И вторая личность во мне вдруг ожила, и я услышал рев бегущих за мной волн…
Я быстро повернул голову и посмотрел в окно. Никакого бурного моря, никаких пенных волн, бьющих о стены. Я смотрел на перекрытую мостами Ист Ривер и на огни Нью-Йорка; смотрел и извлекал из этого зрелища силу и умственное здоровье.
Медленно отвернулся от окна. На постели лежала Дахут. Она спала, одна рука и грудь обнажены, волосы шелковой сетью покрывают подушку. Лежала, прямая и стройная, как меч, и улыбалась во сне.
Никакие теневые руки не держат ее. На руке у нее браслет, и черный камень немигающим глазом смотрит на меня, наблюдает за мной. Я подумал, не смотрит ли она на меня из-за своих закрытых ресниц. Грудь ее поднималась и опускалась, как медленный подъем и падение воды в море. Рот, с оттенком какой-то древности, мирно расслаблен.
Она похожа на душу моря, над которым пронесся ураган, оставив море спящим. Очень красива… и в сердце у меня желание и страх. Я сделал шаг к ней… убить, пока она лежит, спящая и беспомощная… убить безжалостно, как убивала она…
Я не могу сделать это. И разбудить ее не могу. Мешает страх, стоящий на пути. А желание таким же барьером стоит перед убийством. Я отступил назад и вышел на террасу.
Немного подождал, размышляя и следя за комнатой Дахут. Возможно, колдовство – суеверие. Но то, что дважды сделала со мной Дахут, вполне подходит под определение колдовства. Я подумал о том, что произошло с Диком, и о том, как она спокойно призналась, что убила его. Она сказала правду, независимо от того, что вызвало смерть: внушение или настоящая тень. Мой собственный опыт не давал усомниться в этом. Она убила Дика Ральстона и тех троих тоже. И только она одна знает, сколько еще.
Я отказался от мысли возвращаться через ее башню и искать скрытую дверь. Может, тени не станут помогать мне, как помогли в древнем Исе. И еще впереди прихожая и лифт.
Правда же заключалась в том, что холодный ужас, который я испытывал перед мадемуазель, парализовал во мне всякую веру в себя. В ее доме я слишком уязвим. И если я ее убью, то как объясню свой поступок? Смерть Дика, тени, колдовство? В лучшем случае меня ожидает сумасшедший дом. Как я смогу доказать весь этот абсурд? А если я ее разбужу и потребую, чтобы она меня освободила… мне казалось, что это тоже не сработает. Нью-Йорк и древний Ис все еще слишком близки в моем сознании, и что-то шептало мне, что избранный мною в древнем Исе путь по-прежнему остается лучшим. Бежать, пока она спит.
Я подошел к краю террасы и заглянул за перила. Следующая терраса находилась ниже в двадцати футах. Прыгать я не рискну. Я осмотрел стену. Там и тут выступали кирпичи, и я подумал, что справлюсь.
Я снял туфли и повесил за шнурки на шею. Потом перелез через перила и без особых трудностей добрался до нижней террасы. Окна ее были открыты, и изнутри доносился храп. Часы пробили два раза, и храп прекратился. Какая-то женщина подошла к окну, выглянула из него и захлопнула. Мне пришло в голову, что это не место для незнакомца без шляпы, пальто и обуви, просящего убежища. Поэтому я пополз к следующей террасе, но она оказалась заколоченной.
Спустился еще ниже – опять заколоченная терраса. К этому времени рубашка моя превратилась в лохмотья, брюки порвались в нескольких местах, ноги стали голыми. Я понял, что быстро приобретаю такую форму, при которой потребуется все мое красноречие, чтобы мне позволили уйти, как бы мне дальше ни повезло. Я посмотрел на террасу Дахут, и мне показалось, что свет в ее комнате стал ярче. Я торопливо перелез через перила и направился к следующей террасе.
Там оказалась ярко освещенная комната. Четверо мужчин играли в покер за столом, уставленным бутылками. Я перевернул горшок с растением. И увидел, что они смотрят в окно. Ничего не оставалось делать, как войти и использовать представившуюся возможность. Я так и поступил.
Во главе стола сидел толстяк с маленькими мигающими голубыми глазками и торчащей изо рта сигарой; рядом с ним – человек, похожий на старомодного банкира, затем худой мужчина с насмешливым ртом и меланхоличный человек маленького роста с выражением неизлечимого несварения желудка.
Толстяк спросил:
– Вы все видите то же, что и я? Все, сказавшие да, получают выпивку.
Все взяли полные стаканы, и толстяк заявил:
– Единогласно.
Банкир сказал:
– Если он не выпал из самолета, значит это человек-муха.
Толстяк спросил:
– Так как же, незнакомец?
– По стене, – ответил я.
Меланхоличный человек заметил:
– Я так и знал. Я всегда говорил, что этот дом лишен морали.
Худой человек встал и погрозил мне пальцем.
– Откуда по стене? Сверху или снизу?
– Сверху, – ответил я.
– Ну что ж, – заявил он, – тогда мы не возражаем.
Я удивленно спросил:
– А какая разница?
– Большая, – ответил он. – Дело в том, что мы все живем в этом доме ниже и все, кроме толстяка, женаты.
Меланхоличный человек сказал:
– Пусть это послужит вам уроком, незнакомец. Не верьте в присутствие женщин и в отсутствие мужчин.
Худой человек сказал:
– За это следует выпить, Джеймс. Билл, налей всем рому.
Толстяк налил. Я вдруг понял, какой им кажусь нелепой фигурой. Я сказал:
– Джентльмены, я могу назвать вам свое имя и дать удостоверение личности, и в случае необходимости вы можете проверить по телефону. Признаю, что я предпочел бы этого не делать. Но если вы позволите мне уйти отсюда, вы не совершите никакого преступления. А правду вам сообщать бесполезно, потому что вы все равно мне не поверите.
Худой человек задумчиво сказал:
– Сколько раз мне приходилось уже слышать оправдания и в таких же точно словах. Стойте на месте, незнакомец, пока присяжные не вынесут решения. Осмотрим сцену преступления, джентльмены.
Они вышли на террасу, осмотрели перевернутый горшок, осмотрели стену здания, вернулись. С любопытством посмотрели на меня.
Худой человек сказал:
– Либо у него стальные нервы и он спасал репутацию леди, либо папочка напугал его до смерти.
Меланхоличный человек, Джеймс, горько:
– Есть способ проверить его мужество. Пусть сыграет с этим толстым пиратом.
Толстяк, Билл, возмущенно заявил:
– Я не играю с человеком, у которого туфли на шнурках вокруг шеи.
Я надел туфли. И почувствовал себя лучше. Теперь я достаточно далеко и от древнего Иса, и от мадемуазель. Я сказал:
– Даже под разорванной рубашкой может биться бесстрашное сердце. Играю.
