Страница:
Харитон никакого интереса к интерьеру кабинки не проявил, наверняка за прошедшие годы вдоволь насмотрелся: подождав пока зарастёт входное отверстие, бёглер скомандовал:
– Тысяча семьсот пятьдесят третий уровень. Турбо-режим.
Кабинка лифта неспешно направилась к двум транспортным потокам, немного полавировала среди них, что-то для себя определяя, и вдруг резко нырнула в нисходящий. Где на лету влилась в самую быструю лифтовую струю и с громадной скоростью помчалась вниз.
Денис отчего-то предполагал, что они поедут вверх, потому манёвр умной кабинки оказалось для него полной неожиданностью. Ойкнув и побледнев, парень ухватился обеими руками за колесо-поручень; изо всех сил сдерживая рвотные позывы, Денис согнулся, почти уткнувшись лицом в центр «руля». И хотя было ему сейчас крайне нехорошо, однако Денис всё же разглядел – не специально, просто деваться было некуда – выгравированный посреди колеса рисунок-символ: ромб с вписанной в него окружностью и небольшой вертикальной щелью-прорезью посреди того круга. Символ чем-то напоминал кошачий глаз с суженным зрачком – во всяком случае Денису так показалось.
Наконец кабинка плавно затормозила падение. Парень облегчённо вздохнул, чувствуя как желудок возвращается на место, и лишь тогда обратил внимание на Харитона: бёглер, сложив руки на груди, с ехидной улыбкой глядел на Дениса.
– А нечего на меня так смотреть, – возмутился парень. – Что я, каждый день в лифтах падаю? Ничего себе поездочка, – вздохнул он. – Скажите спасибо, что я вообще тут не наблевал.
– Спасибо, – немедленно отозвался Харитон. – Ладно, для первого раза ты и впрямь держался молодцом. Выходи уж, молодец-удалец, – он указал рукой на открывшееся отверстие входа.
Уровень, на который прибыли бёглер и нелегал, разительно отличался от «административного». Во-первых, пол здесь покрывал толстый слой пыли, на котором не имелось ни единого отпечатка подошвы, или каких других отметин того, что здесь кто-нибудь когда-нибудь бывал. Во-вторых, двери в башенной стене оказались не стеклянными, тонированными, а самыми что ни на есть обычными – дубовыми, на железных петлях, с круглыми поворотными ручками. И разумеется тоже очень пыльными.
На уровне было тихо как в заброшенном склепе, только едва слышно гудели потолочные светильники, да ещё издалека, из башенного колодца, доносился ровный шелест пролетающих мимо кабин.
– Что-то мне не по себе, – пожаловался вслух Денис. – Паршивое какое-то место, дохлое… А вы точно уверены, что моя реальность именно за этими дверями? – он ткнул рукой в ближайшую к нему.
– Абсолютно, – непререкаемым тоном изрёк Харитон. – Закрытая реальность, юноша, это тебе не ресторан с кордебалетом, и не проходной двор с винным магазином. Здесь, верно, лет сто никого не было! Или двести. Да и кому она, собственно, нужна, неведомая и потенциально опасная? Не зря же её до сих пор башенная магия не распечатала… Или наоборот, в своё время надёжно закупорила.
– А как же вы меня тогда вытащили? – слабым голосом спросил Денис. – Вон, даже следов на полу никаких.
– Я тебя не через этот уровень тянул, – хмурясь, сказал бёглер. – Мне для изъятия нужного объекта любая башенная дверь сгодится. Ну, почти любая. А вот чтобы отправить тот объект назад, в его… ээ… родное бытиё – о, тут и впрямь без соответствующих дверей не обойтись. Короче, мы идём или ты продолжишь стоять и сомневаться?
– Идём, – нехотя согласился парень. Ступая за Харитоном след в след, чтобы не поднимать лишней пыли, Денис приблизился к ближней, им же указанной двери.
– Сойдёт любая, – вполголоса пояснил бёглер, хотя парень ничего у него не спрашивал. – Главное, чтобы в обжитое людьми место открылась… Не в пустыню, например, или во льды. Или над океаном. – Харитон взялся за ручку и замер, сосредоточенно глядя на дверь отсутствующим взором. Постояв так с полминуты, он глубоко вздохнул, с силой повернул туго идущую ручку – внутри замка что-то заскрежетало – и дверь медленно, пусть со скрипом, но начала открываться. Из образовавшейся щели хлынул неяркий дневной свет, в воздухе запахло сырой травой и цветами. Только сейчас Денис понял, что всё это время он не ощущал практически никаких запахов, будто воздух в Башне был полностью стерилен.
– Ещё чуток, – натужным голосом произнёс бёглер, – ну-ка… – Он рывком распахнул дверь. Парень едва ли не на цыпочках подошёл к дверному проёму, осторожно заглянул в него: сразу за порогом зеленела высокая, ещё покрытая росой густая трава. Вид открывался с высоты – дверь находилась на вершине холма.
В задверной реальности было прохладное утро, часов шесть-семь, не более. В чистом, по раннему сером небе плыли редкие облака. Солнце едва-едва выглянуло краешком из-за далёких деревьев, длинные тени протянулись по некошеному травяному полю. Через поле, по утоптанной просёлочной дороге скакал конь с всадником: широкополая шляпа с пером и развевающийся на ветру плащ мало соответствовали привычной Денису технически продвинутой реальности.
А ещё дальше, на фоне высоких заснеженных гор, почти у горизонта темнела городская стена с зубцами и редкими сторожевыми башенками: над стеной виднелись остроконечные верхушки крыш со шпилями, на которых развевались едва различимые ленточки вымпелов.
– Ничего личного, – донеслось из-за спины Дениса, и тому вдруг стало всё понятно: мерзавец Харитон вовсе не собирался возвращать его домой! Шериф Клавдий довольно прозрачно намекнул бёглеру как отделаться от непрошенного гостя… От нелегала, создавшего им юридическую проблему. А не станет нелегала, не станет и проблемы!
Резко обернувшись, Денис успел схватить Харитона за руку, но не успел остановить её движение: удар ладонью в грудь был настолько силён, что парня вышвырнуло в иную реальность – где он проехал едва ли не с пяток метров под уклон, скользя спиной по мокрой траве. Вместе с упавшим на него бёглером.
– Ты с ума сошёл! – в ярости зашипел Харитон, пытаясь отодрать от себя Дениса: тот намертво вцепился в него обеими руками, клещами не отодрать. – Дверь! Дверь закрывается! – С трудом поднявшись, бёглер бочком-бочком, по-крабьи, то и дело оскальзываясь побрёл вверх, к висящей в воздухе заветной – и уже наполовину закрытой – двери.
Денис гирей висел на руке Харитона.
– Отпусти, идиот! – вне себя заорал бёглер, – оба же пропадём! – он попытался ударить парня ногой, промахнулся, едва не упал вновь.
– Хрена тебе, а не «отпусти», – с ненавистью отозвался Денис. – У меня тоже ничего личного! – упёршись коленями в землю, он со всей силы дёрнул Харитона на себя, отчего оба кубарем покатились вниз. И, конечно же, не видели, как закрылась никем не придерживаемая дверь, не слышали как клацнул замок, и не заметили как бесследно растворился в воздухе путь в Башню Реальностей.
– Мальчик мой, у нас беда. Завтра, с утра пораньше, к нам приезжает областной королевский ревизор. О-хо-хо, прям как снег на голову…
Насколько помнил Крис, дядюшка Шмуль произносил эту фразу каждый год, в конце мая, получая обязательное уведомление из Проверочной Комиссии при дворе Его Величества. И, как помнилось Крису, «беда» обычно заканчивалась авральной уборкой зала приёмки, наведением более-менее толкового порядка в хранилище да поездкой дядюшки Шмуля с тем ревизором в ресторан. Ну и взяткой, наверное… Тут ничего конкретного сказать было нельзя, не присутствовал Крис при подписании акта проверки. Но предполагал, что без денежного вознаграждения не обходилось, ведь не за просто так королевский проверяющий закрывал глаза на известную многим горожанам специфику дядюшкиного заведения.
Официально городское бюро находок – с громким названием «Гермес» – занималось приёмом утерянных гражданами вещей. Неофициально же работало и как ломбард, и как ростовщическая контора, и, чего уж таить, как лавка скупки краденого. Впрочем, дядюшку Шмуля в городе уважали, всегда обращались к нему в сложной жизненной ситуации – особенно когда нужны были деньги.
С длинной седой бородой, крючковатым носом, в неизменно чёрном костюме с серебряными пуговицами, в чёрных лаковых туфлях и с чёрным цилиндром на голове, высокий дядюшка Шмуль напоминал ушедшего на пенсию колдуна. Каковым его многие и считали, при встрече украдкой складывая пальцы в обережный знак, чтобы владелец бюро их ненароком не сглазил. Впрочем, дядюшка на сплетни внимания не обращал и даже был доволен подобной репутацией: худая слава всё ж лучше никакой. Тем более, что подобная известность защищала «Гермес» от попыток ограбления куда надёжнее любых охранников. А поживиться в городском бюро находок, оно же ломбард и скупочная, было чем! Особенно если знать где находится тайный сейф, в котором хранилось много чего ценного: не только долговые расписки и учётная книга дядюшкиных финансовых – причём совершенно незаконных – операций, но и деньги, и то, что Шмуль брал в заклад. Ключ от комнаты с сейфом дядюшка не доверял никому, даже своему племяннику – хотя Крису уже с полгода как исполнилось двадцать три, Шмуль до сих пор считал его мальчишкой, способным на глупые поступки. Что, конечно же, сильно обижало племянника.
Крис был рослым парнем – правда, не таким высоким как дядюшка Шмуль, едва доставал ему макушкой до подбородка, – светловолосым, всегда коротко стриженым (дабы поменьше уходило мыла на мытьё головы, Шмуль следил за этим весьма строго), в меру плечистым и в меру худым. Разумеется, не кожа да кости, но и ни грамма лишнего веса – на дядюшкиных-то экономных харчах!
Отца Крис не помнил, да и не мог помнить: обычный солдат-наёмник, поселившийся в недорогой гостинице, и однажды вдруг съехавший оттуда в неизвестном направлении… Отец уехал, узнав о беременности горничной, той, что частенько заглядывала к нему в номер.
Мать одна вырастила Криса, а когда ему исполнилось шестнадцать, отдала парня в работники к сводному брату, дядюшке Шмулю – за еду, одежду и науку. Если с первым и вторым здесь было не густо, то с третьим, с науками, дело обстояло вполне толково: в хранилище скопилось изрядное количество утерянных книг, от школьных учебников до энциклопедий и всяческих справочников включительно. Потому, пусть и урывками, не часто, по ночам или же когда дядюшка надолго уезжал по делам, Крис прочитал, изучил многие из тех томов. Конечно, подобное самообразование никак не заменяло грамотного обучения в школе или гимназии, но, как верно решил Крис, уж лучше так, чем вообще никак.
Из школы Крису пришлось уйти, когда мать пристроила его в бюро находок, а сама перебралась в столицу искать лучшей доли – с тех пор, за все прошедшие годы, Крис не получил от неё ни единой весточки. И лишь отчаянно надеялся, что она по-прежнему жива-здорова.
– Ох, беда, – рассеянно теребя бороду, уныло повторил дядюшка, – надо что-то делать. Но что? Может, пуститься в бега? Или объявить себя скоропостижно умершим? Право, я затрудняюсь с решением.
– Дядя, ну бросьте вы так переживать, – Крис взял со стола письмо, мельком глянул на официозные завитушки букв, золотую печать. – Обычное уведомление, ничего особенного, – он положил пергаментный лист на место.
– Глупый ты, бестолковый, – Шмуль горько вздохнул, с неприязнью ткнул пальцем в фамилию ревизора на документе. – Ныне проверяющим назначен сам магистр финансовой магии господин Пондильяк! Неужели тебе ничего не говорит это имя?
– А должно? – заинтересовался Крис. – Понятия не имею, кто такой. Все прошлые разы был господин Туфа, нормальный дядька. Вы, вроде бы, о нём хорошо отзывались, мол, ни вином, ни взятками не брезгует. И потому не лазит куда не нужно и всяких сплетен про нашу контору не слушает.
– Тьфу на тебя, – осерчал Шмуль, – болтун сущеглупый. Не вздумай при магистре эдакое ляпнуть, немедля в тюрьму загремим! Без суда и следствия, уж поверь. И господина Туфу за собой потянем, а он того не заслужил, с пониманием человек… Чтобы ты знал: магистр Пондильяк является главой областной Проверочной Комиссии! Зверь, а не проверяющий – строгий, неподкупный, вредный. А по слухам вообще негодяй-мерзавец каких свет не видывал. – Дядюшка с тоской глянул на чиновничий пергамент, продолжил мрачно: – Говорят, после его проверки многие вешаются или топятся… Или травятся. А прочие садятся в тюрьму на долгие годы, если не навсегда.
– И впрямь беда, – огорчился Крис, которому ни травиться, ни идти в тюрьму совсем не хотелось. – А мы-то, собственно, причём? У нас в хранилище одни только невостребованные хозяевами вещи, ничего крамольного. Ээ… в общем хранилище, – уточнил он и озадаченно почесал в затылке, вспомнив о комнате с дядюшкиным сейфом. Той, что располагалась в глубине здания, за фальшивым шкафом без задней стенки.
– Вижу, дошло, – назидательно поднял палец дядюшка Шмуль. – Именно что в общем, тут придирок не будет. Но моя секретная кладовая – эх, чует сердце, докопается-таки до неё магистр, найдёт! Не зря он к нам направляется, ой не зря: будет всё вынюхивать, высматривать… стены простукивать, сплетни горожан слушать. Верно, доложил ему кто-то, на ушко про нас гадкую кляузу шепнул… Ай, одни враги кругом, никому верить нельзя! В общем, делаем так, – дядюшка с брезгливым видом сунул пергаментный лист в ящик стола, – ты займёшься наведением порядка в хранилище, а я на всякий случай уберу из сейфа всё лишнее, компрометирующее… Мнэ-э, а компромата, похоже, будет многовато, – спохватился Шмуль. – Однако ж, придётся мне те вещички вывезти из бюро куда подальше, в одно надёжное место. Пускай там полежат, до поры, до времени.
– Порядок – это в смысле только полы протереть? – с надеждой спросил Крис.
– И полы, и вещи на полках, и сами полки, – строго указал дядюшка, направляясь к выходу из кабинета. – Да, вот ещё: обязательно почисть самые верхние, те, что у потолка! Там, небось, пыли с палец толщиной, лет сто не убиралось. Во всяком случае, лично я туда никогда не лазил. – Шмуль отечески похлопал по плечу озадаченного племянника, мол, давай-давай, и отправился разбираться с сейфом. То есть перепрятывать бухгалтерский компромат.
Крис тяжело вздохнул, почесал в затылке, но деваться было некуда: послав в душе магистра Пондильяка куда подальше – гораздо далее того места, где живёт чёртова старуха Клоанца, плетущая из болотной тины сети для ловли душ умерших – парень нехотя побрёл в кладовую за веником, вёдрами, шваброй и тряпками. Дядюшкины слова о столетней пыли его не вдохновили, тем более что так оно, скорей всего, и было на самом деле: королевскому «Бюро находок» насчитывалось без малого полторы сотни лет. А то и более.
Бюро находок, в старину называвшееся «Приютом утерянных вещей», появилось в годы правления короля Августа Второго, Тишайшего, – как официально именовали его в учебниках «новой истории». В народе же за Августом закрепилось прозвище «Чихун» из-за неумеренной приверженности монарха к нюхательному табаку. Но, как бы там ни было, Август был неплохим королём, история знавала куда более вздорных и глупых правителей. Уважение в народе Август Второй заслужил в основном тем, что за время своего царствования не ввёл никаких революционных новшеств, предоставив подданным жить привычной им жизнью – без каких-либо экономических и политических потрясений.
В те времена нынешний городок Бэрилон (девяносто три мили до столицы, две тысячи семьсот тридцать девять душ проживающего населения, канатная фабрика и малый винокуренный цех) был небольшим посёлком у тракта, идущего от южного моря до самого столичного града. Конечно же, никакого «Приюта утерянных вещей» в Бэрилоне тогда не существовало, да и кому он был нужен, в захолустье-то?
Городское предание гласило, что однажды король Август Второй, возвращаясь с верфи, где закладывали новый торговый корабль, остановился на ночлег аккурат возле того посёлка. И пока разбивали стоянку, пока готовили ужин, королю захотелось прогуляться – размять ноги после долгой поездки в карете, а заодно взглянуть, как живут-поживают в эдакой глуши его верноподданные граждане.
Граждане, узнав, кто к ним приехал, со страху попрятались кто куда, и потому прогулка могла бы статься довольно унылой, если б не глухой трактирщик, который понятия не имел о прибытии столь важного гостя. Встретив короля и его свиту как обычных, но весьма денежных путников, трактирщик выставил на столы самое лучшее, в том числе и своё «фирменное» вино. Напиток королю понравился и, придя через некоторое время в весьма благодушное настроение, Август Второй отбыл в лагерь, щедро заплатив трактирщику. А уже в лагере, по утру, король обнаружил пропажу своей любимой – золотой, с драгоценными каменьями – табакерки. Разразился жуткий скандал, едва не полетели головы приближённых за невнимательность и недогляд (а там, глядишь, досталось бы и жителям посёлка), когда к королевскому шатру примчался поселковый мальчишка, сын местного сапожника Вильяма, паренёк шустрый да глазастый. Он-то и принёс королю утерянную им по винной усталости табакерку – та нашлась в зарослях бурьяна, неподалёку от тропки в трактир. В которые заросли король заходил ночью по некой важной, уединённой необходимости.
Обрадованный Август Второй отблагодарил мальчишку медным пятаком и повелел в честь случившегося установить в посёлке особый памятный дом для найденных вещей – «дабы не оставались они сирыми и беспризорными, но вовремя находили своих страждущих владельцев», – так сказал добрый король. А ещё он приказал построить и открыть винокуренный цех, поскольку здешнее вино «зело полезно, бодрит дух и внушает радость». Повелел и убыл восвояси, оставив жителей посёлка в надежде на то, что королевские распоряжения окажутся пустой, похмельной болтовнёй. Но, как показало время, король запомнил свой визит в Бэрилон: через несколько месяцев в посёлок приехал работный люд, подтянулись подводы со строительными материалами и закипела работа. На том сонная, унылая жизнь посёлка закончилась – Бэрилон стал прирастать домами, лавками, конторами… Появилось королевское почтовое отделение, у тракта организовалась конная станция: бывший никчемный посёлок быстро превращался в самый настоящий, пусть и провинциальный, городок. Ну а «Приют утерянных вещей» был выстроен в центре того городка, рядом с ратушей, практически бок о бок – одноэтажное кирпичное здание, высокое, с невероятно дорогими по тем временам настоящими стёклами в стрельчатых окнах.
Что же касаемо добропорядочного паренька, столь неожиданно изменившего судьбу родного Бэрилона, то в другой городской легенде говорилось о том, будто бы отец мальчика, сапожник Вильям, сильно огорчился необдуманному поступку сына. И от того невыносимого огорчения выгнал его из дому, предварительно избив и отняв у паренька заработанный им королевский пятак: мальчик оказался с характером, в тот же день ушёл по тракту в сторону моря. А далее, согласно той легенде, беглец поступил юнгой на быстроходный торговый корабль и знатно преуспел в морском деле, став через десяток лет помощником капитана. А ещё через пару лет поднял на том корабле бунт, собственноручно обезглавил капитана саблей и объявил себя Чёрным Бароном. В дальнейшем Чёрный Барон с его командой прославились как самые кровожадные пираты южного моря, о похождениях которых рассказывали в портовых тавернах, пели в разудалых матросских песнях, а матери пугали именем Барона непослушных детей.
Пиратское безобразие продолжалось до тех пор, пока осерчавший король Август Второй не снарядил военно-морскую экспедицию на поиски корабля Чёрного Барона: в конце концов судно было обнаружено, обстреляно из тяжёлых фаерболомётов и уничтожено. А выжившего в переделке Барона доставили в столицу, где публично казнили на центральной городской площади, в присутствии короля. Разумеется, милейший Август не признал в бородатом пирате того самого мальчика, которому он некогда подарил медный пятак. И которому столь круто изменил судьбу.
В просторном хранилище, освещённом лишь потолочными самосветными лампами, стояла полудюжина высоченных стеллажей, далеко разнесённых друг от друга и заваленных всяческим хламом. Раньше, при прежнем хозяине «Гермеса», стеллажей было в два раза больше, но предприимчивый дядюшка Шмуль, по-хозяйски решив что хватит и шести, втихаря продал казённое имущество проезжим коммерсантам. Возникшую же недостачу он с лёгким сердцем оформил как «естественную убыль в связи с ветхостью», хотя старинные, надёжно сделанные стеллажи могли простоять в бюро находок ещё лет сто, не менее. Легковерный – за взятку и угощение в ресторане – господин Туфа, прочитав акт списания, лишь изумлённо развёл руками. Однако, сказав: «Экий же ты наглец, Шмуль», подписал тот акт, а большего дядюшке и не требовалось.
Впрочем, по-своему дядюшка Шмуль был прав – такого количества стеллажей в бюро находок не требовалось. Всё равно большая их часть стояла пустая, с голыми полками, на которых лежала одна только пыль: не нёс народ находки в «Гермес» и всё тут. Потому как ценное, понятное дело, оставлялось себе, а бить ноги из-за всякой ерунды у людей охоты не было. Нет, конечно изредка, иногда, но всё же в бюро кто-нибудь чего-нибудь да приносил… Как правило, приходили или дети, или женщины преклонных лет – и тем, и другим обычно свойственно наивное стремление поступать по закону.
Потому, чтобы создать видимость активной деятельности «Гермеса», дядюшка Шмуль регулярно покупал на блошином рынке всяческие дешёвые, малопригодные в быту вещи и оформлял их как находки. Подержав вещицы на полках с два-три месяца, он перепродавал их старьевщикам, а убыль оформлял как возврат предметов владельцам, без всяческого зазрения совести подделывая подписи несуществующих хозяев. В общем, на бумаге, в отчётности, фирма «Гермес» пользовалась в городе большим успехом. И, судя по тем отчётам, город населяли одни лишь рассеянные, пачками теряющие зонты, галоши, ветхие книги, ложки-вилки, мятые кастрюли и прочий никому не нужный мусор.
Крис, одетый по случаю уборки в старые штаны, линялую майку-безрукавку да резиновые тапки-шлёпанцы, поставил ведро с водой на пол, бросил рядом швабру и достал из-под мышки веник. Постукивая рукоятью веника по ладони словно дубинкой, парень с неприязнью оглядел стеллажи. Взбираться на верхотуру и сметать с подпотолочных полок вековые залежи пыли Крису не хотелось, но куда прикажите деваться? Ругая про себя магистра финансовой магии самыми последними словами, он нехотя полез на ближайший стеллаж – без разбора наступая на разбросанные там и сям дядюшкины «находки».
Веник с трудом продирался сквозь узкую щель между потолком и верхней полкой: лежалая пыль вываливалась оттуда пластами, падала по обе стороны высотной конструкции – возле стеллажа с каждой минутой становилось всё грязнее и грязнее. Крис мельком глянул вниз, уныло подумал о том, что впереди ещё пять таких же, с обязательным мытьём полов, и его нелюбовь к магистру Пондильяку достигла поистине вселенских масштабов. Окажись вдруг королевский проверяющий где-нибудь поблизости, Крис с великим удовольствием треснул бы его по голове пыльным веником. А там будь что будет!
Что именно могло бы случиться после столь опрометчивого поступка, парень додумать не успел: веник зацепился за нечто весомое, подвижное – подцепленное прутьями, оно подъехало к самому краю полки, вывалив на лицо Крису рассыпчатый кусок пыли. Уронив веник, Крис протёр свободной рукой глаза, расчихался; запустил руку в щель, он вытащил оттуда находку – что-то тяжёлое, холодное, прямоугольное – и, сунув непонятный брусок в карман штанов, торопливо спустился вниз.
В хранилище было тихо: лишь слегка гудели трубки самосветных ламп, да едва слышно поскрипывал растревоженный стеллаж; откуда-то издалека доносились приглушённые расстоянием причитания дядюшки Шмуля, вынужденно опустошавшего сейф. Убедившись, что дядюшка занят и можно не ожидать его внезапного появления – а в том, что Шмуль немедля отобрал бы найденный предмет, Крис ничуть не сомневался – парень достал из кармана находку и принялся её изучать.
Предмет оказался стальной, размером с ладонь коробочкой, напоминающей футляр для хранения дорогих пишущих ручек. Матовая, без каких-либо надписей, она была крест-накрест перевязана серой от пыли матерчатой лентой, с сургучной печатью на узле. Крис поднёс коробочку к уху, осторожно потряс ею, но никаких подозрительных звуков не услышал. Пожав плечами, он сунул мизинец под перевязь и легко порвал непрочную от времени материю; в тот же миг печать рассыпалась лёгким коричневым пеплом, мгновенно растаявшим в воздухе – но Крис этого не заметил. Не до того ему было.
Внутри, в специальном углублении, на чёрной бархатной подстилке лежал ключ. Серебряного цвета, плоский, чересчур длинный для обычного «квартирного» варианта, с большой квадратной головкой без отверстия для кольца, с двусторонней частой «бородкой» – ключ походил на сейфовый. Хотя, конечно, мог быть и «квартирным», но из числа тех, которыми если и отпирают дверь в жильё, то вовсе не в бедняцкое.
– Тысяча семьсот пятьдесят третий уровень. Турбо-режим.
Кабинка лифта неспешно направилась к двум транспортным потокам, немного полавировала среди них, что-то для себя определяя, и вдруг резко нырнула в нисходящий. Где на лету влилась в самую быструю лифтовую струю и с громадной скоростью помчалась вниз.
Денис отчего-то предполагал, что они поедут вверх, потому манёвр умной кабинки оказалось для него полной неожиданностью. Ойкнув и побледнев, парень ухватился обеими руками за колесо-поручень; изо всех сил сдерживая рвотные позывы, Денис согнулся, почти уткнувшись лицом в центр «руля». И хотя было ему сейчас крайне нехорошо, однако Денис всё же разглядел – не специально, просто деваться было некуда – выгравированный посреди колеса рисунок-символ: ромб с вписанной в него окружностью и небольшой вертикальной щелью-прорезью посреди того круга. Символ чем-то напоминал кошачий глаз с суженным зрачком – во всяком случае Денису так показалось.
Наконец кабинка плавно затормозила падение. Парень облегчённо вздохнул, чувствуя как желудок возвращается на место, и лишь тогда обратил внимание на Харитона: бёглер, сложив руки на груди, с ехидной улыбкой глядел на Дениса.
– А нечего на меня так смотреть, – возмутился парень. – Что я, каждый день в лифтах падаю? Ничего себе поездочка, – вздохнул он. – Скажите спасибо, что я вообще тут не наблевал.
– Спасибо, – немедленно отозвался Харитон. – Ладно, для первого раза ты и впрямь держался молодцом. Выходи уж, молодец-удалец, – он указал рукой на открывшееся отверстие входа.
Уровень, на который прибыли бёглер и нелегал, разительно отличался от «административного». Во-первых, пол здесь покрывал толстый слой пыли, на котором не имелось ни единого отпечатка подошвы, или каких других отметин того, что здесь кто-нибудь когда-нибудь бывал. Во-вторых, двери в башенной стене оказались не стеклянными, тонированными, а самыми что ни на есть обычными – дубовыми, на железных петлях, с круглыми поворотными ручками. И разумеется тоже очень пыльными.
На уровне было тихо как в заброшенном склепе, только едва слышно гудели потолочные светильники, да ещё издалека, из башенного колодца, доносился ровный шелест пролетающих мимо кабин.
– Что-то мне не по себе, – пожаловался вслух Денис. – Паршивое какое-то место, дохлое… А вы точно уверены, что моя реальность именно за этими дверями? – он ткнул рукой в ближайшую к нему.
– Абсолютно, – непререкаемым тоном изрёк Харитон. – Закрытая реальность, юноша, это тебе не ресторан с кордебалетом, и не проходной двор с винным магазином. Здесь, верно, лет сто никого не было! Или двести. Да и кому она, собственно, нужна, неведомая и потенциально опасная? Не зря же её до сих пор башенная магия не распечатала… Или наоборот, в своё время надёжно закупорила.
– А как же вы меня тогда вытащили? – слабым голосом спросил Денис. – Вон, даже следов на полу никаких.
– Я тебя не через этот уровень тянул, – хмурясь, сказал бёглер. – Мне для изъятия нужного объекта любая башенная дверь сгодится. Ну, почти любая. А вот чтобы отправить тот объект назад, в его… ээ… родное бытиё – о, тут и впрямь без соответствующих дверей не обойтись. Короче, мы идём или ты продолжишь стоять и сомневаться?
– Идём, – нехотя согласился парень. Ступая за Харитоном след в след, чтобы не поднимать лишней пыли, Денис приблизился к ближней, им же указанной двери.
– Сойдёт любая, – вполголоса пояснил бёглер, хотя парень ничего у него не спрашивал. – Главное, чтобы в обжитое людьми место открылась… Не в пустыню, например, или во льды. Или над океаном. – Харитон взялся за ручку и замер, сосредоточенно глядя на дверь отсутствующим взором. Постояв так с полминуты, он глубоко вздохнул, с силой повернул туго идущую ручку – внутри замка что-то заскрежетало – и дверь медленно, пусть со скрипом, но начала открываться. Из образовавшейся щели хлынул неяркий дневной свет, в воздухе запахло сырой травой и цветами. Только сейчас Денис понял, что всё это время он не ощущал практически никаких запахов, будто воздух в Башне был полностью стерилен.
– Ещё чуток, – натужным голосом произнёс бёглер, – ну-ка… – Он рывком распахнул дверь. Парень едва ли не на цыпочках подошёл к дверному проёму, осторожно заглянул в него: сразу за порогом зеленела высокая, ещё покрытая росой густая трава. Вид открывался с высоты – дверь находилась на вершине холма.
В задверной реальности было прохладное утро, часов шесть-семь, не более. В чистом, по раннему сером небе плыли редкие облака. Солнце едва-едва выглянуло краешком из-за далёких деревьев, длинные тени протянулись по некошеному травяному полю. Через поле, по утоптанной просёлочной дороге скакал конь с всадником: широкополая шляпа с пером и развевающийся на ветру плащ мало соответствовали привычной Денису технически продвинутой реальности.
А ещё дальше, на фоне высоких заснеженных гор, почти у горизонта темнела городская стена с зубцами и редкими сторожевыми башенками: над стеной виднелись остроконечные верхушки крыш со шпилями, на которых развевались едва различимые ленточки вымпелов.
– Ничего личного, – донеслось из-за спины Дениса, и тому вдруг стало всё понятно: мерзавец Харитон вовсе не собирался возвращать его домой! Шериф Клавдий довольно прозрачно намекнул бёглеру как отделаться от непрошенного гостя… От нелегала, создавшего им юридическую проблему. А не станет нелегала, не станет и проблемы!
Резко обернувшись, Денис успел схватить Харитона за руку, но не успел остановить её движение: удар ладонью в грудь был настолько силён, что парня вышвырнуло в иную реальность – где он проехал едва ли не с пяток метров под уклон, скользя спиной по мокрой траве. Вместе с упавшим на него бёглером.
– Ты с ума сошёл! – в ярости зашипел Харитон, пытаясь отодрать от себя Дениса: тот намертво вцепился в него обеими руками, клещами не отодрать. – Дверь! Дверь закрывается! – С трудом поднявшись, бёглер бочком-бочком, по-крабьи, то и дело оскальзываясь побрёл вверх, к висящей в воздухе заветной – и уже наполовину закрытой – двери.
Денис гирей висел на руке Харитона.
– Отпусти, идиот! – вне себя заорал бёглер, – оба же пропадём! – он попытался ударить парня ногой, промахнулся, едва не упал вновь.
– Хрена тебе, а не «отпусти», – с ненавистью отозвался Денис. – У меня тоже ничего личного! – упёршись коленями в землю, он со всей силы дёрнул Харитона на себя, отчего оба кубарем покатились вниз. И, конечно же, не видели, как закрылась никем не придерживаемая дверь, не слышали как клацнул замок, и не заметили как бесследно растворился в воздухе путь в Башню Реальностей.
Крис
Дядюшка Шмуль уронил гербовое письмо на стол, снял очки с носа и горестно сказал:– Мальчик мой, у нас беда. Завтра, с утра пораньше, к нам приезжает областной королевский ревизор. О-хо-хо, прям как снег на голову…
Насколько помнил Крис, дядюшка Шмуль произносил эту фразу каждый год, в конце мая, получая обязательное уведомление из Проверочной Комиссии при дворе Его Величества. И, как помнилось Крису, «беда» обычно заканчивалась авральной уборкой зала приёмки, наведением более-менее толкового порядка в хранилище да поездкой дядюшки Шмуля с тем ревизором в ресторан. Ну и взяткой, наверное… Тут ничего конкретного сказать было нельзя, не присутствовал Крис при подписании акта проверки. Но предполагал, что без денежного вознаграждения не обходилось, ведь не за просто так королевский проверяющий закрывал глаза на известную многим горожанам специфику дядюшкиного заведения.
Официально городское бюро находок – с громким названием «Гермес» – занималось приёмом утерянных гражданами вещей. Неофициально же работало и как ломбард, и как ростовщическая контора, и, чего уж таить, как лавка скупки краденого. Впрочем, дядюшку Шмуля в городе уважали, всегда обращались к нему в сложной жизненной ситуации – особенно когда нужны были деньги.
С длинной седой бородой, крючковатым носом, в неизменно чёрном костюме с серебряными пуговицами, в чёрных лаковых туфлях и с чёрным цилиндром на голове, высокий дядюшка Шмуль напоминал ушедшего на пенсию колдуна. Каковым его многие и считали, при встрече украдкой складывая пальцы в обережный знак, чтобы владелец бюро их ненароком не сглазил. Впрочем, дядюшка на сплетни внимания не обращал и даже был доволен подобной репутацией: худая слава всё ж лучше никакой. Тем более, что подобная известность защищала «Гермес» от попыток ограбления куда надёжнее любых охранников. А поживиться в городском бюро находок, оно же ломбард и скупочная, было чем! Особенно если знать где находится тайный сейф, в котором хранилось много чего ценного: не только долговые расписки и учётная книга дядюшкиных финансовых – причём совершенно незаконных – операций, но и деньги, и то, что Шмуль брал в заклад. Ключ от комнаты с сейфом дядюшка не доверял никому, даже своему племяннику – хотя Крису уже с полгода как исполнилось двадцать три, Шмуль до сих пор считал его мальчишкой, способным на глупые поступки. Что, конечно же, сильно обижало племянника.
Крис был рослым парнем – правда, не таким высоким как дядюшка Шмуль, едва доставал ему макушкой до подбородка, – светловолосым, всегда коротко стриженым (дабы поменьше уходило мыла на мытьё головы, Шмуль следил за этим весьма строго), в меру плечистым и в меру худым. Разумеется, не кожа да кости, но и ни грамма лишнего веса – на дядюшкиных-то экономных харчах!
Отца Крис не помнил, да и не мог помнить: обычный солдат-наёмник, поселившийся в недорогой гостинице, и однажды вдруг съехавший оттуда в неизвестном направлении… Отец уехал, узнав о беременности горничной, той, что частенько заглядывала к нему в номер.
Мать одна вырастила Криса, а когда ему исполнилось шестнадцать, отдала парня в работники к сводному брату, дядюшке Шмулю – за еду, одежду и науку. Если с первым и вторым здесь было не густо, то с третьим, с науками, дело обстояло вполне толково: в хранилище скопилось изрядное количество утерянных книг, от школьных учебников до энциклопедий и всяческих справочников включительно. Потому, пусть и урывками, не часто, по ночам или же когда дядюшка надолго уезжал по делам, Крис прочитал, изучил многие из тех томов. Конечно, подобное самообразование никак не заменяло грамотного обучения в школе или гимназии, но, как верно решил Крис, уж лучше так, чем вообще никак.
Из школы Крису пришлось уйти, когда мать пристроила его в бюро находок, а сама перебралась в столицу искать лучшей доли – с тех пор, за все прошедшие годы, Крис не получил от неё ни единой весточки. И лишь отчаянно надеялся, что она по-прежнему жива-здорова.
– Ох, беда, – рассеянно теребя бороду, уныло повторил дядюшка, – надо что-то делать. Но что? Может, пуститься в бега? Или объявить себя скоропостижно умершим? Право, я затрудняюсь с решением.
– Дядя, ну бросьте вы так переживать, – Крис взял со стола письмо, мельком глянул на официозные завитушки букв, золотую печать. – Обычное уведомление, ничего особенного, – он положил пергаментный лист на место.
– Глупый ты, бестолковый, – Шмуль горько вздохнул, с неприязнью ткнул пальцем в фамилию ревизора на документе. – Ныне проверяющим назначен сам магистр финансовой магии господин Пондильяк! Неужели тебе ничего не говорит это имя?
– А должно? – заинтересовался Крис. – Понятия не имею, кто такой. Все прошлые разы был господин Туфа, нормальный дядька. Вы, вроде бы, о нём хорошо отзывались, мол, ни вином, ни взятками не брезгует. И потому не лазит куда не нужно и всяких сплетен про нашу контору не слушает.
– Тьфу на тебя, – осерчал Шмуль, – болтун сущеглупый. Не вздумай при магистре эдакое ляпнуть, немедля в тюрьму загремим! Без суда и следствия, уж поверь. И господина Туфу за собой потянем, а он того не заслужил, с пониманием человек… Чтобы ты знал: магистр Пондильяк является главой областной Проверочной Комиссии! Зверь, а не проверяющий – строгий, неподкупный, вредный. А по слухам вообще негодяй-мерзавец каких свет не видывал. – Дядюшка с тоской глянул на чиновничий пергамент, продолжил мрачно: – Говорят, после его проверки многие вешаются или топятся… Или травятся. А прочие садятся в тюрьму на долгие годы, если не навсегда.
– И впрямь беда, – огорчился Крис, которому ни травиться, ни идти в тюрьму совсем не хотелось. – А мы-то, собственно, причём? У нас в хранилище одни только невостребованные хозяевами вещи, ничего крамольного. Ээ… в общем хранилище, – уточнил он и озадаченно почесал в затылке, вспомнив о комнате с дядюшкиным сейфом. Той, что располагалась в глубине здания, за фальшивым шкафом без задней стенки.
– Вижу, дошло, – назидательно поднял палец дядюшка Шмуль. – Именно что в общем, тут придирок не будет. Но моя секретная кладовая – эх, чует сердце, докопается-таки до неё магистр, найдёт! Не зря он к нам направляется, ой не зря: будет всё вынюхивать, высматривать… стены простукивать, сплетни горожан слушать. Верно, доложил ему кто-то, на ушко про нас гадкую кляузу шепнул… Ай, одни враги кругом, никому верить нельзя! В общем, делаем так, – дядюшка с брезгливым видом сунул пергаментный лист в ящик стола, – ты займёшься наведением порядка в хранилище, а я на всякий случай уберу из сейфа всё лишнее, компрометирующее… Мнэ-э, а компромата, похоже, будет многовато, – спохватился Шмуль. – Однако ж, придётся мне те вещички вывезти из бюро куда подальше, в одно надёжное место. Пускай там полежат, до поры, до времени.
– Порядок – это в смысле только полы протереть? – с надеждой спросил Крис.
– И полы, и вещи на полках, и сами полки, – строго указал дядюшка, направляясь к выходу из кабинета. – Да, вот ещё: обязательно почисть самые верхние, те, что у потолка! Там, небось, пыли с палец толщиной, лет сто не убиралось. Во всяком случае, лично я туда никогда не лазил. – Шмуль отечески похлопал по плечу озадаченного племянника, мол, давай-давай, и отправился разбираться с сейфом. То есть перепрятывать бухгалтерский компромат.
Крис тяжело вздохнул, почесал в затылке, но деваться было некуда: послав в душе магистра Пондильяка куда подальше – гораздо далее того места, где живёт чёртова старуха Клоанца, плетущая из болотной тины сети для ловли душ умерших – парень нехотя побрёл в кладовую за веником, вёдрами, шваброй и тряпками. Дядюшкины слова о столетней пыли его не вдохновили, тем более что так оно, скорей всего, и было на самом деле: королевскому «Бюро находок» насчитывалось без малого полторы сотни лет. А то и более.
Бюро находок, в старину называвшееся «Приютом утерянных вещей», появилось в годы правления короля Августа Второго, Тишайшего, – как официально именовали его в учебниках «новой истории». В народе же за Августом закрепилось прозвище «Чихун» из-за неумеренной приверженности монарха к нюхательному табаку. Но, как бы там ни было, Август был неплохим королём, история знавала куда более вздорных и глупых правителей. Уважение в народе Август Второй заслужил в основном тем, что за время своего царствования не ввёл никаких революционных новшеств, предоставив подданным жить привычной им жизнью – без каких-либо экономических и политических потрясений.
В те времена нынешний городок Бэрилон (девяносто три мили до столицы, две тысячи семьсот тридцать девять душ проживающего населения, канатная фабрика и малый винокуренный цех) был небольшим посёлком у тракта, идущего от южного моря до самого столичного града. Конечно же, никакого «Приюта утерянных вещей» в Бэрилоне тогда не существовало, да и кому он был нужен, в захолустье-то?
Городское предание гласило, что однажды король Август Второй, возвращаясь с верфи, где закладывали новый торговый корабль, остановился на ночлег аккурат возле того посёлка. И пока разбивали стоянку, пока готовили ужин, королю захотелось прогуляться – размять ноги после долгой поездки в карете, а заодно взглянуть, как живут-поживают в эдакой глуши его верноподданные граждане.
Граждане, узнав, кто к ним приехал, со страху попрятались кто куда, и потому прогулка могла бы статься довольно унылой, если б не глухой трактирщик, который понятия не имел о прибытии столь важного гостя. Встретив короля и его свиту как обычных, но весьма денежных путников, трактирщик выставил на столы самое лучшее, в том числе и своё «фирменное» вино. Напиток королю понравился и, придя через некоторое время в весьма благодушное настроение, Август Второй отбыл в лагерь, щедро заплатив трактирщику. А уже в лагере, по утру, король обнаружил пропажу своей любимой – золотой, с драгоценными каменьями – табакерки. Разразился жуткий скандал, едва не полетели головы приближённых за невнимательность и недогляд (а там, глядишь, досталось бы и жителям посёлка), когда к королевскому шатру примчался поселковый мальчишка, сын местного сапожника Вильяма, паренёк шустрый да глазастый. Он-то и принёс королю утерянную им по винной усталости табакерку – та нашлась в зарослях бурьяна, неподалёку от тропки в трактир. В которые заросли король заходил ночью по некой важной, уединённой необходимости.
Обрадованный Август Второй отблагодарил мальчишку медным пятаком и повелел в честь случившегося установить в посёлке особый памятный дом для найденных вещей – «дабы не оставались они сирыми и беспризорными, но вовремя находили своих страждущих владельцев», – так сказал добрый король. А ещё он приказал построить и открыть винокуренный цех, поскольку здешнее вино «зело полезно, бодрит дух и внушает радость». Повелел и убыл восвояси, оставив жителей посёлка в надежде на то, что королевские распоряжения окажутся пустой, похмельной болтовнёй. Но, как показало время, король запомнил свой визит в Бэрилон: через несколько месяцев в посёлок приехал работный люд, подтянулись подводы со строительными материалами и закипела работа. На том сонная, унылая жизнь посёлка закончилась – Бэрилон стал прирастать домами, лавками, конторами… Появилось королевское почтовое отделение, у тракта организовалась конная станция: бывший никчемный посёлок быстро превращался в самый настоящий, пусть и провинциальный, городок. Ну а «Приют утерянных вещей» был выстроен в центре того городка, рядом с ратушей, практически бок о бок – одноэтажное кирпичное здание, высокое, с невероятно дорогими по тем временам настоящими стёклами в стрельчатых окнах.
Что же касаемо добропорядочного паренька, столь неожиданно изменившего судьбу родного Бэрилона, то в другой городской легенде говорилось о том, будто бы отец мальчика, сапожник Вильям, сильно огорчился необдуманному поступку сына. И от того невыносимого огорчения выгнал его из дому, предварительно избив и отняв у паренька заработанный им королевский пятак: мальчик оказался с характером, в тот же день ушёл по тракту в сторону моря. А далее, согласно той легенде, беглец поступил юнгой на быстроходный торговый корабль и знатно преуспел в морском деле, став через десяток лет помощником капитана. А ещё через пару лет поднял на том корабле бунт, собственноручно обезглавил капитана саблей и объявил себя Чёрным Бароном. В дальнейшем Чёрный Барон с его командой прославились как самые кровожадные пираты южного моря, о похождениях которых рассказывали в портовых тавернах, пели в разудалых матросских песнях, а матери пугали именем Барона непослушных детей.
Пиратское безобразие продолжалось до тех пор, пока осерчавший король Август Второй не снарядил военно-морскую экспедицию на поиски корабля Чёрного Барона: в конце концов судно было обнаружено, обстреляно из тяжёлых фаерболомётов и уничтожено. А выжившего в переделке Барона доставили в столицу, где публично казнили на центральной городской площади, в присутствии короля. Разумеется, милейший Август не признал в бородатом пирате того самого мальчика, которому он некогда подарил медный пятак. И которому столь круто изменил судьбу.
В просторном хранилище, освещённом лишь потолочными самосветными лампами, стояла полудюжина высоченных стеллажей, далеко разнесённых друг от друга и заваленных всяческим хламом. Раньше, при прежнем хозяине «Гермеса», стеллажей было в два раза больше, но предприимчивый дядюшка Шмуль, по-хозяйски решив что хватит и шести, втихаря продал казённое имущество проезжим коммерсантам. Возникшую же недостачу он с лёгким сердцем оформил как «естественную убыль в связи с ветхостью», хотя старинные, надёжно сделанные стеллажи могли простоять в бюро находок ещё лет сто, не менее. Легковерный – за взятку и угощение в ресторане – господин Туфа, прочитав акт списания, лишь изумлённо развёл руками. Однако, сказав: «Экий же ты наглец, Шмуль», подписал тот акт, а большего дядюшке и не требовалось.
Впрочем, по-своему дядюшка Шмуль был прав – такого количества стеллажей в бюро находок не требовалось. Всё равно большая их часть стояла пустая, с голыми полками, на которых лежала одна только пыль: не нёс народ находки в «Гермес» и всё тут. Потому как ценное, понятное дело, оставлялось себе, а бить ноги из-за всякой ерунды у людей охоты не было. Нет, конечно изредка, иногда, но всё же в бюро кто-нибудь чего-нибудь да приносил… Как правило, приходили или дети, или женщины преклонных лет – и тем, и другим обычно свойственно наивное стремление поступать по закону.
Потому, чтобы создать видимость активной деятельности «Гермеса», дядюшка Шмуль регулярно покупал на блошином рынке всяческие дешёвые, малопригодные в быту вещи и оформлял их как находки. Подержав вещицы на полках с два-три месяца, он перепродавал их старьевщикам, а убыль оформлял как возврат предметов владельцам, без всяческого зазрения совести подделывая подписи несуществующих хозяев. В общем, на бумаге, в отчётности, фирма «Гермес» пользовалась в городе большим успехом. И, судя по тем отчётам, город населяли одни лишь рассеянные, пачками теряющие зонты, галоши, ветхие книги, ложки-вилки, мятые кастрюли и прочий никому не нужный мусор.
Крис, одетый по случаю уборки в старые штаны, линялую майку-безрукавку да резиновые тапки-шлёпанцы, поставил ведро с водой на пол, бросил рядом швабру и достал из-под мышки веник. Постукивая рукоятью веника по ладони словно дубинкой, парень с неприязнью оглядел стеллажи. Взбираться на верхотуру и сметать с подпотолочных полок вековые залежи пыли Крису не хотелось, но куда прикажите деваться? Ругая про себя магистра финансовой магии самыми последними словами, он нехотя полез на ближайший стеллаж – без разбора наступая на разбросанные там и сям дядюшкины «находки».
Веник с трудом продирался сквозь узкую щель между потолком и верхней полкой: лежалая пыль вываливалась оттуда пластами, падала по обе стороны высотной конструкции – возле стеллажа с каждой минутой становилось всё грязнее и грязнее. Крис мельком глянул вниз, уныло подумал о том, что впереди ещё пять таких же, с обязательным мытьём полов, и его нелюбовь к магистру Пондильяку достигла поистине вселенских масштабов. Окажись вдруг королевский проверяющий где-нибудь поблизости, Крис с великим удовольствием треснул бы его по голове пыльным веником. А там будь что будет!
Что именно могло бы случиться после столь опрометчивого поступка, парень додумать не успел: веник зацепился за нечто весомое, подвижное – подцепленное прутьями, оно подъехало к самому краю полки, вывалив на лицо Крису рассыпчатый кусок пыли. Уронив веник, Крис протёр свободной рукой глаза, расчихался; запустил руку в щель, он вытащил оттуда находку – что-то тяжёлое, холодное, прямоугольное – и, сунув непонятный брусок в карман штанов, торопливо спустился вниз.
В хранилище было тихо: лишь слегка гудели трубки самосветных ламп, да едва слышно поскрипывал растревоженный стеллаж; откуда-то издалека доносились приглушённые расстоянием причитания дядюшки Шмуля, вынужденно опустошавшего сейф. Убедившись, что дядюшка занят и можно не ожидать его внезапного появления – а в том, что Шмуль немедля отобрал бы найденный предмет, Крис ничуть не сомневался – парень достал из кармана находку и принялся её изучать.
Предмет оказался стальной, размером с ладонь коробочкой, напоминающей футляр для хранения дорогих пишущих ручек. Матовая, без каких-либо надписей, она была крест-накрест перевязана серой от пыли матерчатой лентой, с сургучной печатью на узле. Крис поднёс коробочку к уху, осторожно потряс ею, но никаких подозрительных звуков не услышал. Пожав плечами, он сунул мизинец под перевязь и легко порвал непрочную от времени материю; в тот же миг печать рассыпалась лёгким коричневым пеплом, мгновенно растаявшим в воздухе – но Крис этого не заметил. Не до того ему было.
Внутри, в специальном углублении, на чёрной бархатной подстилке лежал ключ. Серебряного цвета, плоский, чересчур длинный для обычного «квартирного» варианта, с большой квадратной головкой без отверстия для кольца, с двусторонней частой «бородкой» – ключ походил на сейфовый. Хотя, конечно, мог быть и «квартирным», но из числа тех, которыми если и отпирают дверь в жильё, то вовсе не в бедняцкое.