В своих книгах, которые Елена Ивановна называла Агни-йога, она пыталась активную христианскую этику внедрить в восточный созерцательный мистицизм. Когда читаешь ее писания, писания Блаватской, Кришнамурти, Анни Безант, то невольно приходишь к выводам, к которым пришел известный русский философ Борис Вышеславцев (он умер в Париже, в эмиграции. Надеюсь, что он скоро вернется на родину в своих книгах). Он писал, что надо знакомиться с Востоком по его подлинным древним памятникам, не нужны переделки, которые имеются в теософии. Это почувствовал и сам Кришнамурти, тот юноша индийский, которого хотели сделать новым мессией. В 29-м году он порвал с теософским обществом, уехал в Соединенные Штаты, где стал религиозным писателем пантеистического толка, что, в общем, в Америке всегда было любезно.
Итак, мы можем сказать, заключая этот очень беглый обзор, следующее. Для христианского сознания уникальность каждой личности исключает идею странствия душ, но для христианского сознания остается очень важным учение о перевоплощении совсем в другом смысле. В каком? Христос говорит нам: "Если человек хочет идти за Мной, он должен отказаться от себя, отдать себя и взять свой крест".
Уметь перевоплотиться в другого человека не метафизически, а нравственно, через любовь и сострадание, через умение выйти из тюрьмы и клетки собственного "я", чтобы сопереживать другому человеку, слиться с ним, не потеряв при этом своего "я". Ибо тот, кто отдает себя, тот и приобретает. Перевоплощение как бы приземляет, делает вещественной идею бессмертия души. Между тем, тайна здесь выходит за пределы земного существования, речь идет не о повторах, а о непрерывном развитии человеческой личности, и, сколько бы ни было миров, человек развивается в каждом. Ведь мы на самом деле берем отрезок нашего земного бытия только как момент развития, потому что человек -- могущественное и священное создание.
И вот этот наш "пробег" по миру является важным элементом нашего вечного духовного развития и раскрытия. Для этого не нужно иметь несколько жизней, каждый может выполнить то, что он задумал, в этой жизни.
О ПЕРЕВОПЛОЩЕНИИ
Из приложения к книге "У врат молчания"
За последние сто лет неоднократно возникали попытки построить религиозную систему, которая включала бы в себя все или большинство верований человечества. Таковы, например, учение Толстого, идея "религии духа" у Радхакришнана, теософская доктрина или концепция "Розы мира" у русского поэта и окультиста Даниила Андреева.
Эти попытки, как правило, игнорируют глубокие и принципиальные различия между религиями, но само по себе стремление найти нечто общее в духовных прозрениях человечества вполне оправданно. Думается, однако, что нет никакой нужды измышлять некую искусственную "панрелигию", когда возможность универсального синтеза уже заложена в христианстве. Будучи завершением долгого пути богоискания, оно органически включает в себя многие духовные ценности предшествующих ступеней религиозно-исторического процесса. И это относится не только к Ветхому Завету, вере Израиля, но и к внебиблейскому миру, в том числе к индийскому кругу идей. Христианство не может относиться к этим учениям исключительно негативно. Помимо многих второстепенных черт сходства, мы находим в индийском миросозерцании пять существенных принципов, которые роднят его с христианским видением Бога, мира и человека. В самой сжатой форме эти пункты могут быть выражены следующим образом:
1) Апофатизм -- учение о том, что высшая Реальность в своей последней глубине непостижима и неопределима. Это учение было впервые ясно провозглашено Упанишадами и нашло свое выражение в буддизме (ибо Нирвана в конечном счете есть не что иное, как обозначение Абсолюта); оно разделяется библейской традицией (понятие о "кадош Ягве") и Отцами Церкви.
2) Отрицание высшей ценности земных благ недвусмысленно утверждается Евангелием, хотя и не носит там столь крайней негативной формы, как в индийских религиях.
3) Признание высокого достоинства личной аскезы в духовной жизни. Эта сторона религиозной этики развита в опыте и учении христианских подвижников (традиция Добротолюбия).
4) Понятие о карме, которое в самом общем виде сводится к тому, что все действия, совершаемые человеком в земной жизни, не могут оставаться без последствий, а влекут соответствующее воздаяние. Христиане именуют это учение верой в нравственный миропорядок, или правду Божию (библейское понятие "эмет").
И, наконец, 5) понятие о спасении как главной цели религии, нашедшее столь сильное выражение в буддизме, является одним из краеугольных камней Библии.
Невзирая на то что в Индии эти пять принципов нередко принимали весьма далекие от христианства очертания, они тем не менее составляют прочный мост, соединяющий восточный религиозный опыт с Евангелием.
К указанным пунктам иногда пытаются присоединить шестой -- доктрину перевоплощения, или реинкарнации. Существуют ли для этого основания? Действительно ли христианство может и должно принять догмат реинкарнации как составную часть своего взгляда на посмертную судьбу человека? Таков вопрос, которому посвящен предлагаемый очерк. Менее всего он претендует на полноту освещения; автор намечает лишь самые общие, предварительные контуры проблемы.
1. Аспекты теории
Теория перевоплощения не представляет собой чего-то единого. Мы встречаем ее в трех аспектах, или формах: брахманской, буддийской и теософской (или популярной).
1) В понимании брахманизма сансара неотделима от признания единосущия "я" с "Я" вселенским. Это учение кардинально отличается от библейского. Последнее не только настаивает на трансцендентности Божества (что является аксиомой в индийских религиях), но и утверждает онтологическую нетождественность Творца и творения.
С другой стороны, Упанишады, в сущности, не говорят о перевоплощениях личных "я", ибо личные "я" -- лишь всплески единого Атмана. Именно он, а не кто другой, входит в мир, дробясь на индивиды, с тем чтобы в конце концов вернуться в изначальное нерасчлененное Единство. Верховное начало, Брахман (он же Атман), является, по словам ведантистского философа Шанкары, "вечным зрителем того, что происходит в трех временах (настоящем, прошедшем и будущем)".
