Страница:
Маленький человечек, недоумевая, переспросил:
– А где Большой театр?
– Большой театр на гастролях! – торжественно заключил Сатин и, крепче сжав пальцы на предплечье своей спутницы, энергично пошел дальше. А растерянный мужичонка некоторое время смотрел перед собой, пытаясь разгадать загадочные перипетии столичных маршрутов.
– Представляешь, – обратился к девушке Сатин, – приехать из дремучей глубинки в столицу, наторговав на базарах жалкого бабла, и искать все тот же базар! И не замечать прекрасную архитектуру, не подозревать, что существует опера, балет… Из такой биомассы, Изольда, можно лепить что угодно! Все так просто, что скучно!
Юстиниана, которую Сатин называл Изольдой, пристально смотрела на крест, венчавший узорный купол витиеватого собора.
Сатин с досадой перехватил ее взгляд, но постарался скрыть свое раздражение:
– Кстати, о балете – пойдем сегодня в ночной клуб? Надо бы подзарядиться, а то переговоры буксуют.
Но сегодняшний день явно оказался неудачным для Сати – таково было его настоящее имя. Напуганный чем-то голубь, сорвавшийся с крыши, выплеснул ему на плечо горячую струю едкого помета. Сати чертыхнулся, достал из кармана шелковый платок и стал быстро оттирать слизистую белесую кашицу с лацкана пиджака.
– Не зря голубей прозвали летающим сортиром! Навалил, поганец… – Сати не договорил и рванул к Юстинне, отошедшей от него метра на три: – Ты что делаешь?
Девушка под действием глубокого транса стояла рядом с Сати, пока тот отчищал одежду от голубиного помета, и в то же самое время к ней протянула руку старуха-нищенка, прося подаяния. Словно сквозь вату, как золотые лучи сквозь грозовое небо, к Юстиниане пробивались отблески сознания. Подать нищенке ей было нечего, но руки сами собой торопливо отстегнули замок бриллиантовой серьги, и девушка вложила украшение в сухую, морщинистую руку старухи. В этот самый момент Сати уже метнулся к ним.
– Храни тебя Господь, – торопливо проговорила нищенка.
Сати схватил Юстиниану за руку и попытался ухватить старуху, но та с удивительным проворством неуловимым образом скрылась в толпе.
– Идиотка! – минуту спустя орал на Юстиниану Сати. – Тех денег, что стоит эта сережка, хватит, чтобы вот они, – он пальцем указал на прохожих, остановившихся поротозейничать, услышав его крики, – жили беззаботно лет пять!
Выкинуть как мелочь, подумать только!
Его истерика оживила Юстиниану. По мраморно-бледным щекам пробежал едва заметный румянец. Сати отступил, состояние и настроение девушки серьезно его заботили.
– Ладно, пойдем купим тебе что-нибудь новенькое. – Сати быстро овладел собой и вернулся к привычному иронично-назидательному тону. – Не будешь же ты у меня ходить в одной сережке, как малазийский флибустьер...
Сати провел рукой, указав на опустевшее ушко Изольды.
– Моя девушка потеряла сережку. Я хотел бы подобрать точно такую же.
Менеджер изумилась: «Ни фига себе! Потеряла! Охренеть! Такие деньжищи!» – но виду не подала.
– Мы не можем продать вам одну серьгу, – покачала она головой. – У нас они продаются парами, но можно сделать заказ, и, если это наше изделие, ювелиры восстановят утрату.
– И в течение какого срока я смогу получить недостающую серьгу?
Менеджер задумалась. Такого заказа они еще не исполняли.
– Не могу навскидку назвать вам сроки, но, полагаю, месяца три-четыре.
– Месяца?! – возмутился Сати. – Для меня три-четыре часа ожидания – это уже долго!
На несколько секунд повисла пауза.
– Вот что, любезная, – Сати пригляделся к прицепленному на груди у продавца бейджику, – Анюта, принесите нам или такие же, или что-то в этом роде.
Анна рысью двинулась к прилавку: похоже, светила недельная выручка как минимум. У зеркальной стены она на секунду остановилась, чтобы поправить волосы. Сати, хоть и мимоходом, с удовольствием покопался в ее кукольной головке.
«Ничего себе! Мужик за нее такие бабки выкладывает, а она сидит как статуя! Ни улыбки, ни слова! Во девке повезло! И чем я хуже ее?»
Приняв осанку и в меру выпятив грудь, Анна поглядела в благородное зеркало. В умеренном полумраке при тонко рассчитанном освещении на нее смотрела уставшая женщина. Четко прорисовывались темные припухшие круги под глазами, не очень удачно замазанные пудрой, которая скаталась в мелкие сеточки морщинок «куриные лапки». Подводка, старательно нанесенная утром, размазалась, сделав глаза «грязными». Анна вздрогнула. «Такое освещение», – попыталась она успокоить себя.
Сати наслаждался ее паникой. Любимая шутка – состарить кокетку лет на пятнадцать в одно мгновение, пусть полюбуется!
Но выдержка все-таки не покинула продавщицу, и она с честью продолжила выполнять свой долг, обернувшись к посетителям с радушной улыбкой:
– Может, чай или кофе?
– Да, пожалуй, кофе! – согласился довольный Сати.
Анна перевела взгляд на посетительницу. Та сидела безукоризненно прямо и по-прежнему безучастно смотрела перед собой. Ее кожа была свежа и естественна, не выдавая и малейшего присутствия косметики. Благородная природная красота не искажалась никакими преломлениями света.
И тут совершенно неожиданно для Сати мысли Анны приняли совершенно другое направление: «И мужик-то с ней вроде завидный, а девчонка – как в ступоре. Наверняка какой-нибудь козел. Извращенец. Мучает ее, бедняжку, а потом грехи подарками замаливает. Думает, что за брюлики она ему все простит».
Сати был возмущен. Ну что за народ! Менталитет: от ненависти до любви… какой там шаг – полмысли! Сама на дохлой курице две недели живет из-за неоплаченных кредитов, а миллионершу жалеет! Девочке, видите ли, козел попался! А саму-то собственный козел в чужом городе на улицу не выбросил с ребенком? Нет, с такими людьми совершенно невозможно работать.
Сати почувствовал, как он устал за эти дни.
Менеджер принесла серебристый поднос с минимальной сервировкой и обратилась с вопросом к Юстиниане:
– Вам сахар или сливки?
– Ничего не нужно, – ответил за девушку Сати, но и сейчас он опоздал. Анна неясным порывом протянула руку к сахарнице, и ее рука встретилась с ледяными пальцами Юстинны.
Как ток, пробежало живое прикосновение по нервам пленницы, она подняла на Анну полные глубокой муки зеленые глаза и встретила взгляд сострадания. И во второй раз за день на щеках Юстинианы проступил легкий, едва уловимый румянец. Словно замороженная кровь чуть оттаяла.
Из далеких воспоминаний неожиданно возник аромат вишневого пирога, которым замаливала свои грехи непоседа Хельга. Юстиниана вздрогнула. «Хельга! Если бы ты могла услышать... если бы только знала!»
Совсем другое дело – столь желанная Земля. Противоречия между ее жителями буквально разрывают мир на части. По сути, большинство землян все еще остаются невежественными каннибалами, готовыми откусить голову своему ближнему за стеклянные бусы и жестянку из-под консервов.
Слуга, подававший Мо Ши вечерний чай, все-таки рискнул перебить поток мыслей хозяина:
– Простите меня, господин, но вы размышляете вслух!
Старик позволил себе эту дерзость, поскольку знал: кара за не сделанное вовремя предупреждение может оказаться более ужасной, чем гнев, который хозяин обрушит на него сейчас.
Но, к удивлению слуги, господин не рассердился.
– А ты… – Мо Ши поймал себя на мысли, что за века службы так и не удосужился узнать имя своего верного слуги. – Ты сам, – нашелся он после недолгой паузы, – хотел бы стать господином?
В мудрых раскосых глазах слуги промелькнул неподдельный ужас. Старик растерялся. Он глубже вжал голову в плечи и пролепетал:
– Я никогда не мог позволить себе думать ни о чем другом, кроме как об исполнении вашего приказа.
Мо Ши рассмеялся:
– Я не ошибся, когда выбрал тебя!
Слуга облегченно вздохнул. Кажется, обошлось. «Чернильный мастер», как звучало имя Мо Ши на родном северном диалекте старца, мог стереть из свитков судьбы имя любого, кто вызвал у него мимолетное недовольство. Четкие графемы иероглифов жизни осторожного старика на этот раз не оборвались. Он сгорбился и, пятясь, бесшумно скользнул за ширмы.
Мо Ши принялся расставлять фигуры на шахматной доске. Он начинал новую партию. Эта древняя игра увлекала его, и иногда он просиживал долгие месяцы за обдумыванием одного-единственного хода. Случалось, финал партии вызывал его бурное ликование. А порой он с гневом сметал фигуры с доски, и тогда за далеким мерцанием звезд в чернильном холоде неба фиолетовые всполохи рвали облака и с куполов далеких планет сыпались огненные стрелы. Власть над затерянными мирами – это только плацдарм. Мо Ши устал ждать...
Сумерки смазали краски разноцветной черепицы остроугольных крыш и золоченых шпилей. Цветущие кусты потихоньку начали поднимать вверх прибитые проливным дождем пышные ветви. Мо Ши распахнул окно и полной грудью вдохнул прохладный аромат вечера. Маленькая пичуга – по всей видимости, неосторожный слеток – прыгнула на подоконник. Ее привлек зеленый жучок, который до этого спрятался в щель рамы, а теперь во все лопатки удирал с гладкой поверхности. Увидев Мо Ши, птичка присела на тоненьких лапках и, поворачивая крохотную головку, смотрела то на жучка, то на страшного человека. Мо Ши с улыбкой взирал на трогательное существо. Он не шевелился, и птичка сделала прыжок к привлекшему ее жучку. В этот момент широкая ладонь замахнулась и прихлопнула пушистый комочек. Мо Ши приподнял руку и с интересом уставился на кровяные полосочки, разбежавшиеся по линиям ладони. Словно пытался прочесть предопределенные знаки.
Тень слуги неслышно двигалась за спиной господина.
– Убери с окна эти перья, – брезгливо приказал Мо Ши, отряхивая ладонь.
Он вернулся к нефритовой шахматной доске и наконец сделал ход. Лучи изображенной на стене пентаграммы вспыхнули слабым фиолетовым огнем подобно разгорающимся углям костра.
Некогда изгнанный сожжением чернокнижник теперь въезжал в город на шикарном авто, и не в мантии, как когда-то, а в строгом костюме от известного модельера. Его роскошь слепила и затягивала все глубже и глубже. Жалкими торговцами стояли люди на блошиных рынках, будто ненужную рухлядь, предлагая свои души. Чернокнижник брезгливо и разборчиво щупал товар. Он не торопился покупать и сбавлял цену. Он мстил им за то, что двести лет назад его сожгли на этом самом рынке полные негодования горожане. Он помнил все, словно это случилось вчера…
Пятнадцатилетняя селянка проснулась на рассвете.
Свежесть и радость заполняли уставший от серой ночной сырости городок. На влажной оранжевой черепице, поднявшись на тоненьких ножках, сверкая черными бусинками глазенок, выводит невероятно звонкую задорную песенку зарянка. В густой зелени широколистного клена просыпается соловей. О, это главная партия! Заливистая трель разрывает сердце от счастья и боли в предчувствии чуда. Пропахшие рыбой сети свежи и легко колышутся, как прозрачные декорации в театре. Море ласково целует песчаный берег – нет в целом мире нежнее любовника! С каждым вдохом грудь раскрывается все шире, и уже обнажено незащищенное сердце. Каждая жилочка – как струна чудесной арфы: поет и переливается в невероятной музыкальной гармонии. И зовет тебя к самой кромке моря. Навстречу сияющим бригом выплывает заря...
Такие души стоили затраченных трудов. Они пропитаны светом. Какое наслаждение – гасить яркий светоч!
Чернокнижник затащил девушку в темный сырой грот и, еще не умертвив окончательно, начал пожирать ее печень. Солнечный свет вытягивал из него слишком много сил, ему была необходима пища. Чудесное сияние девушки заполняло мертвую плоть демона. В глубине грота он почуял присутствие смертного, но слишком велико было наслаждение плотоядного духа, а потому демон не стал прерываться.
Мальчик, грезивший отыскать в гроте клад контрабандистов, замер от ужаса, увидев, как недавно приехавший в селение врач обращается в чудовище. Он уже ничем не мог помочь соседской девчонке и, пятясь, отступил к щели, через которую пробивался неровный свет. Чудо было в том, что мальчик оказался довольно маленьким и щуплым, а ветер и вода изъяли достаточно грунта, чтобы образовалась широкая щель, которая выпустила его на свободу.
Мальчик выбрался на небольшой уступ над самым обрывом. «Кошкой» цепляясь за отвесную скалу, он добрался до тропинки и кинулся в селение. Добежав до площади, паренек истошно заорал. Из домов выходили встревоженные жители: рыбаки, контрабандисты, булочники, ремесленники и их жены. Задыхаясь от ужаса, мальчик поведал им о том, что произошло в гроте.
Вооружившись садовым инвентарем, горожане не промедлили ни минуты. Зверь был застигнут врасплох прямо над несчастной жертвой. Еще несколько тел нашли тут же. Те, кого еще недавно считали утопшими, предстали перед содрогнувшимися горожанами в виде истерзанных останков.
Чернокнижник не стал отпираться. Он смеялся жителям в лицо. Женщинам припоминал, как чудодейственные крема из подкожного жира новорожденных младенцев продлевали сомнительную молодость и красоту их кожи.
– Вы разве не знали, сударыни, чем вы скрывали свою дряблость? – хохотал он. – А вы, распутные детоубийцы, разве вам не все равно, в каком виде сгниют свидетельства вашего греха?
Город задохнулся от возмущения. Общиной решили, не сообщая властям, сжечь колдуна немедленно со всем его скарбом. Дрожа от ужаса и ненависти, горожане привязали изрыгающего проклятия чернокнижника к столбу. К ногам его летели склянки с эликсирами и мазями, стопки древних книг, перевязанные бечевками из пеньки. Демон визжал и бесновался. Он разоблачал жителей, прибегавших к его услугам, одного за другим. Но молча смотрели они на то, как языки пламени чадящего костра начали пожирать стянутое веревками тело. Плотно сжав зубы, стояли ошарашенные люди, связанные воедино праведным гневом и неискупленным грехом.
– Ага! – вопил бес. – Я так и знал! Здесь недостает пяти флаконов! Наталья, сколько ты оставила себе?
Он щедро раскидывал семена вражды и подозрительности, пока его горло не превратилось в кипящую пенящуюся массу.
Одного не учли несчастные жители: среди догорающих углей еле заметно билось обугленное сердце демона. Ночью пришел к пепелищу черный пес и проглотил его целиком, в это же мгновение черный дым втек в разинутую пасть пса. Верный телохранитель уносил своего хозяина подальше от проклятого города, туда, где им предстояло долго-долго зализывать горячие раны…
Теперь все иначе. Нет сетей и баркасов. Ленивые вороны долбят жесткими клювами пластиковый пакет из любопытства, дескать, что же там такое? Они не голодны, свалка сытно кормит всех: крыс, ворон, нежить и заблудших… Шакалоподобные псы бродят по улицам без страха. Милый городок!
Сати приехал сюда отдохнуть на пару дней.
Расторопный хозяин гостиницы, опережая шофера, суетливо кинулся к багажу, на ходу слащавой скороговоркой приговаривая:
– Вот хорошо, что вы приехали! Уж мы ждали-ждали...
Сати улыбался. Солнце больше не досаждало ему. С ним всюду была его великолепная Изольда, в достатке снабжающая своим сиянием и кровью.
– Тебе пойдет на пользу морской воздух, моя девочка! – Сати подал руку, помогая выйти из автомобиля своему донору.
Определенно она начинает иссякать. Ей нужен отдых. В этом благодатном климате вполне подберется пара-тройка одноразовых источников плоти, пока Изольда немного восстановится.
«В моей душе... В душе моей только песчаные дюны, штрихи нечеткого змеиного следа, ускользающего в серые заросли колючего кустарника. В глазах моих – пустынное море, застывшее в штиле. В ушах моих – стон дудука. Я слышу, как расцветает абрикосовое дерево, и чувствую прохладу лунной ночи. Свежий запах морских водорослей не перебивает ни одна струя аромата цветов и берега. Я могу слышать то, что я захочу! Я могу обонять те запахи, которые мне нужны. Я могу видеть то, что даст мне возможность сохранить память», – беспрестанно крутилось в голове Юстинианы.
Серой тенью в нескольких метрах позади нее тащился телохранитель и верный пес Сати, готовый к любой неожиданности.
– Девочек по-прежнему можно найти на набережной? – с тлетворной улыбкой поинтересовался Сати у лысенького содержателя гостиницы.
– Да, – радуясь вниманию господина, откликнулся тот. – Они стоят там до последнего отдыхающего, до самых дождей.
– Хорошо! – отозвался довольный господин. – Захвачу парочку – развлечься!
– Девчонки ничего – красотки! – прокричал вслед резко стартовавшему авто хозяин гостиницы.
Настроение у Сати было великолепное. С вульгарно накрашенными девчушками, еще не достигшими и шестнадцати лет, даже торговаться не пришлось. Едва он открыл дверь, как они, демонстрируя опытность, сами запрыгнули в машину. Сати сделал погромче музыку и направил многосильную машину к спуску, ведущему к самому морю. Ему не терпелось войти в сырую прохладу грота.
– А мы куда едем, мужчина? – с игривой развязностью обратилась к нему одна из девушек.
– Мы едем в сказку! – улыбаясь, ответил Сати.
– Сказка – там! – указала девушка на огни набережной. – А море уже холодное и штормит.
– А ты, пожалуй, права. – Сати вспомнил, как во время приливов вода доходила почти до самого входа в грот. Хлопотно будет убеждать этих шлюх идти в пещеру по колено в холодной воде. Они нынче куда менее наивны, чем прежние, которых можно было заманить сказками про сундук с сокровищами и прочей чепухой.
– Поехали сразу в гостиницу, – предложил он.
– А где вы остановились, мужчина? – поинтересовалась самая смелая.
– Почему ты зовешь меня так? – спросил Сати.
– Ну мы же не познакомились еще, – ответила малолетняя нахалка.
– Правда? – изумился Сати. – Ну зови меня Алик!
– А я – Натуся!
– Оч-чень приятно, – проявила осведомленность в этикете вторая. – Ася! – И протянула руку в гипюровой перчатке с обрезанными пальцами из маминого старенького комода, которой очень гордилась.
– Так едем-то куда, Алик?
– В «Эжени».
– Не, я туда не поеду! – вдруг заартачилась Ася.
Сати поморщился:
– Может, ты тогда пешком прогуляешься?
– Не... я просто в «Эжени» не могу, – поторопилась убедить в своей готовности Ася.
Сати еще раз досадливо скривил рот:
– Ладно... Давайте по бокалу шампанского и поищем райский уголок!
– А где шампанское, Алик? – оживилась Натуся.
– В багажнике! – радостно сообщил Сати. – Ну-ка, девчонки, вылезайте, поможете достать, там еще фрукты.
Они вышли из машины, все трое…
Сати вернулся в прекрасном расположении духа. Он насытился не только плотью, но и страданием и смертью. Изольду он поглощал понемногу, не переходя допустимую границу. И теперь чувствовал себя окончательно удовлетворенным, целуя ее тонкую руку:
– Набирайся сил, девочка! Ты же знаешь, как ты мне нужна.
Юстиниана выказала полное безразличие. Она должна молчать, она должна сохранить эту маску безучастия, чтобы демон не догадался о ее способности мыслить.
Собаки, без меры расплодившиеся в поселке, раскопали два присыпанных землей свежих трупа. Псы еще только начали рвать тела, как в том же месте проезжавшие мимо курортники остановились выгулять своего подвывающего пуделя. Тот выскочил из машины и по дурашливой наивности побежал к пирующим бродяжкам. Собаки сбились в истошно визжащий и рычащий клубок. Туда же на выручку своему питомцу ринулся хозяин…
Пару минут спустя он рванул вперед, виляя на дороге. Увидав патрульную машину, засигналил и замигал фарами.
Опознать трупы не составило труда. Страшную весть сообщили родным.
– А мне ведь Асечка сказала, что с подружкой пойдет заниматься, – горестно прошептал отец одной из девушек. Он вспомнил их короткий разговор вечером…
– Ты куда на ночь глядя?! – Отец почти сорвался на крик.
– Я к Натусе! Языком заниматься, – отмахнулась от прицепившегося вдруг предка малолетняя гетера.
– Толку-то! Твоя Натуся – такая же троечница, как и ты, – вздохнул родитель. – Лучше бы матери помогла.
– Да ну ее!
– Ишь как заговорила! Как деньги – так «дай», а как помочь – так «да ну»!
Но дочь, уже не слушая вовсе, выскочила за ворота.
– И не смей так одеваться! – крикнул ей вслед отец. Но он и сам прекрасно понимал, что слова его – не более чем ветер. Не суждено им долететь до ушей дочери, к которой он тщетно взывал. Дети давно перестали хоть сколько-нибудь считаться с родителями, воспринимая их как некий источник жалкого благосостояния.
Но все это уже не имело никакого значения. Продолжения не будет. Отец в отчаянии разрыдался. Жена билась в истерике. Родня пыталась ее утешить лошадиными дозами снотворного. Чтобы хоть как-то отвлечься, убитый горем мужчина занялся тем, чем и следовало: пошел на работу.
Будучи содержателем гостиницы, он легко нашел себе занятие. Заменил текущий водопроводный кран, подтянул провисшую в петлях дверь и, наконец, начал мыть машину важного постояльца. То, что он нашел на заднем сиденье автомобиля, поразило его как гром посреди ясного неба. Хозяин гостиницы стоял некоторое время в оцепенении, судорожно сопоставляя факты.
Ирония во фразе дочери: «Языком заниматься», ее наряд… Вопрос гостя: «Девочек по-прежнему можно снять на набережной?» То, в чем хозяин помогал богатому гостю в прежние годы: огромные черные сумки, которые он сбрасывал в море…
И эти гипюровые перчатки, которые когда-то были элементом свадебного наряда его жены, теперь лежали на заднем сиденье «порше».
Безумный гнев овладел несчастным отцом. Он схватил металлический лом и метнулся к покоям гостя.
Тихонько – казалось, его сердце в груди колотится громче, – постучал в дверь.
– Кто там? – спросил Сати.
– Хозяин, – не то назвавшись, не то обращаясь, хрипло пробормотал мужчина.
Не подозревая подвоха, Сати открыл дверь. Халат темно-синего шелка распахнулся на бледной груди. Туда-то и вонзил отчаявшийся отец тяжелую острогу.
– А! А-а-а!!! – взревел Сати, утратив человеческий облик. Не вынимая из груди железного прута, он кинулся на своего обидчика и впился ему в горло. Когда с нижнего этажа на помощь Сати прибежал телохранитель, тот уже держал в лапах голову хозяина гостиницы и вглядывался в угасающие глаза жертвы:
– Ты – червь! Ты опять извиваешься и хочешь моей крови?
Юстиниана, преодолевая невероятную тяжесть невидимых пут, попыталась подняться с кровати, но уже в следующее мгновение демон впился ей зубами в бок и потянул дымящийся напиток, придающий ему мощь. Он так надолго присосался к ней, что даже его слуга позволил себе вмешаться:
– Она, похоже, умирает, хозяин!
С досадой демон оторвал от Юстинианы свою смердящую пасть и взревел над ее израненным телом. Потом обернулся к слуге:
– А где Большой театр?
– Большой театр на гастролях! – торжественно заключил Сатин и, крепче сжав пальцы на предплечье своей спутницы, энергично пошел дальше. А растерянный мужичонка некоторое время смотрел перед собой, пытаясь разгадать загадочные перипетии столичных маршрутов.
– Представляешь, – обратился к девушке Сатин, – приехать из дремучей глубинки в столицу, наторговав на базарах жалкого бабла, и искать все тот же базар! И не замечать прекрасную архитектуру, не подозревать, что существует опера, балет… Из такой биомассы, Изольда, можно лепить что угодно! Все так просто, что скучно!
Юстиниана, которую Сатин называл Изольдой, пристально смотрела на крест, венчавший узорный купол витиеватого собора.
Сатин с досадой перехватил ее взгляд, но постарался скрыть свое раздражение:
– Кстати, о балете – пойдем сегодня в ночной клуб? Надо бы подзарядиться, а то переговоры буксуют.
Но сегодняшний день явно оказался неудачным для Сати – таково было его настоящее имя. Напуганный чем-то голубь, сорвавшийся с крыши, выплеснул ему на плечо горячую струю едкого помета. Сати чертыхнулся, достал из кармана шелковый платок и стал быстро оттирать слизистую белесую кашицу с лацкана пиджака.
– Не зря голубей прозвали летающим сортиром! Навалил, поганец… – Сати не договорил и рванул к Юстинне, отошедшей от него метра на три: – Ты что делаешь?
Девушка под действием глубокого транса стояла рядом с Сати, пока тот отчищал одежду от голубиного помета, и в то же самое время к ней протянула руку старуха-нищенка, прося подаяния. Словно сквозь вату, как золотые лучи сквозь грозовое небо, к Юстиниане пробивались отблески сознания. Подать нищенке ей было нечего, но руки сами собой торопливо отстегнули замок бриллиантовой серьги, и девушка вложила украшение в сухую, морщинистую руку старухи. В этот самый момент Сати уже метнулся к ним.
– Храни тебя Господь, – торопливо проговорила нищенка.
Сати схватил Юстиниану за руку и попытался ухватить старуху, но та с удивительным проворством неуловимым образом скрылась в толпе.
– Идиотка! – минуту спустя орал на Юстиниану Сати. – Тех денег, что стоит эта сережка, хватит, чтобы вот они, – он пальцем указал на прохожих, остановившихся поротозейничать, услышав его крики, – жили беззаботно лет пять!
Выкинуть как мелочь, подумать только!
Его истерика оживила Юстиниану. По мраморно-бледным щекам пробежал едва заметный румянец. Сати отступил, состояние и настроение девушки серьезно его заботили.
– Ладно, пойдем купим тебе что-нибудь новенькое. – Сати быстро овладел собой и вернулся к привычному иронично-назидательному тону. – Не будешь же ты у меня ходить в одной сережке, как малазийский флибустьер...
* * *
Экипировка Изольды была в некотором роде и его визитной карточкой. Поэтому Сати решил не откладывать в долгий ящик восстановление утраченного лоска. Они зашли в сумеречную прохладу ювелирного бутика. На бордовых витринах сверкали бриллианты, не терпящие конкуренции другого сияния. Длинноногая менеджер приветливо встретила потенциальных покупателей, жестом предложив присесть в уютные, усыпляющие расчетливость, пышные кресла.Сати провел рукой, указав на опустевшее ушко Изольды.
– Моя девушка потеряла сережку. Я хотел бы подобрать точно такую же.
Менеджер изумилась: «Ни фига себе! Потеряла! Охренеть! Такие деньжищи!» – но виду не подала.
– Мы не можем продать вам одну серьгу, – покачала она головой. – У нас они продаются парами, но можно сделать заказ, и, если это наше изделие, ювелиры восстановят утрату.
– И в течение какого срока я смогу получить недостающую серьгу?
Менеджер задумалась. Такого заказа они еще не исполняли.
– Не могу навскидку назвать вам сроки, но, полагаю, месяца три-четыре.
– Месяца?! – возмутился Сати. – Для меня три-четыре часа ожидания – это уже долго!
На несколько секунд повисла пауза.
– Вот что, любезная, – Сати пригляделся к прицепленному на груди у продавца бейджику, – Анюта, принесите нам или такие же, или что-то в этом роде.
Анна рысью двинулась к прилавку: похоже, светила недельная выручка как минимум. У зеркальной стены она на секунду остановилась, чтобы поправить волосы. Сати, хоть и мимоходом, с удовольствием покопался в ее кукольной головке.
«Ничего себе! Мужик за нее такие бабки выкладывает, а она сидит как статуя! Ни улыбки, ни слова! Во девке повезло! И чем я хуже ее?»
Приняв осанку и в меру выпятив грудь, Анна поглядела в благородное зеркало. В умеренном полумраке при тонко рассчитанном освещении на нее смотрела уставшая женщина. Четко прорисовывались темные припухшие круги под глазами, не очень удачно замазанные пудрой, которая скаталась в мелкие сеточки морщинок «куриные лапки». Подводка, старательно нанесенная утром, размазалась, сделав глаза «грязными». Анна вздрогнула. «Такое освещение», – попыталась она успокоить себя.
Сати наслаждался ее паникой. Любимая шутка – состарить кокетку лет на пятнадцать в одно мгновение, пусть полюбуется!
Но выдержка все-таки не покинула продавщицу, и она с честью продолжила выполнять свой долг, обернувшись к посетителям с радушной улыбкой:
– Может, чай или кофе?
– Да, пожалуй, кофе! – согласился довольный Сати.
Анна перевела взгляд на посетительницу. Та сидела безукоризненно прямо и по-прежнему безучастно смотрела перед собой. Ее кожа была свежа и естественна, не выдавая и малейшего присутствия косметики. Благородная природная красота не искажалась никакими преломлениями света.
И тут совершенно неожиданно для Сати мысли Анны приняли совершенно другое направление: «И мужик-то с ней вроде завидный, а девчонка – как в ступоре. Наверняка какой-нибудь козел. Извращенец. Мучает ее, бедняжку, а потом грехи подарками замаливает. Думает, что за брюлики она ему все простит».
Сати был возмущен. Ну что за народ! Менталитет: от ненависти до любви… какой там шаг – полмысли! Сама на дохлой курице две недели живет из-за неоплаченных кредитов, а миллионершу жалеет! Девочке, видите ли, козел попался! А саму-то собственный козел в чужом городе на улицу не выбросил с ребенком? Нет, с такими людьми совершенно невозможно работать.
Сати почувствовал, как он устал за эти дни.
Менеджер принесла серебристый поднос с минимальной сервировкой и обратилась с вопросом к Юстиниане:
– Вам сахар или сливки?
– Ничего не нужно, – ответил за девушку Сати, но и сейчас он опоздал. Анна неясным порывом протянула руку к сахарнице, и ее рука встретилась с ледяными пальцами Юстинны.
Как ток, пробежало живое прикосновение по нервам пленницы, она подняла на Анну полные глубокой муки зеленые глаза и встретила взгляд сострадания. И во второй раз за день на щеках Юстинианы проступил легкий, едва уловимый румянец. Словно замороженная кровь чуть оттаяла.
Из далеких воспоминаний неожиданно возник аромат вишневого пирога, которым замаливала свои грехи непоседа Хельга. Юстиниана вздрогнула. «Хельга! Если бы ты могла услышать... если бы только знала!»
* * *
«Одна магичка – это не больше, чем капля в море, – думал Мо Ши. – Сата проделал огромную работу, но этого недостаточно, чтобы развернуться в полную силу. Его донор чахнет при малейшей нагрузке, а захват мира Земли потребует колоссального напряжения». Мо Ши встал и подошел к изящно оформленной карте Софинской империи. Здесь. Именно здесь он найдет источник необходимой энергии. Юстиниана – первая ласточка. Затем он откроет врата, и полчища демонов ринутся в бой. Орки и еще… Мо Ши задумался, глядя на многоцветный рельеф карты. Еще… Кто же еще? Ему не хватит времени, чтобы приобрести как можно больше союзников. Несмотря на разногласия, жители этого двухлунного мира в ущерб собственным амбициям не спешат заключать союзы против друг друга. Обладая большим энергетическим потенциалом, они боятся открытого конфликта.Совсем другое дело – столь желанная Земля. Противоречия между ее жителями буквально разрывают мир на части. По сути, большинство землян все еще остаются невежественными каннибалами, готовыми откусить голову своему ближнему за стеклянные бусы и жестянку из-под консервов.
Слуга, подававший Мо Ши вечерний чай, все-таки рискнул перебить поток мыслей хозяина:
– Простите меня, господин, но вы размышляете вслух!
Старик позволил себе эту дерзость, поскольку знал: кара за не сделанное вовремя предупреждение может оказаться более ужасной, чем гнев, который хозяин обрушит на него сейчас.
Но, к удивлению слуги, господин не рассердился.
– А ты… – Мо Ши поймал себя на мысли, что за века службы так и не удосужился узнать имя своего верного слуги. – Ты сам, – нашелся он после недолгой паузы, – хотел бы стать господином?
В мудрых раскосых глазах слуги промелькнул неподдельный ужас. Старик растерялся. Он глубже вжал голову в плечи и пролепетал:
– Я никогда не мог позволить себе думать ни о чем другом, кроме как об исполнении вашего приказа.
Мо Ши рассмеялся:
– Я не ошибся, когда выбрал тебя!
Слуга облегченно вздохнул. Кажется, обошлось. «Чернильный мастер», как звучало имя Мо Ши на родном северном диалекте старца, мог стереть из свитков судьбы имя любого, кто вызвал у него мимолетное недовольство. Четкие графемы иероглифов жизни осторожного старика на этот раз не оборвались. Он сгорбился и, пятясь, бесшумно скользнул за ширмы.
Мо Ши принялся расставлять фигуры на шахматной доске. Он начинал новую партию. Эта древняя игра увлекала его, и иногда он просиживал долгие месяцы за обдумыванием одного-единственного хода. Случалось, финал партии вызывал его бурное ликование. А порой он с гневом сметал фигуры с доски, и тогда за далеким мерцанием звезд в чернильном холоде неба фиолетовые всполохи рвали облака и с куполов далеких планет сыпались огненные стрелы. Власть над затерянными мирами – это только плацдарм. Мо Ши устал ждать...
Сумерки смазали краски разноцветной черепицы остроугольных крыш и золоченых шпилей. Цветущие кусты потихоньку начали поднимать вверх прибитые проливным дождем пышные ветви. Мо Ши распахнул окно и полной грудью вдохнул прохладный аромат вечера. Маленькая пичуга – по всей видимости, неосторожный слеток – прыгнула на подоконник. Ее привлек зеленый жучок, который до этого спрятался в щель рамы, а теперь во все лопатки удирал с гладкой поверхности. Увидев Мо Ши, птичка присела на тоненьких лапках и, поворачивая крохотную головку, смотрела то на жучка, то на страшного человека. Мо Ши с улыбкой взирал на трогательное существо. Он не шевелился, и птичка сделала прыжок к привлекшему ее жучку. В этот момент широкая ладонь замахнулась и прихлопнула пушистый комочек. Мо Ши приподнял руку и с интересом уставился на кровяные полосочки, разбежавшиеся по линиям ладони. Словно пытался прочесть предопределенные знаки.
Тень слуги неслышно двигалась за спиной господина.
– Убери с окна эти перья, – брезгливо приказал Мо Ши, отряхивая ладонь.
Он вернулся к нефритовой шахматной доске и наконец сделал ход. Лучи изображенной на стене пентаграммы вспыхнули слабым фиолетовым огнем подобно разгорающимся углям костра.
* * *
Еще не остыл бархатный сезон, а поселок почти полностью обезлюдел. Вместе с беззаботным бытом курорта жизнь совсем ушла из маленького поселения. Но это лишь самообман. На самом деле жизнь покинула селение более века назад. Жители побережья незаметно приняли в свои дома пустоту и праздность. Город, утратив большую часть населения, стал поселком, который вскоре грозил вымереть окончательно.Некогда изгнанный сожжением чернокнижник теперь въезжал в город на шикарном авто, и не в мантии, как когда-то, а в строгом костюме от известного модельера. Его роскошь слепила и затягивала все глубже и глубже. Жалкими торговцами стояли люди на блошиных рынках, будто ненужную рухлядь, предлагая свои души. Чернокнижник брезгливо и разборчиво щупал товар. Он не торопился покупать и сбавлял цену. Он мстил им за то, что двести лет назад его сожгли на этом самом рынке полные негодования горожане. Он помнил все, словно это случилось вчера…
Пятнадцатилетняя селянка проснулась на рассвете.
Свежесть и радость заполняли уставший от серой ночной сырости городок. На влажной оранжевой черепице, поднявшись на тоненьких ножках, сверкая черными бусинками глазенок, выводит невероятно звонкую задорную песенку зарянка. В густой зелени широколистного клена просыпается соловей. О, это главная партия! Заливистая трель разрывает сердце от счастья и боли в предчувствии чуда. Пропахшие рыбой сети свежи и легко колышутся, как прозрачные декорации в театре. Море ласково целует песчаный берег – нет в целом мире нежнее любовника! С каждым вдохом грудь раскрывается все шире, и уже обнажено незащищенное сердце. Каждая жилочка – как струна чудесной арфы: поет и переливается в невероятной музыкальной гармонии. И зовет тебя к самой кромке моря. Навстречу сияющим бригом выплывает заря...
Такие души стоили затраченных трудов. Они пропитаны светом. Какое наслаждение – гасить яркий светоч!
Чернокнижник затащил девушку в темный сырой грот и, еще не умертвив окончательно, начал пожирать ее печень. Солнечный свет вытягивал из него слишком много сил, ему была необходима пища. Чудесное сияние девушки заполняло мертвую плоть демона. В глубине грота он почуял присутствие смертного, но слишком велико было наслаждение плотоядного духа, а потому демон не стал прерываться.
Мальчик, грезивший отыскать в гроте клад контрабандистов, замер от ужаса, увидев, как недавно приехавший в селение врач обращается в чудовище. Он уже ничем не мог помочь соседской девчонке и, пятясь, отступил к щели, через которую пробивался неровный свет. Чудо было в том, что мальчик оказался довольно маленьким и щуплым, а ветер и вода изъяли достаточно грунта, чтобы образовалась широкая щель, которая выпустила его на свободу.
Мальчик выбрался на небольшой уступ над самым обрывом. «Кошкой» цепляясь за отвесную скалу, он добрался до тропинки и кинулся в селение. Добежав до площади, паренек истошно заорал. Из домов выходили встревоженные жители: рыбаки, контрабандисты, булочники, ремесленники и их жены. Задыхаясь от ужаса, мальчик поведал им о том, что произошло в гроте.
Вооружившись садовым инвентарем, горожане не промедлили ни минуты. Зверь был застигнут врасплох прямо над несчастной жертвой. Еще несколько тел нашли тут же. Те, кого еще недавно считали утопшими, предстали перед содрогнувшимися горожанами в виде истерзанных останков.
Чернокнижник не стал отпираться. Он смеялся жителям в лицо. Женщинам припоминал, как чудодейственные крема из подкожного жира новорожденных младенцев продлевали сомнительную молодость и красоту их кожи.
– Вы разве не знали, сударыни, чем вы скрывали свою дряблость? – хохотал он. – А вы, распутные детоубийцы, разве вам не все равно, в каком виде сгниют свидетельства вашего греха?
Город задохнулся от возмущения. Общиной решили, не сообщая властям, сжечь колдуна немедленно со всем его скарбом. Дрожа от ужаса и ненависти, горожане привязали изрыгающего проклятия чернокнижника к столбу. К ногам его летели склянки с эликсирами и мазями, стопки древних книг, перевязанные бечевками из пеньки. Демон визжал и бесновался. Он разоблачал жителей, прибегавших к его услугам, одного за другим. Но молча смотрели они на то, как языки пламени чадящего костра начали пожирать стянутое веревками тело. Плотно сжав зубы, стояли ошарашенные люди, связанные воедино праведным гневом и неискупленным грехом.
– Ага! – вопил бес. – Я так и знал! Здесь недостает пяти флаконов! Наталья, сколько ты оставила себе?
Он щедро раскидывал семена вражды и подозрительности, пока его горло не превратилось в кипящую пенящуюся массу.
Одного не учли несчастные жители: среди догорающих углей еле заметно билось обугленное сердце демона. Ночью пришел к пепелищу черный пес и проглотил его целиком, в это же мгновение черный дым втек в разинутую пасть пса. Верный телохранитель уносил своего хозяина подальше от проклятого города, туда, где им предстояло долго-долго зализывать горячие раны…
Теперь все иначе. Нет сетей и баркасов. Ленивые вороны долбят жесткими клювами пластиковый пакет из любопытства, дескать, что же там такое? Они не голодны, свалка сытно кормит всех: крыс, ворон, нежить и заблудших… Шакалоподобные псы бродят по улицам без страха. Милый городок!
Сати приехал сюда отдохнуть на пару дней.
Расторопный хозяин гостиницы, опережая шофера, суетливо кинулся к багажу, на ходу слащавой скороговоркой приговаривая:
– Вот хорошо, что вы приехали! Уж мы ждали-ждали...
Сати улыбался. Солнце больше не досаждало ему. С ним всюду была его великолепная Изольда, в достатке снабжающая своим сиянием и кровью.
– Тебе пойдет на пользу морской воздух, моя девочка! – Сати подал руку, помогая выйти из автомобиля своему донору.
Определенно она начинает иссякать. Ей нужен отдых. В этом благодатном климате вполне подберется пара-тройка одноразовых источников плоти, пока Изольда немного восстановится.
* * *
Юстиниана брела по пустынному берегу моря... Она всеми силами пыталась устоять, не потерять память и не смириться. Иногда ей казалось, что смерть – самый лучший способ избавиться от нескончаемого кошмара. Но что-то, какие-то детали, которые никак не укладывались в логическую цепочку, рождали в ней надежду. Она сможет. Что именно сможет, Юстиниана не знала. Изо дня в день она вспоминала стихотворные строки древних поэтов, не подозревая, что именно зарифмованные в четком ритме слова удерживали в ее сознании память, вызывали волновые сигналы, летевшие через бесконечность к тому, кто сумеет их принять.«В моей душе... В душе моей только песчаные дюны, штрихи нечеткого змеиного следа, ускользающего в серые заросли колючего кустарника. В глазах моих – пустынное море, застывшее в штиле. В ушах моих – стон дудука. Я слышу, как расцветает абрикосовое дерево, и чувствую прохладу лунной ночи. Свежий запах морских водорослей не перебивает ни одна струя аромата цветов и берега. Я могу слышать то, что я захочу! Я могу обонять те запахи, которые мне нужны. Я могу видеть то, что даст мне возможность сохранить память», – беспрестанно крутилось в голове Юстинианы.
Серой тенью в нескольких метрах позади нее тащился телохранитель и верный пес Сати, готовый к любой неожиданности.
* * *
Сати, отправив шофера выгуливать Изольду, почувствовал, что он жутко голоден. Он сам сел за руль своего сверкающего «порше». Выскочивший проводить его хозяин кинулся открывать ворота.– Девочек по-прежнему можно найти на набережной? – с тлетворной улыбкой поинтересовался Сати у лысенького содержателя гостиницы.
– Да, – радуясь вниманию господина, откликнулся тот. – Они стоят там до последнего отдыхающего, до самых дождей.
– Хорошо! – отозвался довольный господин. – Захвачу парочку – развлечься!
– Девчонки ничего – красотки! – прокричал вслед резко стартовавшему авто хозяин гостиницы.
Настроение у Сати было великолепное. С вульгарно накрашенными девчушками, еще не достигшими и шестнадцати лет, даже торговаться не пришлось. Едва он открыл дверь, как они, демонстрируя опытность, сами запрыгнули в машину. Сати сделал погромче музыку и направил многосильную машину к спуску, ведущему к самому морю. Ему не терпелось войти в сырую прохладу грота.
– А мы куда едем, мужчина? – с игривой развязностью обратилась к нему одна из девушек.
– Мы едем в сказку! – улыбаясь, ответил Сати.
– Сказка – там! – указала девушка на огни набережной. – А море уже холодное и штормит.
– А ты, пожалуй, права. – Сати вспомнил, как во время приливов вода доходила почти до самого входа в грот. Хлопотно будет убеждать этих шлюх идти в пещеру по колено в холодной воде. Они нынче куда менее наивны, чем прежние, которых можно было заманить сказками про сундук с сокровищами и прочей чепухой.
– Поехали сразу в гостиницу, – предложил он.
– А где вы остановились, мужчина? – поинтересовалась самая смелая.
– Почему ты зовешь меня так? – спросил Сати.
– Ну мы же не познакомились еще, – ответила малолетняя нахалка.
– Правда? – изумился Сати. – Ну зови меня Алик!
– А я – Натуся!
– Оч-чень приятно, – проявила осведомленность в этикете вторая. – Ася! – И протянула руку в гипюровой перчатке с обрезанными пальцами из маминого старенького комода, которой очень гордилась.
– Так едем-то куда, Алик?
– В «Эжени».
– Не, я туда не поеду! – вдруг заартачилась Ася.
Сати поморщился:
– Может, ты тогда пешком прогуляешься?
– Не... я просто в «Эжени» не могу, – поторопилась убедить в своей готовности Ася.
Сати еще раз досадливо скривил рот:
– Ладно... Давайте по бокалу шампанского и поищем райский уголок!
– А где шампанское, Алик? – оживилась Натуся.
– В багажнике! – радостно сообщил Сати. – Ну-ка, девчонки, вылезайте, поможете достать, там еще фрукты.
Они вышли из машины, все трое…
Сати вернулся в прекрасном расположении духа. Он насытился не только плотью, но и страданием и смертью. Изольду он поглощал понемногу, не переходя допустимую границу. И теперь чувствовал себя окончательно удовлетворенным, целуя ее тонкую руку:
– Набирайся сил, девочка! Ты же знаешь, как ты мне нужна.
Юстиниана выказала полное безразличие. Она должна молчать, она должна сохранить эту маску безучастия, чтобы демон не догадался о ее способности мыслить.
* * *
Милицейский патруль был в ужасе от находки, обнаруженной на обочине дороги.Собаки, без меры расплодившиеся в поселке, раскопали два присыпанных землей свежих трупа. Псы еще только начали рвать тела, как в том же месте проезжавшие мимо курортники остановились выгулять своего подвывающего пуделя. Тот выскочил из машины и по дурашливой наивности побежал к пирующим бродяжкам. Собаки сбились в истошно визжащий и рычащий клубок. Туда же на выручку своему питомцу ринулся хозяин…
Пару минут спустя он рванул вперед, виляя на дороге. Увидав патрульную машину, засигналил и замигал фарами.
Опознать трупы не составило труда. Страшную весть сообщили родным.
– А мне ведь Асечка сказала, что с подружкой пойдет заниматься, – горестно прошептал отец одной из девушек. Он вспомнил их короткий разговор вечером…
– Ты куда на ночь глядя?! – Отец почти сорвался на крик.
– Я к Натусе! Языком заниматься, – отмахнулась от прицепившегося вдруг предка малолетняя гетера.
– Толку-то! Твоя Натуся – такая же троечница, как и ты, – вздохнул родитель. – Лучше бы матери помогла.
– Да ну ее!
– Ишь как заговорила! Как деньги – так «дай», а как помочь – так «да ну»!
Но дочь, уже не слушая вовсе, выскочила за ворота.
– И не смей так одеваться! – крикнул ей вслед отец. Но он и сам прекрасно понимал, что слова его – не более чем ветер. Не суждено им долететь до ушей дочери, к которой он тщетно взывал. Дети давно перестали хоть сколько-нибудь считаться с родителями, воспринимая их как некий источник жалкого благосостояния.
Но все это уже не имело никакого значения. Продолжения не будет. Отец в отчаянии разрыдался. Жена билась в истерике. Родня пыталась ее утешить лошадиными дозами снотворного. Чтобы хоть как-то отвлечься, убитый горем мужчина занялся тем, чем и следовало: пошел на работу.
Будучи содержателем гостиницы, он легко нашел себе занятие. Заменил текущий водопроводный кран, подтянул провисшую в петлях дверь и, наконец, начал мыть машину важного постояльца. То, что он нашел на заднем сиденье автомобиля, поразило его как гром посреди ясного неба. Хозяин гостиницы стоял некоторое время в оцепенении, судорожно сопоставляя факты.
Ирония во фразе дочери: «Языком заниматься», ее наряд… Вопрос гостя: «Девочек по-прежнему можно снять на набережной?» То, в чем хозяин помогал богатому гостю в прежние годы: огромные черные сумки, которые он сбрасывал в море…
И эти гипюровые перчатки, которые когда-то были элементом свадебного наряда его жены, теперь лежали на заднем сиденье «порше».
Безумный гнев овладел несчастным отцом. Он схватил металлический лом и метнулся к покоям гостя.
Тихонько – казалось, его сердце в груди колотится громче, – постучал в дверь.
– Кто там? – спросил Сати.
– Хозяин, – не то назвавшись, не то обращаясь, хрипло пробормотал мужчина.
Не подозревая подвоха, Сати открыл дверь. Халат темно-синего шелка распахнулся на бледной груди. Туда-то и вонзил отчаявшийся отец тяжелую острогу.
– А! А-а-а!!! – взревел Сати, утратив человеческий облик. Не вынимая из груди железного прута, он кинулся на своего обидчика и впился ему в горло. Когда с нижнего этажа на помощь Сати прибежал телохранитель, тот уже держал в лапах голову хозяина гостиницы и вглядывался в угасающие глаза жертвы:
– Ты – червь! Ты опять извиваешься и хочешь моей крови?
Юстиниана, преодолевая невероятную тяжесть невидимых пут, попыталась подняться с кровати, но уже в следующее мгновение демон впился ей зубами в бок и потянул дымящийся напиток, придающий ему мощь. Он так надолго присосался к ней, что даже его слуга позволил себе вмешаться:
– Она, похоже, умирает, хозяин!
С досадой демон оторвал от Юстинианы свою смердящую пасть и взревел над ее израненным телом. Потом обернулся к слуге: