И все же он еще не совсем потерял способность управлять своим телом, к нему вдруг вернулись потерянные было навыки, и онемелая нога сама собой выбросилась наперерез ножу. Римо упал навзничь и ударился головой. Перед глазами у него все плыло и мерцало. Нож опять был нацелен на него.
— Это он! — закричала Консуэло, кидаясь на сжимающую нож руку.
Римо снова лягнулся, а потом, как бы вспомнив забытый прием, выбросил вперед кулак. Потом еще раз. И еще. Он продолжал колотить это красивое белое лицо, пока нож не оказался у него в руке и он не всадил его в грудь нападавшему.
Римо без сил лежал на тротуаре и ловил ртом воздух.
Подоспел Чиун.
— Позор! — сказал он. — Вот уж не думал, что доживу до того дня, когда ты сожмешь кулак и ударишь!
— Этот человек на нас напал.
— Да, и чуть не остался жив, чтобы лично поведать мне об этом. Если ты не снимешь с себя это проклятое золото, Римо, считай, что между нами все кончено.
— Да при чем тут золото, черт побери!
— Ты убьешь себя. Из-за твоего упрямства пойдут прахом тело, которое я тренировал, ум, который я формировал, и все навыки, которым я тебя обучил.
— Папочка, мне нехорошо. Сам не знаю, почему. Но одно я знаю: твои нотации мне не на пользу. Лучше дай мне руку и помоги встать, и оставь меня в покое.
— А я скажу тебе, что с тобой, — сказал Чиун.
— Да ладно тебе. Дай мне руку.
— Ты сам убедишься, что я прав!
— У меня такое чувство, что я умираю, а ты твердишь о каком-то золоте.
— А почему ты умираешь?
— Может, ты и знаешь, почему мне так плохо, но ты обязательно должен настоять на своем.
Римо помотал головой. Он сильно ушибся, когда падал.
— Дай мне подвеску. Сейчас я могу ее взять, но я хочу, чтобы ты знал, почему ты мне ее отдаешь.
— Я знаю, что ты мне душу выматываешь.
— Тогда убивай себя, наплюй на предостережения Мастеров Синанджу, — сказал Чиун и, отвернувшись, зашагал прочь.
Его цветистое кимоно легко заколыхалось. Консуэло помогла Римо встать.
— Он блефует, — сказал Римо. — Он отлично знает, что со мной, но ни за что не скажет. В этом он весь.
— Вы и впрямь на себя не похожи, — сказала Консуэло.
— В каком смысле?
— Вы теперь не такой несносный, как раньше.
— И вы туда же?
— Ладно. Я приведу вас в чувство.
— Да уж, — сказал Римо. — Я уже чувствую себя лет на пятнадцать моложе.
— Мне казалось, вы жаловались на плохое самочувствие?
— Да, но все уже прошло.
Обняв его рукой за пояс, она помогла ему сойти с моста. Труп он решил оставить там, где он есть.
— Стоит вмешать в это дело полицию — и хлопот не оберешься.
— Но нас могут обвинить в убийстве!
— Поверьте мне.
— Я и ему поверила. А он пытался нас убить.
— А я тебя спас, дорогая. Так кому же ты собираешься верить теперь?
— Надеюсь, Римо, что вы правы. Но как теперь быть с НААН? Нам надо кому-то обо всем доложить.
— У меня для тебя плохие новости, — сказал Римо, силой заставляя себя идти прямо. — Эти “кто-то” — мы и есть.
— Да кто вы такие?
— Неважно. Поверь мне на слово. Пока что ничто другое тебе не помогло.
— Почему это я должна верить тебе на слово?
— Потому что все другие пытались тебя убить, — сказал Римо.
Президент охарактеризовал это как первый существенный шаг в определении масштабов бедствия. Но в тот день, когда Президент позвонил в санатории Фолкрофт и спросил, сколько бомб можно изготовить из этого урана, Харолд Смит дал ему еще один важный ключ к определению этих масштабов.
— В тоннах? — уточнил он.
— Скажите главное, какая часть города может быть уничтожена этим оружием.
— Тот, кто украл этот уран, может произвести из него столько бомб, — тут Харолд Смит сделал паузу, чтобы набросать в блокноте несколько цифр, — чтобы уничтожить все Восточное побережье, включая Лонг-Айленд, до самого Сент-Луиса.
В трубке воцарилось молчание.
— А этот уран не ушел за границу?
— Таких данных нет, сэр, — ответил Смит.
— Значит, вы считаете, что он находится внутри страны?
— Я считаю, что мы пока не можем этого сказать со всей уверенностью, сэр.
— Значит, вы утверждаете, что в стране произошла утечка ядерного топлива в количестве, достаточном для уничтожения большей части наших крупнейших городов, а мы не имеем ни малейшего представления, куда оно делось? То есть я хочу сказать, могли ли они вывезти уран из страны, не выводя из строя миллион детекторов? Вот что я хочу от вас услышать.
— Не думаю, сэр.
— Значит, уран находится здесь.
— Мы этого пока не знаем, сэр.
— А что вы знаете? Я хочу, чтобы вы осознали, что вы — последняя надежда нации, понимаете? Чем занимается ваша замечательная парочка?
— Как раз разбираются, сэр.
— Было бы неплохо, если бы они разобрались раньше, чем взлетит на воздух половина страны.
— Мне кажется, они близки к разгадке.
— Почему вы так думаете?
— Потому что они уже сузили круг подозреваемых.
— И я хотел бы знать, каким образом у нас пропадает уран, а НААН даже не знает, куда он был отправлен.
— Я думаю, агентство как раз знает. Они-то и возглавляют список подозреваемых.
— Но что они с ним делают? Весь производимый в стране уран и так находится в их распоряжении!
— Может быть, продают?
— Чтобы нас всех взорвали? Но они тоже взлетят на воздух!
— Пока я этого не знаю, сэр, но мне кажется, мы близки к ответу.
— Это первая хорошая новость, которую я от вас услышал, — сказал Президент.
Харолд В.Смит крутнулся в кресле, повернувшись лицом к пустынным водам залива Лонг-Айленд, который виднелся из зеркального окна его кабинета.
— Так точно, сэр, — сказал он.
Президент повесил трубку. Смит посмотрел на часы. Накануне, когда Римо и Чиун прилетели в Штаты, у него был с ними короткий сеанс связи. Римо доложил ему о НААН. Смит спросил, не требуется ли ему какая-либо дополнительная помощь в плане информации. Римо сказал, что не требуется. Наоборот, она скорее может помешать.
А это может означать только одно — будут еще трупы. Смит едва удержался, чтобы не попросить его все же дождаться дополнительной информации. И без того уже столько убитых по всей стране! Но цифры расхищения были слишком зловещие, чтобы их игнорировать. И он сказал: “Хорошо”.
Он попросил доложить ему об исходе операции и назначил срок. Он понятия не имел, где они могут быть сейчас. В последнее время Чиуну тоже стала нравиться такая система. Он решил, что она дает ему возможность громить неработающие телефоны.
Если верить Римо, больше всего в телефонах Чиуну не нравилось то, что приходится иметь дело с наглыми телефонистками, которые не желают оказывать ему должного почтения. Телефонную связь США он именовал не иначе как “рассадник зловредных хищниц”. Конечно, под хищницами он разумел телефонисток.
Когда Смит объяснил, что система раньше работала превосходно, Чиун потребовал, чтобы ему рассказали, что с нею случилось.
— Просто один человек решил её привести в порядок, — сказал Смит.
— Ему отрубили голову? — спросил Чиун.
— Нет. Был суд. Судьи вынесли постановление.
— Значит, это их обезглавили?
— Нет, ведь они — судьи.
— А что делают с судьями, когда они совершают ошибку, когда они становятся виновниками появления такого вот подлого рассадника хищниц, считающих себя вправе оскорблять вас и вешать трубку, грубых и безмозглых?
— Ничего не делают. Они же судьи.
— О, император Смит, или вы еще не император, а только готовитесь им стать?
Этот вопрос азиат задавал, частенько, ибо он никак не мог уяснить ни сути демократии, ни правового государства. Дом Синанджу прежде имел дело лишь с королями и тиранами, и Чиун никак не мог взять в толк, что существуют другие системы правления.
И поэтому на вопрос Чиуна не было ответа — по крайней мере такого, который удовлетворил бы обе стороны.
— Нет. Я выполняю секретную миссию своего правительства. На императора по своему статусу больше похож президент.
— Значит, он может их обезглавить?
— Нет. Он всего лишь президент.
— Тогда эти судьи, которые пишут законы, никому не подчиняются?
— Некоторые — да, — сказал Смит.
— Ясно, — вздохнул Чиун, а потом Смит узнал от Римо, что после этого разговора Чиун предложил им обоим податься на службу к судьям, которые являются подлинными императорами в этой стране.
Римо возразил, что судьи никакие не императоры. Чиун спросил, кто же в таком случае управляет страной, и Римо объяснил, что он не уверен, что ею вообще кто-нибудь управляет.
Римо пересказывал это со смехом.
— Это совсем не смешно, — сказал Смит. — Мне кажется, Чиуну надо знать, на кого он работает и зачем.
— Я говорил ему, Смитти, но он и слышать ничего не желает. Он никак не хочет согласиться с тем, что развесить головы врагов на стенах крепости для устрашения недругов — это хуже, чем жить тайком, стараясь, чтобы о твоем существовании никто не знал. И честно говоря, иногда я с ним готов согласиться.
— Что ж, будем надеяться, что подготовка, которую вы прошли у Чиуна, не слишком изменила ваши воззрения.
Вот что сказал тогда Смит Римо. Но порой, втайне ото всех, в глухие ночные часы, когда его тоже охватывало отчаяние за судьбу страны, даже он, Харолд В.Смит, задумывался, не прав ли в самом деле старый кореец Чиун.
Он посмотрел на часы. Телефон зазвонил секунда в секунду. Это был Чиун. Как Чиун мог так точно определять время, не имея часов, было для Смита еще одной загадкой.
— О, великий император, — начал Чиун, и Смит терпеливо ждал, пока иссякнет поток восхвалений.
Чиун никогда не начинал разговора без традиционных подобострастных приветствий, что становилось для Смита целой проблемой. Директору уже приходилось объяснять Чиуну, что спецсвязь не для того, чтобы вести пространные беседы. По мере того как они прибегают к этой линии все чаще, у их неразборчивых в средствах врагов появляется больше шансов расшифровать их разговоры. Чиун нехотя согласился ограничиться краткой формой приветствия и теперь научился укладываться в семь минут.
Смит поблагодарил за звонок и попросил позвать к телефону Римо. Говорить с Чиуном о делах не имело смысла, ибо все, что ни делалось, он воспринимал не иначе как подтверждение возрастающей славы Смита.
— Римо пошел своим путем. Его можно только пожалеть.
— С ним все в порядке?
— Нет.
— Что случилось?
— Он отказывается чтить память Мастеров.
— А-а, а я думал, что-то серьезное, — с облегчением вздохнул Смит.
— Это как раз очень серьезно!
— Конечно, конечно. А как другие дела?
— Никаких других дел нет, должен с грустью признать, как это ни печально звучит.
— Да, но как наш проект?
— Проект обречен, — сказал Чиун.
— Дайте, пожалуйста, трубку Римо.
— Его здесь нет. Я один. Я близко к нему не подойду.
— Ну хорошо, а он здесь появится?
— Кто может знать, на какое бесчестье он способен, о мой всемилостивый государь!
— Как я могу с ним связаться?
— Я могу дать вам номер телефона. Как вам известно, я теперь посвящен в ваши телефоны и их тайны.
— Хорошо, какой у него номер?
— Региональный код, который относится не к самому абоненту, а лишь к местности, где он проживает, начинается с прославленной цифры два. За нею следует самая красивая из цифр — и самая загадочная! — ноль. Подумать только! — за нею снова идет та же цифра два, завершая местный код.
— Значит, вы в Вашингтоне, — сказал Смит.
— Ваша проницательность не знает границ, всемилостивый государь! — восхитился Чиун.
И он продолжал диктовать цифру за цифрой, пока у Смита не оказался в руках не только телефон мотеля, но и номер комнаты, в которой остановился Римо.
Он поблагодарил Чиуна и набрал номер. Хотя он терпеть не мог коммутаторы, но кодированный сигнал спецсвязи делал невозможным его подслушивание телефонисткой, поэтому он все же позвонил в мотель и попросил соединить его с Римо. В крайнем случае, если произойдет какой-нибудь сбой, Римо сможет ему перезвонить.
Ответил женский голос.
— А Римо нет? — спросил Смит.
— Кто его спрашивает?
— Его друг. Пожалуйста, позовите его.
— Как вас зовут?
— Моя фамилия Смит. Позовите его к телефону, будьте добры.
— Он сейчас не может подойти.
— Что вы такое говорите? Я его не первый день знаю. Конечно, он может подойти.
— Нет, мистер Смит. Он лежит.
— Что?!
— Он лежит в постели и не может двинуться.
— Это невозможно.
— Я перенесу телефон к нему поближе. Только покороче, пожалуйста, — сказала женщина.
Смит подождал. Он не мог поверить своим ушам.
— Да, — раздалось в трубке.
Это был Римо. Но голос его звучал так, будто он был сильно простужен. Но Римо никогда не простужается! Он даже не знает, что такое усталость.
— Что случилось? — спросил Смит.
Только его строгое новоанглийское воспитание не позволило ему впасть в панику. Рука, сжимавшая трубку, вспотела.
— Ничего не случилось, Смитти. Через пару дней я буду на ногах, — ответил Римо.
Глава десятая
— Это он! — закричала Консуэло, кидаясь на сжимающую нож руку.
Римо снова лягнулся, а потом, как бы вспомнив забытый прием, выбросил вперед кулак. Потом еще раз. И еще. Он продолжал колотить это красивое белое лицо, пока нож не оказался у него в руке и он не всадил его в грудь нападавшему.
Римо без сил лежал на тротуаре и ловил ртом воздух.
Подоспел Чиун.
— Позор! — сказал он. — Вот уж не думал, что доживу до того дня, когда ты сожмешь кулак и ударишь!
— Этот человек на нас напал.
— Да, и чуть не остался жив, чтобы лично поведать мне об этом. Если ты не снимешь с себя это проклятое золото, Римо, считай, что между нами все кончено.
— Да при чем тут золото, черт побери!
— Ты убьешь себя. Из-за твоего упрямства пойдут прахом тело, которое я тренировал, ум, который я формировал, и все навыки, которым я тебя обучил.
— Папочка, мне нехорошо. Сам не знаю, почему. Но одно я знаю: твои нотации мне не на пользу. Лучше дай мне руку и помоги встать, и оставь меня в покое.
— А я скажу тебе, что с тобой, — сказал Чиун.
— Да ладно тебе. Дай мне руку.
— Ты сам убедишься, что я прав!
— У меня такое чувство, что я умираю, а ты твердишь о каком-то золоте.
— А почему ты умираешь?
— Может, ты и знаешь, почему мне так плохо, но ты обязательно должен настоять на своем.
Римо помотал головой. Он сильно ушибся, когда падал.
— Дай мне подвеску. Сейчас я могу ее взять, но я хочу, чтобы ты знал, почему ты мне ее отдаешь.
— Я знаю, что ты мне душу выматываешь.
— Тогда убивай себя, наплюй на предостережения Мастеров Синанджу, — сказал Чиун и, отвернувшись, зашагал прочь.
Его цветистое кимоно легко заколыхалось. Консуэло помогла Римо встать.
— Он блефует, — сказал Римо. — Он отлично знает, что со мной, но ни за что не скажет. В этом он весь.
— Вы и впрямь на себя не похожи, — сказала Консуэло.
— В каком смысле?
— Вы теперь не такой несносный, как раньше.
— И вы туда же?
— Ладно. Я приведу вас в чувство.
— Да уж, — сказал Римо. — Я уже чувствую себя лет на пятнадцать моложе.
— Мне казалось, вы жаловались на плохое самочувствие?
— Да, но все уже прошло.
Обняв его рукой за пояс, она помогла ему сойти с моста. Труп он решил оставить там, где он есть.
— Стоит вмешать в это дело полицию — и хлопот не оберешься.
— Но нас могут обвинить в убийстве!
— Поверьте мне.
— Я и ему поверила. А он пытался нас убить.
— А я тебя спас, дорогая. Так кому же ты собираешься верить теперь?
— Надеюсь, Римо, что вы правы. Но как теперь быть с НААН? Нам надо кому-то обо всем доложить.
— У меня для тебя плохие новости, — сказал Римо, силой заставляя себя идти прямо. — Эти “кто-то” — мы и есть.
— Да кто вы такие?
— Неважно. Поверь мне на слово. Пока что ничто другое тебе не помогло.
— Почему это я должна верить тебе на слово?
— Потому что все другие пытались тебя убить, — сказал Римо.
* * *
Использовав секретные каналы организации, Харолд В.Смит создал специальную аналитическую группу, которая занялась подсчетом количества похищенного урана. Оценки, конечно, были грубые, но вполне достоверные. Сопоставлялись две цифры — объемы обогащенного урана, который был использован легально, и количество всего произведенного урана. Разницу как раз и составляло расхищенное сырье.Президент охарактеризовал это как первый существенный шаг в определении масштабов бедствия. Но в тот день, когда Президент позвонил в санатории Фолкрофт и спросил, сколько бомб можно изготовить из этого урана, Харолд Смит дал ему еще один важный ключ к определению этих масштабов.
— В тоннах? — уточнил он.
— Скажите главное, какая часть города может быть уничтожена этим оружием.
— Тот, кто украл этот уран, может произвести из него столько бомб, — тут Харолд Смит сделал паузу, чтобы набросать в блокноте несколько цифр, — чтобы уничтожить все Восточное побережье, включая Лонг-Айленд, до самого Сент-Луиса.
В трубке воцарилось молчание.
— А этот уран не ушел за границу?
— Таких данных нет, сэр, — ответил Смит.
— Значит, вы считаете, что он находится внутри страны?
— Я считаю, что мы пока не можем этого сказать со всей уверенностью, сэр.
— Значит, вы утверждаете, что в стране произошла утечка ядерного топлива в количестве, достаточном для уничтожения большей части наших крупнейших городов, а мы не имеем ни малейшего представления, куда оно делось? То есть я хочу сказать, могли ли они вывезти уран из страны, не выводя из строя миллион детекторов? Вот что я хочу от вас услышать.
— Не думаю, сэр.
— Значит, уран находится здесь.
— Мы этого пока не знаем, сэр.
— А что вы знаете? Я хочу, чтобы вы осознали, что вы — последняя надежда нации, понимаете? Чем занимается ваша замечательная парочка?
— Как раз разбираются, сэр.
— Было бы неплохо, если бы они разобрались раньше, чем взлетит на воздух половина страны.
— Мне кажется, они близки к разгадке.
— Почему вы так думаете?
— Потому что они уже сузили круг подозреваемых.
— И я хотел бы знать, каким образом у нас пропадает уран, а НААН даже не знает, куда он был отправлен.
— Я думаю, агентство как раз знает. Они-то и возглавляют список подозреваемых.
— Но что они с ним делают? Весь производимый в стране уран и так находится в их распоряжении!
— Может быть, продают?
— Чтобы нас всех взорвали? Но они тоже взлетят на воздух!
— Пока я этого не знаю, сэр, но мне кажется, мы близки к ответу.