Здесь также выявляется существенное различие между индийским и евангельским пониманием личности. В христианстве каждая личность, хотя и не является "частицей" Абсолюта, а только -- тварью, обладает безусловной ценностью. Это ясно выражено в притче Христа о Пастыре, взыскующем одну пропавшую овцу (Мф 18, 12). Для брахманизма и Бхагават-Гиты личность, в силу ее тождества с Абсолютом, сама по себе теряет ценность.
Этим тождеством, повторяем, фактически сводится на нет сама идея перевоплощения конкретных личных "я", ибо в космических циклах есть только одно действующее Начало: Атман-Брахман.
2) Согласно буддийской теории, личность есть не субстанция, а лишь известное сочетание дхарм. Такая скандха есть, строго говоря, только обманчивый феномен. Скандхи образуют нечто подобное океанским течениям: они несутся в безначальном бытии, и их движение определяется законом кармы. Личности здесь нет.
Приведем слова О. Розенберга о буддийской теории перевоплощения: "Не какая-либо "душа", -- говорит он, -- переходит из одного тела в другое или из одного мира в другой, а... один и тот же внеопытный комплекс дарм, проявляющийся в данное время как одна личность-иллюзия, после определенного промежутка времени проявляется в виде другой, третьей, четвертой и т.д. -до бесконечности. Следовательно, ничего, собственно, не перерождается, происходит не трансмиграция, а безначальная трансформация комплекса дарм, совершается перегруппировка элементов-субстратов, наподобие того как в калейдоскопе те же частицы группируются в новые, более или менее похожие друг на друга фигуры".
Из этого, по словам известного буддолога А. Пятигорского, вытекает идея "об отсутствии памяти как у конкретного живого существа (отождествляемого в буддизме с отдельным потоком сознания) -- о "начале" психического процесса (то есть самого себя), так и у мира живых существ -- о начале своего существования".
Но если так, то следует признать, что с человека снимается нравственная ответственность за предшествующие состояния потока дхарм; сохраняется лишь неведомое простым смертным проявление слепых кармических законов. Между индивидами, на время образованными одним и тем же потоком, нет, по сути дела, никакой живой связи.
Типологически буддийское учение о сансаре близко к брахманскому: в обеих версиях нет места личности, а есть лишь "воплощения" некоего внеэмпирического целого (Брахмана-Атмана или потока чистых непроявленных дхарм). И тут и там перед нами чисто философские гипотезы, пытающиеся объяснить феномен человеческих судеб.
Увязать эти теории с христианским подходом к личности, посмертию и воздаянию едва ли возможно, невзирая на то что Евангелие не дает никакой разработанной доктрины о составе человека и его "я".
В Церкви существует несколько равноправных концепций относительно природы человека, но единственное, что является для нее безусловным, -это признание за личностью субстанциальной цельности и духовной ценности, ибо она создана по образу и подобию Творца. Об этом говорят слова Христа, относящиеся к "малым сим" и "меньшим братьям". Именно ввиду этого высокого достоинства личности на вопрос, можно ли включить в евангельское миросозерцание доктрину сансары в ее брахманском и буддийском вариантах, мы вынуждены дать отрицательный ответ.
3) Но те, кто все же пытается соединить Евангелие с перевоплощением, исходят, как правило, не из классической индийской метафизики, а из популярного понятия о перерождении, которое было широко распространено в Индии и оттуда заимствовано оккультными и теософскими школами XIX и XX вв. Речь идет о неоиндуистском оккультизме, о теософии Блаватской--Безант и антропософии Рудольфа Штейнера. Они действительно в прямом смысле исповедуют доктрину о многократных воплощениях индивидуальной души.
Одной из характерных черт этих учений является также попытка соединить теорию сансары с эволюционной. Они усматривают в реинкарнации восхождение истинного "я" к высшим ступеням. "Бессмертная суть человека, -- утверждает один из этих авторов, С. Чаттерджи, -- проявляясь на низших планах вселенной, проходя через длинный ряд изменяющихся личностей, то мужских, то женских, развивает в себе -- благодаря разнообразию приобретенных опытов -два ясно различимые вида добродетелей. Все добродетели более мужественные, более энергичные, как храбрость, смелость, развиваются во время мужских воплощений. Добродетели более мягкие, нежные и в то же время более глубокие и сильные -- плод женских воплощений".
Свойственная человеку приземленность духа препятствует ему вообразить реальность каких-то иных измерений бытия, поэтому теософская теория реинкарнации привлекает многих тем, что таинственное и трудно представимое посмертие вводится ею в рамки привычного и осязаемого. К тому же в свете этой доктрины тайны жизни якобы становятся объяснимыми и понятными. "Мрак неизвестности, -- утверждает Леон Дени, -- рассеивается перед доктриной о многочисленных существованиях. Существа, которые отличаются от других своей интеллектуальной силой или добродетелями, более жили, более работали, приобрели более опыта, более глубокие свойства и познания". Особенно соблазнительна простота, с какой тут решается вопрос о причинах страданий и одаренности. Легко может показаться, что адепт учения о реинкарнации получил в руки ключ от всех загадок бытия. И поэтому справедливо замечание Бердяева, считавшего, что "популярность теософии и антропософии связана именно с учением о перевоплощении".
Отсюда понятно, почему все учители "тайноведения" делают особое ударение на реинкарнации. Сквозь ее призму рассматривается и история духа, и само мироздание. Так, антропософия распространяет перевоплощение на планетарную эволюцию: перевоплощаются уже не только люди, но и все живые существа, и земля, и луна, и солнце.
Если принять такую универсальность реинкарнации, то следовало бы ожидать, что это учение исповедуют приверженцы многих или, по крайней мере, основных религий. Для теософов это особенно важный аргумент, так как они учат о единой истине, содержащейся во всех верованиях мира. "Идея Кармы и Перевоплощения, -- говорят они, -- составляет основу морали во всех древних св. писаниях Востока". Поэтому необходимо подробнее остановиться на этом утверждении и проверить, насколько оно соответствует действительности.