Худой человек сказал:
– Бесподобное заявление. Джентльмены, еще один кон с участием незнакомца. – Мы все выпили. Не знаю, как они, а я в этом нуждался.
Я сказал:
– Играю на пару носков, чистую рубашку, брюки, пальто, шляпу и свободный уход без всяких вопросов.
Худой человек сказал:
– А мы играем на ваши деньги. И если проиграете, уйдете, в чем пришли.
– Справедливо, – сказал я.
Я раскрыл карты, и худой человек написал что-то на листке бумаги, показал мне и бросил в котел. Я прочел: «Один носок». Остальные торжественно написали свои ставки, и игра началась. Я выигрывал и проигрывал. Последовало множество интересных заявлений и столь же много конов. В четыре часа я выиграл право на уход. Одежда Билла мне была велика, но остальные ушли и быстро вернулись с необходимым.
Они провели меня вниз. Посадили в такси и закрыли руками уши, когда я называл шоферу адрес.
Прекрасная четверка, кем бы они ни были. Когда я переодевался в клубе, из кармана у меня выпало несколько клочков бумаги. На них было написано: половина рубашки, половина брюк, поля шляпы и так далее.
Я с трудом двинулся на северо-северо-восток, к кровати. Забыл и об Исе, и о Дахут. И во сне ничего не видел.
11. ДАХУТ ШЛЕТ СУВЕНИР
12. ИСЧЕЗНУВШИЕ НИЩИЕ
Я быстро повернул голову и посмотрел в окно. Никакого бурного моря, никаких пенных волн, бьющих о стены. Я смотрел на перекрытую мостами Ист Ривер и на огни Нью-Йорка; смотрел и извлекал из этого зрелища силу и умственное здоровье.
Медленно отвернулся от окна. На постели лежала Дахут. Она спала, одна рука и грудь обнажены, волосы шелковой сетью покрывают подушку. Лежала, прямая и стройная, как меч, и улыбалась во сне.
Никакие теневые руки не держат ее. На руке у нее браслет, и черный камень немигающим глазом смотрит на меня, наблюдает за мной. Я подумал, не смотрит ли она на меня из-за своих закрытых ресниц. Грудь ее поднималась и опускалась, как медленный подъем и падение воды в море. Рот, с оттенком какой-то древности, мирно расслаблен.
Она похожа на душу моря, над которым пронесся ураган, оставив море спящим. Очень красива… и в сердце у меня желание и страх. Я сделал шаг к ней… убить, пока она лежит, спящая и беспомощная… убить безжалостно, как убивала она…
Я не могу сделать это. И разбудить ее не могу. Мешает страх, стоящий на пути. А желание таким же барьером стоит перед убийством. Я отступил назад и вышел на террасу.
Немного подождал, размышляя и следя за комнатой Дахут. Возможно, колдовство – суеверие. Но то, что дважды сделала со мной Дахут, вполне подходит под определение колдовства. Я подумал о том, что произошло с Диком, и о том, как она спокойно призналась, что убила его. Она сказала правду, независимо от того, что вызвало смерть: внушение или настоящая тень. Мой собственный опыт не давал усомниться в этом. Она убила Дика Ральстона и тех троих тоже. И только она одна знает, сколько еще.
Я отказался от мысли возвращаться через ее башню и искать скрытую дверь. Может, тени не станут помогать мне, как помогли в древнем Исе. И еще впереди прихожая и лифт.
Правда же заключалась в том, что холодный ужас, который я испытывал перед мадемуазель, парализовал во мне всякую веру в себя. В ее доме я слишком уязвим. И если я ее убью, то как объясню свой поступок? Смерть Дика, тени, колдовство? В лучшем случае меня ожидает сумасшедший дом. Как я смогу доказать весь этот абсурд? А если я ее разбужу и потребую, чтобы она меня освободила… мне казалось, что это тоже не сработает. Нью-Йорк и древний Ис все еще слишком близки в моем сознании, и что-то шептало мне, что избранный мною в древнем Исе путь по-прежнему остается лучшим. Бежать, пока она спит.
Я подошел к краю террасы и заглянул за перила. Следующая терраса находилась ниже в двадцати футах. Прыгать я не рискну. Я осмотрел стену. Там и тут выступали кирпичи, и я подумал, что справлюсь.
Я снял туфли и повесил за шнурки на шею. Потом перелез через перила и без особых трудностей добрался до нижней террасы. Окна ее были открыты, и изнутри доносился храп. Часы пробили два раза, и храп прекратился. Какая-то женщина подошла к окну, выглянула из него и захлопнула. Мне пришло в голову, что это не место для незнакомца без шляпы, пальто и обуви, просящего убежища. Поэтому я пополз к следующей террасе, но она оказалась заколоченной.
Спустился еще ниже – опять заколоченная терраса. К этому времени рубашка моя превратилась в лохмотья, брюки порвались в нескольких местах, ноги стали голыми. Я понял, что быстро приобретаю такую форму, при которой потребуется все мое красноречие, чтобы мне позволили уйти, как бы мне дальше ни повезло. Я посмотрел на террасу Дахут, и мне показалось, что свет в ее комнате стал ярче. Я торопливо перелез через перила и направился к следующей террасе.
Там оказалась ярко освещенная комната. Четверо мужчин играли в покер за столом, уставленным бутылками. Я перевернул горшок с растением. И увидел, что они смотрят в окно. Ничего не оставалось делать, как войти и использовать представившуюся возможность. Я так и поступил.
Во главе стола сидел толстяк с маленькими мигающими голубыми глазками и торчащей изо рта сигарой; рядом с ним – человек, похожий на старомодного банкира, затем худой мужчина с насмешливым ртом и меланхоличный человек маленького роста с выражением неизлечимого несварения желудка.
Толстяк спросил:
– Вы все видите то же, что и я? Все, сказавшие да, получают выпивку.
Все взяли полные стаканы, и толстяк заявил:
– Единогласно.
Банкир сказал:
– Если он не выпал из самолета, значит это человек-муха.
Толстяк спросил:
– Так как же, незнакомец?
– По стене, – ответил я.
Меланхоличный человек заметил:
– Я так и знал. Я всегда говорил, что этот дом лишен морали.
Худой человек встал и погрозил мне пальцем.
– Откуда по стене? Сверху или снизу?
– Сверху, – ответил я.
– Ну что ж, – заявил он, – тогда мы не возражаем.
Я удивленно спросил:
– А какая разница?
– Большая, – ответил он. – Дело в том, что мы все живем в этом доме ниже и все, кроме толстяка, женаты.
Меланхоличный человек сказал:
– Пусть это послужит вам уроком, незнакомец. Не верьте в присутствие женщин и в отсутствие мужчин.
Худой человек сказал:
– За это следует выпить, Джеймс. Билл, налей всем рому.