— Это первая хорошая новость, которую я от вас услышал, — сказал Президент.
Харолд В.Смит крутнулся в кресле, повернувшись лицом к пустынным водам залива Лонг-Айленд, который виднелся из зеркального окна его кабинета.
— Так точно, сэр, — сказал он.
Президент повесил трубку. Смит посмотрел на часы. Накануне, когда Римо и Чиун прилетели в Штаты, у него был с ними короткий сеанс связи. Римо доложил ему о НААН. Смит спросил, не требуется ли ему какая-либо дополнительная помощь в плане информации. Римо сказал, что не требуется. Наоборот, она скорее может помешать.
А это может означать только одно — будут еще трупы. Смит едва удержался, чтобы не попросить его все же дождаться дополнительной информации. И без того уже столько убитых по всей стране! Но цифры расхищения были слишком зловещие, чтобы их игнорировать. И он сказал: “Хорошо”.
Он попросил доложить ему об исходе операции и назначил срок. Он понятия не имел, где они могут быть сейчас. В последнее время Чиуну тоже стала нравиться такая система. Он решил, что она дает ему возможность громить неработающие телефоны.
Если верить Римо, больше всего в телефонах Чиуну не нравилось то, что приходится иметь дело с наглыми телефонистками, которые не желают оказывать ему должного почтения. Телефонную связь США он именовал не иначе как “рассадник зловредных хищниц”. Конечно, под хищницами он разумел телефонисток.
Когда Смит объяснил, что система раньше работала превосходно, Чиун потребовал, чтобы ему рассказали, что с нею случилось.
— Просто один человек решил её привести в порядок, — сказал Смит.
— Ему отрубили голову? — спросил Чиун.
— Нет. Был суд. Судьи вынесли постановление.
— Значит, это их обезглавили?
— Нет, ведь они — судьи.
— А что делают с судьями, когда они совершают ошибку, когда они становятся виновниками появления такого вот подлого рассадника хищниц, считающих себя вправе оскорблять вас и вешать трубку, грубых и безмозглых?
— Ничего не делают. Они же судьи.
— О, император Смит, или вы еще не император, а только готовитесь им стать?
Этот вопрос азиат задавал, частенько, ибо он никак не мог уяснить ни сути демократии, ни правового государства. Дом Синанджу прежде имел дело лишь с королями и тиранами, и Чиун никак не мог взять в толк, что существуют другие системы правления.
И поэтому на вопрос Чиуна не было ответа — по крайней мере такого, который удовлетворил бы обе стороны.
— Нет. Я выполняю секретную миссию своего правительства. На императора по своему статусу больше похож президент.
— Значит, он может их обезглавить?
— Нет. Он всего лишь президент.
— Тогда эти судьи, которые пишут законы, никому не подчиняются?
— Некоторые — да, — сказал Смит.
— Ясно, — вздохнул Чиун, а потом Смит узнал от Римо, что после этого разговора Чиун предложил им обоим податься на службу к судьям, которые являются подлинными императорами в этой стране.
Римо возразил, что судьи никакие не императоры. Чиун спросил, кто же в таком случае управляет страной, и Римо объяснил, что он не уверен, что ею вообще кто-нибудь управляет.
Римо пересказывал это со смехом.
— Это совсем не смешно, — сказал Смит. — Мне кажется, Чиуну надо знать, на кого он работает и зачем.
— Я говорил ему, Смитти, но он и слышать ничего не желает. Он никак не хочет согласиться с тем, что развесить головы врагов на стенах крепости для устрашения недругов — это хуже, чем жить тайком, стараясь, чтобы о твоем существовании никто не знал. И честно говоря, иногда я с ним готов согласиться.
— Что ж, будем надеяться, что подготовка, которую вы прошли у Чиуна, не слишком изменила ваши воззрения.
Вот что сказал тогда Смит Римо. Но порой, втайне ото всех, в глухие ночные часы, когда его тоже охватывало отчаяние за судьбу страны, даже он, Харолд В.Смит, задумывался, не прав ли в самом деле старый кореец Чиун.
Он посмотрел на часы. Телефон зазвонил секунда в секунду. Это был Чиун. Как Чиун мог так точно определять время, не имея часов, было для Смита еще одной загадкой.
— О, великий император, — начал Чиун, и Смит терпеливо ждал, пока иссякнет поток восхвалений.
Чиун никогда не начинал разговора без традиционных подобострастных приветствий, что становилось для Смита целой проблемой. Директору уже приходилось объяснять Чиуну, что спецсвязь не для того, чтобы вести пространные беседы. По мере того как они прибегают к этой линии все чаще, у их неразборчивых в средствах врагов появляется больше шансов расшифровать их разговоры. Чиун нехотя согласился ограничиться краткой формой приветствия и теперь научился укладываться в семь минут.
Смит поблагодарил за звонок и попросил позвать к телефону Римо. Говорить с Чиуном о делах не имело смысла, ибо все, что ни делалось, он воспринимал не иначе как подтверждение возрастающей славы Смита.
— Римо пошел своим путем. Его можно только пожалеть.
— С ним все в порядке?
— Нет.
— Что случилось?
— Он отказывается чтить память Мастеров.
— А-а, а я думал, что-то серьезное, — с облегчением вздохнул Смит.
— Это как раз очень серьезно!
— Конечно, конечно. А как другие дела?
— Никаких других дел нет, должен с грустью признать, как это ни печально звучит.
— Да, но как наш проект?
— Проект обречен, — сказал Чиун.
— Дайте, пожалуйста, трубку Римо.
— Его здесь нет. Я один. Я близко к нему не подойду.
— Ну хорошо, а он здесь появится?
— Кто может знать, на какое бесчестье он способен, о мой всемилостивый государь!
— Как я могу с ним связаться?
— Я могу дать вам номер телефона. Как вам известно, я теперь посвящен в ваши телефоны и их тайны.
— Хорошо, какой у него номер?
— Региональный код, который относится не к самому абоненту, а лишь к местности, где он проживает, начинается с прославленной цифры два. За нею следует самая красивая из цифр — и самая загадочная! — ноль. Подумать только! — за нею снова идет та же цифра два, завершая местный код.
— Значит, вы в Вашингтоне, — сказал Смит.
— Ваша проницательность не знает границ, всемилостивый государь! — восхитился Чиун.
И он продолжал диктовать цифру за цифрой, пока у Смита не оказался в руках не только телефон мотеля, но и номер комнаты, в которой остановился Римо.
Он поблагодарил Чиуна и набрал номер. Хотя он терпеть не мог коммутаторы, но кодированный сигнал спецсвязи делал невозможным его подслушивание телефонисткой, поэтому он все же позвонил в мотель и попросил соединить его с Римо. В крайнем случае, если произойдет какой-нибудь сбой, Римо сможет ему перезвонить.
Ответил женский голос.
— А Римо нет? — спросил Смит.
— Кто его спрашивает?
— Его друг. Пожалуйста, позовите его.
— Как вас зовут?
— Моя фамилия Смит. Позовите его к телефону, будьте добры.
— Он сейчас не может подойти.
— Что вы такое говорите? Я его не первый день знаю. Конечно, он может подойти.
— Нет, мистер Смит. Он лежит.
— Что?!
— Он лежит в постели и не может двинуться.
— Это невозможно.
— Я перенесу телефон к нему поближе. Только покороче, пожалуйста, — сказала женщина.
Смит подождал. Он не мог поверить своим ушам.
— Да, — раздалось в трубке.
Это был Римо. Но голос его звучал так, будто он был сильно простужен. Но Римо никогда не простужается! Он даже не знает, что такое усталость.
— Что случилось? — спросил Смит.
Только его строгое новоанглийское воспитание не позволило ему впасть в панику. Рука, сжимавшая трубку, вспотела.
— Ничего не случилось, Смитти. Через пару дней я буду на ногах, — ответил Римо.
Глава десятая
Франциско Браун лежал в вашингтонском морге уже два дня, когда появился тучный мужчина с испуганными карими глазами и попросил разрешения взглянуть на тело. Хотя в помещении морга было холодно, он сильно вспотел.
Когда прозектор выдвинул тело из холодильной камеры и откинул серую простыню, чтобы приоткрыть лицо, обрамленное светло-русыми волосами, мужчина кивнул.
— Вы его знаете? — спросил врач. Труп пока лежал неопознанный.
— Нет, — поспешил заверить посетитель.
— Но вы его так подробно описали...
— Да, но это не он.
— Вы уверены? Дело в том, что этот тип встречается нечасто. В основном к нам привозят черных. Порезанных, обгоревших, с переломанными хребтами. Валявшихся возле железнодорожных путей. С пулями в теле. С огнестрельными ранениями навылет. Такие белые — да еще с белыми волосами — встречаются крайне редко. А этот — просто белее некуда.
Беннет Уилсон из Национального агентства по атомному надзору отвернулся и зажал нос платком. Он не ожидал, что все сложится настолько ужасно. Но он должен был побывать здесь лично. Да, это правда, он бы хотел, чтобы Браун сделал свое дело и сразу исчез из его жизни. Но когда он прочел в газетах, что найдено тело белокурого мужчины, ему необходимо было убедиться, что это не Браун. Ведь если бы это оказался он, следовательно, они вышли на след: убийство, несомненно, могло быть делом рук только тех людей, которые, по словам Брауна, грозили положить конец карьере Беннета Уилсона. А это уже было хуже любой мировой трагедии. Следующим может оказаться не кто иной, как Бенннет Уилсон. Ради этого открытия стоило помочиться здесь, в этом морге.
Прозектор был родом с юго-запада. Это был уже немолодой человек, и у Уилсона создалось устойчивое впечатление, что он испытывает удовольствие, досаждая другим. Он продолжал посмеиваться.
— Бывает, и белых сюда привозят — с ножевыми ранениями. Конечно, от рук черномазых. Но у этого рана особенная. Черные так ножом не бьют.
— Извините, можно я пойду?
— Вы что же, уйдете и даже не потреплете его по плечу? Он был бы не прочь. — Прозектор захохотал и закрыл лицо простыней. — Хотите знать, почему я так уверен, что это дело рук белого? — Уилсон подумал, что, если ему не отвечать, он в конце концов заткнется. Но он ошибся. — Черные режут вдоль. А у этого — короткий удар прямо в сердце. Точно между и ребрами — и хлоп! Прямое попадание. Я не полицейский, но в убийствах знаю толк. Это дело рук белого. Если бы это был черный, тут было бы десять или пятнадцать ножевых ран. Черный бы еще и одно место отрезал для интересу...
Вмиг расставшись с содержимым своего желудка, Беннет Уилсон, продолжая зажимать рот платком, на нетвердых ногах вышел из морга. Он не мог видеть, как прозектор протянул руку приятелю за заслуженной пятидолларовой бумажкой.
— Я знал, что этого сумею вывернуть наизнанку, — сказал он.
— Вот уж не ожидал...
— Когда поработаешь в морге с мое, поневоле научишься разбираться в людях и всегда будешь знать, от кого и чего ждать. По-настоящему жирные — тем хоть бы что, у них желудки из чугуна. А уж чтобы тощий блевал — и вовсе не припомню. Но вот эти крепыши, такие упитанные, — с ними все равно, как лопатой по спелым сливам. Ты еще только начал, а он уже тут как тут — хлоп! И — за носовой платок.
Беннет Уилсон выбросил платок и, запинаясь, вышел на воздух — липкий и теплый. Он был не настолько напуган, чтобы потерять голову и бесцельно шататься по улицам. Он только до смерти боялся звонить Харрисону Колдуэллу.
Секретарь мистера Колдуэлла сказал ему, что в течение месяца мистеру Колдуэллу будет доложено.
— Нет, дело не терпит отлагательства. Я уверен, он сам захочет со мной увидеться. Уилсон. Беннет Уилсон.
— По какому вопросу?
— Я могу говорить об этом только с ним наедине.
— Мистер Колдуэлл ни с кем не видится наедине.
— Ну, тогда скажите ему совершенно открыто, что он может смело послать кого-нибудь в Вашингтон, чтобы опознать тело одного известного ему человека с очень светлыми волосами.
Харрисону Колдуэллу было доложено о визите Уилсона на следующий день, когда дворецкий подавал ему завтрак в постель, а секретарь сидел у него в ногах. Он был так ошеломлен, что забыл говорить о себе во множественном числе.
— Я этому не верю, — сказал он тихо.
— Это так, Ваше Величество, — ответил секретарь.
— Да, пожалуй, ты прав, — сказал Колдуэлл и встал с постели, рассыпав по простыне с вышитой монограммой грейпфрутовые дольки и наколотый лед, с которым они были поданы.
Серебряная ложечка с его фамильным клеймом беззвучно упала на пушистый ковер. Он подошел к окну. Кругом на многие мили простирались принадлежащие ему леса. Ему принадлежали и стражники у ворот. Ему принадлежали несколько членов Конгресса. Ему принадлежал Уилсон из НААНа. Как и несколько очень влиятельных чиновников из правоохранительных органов.
Теперь у него было больше золота, чем у всей Англии. Он мог купить все что угодно. И он мог так же легко все потерять — и все из-за тех двоих.
Первым его движением было нанять побольше телохранителей. Но перед лицом тех двоих это было бы что мертвому припарки. Франциско Браун, который вышел невредим из состязания, унесшего столько жизней, и стал его верным клинком, был теперь мертв. Его прикончили двое фантастически сильных людей, которые по поручению американского правительства пытаются докопаться до мотивов похищения урана. Что они сделают, когда выйдут на Колдуэлла? В том, что рано или поздно это произойдет, у него теперь сомнений не было.
В то самое мрачное утро в своей жизни Харрисон Колдуэлл вдруг осознал, что у его ног лежит весь мир — весь мир за исключением двух человек, которые вознамерились отнять у него все.
И тогда он понял, что действительно стал королем, ибо все его богатство и вся власть лишь создавали у него иллюзию надежности. На самом же деле у него было только то, что он имел всегда, — он сам.
Разумеется, и это уже было немало. При нем оставалось его коварство, благодаря которому он первым за несколько столетий сумел заполучить назад то, что принадлежало роду Колдуэллов по праву. Он по-прежнему обладал предусмотрительностью, которая позволила ему отделаться от водолазов и позаботиться о вечном успокоении последнего алхимика. Но ничто в фамильной истории не готовило его к разрешению той сложной проблемы, перед лицом которой он оказался сейчас. Тем не менее одно преимущество из сложившейся ситуации он все же извлек: он понял, насколько одинок и беззащитен в этом мире.
В то утро Харрисон Колдуэлл не впустил к себе ни камердинера, ни дворецкого, ни личного секретаря, ни даже конгрессменов, которые были приглашены на дружеский обед. Он мерил комнату шагами и ничего не ел. Но к вечеру он уже знал, что надлежит делать. Первым делом надо выяснить, кто они такие. Иначе он так и будет тыкаться наугад и ждать, пока на него наедет грузовик. А потом надо будет найти себе величайший клинок в мире.
И то и другое, при кажущейся сложности, на самом деле было вполне осуществимо, ибо он стал самым богатым человеком в мире. Он обладает неиссякаемым источником того единственного металла, который для всех в мире является синонимом денег. И для того, чтобы распорядиться этим богатством, у него есть и надлежащая воля, и хитрость, и уроки истории.
Он позвонил Беннету Уилсону в Вашингтон и имел с ним дружескую беседу. Уилсон был так напуган, словно за ним гнался весь мир.
— Меня могут прослушивать, — сказал он.
— Неужели вы думаете, что мы могли бы это позволить? Неужели вы считаете, что мы пошли так далеко для того, чтобы допустить такую вещь? — спросил Колдуэлл. В его голосе звучало утешение и ласка, как если бы он говорил с ребенком. — Ну, ну, дружище Беннет, разве мы этого не понимаем? Разве мы позволили бы, чтобы вам угрожала опасность?
— Он был здесь, у меня в кабинете. Вот здесь. Он был жив и здоров, и он меня заверил, что...
— Дорогой наш Беннет, не стоит так беспокоиться. Приезжайте к нам в Нью-Джерси и излейте душу. В минуту тревоги вашей мы готовы вас утешить.
— Вы думаете, у нас все будет в порядке... я хотел сказать — у вас и у меня, Ваше Величество?
— Ну, разумеется. Вы должны приехать сюда, и мы обо всем переговорим. Мы вас сумеем убедить.
— Вы думаете, нам стоит появляться вместе? Учитывая все обстоятельства?
— Здесь вас могут увидеть только те, кто искренне желает вам помочь. Приезжайте, доверьтесь нам, мы сумеем снять у вас камень с души, мой дорогой друг, — пропел Колдуэлл.
Сидя ни жив ни мертв в запертом кабинете, Беннет Уилсон слушал его слова. С одной стороны — Вашингтон, телефонные звонки, повергающие его в дрожь, ибо он готов услышать, что какое-нибудь следственное управление докопалось до его проделок. С другой — ласковый голос человека, который говорит, что хочет развеять его, Беннета, опасения.
Кто-то ищет утешения на дне бутылки или в щепотке белого порошка. А Беннет Уилсон получит его от человека, который волей случая стал ему другом. Но почему? Ведь тот человек увяз в этом деле еще глубже, чем Уилсон. Ведь это он все придумал. Он указал, кого из диспетчеров следует подкупить, и даже выбрал маршрут следования грузовиков с ураном.
А Беннет Уилсон — всего лишь несчастный государственный служащий, допустивший ошибку. Конечно, Харрисон Колдуэлл защитит его, используя для этого все свои средства.
Когда Уилсон увидел, где и как живет Колдуэлл, он успокоился еще больше. На многие мили тянулась железная ограда его поместья. На воротах стояла стража. Садовники вылизывали газоны и кустарники, слуги суетились с подносами вокруг величественного сооружения из кирпича и мрамора, стоящего посреди огромной лужайки. Это был настоящий замок. И Харрисон Колдуэлл был здесь признанным королем.
Увидя фигуру, горделиво восседающую в похожем на трон кресле с высокой спинкой, Уилсон пал на колени и поцеловал протянутую ему руку.
— Ваше Величество, — вымолвил он.
— Беннет. Дружище Беннет, — запел Колдуэлл. — Поднимитесь. Идите сюда. Поведайте нам о своих невзгодах.
— Человек, которого вы послали, мертв. Я был в морге. Видел его своими глазами. Говорят, на несчастный случай не похоже. Его убил профессионал.
— А кому вы об этом рассказали? — поинтересовался Колдуэлл.
— Вам.
— А еще?
— Больше никому. Господи, неужели вы думаете, что я хотел бы кого-нибудь посвящать в эти дела? Мне вообще влезать в это дело не следовало! Если бы мне не надо было отдавать дочь в этот престижный колледж... Ни за что бы не стал участвовать в деле, которое кончится убийством! Я ведь всего лишь оказывал содействие одному американскому предпринимателю.
Уилсон зарыдал.
— Беннет. Беннет. Беннет. Ну, пожалуйста. Успокойтесь!
— Я боюсь, — сказал Беннет, сжав руки. Он уже совсем не владел собой. Слезы текли помимо его воли. — Они приходили к нам; Те двое, что были на объекте в Мак-Киспорте. Чьи фотографии вы мне давали. И женщина была с ними.
— Какая женщина?
— Начальник службы безопасности Консуэло Боннер.
— Она тоже знает?
— Нет. Ваш человек сказал, что возьмет их на себя. А вышло все наоборот.
— А что, в убийстве подозреваются эти двое?
— Да кто же еще это мог быть?
— Да мало ли кто, Беннет! Например, те, кому вы сказали, что едете сюда.
— Я никому ничего не говорил. Даже жена не знает, куда я поехал. Неужели вы думаете, что я стал бы кому-то рассказывать?
— Ну конечно, ведь кому-то вы поверяете свои тайны. Без близкого друга что за жизнь?
— Я не хотел впускать вашего человека к себе в контору. Но он сказал, что его послали вы. И вот он мертв. Они его убили. Они до нас до всех доберутся! Это точно. Уж поверьте.
— Что вам теперь нужно, так это бокал доброго вина. Мы угостим вас сами, своими руками.
Когда прозектор выдвинул тело из холодильной камеры и откинул серую простыню, чтобы приоткрыть лицо, обрамленное светло-русыми волосами, мужчина кивнул.
— Вы его знаете? — спросил врач. Труп пока лежал неопознанный.
— Нет, — поспешил заверить посетитель.
— Но вы его так подробно описали...
— Да, но это не он.
— Вы уверены? Дело в том, что этот тип встречается нечасто. В основном к нам привозят черных. Порезанных, обгоревших, с переломанными хребтами. Валявшихся возле железнодорожных путей. С пулями в теле. С огнестрельными ранениями навылет. Такие белые — да еще с белыми волосами — встречаются крайне редко. А этот — просто белее некуда.
Беннет Уилсон из Национального агентства по атомному надзору отвернулся и зажал нос платком. Он не ожидал, что все сложится настолько ужасно. Но он должен был побывать здесь лично. Да, это правда, он бы хотел, чтобы Браун сделал свое дело и сразу исчез из его жизни. Но когда он прочел в газетах, что найдено тело белокурого мужчины, ему необходимо было убедиться, что это не Браун. Ведь если бы это оказался он, следовательно, они вышли на след: убийство, несомненно, могло быть делом рук только тех людей, которые, по словам Брауна, грозили положить конец карьере Беннета Уилсона. А это уже было хуже любой мировой трагедии. Следующим может оказаться не кто иной, как Бенннет Уилсон. Ради этого открытия стоило помочиться здесь, в этом морге.
Прозектор был родом с юго-запада. Это был уже немолодой человек, и у Уилсона создалось устойчивое впечатление, что он испытывает удовольствие, досаждая другим. Он продолжал посмеиваться.
— Бывает, и белых сюда привозят — с ножевыми ранениями. Конечно, от рук черномазых. Но у этого рана особенная. Черные так ножом не бьют.
— Извините, можно я пойду?
— Вы что же, уйдете и даже не потреплете его по плечу? Он был бы не прочь. — Прозектор захохотал и закрыл лицо простыней. — Хотите знать, почему я так уверен, что это дело рук белого? — Уилсон подумал, что, если ему не отвечать, он в конце концов заткнется. Но он ошибся. — Черные режут вдоль. А у этого — короткий удар прямо в сердце. Точно между и ребрами — и хлоп! Прямое попадание. Я не полицейский, но в убийствах знаю толк. Это дело рук белого. Если бы это был черный, тут было бы десять или пятнадцать ножевых ран. Черный бы еще и одно место отрезал для интересу...
Вмиг расставшись с содержимым своего желудка, Беннет Уилсон, продолжая зажимать рот платком, на нетвердых ногах вышел из морга. Он не мог видеть, как прозектор протянул руку приятелю за заслуженной пятидолларовой бумажкой.
— Я знал, что этого сумею вывернуть наизнанку, — сказал он.
— Вот уж не ожидал...
— Когда поработаешь в морге с мое, поневоле научишься разбираться в людях и всегда будешь знать, от кого и чего ждать. По-настоящему жирные — тем хоть бы что, у них желудки из чугуна. А уж чтобы тощий блевал — и вовсе не припомню. Но вот эти крепыши, такие упитанные, — с ними все равно, как лопатой по спелым сливам. Ты еще только начал, а он уже тут как тут — хлоп! И — за носовой платок.
Беннет Уилсон выбросил платок и, запинаясь, вышел на воздух — липкий и теплый. Он был не настолько напуган, чтобы потерять голову и бесцельно шататься по улицам. Он только до смерти боялся звонить Харрисону Колдуэллу.
Секретарь мистера Колдуэлла сказал ему, что в течение месяца мистеру Колдуэллу будет доложено.
— Нет, дело не терпит отлагательства. Я уверен, он сам захочет со мной увидеться. Уилсон. Беннет Уилсон.
— По какому вопросу?
— Я могу говорить об этом только с ним наедине.
— Мистер Колдуэлл ни с кем не видится наедине.
— Ну, тогда скажите ему совершенно открыто, что он может смело послать кого-нибудь в Вашингтон, чтобы опознать тело одного известного ему человека с очень светлыми волосами.
Харрисону Колдуэллу было доложено о визите Уилсона на следующий день, когда дворецкий подавал ему завтрак в постель, а секретарь сидел у него в ногах. Он был так ошеломлен, что забыл говорить о себе во множественном числе.
— Я этому не верю, — сказал он тихо.
— Это так, Ваше Величество, — ответил секретарь.
— Да, пожалуй, ты прав, — сказал Колдуэлл и встал с постели, рассыпав по простыне с вышитой монограммой грейпфрутовые дольки и наколотый лед, с которым они были поданы.
Серебряная ложечка с его фамильным клеймом беззвучно упала на пушистый ковер. Он подошел к окну. Кругом на многие мили простирались принадлежащие ему леса. Ему принадлежали и стражники у ворот. Ему принадлежали несколько членов Конгресса. Ему принадлежал Уилсон из НААНа. Как и несколько очень влиятельных чиновников из правоохранительных органов.
Теперь у него было больше золота, чем у всей Англии. Он мог купить все что угодно. И он мог так же легко все потерять — и все из-за тех двоих.
Первым его движением было нанять побольше телохранителей. Но перед лицом тех двоих это было бы что мертвому припарки. Франциско Браун, который вышел невредим из состязания, унесшего столько жизней, и стал его верным клинком, был теперь мертв. Его прикончили двое фантастически сильных людей, которые по поручению американского правительства пытаются докопаться до мотивов похищения урана. Что они сделают, когда выйдут на Колдуэлла? В том, что рано или поздно это произойдет, у него теперь сомнений не было.
В то самое мрачное утро в своей жизни Харрисон Колдуэлл вдруг осознал, что у его ног лежит весь мир — весь мир за исключением двух человек, которые вознамерились отнять у него все.
И тогда он понял, что действительно стал королем, ибо все его богатство и вся власть лишь создавали у него иллюзию надежности. На самом же деле у него было только то, что он имел всегда, — он сам.
Разумеется, и это уже было немало. При нем оставалось его коварство, благодаря которому он первым за несколько столетий сумел заполучить назад то, что принадлежало роду Колдуэллов по праву. Он по-прежнему обладал предусмотрительностью, которая позволила ему отделаться от водолазов и позаботиться о вечном успокоении последнего алхимика. Но ничто в фамильной истории не готовило его к разрешению той сложной проблемы, перед лицом которой он оказался сейчас. Тем не менее одно преимущество из сложившейся ситуации он все же извлек: он понял, насколько одинок и беззащитен в этом мире.
В то утро Харрисон Колдуэлл не впустил к себе ни камердинера, ни дворецкого, ни личного секретаря, ни даже конгрессменов, которые были приглашены на дружеский обед. Он мерил комнату шагами и ничего не ел. Но к вечеру он уже знал, что надлежит делать. Первым делом надо выяснить, кто они такие. Иначе он так и будет тыкаться наугад и ждать, пока на него наедет грузовик. А потом надо будет найти себе величайший клинок в мире.
И то и другое, при кажущейся сложности, на самом деле было вполне осуществимо, ибо он стал самым богатым человеком в мире. Он обладает неиссякаемым источником того единственного металла, который для всех в мире является синонимом денег. И для того, чтобы распорядиться этим богатством, у него есть и надлежащая воля, и хитрость, и уроки истории.
Он позвонил Беннету Уилсону в Вашингтон и имел с ним дружескую беседу. Уилсон был так напуган, словно за ним гнался весь мир.
— Меня могут прослушивать, — сказал он.
— Неужели вы думаете, что мы могли бы это позволить? Неужели вы считаете, что мы пошли так далеко для того, чтобы допустить такую вещь? — спросил Колдуэлл. В его голосе звучало утешение и ласка, как если бы он говорил с ребенком. — Ну, ну, дружище Беннет, разве мы этого не понимаем? Разве мы позволили бы, чтобы вам угрожала опасность?
— Он был здесь, у меня в кабинете. Вот здесь. Он был жив и здоров, и он меня заверил, что...
— Дорогой наш Беннет, не стоит так беспокоиться. Приезжайте к нам в Нью-Джерси и излейте душу. В минуту тревоги вашей мы готовы вас утешить.
— Вы думаете, у нас все будет в порядке... я хотел сказать — у вас и у меня, Ваше Величество?
— Ну, разумеется. Вы должны приехать сюда, и мы обо всем переговорим. Мы вас сумеем убедить.
— Вы думаете, нам стоит появляться вместе? Учитывая все обстоятельства?
— Здесь вас могут увидеть только те, кто искренне желает вам помочь. Приезжайте, доверьтесь нам, мы сумеем снять у вас камень с души, мой дорогой друг, — пропел Колдуэлл.
Сидя ни жив ни мертв в запертом кабинете, Беннет Уилсон слушал его слова. С одной стороны — Вашингтон, телефонные звонки, повергающие его в дрожь, ибо он готов услышать, что какое-нибудь следственное управление докопалось до его проделок. С другой — ласковый голос человека, который говорит, что хочет развеять его, Беннета, опасения.
Кто-то ищет утешения на дне бутылки или в щепотке белого порошка. А Беннет Уилсон получит его от человека, который волей случая стал ему другом. Но почему? Ведь тот человек увяз в этом деле еще глубже, чем Уилсон. Ведь это он все придумал. Он указал, кого из диспетчеров следует подкупить, и даже выбрал маршрут следования грузовиков с ураном.
А Беннет Уилсон — всего лишь несчастный государственный служащий, допустивший ошибку. Конечно, Харрисон Колдуэлл защитит его, используя для этого все свои средства.
Когда Уилсон увидел, где и как живет Колдуэлл, он успокоился еще больше. На многие мили тянулась железная ограда его поместья. На воротах стояла стража. Садовники вылизывали газоны и кустарники, слуги суетились с подносами вокруг величественного сооружения из кирпича и мрамора, стоящего посреди огромной лужайки. Это был настоящий замок. И Харрисон Колдуэлл был здесь признанным королем.
Увидя фигуру, горделиво восседающую в похожем на трон кресле с высокой спинкой, Уилсон пал на колени и поцеловал протянутую ему руку.
— Ваше Величество, — вымолвил он.
— Беннет. Дружище Беннет, — запел Колдуэлл. — Поднимитесь. Идите сюда. Поведайте нам о своих невзгодах.
— Человек, которого вы послали, мертв. Я был в морге. Видел его своими глазами. Говорят, на несчастный случай не похоже. Его убил профессионал.
— А кому вы об этом рассказали? — поинтересовался Колдуэлл.
— Вам.
— А еще?
— Больше никому. Господи, неужели вы думаете, что я хотел бы кого-нибудь посвящать в эти дела? Мне вообще влезать в это дело не следовало! Если бы мне не надо было отдавать дочь в этот престижный колледж... Ни за что бы не стал участвовать в деле, которое кончится убийством! Я ведь всего лишь оказывал содействие одному американскому предпринимателю.
Уилсон зарыдал.
— Беннет. Беннет. Беннет. Ну, пожалуйста. Успокойтесь!
— Я боюсь, — сказал Беннет, сжав руки. Он уже совсем не владел собой. Слезы текли помимо его воли. — Они приходили к нам; Те двое, что были на объекте в Мак-Киспорте. Чьи фотографии вы мне давали. И женщина была с ними.
— Какая женщина?
— Начальник службы безопасности Консуэло Боннер.
— Она тоже знает?
— Нет. Ваш человек сказал, что возьмет их на себя. А вышло все наоборот.
— А что, в убийстве подозреваются эти двое?
— Да кто же еще это мог быть?
— Да мало ли кто, Беннет! Например, те, кому вы сказали, что едете сюда.
— Я никому ничего не говорил. Даже жена не знает, куда я поехал. Неужели вы думаете, что я стал бы кому-то рассказывать?
— Ну конечно, ведь кому-то вы поверяете свои тайны. Без близкого друга что за жизнь?
— Я не хотел впускать вашего человека к себе в контору. Но он сказал, что его послали вы. И вот он мертв. Они его убили. Они до нас до всех доберутся! Это точно. Уж поверьте.
— Что вам теперь нужно, так это бокал доброго вина. Мы угостим вас сами, своими руками.