2. Реинкарнация и религии мира
Известный теософский писатель Эдуард Шюре в своей книге "Великие посвященные" проводит ту мысль, что все основатели религий были провозвестниками одной и той же истины. Более того, нередко можно слышать утверждение, будто Моисей и Кришна, Будда и Христос являются "аватарами", воплощениями единого духовного существа. "Тот, кто есть Кришна, в то же время -- и Шива, и Божественная Мать, и Христос, и Аллах" (Провозвестие Рамакришны).
Встанем на эту точку зрения, сколь бы спорной она ни представлялась. Приняв ее, естественно было бы ожидать, что в таком кардинальном вопросе, как посмертная участь человека, религиозные вожди и учения являют единодушие. Пусть с разными оттенками и с разной степенью приближения, они должны были бы учить о реинкарнации или хотя бы содержать прямые намеки на нее. Так, например, истина монотеизма, открытая в Ветхом Завете, в той или иной степени брезжила и в других религиях цивилизованных и "примитивных" народов.
Но теория перевоплощения находится в совершенно ином положении. Религии Шумера, Египта, Вавилона, Хетты, Ассирии, Финикии, Ханаана, Ирана, Рима и Китая ничего не знают о реинкарнации. Мы слышим о райской стране египтян Ялу, об обителях умерших: Куре, Шеоле, Аиде, Елисейских полях, но о перевоплощении или хотя бы о возможности его древние тексты этих народов не говорят ни слова.
Это, разумеется, не могло не смущать теософов и побуждало их тщательно выискивать в древних учениях хотя бы малейший намек на свою излюбленную теорию. Результаты их поисков оказались поистине ничтожными. Так, они ссылаются на слова Геродота, считавшего Египет родиной доктрины метемпсихоза. Однако египтологи установили, что Геродот ошибочно истолковал некоторые египетские тексты. В 76--88-й главах Книги Мертвых упоминается о том, что душа во время своих загробных скитаний превращается в различных животных: барана, крокодила, ястреба. Но указанные существа в глазах египтян были воплощениями богов, и превращение в них людей есть не инкарнация, а обожествление, вхождение в блаженную жизнь. Таким образом, как говорит Ланге, "мы ни в коем случае не должны видеть в этом странствия души". Среди многочисленных памятников религиозной письменности Египта, касающихся посмертия, мы не находим ни одного указания на веру в переселение душ. Всюду говорится лишь о загробном мире, о суде над душой и о ее странствиях в потусторонних обителях. Более того, египтяне связывали бессмертную часть человека с ее материальной оболочкой -- отсюда мумификация, статуэтки-двойники и особенно тщательная забота о гробницах. Все это было бы бессмысленно при вере в перевоплощение.
Кроме египетской религии пытались найти учение о реинкарнации и в Ветхом Завете. Полагали, что о нем свидетельствует несколько мест Библии.
Так, Бог, посылая на проповедь пророка Иеремию, говорит ему:
Прежде, нежели Я образовал тебя во чреве,
Я познал тебя (то есть возлюбил, избрал для себя -- А. М.),
И прежде, нежели ты вышел из утробы,
Я освятил тебя (то есть сделал посвященным Богу -- А. М.).
Иер 1, 5.
Но, как явствует из текста, речь здесь идет вовсе не о перевоплощении, а о божественном предведении: Бог предназначил Иеремию к служению еще до того, как тот родился.
В псалме 89 мы читаем:
Ты возвращаешь человека в тление
и говоришь: возвратитесь, сыны человеческие!
В этом также усматривали намек на реинкарнацию. На самом же деле приведенные слова лишь перифраз другого библейского изречения (Быт 3, 19), касающегося смертности человека, который, умирая, "возвращается в землю".
Далее, в книге пророка Малахии есть такие слова Божии: "Вот Я пошлю к вам Илию пророка перед наступлением дня Господня, великого и страшного" (Мал 4, 5). Однако и здесь напрасно видят указание на перевоплощение. Из Библии явствует, что в Израиле существовала вера в то, что пророк Илия не умирал, а был взят Богом с земли. О вторичном явлении пророка перед Судным днем и говорит текст пророка Малахии.
Итак, все усилия найти в Ветхом Завете учение о реинкарнации оказались тщетными. Нет его и в ортодоксальном иудействе послехристианского периода. Так, в Талмуде развивается учение, близкое к мнению Отцов Церкви, относительно того, что вплоть до всеобщего воскресения сохраняется некая связь души с элементами распавшегося тела.
Сложнее обстоит дело с греческой религией. В отличие от верований Китая, Рима и Передней Азии, она действительно в некоторые периоды и в некоторых школах признавала метемпсихоз. Но, как справедливо подчеркивал С. Франк, вера в переселение душ среди греков "была всегда лишь случайным и исключительным явлением".
В ахейскую и гомеровскую эпохи мы не обнаруживаем еще никаких следов учения о метемпсихозе и даже вообще о воздаянии; посмертная судьба человека не связывается с его поступками. Царям и героям сооружают гробницы, полагая, что участь могучих и смелых после смерти будет более счастливой. Постепенно появляется представление о блаженной стране, где живут "герои", избегшие преисподней. Но для большинства людей единственным концом оставалось пребывание в царстве Аида, откуда нет возврата.
Около VI в. до н. э. в Греции распространяется экстатический культ Диониса, в котором впервые явственно звучит мотив бессмертия души. Теософия Орфической секты питалась духом и идеями дионисизма, и в ней уже вполне недвусмысленно принимается метемпсихоз. Орфизм развивается в учение Пифагора, которое давно поражало исследователей сходством с индийскими учениями. Пифагор проповедует "неубиение живых существ", тело именует гробницей, "вспоминает" свои прежние жизни, как Будда, современником которого он был. Существовали легенды, согласно которым Пифагор побывал на Востоке и принес оттуда свое учение. В связи с этим нередко высказывалось предположение, что метемпсихоз пифагорейцев есть прямое заимствование из Индии.