Толстяк налил. Я вдруг понял, какой им кажусь нелепой фигурой. Я сказал:
– Джентльмены, я могу назвать вам свое имя и дать удостоверение личности, и в случае необходимости вы можете проверить по телефону. Признаю, что я предпочел бы этого не делать. Но если вы позволите мне уйти отсюда, вы не совершите никакого преступления. А правду вам сообщать бесполезно, потому что вы все равно мне не поверите.
Худой человек задумчиво сказал:
– Сколько раз мне приходилось уже слышать оправдания и в таких же точно словах. Стойте на месте, незнакомец, пока присяжные не вынесут решения. Осмотрим сцену преступления, джентльмены.
Они вышли на террасу, осмотрели перевернутый горшок, осмотрели стену здания, вернулись. С любопытством посмотрели на меня.
Худой человек сказал:
– Либо у него стальные нервы и он спасал репутацию леди, либо папочка напугал его до смерти.
Меланхоличный человек, Джеймс, горько:
– Есть способ проверить его мужество. Пусть сыграет с этим толстым пиратом.
Толстяк, Билл, возмущенно заявил:
– Я не играю с человеком, у которого туфли на шнурках вокруг шеи.
Я надел туфли. И почувствовал себя лучше. Теперь я достаточно далеко и от древнего Иса, и от мадемуазель. Я сказал:
– Даже под разорванной рубашкой может биться бесстрашное сердце. Играю.
Худой человек сказал:
– Бесподобное заявление. Джентльмены, еще один кон с участием незнакомца. – Мы все выпили. Не знаю, как они, а я в этом нуждался.
Я сказал:
– Играю на пару носков, чистую рубашку, брюки, пальто, шляпу и свободный уход без всяких вопросов.
Худой человек сказал:
– А мы играем на ваши деньги. И если проиграете, уйдете, в чем пришли.
– Справедливо, – сказал я.
Я раскрыл карты, и худой человек написал что-то на листке бумаги, показал мне и бросил в котел. Я прочел: «Один носок». Остальные торжественно написали свои ставки, и игра началась. Я выигрывал и проигрывал. Последовало множество интересных заявлений и столь же много конов. В четыре часа я выиграл право на уход. Одежда Билла мне была велика, но остальные ушли и быстро вернулись с необходимым.
Они провели меня вниз. Посадили в такси и закрыли руками уши, когда я называл шоферу адрес.
Прекрасная четверка, кем бы они ни были. Когда я переодевался в клубе, из кармана у меня выпало несколько клочков бумаги. На них было написано: половина рубашки, половина брюк, поля шляпы и так далее.
Я с трудом двинулся на северо-северо-восток, к кровати. Забыл и об Исе, и о Дахут. И во сне ничего не видел.
11. ДАХУТ ШЛЕТ СУВЕНИР
Когда я проснулся, все было иным. Тело болело, затекло, и потребовались три порции выпивки, чтобы я пришел в себя. Воспоминания о мадемуазель Дахут и древнем Исе оставались яркими, но приобрели черты ночного кошмара. Например, бегство из ее башни. Почему я не остался и не вырвался силой? У меня не было причин Иосифа, убегавшего от жены Потифара. Я знал, что я не Иосиф. Угрызения совести меня не мучили, но факт оставался фактом: я убежал самым недостойным образом. Всякий раз, как я встречаюсь с Дахут – за сомнительным исключением древнего Иса, – она побеждает меня.
Что ж, правда в том, что я бежал в ужасе и предал Билла и Элен. В этот момент я ненавидел Дахут так, как ненавидел ее владыка Карнака.
Я позавтракал и позвонил Биллу. Ответила Элен. Она с ядовитой озабоченностью сказала:
– Дорогой, ты, должно быть, ехал всю ночь, чтобы вернуться так рано. Где ты был?
Я все еще нервничал и ответил кратко:
– Три тысячи миль отсюда и пять тысяч лет назад.
Она сказала:
– Как интересно. Не в одиночестве, разумеется.
Я подумал:
– Черт бы побрал всех женщин! – И спросил: – Где Билл?
Она ответила:
– Дорогой, у тебя виноватый голос. Ты ведь был не один?
– Нет. И путешествие мне не понравилось. И если ты думаешь о том же, о чем я… что ж, я виноват. И мне это тоже не нравится.
Когда она снова заговорила, голос ее изменился, в нем слышалась настоящая озабоченность и страх.
– Ты имеешь в виду – три тысячи миль и тысячелетия?
– Да.
Снова она молчала. Потом:
– С… мадемуазель?
– Да.
Она яростно сказала:
– Проклятая ведьма! О, если бы только ты был со мной… Я избавила бы тебя от всего этого.
– Может быть. Но тогда в какую-нибудь другую ночь. Рано или поздно это произошло бы, Элен. Почему это так, я не знаю – пока. Но это правда. – Мне вспомнилась странная мысль о том, что я пил злое зелье мадемуазель давным-давно и буду пить еще. И я понял, что это правда.
Я повторил:
– Это должно было случиться. И теперь все кончилось.
Это ложь. Я знал это, знала и Элен. Она жалобно сказала:
– Все еще только начинается, Алан.
У меня не было ответа. Она сказала:
– Я отдала бы жизнь, чтобы помочь тебе, Алан… – голос ее прервался; потом торопливо: – Билл просил подождать его в клубе. Он будет у тебя около четырех. – И повесила трубку.
И тут же мне принесли письмо. На конверте трезубец. Я открыл его, Письмо на бретонском:
Мой ускользающий… друг! Кем бы я ни была, я все же женщина и любопытна. Вы умеете превращаться в тень? Двери и стены ничего для вас не значат? Но ночью вы не казались тенью. С нетерпением жду вас сегодня вечером, чтобы узнать. Дахут
В каждой строчке этого письма угроза. Особенно в той части, где говорится о тени. Гнев мой рос. Я написал:
Расспросите ваши тени. Может, они окажутся более верными вам, чем в Исе. А что касается сегодняшнего вечера – я занят.
Подписался «Алан Карнак» и отправил письмо. Потом подождал Билла. Некоторое утешение принесла мысль, что мадемуазель, по-видимому, не знает, каким образом я сбежал из ее башни. Это означает, что власть ее ограничена. К тому же если тени действительно существуют не только в воображении ее жертв, я мог вызвать некий переполох в ее хозяйстве.
Сразу после четырех появился Билл. Он выглядел встревоженным. Я все рассказал ему с начала и до конца, включая даже партию в покер. Он прочел письмо мадемуазель и мой ответ. Потом поднял голову.
– Не виню тебя за последнюю ночь, Алан. Но я предпочел бы, чтобы ты ответил… по-другому.
– Мне нужно было принять приглашение?
Он кивнул.
– Ты теперь предупрежден. И можешь выжидать. Поиграй с ней немного… пусть поверит, что ты ее любишь… сделай вид, что согласен присоединиться к ней и к де Кераделю.
– Участвовать в их игре?
Он поколебался, потом сказал:
– Ненадолго.
Я рассмеялся.
