжелая обязанность. Богдан Арефьевич, потрясенный гибелью семьи, не таясь, плакал навзрыд и все порывался ехать к Теме в Сухопутный госпиталь. От него пока скрывали, что мальчик умер, как только санитарная карета отъехала от дома. Все понимали, что эту весть надо пока придержать, чтобы не довести Ушакова до безумия. Его показания были очень важны для сыска и могли сыграть существенную роль в раскрытии этого преступления. В первую очередь необходимо было понять его мотивы. Пока их напрашивалось два: месть и ограбление.
   Версию мести Тартищев, подумав, на время отодвинул в сторону. При осмотре комнат его агенты обнаружили ключ, торчащий в выдвинутом на вершок ящике комода, который находился в супружеской спальне.
   Ушаков пояснил, что это ключ Анны Владимировны, который она всегда носила с собой, и не было случая, чтобы она оставила его без присмотра. Именно в этом ящике хранились в небольшой шкатулке деньги на хозяйство. И, похоже, из шкатулки исчезли полторы тысячи рублей, которые он сегодня утром передал жене на расходы.
   Итак, грабеж! Но почему ж тогда убийца не забрал драгоценности, хранящиеся в этом же ящике, только в другой шкатулке, но больших размеров? Жемчуга, бриллианты, сапфиры... Богдан Арефьевич любил свою жену и не скупился на подарки. Добра этого скопилось никак не меньше, чем на сто тысяч рублей. Допустим, в спешке грабитель не обратил внимания на эту шкатулку, но он не мог не заметить, забирая у Анны Владимировны ключи, что на ней бриллиантовые серьги, колье и дорогие кольца, на горничной - золотое колечко и крестик, а старуха увешана камнями и золотом, точно рождественская елка игрушками. Но он взял только ключ, оставив драгоценности без внимания.
   Непонятный какой-то грабитель оказался. Уложил столько людей, чтобы завладеть совершенно ничтожной суммой денег по сравнению с той, что он сумел бы выручить, продай даже за треть цены те драгоценности, которые хранились в одном лишь комоде?
   Опять же сам по себе напрашивался вывод, что убийца бывал в доме Ушаковых и раньше. Он хорошо знал расположение комнат, не рылся в вещах, а целенаправленно снял со связки нужный ключ и открыл им нужный ящик. Свой, непременно свой мерзавец порезвился на всю катушку в этом доме...
   Но все его действия словно нарочно подводили к одной-единственной версии: убийца пришел в дом, чтобы намеренно расправиться с его жильцами, а грабеж всего лишь умелая инсценировка! Тартищев все больше и больше склонялся к этой мысли, но Ушаков упрямо отрицал версию мести. Никто ему не угрожал, и он твердо знал, что за всю свою сорокалетнюю жизнь не причинял никому великих обид, которые смогли бы вынудить кого-то на столь жестокую месть!
   Так и не добившись от Ушакова вразумительных объяснений случившемуся и заметив, что он готов вот-вот опять впасть в истерику, Федор Михайлович вручил его в руки доктору, и бедного заводчика тотчас увезли в госпиталь.
   Глава 2
   На смену заводчику появился Вавилов и доложил, что все ближние и дальние соседи Ушаковых в один голос заявляют, что выстрелов не слышали, подозрительных людей вблизи дома не видели. Околоточный надзиратель тоже утверждает, что его околоток самый спокойный в округе: ни тебе дебошей, ни тебе пьянства.
   А про воровство и грабежи и вовсе никто не помнит.
   С момента его заступления на службу, а это уже, почитай, с десяток лет прошло, отродясь ничего подобного не случалось на Толмачевке, и он ума не приложит, откуда такая напасть свалилась на Ушаковых. Можно было вы брать более богатые дома и семейства, если уж кому-то сильно захотелось погреть руки на чужом добре.
   - Странные дела получаются, Федор Михайлович, - развел руками Иван, заканчивая докладывать о результатах опроса соседей. - Похоже, грабитель себе цель поставил непременно всех укокошить, а финажки взял, чтобы глаза нам отвести.
   - Все к тому сводится, - вздохнул Тартищев, прикидывая в уме, что ему завтра утром скажет полицмейстер, если он не сумеет толково изложить более или менее правдоподобную версию преступления. Видимо, Батьянов уже успел доложить о случившемся происшествии и губернатору, и Хворостьянову. И утром надо непременно ждать вызова на ковер с отчетом о результатах первичного дознания. Ушаков - человек в городе известный, наверняка создадут по этому делу особую следственную комиссию, но предварительно ему, как начальнику уголовного сыска, тоже хорошенько расчешут гриву!
   Впрочем, иначе и не должно быть. Столь дикого преступления в городе еще не случалось, по крайней мере, за время его службы в сыскной полиции, подумал тоскливо Федор Михайлович. Конечно, бывало и не раз, что заезжие шайки вырезали семьи целиком, но там и добро чуть ли не возами вывозили, так что мотив был яснее ясного... Обычно подобные преступления совершались ночью, по наводке, а тут почитай среди бела дня.
   И действовал убийца не просто нагло, а просто до безобразия хладнокровно и цинично, похоже, нисколько не страшась, что кто-то застигнет его на месте преступления... Тартищев снова тяжело вздохнул и с остервенением потер многострадальный шрам на лбу. Правда, даже эта стародавняя привычка, с помощью которой он собирал в кучу разбежавшиеся мысли, пока не очень помогала... Слишком много уже набралось вопросов, но пока не нашлось ни одного вразумительного ответа...
   - - Чем Алексей занимается? - спросил он Ивана.
   - Только что закончил с нянькой беседовать и кучером занялся.
   - А что Корнеев?
   - С Олябьевым отправились в мертвецкую. Доктор обещал к утру пули извлечь.
   - Ладно, - Тартищев прихлопнул ладонью лежащие перед ним бумаги, - зови Алексея, если он закончил с кучером.
   Через десять минут Алексей появился на пороге.
   Глаза его блестели, и Тартищев понял, что дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Алексей прошел к столу, опустился на стоящий рядом стул, разложил бумаги и посмотрел на Федора Михайловича.
   - Позвольте начать с кучера?
   - Если считаешь нужным, валяй с кучера, - согласился Тартищев.
   - Кучер - Никифор Петров Бильден, обрусевший немец, сорока двух лет от роду, уроженец Кузнецкого уезда Томской губернии, православного вероисповедания, в услужении Ушаковых уже восемь лет. В пьянстве замечен не был, по словам няньки Василины Кулешовой, исключительно добросовестный и работящий мужик. Очень любит лошадей, пропадает на конюшне день и ночь, о детях так не заботятся, как он о лошадях.
   Хозяйку и мальчика в поездке в монастырь и обратно, как известно, сопровождала горничная. Туда она ехала вместе с барыней и мальчиком в коляске, а при возвращении забралась к кучеру на облучок, и всю дорогу назад подшучивали над ним вместе с Анной Владимировной, дескать, когда на его, Никифора, свадьбе гулять будут. Он ответил, как только она, Глаша, согласится за него выйти, так, мол, и погуляют. Глаша долго смеялась, а потом вдруг сказала, что она не против, только ведь он тут же после свадьбы опять на конюшню сбежит к своим лошадям. - Алексей поднял глаза от бумаг. Кажется, девушка и впрямь нравилась Никифору. Он мне об этом разговоре рассказал и тут же принялся шмыгать носом и тереть глаза кулаком.
   - А этот Никифор не мог ее приревновать к кому-нибудь, к тому же дворнику, например, и свести с ней и с ним счеты, а попутно и остальных приветить? - поинтересовался Иван.
   - Нет, это исключено, - Алексей покачал головой. - Кучер на Отелло никак не тянет. Нянька говорит, что он очень спокойный человек, а мне он показался даже чересчур медлительным. Эдакий добродушный и несколько сентиментальный толстячок. Он о лошадиных болячках рассказывает и то носом хлюпает...
   - Знавал я одного такого слюнявого портняжку, во-о-от с таким носом, вытянул Вавилов перед собой руку чуть ли не на аршин, - так он, говорят, мух давил и плакал, а потом соседу горло бритвой р-раз! И всего-то за два вшивых рулона мануфактуры и паровой утюг.
   Причем этим же утюгом Корнееву череп чуть не проломил, когда мы его брали. А потом так уж на допросах плакал, так плакал...
   - Иван, помолчи! - прервал его Тартищев. - Тебя я уже слушал.
   - Одним словом, - продолжал свой доклад Алексей, - где-то около шести часов вечера Никифор подвез Ушакову, мальчика и горничную к дому. Он сам открывал ворота, потому что дворник куда-то запропастился. Коляска въехала во двор. Женщины и мальчик сошли с нее, и Никифор видел, как они задержались на некоторое время у заднего крыльца, а потом поднялись по его ступеням. Дворник, я думаю, незадолго до возвращения хозяйки зашел в дом с охапкой дров, потому что топил в доме печи. Отсюда, видимо, поленья, которые попали под руку убийце. И наверняка он их прихватил не на кухне, а в столовой, где дворник собирался растопить печь. Он успел сбросить дрова и тут же был убит выстрелом сзади.
   - Не отвлекайся на дворника, - перебил его Тартищев, - продолжай по Никифору.
   - Никифор распряг лошадей, поставил их в стойло.
   Затем сходил в кандейку, так он называет комнатку при конюшне, где живет все время, пока служит у Ушаковых, взял банку с мазью, тряпки и наложил повязки на бабки одной из лошадей. Второй конюх, Елисей Каштанов, утверждает, что Никифор все это время был у него на глазах и никуда из конюшни не отлучался.
   - Каштанов тоже при конюшне живет?
   - Нет, он семейный. Имеет свой дом на пенкозаводе. На субботу и воскресенье обычно уезжает к семье.
   - Выстрелы они наверняка не слышали?
   - Нет, конюшня находится на задах усадьбы довольно далеко от дома.
   - А вы не рассматриваете такой вариант, что прежде, чем вернуться на конюшню, наш кучер прошел в дом, хлопнул все семейство и прислугу, а потом спокойненько отправился лечить свою разлюбезную лошадку? - полюбопытствовал Иван.
   - Тебе прямо вынь и положь не конюха, а монстра какого-то, рассердился Алексей. - Я очень тщательно его одежду осмотрел и обувь. На подошвах есть следы крови вперемешку с песком. Но это он наступил, по его словам, на лужу крови в сенях, которая натекла с горничной. Нянька это подтверждает, как и то, что он с того крыльца, как кролик, сиганул с перепугу. И на одежде у него ни единого даже похожего на кровь пятна.
   Я проверил его руки, под ногтями ничего подозрительного. А ведь убийца хлестал и кистенем, и поленом направо и налево. Кроме того, я дал ему намеренно свой револьвер подержать, естественно, не заряженный. Так он, похоже, вообще первый раз в жизни оружие в руки взял. Не смог даже объяснить, как выстрел производится и как патроны в барабан вставляются.
   - Ну, это я тебе совершенно бесплатно могу изобразить, и Столько раз, сколько потребуется, - опять влез со своими подковырками Иван, - я таких артистов встречал... Им бы не у параши гнить, а арии на сцене исполнять!
   - Если я завтра перед полицмейстером не отчитаюсь должным образом, арии ты у меня вопить будешь, - пригрозил Тартищев. - Покуда только языком хорош трепаться, а парню слова сказать не даешь.
   - А что я? - обиделся Иван. - Я ж по ходу дела детали уточняю. Я ж не виноват, что при этом всякое вспоминается...
   - А воспоминания тоже пока отложи. Вот как определю тебя на гауптвахту, там всласть почешешь языком. Вспоминай хоть сутки, хоть десять напролет о чем угодно, благо что недалеко от параши, - не выдержал и ухмыльнулся Тартищев. Но тут же опять посерьезнел и посмотрел вопросительно на Алексея. - Что, все у тебя о кучере?
   - Я у него поинтересовался, кто в день убийства и накануне его побывал в доме из посторонних. Вот тут список, - передал он листок с фамилиями Тартищеву. - Партнеры Богдана Арефьевича, его племянник, подруга Анны Владимировны по театру, репетитор старшего мальчика, молочник, возчик с дровяного склада, посыльные, почтальон. Все хорошо известные в доме люди. Все они побывали до пяти вечера. Был ли кто после этого, он уже не видел.
   - Хорошо, с кучером все понятно! Переходи к няньке.
   Алексей придвинул следующую порцию Листов бумаги.
   - Нянька - Василина Акимова Кулешова. Тридцати двух лет от роду. Девица. Приехала в Североеланск из деревни Богуславка Каинского уезда. Нянькой ее приняли в дом Ушаковых по рекомендации давней знакомой Анны Владимировны, жены купца Мячина, у которого жила в няньках старшая сестра Василины Варвара. Лет восемь назад Варвара вышла замуж за одного из приказчиков купца и уехала с ним в Томск, где у Мячина торговые склады и крупяная фабрика.
   - У этого Мячина... - опять открыл было рот Вавилов, но поперхнулся, поймав грозный взгляд Тартищева. И тогда Иван с вызывающим видом развалился на диване, заложил ногу на ногу и закурил.
   Алексей продолжал свой доклад:
   - В доме Ушаковых Василина живет с момента рождения старшего сына Николая, то есть более десяти лет. Тогда еще Анна Владимировна вовсю играла в театре, и мальчик вырос полностью на руках няньки.
   Младшим мальчиком, по ее словам, хозяйка занималась больше, чем старшим, но няньке тоже забот хватало.
   Тема был крайне болезненным мальчиком, избалованным и капризным.
   - Не уходи в ненужные подробности, - предупредил его Тартищев. - Говори конкретно, что еще занятного нянька рассказала?
   - По большей части то же самое, что и конюх.
   Правда, вспомнила гораздо больше имен посетителей, но это также все обычные в доме люди. По ее словам, что хозяин, что хозяйка известны в городе как люди добрые, не жадные, отзывчивые. Многим помогали, и изрядно, поэтому некоторые людишки, как Василина их называет, их добротой частенько пользовались, но резона убивать всю семью ни у кого из них не было. Кто ж будет убивать курицу, которая несет золотые яйца?
   А напоследок она рассказала мне, что... - Алексей сделал паузу и окинул Тартищева и Ивана многозначительным взглядом, - часа за два до отъезда хозяйки и Темы в монастырь в доме появился ученик шестого класса частной мужской гимназии Рейница Витольд Журайский, который три или четыре раза в неделю давал уроки старшему сыну Ушаковых. Николай был не слишком прилежным учеником и даже имел летнюю переэкзаменовку по арифметике и географии. Так вот, вместо того чтобы заниматься уроками, учитель и ученик принялись стрелять пистонами из детского свинцового пистолетика, который принес с собой Журайский, сначала в комнате у Николая, потом перешли в гостиную, появлялись на кухне, в столовой. Причем громко хохотали, когда кто-нибудь из прислуги пугался выстрелов. Горничная при этом тоже хохотала и всякий раз взвизгивала, когда Журайский направлял на нее пистолет и кричал: "Руки вверх!" или "Сдавайся!".
   Маленький Тема бегал за озорниками хвостиком и умолял их дать ему хотя бы разок выстрелить из пистолетика. Мать хозяина пыталась их урезонить, но Журайский положил на стол в гостиной ленту с пистонами и ударил по ним рукоятью пистолета. Хлопок получился громкий, как при настоящем выстреле. Евдокия Макаровна даже подскочила на стуле от испуга и подняла крик на весь дом, особенно когда заметила на скатерти прожженные порохом дырки. За такие пакости мне в детстве тоже изрядно попадало, - усмехнулся Алексей и уточнил:
   - После этого за озорников взялась Анна Владимировна, отругала их и выдворила из комнат. Николая, кажется, оттрепала за ухо, а Витольду пригрозила, что откажет ему в репетиторстве, потому что он не умеет вести себя прилично в чужом доме. Мальчишки ушли в комнату Николая. Хозяйка в это время велела Василине собирать Тему в гости, а горничной приказала предупредить Никифора, чтобы он заложил экипаж для поездки в монастырь... Алексей перевернул последний лист бумаги и накрыл его ладонью. - Вот, в принципе, и все, что мне рассказала нянька. Думаю, нам следует навестить этого Журайского, и немедленно. Хотя пистолет у него был игрушечный, но стрелять-то он стрелял... И потом, никто не знает, когда он ушел от Ушаковых.
   - Сам Ушаков вообще про него не вспомнил, - уточнил Тартищев. - Вполне возможно, он об этом Журайском вовсе не знает.
   - Да, детьми полностью занималась Анна Владимировна, - согласился с ним Алексей. - Василина говорит, что учителей она многих перебрала, пока не остановилась на Журайском. Дескать, молод еще, но не пьет, не сквернословит, и тем пяти рублям, что она ему платила в месяц, рад будет, так как вынужден сам зарабатывать, чтобы оплачивать учебу в гимназии. Мать у него старая, больная женщина.
   - Про выстрелы Ушаков тоже не упомянул, вероятно, работал в кабинете, а здесь, насколько вы заметили, двойные двери, так что шум извне не пробивается. - Тартищев посмотрел на часы. - Четвертый час ночи. Самое собачье время, но делать нечего. Придется ехать к Журайскому. Пока этот гимназист - единственная зацепка в нашем гнилом деле.
   Глава 3
   - Итак, потрудитесь объяснить, милейший, с какой целью хранились в вашем доме охотничья дробь, порох и пули? - уже третий раз подряд задавал один и тот же вопрос Федор Михайлович Тартищев, но высокий молодой человек, широкоплечий, светловолосый и голубоглазый, про таких говорят: "кровь с молоком", по-прежнему молчал и лишь таращился на него круглыми от испуга глазами. Прежде розовые щеки юноши побледнели, лицо осунулось, а глаза то и дело косили в сторону нескольких человек в штатском, перетрясших и обыскавших все в доме, где он жил вместе с матерью и кухаркой.
   Ему уже объяснили, что это агенты сыскной полиции, а он сам подозревается в совершении тяжелейшего преступления. В соседней комнате приводили в чувство его мать, упавшую в обморок, стоило полиции переступить порог их скромного домишки на окраине Североеланска.
   Во время обыска Витольд Журайский, сын отставного коллежского асессора, происходившего из дворян Виленской губернии, римско-католического вероисповедания, восемнадцати лет от роду, сидел, забившись в угол, под присмотром одного из городовых и с неподдельным ужасом на лице наблюдал, как сыщики выносят и складывают на столике в крошечной гостиной несомненные улики его злодеяния: мелкую дробь в двух жестяных банках, более крупную в матерчатых, а порох - в бумажных мешочках, а также четыре конические и две круглые пули.
   Затем на чердаке в груде старой рухляди обнаружили пятизарядный револьвер с надставленным курком и испорченным барабаном, который при взведенном курке не прокручивался, а из-под крыльца извлекли металлический кистень. Его более тяжелая часть была покрыта засохшей кровью с прилипшими к ней волосами.
   Увидев револьвер, Журайский тут же упал в обморок и, когда его попытались привести в чувство с помощью нашатыря, все равно ничего вразумительного пояснить не смог, только плакал и утверждал, что последний раз держал револьвер в руках два дня назад на Кузнецком лугу. Там он в компании с двумя приятелями-гимназистами пятого и седьмого классов Григорьевым и Есиковым стрелял по самодельным бумажным мишеням.
   Вернувшись домой, Журайский оставил револьвер в кармане гимназической шинели, но на следующий день его там не обнаружил. И решил, что его забрала матушка, которая давно грозилась его выбросить. Матушка ни в какую не признавалась, и он, крепко с ней поссорившись, отправился на уроки к Ушаковым. С собой Журайский прихватил игрушечный пистолет, так как считал себя человеком слова и давно уже обещал Николаю показать настоящее боевое оружие, но из-за происков матушки пришлось ограничиться стрельбой пистонами.
   Для этих целей он приобрел на две копейки десять бумажных лент пистонов в галантерейной лавке купца Мохнатова.
   Про кистень, смахивающий по форме на большой пестик, Журайский пояснял, что заказал кузнецу Алексееву сделать ему по рисунку балласт из сломанного без мена для занятий гимнастикой. Но кузнец отступил от рисунка и сделал одну из шишек на концах балласта больше другой. Журайский работу не принял и оплатить ее тоже отказался. Кузнец в сердцах бросил балласт в сенках и ушел, пообещав Журайскому при случае накостылять по шее. Сам Журайский не слишком обращал внимание на то, остался ли испорченный балласт в сенях или его куда-то убрали, чтобы не мешал под ногами. Но несколько дней он точно валялся в углу, потому что кухарка все время об него спотыкалась и по этому случаю громко ругалась.
   Куда подевался из сеней этот балласт, действительно напоминавший по форме большой пестик, ни кухарка, ни мать Журайского вспомнить не смогли. Ну, валялась себе и валялась какая-то железяка под ногами, потом исчезла. Они подумали, что это Витоша прибрал ее в конце концов для своих надобностей, и тут же про нее забыли.
   Что касается револьвера, мать Журайского рассказала, что сын принес его две недели назад. На ее вопрос, откуда он взялся, сын объяснил, что револьвер ему подарили, но он неисправный, и поэтому взял у матери сорок копеек на починку. Дня через два или три он установил на кухне толстую доску и упражнялся в стрельбе, выковыривая из нее стреляные пули ножом. Кухарка при этом чуть не оглохла от выстрелов и жаловалась матушке Журайского, что кухню теперь надо непременно белить, потому что Витоша всю ее закоптил и завонял сгоревшим дымным порохом.
   Но револьвера из кармана Журайского ни та, ни Другая не брали, опасаясь его гнева. И были очень обижены его подозрениями. А рассердился он сильно, ругался и кричал, а после на самом деле отыскал детский пистолетик и отправился на уроки. Матушка не знала, к кому именно, потому что Витольд помимо Ушаковых давал еще уроки сыновьям городского архитектора Мейснера и регистратора губернской больницы Ноговицына.
   Но все ж самым существенным доказательством преступления стала одежда, обнаруженная все на том же чердаке. Форменные гимназические брюки, шинель и сапоги были в свежих пятнах и брызгах крови, а к подошвам прилипли ошметки грязи, также пропитанные кровью.
   Увидев одежду, Журайский замотал головой и принялся яростно доказывать, что давно уже эту одежду не носит, она ему мала, а у сапог отстала подошва, и он просто не мог отправиться на уроки в такой одежде. Матушка и кухарка были также крайне потрясены видом окровавленной одежды и принялись рыдать в голос.
   Матушку опять пришлось приводить в чувство, а кухарка подтвердила слова Журайского, что это его старая гимназическая форма, которую он не носит с прошлого года, а находилась она в узле на чердаке по той причине, что хозяйка решила отнести старые вещи в богадельню, но все как-то руки не доходили.