Вне всякого сомнения, Платон склонялся к метемпсихозу под влиянием пифагорейской теософии. Но уже Аристотель отказался от идеи переселения душ, и после него она надолго исчезает из греческого мышления. Только тогда, когда началось прямое проникновение восточных религий на Запад, когда буддийские миссионеры пришли в Афины (III в. до н. э.), доктрина реинкарнации вновь появляется на свет, на этот раз уже в теософии гностиков. Один из основателей этого учения, Аполлоний Тианский (I в. н. э.), путешествовал в Индию и беседовал с брахманами.
Но и в эту эпоху, как и в классическую, доктрина метемпсихоза не получила большого влияния в античном мире и редко выходила за пределы узких философских кругов.
* * *
Для теософии было в высшей степени важным найти указания на реинкарнацию в Евангелии. Единственным местом в нем, которое, на первый взгляд, может быть истолковано в этом смысле, являются слова Христа об Иоанне Крестителе: "Если хотите принять, он есть Илия, которому должно прийти" (Мф 11, 14).
Но, во-первых, как мы говорили, Библия разумеет здесь не реинкарнацию Илии, а явление неумиравшего пророка. Во-вторых, сам Иоанн отрицал свое тождество с Илией (Ин 1, 21). В-третьих, приведенные выше слова Христа имеют совершенно иной смысл: согласно пророчествам, пришествие Мессии должно быть предварено появлением пророка Илии, призванного помазать Избавителя на служение. Этот аргумент книжники выставляли против мессианского достоинства Иисуса. Поэтому Христос и указывает на Крестителя-Предтечу как на пророка, выполнившего миссию Илии. Кроме этих слов, в Евангелии нет больше ни одного изречения, которое могло бы дать повод к истолкованию в духе учения реинкарнации.
Теософия признает Христа великим учителем человечества. Но она не может объяснить, почему в таком случае Он не только ничего не говорил о странствиях душ, но и указывал на единичный характер жизни каждого человека на земле (ср.: Лк 16, 19). Для теософов так и остается непостижимой загадкой, как могло Евангелие умолчать о перевоплощении. Апостол Павел, например, говорит о трансформации цельного человеческого существа в конце мировой истории, но не о метемпсихозе. Он учит не о смене тел, но об изменении самой природы тела: "Сеется тело душевное, восстает тело духовное" (1 Кор 15, 44). А в Послании к евреям прямо сказано, что "человекам положено однажды умереть" (Евр 9, 27).
Один из первых христианских богословов Афинагор (II в.), продолжая библейскую традицию, решительно отклоняет платоновско-спиритуальную антропологию. Для него человек -- это не только "душа", но -- целостное существо, в состав которого входит и телесная природа. Залогом бытия человека в вечности он считает не бессмертие лишь души, а воскресение, то есть возрождение человека как многопланового создания. "Если нет воскресения, -- говорит он, -- то не останется природа человеков как человеков". Разумеется, будущее тело Афинагор не представляет как точное повторение тленного тела. Оно соответствует особому просветленному состоянию материи: это -- "сома пневматикон", тело духовное, по терминологии апостола Павла. Естественно, что учение о восхождении человека в вечность несовместимо с теорией метемпсихоза, которая решительно отделяет телесную природу человека от духовной.
Теософия ссылается на учителя Церкви Оригена для доказательства того, что в первые века своей истории христианство принимало идею реинкарнации. Но на самом деле Ориген высказывал лишь предположение о том, что до рождения души предсуществуют в высших сферах. Это мнение Ориген не считал догматическим и выдвигал его лишь как частную гипотезу. Как бы ни оценивать подобную гипотезу, ее нельзя отождествлять с метемпсихозом, против которого Ориген высказывался довольно ясно.
Это неприятие реинкарнации, вытекающее из христианского видения целостного человека, было свойственно и всему святоотеческому богословию эпохи Вселенских Соборов. Так, св. Григорий Богослов мнение о том, "будто бы душа постоянно меняет разные тела, каждое сообразно прежней жизни", считал "пустой книжной забавой".
И в заключение остается добавить, что и последняя по времени мировая религия, Ислам, так же как и христианство, не признает теории переселения душ.
Таким образом, мы убеждаемся в том, что среди "исторических" религий (если не считать некоторых частных направлений греческой мысли) доктрина реинкарнации исповедуется только религиями Индии.
Но и в Индии она заявила о себе сравнительно поздно и далеко не сразу стала всеобщей. Ее не было у древних арьев, по воззрениям которых души праведных попадали в светлые обители богов. Ранневедическая религия знала о загробном возмездии за грехи. "Мы слышим, -- говорит Радхакришнан, -- о Варуне, низвергающем грешника в мрачную бездну, откуда нет возврата".
Появление среди индо-арьев учения о сансаре можно приурочить ко времени между XV и IX вв. до н. э., т.е. к столетиям, отделявшим Риг-Веду от ранних Упанишад. Первое упоминание о сансаре, как уже было отмечено, мы находим в Брихадараньяке (III, 2, 13; IV, 4, 5). С тех пор эта доктрина настолько укоренилась в индийском мышлении, что стала его неотъемлемой чертой. Даже Будда не смог отказаться от нее, несмотря на то что она вступала в некоторое противоречие с его собственным учением. Отрицая устойчивое "я", он тем не менее сделал уступку идее сансары, допустив кармическое перерождение потоков дхарм.
Откуда же пришло к индо-арьям учение о перевоплощении?
Существует предположение, что оно было заимствовано ими у доарийского населения Индии. Вполне возможно, что у дравидских племен оно сохранилось с первобытных времен. Это косвенно подтверждается тем, что в примитивных культах вера в перевоплощение встречается гораздо чаще, чем среди "исторических религий". Наиболее яркую форму она имеет у австралийцев, этнически родственных коренным обитателям Индостана.
* * *
Весьма вероятно, что на возникновение этого верования у первобытных племен повлияло сходство между потомками и предками. Особенно должны были поражать воображение древнего человека общие черты у родственников в третьем колене. Рождение человека, разительно похожего на умершего деда, невольно могло приводить к мысли, что в новорожденного перевоплотился усопший. Так, в африканском племени Иоруба родившегося ребенка было принято встречать словами: "Ты вернулся!"