– Билл, что касается предупреждения, то ведь этот сон о городе Ис говорит о том, что мадемуазель тоже предупреждена. И гораздо лучше вооружена. А что касается выжидания, игры с нею – она и ее отец видят меня насквозь. Нет, остается только бороться.
– Но как бороться… с тенями?
Я сказал:
– Потребовалось бы множество дней, чтобы я тебе рассказал о всех заговорах, колдовских средствах, экзорцизме и всем остальном, что придумал для этой цели человек: и кроманьонец, и тот, кто ему предшествовал, и даже получеловек, живший до них. Шумеры, египтяне, финикийцы, греки, римляне, кельты, галлы и все остальные народы под солнцем, известные и забытые, приложили к этому руку.
– Но есть только один способ победить теневое колдовство – не верить в него.
Он ответил:
– Когда-то, и даже совсем недавно, я бы согласился с тобой. Теперь мне это напоминает способ избавления от рака – не верить, что у тебя опухоль.
Я нетерпеливо сказал:
– Если бы ты испробовал на Дике гипноз, контрвнушение, вероятно, он был бы жив.
Он негромко ответил:
– Я пробовал. Просто не хотел, чтобы де Керадель знал об этом. И ты тоже. Я старался изо всех сил, и это ничего не дало.
И пока я думал над его словами, он спросил:
– Ведь ты в них не веришь, Алан? В тени? В то, что они реальны?
– Нет, – ответил я. Хотел бы я, чтобы это было правдой.
– Что ж, – заметил он, – похоже, твое неверие не очень помогло тебе ночью.
Я подошел к окну и выглянул. Хотел сказать, что есть другой способ остановить теневое колдовство. Единственный надежный способ. Убить ведьму. Но что это даст? У меня была такая возможность, и я ее упустил. И знал, что если бы эта ночь повторилась, я бы не убил ее. Я сказал:
– Это верно, Билл. Но просто мое неверие не было достаточно сильно. Дахут ослабила его. Поэтому я и хочу держаться от нее подальше.
Он рассмеялся.
– Ты по-прежнему напоминаешь мне больного раком: если бы он действительно не верил в опухоль, она бы не убила его. Что ж, раз не хочешь идти, не пойдешь. У меня есть для тебя новости. У де Кераделя большое имение на Род Айленд. Я узнал о нем вчера. Уединенное место, вдали от всех, на самом берегу океана. У него есть яхта – мореходная. Он, должно быть, очень богат.
– Де Керадель теперь там, поэтому ты и оказался наедине с мадемуазель. Лоуэлл вчера послал за Мак Канном, и Мак Канн придет сегодня вечером, чтобы обсудить положение. Это идея Лоуэлла, и моя тоже. Мы хотим, чтобы Мак Канн побродил вокруг этого места. Узнал бы, что можно, от местных жителей. Лоуэлл, кстати, преодолел свою панику. Он ненавидит де Кераделя, да и мадемуазель тоже. Я тебе говорил, что он очень любит Элен. Считает ее своей дочерью.
Я сказал:
– Прекрасная мысль, Билл. Де Керадель говорил о каком-то эксперименте. Это, несомненно, там. Там его лаборатория. Мак Канн может многое узнать.
Билл кивнул.
– Почему бы тебе не присоединиться к нам?
Я уже хотел согласиться, как вдруг меня охватило чувство сильной опасности. Предчувствие, что я не должен соглашаться. Как будто прозвенел глубоко скрытый сигнал тревоги. Я покачал головой.
– Не могу, Билл. У меня есть кое-какая работа. Расскажешь мне обо всем завтра.
Он встал.
– Может, передумаешь насчет свидания с мадемуазель?
– Нет. Передай привет Элен. И скажи, что больше никаких путешествий не будет. Она поймет.
Я действительно работал весь день. И весь вечер. И все время у меня было чувство, что за мной наблюдают. На следующий день позвонил Билл и сказал, что Мак Канн отправился на Род Айленд. Трубку взяла Элен и сказала, что получила мое сообщение. Не приду ли я к ней сегодня? Голос у нее теплый, мягкий… какой-то очистительный. Я хотел прийти к ней, но зазвенел категорично скрытый сигнал тревоги. Я извинился, довольно неуклюже. Она сказала:
– Ты ведь не вбил в свою упрямую голову, что ведьма тебя запачкала?
Я ответил:
– Нет. Но не хочу подвергать тебя опасности.
Она сказала:
– Я не боюсь мадемуазель. Знаю, как с ней бороться, Алан.
– Что ты этим хочешь сказать?
Она яростно ответила:
– Будь проклята твоя глупость! – И повесила трубку, прежде чем я смог ответить.
Я был удивлен и обеспокоен. Тревожное чувство, предупреждающее, чтобы я держался подальше от доктора Лоуэлла и от Элен, нельзя было игнорировать. Наконец я побросал свои вещи и заметки в саквояж и нашел убежище в небольшом отеле. Предварительно я отправил записку Биллу, сообщил ему, где он может меня найти, и предупредил, чтобы он не говорил этого Элен. Добавил, что у меня важные причины временно скрыться. Это было в четверг. В пятницу я вернулся в клуб.
Там меня ждали два письма мадемуазель. Одно пришло сразу после того, как я ушел в убежище. В нем говорилось: «Вы передо мной в долгу. Частично вы его оплатили. Но я в долгу перед вами не останусь. Любимый, приходите ко мне сегодня вечером».
Второе письмо пришло на следующий день. «Я помогаю отцу в его работе. Когда позову вас в следующий раз, приходите обязательно. Шлю сувенир, чтобы вы не забыли».
Я с удивлением читал и перечитывал эти записки. В первом просьба, мольба. Такое письмо женщина может написать не очень пылкому любовнику. А во втором угроза. Я с беспокойством расхаживал по комнате. Потом позвонил Биллу. Он сказал:
– Итак, ты вернулся. Сейчас приду.
Он пришел через полчаса. Казалось, он сильно нервничает. Я спросил:
– Есть новости?
Он сел и ответил небрежно, слишком небрежно:
– Да. Она прикрепила одну ко мне.
Я тупо спросил:
– Кто сделал? И что?
– Дахут. Прикрепила ко мне одну из своих теней.
Руки и ноги у меня неожиданно похолодели, я почувствовал, что задыхаюсь. Передо мной лежало письмо, в котором Дахут написала о сувенире. Я сложил его. И сказал:
– Расскажи мне все, Билл.
Он ответил:
– Не паникуй, Алан. Я не похож на Дика и других. Со мной не так легко справиться. Но не скажу, чтобы было очень… приятно. Кстати, ты ничего не видишь справа от меня? Какое-то движение, темный занавес?
Он смотрел мне в глаза, но ясно было, что для этого требовалась вся его сила воли. Глаза покраснели. Я внимательно посмотрел и сказал:
– Нет, Билл. Я ничего не вижу.
Он сказал:
– Если не возражаешь, я закрою глаза. Вчера вечером я вышел из больницы около одиннадцати. У обочины стояло такси. Водитель дремал за рулем. Я раскрыл дверцу и уже собрался сесть, как увидел: кто-то… что-то.. передвинулось в угол. В машине было темно, и я не мог определить, мужчина это или женщина, Я сказал: «Простите. Я думал, такси свободно». И отступил.
Шофер проснулся. Он тронул меня за плечо и сказал: «Все в порядке, хозяин. Садитесь. У меня никого нет». Я ответил: «Конечно, есть». Он зажег лампочку. В машине никого не было. Он сказал: «Я уже час жду здесь, хозяин. Немного задремал. Нет клиентов. Вы видели тень».
Я сел в машину и назвал адрес. Мы проехали уже несколько кварталов, когда мне показалось, что рядом кто-то сидит. Рядом. Я смотрел вперед и быстро повернул голову. Заметил что-то темное между мной и окном. И потом – ничего, но я отчетливо услышал слабый шорох. Как сухой лист, влетевший ночью в окно. Я передвинулся в ту сторону. Мы проехали еще несколько кварталов, и я снова заметил движение слева от себя, и снова между мной и окном была тончайшая темная вуаль.
Очертания человеческого тела. И снова шорох. И в этот момент, Алан, я понял.
Признаю, что на мгновение я испугался. Сказал шоферу, чтобы он отвез меня назад в больницу. Но тут же взял себя в руки и велел ехать домой. Вошел в дом. Чувствовал, что тень вошла со мной. Все в доме спали. Тень сопровождала меня, неощутимая, нематериальная, видимая только в момент движения. Я лег спать. Тень оставалась со мной всю ночь.
Я думал, что, как тень Дика, она на рассвете уйдет. Но эта не ушла. Она была здесь, когда я проснулся. Я подождал, пока все позавтракают – в конце концов неудобно представлять такого спутника членам семьи. – Он сардонически подмигнул мне.
Я спросил:
– Очень плохо, Билл?
– Пока справляюсь. Только бы хуже не стало.
Я взглянул на часы. Пять. Сказал:
– Билл, у тебя есть адрес де Кераделей?
– Да. – И дал мне адрес. Я сказал: – Билл. Больше не волнуйся. У меня есть идея. Если можешь, забудь о тени. Если нет важных дел, иди домой и ложись спать. Или поспишь здесь?
Он ответил:
– Я лучше полежу здесь. Эта штука, кажется, здесь беспокоит меня меньше.
Билл лег. Я развернул второе письмо мадемуазель и перечел его. Позвонил в телеграфную компанию и узнал телефон ближайшего к дому де Кераделей поселка. Позвонил туда, в телеграфную контору, и спросил, есть ли в доме доктора де Кераделя телефон. Ответили, что есть, но это частный провод. Я сказал, что это неважно, я только хочу продиктовать телеграмму мадемуазель де Керадель. Переспросили: «Кому?» – «Мисс де Керадель». Это невинное «мисс» вызвало у меня ироничную усмешку. Мне сказали, что передадут телеграмму.
Я продиктовал:
– Ваш сувенир убеждает, но приносит затруднения. Заберите его, и я капитулирую без всяких условий. Нахожусь в вашем распоряжении с того момента, как это будет сделано.
Я сел и посмотрел на Билла. Он спал, но тревожным сном. Я не спал и тоже тревожился. Я люблю Элен, хочу Элен. Но то, что я собираюсь сделать, уводит от меня Элен навсегда.
Часы пробили шесть. Прозвенел телефон. Дальний звонок. Заговорил человек, которому я продиктовал телеграмму.
– Мисс де Керадель получила телеграмму. Вот ее ответ: «Сувенир забираю, но он всегда может вернуться». Вы понимаете, что это значит?
– Конечно. – Если он ожидал, что я пущусь в подробности, то был разочарован. Я повесил трубку.
Пошел к Биллу. Он спал спокойнее. Я сел и смотрел на него. Через полчаса он стал дышать совсем ровно, лицо его приобрело мирное выражение. Я дал ему еще час, потом разбудил.
– Пора вставать, Билл.
Он сел и непонимающим взглядом посмотрел на меня. Осмотрелся, подошел к окну. Постоял так с минуту, потом повернулся ко мне.
– Боже, Алан! Тень исчезла!
Что ж, правда в том, что я бежал в ужасе и предал Билла и Элен. В этот момент я ненавидел Дахут так, как ненавидел ее владыка Карнака.
Я позавтракал и позвонил Биллу. Ответила Элен. Она с ядовитой озабоченностью сказала:
– Дорогой, ты, должно быть, ехал всю ночь, чтобы вернуться так рано. Где ты был?
Я все еще нервничал и ответил кратко:
– Три тысячи миль отсюда и пять тысяч лет назад.
Она сказала:
– Как интересно. Не в одиночестве, разумеется.
Я подумал:
– Черт бы побрал всех женщин! – И спросил: – Где Билл?
Она ответила:
– Дорогой, у тебя виноватый голос. Ты ведь был не один?
– Нет. И путешествие мне не понравилось. И если ты думаешь о том же, о чем я… что ж, я виноват. И мне это тоже не нравится.
Когда она снова заговорила, голос ее изменился, в нем слышалась настоящая озабоченность и страх.
– Ты имеешь в виду – три тысячи миль и тысячелетия?
– Да.
Снова она молчала. Потом:
– С… мадемуазель?
– Да.
Она яростно сказала:
– Проклятая ведьма! О, если бы только ты был со мной… Я избавила бы тебя от всего этого.
– Может быть. Но тогда в какую-нибудь другую ночь. Рано или поздно это произошло бы, Элен. Почему это так, я не знаю – пока. Но это правда. – Мне вспомнилась странная мысль о том, что я пил злое зелье мадемуазель давным-давно и буду пить еще. И я понял, что это правда.
Я повторил:
– Это должно было случиться. И теперь все кончилось.
Это ложь. Я знал это, знала и Элен. Она жалобно сказала:
– Все еще только начинается, Алан.
У меня не было ответа. Она сказала:
– Я отдала бы жизнь, чтобы помочь тебе, Алан… – голос ее прервался; потом торопливо: – Билл просил подождать его в клубе. Он будет у тебя около четырех. – И повесила трубку.
И тут же мне принесли письмо. На конверте трезубец. Я открыл его, Письмо на бретонском:
Мой ускользающий… друг! Кем бы я ни была, я все же женщина и любопытна. Вы умеете превращаться в тень? Двери и стены ничего для вас не значат? Но ночью вы не казались тенью. С нетерпением жду вас сегодня вечером, чтобы узнать. Дахут
В каждой строчке этого письма угроза. Особенно в той части, где говорится о тени. Гнев мой рос. Я написал:
Расспросите ваши тени. Может, они окажутся более верными вам, чем в Исе. А что касается сегодняшнего вечера – я занят.
Подписался «Алан Карнак» и отправил письмо. Потом подождал Билла. Некоторое утешение принесла мысль, что мадемуазель, по-видимому, не знает, каким образом я сбежал из ее башни. Это означает, что власть ее ограничена. К тому же если тени действительно существуют не только в воображении ее жертв, я мог вызвать некий переполох в ее хозяйстве.
Сразу после четырех появился Билл. Он выглядел встревоженным. Я все рассказал ему с начала и до конца, включая даже партию в покер. Он прочел письмо мадемуазель и мой ответ. Потом поднял голову.
– Не виню тебя за последнюю ночь, Алан. Но я предпочел бы, чтобы ты ответил… по-другому.
– Мне нужно было принять приглашение?
Он кивнул.
– Ты теперь предупрежден. И можешь выжидать. Поиграй с ней немного… пусть поверит, что ты ее любишь… сделай вид, что согласен присоединиться к ней и к де Кераделю.
– Участвовать в их игре?
Он поколебался, потом сказал:
– Ненадолго.
Я рассмеялся.
– Билл, что касается предупреждения, то ведь этот сон о городе Ис говорит о том, что мадемуазель тоже предупреждена. И гораздо лучше вооружена. А что касается выжидания, игры с нею – она и ее отец видят меня насквозь. Нет, остается только бороться.
– Но как бороться… с тенями?
Я сказал:
– Потребовалось бы множество дней, чтобы я тебе рассказал о всех заговорах, колдовских средствах, экзорцизме и всем остальном, что придумал для этой цели человек: и кроманьонец, и тот, кто ему предшествовал, и даже получеловек, живший до них. Шумеры, египтяне, финикийцы, греки, римляне, кельты, галлы и все остальные народы под солнцем, известные и забытые, приложили к этому руку.
– Но есть только один способ победить теневое колдовство – не верить в него.
Он ответил:
– Когда-то, и даже совсем недавно, я бы согласился с тобой. Теперь мне это напоминает способ избавления от рака – не верить, что у тебя опухоль.
Я нетерпеливо сказал:
– Если бы ты испробовал на Дике гипноз, контрвнушение, вероятно, он был бы жив.
Он негромко ответил:
– Я пробовал. Просто не хотел, чтобы де Керадель знал об этом. И ты тоже. Я старался изо всех сил, и это ничего не дало.
И пока я думал над его словами, он спросил:
– Ведь ты в них не веришь, Алан? В тени? В то, что они реальны?
– Нет, – ответил я. Хотел бы я, чтобы это было правдой.
– Что ж, – заметил он, – похоже, твое неверие не очень помогло тебе ночью.
Я подошел к окну и выглянул. Хотел сказать, что есть другой способ остановить теневое колдовство. Единственный надежный способ. Убить ведьму. Но что это даст? У меня была такая возможность, и я ее упустил. И знал, что если бы эта ночь повторилась, я бы не убил ее. Я сказал:
– Это верно, Билл. Но просто мое неверие не было достаточно сильно. Дахут ослабила его. Поэтому я и хочу держаться от нее подальше.
Он рассмеялся.
– Ты по-прежнему напоминаешь мне больного раком: если бы он действительно не верил в опухоль, она бы не убила его. Что ж, раз не хочешь идти, не пойдешь. У меня есть для тебя новости. У де Кераделя большое имение на Род Айленд. Я узнал о нем вчера. Уединенное место, вдали от всех, на самом берегу океана. У него есть яхта – мореходная. Он, должно быть, очень богат.
– Де Керадель теперь там, поэтому ты и оказался наедине с мадемуазель. Лоуэлл вчера послал за Мак Канном, и Мак Канн придет сегодня вечером, чтобы обсудить положение. Это идея Лоуэлла, и моя тоже. Мы хотим, чтобы Мак Канн побродил вокруг этого места. Узнал бы, что можно, от местных жителей. Лоуэлл, кстати, преодолел свою панику. Он ненавидит де Кераделя, да и мадемуазель тоже. Я тебе говорил, что он очень любит Элен. Считает ее своей дочерью.
Я сказал:
– Прекрасная мысль, Билл. Де Керадель говорил о каком-то эксперименте. Это, несомненно, там. Там его лаборатория. Мак Канн может многое узнать.
Билл кивнул.
– Почему бы тебе не присоединиться к нам?
Я уже хотел согласиться, как вдруг меня охватило чувство сильной опасности. Предчувствие, что я не должен соглашаться. Как будто прозвенел глубоко скрытый сигнал тревоги. Я покачал головой.
– Не могу, Билл. У меня есть кое-какая работа. Расскажешь мне обо всем завтра.
Он встал.
– Может, передумаешь насчет свидания с мадемуазель?
– Нет. Передай привет Элен. И скажи, что больше никаких путешествий не будет. Она поймет.
Я действительно работал весь день. И весь вечер. И все время у меня было чувство, что за мной наблюдают. На следующий день позвонил Билл и сказал, что Мак Канн отправился на Род Айленд. Трубку взяла Элен и сказала, что получила мое сообщение. Не приду ли я к ней сегодня? Голос у нее теплый, мягкий… какой-то очистительный. Я хотел прийти к ней, но зазвенел категорично скрытый сигнал тревоги. Я извинился, довольно неуклюже. Она сказала:
– Ты ведь не вбил в свою упрямую голову, что ведьма тебя запачкала?
Я ответил:
– Нет. Но не хочу подвергать тебя опасности.
Она сказала:
– Я не боюсь мадемуазель. Знаю, как с ней бороться, Алан.
– Что ты этим хочешь сказать?
Она яростно ответила:
– Будь проклята твоя глупость! – И повесила трубку, прежде чем я смог ответить.
Я был удивлен и обеспокоен. Тревожное чувство, предупреждающее, чтобы я держался подальше от доктора Лоуэлла и от Элен, нельзя было игнорировать. Наконец я побросал свои вещи и заметки в саквояж и нашел убежище в небольшом отеле. Предварительно я отправил записку Биллу, сообщил ему, где он может меня найти, и предупредил, чтобы он не говорил этого Элен. Добавил, что у меня важные причины временно скрыться. Это было в четверг. В пятницу я вернулся в клуб.
Там меня ждали два письма мадемуазель. Одно пришло сразу после того, как я ушел в убежище. В нем говорилось: «Вы передо мной в долгу. Частично вы его оплатили. Но я в долгу перед вами не останусь. Любимый, приходите ко мне сегодня вечером».
Второе письмо пришло на следующий день. «Я помогаю отцу в его работе. Когда позову вас в следующий раз, приходите обязательно. Шлю сувенир, чтобы вы не забыли».
Я с удивлением читал и перечитывал эти записки. В первом просьба, мольба. Такое письмо женщина может написать не очень пылкому любовнику. А во втором угроза. Я с беспокойством расхаживал по комнате. Потом позвонил Биллу. Он сказал:
– Итак, ты вернулся. Сейчас приду.
Он пришел через полчаса. Казалось, он сильно нервничает. Я спросил:
– Есть новости?
Он сел и ответил небрежно, слишком небрежно:
– Да. Она прикрепила одну ко мне.
Я тупо спросил:
– Кто сделал? И что?
– Дахут. Прикрепила ко мне одну из своих теней.
Руки и ноги у меня неожиданно похолодели, я почувствовал, что задыхаюсь. Передо мной лежало письмо, в котором Дахут написала о сувенире. Я сложил его. И сказал:
– Расскажи мне все, Билл.
Он ответил:
– Не паникуй, Алан. Я не похож на Дика и других. Со мной не так легко справиться. Но не скажу, чтобы было очень… приятно. Кстати, ты ничего не видишь справа от меня? Какое-то движение, темный занавес?
Он смотрел мне в глаза, но ясно было, что для этого требовалась вся его сила воли. Глаза покраснели. Я внимательно посмотрел и сказал:
– Нет, Билл. Я ничего не вижу.
Он сказал:
– Если не возражаешь, я закрою глаза. Вчера вечером я вышел из больницы около одиннадцати. У обочины стояло такси. Водитель дремал за рулем. Я раскрыл дверцу и уже собрался сесть, как увидел: кто-то… что-то.. передвинулось в угол. В машине было темно, и я не мог определить, мужчина это или женщина, Я сказал: «Простите. Я думал, такси свободно». И отступил.
Шофер проснулся. Он тронул меня за плечо и сказал: «Все в порядке, хозяин. Садитесь. У меня никого нет». Я ответил: «Конечно, есть». Он зажег лампочку. В машине никого не было. Он сказал: «Я уже час жду здесь, хозяин. Немного задремал. Нет клиентов. Вы видели тень».
Я сел в машину и назвал адрес. Мы проехали уже несколько кварталов, когда мне показалось, что рядом кто-то сидит. Рядом. Я смотрел вперед и быстро повернул голову. Заметил что-то темное между мной и окном. И потом – ничего, но я отчетливо услышал слабый шорох. Как сухой лист, влетевший ночью в окно. Я передвинулся в ту сторону. Мы проехали еще несколько кварталов, и я снова заметил движение слева от себя, и снова между мной и окном была тончайшая темная вуаль.
Очертания человеческого тела. И снова шорох. И в этот момент, Алан, я понял.
Признаю, что на мгновение я испугался. Сказал шоферу, чтобы он отвез меня назад в больницу. Но тут же взял себя в руки и велел ехать домой. Вошел в дом. Чувствовал, что тень вошла со мной. Все в доме спали. Тень сопровождала меня, неощутимая, нематериальная, видимая только в момент движения. Я лег спать. Тень оставалась со мной всю ночь.
Я думал, что, как тень Дика, она на рассвете уйдет. Но эта не ушла. Она была здесь, когда я проснулся. Я подождал, пока все позавтракают – в конце концов неудобно представлять такого спутника членам семьи. – Он сардонически подмигнул мне.
Я спросил:
– Очень плохо, Билл?
– Пока справляюсь. Только бы хуже не стало.
Я взглянул на часы. Пять. Сказал:
– Билл, у тебя есть адрес де Кераделей?
– Да. – И дал мне адрес. Я сказал: – Билл. Больше не волнуйся. У меня есть идея. Если можешь, забудь о тени. Если нет важных дел, иди домой и ложись спать. Или поспишь здесь?
Он ответил:
– Я лучше полежу здесь. Эта штука, кажется, здесь беспокоит меня меньше.
Билл лег. Я развернул второе письмо мадемуазель и перечел его. Позвонил в телеграфную компанию и узнал телефон ближайшего к дому де Кераделей поселка. Позвонил туда, в телеграфную контору, и спросил, есть ли в доме доктора де Кераделя телефон. Ответили, что есть, но это частный провод. Я сказал, что это неважно, я только хочу продиктовать телеграмму мадемуазель де Керадель. Переспросили: «Кому?» – «Мисс де Керадель». Это невинное «мисс» вызвало у меня ироничную усмешку. Мне сказали, что передадут телеграмму.
Я продиктовал:
– Ваш сувенир убеждает, но приносит затруднения. Заберите его, и я капитулирую без всяких условий. Нахожусь в вашем распоряжении с того момента, как это будет сделано.
Я сел и посмотрел на Билла. Он спал, но тревожным сном. Я не спал и тоже тревожился. Я люблю Элен, хочу Элен. Но то, что я собираюсь сделать, уводит от меня Элен навсегда.
Часы пробили шесть. Прозвенел телефон. Дальний звонок. Заговорил человек, которому я продиктовал телеграмму.
– Мисс де Керадель получила телеграмму. Вот ее ответ: «Сувенир забираю, но он всегда может вернуться». Вы понимаете, что это значит?
– Конечно. – Если он ожидал, что я пущусь в подробности, то был разочарован. Я повесил трубку.
Пошел к Биллу. Он спал спокойнее. Я сел и смотрел на него. Через полчаса он стал дышать совсем ровно, лицо его приобрело мирное выражение. Я дал ему еще час, потом разбудил.
– Пора вставать, Билл.
Он сел и непонимающим взглядом посмотрел на меня. Осмотрелся, подошел к окну. Постоял так с минуту, потом повернулся ко мне.
– Боже, Алан! Тень исчезла!
12. ИСЧЕЗНУВШИЕ НИЩИЕ
Я ожидал результата, но не такого быстрого и полного. Так я получил новое и пугающее представление о силе Дахут, была ли эта сила внушением на расстоянии или колдовством. Такое внушение на расстоянии уже само по себе было бы колдовством. Но все-таки что-то несомненно произошло как результат моего послания, и по облегчению, которое испытал Билл, я понял, как трудно ему приходилось.
Он подозрительно посмотрел на меня. Спросил:
– Что ты делал со мной, пока я спал?
– Ничего.
– А зачем тебе нужен адрес де Кераделей?
– О, просто любопытство.
Он сказал:
– Ты лжец, Алан. Если бы я был в нормальном состоянии, я бы спросил до того, как сообщить тебе. Ты что-то предпринял. Что?
– Билл, – сказал я, – это глупо. Мы оба глупо себя вели в этой истории с тенями. Ты даже не можешь точно сказать, была ли у тебя тень.
Он угрюмо спросил:
– Неужели? – И я увидел, как он сжал кулаки.
Я бойко продолжал:
– Не можешь. Ты слишком много думал о Дике, и о бреде де Кераделя, и том, что я рассказывал тебе о гипнотическом эксперименте мадемуазель. Твое воображение слишком ожило. Я же возвращаюсь к здравому скептическому чисто научному подходу. Никакой тени не было. Мадемуазель очень сильный гипнотизер, и мы позволили ей играть нами, вот и все.
Он некоторое время смотрел на меня.
– Тебе никогда не удавалось солгать, Алан.
Я рассмеялся. И ответил:
– Билл, скажу тебе правду. Пока ты спал, я испробовал контрвнушение. Посылал тебя все глубже и глубже, пока не добрался до тени – и не уничтожил ее. Убедил твое подсознание, что больше никогда ты не увидишь тень. И ты не увидишь.
Он медленно сказал:
– Ты забыл, я испробовал это на Дике. Не подействовало.
– А на тебя подействовало.
Надеюсь, он мне поверил. Это помогло бы увеличить его сопротивляемость, если бы мадемуазель снова попробовала на нем свои трюки. Но на это я не слишком надеялся. Билл сам психиатр, он лучше меня знает странности и отклонения в работе человеческого мозга. И если он не сумел убедить себя в том, что его тень – галлюцинация, то сумею ли это сделать я?
Минуту или две Билл сидел молча, потом вздохнул и покачал головой.
– И это все, что ты мне скажешь, Алан?
– Все, что могу тебе сказать, Билл. Больше говорить нечего.
Он снова вздохнул и посмотрел на часы.
– Боже, уже семь часов!
Я спросил:
– Не останешься ли обедать? Или ты вечером занят?
Лицо Билла прояснилось.
– Я не занят. Но нужно позвонить Лоуэллу. – И он взял трубку.
Я сказал:
– Минутку. Ты рассказал Лоуэллу о моем свидании с мадемуазель?
– Да? Ты ведь не против? Я думал, это поможет.
– Я рад, что ты это сделал. А Элен сказал?
Он колебался.
– Ну, не все.
Я весело заметил:
– Отлично. Она знает то, что ты рассказал. Это сбережет мне время. Звони.
Я спустился, чтобы заказать обед. Решил, что нам обоим не помешает что-нибудь особое. Когда я вернулся, Билл был очень возбужден. Он сказал:
– Вечером придет с докладом Мак Канн. Он что-то узнал. Будет у Лоуэлла в девять.
– Пообедаем и пойдем, – сказал я. – Мне хочется увидеть Мак Канна.
Мы пообедали. И в девять были у Лоуэлла. Элен не было. Она не знала, что я приду. И Лоуэлл ей не сказал о Мак Канне. Она пошла в театр. Я был рад этому и в то же время расстроен. Через несколько минут пришел Мак Канн.
Он мне сразу понравился. Долговязый техасец, с настоящим техасским акцентом. Доверенный телохранитель и порученец предводителя подпольного мира Рикори. Прежде был ковбоем. Преданный, изобретательный и абсолютно бесстрашный. Я много слышал о нем, когда Билл пересказывал историю невероятных приключений Лоуэлла и Рикори с кукольницей мадам Мэндилип, чьим любовником некогда был де Керадель. У меня сложилось впечатление, что то же самое чувство Мак Канн испытывает по отношению ко мне. Бриггс принес кувшин и стаканы. Лоуэлл закрыл дверь. Мы вчетвером сели за стол. Мак Канн сказал Лоуэллу:
Он подозрительно посмотрел на меня. Спросил:
– Что ты делал со мной, пока я спал?
– Ничего.
– А зачем тебе нужен адрес де Кераделей?
– О, просто любопытство.
Он сказал:
– Ты лжец, Алан. Если бы я был в нормальном состоянии, я бы спросил до того, как сообщить тебе. Ты что-то предпринял. Что?
– Билл, – сказал я, – это глупо. Мы оба глупо себя вели в этой истории с тенями. Ты даже не можешь точно сказать, была ли у тебя тень.
Он угрюмо спросил:
– Неужели? – И я увидел, как он сжал кулаки.
Я бойко продолжал:
– Не можешь. Ты слишком много думал о Дике, и о бреде де Кераделя, и том, что я рассказывал тебе о гипнотическом эксперименте мадемуазель. Твое воображение слишком ожило. Я же возвращаюсь к здравому скептическому чисто научному подходу. Никакой тени не было. Мадемуазель очень сильный гипнотизер, и мы позволили ей играть нами, вот и все.
Он некоторое время смотрел на меня.
– Тебе никогда не удавалось солгать, Алан.
Я рассмеялся. И ответил:
– Билл, скажу тебе правду. Пока ты спал, я испробовал контрвнушение. Посылал тебя все глубже и глубже, пока не добрался до тени – и не уничтожил ее. Убедил твое подсознание, что больше никогда ты не увидишь тень. И ты не увидишь.
Он медленно сказал:
– Ты забыл, я испробовал это на Дике. Не подействовало.
– А на тебя подействовало.
Надеюсь, он мне поверил. Это помогло бы увеличить его сопротивляемость, если бы мадемуазель снова попробовала на нем свои трюки. Но на это я не слишком надеялся. Билл сам психиатр, он лучше меня знает странности и отклонения в работе человеческого мозга. И если он не сумел убедить себя в том, что его тень – галлюцинация, то сумею ли это сделать я?
Минуту или две Билл сидел молча, потом вздохнул и покачал головой.
– И это все, что ты мне скажешь, Алан?
– Все, что могу тебе сказать, Билл. Больше говорить нечего.
Он снова вздохнул и посмотрел на часы.
– Боже, уже семь часов!
Я спросил:
– Не останешься ли обедать? Или ты вечером занят?
Лицо Билла прояснилось.
– Я не занят. Но нужно позвонить Лоуэллу. – И он взял трубку.
Я сказал:
– Минутку. Ты рассказал Лоуэллу о моем свидании с мадемуазель?
– Да? Ты ведь не против? Я думал, это поможет.
– Я рад, что ты это сделал. А Элен сказал?
Он колебался.
– Ну, не все.
Я весело заметил:
– Отлично. Она знает то, что ты рассказал. Это сбережет мне время. Звони.
Я спустился, чтобы заказать обед. Решил, что нам обоим не помешает что-нибудь особое. Когда я вернулся, Билл был очень возбужден. Он сказал:
– Вечером придет с докладом Мак Канн. Он что-то узнал. Будет у Лоуэлла в девять.
– Пообедаем и пойдем, – сказал я. – Мне хочется увидеть Мак Канна.
Мы пообедали. И в девять были у Лоуэлла. Элен не было. Она не знала, что я приду. И Лоуэлл ей не сказал о Мак Канне. Она пошла в театр. Я был рад этому и в то же время расстроен. Через несколько минут пришел Мак Канн.
Он мне сразу понравился. Долговязый техасец, с настоящим техасским акцентом. Доверенный телохранитель и порученец предводителя подпольного мира Рикори. Прежде был ковбоем. Преданный, изобретательный и абсолютно бесстрашный. Я много слышал о нем, когда Билл пересказывал историю невероятных приключений Лоуэлла и Рикори с кукольницей мадам Мэндилип, чьим любовником некогда был де Керадель. У меня сложилось впечатление, что то же самое чувство Мак Канн испытывает по отношению ко мне. Бриггс принес кувшин и стаканы. Лоуэлл закрыл дверь. Мы вчетвером сели за стол. Мак Канн сказал Лоуэллу: