Мэйджер Энн. Полюби меня снова

   – Давно не виделись, Дайана, – сказал он наконец, и звук его низкого голоса заставил встрепенуться каждую клеточку ее тела.
   – Правда, Росс, давно, – вымолвила она, задыхаясь от волнения, не в силах произнести что-либо еще.
   Она стояла беззащитная, страдающая от неловкости, возникшей между ними. Под взглядом его золотистых глаз Дайана словно приросла к месту, в то время как он продолжал рассматривать ее с неприкрытой мужской настырностью, действующей, как известно, на нервы. Вот, мол, сражен наповал. Не может оторвать взгляд от такой красавицы, и все тут…
   – Дайана моя ближайшая соседка, – объяснил Брюс пожилому джентльмену, сидевшему рядом с Россом.
   – Вам, вечным холостякам, всегда везет, – заметил тот игриво.
   Росс мгновенно помрачнел. Позднее он никак не мог найти объяснение всплеску злобности, обусловившей его реакцию на эту реплику. Вероятней всего, его дальнейшее поведение было продиктовано слепым инстинктом. Росс медленно поднялся. Его мускулистое тело возвышалось рядом с Брюсом как башня. Дайана возле них казалась совсем крохой, трогательной и необыкновенно милой. Пальцы Росса сжали ее локоть – это прикосновение можно было сравнить с электрическим разрядом, пронзившим ее с головы до ног. Она вздрогнула.
   – Брэнскомб, надеюсь, вы не собираетесь предъявлять права на женщину Диксона, – отреагировал в шутливой форме тот, кто сидел рядом с Россом. – Не забывайте, мы все вложили деньги в его дело.
   Ничего себе! Женщина Диксона! Росс с трудом выдавил улыбку. Прежде чем он смог отбить этот пас, Брюс обернулся, посмотрел на него, затем перевел взгляд на Дайану и спросил:
   – Брэнскомб? Вы что, родственники?
   – Дальние, – сухо бросил Росс, благодаря в душе Брюса за такую подачу, так как отпадала необходимость объяснять свою по меньшей мере странную выходку. – Подумал, не пригласить ли мою… кузину потанцевать. Нам есть о чем поболтать, давненько не виделись.
   – Росс, Дайана, шокированная его ложью, сделала попытку возразить, – не думаю, что это будет по-светски, если мы…
   И сразу же почувствовала, как стальные тиски его пальцев сильнее сжали ее руку.
   – По отношению к тебе, Дайана, я никогда не вел себя по-светски, правда? – парировал Росс с горькой усмешкой, когда тащил ее на танцевальную площадку, будучи уверен, что сидящие за столом не могут его слышать.
   Чувство собственного достоинства заставило его заявить о своих правах самым примитивным способом – у мужчин такая реакция сплошь и рядом, – хотя по логике вещей он не мог не понимать, что его манера поведения в данный момент просто хамская. Когда они подошли к площадке, Росс остановился и посмотрел на нее долгим взглядом. Потемневшие глаза горели огнем, жестоким и беспощадным. Однако в его взгляде было нечто интимное, только ей лично предназначавшееся, от чего она обмякла, будто все ее косточки чудесным образом превратились в розовую водичку. Дыхание рвалось.
   Зачем он так ведет себя с ней? – криком кричал ее разум. Нельзя, он не должен переступать границу, отделяющую их друг от друга! А спустя минуту было уже поздно выражать протест и вообще о чем-либо думать или искать объяснения: она лишь чувствовала на своем теле крепкое кольцо его рук, когда он медленно повел ее в танце. Острое волнующее ощущение близости охватило ее и подступило к сердцу, напомнив другие вечера, давние, но незабываемые, когда он любил ее и она была достойна его любви. Ненавидя себя за то, что вмиг растеряла всякую гордость, она таяла, будто была из воска, потому что он все крепче прижимал ее к себе.
   Дайана чувствовала на теле его руки, сквозь тонкую ткань платья ладони жгли огнем, когда поглаживали спину. Ее руки лежали на его твердой и теплой груди, и она ощущала сильное биение его сердца. Она понимала, что все-таки небезразлична ему, хотя бы физически.
   Она ощущала каждый изгиб его мускулистого тела, а бедра, когда он вел ее замысловатым па, – особенно, и тогда казалось, будто она часть его.
   Вскинув руки, она обвила его шею, а его руки еще крепче сжали ее талию. Раньше они так только и танцевали, и казалось, будто они одни на всем белом свете. Машинально она поглаживала пальцами его волосы.
   Она ждала этого момента, страстно ждала, хотя и делала вид, что ей все безразлично. Три года она преднамеренно избегала его; впрочем, как и он. После их разрыва он поселился в Ориндже, ее родном городе в восточном Техасе. Она и родителей своих навешала, только когда они сообщали ей, что Росс в отъезде. Взяла и отгородилась стеной, заявив, что мужчины ее больше не интересуют, что любовь в ее жизни осталась в прошлом. И вот неожиданно она прозрела. Оказывается, все эти три года она просто боялась признать, что допустила роковую ошибку. В действительности ей был нужен только он, и никто другой. Что будет, если она скажет ему об этом, а он ее отвергнет? Что тогда? Страшно подумать…
   Дайана хотела, чтобы Росс вернулся к ней. Мечтала начать все с самого начала, однако, вспомнив, какую душевную травму нанесла ему. понимала: она просто обязана оставить его в покое и не показываться ему на глаза. Однажды она уже почти уничтожила его.
   Звучала музыка. Они танцевали. Росс был великолепный танцор. Он легко двигался, внушительные размеры не мешали ему, крепко обняв, плавно вести ее в танце в такт музыке, поэтому ничего другого не оставалось, как только подчиниться.
   – Росс, – начала она неуверенно, сдерживая дыхание и почти не надеясь, что он простит ее. Однако не удержалась и задала вопрос: – Зачем ты это сделал? Однажды ты сказал, что больше никогда не только не обнимешь меня, но даже не прикоснешься ко мне.
   – Откуда я мог знать тогда, как буду чувствовать себя сегодня вечером, – сказал он, не отказав себе в цинизме, но злую иронию его слов заметно перекрывало желание. – Три года одиночества, шесть двойных скотчей и это платьице – кстати, что оно есть, что его нет – могут воспламенить любого мужчину, – добавил он, чтобы побольнее ранить ее.
   Она сделала попытку вырваться из тисков его рук, но он только сильнее сжал обруч объятий. Тогда она сказала, почти умоляя:
   – Если это все, что ты чувствуешь, тогда позволь мне… я хочу домой.
   – Дайана, дорогая, только давай без этого… как я себя чувствую, что я чувствую… тебя это не беспокоило и не волнует по сей день. – Не в силах противиться страсти, он провел ладонью по ее длинным волосам и притянул к себе еще ближе. – И потом, почему это я должен делать так, чтобы тебе было легко? – В голосе появилась жестокость. – Ты словно колдунья, будто зелье приворотное, от которого я никак не могу избавиться при всем моем желании. Три года… А я все еще хочу тебя, все еще чувствую… – Он резко оборвал фразу, и она подумала, что за эту свою секундную слабость он сейчас ненавидит себя еще сильнее, чем ее.
   И неожиданно собственная гордость показалась ей пустяком. Гораздо важнее сейчас был откровенный, честный разговор.
   – Росс, прости меня, я виновата, – сказала она.
   – Вероятней всего! – произнес он голосом бесконечно уставшего от жизни человека. Но его злость куда-то мгновенно исчезла, потому что он увидел страдание и боль в ее глазах. – Детская формулировка искупления грехов – «я виновата» – не годится для большинства проступков, совершаемых взрослыми людьми. Согласна? – Горькая ирония сквозила в каждом его слове. – Я уверен, что ты никогда об этом не задумывалась. Потому что ты, Дайана, всегда была ребенком.
   Она смотрела на него и молчала.
   – Не всегда! Просто слишком поздно перестала им быть, – сказала она наконец с грустью. – Я повзрослела, Росс. И потом, есть кое-что очень важное, о чем мне давно хочется тебе сказать…
   – И что же эхо такое?
   – Это то… – Она запнулась. Мелькнула мысль, как невероятно трудно иногда сформулировать самое простое предложение! – Я… я все еще люблю тебя.
   Он молчал, как если бы не был уверен, что правильно понял ее.
   Она заставила себя продолжать:
   – Я очень люблю тебя, Росс. – Проглотив комок в горле и с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, добавила: – Никогда не понимала, как много значило для меня все то, что было у нас с тобой.
   – Когда-то… когда-то я бы многое отдал за то, чтобы услышать такие слова, – произнес он наконец с расстановкой и без раздражения. – После смерти Тэми… если бы… если бы ты отнеслась ко мне иначе… скажем, подошла и просто сказала что-нибудь… я бы мог… Ладно! Что об этом говорить! Теперь все это не имеет значения.
   – Имеет, Росс, очень даже имеет! Что… что ты хотел сказать? Ты бы мог что? Скажи!
   – Нет! – сказал он резко.
   – Росс, знаю, я была не права тогда. Я никогда не считала тебя виноватым в том, что произошло.
   – Я не хочу об этом говорить.
   – Но я уже не та, что была когда-то. Я очень изменилась. Правда, Росс, поверь мне.
   – Я рад, – сказал он голосом, лишенным всяких эмоций, что подтверждало его полное безразличие к ней. На его застывшем как маска лице трудно было что-либо прочесть. Склонив слегка голову, он смотрел на нее сверху вниз.
   – Я люблю тебя, люблю… – прошептала она, вложив в слова всю свою нежность.
   – Если это правда, – сказал он равнодушно, – тогда мне жаль тебя.
   – Жаль меня?
   – Да. В его голосе снова зазвучала прежняя обида. – Потому что я как никто понимаю, какой это кошмар – любить не того человека.
   – Что ты такое говоришь?
   – Я не хочу твоей любви. И уже давно.
   И только тут она поняла, что они больше не танцуют. Росс привел ее в один из шатров, где царил полумрак. Он прижимался к ней всем телом, и она чувствовала, что он возбужден, что его мужское нетерпение достигло предела. Он тяжело дышал. Она ощущала его дыхание, смешанное с запахом виски и сигарет.
   – Чего же ты хочешь, Росс? – испуганно прошептала она.
   – Того, что хочет любой мужчина при соответствующих обстоятельствах от женщины, если она красива, как, например, ты. Вот этого!
   В последний момент, перед тем как его рот поглотил ее губы, тлеющий огонек в его темных глазах пробудил в ней все то, что она старалась подавить. Голова закружилась, она затрепетала. Боже, что это? Она не должна поддаваться минутной слабости! Дайану охватило отчаяние. Его следует поставить на место! Он не имеет права так обращаться с ней! Его руки, крепко обнимающие ее, обещали плен по праву сильного, и логика подсказывала ей, что сопротивление бесполезно.
   Однако охватившая ее паника, как правило убивающая всякую способность разумно мыслить, заставляла ее упираться и даже пустить в ход кулаки. Нежность и хрупкость по сравнению с грубой силой – сущие пустяки, а удары по мощной груди маленькими кулачками и вовсе чепуха. Без особых усилий он наклонил ее слегка назад, и она поняла, что сдача в плен неминуема.
   Ее яростный отпор только усиливал его страстное желание. Росс целовал ее снова и снова, сведя на нет всякое сопротивление. Руки, которые только что наносили удары по его груди, безвольно упали. У нее кружилась голова. Сокрушительная лавина бурлящей страсти нахлынула на нее и потащила за собой, и она приникла к нему, чтобы спастись, желая одного – чтобы притягательная сила его поцелуя не слабела. Она приоткрыла рот, и он, конечно же, понял ее. Его язык проник в сладостную влажность ее рта. И после этого они слились в поцелуе…
   Восторг наполнил ее, она пила его, захлебываясь и наслаждаясь. Ах, как тосковала она по Россу, по его дару быть мужчиной, любовником. Так давно она не испытывала восторга души, поэтому сейчас особенно ценила этот сладкий миг с привкусом горечи.
   Мир расцвел яркими красками, бурлил и переливался. И центром ее мироздания стал Росс, непоколебимый как скала и такой сильный. Хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, чтобы он держал ее крепко-крепко и не отпускал никогда.
   Она была восхитительна, необыкновенно чувственна. Такой он ее и помнил. Сердце билось как бешеное, желание обладать ею сводило с ума. Губами он ловил ее рот и целовал, целовал, целовал. С жадностью, ненасытно. Хотелось, чтобы она позабыла обо всем, кроме него. Нетерпеливые губы его тронули ее шею, нырнули в глубокий вырез платья и дальше, под тонкую ткань. Какое блаженство! Коснуться губами, языком темнеющих твердых сосков… Да что там! Хотелось вкушать ее плоть, сначала испытывая легкий голод, потом страстно желая, чтобы вожделение пожирало его. И только когда ее тело дрогнуло раз, другой, еще раз и она стала хватать губами воздух, он отпустил ее. А она? Она вдруг поняла, что все кончено, что его губы не целуют ее больше… и застонала – тоненько, щемяще. Когда женщина страдает, ее почти не слышно.
   – Дайана, я хочу, чтобы ты спала сегодня со мной, – сказал он осипшим голосом, – и это все, что я хочу от тебя сейчас и в будущем.

Глава вторая

   – И это все, что ты хочешь от меня? – спросила Дайана. – Я тебя не понимаю.
   В полумраке шатра его карие глаза казались совершенно черными. Жесткий и непримиримый взгляд его ни на секунду не отрывался от ее милого лица.
   – По-моему, все понятно! Ты ничем не отличаешься от любой привлекательной женщины, которую я мог бы встретить здесь, пригласить к себе домой и переспать… Просто как дважды два.
   Бред!.. Безумие какое-то, одинаково губительное и для нее, и для него. Вначале она решила, что он шутит. Росс был не из тех, для кого подцепить бабенку привычное дело. И вообще, мало ли что можно сказать в запале! Она-то, слава Богу, знает, что он не такой.
   – Росс, прошу тебя, не говори так! Пожалуйста… – прошептала она, сдерживая готовые выплеснуться наружу душевную боль, раскаяние и любовь, самое мучительное из всех чувств. – Ты не должен… я….мы не должны… нельзя так… Во всяком случае, не тогда, когда я тебе совершенно безразлична. Пусть будет так, как было до сих пор, пускай все, что было у нас, останется в прошлом, хорошо? Зачем тебе это?
   – Затем, что я увидел тебя снова.
   – Ну увидел и увидел… Давай забудем об этой встрече!
   Он рассмеялся. Смех получился резкий, царапнул как нож по стеклу.
   – Я бы очень хотел, чтобы все было так легко и просто, – сказал он, проведя ладонью по ее бархатистому плечу, а затем быстро отдернул руку..– Проклятье! Что ты со мной делаешь, Дайана? Хочу тебя… как прежде.
   Она уловила боль в его дрогнувшем голосе. Жалость, сострадание захлестнули ее.
   – Росс, пожалуйста… – Он тронул пальцами ее губы, не давая сорваться мольбе о прощении, она поняла его жест и сказала с мольбой в голосе: – Росс, мы и так совершили слишком много непростительных ошибок. Давай обойдемся без этой, последней. Хорошо?
   – Если любишь меня, проведи сегодняшнюю ночь со мной. Может быть, тогда я наконец пойму, что мне с тобой не по пути, – настаивал он с безжалостной прямотой, нисколько не заботясь о том, что причиняет ей страдание.
   Он бил прямой наводкой. Жестокие слова угодили в самое сердце, заставив ее содрогнуться. В любви к ней, вернее, в обладании ее телом он видел избавление от душевного ожесточения. Ну что ж, винить его не в чем! По крайней мере он честно и откровенно говорит то, что думает, подвела она итог своим невеселым мыслям. Ни ложных обещаний, ни фальшивых слов. Она подняла на него глаза, полные слез.
   – Вот так, Дайана! Будем считать, что ты мне задолжала. Ты это все прекрасно понимаешь!
   Возможно, что и так! Но зачем же бить так безжалостно? Да и по какому праву он требует от нее такой жертвы, которая сродни закланию? Сквозь пелену слез она вглядывалась в черты его лица, неумолимого и непреклонного, понимая, что ничто не найдет отклика в его сердце. Но она не хотела, чтобы физическая близость, высшее проявление любви, соединила их тогда, когда они стали чужими друг другу, когда ни он, ни она не испытывали сладкого восторга от одной лишь мысли о ласках. Ну, хорошо! Он сейчас уйдет, если она скажет «нет»… А что потом? Уверена ли, что справится с болью разлуки на этот раз? Вряд ли… Но ведь не он виноват в том, что случилось с ними! Похоже, действительно долг платежом красен. Ну что ж, пусть будет так, как он хочет, и тогда неважно, какой силы душевную травму она нанесет себе…
   – Кажется, я… В какой-то мере… Да, – вымолвила она с трудом, дрожащим голосом и замолчала.
   И он молчал. Пауза затянулась и, как ни странно, была оглушительно тихой. А потом Дайана почувствовала его жаркие пальцы на своем подбородке. Запрокинув ей лицо, он с легкостью нашел губами ее рот, жадно приник к нему, поджигая ее яростным огнем желании, и не отпускал, пока не убедился, что и она охвачена пламенем.
   Оба мгновенно ощутили грозящую опасность. Но было уже поздно. Поток страсти, подхватив их, нес в водоворот, откуда, как известно, редко кому удается выплыть. Он минуту, может, две презирал себя за то, что вожделение одержало верх над всеми другими чувствами, что сердце билось как безумное, а дыхание вырвалось из-под контроля. Но она уже была как бы у него в крови, стала частью его. Всего одна ночь. Ну и что? Ему бы только пить ее маленькими глотками, смаковать ее, вкусную, лакомую, вдыхая запах ее, тонкий и ароматный. Он разденет ее догола, обовьет руками и крепко-крепко прижмет к своему обнаженному телу – с такой силой, чтобы ни один кусочек ее тела не пропал даром, чтобы оно было только его, прижавшееся хоть и на одну ночь, но все равно навеки.
   Дайана понимала, что нужно что-то делать, чтобы не сгореть в страстном огне, но вместо этого почему-то выгнулась дугой так, чтобы совпасть с изгибами его тела, и сдалась на милость жаркого, первобытного инстинкта, которому никто не в силах оказывать сопротивление, а уж она, такая нежная и беззащитная, тем более. Тело ее трепетало, дрожало, горело, когда он завладел ее ртом с ненасытной жадностью собственника. Вот он, ее мужчина, вот! Другой ей не нужен, только этот. Она желает только его. Пусть просит что хочет, отказа не будет!
   Страсть закрутила, завертела ее, как пушинку на сильном ветру, и непременно бы сдула, если бы он не приподнял ее над полом своими сильными руками и не прижал к себе крепко, покрывая ее горячими поцелуями. Казалось, это будет продолжаться вечно, потому что и он и она испытывали необыкновенное наслаждение уже от того, что просто касались друг Друга губами, руками, телами.
   Медленно отстранив ее от себя, хотя она, кажется, этого не хотела и все льнула к нему, он перестал целовать ее.
   – Ну так что, отпустишь Диксона и проведешь ночь со мной?
   – Да-а-а, – прошептала она, зарывшись в его шею.
   Она все еще была в сладком плену чувств, но он, похоже, не обратил на это внимания. Жесток, однако! Она смотрела, как он поправлял галстук, потом приглаживал ладонью взъерошенные волосы. Откинув складки полога, он пропустил ее вперед. Они вернулись к столу в баре, где Брюс и его инвесторы развернули жаркую дискуссию по поводу предстоящих строительных работ. Дайана сказала Брюсу, что Росс проводит ее домой, и ей показалось, что он воспринял это с облегчением. Встав из-за стола, он чмокнул ее на прощание в щеку и тепло простился с Россом, обменявшись с ним рукопожатием.
   Когда они вошли в лифт, Дайана страшно обрадовалась, что кабина была битком набита: отпадала необходимость напрягаться, выискивая тему для короткой беседы – все-таки двадцать этажей! – пока спускаются вниз, в подземный гараж.
   В гараже, когда Росс повел ее к знакомому синему фургону, Дайана остановила его, махнув рукой в противоположном направлении.
   – Брюс не запер машину. Не возражаешь, если я захвачу свой пакет? Он там.
   – Ради Бога! – Его низкий голос в огромном гараже отозвался гулким эхом.
   Она торопливо пошла к красной спортивной машине Брюса. Открыла дверь. Пластиковая сумка с покупками цеплялась за кожаную обивку, когда она вытаскивала ее трясущимися руками. Неожиданно за спиной Дайана услышала тяжелые шаги Росса.
   – Я должен был это предвидеть, – раздался его голос, насмешливый и не без сарказма.
   – О чем это ты? – Она обернулась, уронив от неожиданности сумку.
   – Машина… – коротко бросил он, наклонился и поднял сумку.
   Их руки случайно соприкоснулись, и она вновь остро отреагировала на это касание. Переведя взгляд на приземистую, какую-то вкрадчивую и одновременно броскую красную машину, она впервые посмотрела на нее глазами Росса.
   – У Брюса, конечно же, должна быть «феррари», – продолжил Росс тоном, подразумевающим, что ничего особенного он в этом не усматривает, однако в голосе его отчетливо прозвучала злобность. Вспомнив, что она всегда отдавала предпочтение скоростным машинам, он заметил: – Полагаю, именно это дает возможность мужчине его лет водить знакомство с женщиной, годящейся ему в дочери.
   Когда грубый смысл сказанного дошел до нее, Дайана задохнулась от гнева. Брови ее сошлись на переносице, а глаза, сверкнув, потемнели. Та-ак!.. Ну что ж, следует сказать ему нечто такое, что немедленно стерло бы с его физиономии самодовольную ухмылку.
   – Вполне допускаю, что ты, Росс Брэнскомб, знаешь меня не так хорошо, как думаешь! И если собираешься таким отвратительным способом вмешиваться в мою личную жизнь, стараясь выяснить, не является ли Брюс моим любовником, говорю тебе: мне это не нравится. Как я живу – это мое личное дело. Ты лишился права осуждать меня и мои поступки в тот самый день, когда отказался от меня.
   Вот, пожалуйста… Почему бы сразу не сказать ему, что не прав, что его догадка безосновательна? Да потому, что это не его дело! Ярость душила ее.
   – Хорошо! Мы с тобой на сегодня обо всем договорились, так? – спросил он угрюмо, скользя глазами по ее фигуре в легком шелковом платье. – Надеюсь, он возражать не будет и поделится со мной.
   – Ты… ты… ты… – закричала она. Последние слова Росса, отвратительные, гадкие, переполнили чашу ее терпения. Реакцию Дайаны можно было сравнить с коротким замыканием, от которого мгновенно полетели предохранители. Она кинулась к нему, горя желанием ударить ладонью по ненавистной физиономии, наглой, ухмыляющейся… И сделала бы так, не схвати он ее за запястья. Она вырывалась, боролась, однако он держал ее за руки, притянув к себе так близко, что она чувствовала каждый мускул его тела. Дайана билась, и чем сильнее он держал ее, тем яростнее становилось ее сопротивление.
   – Мы не спим вместе! Отпусти меня! – выкрикивала она между рыданиями, сотрясающими ее от обиды, бессилия и унижения. Слова застревали в горле, клокотали. – У меня никого не было, кроме тебя… Ты… ты… – она с трудом находила слова, – мерзкий… отвратительный. Хочешь выяснить, по пути ли тебе со мной? Так вот, я тоже хотела бы это знать. Какого черта любить того, кому ты не нужна, того, кто не может забыть…
   Она не сразу заметила, что он уже нежно обнимает ее, поглаживает ладонями спину, раскачивается вместе с ней, будто убаюкивая.
   – Дайана, – выдохнул он, – прости меня! Я не должен был говорить так. Понять не могу, почему мне хочется сделать тебе больно. Тем более что в нашем недалеком прошлом ни ты, ни я не отказывали себе в этом сомнительном удовольствии.
   Он замолчал. Сказано было немного, но вполне достаточно, чтобы напряжение заметно спало. Он долго обнимал ее. Потом достал носовой платок и вытер слезы с ее лица.
   Они подошли к фургону.
   – Что, если машину поведешь ты? спросил он. – Ты и Хьюстон знаешь лучше меня, вдобавок ко всему я еще и выпил.
   Хотя он знал норму и пьяным его никто никогда не видел, Росс не садился за руль, даже если выпивал самую малость.
   – Хорошо, – согласилась она.
   Дайана, помня, что раньше он частенько выговаривал ей за лихачество, решила вести машину осторожно, не превышая скорости.
   – Что привело тебя в Хьюстон? – спросила она некоторое время спустя, когда с визгом затормозила у светофора на Вестхеймере, отчего Росс резко подался вперед. Они не обмолвились ни единым словом, после того как выехали из гаража.
   Металлические карабины клацнули довольно зловеще, когда Росс пристегнул ремни безопасности. Она увидела, что, он слегка побледнел.
   – У меня здесь кое-какие капиталовложения. Несколько жилых комплексов и еще одно небольшое здание. Нужно было кое-что выяснить, – бросил он небрежно.
   – Ах вот что! – Она помолчала. – Ты что, тоже решил вложить деньги в строительство Хэрроловских башен?
   Он слегка повернул голову, и она в который раз отметила, как красив его профиль.
   – Нет, Дайана. Куда мне! На всякий случай хочу напомнить, что я бедный мальчуган. Все еще. Хотя и пытаюсь исправить положение.
   – Своими собственными силами, – заметила она вполголоса, вспомнив, чего стоила им однажды его несгибаемость в этом вопросе. – Совершенно верно!
   Как странно, подумала она, сейчас она восхищается этой чертой его характера, которую раньше расценивала как обыкновенное упрямство, круто замешенное на гордыне. Правда, с тех пор она и сама поняла, какое это счастье – добиваться всего своими силами. Хотя, конечно, в отличие от Росса она приняла от отца щедрый дар в качестве первоначального вложения капитала в свое собственное дело и потом, позже, не отказалась от крупных сумм в виде займов, перечисленных им на ее счет, когда дела пошатнулись. А когда полгода назад начала ежемесячно выплачивать долг отцу, была страшно этим горда, хотя он был бы счастлив от одного только сознания, что ее дела идут успешно, даже если бы она не перечислила ему ни единого цента.
   Загорелся зеленый свет. Она нажала на газ и долго не отпускала педаль. Фургон промчался мимо крошечного «фольксвагена», который послал вслед оглушительный сигнал. Мотоциклист едва успел увернуться от столкновения с их фургоном, который несся на него, как разъяренный бык на красную тряпку. Дайана постоянно меняла рядность и при этом все время говорила.