Другим источником верования в переселение душ мог быть тотемизм, т.е. понятие о мистической связи племени с животным-предком. У некоторых австралийских кланов существовало поверье, будто их члены -- воплощение тотемистических предков. Считалось также, что тотем может воплощаться в священных животных. Обладая острым чувством одухотворенности природы, первобытные люди плохо осознавали качественное различие между духом человека и психикой животного. Это питало веру в оборотней и вело к беспрепятственному перенесению человеческого "я" в звериную оболочку.
Итак, мы можем сказать, заключая этот очень беглый обзор, следующее. Для христианского сознания уникальность каждой личности исключает идею странствия душ, но для христианского сознания остается очень важным учение о перевоплощении совсем в другом смысле. В каком? Христос говорит нам: "Если человек хочет идти за Мной, он должен отказаться от себя, отдать себя и взять свой крест".
Уметь перевоплотиться в другого человека не метафизически, а нравственно, через любовь и сострадание, через умение выйти из тюрьмы и клетки собственного "я", чтобы сопереживать другому человеку, слиться с ним, не потеряв при этом своего "я". Ибо тот, кто отдает себя, тот и приобретает. Перевоплощение как бы приземляет, делает вещественной идею бессмертия души. Между тем, тайна здесь выходит за пределы земного существования, речь идет не о повторах, а о непрерывном развитии человеческой личности, и, сколько бы ни было миров, человек развивается в каждом. Ведь мы на самом деле берем отрезок нашего земного бытия только как момент развития, потому что человек -- могущественное и священное создание.
И вот этот наш "пробег" по миру является важным элементом нашего вечного духовного развития и раскрытия. Для этого не нужно иметь несколько жизней, каждый может выполнить то, что он задумал, в этой жизни.
О ПЕРЕВОПЛОЩЕНИИ
Из приложения к книге "У врат молчания"
За последние сто лет неоднократно возникали попытки построить религиозную систему, которая включала бы в себя все или большинство верований человечества. Таковы, например, учение Толстого, идея "религии духа" у Радхакришнана, теософская доктрина или концепция "Розы мира" у русского поэта и окультиста Даниила Андреева.
Эти попытки, как правило, игнорируют глубокие и принципиальные различия между религиями, но само по себе стремление найти нечто общее в духовных прозрениях человечества вполне оправданно. Думается, однако, что нет никакой нужды измышлять некую искусственную "панрелигию", когда возможность универсального синтеза уже заложена в христианстве. Будучи завершением долгого пути богоискания, оно органически включает в себя многие духовные ценности предшествующих ступеней религиозно-исторического процесса. И это относится не только к Ветхому Завету, вере Израиля, но и к внебиблейскому миру, в том числе к индийскому кругу идей. Христианство не может относиться к этим учениям исключительно негативно. Помимо многих второстепенных черт сходства, мы находим в индийском миросозерцании пять существенных принципов, которые роднят его с христианским видением Бога, мира и человека. В самой сжатой форме эти пункты могут быть выражены следующим образом:
1) Апофатизм -- учение о том, что высшая Реальность в своей последней глубине непостижима и неопределима. Это учение было впервые ясно провозглашено Упанишадами и нашло свое выражение в буддизме (ибо Нирвана в конечном счете есть не что иное, как обозначение Абсолюта); оно разделяется библейской традицией (понятие о "кадош Ягве") и Отцами Церкви.
2) Отрицание высшей ценности земных благ недвусмысленно утверждается Евангелием, хотя и не носит там столь крайней негативной формы, как в индийских религиях.
3) Признание высокого достоинства личной аскезы в духовной жизни. Эта сторона религиозной этики развита в опыте и учении христианских подвижников (традиция Добротолюбия).
4) Понятие о карме, которое в самом общем виде сводится к тому, что все действия, совершаемые человеком в земной жизни, не могут оставаться без последствий, а влекут соответствующее воздаяние. Христиане именуют это учение верой в нравственный миропорядок, или правду Божию (библейское понятие "эмет").
И, наконец, 5) понятие о спасении как главной цели религии, нашедшее столь сильное выражение в буддизме, является одним из краеугольных камней Библии.
Невзирая на то что в Индии эти пять принципов нередко принимали весьма далекие от христианства очертания, они тем не менее составляют прочный мост, соединяющий восточный религиозный опыт с Евангелием.
К указанным пунктам иногда пытаются присоединить шестой -- доктрину перевоплощения, или реинкарнации. Существуют ли для этого основания? Действительно ли христианство может и должно принять догмат реинкарнации как составную часть своего взгляда на посмертную судьбу человека? Таков вопрос, которому посвящен предлагаемый очерк. Менее всего он претендует на полноту освещения; автор намечает лишь самые общие, предварительные контуры проблемы.
1. Аспекты теории
Теория перевоплощения не представляет собой чего-то единого. Мы встречаем ее в трех аспектах, или формах: брахманской, буддийской и теософской (или популярной).
1) В понимании брахманизма сансара неотделима от признания единосущия "я" с "Я" вселенским. Это учение кардинально отличается от библейского. Последнее не только настаивает на трансцендентности Божества (что является аксиомой в индийских религиях), но и утверждает онтологическую нетождественность Творца и творения.
С другой стороны, Упанишады, в сущности, не говорят о перевоплощениях личных "я", ибо личные "я" -- лишь всплески единого Атмана. Именно он, а не кто другой, входит в мир, дробясь на индивиды, с тем чтобы в конце концов вернуться в изначальное нерасчлененное Единство. Верховное начало, Брахман (он же Атман), является, по словам ведантистского философа Шанкары, "вечным зрителем того, что происходит в трех временах (настоящем, прошедшем и будущем)".
Здесь также выявляется существенное различие между индийским и евангельским пониманием личности. В христианстве каждая личность, хотя и не является "частицей" Абсолюта, а только -- тварью, обладает безусловной ценностью. Это ясно выражено в притче Христа о Пастыре, взыскующем одну пропавшую овцу (Мф 18, 12). Для брахманизма и Бхагават-Гиты личность, в силу ее тождества с Абсолютом, сама по себе теряет ценность.
Этим тождеством, повторяем, фактически сводится на нет сама идея перевоплощения конкретных личных "я", ибо в космических циклах есть только одно действующее Начало: Атман-Брахман.
2) Согласно буддийской теории, личность есть не субстанция, а лишь известное сочетание дхарм. Такая скандха есть, строго говоря, только обманчивый феномен. Скандхи образуют нечто подобное океанским течениям: они несутся в безначальном бытии, и их движение определяется законом кармы. Личности здесь нет.
Приведем слова О. Розенберга о буддийской теории перевоплощения: "Не какая-либо "душа", -- говорит он, -- переходит из одного тела в другое или из одного мира в другой, а... один и тот же внеопытный комплекс дарм, проявляющийся в данное время как одна личность-иллюзия, после определенного промежутка времени проявляется в виде другой, третьей, четвертой и т.д. -до бесконечности. Следовательно, ничего, собственно, не перерождается, происходит не трансмиграция, а безначальная трансформация комплекса дарм, совершается перегруппировка элементов-субстратов, наподобие того как в калейдоскопе те же частицы группируются в новые, более или менее похожие друг на друга фигуры".
Из этого, по словам известного буддолога А. Пятигорского, вытекает идея "об отсутствии памяти как у конкретного живого существа (отождествляемого в буддизме с отдельным потоком сознания) -- о "начале" психического процесса (то есть самого себя), так и у мира живых существ -- о начале своего существования".
Но если так, то следует признать, что с человека снимается нравственная ответственность за предшествующие состояния потока дхарм; сохраняется лишь неведомое простым смертным проявление слепых кармических законов. Между индивидами, на время образованными одним и тем же потоком, нет, по сути дела, никакой живой связи.
Типологически буддийское учение о сансаре близко к брахманскому: в обеих версиях нет места личности, а есть лишь "воплощения" некоего внеэмпирического целого (Брахмана-Атмана или потока чистых непроявленных дхарм). И тут и там перед нами чисто философские гипотезы, пытающиеся объяснить феномен человеческих судеб.
Увязать эти теории с христианским подходом к личности, посмертию и воздаянию едва ли возможно, невзирая на то что Евангелие не дает никакой разработанной доктрины о составе человека и его "я".
В Церкви существует несколько равноправных концепций относительно природы человека, но единственное, что является для нее безусловным, -это признание за личностью субстанциальной цельности и духовной ценности, ибо она создана по образу и подобию Творца. Об этом говорят слова Христа, относящиеся к "малым сим" и "меньшим братьям". Именно ввиду этого высокого достоинства личности на вопрос, можно ли включить в евангельское миросозерцание доктрину сансары в ее брахманском и буддийском вариантах, мы вынуждены дать отрицательный ответ.
3) Но те, кто все же пытается соединить Евангелие с перевоплощением, исходят, как правило, не из классической индийской метафизики, а из популярного понятия о перерождении, которое было широко распространено в Индии и оттуда заимствовано оккультными и теософскими школами XIX и XX вв. Речь идет о неоиндуистском оккультизме, о теософии Блаватской--Безант и антропософии Рудольфа Штейнера. Они действительно в прямом смысле исповедуют доктрину о многократных воплощениях индивидуальной души.
Одной из характерных черт этих учений является также попытка соединить теорию сансары с эволюционной. Они усматривают в реинкарнации восхождение истинного "я" к высшим ступеням. "Бессмертная суть человека, -- утверждает один из этих авторов, С. Чаттерджи, -- проявляясь на низших планах вселенной, проходя через длинный ряд изменяющихся личностей, то мужских, то женских, развивает в себе -- благодаря разнообразию приобретенных опытов -два ясно различимые вида добродетелей. Все добродетели более мужественные, более энергичные, как храбрость, смелость, развиваются во время мужских воплощений. Добродетели более мягкие, нежные и в то же время более глубокие и сильные -- плод женских воплощений".
Свойственная человеку приземленность духа препятствует ему вообразить реальность каких-то иных измерений бытия, поэтому теософская теория реинкарнации привлекает многих тем, что таинственное и трудно представимое посмертие вводится ею в рамки привычного и осязаемого. К тому же в свете этой доктрины тайны жизни якобы становятся объяснимыми и понятными. "Мрак неизвестности, -- утверждает Леон Дени, -- рассеивается перед доктриной о многочисленных существованиях. Существа, которые отличаются от других своей интеллектуальной силой или добродетелями, более жили, более работали, приобрели более опыта, более глубокие свойства и познания". Особенно соблазнительна простота, с какой тут решается вопрос о причинах страданий и одаренности. Легко может показаться, что адепт учения о реинкарнации получил в руки ключ от всех загадок бытия. И поэтому справедливо замечание Бердяева, считавшего, что "популярность теософии и антропософии связана именно с учением о перевоплощении".
Отсюда понятно, почему все учители "тайноведения" делают особое ударение на реинкарнации. Сквозь ее призму рассматривается и история духа, и само мироздание. Так, антропософия распространяет перевоплощение на планетарную эволюцию: перевоплощаются уже не только люди, но и все живые существа, и земля, и луна, и солнце.
Если принять такую универсальность реинкарнации, то следовало бы ожидать, что это учение исповедуют приверженцы многих или, по крайней мере, основных религий. Для теософов это особенно важный аргумент, так как они учат о единой истине, содержащейся во всех верованиях мира. "Идея Кармы и Перевоплощения, -- говорят они, -- составляет основу морали во всех древних св. писаниях Востока". Поэтому необходимо подробнее остановиться на этом утверждении и проверить, насколько оно соответствует действительности.
2. Реинкарнация и религии мира
Известный теософский писатель Эдуард Шюре в своей книге "Великие посвященные" проводит ту мысль, что все основатели религий были провозвестниками одной и той же истины. Более того, нередко можно слышать утверждение, будто Моисей и Кришна, Будда и Христос являются "аватарами", воплощениями единого духовного существа. "Тот, кто есть Кришна, в то же время -- и Шива, и Божественная Мать, и Христос, и Аллах" (Провозвестие Рамакришны).
Встанем на эту точку зрения, сколь бы спорной она ни представлялась. Приняв ее, естественно было бы ожидать, что в таком кардинальном вопросе, как посмертная участь человека, религиозные вожди и учения являют единодушие. Пусть с разными оттенками и с разной степенью приближения, они должны были бы учить о реинкарнации или хотя бы содержать прямые намеки на нее. Так, например, истина монотеизма, открытая в Ветхом Завете, в той или иной степени брезжила и в других религиях цивилизованных и "примитивных" народов.
Но теория перевоплощения находится в совершенно ином положении. Религии Шумера, Египта, Вавилона, Хетты, Ассирии, Финикии, Ханаана, Ирана, Рима и Китая ничего не знают о реинкарнации. Мы слышим о райской стране египтян Ялу, об обителях умерших: Куре, Шеоле, Аиде, Елисейских полях, но о перевоплощении или хотя бы о возможности его древние тексты этих народов не говорят ни слова.
Это, разумеется, не могло не смущать теософов и побуждало их тщательно выискивать в древних учениях хотя бы малейший намек на свою излюбленную теорию. Результаты их поисков оказались поистине ничтожными. Так, они ссылаются на слова Геродота, считавшего Египет родиной доктрины метемпсихоза. Однако египтологи установили, что Геродот ошибочно истолковал некоторые египетские тексты. В 76--88-й главах Книги Мертвых упоминается о том, что душа во время своих загробных скитаний превращается в различных животных: барана, крокодила, ястреба. Но указанные существа в глазах египтян были воплощениями богов, и превращение в них людей есть не инкарнация, а обожествление, вхождение в блаженную жизнь. Таким образом, как говорит Ланге, "мы ни в коем случае не должны видеть в этом странствия души". Среди многочисленных памятников религиозной письменности Египта, касающихся посмертия, мы не находим ни одного указания на веру в переселение душ. Всюду говорится лишь о загробном мире, о суде над душой и о ее странствиях в потусторонних обителях. Более того, египтяне связывали бессмертную часть человека с ее материальной оболочкой -- отсюда мумификация, статуэтки-двойники и особенно тщательная забота о гробницах. Все это было бы бессмысленно при вере в перевоплощение.
Кроме египетской религии пытались найти учение о реинкарнации и в Ветхом Завете. Полагали, что о нем свидетельствует несколько мест Библии.
Так, Бог, посылая на проповедь пророка Иеремию, говорит ему:
Прежде, нежели Я образовал тебя во чреве,
Я познал тебя (то есть возлюбил, избрал для себя -- А. М.),
И прежде, нежели ты вышел из утробы,
Я освятил тебя (то есть сделал посвященным Богу -- А. М.).
Иер 1, 5.
Но, как явствует из текста, речь здесь идет вовсе не о перевоплощении, а о божественном предведении: Бог предназначил Иеремию к служению еще до того, как тот родился.
В псалме 89 мы читаем:
Ты возвращаешь человека в тление
и говоришь: возвратитесь, сыны человеческие!
В этом также усматривали намек на реинкарнацию. На самом же деле приведенные слова лишь перифраз другого библейского изречения (Быт 3, 19), касающегося смертности человека, который, умирая, "возвращается в землю".
Далее, в книге пророка Малахии есть такие слова Божии: "Вот Я пошлю к вам Илию пророка перед наступлением дня Господня, великого и страшного" (Мал 4, 5). Однако и здесь напрасно видят указание на перевоплощение. Из Библии явствует, что в Израиле существовала вера в то, что пророк Илия не умирал, а был взят Богом с земли. О вторичном явлении пророка перед Судным днем и говорит текст пророка Малахии.
Итак, все усилия найти в Ветхом Завете учение о реинкарнации оказались тщетными. Нет его и в ортодоксальном иудействе послехристианского периода. Так, в Талмуде развивается учение, близкое к мнению Отцов Церкви, относительно того, что вплоть до всеобщего воскресения сохраняется некая связь души с элементами распавшегося тела.
Сложнее обстоит дело с греческой религией. В отличие от верований Китая, Рима и Передней Азии, она действительно в некоторые периоды и в некоторых школах признавала метемпсихоз. Но, как справедливо подчеркивал С. Франк, вера в переселение душ среди греков "была всегда лишь случайным и исключительным явлением".
В ахейскую и гомеровскую эпохи мы не обнаруживаем еще никаких следов учения о метемпсихозе и даже вообще о воздаянии; посмертная судьба человека не связывается с его поступками. Царям и героям сооружают гробницы, полагая, что участь могучих и смелых после смерти будет более счастливой. Постепенно появляется представление о блаженной стране, где живут "герои", избегшие преисподней. Но для большинства людей единственным концом оставалось пребывание в царстве Аида, откуда нет возврата.
Около VI в. до н. э. в Греции распространяется экстатический культ Диониса, в котором впервые явственно звучит мотив бессмертия души. Теософия Орфической секты питалась духом и идеями дионисизма, и в ней уже вполне недвусмысленно принимается метемпсихоз. Орфизм развивается в учение Пифагора, которое давно поражало исследователей сходством с индийскими учениями. Пифагор проповедует "неубиение живых существ", тело именует гробницей, "вспоминает" свои прежние жизни, как Будда, современником которого он был. Существовали легенды, согласно которым Пифагор побывал на Востоке и принес оттуда свое учение. В связи с этим нередко высказывалось предположение, что метемпсихоз пифагорейцев есть прямое заимствование из Индии.
Вне всякого сомнения, Платон склонялся к метемпсихозу под влиянием пифагорейской теософии. Но уже Аристотель отказался от идеи переселения душ, и после него она надолго исчезает из греческого мышления. Только тогда, когда началось прямое проникновение восточных религий на Запад, когда буддийские миссионеры пришли в Афины (III в. до н. э.), доктрина реинкарнации вновь появляется на свет, на этот раз уже в теософии гностиков. Один из основателей этого учения, Аполлоний Тианский (I в. н. э.), путешествовал в Индию и беседовал с брахманами.
Но и в эту эпоху, как и в классическую, доктрина метемпсихоза не получила большого влияния в античном мире и редко выходила за пределы узких философских кругов.
* * *
Для теософии было в высшей степени важным найти указания на реинкарнацию в Евангелии. Единственным местом в нем, которое, на первый взгляд, может быть истолковано в этом смысле, являются слова Христа об Иоанне Крестителе: "Если хотите принять, он есть Илия, которому должно прийти" (Мф 11, 14).
Но, во-первых, как мы говорили, Библия разумеет здесь не реинкарнацию Илии, а явление неумиравшего пророка. Во-вторых, сам Иоанн отрицал свое тождество с Илией (Ин 1, 21). В-третьих, приведенные выше слова Христа имеют совершенно иной смысл: согласно пророчествам, пришествие Мессии должно быть предварено появлением пророка Илии, призванного помазать Избавителя на служение. Этот аргумент книжники выставляли против мессианского достоинства Иисуса. Поэтому Христос и указывает на Крестителя-Предтечу как на пророка, выполнившего миссию Илии. Кроме этих слов, в Евангелии нет больше ни одного изречения, которое могло бы дать повод к истолкованию в духе учения реинкарнации.
Теософия признает Христа великим учителем человечества. Но она не может объяснить, почему в таком случае Он не только ничего не говорил о странствиях душ, но и указывал на единичный характер жизни каждого человека на земле (ср.: Лк 16, 19). Для теософов так и остается непостижимой загадкой, как могло Евангелие умолчать о перевоплощении. Апостол Павел, например, говорит о трансформации цельного человеческого существа в конце мировой истории, но не о метемпсихозе. Он учит не о смене тел, но об изменении самой природы тела: "Сеется тело душевное, восстает тело духовное" (1 Кор 15, 44). А в Послании к евреям прямо сказано, что "человекам положено однажды умереть" (Евр 9, 27).
Один из первых христианских богословов Афинагор (II в.), продолжая библейскую традицию, решительно отклоняет платоновско-спиритуальную антропологию. Для него человек -- это не только "душа", но -- целостное существо, в состав которого входит и телесная природа. Залогом бытия человека в вечности он считает не бессмертие лишь души, а воскресение, то есть возрождение человека как многопланового создания. "Если нет воскресения, -- говорит он, -- то не останется природа человеков как человеков". Разумеется, будущее тело Афинагор не представляет как точное повторение тленного тела. Оно соответствует особому просветленному состоянию материи: это -- "сома пневматикон", тело духовное, по терминологии апостола Павла. Естественно, что учение о восхождении человека в вечность несовместимо с теорией метемпсихоза, которая решительно отделяет телесную природу человека от духовной.
Теософия ссылается на учителя Церкви Оригена для доказательства того, что в первые века своей истории христианство принимало идею реинкарнации. Но на самом деле Ориген высказывал лишь предположение о том, что до рождения души предсуществуют в высших сферах. Это мнение Ориген не считал догматическим и выдвигал его лишь как частную гипотезу. Как бы ни оценивать подобную гипотезу, ее нельзя отождествлять с метемпсихозом, против которого Ориген высказывался довольно ясно.
Это неприятие реинкарнации, вытекающее из христианского видения целостного человека, было свойственно и всему святоотеческому богословию эпохи Вселенских Соборов. Так, св. Григорий Богослов мнение о том, "будто бы душа постоянно меняет разные тела, каждое сообразно прежней жизни", считал "пустой книжной забавой".
И в заключение остается добавить, что и последняя по времени мировая религия, Ислам, так же как и христианство, не признает теории переселения душ.
Таким образом, мы убеждаемся в том, что среди "исторических" религий (если не считать некоторых частных направлений греческой мысли) доктрина реинкарнации исповедуется только религиями Индии.
Но и в Индии она заявила о себе сравнительно поздно и далеко не сразу стала всеобщей. Ее не было у древних арьев, по воззрениям которых души праведных попадали в светлые обители богов. Ранневедическая религия знала о загробном возмездии за грехи. "Мы слышим, -- говорит Радхакришнан, -- о Варуне, низвергающем грешника в мрачную бездну, откуда нет возврата".
Появление среди индо-арьев учения о сансаре можно приурочить ко времени между XV и IX вв. до н. э., т.е. к столетиям, отделявшим Риг-Веду от ранних Упанишад. Первое упоминание о сансаре, как уже было отмечено, мы находим в Брихадараньяке (III, 2, 13; IV, 4, 5). С тех пор эта доктрина настолько укоренилась в индийском мышлении, что стала его неотъемлемой чертой. Даже Будда не смог отказаться от нее, несмотря на то что она вступала в некоторое противоречие с его собственным учением. Отрицая устойчивое "я", он тем не менее сделал уступку идее сансары, допустив кармическое перерождение потоков дхарм.
Откуда же пришло к индо-арьям учение о перевоплощении?
Существует предположение, что оно было заимствовано ими у доарийского населения Индии. Вполне возможно, что у дравидских племен оно сохранилось с первобытных времен. Это косвенно подтверждается тем, что в примитивных культах вера в перевоплощение встречается гораздо чаще, чем среди "исторических религий". Наиболее яркую форму она имеет у австралийцев, этнически родственных коренным обитателям Индостана.
* * *
Весьма вероятно, что на возникновение этого верования у первобытных племен повлияло сходство между потомками и предками. Особенно должны были поражать воображение древнего человека общие черты у родственников в третьем колене. Рождение человека, разительно похожего на умершего деда, невольно могло приводить к мысли, что в новорожденного перевоплотился усопший. Так, в африканском племени Иоруба родившегося ребенка было принято встречать словами: "Ты вернулся!"
Другим источником верования в переселение душ мог быть тотемизм, т.е. понятие о мистической связи племени с животным-предком. У некоторых австралийских кланов существовало поверье, будто их члены -- воплощение тотемистических предков. Считалось также, что тотем может воплощаться в священных животных. Обладая острым чувством одухотворенности природы, первобытные люди плохо осознавали качественное различие между духом человека и психикой животного. Это питало веру в оборотней и вело к беспрепятственному перенесению человеческого "я" в звериную оболочку.