Пушкин, вероятно, с интересом ехал в эти места, так как в Волоколамском уезде еще в давние времена, в XVI—XVII веках, жили предки Пушкиных, Головины и Ржевские, история которых, конечно, была хороша знакома поэту.[39]
Великолепная старинная усадьба Гончаровых несомненно произвела на него большое впечатление, хотя давно не ремонтировавшийся дворец, построенный, как говорит предание, по проекту знаменитого Растрелли, и показался «разоренным».
Надо сказать, что после рождения внучки и особенно внука отношение Натальи Ивановны к Пушкину изменилось к лучшему. Этим и объясняется ее радушный прием. Мы увидим в дальнейшем, как тепло отнесется она к детям Пушкиных и тогда, когда Наталья Николаевна в 1834 году приедет с ними погостить в Ярополец.
Семен Федорович Душин, с которым Пушкин гулял по парку и посетил могилу Дорошенко, личность, о которой следует сказать несколько слов. Это управляющий Яропольца, человек, близкий Наталье Ивановне. В течение двадцати лет он вершил всеми делами Яропольца и имел очень большое влияние на нее. Семья говорила, что он ее грабит, а Пушкин в 1831 году писал Нащокину, что хочет «спасти от банкрутства тещи моей и от лап Семена Федоровича» бриллианты, те самые, что «подарила» Наталья Ивановна дочери к свадьбе. Так что пушкинское «мы большие приятели» – это, конечно, ирония.
Немало места в письме поэта занимает сватовство Дмитрия Николаевича к графине Надежде Чернышевой. Он, разумеется, знал, что это весьма интересует Наталью Николаевну, но была еще одна причина, почему он так подробно писал об этом. О ней мы скажем далее.
Пушкин ничего не говорит о самих Чернышевых. А они были соседями Гончаровых (усадьбы их стояли почти рядом) и, что самое интересное, довольно близкими родственниками Пушкиных.
Григорий Иванович Чернышев, придворный вельможа, богатейший помещик, владелец майората, и жена его Елизавета Петровна имели шесть дочерей и одного сына – Захара, будущего декабриста. В описываемое нами время матери уже не было в живых. Все дети получили прекрасное образование. Дочери славились своей красотой и пользовались большим успехом в обществе.
Чернышевы – высококультурная, демократически настроенная семья.
Расскажем о ней хотя бы кратко. Одна из сестер, Александра Григорьевна, вышла замуж за капитана Генерального штаба Никиту Михайловича Муравьева, участника декабрьского восстания 1825 года, впоследствии осужденного на каторжные работы. Известно, что она последовала за мужем в Сибирь и передала декабристам послание Пушкина.
Другая сестра, Елизавета Григорьевна, была замужем за Александром Дмитриевичем Чертковым, историком и археологом, владельцем знаменитой чертковской библиотеки. Они жили в Москве. В одном из писем к жене Пушкин сообщал, что обедал у Чертковых. Возможно, он иногда заходил к ним, интересуясь редкостной библиотекой.
Третья сестра, Наталья Григорьевна, вышла замуж за Николая Николаевича Муравьева-Карского, участника Отечественной войны 1812 года, впоследствии замечательного полководца, друга декабристов.
Муж четвертой из сестер, Веры Григорьевны, Федор Петрович Пален, был знаком с Пушкиным еще в Одессе и, вероятно, встречался впоследствии и в Петербурге. Интересно отметить, что Федор Петрович – сын известного П. Л. Палена, одного из организаторов убийства Павла I.
Старшая Чернышева, Софья Григорьевна, заменившая сестрам мать, вышла замуж за Ивана Гавриловича Крутикова; ему после декабрьских событий и осуждения Захара Чернышева передали во владение в составе Чернышевского майората и Ярополец. В письмах Натальи Николаевны и сестер Гончаровых нередко упоминаются Вера Пален, Софья Кругликова и Надежда Чернышева, которые бывали в доме Пушкиных в Петербурге; Гончаровы и Наталья Николаевна также ездили к ним.
В одном из писем к сыну, Льву Сергеевичу, Надежда Осиповна Пушкина писала, что виделась с Елизаветой Григорьевной Чертковой, которая говорила, что «с удовольствием вспоминает время, когда мы так часто бывали вместе». Слово «мы» говорит о том, что и старики Пушкины были хорошо знакомы с Чернышевыми.
Единственный и горячо любимый сын Чернышевых – Захар Григорьевич – состоял в декабристской организации и был сослан сначала на каторгу в Читинский острог, а потом на поселение. Благодаря хлопотам отца в 1829 году его перевели рядовым в действующую армию на Кавказ, где он принимал участие в сражениях и был ранен в грудь навылет. Здесь он летом виделся с Пушкиным, следовавшим в Арзрум. Лишь в марте 1833 года Захар Чернышев был произведен в офицеры и получил право на длительный отпуск. Известно, что в 1833 году он посетил своих родных. Надо полагать, летом этого года он был в Яропольце и Пушкин вновь виделся с ним. Вот почему в его письме так много внимания уделяется сватовству Дмитрия Николаевича, книгам, вареньям и наливкам – и ни слова о Чернышевых. Осторожности ради, опасаясь перлюстрации, Пушкин умолчал в письме к жене о свидании с декабристом, разговор с которым должен был быть для него чрезвычайно интересным.
Надежда Григорьевна Чернышева – младшая дочь – блистала оригинальной красотой. Родственник Чернышевых М. Д. Бутурлин в своих воспоминаниях так пишет с ней: «Роста была мужского, смуглая как цыганка и с сильно киноварным румянцем во всю щеку до самых ушей, с выразительными темными глазами. Брови были густы и горизонтальны, а волоса темные». (Пушкин: «Девка плотная, чернобровая и румяная».)
Пушкин пишет о сватовстве шурина в весьма иронических тонах. Не смотрели серьезно на возможность этого брака и сестры Гончаровы, хотя Наталья Николаевна и говорит, что постарается сосватать его за X, то есть за Чернышеву. Дмитрий Николаевич не являлся, по понятиям того времени, подходящей партией для богатой и знатной графини Чернышевой. Был он также немного глуховат и заикался; не унаследовал Дмитрий Николаевич и красоту членов семьи Гончаровых. Так что шансы его были очень малы. Однако он не оставлял этой надежды вплоть до 1835 года, когда на свое вторичное предложение получил решительный отказ.
Пушкин ничего не пишет жене о тех вопросах, которые были им подняты в письме к Дмитрию Николаевичу, хотя, несомненно, об этом шла речь в разговорах с тещей, так же как и о пресловутых 12 тысячах, что Гончаровы были должны Пушкину. Полагаем, что он не закончил переговоров, собираясь заехать в Ярополец на обратном пути. Однако Наталья Ивановна предупредила его намерение и послала Пушкину следующее письмо в Москву.
«4 ноября 1833 г. Ярополец
Дорогой Александр Сергеевич, при вашем проезде через Ярополец, мне помнится, вы сказали, что надеетесь на возвратном пути застать меня здесь; но Дмитрий, как хороший сын, настойчиво просит меня вернуться в Завод; не зная в точности времени вашего возвращения и опасаясь плохих дорог, я сегодня покидаю Ярополец. На случай, если вы намеревались заехать сюда лишь с целью застать меня, я считаю необходимым предупредить вас о своем отъезде. Но если вы предпочитаете следовать этой дорогой, то в этом случае я буду очень рада, если Ярополец послужит для вас удобной станцией. Письма ко мне Натали свидетельствуют о нетерпении, с каким она ждет вас; кажется она готова даже рассердиться на ваше отсутствие; она сообщает мне успокоительные вести о детях. Желая вам скорого и благополучного возвращения к семье и присоединяя к этому самые искренние пожелания вам счастья, я никогда не перестану быть вашим другом.
Н.Г.
P. S. Ваши книги, так же как и другие вещи, будут к вам высланы по первому санному пути при первой же оказии».
Наталья Ивановна всячески оправдывается, что уехала, не дождавшись зятя: и хороший сын требует ее возвращения, и жена с нетерпением ждет Пушкина, а потому лучше всего ему вернуться в лоно семьи, не тратя времени на поездку в Ярополец! Видимо, поразмыслив после отъезда Пушкина, она решила уклониться от встречи с зятем и, возможно, принятия каких-либо обязательств. Таким образом, несмотря на улучшение отношений с зятем, Наталья Ивановна, видимо, осталась верна себе, когда дело коснулось денежных вопросов, и так и не выделила части своего поместья Пушкиным, как обещала.
Получив письмо тещи, Пушкин, естественно, к ней на обратном пути не заехал.
За время своего путешествия по пугачевским местам Пушкин посетил Нижний Новгород, Казань, Симбирск и Оренбург, выезжая иногда в окрестные места для бесед со старожилами, которые могли бы ему рассказать о минувших событиях. В октябре он, наконец, приехал в Болдино, чтобы там поработать над собранными материалами. Таким образом, Пушкин отсутствовал целых три месяца.
Впервые супруги расстались на столь долгий срок. До нас дошло 16 писем Пушкина к жене за этот период. Мы приведем только некоторые из них (с сокращениями), касающиеся главным образом Натальи Николаевны, рисующие отношения между мужем и женой.
«Мой ангел, кажется я глупо сделал что оставил тебя и начал опять кочевую жизнь. Живо воображаю первое число. Тебя теребят за долги Параша, повар, извозчик, аптекарь, m-le Sichler etc, у тебя не хватает денег, Смирдин[40] перед тобой извиняется, ты беспокоишься – сердишься на меня – и поделом. А это еще хорошая сторона картины – что если у тебя опять нарывы, что если Машка больна? А другие непредвиденные случаи…[41] Пугачев не стоит этого. Того и гляди, я на него плюну – и явлюсь к тебе. Однако буду в Симбирске, и там ожидаю найти писем от тебя. Ангел мой, если ты будешь умна, т. е. здорова и спокойна, то я тебе из деревни привезу товару на сто рублей, как говорится. Что у нас за погода! Дни жаркие, с утра маленькие морозы – роскошь! Так ли у Вас? Гуляешь ли ты по Черной Речке или еще взаперти? Во всяком случае береги себя. Скажи тетке, что хоть я и ревную ее к тебе, но прошу Христом и богом тебя не покидать и глядеть за тобою. Прощайте, дети, до Казани. Цалую всех все равно крепко – тебя в особенности» (2 сентября 1833 года. Нижний Новгород).
«…Сегодня был я у губернатора генерала Бутурлина. Он и жена его приняли меня очень мило и ласково; он уговорил меня обедать завтра у него. Ярманка кончилась – я ходил по опустелым лавкам. Они сделали на меня впечатление бального разъезда, когда карета Гончаровых уже уехала. Ты видишь, что несмотря на городничиху и ее тетку[42] я все еще люблю Гончарову Наташу, которую заочно палую куда ни попало. Addio mia bella, idol mio, mio bei tesoro, quando mai Li rivedro…[43]» (Нижний Новгород. Второе письмо от 2 сентября 1833 года).
Пушкин делится с Натальей Николаевной своими впечатлениями о поездке. Скучает. Вид опустевшей ярмарки напоминает ему бальный разъезд, когда Наташа Гончарова уже уехала…
Третьего сентября он обедал у губернатора Михаила Петровича Бутурлина. На обеде присутствовала близкая знакомая губернаторши Лидия Петровна Никольская. Она оставила интересные воспоминания о встрече с поэтом. Вот что пишет Никольская:
«…В этот день у Бутурлиных обедал молодой человек, нас не познакомили, и я не знала кто он. Я запомнила наружность этого гостя, по виду ему было более 30 лет. Он носил баки. Немного смуглое лицо его было оригинально, но некрасиво: большой открытый лоб, длинный нос, толстые губы – вообще неправильные черты. Но что у него было великолепно – это темно-серые с синеватым отливом глаза – большие, ясные. Нельзя передать выражение этих глаз: какое-то жгучее, и при том ласкающее, приятное. Я никогда не видела лица более выразительного: умное, доброе, энергичное. Когда он смеялся, блестели его белые зубы. Манеры у него были светские, но слишком подвижные. Он хорошо говорит: ах, сколько было ума и жизни в его неискусственной речи! А какой он веселый, любезный, прелесть! Этот дурняшка мог нравиться…»
Замечательный портрет Пушкина, так живо, непосредственно и искренне нарисованный молодой женщиной!
«Мой ангел, здравствуй, – пишет Пушкин. – Я в Казани с 5, и до сих пор не имел время тебе написать слова. Сейчас еду в Симбирск, где надеюсь найти от тебя письмо. Здесь я возился со стариками современниками моего героя, объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону.
Погода стоит прекрасная, чтобы не сглазить только. Надеюсь до дождей объехать все, что предполагал видеть и в конце сент. быть в деревне.
Здорова ли ты? Здоровы ли вы все? Дорогой я видел годовалую девочку, которая бегает на карачках, как котенок, и у которой уже два зубка. Скажи это Машке…» (Казань, 8 сентября 1833 года).
«Пишу тебе из деревни поэта Языкова, к которому заехал и не нашел дома. Третьего дня прибыл я в Симбирск и от Загряжского[44] принял от тебя письмо. Оно обрадовало меня, мой ангел – но я все-таки тебя побраню. У тебя нарывы, а ты пишешь мне четыре страницы кругом! Как тебе не совестно! Не могла ты мне сказать в четырех строчках о себе и о детях. Ну, так и быть. Дай бог теперь быть тебе здоровой. Я рад, что Сергей Николаевич будет с тобою, он очень мил и тебе не надоест… Если дом удобен, то нечего делать, бери его, но уж по крайней мере усиди в нем. Меня очень беспокоят твои обстоятельства, денег у тебя слишком мало. Того и гляди сделаешь новые долги, не расплотясь со старыми. Я путешествую кажется с пользою, но еще не на месте и ничего не написал. И сплю и вижу приехать в Болдино, и там запереться… Цалую тебя и всех вас – благословляю детей от сердца. Береги себя. Я рад, что ты не брюхата. Кланяюсь Катерине Ивановне и брату Сергею» (12 сентября 1833 года. Село Языково).
«Я здесь со вчерашнего дня. На силу доехал, дорога прескучная, погода холодная. Завтра еду к яицким казакам, пробуду у них дни три – и отправляюсь в деревню через Саратов и Пензу.
Что женка? Скучно тебе? Мне тоска без тебя, кабы не стыдно было, возвратился бы прямо к тебе, ни строчки не написав. Да нельзя, мой ангел. Взялся за гуж, не говори, что не дюж – то есть: уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой! А уж чувствую, что дурь на меня находит – я и в коляске сочиняю, что же будет – в постеле?[45]…Как ты ладишь со своим домом? Боюсь, людей у тебя мало; не наймешь ли ты кого? На женщин надеюсь, но с мужиками как тебе ладить? Все это меня беспокоит – я мнителен, как отец мой. Не говорю уж о детях. Дай бог им здоровья – и тебе, женка. Прощай женка. Не жди от меня уж писем, до самой деревни. Цалую тебя и вас благословляю…» (19 сентября 1833 года. Оренбург).
Сколько любви, сколько нежности в письмах Пушкина: «Mia bella, idol mio, mio bei tesoro»… Для него нет никого прекраснее, нет дороже, нет ближе этой женщины.
Пушкин беспокоится о здоровье жены и детей. У Натальи Николаевны после родов бывала грудница, вот почему он спрашивает о нарывах.
Забота о семье красной нитью проходит через все письма. Пушкин понимает, что оставил жене недостаточно денег, что ей трудно справляться с хозяйством. Предугадывает и «непредвиденный случай»: Наталья Николаевна сняла новую квартиру. Поэта радует, что у них в это время живет Сергей Николаевич. Все же мужчина в доме.
Вот перед нами еще два письма Натальи Николаевны к Дмитрию Николаевичу за 1833 год, перекликающиеся с письмами мужа.
«Пятница 1 сентября (1833 г. Черная речка)
Тысячи извинений, дорогой Митя, что я так запоздала с ответом, но что поделаешь, у меня опять были нарывы, как и в прошлом году, они причинили мне ужасные страдания и это помешало мне ответить тебе раньше. Спешу это сделать сейчас, чтобы утешить тебя по поводу твоих обманутых надежд в отношении графини Чернышевой; что делать, дорогой друг, примирись с этим. Я думаю, ты прав в своих предположениях; мне кажется, это Муравьев (святой) вредит тебе в этом деле; я знаю, что в прошлом году он провел все лето в Ярополице, живя в постоянном общении со всей семьей, что ж ты хочешь, чтобы он, при его красоте, не произвел впечатления на молодую девушку. Что касается тебя, то, зная твое благоразумие, я надеюсь, что твоя страсть потухнет так же быстро, как и зажглась. Скажи мне только, узнав об отказе, ты не думал о самоубийстве?
Знаешь ли ты о коварных намерениях, которые имеет в отношении тебя Сережа? Он утверждает, что если ты женишься на графине Черны – или на какой-нибудь другой женщине, он не посовестится ее обольстить, чтобы, как он говорит, вытянуть от тебя побольше денег через посредство твоей жены. (Как ты это находишь?) Советую тебе остерегаться этого молодого человека, ты знаешь какой он предприимчивый.
По поводу денег у меня к тебе просьба, которая возможно удивит тебя, но что делать, я сейчас в таком затруднительном положении и не могу обратиться к мужу, местопребывания которого не знаю, потому что он путешествует по России и только в конце сентября или начале октября будет в своем Нижегородском поместье, вот почему я беру на себя смелость умолять тебя помочь мне в том стесненном положении, в каком я нахожусь, прислав по крайней мере несколько сот рублей, если, конечно, это тебя не обременит, в противном случае откажи мне наотрез и не сердись, что я обратилась к тебе с этой просьбой. Будь уверен, дорогой друг, что только необходимость вынуждает меня прибегать к твоему великодушию, так как иначе я никогда бы не решилась беспокоить тебя в то время, когда ты чуть ли не собираешься застрелиться.
Великолепная старинная усадьба Гончаровых несомненно произвела на него большое впечатление, хотя давно не ремонтировавшийся дворец, построенный, как говорит предание, по проекту знаменитого Растрелли, и показался «разоренным».
Надо сказать, что после рождения внучки и особенно внука отношение Натальи Ивановны к Пушкину изменилось к лучшему. Этим и объясняется ее радушный прием. Мы увидим в дальнейшем, как тепло отнесется она к детям Пушкиных и тогда, когда Наталья Николаевна в 1834 году приедет с ними погостить в Ярополец.
Семен Федорович Душин, с которым Пушкин гулял по парку и посетил могилу Дорошенко, личность, о которой следует сказать несколько слов. Это управляющий Яропольца, человек, близкий Наталье Ивановне. В течение двадцати лет он вершил всеми делами Яропольца и имел очень большое влияние на нее. Семья говорила, что он ее грабит, а Пушкин в 1831 году писал Нащокину, что хочет «спасти от банкрутства тещи моей и от лап Семена Федоровича» бриллианты, те самые, что «подарила» Наталья Ивановна дочери к свадьбе. Так что пушкинское «мы большие приятели» – это, конечно, ирония.
Немало места в письме поэта занимает сватовство Дмитрия Николаевича к графине Надежде Чернышевой. Он, разумеется, знал, что это весьма интересует Наталью Николаевну, но была еще одна причина, почему он так подробно писал об этом. О ней мы скажем далее.
Пушкин ничего не говорит о самих Чернышевых. А они были соседями Гончаровых (усадьбы их стояли почти рядом) и, что самое интересное, довольно близкими родственниками Пушкиных.
Григорий Иванович Чернышев, придворный вельможа, богатейший помещик, владелец майората, и жена его Елизавета Петровна имели шесть дочерей и одного сына – Захара, будущего декабриста. В описываемое нами время матери уже не было в живых. Все дети получили прекрасное образование. Дочери славились своей красотой и пользовались большим успехом в обществе.
Чернышевы – высококультурная, демократически настроенная семья.
Расскажем о ней хотя бы кратко. Одна из сестер, Александра Григорьевна, вышла замуж за капитана Генерального штаба Никиту Михайловича Муравьева, участника декабрьского восстания 1825 года, впоследствии осужденного на каторжные работы. Известно, что она последовала за мужем в Сибирь и передала декабристам послание Пушкина.
Другая сестра, Елизавета Григорьевна, была замужем за Александром Дмитриевичем Чертковым, историком и археологом, владельцем знаменитой чертковской библиотеки. Они жили в Москве. В одном из писем к жене Пушкин сообщал, что обедал у Чертковых. Возможно, он иногда заходил к ним, интересуясь редкостной библиотекой.
Третья сестра, Наталья Григорьевна, вышла замуж за Николая Николаевича Муравьева-Карского, участника Отечественной войны 1812 года, впоследствии замечательного полководца, друга декабристов.
Муж четвертой из сестер, Веры Григорьевны, Федор Петрович Пален, был знаком с Пушкиным еще в Одессе и, вероятно, встречался впоследствии и в Петербурге. Интересно отметить, что Федор Петрович – сын известного П. Л. Палена, одного из организаторов убийства Павла I.
Старшая Чернышева, Софья Григорьевна, заменившая сестрам мать, вышла замуж за Ивана Гавриловича Крутикова; ему после декабрьских событий и осуждения Захара Чернышева передали во владение в составе Чернышевского майората и Ярополец. В письмах Натальи Николаевны и сестер Гончаровых нередко упоминаются Вера Пален, Софья Кругликова и Надежда Чернышева, которые бывали в доме Пушкиных в Петербурге; Гончаровы и Наталья Николаевна также ездили к ним.
В одном из писем к сыну, Льву Сергеевичу, Надежда Осиповна Пушкина писала, что виделась с Елизаветой Григорьевной Чертковой, которая говорила, что «с удовольствием вспоминает время, когда мы так часто бывали вместе». Слово «мы» говорит о том, что и старики Пушкины были хорошо знакомы с Чернышевыми.
Единственный и горячо любимый сын Чернышевых – Захар Григорьевич – состоял в декабристской организации и был сослан сначала на каторгу в Читинский острог, а потом на поселение. Благодаря хлопотам отца в 1829 году его перевели рядовым в действующую армию на Кавказ, где он принимал участие в сражениях и был ранен в грудь навылет. Здесь он летом виделся с Пушкиным, следовавшим в Арзрум. Лишь в марте 1833 года Захар Чернышев был произведен в офицеры и получил право на длительный отпуск. Известно, что в 1833 году он посетил своих родных. Надо полагать, летом этого года он был в Яропольце и Пушкин вновь виделся с ним. Вот почему в его письме так много внимания уделяется сватовству Дмитрия Николаевича, книгам, вареньям и наливкам – и ни слова о Чернышевых. Осторожности ради, опасаясь перлюстрации, Пушкин умолчал в письме к жене о свидании с декабристом, разговор с которым должен был быть для него чрезвычайно интересным.
Надежда Григорьевна Чернышева – младшая дочь – блистала оригинальной красотой. Родственник Чернышевых М. Д. Бутурлин в своих воспоминаниях так пишет с ней: «Роста была мужского, смуглая как цыганка и с сильно киноварным румянцем во всю щеку до самых ушей, с выразительными темными глазами. Брови были густы и горизонтальны, а волоса темные». (Пушкин: «Девка плотная, чернобровая и румяная».)
Пушкин пишет о сватовстве шурина в весьма иронических тонах. Не смотрели серьезно на возможность этого брака и сестры Гончаровы, хотя Наталья Николаевна и говорит, что постарается сосватать его за X, то есть за Чернышеву. Дмитрий Николаевич не являлся, по понятиям того времени, подходящей партией для богатой и знатной графини Чернышевой. Был он также немного глуховат и заикался; не унаследовал Дмитрий Николаевич и красоту членов семьи Гончаровых. Так что шансы его были очень малы. Однако он не оставлял этой надежды вплоть до 1835 года, когда на свое вторичное предложение получил решительный отказ.
Пушкин ничего не пишет жене о тех вопросах, которые были им подняты в письме к Дмитрию Николаевичу, хотя, несомненно, об этом шла речь в разговорах с тещей, так же как и о пресловутых 12 тысячах, что Гончаровы были должны Пушкину. Полагаем, что он не закончил переговоров, собираясь заехать в Ярополец на обратном пути. Однако Наталья Ивановна предупредила его намерение и послала Пушкину следующее письмо в Москву.
«4 ноября 1833 г. Ярополец
Дорогой Александр Сергеевич, при вашем проезде через Ярополец, мне помнится, вы сказали, что надеетесь на возвратном пути застать меня здесь; но Дмитрий, как хороший сын, настойчиво просит меня вернуться в Завод; не зная в точности времени вашего возвращения и опасаясь плохих дорог, я сегодня покидаю Ярополец. На случай, если вы намеревались заехать сюда лишь с целью застать меня, я считаю необходимым предупредить вас о своем отъезде. Но если вы предпочитаете следовать этой дорогой, то в этом случае я буду очень рада, если Ярополец послужит для вас удобной станцией. Письма ко мне Натали свидетельствуют о нетерпении, с каким она ждет вас; кажется она готова даже рассердиться на ваше отсутствие; она сообщает мне успокоительные вести о детях. Желая вам скорого и благополучного возвращения к семье и присоединяя к этому самые искренние пожелания вам счастья, я никогда не перестану быть вашим другом.
Н.Г.
P. S. Ваши книги, так же как и другие вещи, будут к вам высланы по первому санному пути при первой же оказии».
Наталья Ивановна всячески оправдывается, что уехала, не дождавшись зятя: и хороший сын требует ее возвращения, и жена с нетерпением ждет Пушкина, а потому лучше всего ему вернуться в лоно семьи, не тратя времени на поездку в Ярополец! Видимо, поразмыслив после отъезда Пушкина, она решила уклониться от встречи с зятем и, возможно, принятия каких-либо обязательств. Таким образом, несмотря на улучшение отношений с зятем, Наталья Ивановна, видимо, осталась верна себе, когда дело коснулось денежных вопросов, и так и не выделила части своего поместья Пушкиным, как обещала.
Получив письмо тещи, Пушкин, естественно, к ней на обратном пути не заехал.
За время своего путешествия по пугачевским местам Пушкин посетил Нижний Новгород, Казань, Симбирск и Оренбург, выезжая иногда в окрестные места для бесед со старожилами, которые могли бы ему рассказать о минувших событиях. В октябре он, наконец, приехал в Болдино, чтобы там поработать над собранными материалами. Таким образом, Пушкин отсутствовал целых три месяца.
Впервые супруги расстались на столь долгий срок. До нас дошло 16 писем Пушкина к жене за этот период. Мы приведем только некоторые из них (с сокращениями), касающиеся главным образом Натальи Николаевны, рисующие отношения между мужем и женой.
«Мой ангел, кажется я глупо сделал что оставил тебя и начал опять кочевую жизнь. Живо воображаю первое число. Тебя теребят за долги Параша, повар, извозчик, аптекарь, m-le Sichler etc, у тебя не хватает денег, Смирдин[40] перед тобой извиняется, ты беспокоишься – сердишься на меня – и поделом. А это еще хорошая сторона картины – что если у тебя опять нарывы, что если Машка больна? А другие непредвиденные случаи…[41] Пугачев не стоит этого. Того и гляди, я на него плюну – и явлюсь к тебе. Однако буду в Симбирске, и там ожидаю найти писем от тебя. Ангел мой, если ты будешь умна, т. е. здорова и спокойна, то я тебе из деревни привезу товару на сто рублей, как говорится. Что у нас за погода! Дни жаркие, с утра маленькие морозы – роскошь! Так ли у Вас? Гуляешь ли ты по Черной Речке или еще взаперти? Во всяком случае береги себя. Скажи тетке, что хоть я и ревную ее к тебе, но прошу Христом и богом тебя не покидать и глядеть за тобою. Прощайте, дети, до Казани. Цалую всех все равно крепко – тебя в особенности» (2 сентября 1833 года. Нижний Новгород).
«…Сегодня был я у губернатора генерала Бутурлина. Он и жена его приняли меня очень мило и ласково; он уговорил меня обедать завтра у него. Ярманка кончилась – я ходил по опустелым лавкам. Они сделали на меня впечатление бального разъезда, когда карета Гончаровых уже уехала. Ты видишь, что несмотря на городничиху и ее тетку[42] я все еще люблю Гончарову Наташу, которую заочно палую куда ни попало. Addio mia bella, idol mio, mio bei tesoro, quando mai Li rivedro…[43]» (Нижний Новгород. Второе письмо от 2 сентября 1833 года).
Пушкин делится с Натальей Николаевной своими впечатлениями о поездке. Скучает. Вид опустевшей ярмарки напоминает ему бальный разъезд, когда Наташа Гончарова уже уехала…
Третьего сентября он обедал у губернатора Михаила Петровича Бутурлина. На обеде присутствовала близкая знакомая губернаторши Лидия Петровна Никольская. Она оставила интересные воспоминания о встрече с поэтом. Вот что пишет Никольская:
«…В этот день у Бутурлиных обедал молодой человек, нас не познакомили, и я не знала кто он. Я запомнила наружность этого гостя, по виду ему было более 30 лет. Он носил баки. Немного смуглое лицо его было оригинально, но некрасиво: большой открытый лоб, длинный нос, толстые губы – вообще неправильные черты. Но что у него было великолепно – это темно-серые с синеватым отливом глаза – большие, ясные. Нельзя передать выражение этих глаз: какое-то жгучее, и при том ласкающее, приятное. Я никогда не видела лица более выразительного: умное, доброе, энергичное. Когда он смеялся, блестели его белые зубы. Манеры у него были светские, но слишком подвижные. Он хорошо говорит: ах, сколько было ума и жизни в его неискусственной речи! А какой он веселый, любезный, прелесть! Этот дурняшка мог нравиться…»
Замечательный портрет Пушкина, так живо, непосредственно и искренне нарисованный молодой женщиной!
«Мой ангел, здравствуй, – пишет Пушкин. – Я в Казани с 5, и до сих пор не имел время тебе написать слова. Сейчас еду в Симбирск, где надеюсь найти от тебя письмо. Здесь я возился со стариками современниками моего героя, объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону.
Погода стоит прекрасная, чтобы не сглазить только. Надеюсь до дождей объехать все, что предполагал видеть и в конце сент. быть в деревне.
Здорова ли ты? Здоровы ли вы все? Дорогой я видел годовалую девочку, которая бегает на карачках, как котенок, и у которой уже два зубка. Скажи это Машке…» (Казань, 8 сентября 1833 года).
«Пишу тебе из деревни поэта Языкова, к которому заехал и не нашел дома. Третьего дня прибыл я в Симбирск и от Загряжского[44] принял от тебя письмо. Оно обрадовало меня, мой ангел – но я все-таки тебя побраню. У тебя нарывы, а ты пишешь мне четыре страницы кругом! Как тебе не совестно! Не могла ты мне сказать в четырех строчках о себе и о детях. Ну, так и быть. Дай бог теперь быть тебе здоровой. Я рад, что Сергей Николаевич будет с тобою, он очень мил и тебе не надоест… Если дом удобен, то нечего делать, бери его, но уж по крайней мере усиди в нем. Меня очень беспокоят твои обстоятельства, денег у тебя слишком мало. Того и гляди сделаешь новые долги, не расплотясь со старыми. Я путешествую кажется с пользою, но еще не на месте и ничего не написал. И сплю и вижу приехать в Болдино, и там запереться… Цалую тебя и всех вас – благословляю детей от сердца. Береги себя. Я рад, что ты не брюхата. Кланяюсь Катерине Ивановне и брату Сергею» (12 сентября 1833 года. Село Языково).
«Я здесь со вчерашнего дня. На силу доехал, дорога прескучная, погода холодная. Завтра еду к яицким казакам, пробуду у них дни три – и отправляюсь в деревню через Саратов и Пензу.
Что женка? Скучно тебе? Мне тоска без тебя, кабы не стыдно было, возвратился бы прямо к тебе, ни строчки не написав. Да нельзя, мой ангел. Взялся за гуж, не говори, что не дюж – то есть: уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой! А уж чувствую, что дурь на меня находит – я и в коляске сочиняю, что же будет – в постеле?[45]…Как ты ладишь со своим домом? Боюсь, людей у тебя мало; не наймешь ли ты кого? На женщин надеюсь, но с мужиками как тебе ладить? Все это меня беспокоит – я мнителен, как отец мой. Не говорю уж о детях. Дай бог им здоровья – и тебе, женка. Прощай женка. Не жди от меня уж писем, до самой деревни. Цалую тебя и вас благословляю…» (19 сентября 1833 года. Оренбург).
Сколько любви, сколько нежности в письмах Пушкина: «Mia bella, idol mio, mio bei tesoro»… Для него нет никого прекраснее, нет дороже, нет ближе этой женщины.
Пушкин беспокоится о здоровье жены и детей. У Натальи Николаевны после родов бывала грудница, вот почему он спрашивает о нарывах.
Забота о семье красной нитью проходит через все письма. Пушкин понимает, что оставил жене недостаточно денег, что ей трудно справляться с хозяйством. Предугадывает и «непредвиденный случай»: Наталья Николаевна сняла новую квартиру. Поэта радует, что у них в это время живет Сергей Николаевич. Все же мужчина в доме.
Вот перед нами еще два письма Натальи Николаевны к Дмитрию Николаевичу за 1833 год, перекликающиеся с письмами мужа.
«Пятница 1 сентября (1833 г. Черная речка)
Тысячи извинений, дорогой Митя, что я так запоздала с ответом, но что поделаешь, у меня опять были нарывы, как и в прошлом году, они причинили мне ужасные страдания и это помешало мне ответить тебе раньше. Спешу это сделать сейчас, чтобы утешить тебя по поводу твоих обманутых надежд в отношении графини Чернышевой; что делать, дорогой друг, примирись с этим. Я думаю, ты прав в своих предположениях; мне кажется, это Муравьев (святой) вредит тебе в этом деле; я знаю, что в прошлом году он провел все лето в Ярополице, живя в постоянном общении со всей семьей, что ж ты хочешь, чтобы он, при его красоте, не произвел впечатления на молодую девушку. Что касается тебя, то, зная твое благоразумие, я надеюсь, что твоя страсть потухнет так же быстро, как и зажглась. Скажи мне только, узнав об отказе, ты не думал о самоубийстве?
Знаешь ли ты о коварных намерениях, которые имеет в отношении тебя Сережа? Он утверждает, что если ты женишься на графине Черны – или на какой-нибудь другой женщине, он не посовестится ее обольстить, чтобы, как он говорит, вытянуть от тебя побольше денег через посредство твоей жены. (Как ты это находишь?) Советую тебе остерегаться этого молодого человека, ты знаешь какой он предприимчивый.
По поводу денег у меня к тебе просьба, которая возможно удивит тебя, но что делать, я сейчас в таком затруднительном положении и не могу обратиться к мужу, местопребывания которого не знаю, потому что он путешествует по России и только в конце сентября или начале октября будет в своем Нижегородском поместье, вот почему я беру на себя смелость умолять тебя помочь мне в том стесненном положении, в каком я нахожусь, прислав по крайней мере несколько сот рублей, если, конечно, это тебя не обременит, в противном случае откажи мне наотрез и не сердись, что я обратилась к тебе с этой просьбой. Будь уверен, дорогой друг, что только необходимость вынуждает меня прибегать к твоему великодушию, так как иначе я никогда бы не решилась беспокоить тебя в то время, когда ты чуть ли не собираешься застрелиться.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента