Страница:
Михаил Александрович Бакунин
Послание моим итальянским друзьям
по поводу рабочего съезда, созванного в Риме на 1 ноября 1871 г. Мадзинистской партией
Дорогие друзья,
Тот, кто читал поистине вероломное письмо, адресованное Мадзини представителям рабочих на Римском съезде[1], должен был понять, если он мог еще сомневаться до сих пор, что съезд этот был созван по наущению Мадзини, чтобы совершить целый переворот, не революционный, против системы правления, существующей ныне в Италии, но реакционный против новых идей и новых стремлений, которые, со времени славного и богатого опытом восстания Парижской Коммуны, начали вызывать заметное брожение среди пролетариата и молодежи Италии.
Нужно ли вам объяснять, как и почему Мадзини ненавидит эти идеи? Он достаточно сам говорил об этом во всех своих статьях, печатанных им в Roma del Popolo, в которых он сознательно клеветал на Парижскую Коммуну и на наше прекрасное великое Международное Товарищество Рабочих, принципы и действия которого – выражение стремлений народных масс Европы и Америки, – естественно противоречат установлению в Италии его теократической, авторитарной и централизованной Республики.
Мадзини, очевидно, испугался нового движения, которое происходит в настоящее время в Италии. Напрасно он нападал на него в своих статьях с известной вам несправедливой и неистовой страстью, удивившей и опечалившей даже его сторонников и самых близких друзей. Он превзошел в своих оскорблениях и клеветах сами версальские официальные газеты.
Он одно время надеялся, что его крупный авторитет и имя достаточны, чтобы остановить это спасительное и неизбежное движение, которое толкает ныне все живое в Италии, т. е. пролетариат и наиболее умную, наиболее благородную часть молодежи, присоединить свои усилия к усилиям единственной организации, представляющей революционное движение Европы и Америки и не имеющей иной цели, кроме действительного и полного освобождения масс. Я говорю о Международном Товариществе Рабочих, которое объединяет в братский союз революционных социалистов всех стран и которое в настоящей момент насчитывает в своих рядах миллионы членов.
Против него борятся в настоящее время все правительства и все духовные и мирские представители реакционных политических и экономических интересов в Европе. С не меньшим остервенением борется против него и Мадзини, потому что существование и невероятный рост Интернационала разрушают и рассеивают все его мечты; потому что он видит, что в его мессианскую и классическую Италию вторгается чужеземное варварство; потому что он хочет воздвигнуть вокруг нее стену, не китайскую, а теологическую, чтобы изолировать ее от всего мира, дабы иметь возможность дать ей «национальное воспитание», основанное исключительно на принципах его новой религии, и которое одно может сделать ее способной исполнить в третий раз в течение своей истории религиозную и мировую миссию, какую определил ей Господь Бог.
Но оставим шутки, дело очень серьезное.
Видя, что его статьи недостаточны, чтобы остановить грозный поток, Мадзини придумал другое средство; и по приказу из Рима несколько итальянских областей послали Пророку и Учителю адреса, в которых они соглашались с его выступлением и осуждали, как и Мадзини, Париж и Коммуну.
Это был прискорбный факт, целый скандал: итальянские рабочие, отрекающиеся от международной солидарности с своими товарищами по нищете, рабству и страданиям и клеветавшие на благородных борцов, мучеников Парижской Коммуны, которые совершали свою революцию ради всеобщего освобождения; и это в тот самый момент, когда версальские палачи сотнями расстреливали их и тысячами сажали в тюрьмы, оскорбляли, мучили, не щадя ни женщин ни детей. Если бы эти адреса были верным выражением чувств итальянского пролетариата, это было бы позором, который итальянский пролетариат никогда не мог бы смыть с себя и который заставил бы отчаяться в будущем этой страны. К счастью, это не так, ибо все знают, каким образом были сфабрикованы эти адреса.
Это было лишь повторением того, что произошло в России в 1863 г. во время последнего польского восстания. Петербургские и московские так называемые патриотические газеты проклинали польское восстание, как мадзинистские газеты проклинали восстание Парижской Коммуны. Они указывали на союз всех революционеров Европы, поддерживавших Польшу; как теперь мадзинистские газеты указывают на Интернационал, который поддерживал Парижскую Коммуну и который даже, когда версальские теологи убили ее, имел величественное мужество громко выразить в наименее свободных странах, как Германия, при военном победоносном правительстве Бисмарка, свои горячие симпатии принципам и героям Коммуны.
Один только итальянский пролетариат молчал; или если и говорил, то против Коммуны и против Интернационала. Но это не он говорил: это официальный мадзиньянский мир осмелился оскорблять и клеветать от его имени.
Как в России, в 1863 г., адреса, составленные в высших сферах и полные ругательств, направленных против несчастных, но всегда героических поляков и благословений царю, были отправлены во все города, волости и деревни с наставлениями властям и священникам как-нибудь заставить подписать их народ; так и в 1871 г. Рим, ставший центром двойного иезуитизма, – иезуитизма папы и иезуитизма Мадзини, – разослал наставления всему официальному мадзинистскому персоналу, рассеянному по всем городам Италии, внушить, продиктовать всем рабочим организациям адреса, наполненные ругательствами против Коммуны и Интернационала и благословениями Мадзини. Несколько организаций подписали эти адреса, не отдавая себе отчета в том, что они делали.
Но эти единичные и в очень небольшом количестве адреса не произвели никакого действия. Они не встретили отклика и остались погребенными в мадзинистских газетах, которые сами сторонники Мадзини читают скорее по обязанности, чем ради удовольствия. Тогда Мадзини задумал великий план, который, если он удастся, обеспечит, конечно, по крайней мере на некоторое время, ему и его реакционным, губительным для свободы идеям нечто в роде диктаторской власти в Италии. План его таков:
Созвать в Риме, – будущей столице мира, – к 1-му ноября съезд представителей от рабочих всей Италии. Благодаря интригам мадзинистов, рассеянных по всем городам Италии и везде более или менее влиятельным, – интригам, которые бессильны отныне поднять Италию, но еще в состоянии благоприятствовать всюду реакции, будут сделаны и уже делаются неслыханные усилия, чтобы делегаты, посланные в Рим рабочими организациями, согласились признать диктатуру Мадзини. Таким способом надеются составить мадзинистский съезд, который от имени двенадцати тысяч итальянских рабочих должен будет предать анафеме Парижскую Коммуну и Интернационал, провозгласить «Национальную мысль», программу Мадзини, и назначить «Руководящую Комиссию», нечто вроде правительства итальянского, пролетариата, составленную из мадзинистов, наиболее слепо преданных и подчиненных абсолютной диктатуре Мадзини. Тогда пророк и его партия, опираясь на это торжественное народное признание их, предпишут, – не итальянскому правительству, перед которым они будут более безоружными и бессильными, чем когда либо, но итальянской молодежи, мятежникам свободной мысли, настоящим революционерам, атеистам, итальянским социалистам, склонить голову пред этой «национальной мыслью», под страхом быть обвиненными в восстании против воли народа и измены отечеству. Вот опасность, угрожающая вам. Я прекрасно знаю, что она не так велика для вас, как это воображает Мадзини. Я знаю, что он слишком ошибается, как и всегда, относительно последствий этого съезда, даже если предположить, что результат его будет вполне благоприятным для него.
Действительно, предположим, что все произойдет так, как он этого желает, все, что будет сделано в Риме, будет лишь фикцией, и итальянская действительность, нисколько не изменившись, будет по прежнему совершенно обратной мадзинистским мечтаниям.
Возможно, наоборот, что после этого съезда, благодаря некоторого рода естественной реакции, революционно-социалистическое движение станет еще сильнее в Италии.
Но отсюда не следует, что мы должны покориться философски торжеству, даже временному, Мадзини. Во-первых, это торжество может длиться слишком долго, а затем, вообще, «никогда не надо позволять своим врагам торжествовать, когда имеешь возможность помешать им это, или, по крайней мере, уменьшить их торжество». Бороться смертным боем со своим противником, не давать ему ни покоя ни отдыха есть доказательство энергии, жизненности и нравственности, какие обязана иметь всякая живая партия, как по отношению к самой себе, так и по отношению, ко всем своим друзьям. Партия достойна жить, и способна победить только при этом условии. Наконец, есть другое соображение, гораздо более важное, и которое должно заставить всех наших друзей ехать в Рим, чтобы бороться против Мадзини, против его клевет и его вредного учения: это пагубное действие, какое этот съезд итальянского пролетариата, если он будет проведен согласно желаниям Мадзини, не преминет произвести за пределами Италии на революционный пролетариат всего мира.
Италия, представленная на этот раз не правительством, не официальными и привилегированными классами, а рабочими представителями народа, опозорит себя, публично приняв сторону реакции против революции.
Предстаете себе, что должны будут почувствовать революционные социалисты всех стран, когда они узнают, что этот народный съезд оскорбил и проклял Коммуну и Интернационал и что, осудив Италию осуществить идеи Мадзини, он решил сделать из нее новый теологический Китай в Европе!
Вот, чему надо помешать, чему вы должны помешать. Я скажу вам потом, как вы можете и должны будете сделать это; а пока рассмотрим послание Мадзини. Я никогда не читал ничего более вкрадчивого, более иезуитского, чем это послание. Оно начинается с уверения в уважении к воле и самодеятельности мысли народа.
Я не присваиваю себе права, – говорит Мадзини, – управлять вами и выступать за вас (ложь! все это послание стремится к этой цели); слишком много людей говорят ныне от вашего имени и повторяют высокомерную русскую фразу: «Нужно научить рабочего, что он должен хотеть» (клевета! ни один русский социалист никогда не говорил этого, ни один революционный социалист не мог этого говорить. Это Мадзини, а не мы, преподает «обязанности», т. е. учит, что надо хотеть). Но мне кажется, – продолжает он (слушайте!), – что я могу сказать вам, чего хорошая и искренно итальянская часть наци и ждет от вас.
Что вы скажете на это? Можно ли быть большим иезуитом, более лукавым? Мадзини не хочет управлять рабочими; но в то же время он объявляет им, чего хорошие и искренние итальянцы ждут от них.
Не правда ли, это значит заранее заявить, что, если резолюции съезда будут противоположны тому, чего хотят от него эти «хорошие» или даже только будут отличаться от того, чего они ждут, они будут дурными и анти-итальянскими. Но что же подразумевает он под словом «управлять»?
И какая эта «хорошая, и искренняя итальянская» часть народа, от имени которой он чувствует себя в праве говорить?
Это не может быть, конечно, итальянский пролетариат, так как рабочие делегаты на съезде должны знать его стремления и желания гораздо лучше, чем Мадзини. Следовательно, это должна быть итальянская буржуазия, если только это не исключительно мадзинистская партия, т. е. сам Мадзини.
Послушаем советы Мадзини:
Вы должны, – говорит он, – ратифицировать снова ваш договор и учредить, как представительницу его, такую власть, которая обладала бы условием действительной, мощной и длительной жизни. И это самое важное, что вы могли бы сделать. (Еще бы. Власть, уничтожающая всякую свободу! Вот по крайней мере, чистый модзиниянизм!) С того дня, как вы сделаете это, начнется коллективная жизнь итальянских рабочих.
Стало быть, коллективная жизнь не в народных массах, эти массы, по мнению Мадзини, лишь механический агрегат личностей, общественность существует только у власти и может быть представлена только ею. Мы постоянно наталкиваемся на эту проклятую фикцию государства, которое поглощает, и сосредоточивает в себе естественную коллективную жизнь народа и которое по этому самому, вероятно, и считается ее представителем, как Сатурн представлял своих сыновей, по мере того как он пожирал их.
Таким образом, продолжает Мадзини, вы создадите орудие, чтобы при помощи его дружно идти вперед. (Т. е. вы создадите себе начальство, которому исключительно будет принадлежать всякая инициатива и без позволения которого вы не сможете сделать ни одного шага. Вы превратите всех итальянских рабочих в пассивное и слепое орудие в руках Пророка). И вы сможете тогда (но только тогда, и это понятно) создать связь с своими братьями других стран, которую мы все желаем и хотим (кто все? мадзинисты при помощи смешной, потому что бессильной системы, установленной Республиканским Союзом Мадзини – Alleanua Republicana), но связь, признанную национальной концепцией (т. е. союз, заключенный и признанный исключительно центральной властью, против всей рабочей массы), и не входя в качестве отдельных личностей или небольших групп в огромные иностранные, плохо организованные общества (тут речь идет об Интернационале), которые начинают вам говорить о свободе, чтобы неизбежно прийти к анархии и деспотизму центра и города, в котором находится этот центр. (Анархия, это мы, сторонники уничтожения государства в Интернационале; деспотизм – немцы в Интернационале и Лондонский Генеральный Совет, сторонники централизации народного государства).
Мадзини любит деспотизм, он слишком пророк, слишком жрец, чтобы не обожать его; только, из уступая духу времени он называет его «свободой». Мадзини хочет римский деспотизм, но не лондонский; а мы не жрецы и не пророки и одинаково отвергаем как лондонский, так и римский деспотизм.
Весь этот параграф имеет главной целью сделать невозможным учреждение Интернационала в Италии. Он определенно запрещает как личностям, так и местным рабочим группам примыкать к Интернационалу, и установить прямую братскую связь с ним. Он дает это право только правящей и центральной власти, – благослови ее, Господи, и чорт ее побери! – которая будет установлена в Риме; что неизбежно приводит к уничтожению автономии инициативы, независимой жизни, мысли и действия, словом, свободы всех местных рабочих организаций и всех итальянских рабочих, взятых в отдельности.
Что касается связи с Интернационалом, то нечего опасаться, чтобы «Центральная Комиссия», руководимая Мадзини, заключила братский союз с этим «иностранным сообществом», которое проповедует принципы диаметрально противоположные принципам итальянского Пророка. Отсюда неизбежно последует абсолютное одиночество итальянского пролетариата, который будет находиться в стороне от огромного солидарного движения европейского и американского пролетариата.
Этого именно и хочет Мадзини. Это будет смертью Италии, но в то же время торжеством мадзинистского Бога.
Очевидно боясь, чтобы какие-нибудь анти-мадзинистские элементы, какая-нибудь социалистическая или атеистическая мысль не проникли на съезд, Мадзини принимает предосторожности. Он советует выработать прогрессистский порядок дня, – это слово «прогресситский» в данном случае поистине смешно и употреблено здесь, очевидно, только для того, чтобы пустить пыль в глаза рабочим и повторить лишний раз одно из любимых выражений святейшей мадзинистской теологии, – итак, значит, прогрессистский порядок дня, который должен исключить из обсуждения съезда все религиозные, политические и социальные вопросы: Мадзини полагает, что он недостаточно еще магнетизировал итальянских рабочих и, следовательно, боится, что они уступят своим естественным инстинктам и примут сторону свободы против лжи мадзинистской теологии.
Пусть несколько человек среди вас, говорит он, составят прогрессистский порядок дня, который исключит из программы съезда до тех пор, пока не будет достигнута цель (т. е. учреждение мадзинистской диктатуры), всякие дискуссии по религиозным, политическим и социальным вопросам, по поводу которых съезд может ныне только выносить декларативные резолюции, легкомысленные и смешные по своему бессилию. Когда будет достигнута цель, когда будет закончена внутренняя организация вашего класса (абсолютное подчинение итальянских рабочих диктатуре Мадзини), вы будете обсуждать, если у вас будет время, какие вам угодно вопросы.
Это «если у вас будет время» прямо восхитительно. Еще один поистине изумительный фокус! И вся тактика Мадзини, как я докажу в ряде статей, предпринятых мною против него, есть не что иное, как сплошное мороченье, цель которого доставить торжество, при помощи всеобщего избирательного права и сила народных мускулов, теократической авторитарной системе, противной инстинктам, потребностям, всем стремлениям народа, и создать именем народа и за его счет орудие угнетения против него самого.
Если у вас не будет времени на то, вы предоставите Центральной Власти изучить вопросы, которые вы найдете важными.
Не достаточно ли это ясно? Все принципиальные вопросы будут решаться Центральной Комиссией, первым опытом мадзинистского Государства-Церкви. Народные массы, т. е. местные группы и организации, не должны ни рассуждать ни спорить: они должны повиноваться и верить. Жизнь всех, поглощенная и искаженная в центре, парализованная и бездейственная на всей периферии: так хочет Бог Мадзини, уничтожающий и пожирающий Италию.
Страна (читайте: буржуазия) смотрит на вас с тревогой, внимательно и сурово (я думаю, что у этой буржуазии суровый вид, раз она имеет своими представителями и ангелами-хранителями жандармов); если она встретит на вашем съезде, как на других съездах, имевших место за пределами Италии, бурю разнородных мнений (т. е. жизнь, энергию, страстную и живую мысль и волю, которые имелись у Италии в такой большой степени в эпоху ее наибольшего процветания, в средние века, когда она была жива), необузданно длинные речи (ложь! На съездах Интернационала никто не имеет права говорить больше четверти часа и больше двух раз по одному и тому же вопросу), бесполезные и по поводу вопросов, обсуждаемых поверхностно (опять ложь! Обо всех вопросах, обсуждаемых на наших съездах, Генеральный Совет извещает за три месяца до съезда, предварительно сговорившись со всеми нациями; потом местные организации во всех странах изучают и обсуждают эти вопросы в продолжение трех месяцев, так что делегаты их являются на съезд почти всегда с императивными мандатами. Запретить местным организациям и народным съездам обсуждать самые важные и самые жизненные вопросы, это, значит, объявить – что, впрочем согласно программы Мадзини, – что народ неспособен их понять и что он должен полагаться на решения святейшей власти), страна (т. е. буржуазия, сброд подлых привилегированных, которые обирают и угнетают народ), считая вас за совершенно неопытных и непредусмотрительных, найдет преждевременными (т. е. очень опасными для своих привилегий) выдвигаемые вами пути.
Но то, что следует дальше, поистине великолепно и показывает нам степень иезуитизма Мадзини. Запретив съезду обсуждать религиозные, политические и социальные вопросы, и все это с явным намерением помешать анти-мадзинистам выразить свои идеи, он рекомендует делегатам съезда сделать два «маленьких заявления», которые должны сразу разрешить эти вопросы в исключительно мадзинистском смысле. Это верх политической и теологической ловкости! Слушайте:
Только два заявления, мне кажется, требуются, как введение и общая инструкция власти, которую вы изберете (и которая давно уже готова в голове тайного мадзинистского комитета. Какой иезуитизм! Общая инструкция, которую мадзинистская власть сама составила посредством мадзинистского съезда! Можно ли смеяться с большим бесстыдством над народным простодушием? Политический деспотизм вместе с религиозным лицемерием – настоящая тактика Тартюфа)! необычайными обстоятельствами, в каких находится большая часть Европы. (Речь идет, стало быть, о том, чтобы противопоставить Италию, как реакционную преграду революционному движению Европы. Но тогда все европейские монархи поспешат заказать портрет Мадзини, и после его смерти святая католическая церковь будет поклоняться ему, как святому).
Не надо создавать себе иллюзий! Страна (буржуазия, Consorteria), которая начинала благосклонно относиться к успехам вашего движения (где и когда буржуазия показала эту благосклонность? Может быть, когда Consorteria и правительство ввели своих верных людей или свои клеатуры, – префектов, полицейских, титулованную сволочь, официальную или официозную, – в качестве почетных членов во все рабочие организации Италии? Помимо этого систематического развращения рабочих организаций, какую другую благосклонность оказывали им? Никакой, и Мадзини прекрасно это знает. Почему же он лжет?) и подвергать внимательному анализу все, что писалось нами и другими в пользу справедливого и неизбежного поднятия вашего социального положения (еще бесстыдная, гнусная ложь. Разве не знают все в Италии, что официальные лица и итальянская буржуазия, и сам Мадзини вместе с ними, начали заниматься социальным вопросом только со времени восстания Парижской Коммуны и только благодаря спасительному ужасу, какой возрастающее развитие Интернационала внушает всем привилегированным? Если бы весь социализм ограничивался жалкими писаниями Мадзини, в высшей степени анти-социалистическими, полными обманчивых обещаний для народа и действительного утешения для богатых буржуа, никто не обратил бы внимания на движение пролетариата, как никто не обращал на него внимания раньше. И Мадзини осмеливается требовать для себя и для своих честь за то, что, обязано единственно действию Коммуны и Интернационала, против которых он борется! Подлинная натура теолога!), со времени последних французских событий (которые – одни только пробудили, не нравственный интерес, но пораженное ужасом внимание «страны» к пролетарскому вопросу) с ужасом отворачивается от вас и расположена в данный момент поддержать глупую и безнравственную теорию сопротивления, более или менее принятую, в ущерб вам, всеми правительствами.
Теперь ясно видно, что Мадзини называет «страной» привилегированный класс, так как он сознается, что эта «страна» начинает подло склоняться на сторону правительственной реакции. И это об этой то официальной «стране» Мадзини осмеливается сказать: «Страна тревожно и внимательно смотрит на вас»? И для того, чтобы отвратить от себя суровый жандармский гнев этой низкой сволочи, которая для Мадзини составляет страну и чьим представителем он сам теперь является, итальянский пролетариат должен отречься от своих братьев Парижской Коммуны и Интернационала, героизм и сила которых вывели, наконец, буржуа из их презрительного равнодушия? И ради чего это? Для того, чтобы, принять модзинистский социализм, вернуть буржуазии, потерянную ею самоуверенность, которая ей необходима для того, чтобы спокойно пользоваться своими привилегиями. Поистине, не разберешь, где гнусное где смешное в этих словах Мадзини!
Дикое вторжение, я не скажу учений, а произвольных и нерациональных отрицаний русских, немецких, французских демагогов явилось возвестить миру, что для того чтобы быть счастливым Человечество должно жить без Бога, без Отечества, без личной собственности и, для более последовательных и более смелых, без коллективной святости семьи под сению муниципалитета каждой коммуны; и эти отрицания, благодаря ли безумному желанию новизны или обаянию силы, проявленной парижскими сектантами, встретили отголосок в меньшинстве нашей молодежи.
Вот форменный донос пролетариату на избранную часть итальянской молодежи. Намерение ясно. Раз эта молодежь не хочет больше служить органом для пропаганды мадзинистских идей, Мадзини старается дискредитировать ее, рисуя ее, как атеистов, анти-патриотов, врагов частной собственности, семьи и т. д. не замечая, даже не подозревая, что эти идеи уже назревают с некоторых пор в пролетарских массах и что они будут развиваться все больше и больше. И все это для того, чтобы помешать единственному, что может спасти Италию, союзу этой молодежи с народом. Человечество смотрит и проходит мимо (какая красивая фраза! Кто же это Человечество, скажите на милость? Мадзини, Петрони, Саффи, Бруско и т. д.; только, они не «проходят мимо», но останавливаются, чтобы оскорбить и оклеветать нас), но нерешительная колеблющаяся, трясущаяся, легковерная буржуазия нашего времени («Страна») страшится малейшего призрака. Владеющая часть (А! А!) Страны, от крупного собственника до бедняка маленькой лавченки, начинают подозревать во всяком рабочем движении угрозу капиталу (и она права подозревать его в этом, потому что освобождение пролетариата невозможно без радикальной перемены в отношениях между капиталом и трудом), являющемуся иногда результатом наследства, чаще всего заработанному своим трудом! если только этот труд не состоял в эксплуатации труда пролетариата; но в таком случае, банкиры, жулики и разбойники также работают, и работают усердно, и депутаты в парламенте также ревностные работники), и она имеет право быть успокоенной.
Тот, кто читал поистине вероломное письмо, адресованное Мадзини представителям рабочих на Римском съезде[1], должен был понять, если он мог еще сомневаться до сих пор, что съезд этот был созван по наущению Мадзини, чтобы совершить целый переворот, не революционный, против системы правления, существующей ныне в Италии, но реакционный против новых идей и новых стремлений, которые, со времени славного и богатого опытом восстания Парижской Коммуны, начали вызывать заметное брожение среди пролетариата и молодежи Италии.
Нужно ли вам объяснять, как и почему Мадзини ненавидит эти идеи? Он достаточно сам говорил об этом во всех своих статьях, печатанных им в Roma del Popolo, в которых он сознательно клеветал на Парижскую Коммуну и на наше прекрасное великое Международное Товарищество Рабочих, принципы и действия которого – выражение стремлений народных масс Европы и Америки, – естественно противоречат установлению в Италии его теократической, авторитарной и централизованной Республики.
Мадзини, очевидно, испугался нового движения, которое происходит в настоящее время в Италии. Напрасно он нападал на него в своих статьях с известной вам несправедливой и неистовой страстью, удивившей и опечалившей даже его сторонников и самых близких друзей. Он превзошел в своих оскорблениях и клеветах сами версальские официальные газеты.
Он одно время надеялся, что его крупный авторитет и имя достаточны, чтобы остановить это спасительное и неизбежное движение, которое толкает ныне все живое в Италии, т. е. пролетариат и наиболее умную, наиболее благородную часть молодежи, присоединить свои усилия к усилиям единственной организации, представляющей революционное движение Европы и Америки и не имеющей иной цели, кроме действительного и полного освобождения масс. Я говорю о Международном Товариществе Рабочих, которое объединяет в братский союз революционных социалистов всех стран и которое в настоящей момент насчитывает в своих рядах миллионы членов.
Против него борятся в настоящее время все правительства и все духовные и мирские представители реакционных политических и экономических интересов в Европе. С не меньшим остервенением борется против него и Мадзини, потому что существование и невероятный рост Интернационала разрушают и рассеивают все его мечты; потому что он видит, что в его мессианскую и классическую Италию вторгается чужеземное варварство; потому что он хочет воздвигнуть вокруг нее стену, не китайскую, а теологическую, чтобы изолировать ее от всего мира, дабы иметь возможность дать ей «национальное воспитание», основанное исключительно на принципах его новой религии, и которое одно может сделать ее способной исполнить в третий раз в течение своей истории религиозную и мировую миссию, какую определил ей Господь Бог.
Но оставим шутки, дело очень серьезное.
Видя, что его статьи недостаточны, чтобы остановить грозный поток, Мадзини придумал другое средство; и по приказу из Рима несколько итальянских областей послали Пророку и Учителю адреса, в которых они соглашались с его выступлением и осуждали, как и Мадзини, Париж и Коммуну.
Это был прискорбный факт, целый скандал: итальянские рабочие, отрекающиеся от международной солидарности с своими товарищами по нищете, рабству и страданиям и клеветавшие на благородных борцов, мучеников Парижской Коммуны, которые совершали свою революцию ради всеобщего освобождения; и это в тот самый момент, когда версальские палачи сотнями расстреливали их и тысячами сажали в тюрьмы, оскорбляли, мучили, не щадя ни женщин ни детей. Если бы эти адреса были верным выражением чувств итальянского пролетариата, это было бы позором, который итальянский пролетариат никогда не мог бы смыть с себя и который заставил бы отчаяться в будущем этой страны. К счастью, это не так, ибо все знают, каким образом были сфабрикованы эти адреса.
Это было лишь повторением того, что произошло в России в 1863 г. во время последнего польского восстания. Петербургские и московские так называемые патриотические газеты проклинали польское восстание, как мадзинистские газеты проклинали восстание Парижской Коммуны. Они указывали на союз всех революционеров Европы, поддерживавших Польшу; как теперь мадзинистские газеты указывают на Интернационал, который поддерживал Парижскую Коммуну и который даже, когда версальские теологи убили ее, имел величественное мужество громко выразить в наименее свободных странах, как Германия, при военном победоносном правительстве Бисмарка, свои горячие симпатии принципам и героям Коммуны.
Один только итальянский пролетариат молчал; или если и говорил, то против Коммуны и против Интернационала. Но это не он говорил: это официальный мадзиньянский мир осмелился оскорблять и клеветать от его имени.
Как в России, в 1863 г., адреса, составленные в высших сферах и полные ругательств, направленных против несчастных, но всегда героических поляков и благословений царю, были отправлены во все города, волости и деревни с наставлениями властям и священникам как-нибудь заставить подписать их народ; так и в 1871 г. Рим, ставший центром двойного иезуитизма, – иезуитизма папы и иезуитизма Мадзини, – разослал наставления всему официальному мадзинистскому персоналу, рассеянному по всем городам Италии, внушить, продиктовать всем рабочим организациям адреса, наполненные ругательствами против Коммуны и Интернационала и благословениями Мадзини. Несколько организаций подписали эти адреса, не отдавая себе отчета в том, что они делали.
Но эти единичные и в очень небольшом количестве адреса не произвели никакого действия. Они не встретили отклика и остались погребенными в мадзинистских газетах, которые сами сторонники Мадзини читают скорее по обязанности, чем ради удовольствия. Тогда Мадзини задумал великий план, который, если он удастся, обеспечит, конечно, по крайней мере на некоторое время, ему и его реакционным, губительным для свободы идеям нечто в роде диктаторской власти в Италии. План его таков:
Созвать в Риме, – будущей столице мира, – к 1-му ноября съезд представителей от рабочих всей Италии. Благодаря интригам мадзинистов, рассеянных по всем городам Италии и везде более или менее влиятельным, – интригам, которые бессильны отныне поднять Италию, но еще в состоянии благоприятствовать всюду реакции, будут сделаны и уже делаются неслыханные усилия, чтобы делегаты, посланные в Рим рабочими организациями, согласились признать диктатуру Мадзини. Таким способом надеются составить мадзинистский съезд, который от имени двенадцати тысяч итальянских рабочих должен будет предать анафеме Парижскую Коммуну и Интернационал, провозгласить «Национальную мысль», программу Мадзини, и назначить «Руководящую Комиссию», нечто вроде правительства итальянского, пролетариата, составленную из мадзинистов, наиболее слепо преданных и подчиненных абсолютной диктатуре Мадзини. Тогда пророк и его партия, опираясь на это торжественное народное признание их, предпишут, – не итальянскому правительству, перед которым они будут более безоружными и бессильными, чем когда либо, но итальянской молодежи, мятежникам свободной мысли, настоящим революционерам, атеистам, итальянским социалистам, склонить голову пред этой «национальной мыслью», под страхом быть обвиненными в восстании против воли народа и измены отечеству. Вот опасность, угрожающая вам. Я прекрасно знаю, что она не так велика для вас, как это воображает Мадзини. Я знаю, что он слишком ошибается, как и всегда, относительно последствий этого съезда, даже если предположить, что результат его будет вполне благоприятным для него.
Действительно, предположим, что все произойдет так, как он этого желает, все, что будет сделано в Риме, будет лишь фикцией, и итальянская действительность, нисколько не изменившись, будет по прежнему совершенно обратной мадзинистским мечтаниям.
Возможно, наоборот, что после этого съезда, благодаря некоторого рода естественной реакции, революционно-социалистическое движение станет еще сильнее в Италии.
Но отсюда не следует, что мы должны покориться философски торжеству, даже временному, Мадзини. Во-первых, это торжество может длиться слишком долго, а затем, вообще, «никогда не надо позволять своим врагам торжествовать, когда имеешь возможность помешать им это, или, по крайней мере, уменьшить их торжество». Бороться смертным боем со своим противником, не давать ему ни покоя ни отдыха есть доказательство энергии, жизненности и нравственности, какие обязана иметь всякая живая партия, как по отношению к самой себе, так и по отношению, ко всем своим друзьям. Партия достойна жить, и способна победить только при этом условии. Наконец, есть другое соображение, гораздо более важное, и которое должно заставить всех наших друзей ехать в Рим, чтобы бороться против Мадзини, против его клевет и его вредного учения: это пагубное действие, какое этот съезд итальянского пролетариата, если он будет проведен согласно желаниям Мадзини, не преминет произвести за пределами Италии на революционный пролетариат всего мира.
Италия, представленная на этот раз не правительством, не официальными и привилегированными классами, а рабочими представителями народа, опозорит себя, публично приняв сторону реакции против революции.
Предстаете себе, что должны будут почувствовать революционные социалисты всех стран, когда они узнают, что этот народный съезд оскорбил и проклял Коммуну и Интернационал и что, осудив Италию осуществить идеи Мадзини, он решил сделать из нее новый теологический Китай в Европе!
Вот, чему надо помешать, чему вы должны помешать. Я скажу вам потом, как вы можете и должны будете сделать это; а пока рассмотрим послание Мадзини. Я никогда не читал ничего более вкрадчивого, более иезуитского, чем это послание. Оно начинается с уверения в уважении к воле и самодеятельности мысли народа.
Я не присваиваю себе права, – говорит Мадзини, – управлять вами и выступать за вас (ложь! все это послание стремится к этой цели); слишком много людей говорят ныне от вашего имени и повторяют высокомерную русскую фразу: «Нужно научить рабочего, что он должен хотеть» (клевета! ни один русский социалист никогда не говорил этого, ни один революционный социалист не мог этого говорить. Это Мадзини, а не мы, преподает «обязанности», т. е. учит, что надо хотеть). Но мне кажется, – продолжает он (слушайте!), – что я могу сказать вам, чего хорошая и искренно итальянская часть наци и ждет от вас.
Что вы скажете на это? Можно ли быть большим иезуитом, более лукавым? Мадзини не хочет управлять рабочими; но в то же время он объявляет им, чего хорошие и искренние итальянцы ждут от них.
Не правда ли, это значит заранее заявить, что, если резолюции съезда будут противоположны тому, чего хотят от него эти «хорошие» или даже только будут отличаться от того, чего они ждут, они будут дурными и анти-итальянскими. Но что же подразумевает он под словом «управлять»?
И какая эта «хорошая, и искренняя итальянская» часть народа, от имени которой он чувствует себя в праве говорить?
Это не может быть, конечно, итальянский пролетариат, так как рабочие делегаты на съезде должны знать его стремления и желания гораздо лучше, чем Мадзини. Следовательно, это должна быть итальянская буржуазия, если только это не исключительно мадзинистская партия, т. е. сам Мадзини.
Послушаем советы Мадзини:
Вы должны, – говорит он, – ратифицировать снова ваш договор и учредить, как представительницу его, такую власть, которая обладала бы условием действительной, мощной и длительной жизни. И это самое важное, что вы могли бы сделать. (Еще бы. Власть, уничтожающая всякую свободу! Вот по крайней мере, чистый модзиниянизм!) С того дня, как вы сделаете это, начнется коллективная жизнь итальянских рабочих.
Стало быть, коллективная жизнь не в народных массах, эти массы, по мнению Мадзини, лишь механический агрегат личностей, общественность существует только у власти и может быть представлена только ею. Мы постоянно наталкиваемся на эту проклятую фикцию государства, которое поглощает, и сосредоточивает в себе естественную коллективную жизнь народа и которое по этому самому, вероятно, и считается ее представителем, как Сатурн представлял своих сыновей, по мере того как он пожирал их.
Таким образом, продолжает Мадзини, вы создадите орудие, чтобы при помощи его дружно идти вперед. (Т. е. вы создадите себе начальство, которому исключительно будет принадлежать всякая инициатива и без позволения которого вы не сможете сделать ни одного шага. Вы превратите всех итальянских рабочих в пассивное и слепое орудие в руках Пророка). И вы сможете тогда (но только тогда, и это понятно) создать связь с своими братьями других стран, которую мы все желаем и хотим (кто все? мадзинисты при помощи смешной, потому что бессильной системы, установленной Республиканским Союзом Мадзини – Alleanua Republicana), но связь, признанную национальной концепцией (т. е. союз, заключенный и признанный исключительно центральной властью, против всей рабочей массы), и не входя в качестве отдельных личностей или небольших групп в огромные иностранные, плохо организованные общества (тут речь идет об Интернационале), которые начинают вам говорить о свободе, чтобы неизбежно прийти к анархии и деспотизму центра и города, в котором находится этот центр. (Анархия, это мы, сторонники уничтожения государства в Интернационале; деспотизм – немцы в Интернационале и Лондонский Генеральный Совет, сторонники централизации народного государства).
Мадзини любит деспотизм, он слишком пророк, слишком жрец, чтобы не обожать его; только, из уступая духу времени он называет его «свободой». Мадзини хочет римский деспотизм, но не лондонский; а мы не жрецы и не пророки и одинаково отвергаем как лондонский, так и римский деспотизм.
Весь этот параграф имеет главной целью сделать невозможным учреждение Интернационала в Италии. Он определенно запрещает как личностям, так и местным рабочим группам примыкать к Интернационалу, и установить прямую братскую связь с ним. Он дает это право только правящей и центральной власти, – благослови ее, Господи, и чорт ее побери! – которая будет установлена в Риме; что неизбежно приводит к уничтожению автономии инициативы, независимой жизни, мысли и действия, словом, свободы всех местных рабочих организаций и всех итальянских рабочих, взятых в отдельности.
Что касается связи с Интернационалом, то нечего опасаться, чтобы «Центральная Комиссия», руководимая Мадзини, заключила братский союз с этим «иностранным сообществом», которое проповедует принципы диаметрально противоположные принципам итальянского Пророка. Отсюда неизбежно последует абсолютное одиночество итальянского пролетариата, который будет находиться в стороне от огромного солидарного движения европейского и американского пролетариата.
Этого именно и хочет Мадзини. Это будет смертью Италии, но в то же время торжеством мадзинистского Бога.
Очевидно боясь, чтобы какие-нибудь анти-мадзинистские элементы, какая-нибудь социалистическая или атеистическая мысль не проникли на съезд, Мадзини принимает предосторожности. Он советует выработать прогрессистский порядок дня, – это слово «прогресситский» в данном случае поистине смешно и употреблено здесь, очевидно, только для того, чтобы пустить пыль в глаза рабочим и повторить лишний раз одно из любимых выражений святейшей мадзинистской теологии, – итак, значит, прогрессистский порядок дня, который должен исключить из обсуждения съезда все религиозные, политические и социальные вопросы: Мадзини полагает, что он недостаточно еще магнетизировал итальянских рабочих и, следовательно, боится, что они уступят своим естественным инстинктам и примут сторону свободы против лжи мадзинистской теологии.
Пусть несколько человек среди вас, говорит он, составят прогрессистский порядок дня, который исключит из программы съезда до тех пор, пока не будет достигнута цель (т. е. учреждение мадзинистской диктатуры), всякие дискуссии по религиозным, политическим и социальным вопросам, по поводу которых съезд может ныне только выносить декларативные резолюции, легкомысленные и смешные по своему бессилию. Когда будет достигнута цель, когда будет закончена внутренняя организация вашего класса (абсолютное подчинение итальянских рабочих диктатуре Мадзини), вы будете обсуждать, если у вас будет время, какие вам угодно вопросы.
Это «если у вас будет время» прямо восхитительно. Еще один поистине изумительный фокус! И вся тактика Мадзини, как я докажу в ряде статей, предпринятых мною против него, есть не что иное, как сплошное мороченье, цель которого доставить торжество, при помощи всеобщего избирательного права и сила народных мускулов, теократической авторитарной системе, противной инстинктам, потребностям, всем стремлениям народа, и создать именем народа и за его счет орудие угнетения против него самого.
Если у вас не будет времени на то, вы предоставите Центральной Власти изучить вопросы, которые вы найдете важными.
Не достаточно ли это ясно? Все принципиальные вопросы будут решаться Центральной Комиссией, первым опытом мадзинистского Государства-Церкви. Народные массы, т. е. местные группы и организации, не должны ни рассуждать ни спорить: они должны повиноваться и верить. Жизнь всех, поглощенная и искаженная в центре, парализованная и бездейственная на всей периферии: так хочет Бог Мадзини, уничтожающий и пожирающий Италию.
Страна (читайте: буржуазия) смотрит на вас с тревогой, внимательно и сурово (я думаю, что у этой буржуазии суровый вид, раз она имеет своими представителями и ангелами-хранителями жандармов); если она встретит на вашем съезде, как на других съездах, имевших место за пределами Италии, бурю разнородных мнений (т. е. жизнь, энергию, страстную и живую мысль и волю, которые имелись у Италии в такой большой степени в эпоху ее наибольшего процветания, в средние века, когда она была жива), необузданно длинные речи (ложь! На съездах Интернационала никто не имеет права говорить больше четверти часа и больше двух раз по одному и тому же вопросу), бесполезные и по поводу вопросов, обсуждаемых поверхностно (опять ложь! Обо всех вопросах, обсуждаемых на наших съездах, Генеральный Совет извещает за три месяца до съезда, предварительно сговорившись со всеми нациями; потом местные организации во всех странах изучают и обсуждают эти вопросы в продолжение трех месяцев, так что делегаты их являются на съезд почти всегда с императивными мандатами. Запретить местным организациям и народным съездам обсуждать самые важные и самые жизненные вопросы, это, значит, объявить – что, впрочем согласно программы Мадзини, – что народ неспособен их понять и что он должен полагаться на решения святейшей власти), страна (т. е. буржуазия, сброд подлых привилегированных, которые обирают и угнетают народ), считая вас за совершенно неопытных и непредусмотрительных, найдет преждевременными (т. е. очень опасными для своих привилегий) выдвигаемые вами пути.
Но то, что следует дальше, поистине великолепно и показывает нам степень иезуитизма Мадзини. Запретив съезду обсуждать религиозные, политические и социальные вопросы, и все это с явным намерением помешать анти-мадзинистам выразить свои идеи, он рекомендует делегатам съезда сделать два «маленьких заявления», которые должны сразу разрешить эти вопросы в исключительно мадзинистском смысле. Это верх политической и теологической ловкости! Слушайте:
Только два заявления, мне кажется, требуются, как введение и общая инструкция власти, которую вы изберете (и которая давно уже готова в голове тайного мадзинистского комитета. Какой иезуитизм! Общая инструкция, которую мадзинистская власть сама составила посредством мадзинистского съезда! Можно ли смеяться с большим бесстыдством над народным простодушием? Политический деспотизм вместе с религиозным лицемерием – настоящая тактика Тартюфа)! необычайными обстоятельствами, в каких находится большая часть Европы. (Речь идет, стало быть, о том, чтобы противопоставить Италию, как реакционную преграду революционному движению Европы. Но тогда все европейские монархи поспешат заказать портрет Мадзини, и после его смерти святая католическая церковь будет поклоняться ему, как святому).
Не надо создавать себе иллюзий! Страна (буржуазия, Consorteria), которая начинала благосклонно относиться к успехам вашего движения (где и когда буржуазия показала эту благосклонность? Может быть, когда Consorteria и правительство ввели своих верных людей или свои клеатуры, – префектов, полицейских, титулованную сволочь, официальную или официозную, – в качестве почетных членов во все рабочие организации Италии? Помимо этого систематического развращения рабочих организаций, какую другую благосклонность оказывали им? Никакой, и Мадзини прекрасно это знает. Почему же он лжет?) и подвергать внимательному анализу все, что писалось нами и другими в пользу справедливого и неизбежного поднятия вашего социального положения (еще бесстыдная, гнусная ложь. Разве не знают все в Италии, что официальные лица и итальянская буржуазия, и сам Мадзини вместе с ними, начали заниматься социальным вопросом только со времени восстания Парижской Коммуны и только благодаря спасительному ужасу, какой возрастающее развитие Интернационала внушает всем привилегированным? Если бы весь социализм ограничивался жалкими писаниями Мадзини, в высшей степени анти-социалистическими, полными обманчивых обещаний для народа и действительного утешения для богатых буржуа, никто не обратил бы внимания на движение пролетариата, как никто не обращал на него внимания раньше. И Мадзини осмеливается требовать для себя и для своих честь за то, что, обязано единственно действию Коммуны и Интернационала, против которых он борется! Подлинная натура теолога!), со времени последних французских событий (которые – одни только пробудили, не нравственный интерес, но пораженное ужасом внимание «страны» к пролетарскому вопросу) с ужасом отворачивается от вас и расположена в данный момент поддержать глупую и безнравственную теорию сопротивления, более или менее принятую, в ущерб вам, всеми правительствами.
Теперь ясно видно, что Мадзини называет «страной» привилегированный класс, так как он сознается, что эта «страна» начинает подло склоняться на сторону правительственной реакции. И это об этой то официальной «стране» Мадзини осмеливается сказать: «Страна тревожно и внимательно смотрит на вас»? И для того, чтобы отвратить от себя суровый жандармский гнев этой низкой сволочи, которая для Мадзини составляет страну и чьим представителем он сам теперь является, итальянский пролетариат должен отречься от своих братьев Парижской Коммуны и Интернационала, героизм и сила которых вывели, наконец, буржуа из их презрительного равнодушия? И ради чего это? Для того, чтобы, принять модзинистский социализм, вернуть буржуазии, потерянную ею самоуверенность, которая ей необходима для того, чтобы спокойно пользоваться своими привилегиями. Поистине, не разберешь, где гнусное где смешное в этих словах Мадзини!
Дикое вторжение, я не скажу учений, а произвольных и нерациональных отрицаний русских, немецких, французских демагогов явилось возвестить миру, что для того чтобы быть счастливым Человечество должно жить без Бога, без Отечества, без личной собственности и, для более последовательных и более смелых, без коллективной святости семьи под сению муниципалитета каждой коммуны; и эти отрицания, благодаря ли безумному желанию новизны или обаянию силы, проявленной парижскими сектантами, встретили отголосок в меньшинстве нашей молодежи.
Вот форменный донос пролетариату на избранную часть итальянской молодежи. Намерение ясно. Раз эта молодежь не хочет больше служить органом для пропаганды мадзинистских идей, Мадзини старается дискредитировать ее, рисуя ее, как атеистов, анти-патриотов, врагов частной собственности, семьи и т. д. не замечая, даже не подозревая, что эти идеи уже назревают с некоторых пор в пролетарских массах и что они будут развиваться все больше и больше. И все это для того, чтобы помешать единственному, что может спасти Италию, союзу этой молодежи с народом. Человечество смотрит и проходит мимо (какая красивая фраза! Кто же это Человечество, скажите на милость? Мадзини, Петрони, Саффи, Бруско и т. д.; только, они не «проходят мимо», но останавливаются, чтобы оскорбить и оклеветать нас), но нерешительная колеблющаяся, трясущаяся, легковерная буржуазия нашего времени («Страна») страшится малейшего призрака. Владеющая часть (А! А!) Страны, от крупного собственника до бедняка маленькой лавченки, начинают подозревать во всяком рабочем движении угрозу капиталу (и она права подозревать его в этом, потому что освобождение пролетариата невозможно без радикальной перемены в отношениях между капиталом и трудом), являющемуся иногда результатом наследства, чаще всего заработанному своим трудом! если только этот труд не состоял в эксплуатации труда пролетариата; но в таком случае, банкиры, жулики и разбойники также работают, и работают усердно, и депутаты в парламенте также ревностные работники), и она имеет право быть успокоенной.