Страница:
Михаил Барановский
Форточка с видом на одиночество
МУЖЧИНА
Я задумал написать роман. Решил приступить сразу же после ужина. Пожарил мясо. Говядина оказалась невероятно жесткой. Ощущение, что корове в корм добавляли цемента. Мясо у меня во рту отчаянно сражалось с металлокерамическими коронками. Я все думал: доедать или выбросить? Выбросить было жалко. А доедать – опасно.Я не мог принять решения и продолжал автоматически жевать. То есть я доедал мясо, так и не решив, стоит ли его доедать.
Вообще-то я десять лет прожил со своей бывшей женой именно в таком состоянии. Я ставил перед собой вопрос, но не отвечал на него.
Я продолжал с ней жить не потому, что так решил, а как раз потому, что я ничего не решил. (В то время у меня были большей частью еще свои зубы.) Получается, что, колеблясь, все это время я косвенно делал выбор в пользу совместного с ней проживания. Все это очень сложно.
Однажды мой друг спросил меня, жениться ему или нет? Я ответил, что, как бы он ни поступил, все равно будет жалеть. Я мастер давать уклончивые советы.
Я решил, что главным героем моего романа будет мужчина. Потому что в женщинах я разбираюсь плохо. Совсем недавно у меня был повод в очередной раз в этом убедиться.
ЖЕНЩИНЫ
Мы с приятелем сидели в ресторане. За соседним столиком оказались две женщины. Портреты таких женщин прежде выставляли в витринах фотоателье. Они всегда были сфотографированы вполоборота, с оголенными плечами и улыбками кинозвезд тех лет. Кто эти женщины? Где их мужчины? Живы ли они еще? Как сложились их судьбы? Вряд ли они теперь ходят по кабакам – те женщины.Эти, за соседним столиком, тоже были уже несколько secondhand. На двоих им набиралось не меньше семидесяти. Признаки былых достоинств угадывались в них, как в покрытых патиной серебряных вилках. Но моего приятеля это не смутило. Он то и дело вел с ними какие-то гормональные разговоры, вывернув шею на сто восемьдесят градусов. Слава богу, женщины, кажется, были достаточно умны, чтобы не выглядеть полными дурами. А это уже не мало! Потому что самое главное мое оружие – интеллект. И только на втором месте – мужское сдержанное обаяние.
В результате мы оказались за одним столом. Я был уверен: еще немного, и мы окажемся в одной постели. Все к тому и шло. Я практически не сомневался.
И тут мой приятель сказал:
– А сейчас мы пойдем в театр. Любите ли вы театр? – спросил он у женщин.
Я посмотрел на приятеля, потом на часы и сказал, что в час ночи при всей любви вряд ли нас пустят в театр.
Есть такие люди, стоит им выпить, как тут же какая-то неведомая сила влечет их из-за стола. Они требуют немедленно принести им счет, подать пальто, отдать концы.
И что вы думаете? Неизвестный сутулый человек, похожий на официанта, черный ход, какие-то длинные темные галереи, неразличимые во мраке ступени. Сцена театра на Таганке. Она освещена. Зал темен и пуст. Торжествующее лицо пьяного приятеля. Он произносит:
– Мы стоим на легендарной сцене великого театра на Таганке! – Он слушает, как его голос летит в партер, вскарабкивается на балкон…
– Что вы чувствуете? – спрашивает он, обращаясь к нашим спутницам.
Те только глупо смеются.
Пустая, если не считать нас, четверых, сцена. Пустой зрительный зал. Похоже, я уже ничего не чувствую к середине ночи после бутылки, наверное, выпитой водки. Нет, боюсь, я ничего не чувствую. Даже если бы мы сейчас оказались на подмостках не театра на Таганке, а, скажем, на сцене Карнеги-Холла или в открытом космосе.
– Вы в среднем за один спектакль сколько раз испытываете катарсис? – зачем-то спрашиваю я наших барышень.
Потом мы заехали на такси в магазин, купили водки и отправились к ним в гости…
В конце концов ушли ни с чем. Мне стало как-то страшно, потому что, если уж ТАКИЕ не дают, то что тогда говорить о молодых и красивых. Почему не дали? – понять не могу. Никаких катарсисов.
На следующее утро голова моя раскалывалась. Я не мог подняться с постели. И сделалось очень обидно, потому что вчера не было настолько хорошо, насколько плохо было сегодня.
Итак, я решил, что главным героем моего романа будет мужчина, потому что, как подтвердили последние события, в женщинах я разбираюсь плохо.
Мне тут рассказывали, что в Америке, если девушка позволяет за себя заплатить после ужина – это значит, что она вам сегодня же вечером даст. Нравятся мне эти американцы! А у нас: заплатить-то они вам дадут…
Ну, в общем, вы понимаете.
СКРОМНОСТЬ – СЕСТРА НЕИЗВЕСТНОСТИ
Короче, главный герой – мужчина. Ему сорок лет. Он разведен. Ибо что интересного можно написать о женатом мужчине? Нет, мне нужна свободная личность, мечущаяся между женщинами, между городами и странами, между внезапно возникающими опасностями… Потому что роман должен быть динамичным, захватывающим, удерживающим читателя в постоянном напряжении. Только в этом случае можно рассчитывать на серьезный тираж и пристойный гонорар. А в деньгах я сейчас очень нуждаюсь. Как, впрочем, и в славе. Может быть, даже не в славе, а в некоторой известности в определенных интеллектуальных кругах.Я хочу проснуться знаменитым. По утрам мне обычно сорок, но к середине дня уже на пару лет меньше. Я со стороны наблюдаю за тем, как старею. Самые злые шаржи рисует на нас время.
Галерея зеркал длиною в жизнь.
Бог абсолютно безответственно относится к результатам собственного труда. Если бы он немного больше времени потратил на сотворение человека, то не был бы так расточителен.
Когда тебе сорок, словарный запас пополняется в основном за счет названий болезней и лекарств.
Я ссутулился за долгие месяцы зимнего окоченения. Хочется расправить плечи. Не выдыхать паром.
Соскучился по собственной тени, которую я обычно отбрасываю в период летнего солнцестояния. Прямо на жаркий асфальт сбрасываю ее, как боярскую шубу.
Я смотрел в окно, в чернильную ночь, сквозь стекло, будто в лужу, подернутую тонким льдом.
Почти физически ощущал собственное занудство, нехватку витамина D и острую финансовую недостаточность.
Последние годы я только и занимался тем, что гонялся за женщинами, деньгами и сюжетами. И все ускользало в последний момент.
Я устал ждать.
Наше ожидание счастья – деликатес у смерти на столе.
И все-таки я ждал его, как ждал в юности гонорара из областной газеты.
Как ждал настоящей любви.
Особенно после прочтения книги «Техника современного секса».
Известный гомосексуалист утверждает, что от всех женщин пахнет рыбой. Не знаю, так ли это – вечные проблемы с обонянием.
Это было, кажется, в восьмом классе. Врач вся в полиэтилене, как спрятанная на лето шуба в шкафу, резиновыми презервативными пальцами копошится в моем рту. Какими-то металлическими приспособлениями откручивает мои злополучные аденоиды.
– Подыши носом.
Я дышу с трудом, еле-еле. Смотрю в эмалированный лоток со сгустками собственной крови.
– Как? – спрашивает она. – Хорошо дышишь?
Я утвердительно киваю – только бы перестали мучить.
– Теперь все время будешь так дышать, – говорит.
Может, и правда – все женщины пахнут рыбой?
Афродита вышла из пены.
Я люблю морепродукты. Устрицы, креветки, каракатицы, русалки…
Меня не смущает запах рыбы.
Пусть. Пусть их вздохи и всхлипы нежными моллюсками проскальзывают в мои ушные раковины.
Я хочу проснуться знаменитым.
Желательно в своей постели.
Хочу, чтобы слава застала меня в момент пробуждения и утренней эрекции. Чтобы солнечный свет падал на стены сквозь неплотно закрытые жалюзи аккуратно нарезанными желтыми ломтиками.
Кто-то сказал: «Скромность – сестра неизвестности».
Хочу проснуться знаменитым.
Моя ладонь от начала до конца вспахана широкой бороздой.
Говорят, это линия ума и славы. Я хочу верить в хиромантию.
Хотя ума, по крайней мере, в границах этой грандиозной борозды мне не дождаться точно. Остается – слава.
Если я еще не умер, то, возможно, именно для того, чтобы дожить до нее.
Хочу проснуться знаменитым.
Потому что когда ты приезжаешь в столицу из провинции и тебе уже далеко не восемнадцать – нужен какой-то очень веский аргумент. Аргумент, который был бы у всех на виду. А что это может быть за аргумент? Вот к чему я клоню. Я должен написать этот роман. Чего бы мне это ни стоило.
Это будет достаточно увесистая книга, в яркой суперобложке. Мои имя и фамилия набраны крупным жирным шрифтом. В две строки. На первой – имя, на второй – фамилия. Роман будет продаваться во всех книжных магазинах, и газеты станут публиковать рецензии, а глянцевые журналы просить меня об интервью… Знакомства со мной станут искать кинопродюсеры, режиссеры и молодые красивые девушки. А те видавшие виды дамочки из ресторанов будут кусать себе локти и коленки. И горько сожалеть о том, что когда-то не дали известному писателю и, таким образом, навсегда выпали из поля его зрения и из современного литературного контекста.
Такие мысли проносились в моем сознании стремительно, не вписываясь в повороты, врезаясь одна в другую на полном ходу.
ЭВРИКА
Я сделал себе кофе и сел перед чистым листом бумаги. Я знал, что действие должно начаться сразу, без долгих предисловий. Сразу должен подняться вихрь событий.Я смотрел на девственный лист – полный штиль. Самое трудное – начать. Надо это преодолеть. А дальше – герои романа сами поведут за собой автора. Главное – начать.
Я закурил. Я копался в своей памяти, надеясь припомнить хоть что-нибудь пригодное для начала романа. Это должно быть какое-то невероятное событие. Событие способное послужить первотолчком, привести в движение не только основной сюжет, но и спровоцировать конфликт, проявить характеры персонажей, обострить их отношения. Что-то должно такое случиться, произойти… Не знаю…
Не знаю, сколько я просидел за столом, но, похоже, мой шейный остеохондроз заметно прибавил солевых отложений.
Мой мозг вздувался и клокотал, силясь выбросить на поверхность памяти заветную бутылку с экстренным сообщением.
Говядина лежала во мне мертвым грузом. Казалось, и желудочного сока не хватает для того, чтобы ее переварить. И она навсегда останется лежать там, на дне, как окаменевший доисторический мамонт в сибирских недрах.
Неужели из сорока лет, прожитых мною на этом свете, мне не выудить ни одного сюжета, достойного настоящей литературы?
Сколько процентов моей биографии способно вызвать широкий общественный интерес?
Я не находил ответа. Я не ощущал вкуса кофе и не чувствовал сигаретного дыма.
Сорок лет я прожил мелким почерком, каким обычно составляют список необходимых покупок перед тем, как отправиться в супермаркет.
Вот и все, что от меня останется: упаковка от съеденных пельменей и пакет с хлюпающим на донышке прокисшим молоком.
Ни одна женщина не может, просто не имеет права давать мне и таким, как я! Все правильно. Так и должно быть.
И тут меня осенило! Я понял – именно отсутствие каких-либо серьезных событий, именно эта пустота и должна привести в движение моего героя. Он должен проснуться, как Герцен, разбуженный декабристами, и отправиться на поиски приключений, бурной, непредсказуемой действительности.
Я знаю эти слова. Я сам говорил их себе множество раз, долгие годы, находясь в самом эпицентре этой пустоты. Пустоты, в которой любое движение лишено всякого смысла, как конвульсии эпилептика. Пустоты, в которой каждое слово, вылетевшее изо рта, тут же плюхается на пол гнилым плодом. Пустоты, в которой даже время отмеряется не днями, не часами, не минутами, а только следами старения в отражении над умывальником. Из этой пустоты и должен шагнуть мой герой на страницы романа! Вот!
Конечно, для этого он должен обладать определенными качествами, которые и делают его героем. Но обычных человеческих добродетелей, пожалуй, будет недостаточно. Я подумал, что надо бы его наделить какими-нибудь внезапно открывшимися сверхъестественными талантами. Например, он мог бы видеть в темноте, или вызывать огонь одним только взглядом, или понимать язык животных, или открывать бутылки без помощи штопора. Что-то вроде этого надо придумать. Иначе будет не так интересно.
ГУСТОЙ БАС
Тут зазвонил телефон. В последнее время меня стало это беспокоить. Я имею в виду не сами, конечно, телефонные звонки, а то, что происходит потом.Однажды я пришел с работы и включил, как всегда, автоответчик – прослушать, кто мне звонил за день. И тут неизвестный густой мужской бас из телефонного динамика отчетливо и с выражением произнес: «Пошел в жопу!» После чего раздались частые гудки. Согласитесь, не очень приятно. Затем это стало повторяться. Каждый день, а то и два раза на дню этот голос посылал меня куда подальше. И так неделю подряд! Ума не приложу, кто бы это мог быть?
Вот и в этот раз, как только я поднял трубку, как тут же услышал этот густой бас и – частые гудки.
БОЖИЙ ПРОМЫСЕЛ
Я вернулся к листу бумаги и попытался собраться с мыслями, восстановить ход прерванных рассуждений. Я смотрел на белый лист. Он мутнел и растекался, теряя очертания, по столу, по комнате, заполнял собой всю полезную жилплощадь. Я вспомнил, как летом ловил рыбу в реке. Следил за поплавком. Он покачивался на волнах. На него садились стрекозы. Клева не было. Рыбалка превращалась в бессмысленное издевательство над червяками. Крякали лягушки. Я смотрел на воду рассеянным взглядом, как на этот лист бумаги, и она словно дышала: то поднимаясь, то опускаясь, будто крепко спящий человек. Обычный лист белой бумаги формата А4 показался мне вдруг этой рекой или даже океаном. Я сидел на берегу, и мне было страшно сделать первый шаг, вступить в эту воду, в эту бездну…Но и с берега поджимало. Вот смотрите! Весь день молчал телефон. Мне не звонили режиссеры. Продюсеры мне не звонили тоже. Мне даже не позвонила молодая и красивая девушка, чтобы сказать какие-то добрые и ласковые слова. Мне позвонил только один человек, и тот послал меня в жопу.
Жизнь моя в последнее время лишена каких бы то ни было радостей и удовольствий. Я не уживаюсь не только с людьми, но и с городами.
И те, и другие отторгают меня, не дарят мне ни тепла, ни внимания. Да я и сам прекрасно понимаю, что не заслужил ни того, ни другого. Я подумал, что этот человек, обладающий густым басом, ниспослан мне свыше. Что он будет звонить мне все время, пока я не напишу роман. Я должен сочинить гениальный роман. У меня просто нет другого выхода.
Я навел предельную резкость на лист бумаги, сфокусировал на нем взгляд. Итак?
СЛОЖНЫЕ СИСТЕМЫ
Итак, какими сверхъестественными качествами мне лучше наделить моего героя? Возможно, в момент какого-то эмоционального потрясения или удара по голове чем-то тяжелым он вдруг, как это довольно часто бывает, что-то такое осознал. Может, какие-то голоса? Или открылись чакры? Или третий глаз? Или некое тайное знание? Например, он мог вспомнить свои предыдущие воплощения. К слову, я лично был знаком с одной дамой, которая на полном серьезе утверждала, что в прошлой жизни она была Зоей Космодемьянской. «У меня постоянно мерзнут ноги», – говорила она в подтверждение этой гипотезы.Давным-давно я поехал на один семинар. Назывался он как-то мудрено. Типа «Методы ориентации в сложных системах» или что-то вроде того. Проходил он под эгидой Академии наук в Болгарии, в горах. Я заплатил кучу денег за это мероприятие. Сам профессор Серебров уговаривал меня поехать. Он говорил:
– Вы, Миша, сможете принимать решение не традиционно логическим путем, просчитывая варианты, а методом озарения, интуиции, точно указывать единственно верное решение при минимуме информации. Сможете взаимодействовать с внешними условиями, стирать с неба облака, читать мысли на расстоянии. Захотите, чтобы вам поверили, – стукните кулаком по столу – молния врежет рядом. Вы, Миша, – говорил мне в эмоциональном запале профессор Серебров, – сможете указывать на карте месторождения полезных ископаемых, получать информацию на любом расстоянии, предвидеть события и предотвращать катастрофы.
– Смогу ли? – сомневался я.
– Формирователем действительности может стать каждый, – уверенно отвечал профессор. – Это не феноменологическое явление, а трансляционное – сдвиг в сторону резонансных режимов наработки принципиально нового, предъявляющегося качества.
Ну, как после этого не поехать?
ЭКЗАМЕН
Так я стал экстрасенсом. Не надолго, правда, – на полгода, примерно. Не больше. Я поступил на работу в отделение «Нетрадиционных методов лечения» во Дворце здоровья в городе Ростове-на-Дону. Но прежде мне устроили экзамен. Собрался целый консилиум, все в белых халатах: кандидаты, доктора, профессура… Спрашивают:– Можете ли вы проводить диагностику?
– Могу, – отвечаю.
– А по фотографии можете? – не без иронии интересуются.
Я говорю:
– Могу и по фотографии.
И тут один из них лезет в какой-то шкафчик, достает оттуда фотографию и протягивает мне:
– Можете продиагностировать?
И тут воцаряется полная тишина. Все просто замирают и ждут, что я сейчас непременно облажаюсь.
А я смотрю на эту фотографию, а она такая старая, что аж пожелтела. Этой фотографии лет сто. И человек на ней запечатлен в форме солдата времен Первой мировой войны. Очень похож на Чапаева или полководца Щорса. Хотя ни того, ни другого я никогда в жизни не видел. Но это не важно. Я выдержал длинную такую мхатовскую паузу и говорю со знанием дела:
– Поздно диагностировать.
И тогда все эти люди в белых халатах заулыбались и закивали одобрительно.
ВОЛШЕБНОЕ ЗЕРНЫШКО
Что это за чудесное время было – начало девяностых!Итак, я стал работать экстрасенсом. Мне тоже выдали белый халат. Лечил я простатиты, отиты, шизофрению…
В общем, мне было все равно, что лечить. Деньги платили, больные исцелялись… Очереди в мой кабинет стояли самые длинные. В общем, все было хорошо. Я ощущал себя персонажем из сказки «Черная курица, или Подземные жители». Был там такой мальчик Алеша, которому курица подарила волшебное зернышко. С помощью этого ячменного, кажется, зернышка Алеша знал все уроки назубок, ничего не уча. Преподаватели поражались его необычайным успехам, а одноклассники – завидовали и уважали.
Казалось, черная курица, в лице профессора Сереброва, подарила мне такое же волшебное зернышко. В самом деле, мне не надо было шесть лет корпеть в мединституте, давать клятву Гиппократа, мне не нужно было никакого специального оборудования, даже самого элементарного фонендоскопа – ничего!
Результат же превосходил все самые смелые ожидания. Если, конечно, они у кого-то были. У меня лично их не было. Я творил чудеса, сам толком не понимая, что делаю. Слепые прозревали! Аденомы предстательной железы бесследно исчезали! Я уж не говорю о банальных тонзиллитах, остеохондрозах, простатитах и пр. Кстати, знаете ли вы, что у гомосексуалистов и жокеев не бывает простатита? Регулярный массаж приносит свои плоды. Любой уролог скажет вам, что аденома никуда не может исчезнуть. В лучшем случае она останавливается в росте. У моих пациентов она значительно уменьшалась в размерах, а часто и вовсе пропадала. Уролог направлял мне больных со снимками УЗИ, на которых были указаны размеры аденомы. Я не смотрел на эти снимки. И даже не потому, что ничего в них не понимал. Мне просто было это неважно. Через семь-десять сеансов я сам отправлял пациента на ультразвуковое исследование, и оно показывало, что аденома значительно уменьшилась или совсем исчезла.
Многие врачи воспринимали меня скептически. Но когда у них самих что-нибудь случалось со здоровьем, прибегали ко мне. Как-то обратился даже один профессор-уролог по поводу камня, застрявшего у него в мочеиспускательном канале. Он корчился от боли и умолял о помощи. Почки у него действительно были каменные. И что вы думаете? Я поработал с ним, и уже к вечеру он, счастливый, звонил мне по телефону. Сообщил, что из него вышло столько камней, что грохот в туалете стоял жуткий, даже раскололся новенький чешский унитаз и придется теперь покупать новый.
СЛУШАЮ СВОИ НОГИ
В свое время Джуна написала книгу «Слушаю свои руки». Наверное, я мог бы написать книгу «Слушаю свои ноги». Во всяком случае, мне всегда удавалось вовремя уйти. (Исключение составил только разрыв с моей бывшей женой. Впрочем, это разговор особый.)Тем временем черная курица раздавала свои зернышки направо и налево. Она превратилась в какого-то «мирного сеятеля». Отделять зерна от плевел для большинства страждущих стало задачей не благодарной. Это только писалось «экстрасенс», а читалось «сумасшедший».
И тогда я в очередной раз послушал свои ноги. Я оставил на вешалке белый халат и ушел, ни о чем не жалея.
Конечно, я далек от мысли сделать своего героя экстрасенсом. Ни в коем случае. Однако иногда мне кажется, будто я чувствую что-то такое… Как бы это объяснить? Некое движение энергоинформационных полей, какие-то вибрации, исходящие от людей. Причем не важно, где эти люди находятся: рядом или за тысячи километров от меня. Я чувствую. По крайней мере, мне так кажется. И вот это может быть интересно, если только найти нужные слова, правильно подать. Мы ведь постоянно соприкасаемся друг с другом своими полями, когда общаемся или думаем о ком-то. А мысль – это волна огромной силы: не электромагнитная, не гравитационная, не какая-то другая, связанная с известными физическими полями. И распространяется со скоростью, значительно превышающей скорость света. Человек, обладающий развитыми мозговыми центрами, как я, может с помощью мысленной волны достичь любого объекта и получить о нем необходимую информацию. Самое трудное – ее расшифровать. Но иногда мы видим какого-то человека, совершенно нам незнакомого, и он нам сразу не нравится. Или, напротив, тут же влюбляемся. В таких случаях говорят: «любовь с первого взгляда». А дело не во взгляде, не во внешних данных. А в той информации, которую мы считываем с этого человека.
КАК Я ПОМОГ ДЕПУТАТУ
Однажды, когда я работал экстрасенсом, ко мне на прием записался один народный депутат.Он спросил меня:
– Как обезопасить себя от вредного энергетического воздействия со стороны определенного человека или группы лиц? – Он достал из внутреннего кармана ручку и открыл блокнот, приготовившись записывать мои рекомендации.
Не знаю, кого конкретно он имел в виду: жену, любовницу, тещу, конкурентов на выборах или электорат в целом.
– Надо их полюбить, – ответил я.
Потом добавил:
– И послать на х…
– В какой последовательности? – деловито уточнил он, вписывая что-то в свой блокнот.
– Одновременно, – сказал я. – Лучше – одновременно.
И он ушел, что-то законспектировав в своем блокноте, как мне показалось, полностью удовлетворенный.
С тех пор я часто вижу его по телевизору. Он перебрался в Москву, возглавляет какую-то партию или фракцию. Мне кажется, я здорово помог ему.
НА КОГО Я ПОХОЖ?
Лист бумаги жег глаза своей белизной, словно направленная прямо в лицо, как на допросе, яркая лампа. Кажется, я не выдал никаких секретов. У меня их просто нет. Я не обладаю никакой, интересующей этот лист информацией. С чего это я решил, что могу написать роман? Еще и гениальный. Разве я похож на писателя? Я встал из-за стола и побрел в ванную. Включил свет и стал у зеркала. Может ли быть у писателя такое лицо? Разве я похож на Хемингуэя или Маркеса?И так отчетливо вдруг понял, из кого я сделан. Раньше мне, например, казалось, что я очень самобытный, сам из себя состою. А сейчас вижу, что меня-то практически не осталось, а может, и не было никогда. С каждым днем рождения я все больше становлюсь похожим на своих родителей. Не только внешне.
Мои родители прекрасные, замечательные люди. Но я не хочу прожить свою жизнь под калькой их жизни. Мне не нравится движение по спирали. Я хочу революционных преобразований. А мои родители никогда не совершали никаких революций. Если только не считать их эмиграции в Германию на старости лет. Мне кажется, термин «эмиграция» применительно к Германии не совсем корректным. Мне кажется, «эмигрировать» можно в Америку, в Австралию или в Канаду. А Германия – как-то уж очень близко для эмиграции. Меньше трех часов лету.
Я мог эмигрировать с ними вместе. Но я остался. Потому что здесь мой читатель.
САМОЛЕТЫ
Я часто к ним летаю, к родителям. Каждый раз в аэропорту с затаенным ужасом я думаю: «Рожден ли человек, как птица для полета»? Мне страшно летать.– На этом направлении не было ни одной катастрофы за всю историю Аэрофлота, – успокаивал меня перед вылетом приятель.
Подумав, я сказал:
– С другой стороны, это не может не настораживать.
Как писателю, мне проще поверить в человеческую трагедию, чем в научно-технический прогресс.
Я всматриваюсь в лица других пассажиров. Кажется, никто не боится так, как я. Интересно, проступает ли страх в моих глазах? Самое неприятное в полете – так эти обеды в пластиковых коробочках. Я не могу питаться на такой высоте. Мне представляется это противоестественным и даже унизительным. Все вкусовые рецепторы забиты страхом. У тонко нарезанной семги, у хлеба, у маленького кубика сливочного масла, у всего – какой-то трагический привкус.
Собственно, привкус трагедии давно уже доминирует над всеми моими, далеко не только вкусовыми, ощущениями. Может, это нормально для писателя – такое обостренное восприятие действительности? Но порой мне кажется, что и сама эта действительность воспринимает меня трагически. И не очень-то понятно, кто в ком отражается: я в действительности или она во мне.