– Олег, какие лавины, ты что несешь? А клиенты? Прием.
   – Передай, как я сказал. Своим клиентам скажешь – приказ Потапа! Прием.
   – Да ты можешь сказать, в чем дело? Прием.
   – Передай отцу: Фаны закрыты в связи с лавинной опасностью. Понял? Прием.
   – Понял. Фаны закрыты в связи с лавинной опасностью. Прием.
   – Все. СК.
   – СК. – Леха выключил рацию и недоуменно пожал плечами: – Ничего не понимаю. Приказ всем вниз.
   Посмотрел на часы и опять включил «Моторолу»:
   – База, ответьте Мутным, прием…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады
Владимир Пчелинцев (Шмель)

   – Докладывайте, товарищ капитан! – устало сказал Пчелинцев, сидя на груде кирпичей. Что тут раньше было, он вспомнить не мог, как ни пытался.
   – Что там докладывать, комбат… – махнул рукой Сундуков. И присел рядом. Не та обстановка была, чтобы продолжать политес привычный. – Насчет жопы это ты, Глебыч, помелочился. Мы в таком, что слов нет. Хуже Панкийки.
   Мимо командиров пробежало четверо солдат, несущих на плащ-палатке раненого. В опускающейся темноте не было видно, кого именно.
   – И таких уже с полста будет. – Сундуков закурил, протянув пачку и майору. – А мы только вторую казарму пробежали на скорую руку. Слишком долго батальон на полигоне сидел.
   – Благодарствую. По медицине какие новости? – Пчелинцев щелкнул зажигалкой, вспыхнул огонек сигареты. – Санчасть разнесло, знаю. А временем хоть ты не попрекай. И так сам себя сожрал за перестраховку.
   – А вдруг прав был бы? И нас тут Чернобыль встретил? Или полк китайского десанта? По медицине следующее: раненых, вместе с нашими тремя, уже пятьдесят два. Может, еще кого нашли. Половина до утра не доживет. Четверть – крайний срок два-три дня. Переломы страшные. И контузий до черта. Докторскую хатку разнесло не целиком. Эпицентр далековато оказался, завалило только. Я два взвода отправил, пусть копают. Мезенцева откопали уже. Матерится, спирт пьет, оперировать бросается.
   – Понятно. Подполковника хлебом не корми, дай отрезать чего. И балкой его не грохнешь, убийцу в белом халате. Ой, Саныч, как хреново-то мне…
   – Немудрено. – Ротный огляделся и протянул комбату солдатскую флягу, увесисто булькнувшую: – Причастись. Может, полегшает.
   Пчелинцев отхлебнул пару раз и вернул изрядно опустевшую флягу хозяину:
   – Коньяк?
   – Обижаешь! Самогон, на дубе настоянный. Свой рецепт.
   – Так вот, мне полегчает, когда все на места вернется.
   – Не вернется больше никогда. И пока мы сидим – личный состав с ума сходит. Двое застрелились уже. – Сундуков завинтил крышечку и поднялся. – По-умному, с водой в стволе. Какая сволочь только подсказала. Так что хватит сидеть и самого себя жалеть. Всем плохо. Думаешь, мне завыть не хочется?
   – Хочется. Как иначе.
   – Вот именно. Так что, товарищ комбат, вставайте да идите выполнять свой священный долг. Орите, рычите, грозите расстрелом. Только бойцам задуматься не давайте. И летехам. Терентьев как общагу увидел – еле пистолет забрать смогли. Сидит теперь связанный и воет.
   – А ты? – в лоб спросил Пчелинцев. Ротный с ним на одной площадке жил. В семиподъездной пятиэтажке, от которой целым остался только кусок торцевой стены, да и тот лишь до третьего этажа.
   – А я права не имею, – огрызнулся вдруг капитан. – У меня, кроме семьи, еще рота есть. И комбат, который расклеился и ни хрена сейчас не командир!
   – Саныч, не заводись. – Пчелинцев встал с кирпичей и попытался успокоить ротного.
   – Да пошел ты на хер, Шмель. – Сундуков плюнул майору под ноги тяжелым сгустком слюны, перемешанной с пылью. – Я две войны прошел, – непонятно зачем уточнил Сундуков и поплелся к санчасти.
   – Ты куда? – окликнул его майор.
   – На муда, Глебыч, куда же еще, – ответил ротный, не оборачиваясь. – Сейчас спирта найду пару литров да за упокой душ нажрусь. А потом застрелюсь. И пусть Максим Викторыч вскрытие сделает.
   – Ни хрена ты не застрелишься, – прошептал Пчелинцев и, решительно мотнув головой, быстрым шагом пошел в сторону складов РАО. Нога решила больше характер не показывать. – А если застрелишься, то лично на остывающий труп нагажу и убирать не буду. Понял?!
   Конечно, Сундуков этого не услышал. Отошел далеко, да и в окружающем шуме особо не разберешь.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»
Виктор Юринов (Дед)

   – Витя, твои мальчики сошли с ума!
   – В каком смысле, Руфина Григорьевна?
   – Леша сейчас передал, что на Чимтарге сходят лавины! Там же снега нет!
   – А спутниковый телефон там есть?
   – При чем тут это?
   – Эх, Руфина Григорьевна, не любите вы анекдоты. Хит сезона две тысячи четыре.
   – То есть?
   – «Чтобы в летних Фанах начали сходить лавины, нужна как минимум ядерная война». Что там парни передали?
   – Район закрыт из-за лавинной опасности… Ты думаешь?..
   – Боюсь, знаю!..

Окрестности Новосибирска, в прямой видимости от расположения N-ской десантной бригады
Андрей Урусов (Седьмой)

   – Что там? – дернул Герман Седьмого за рукав.
   Урусов сполз с пригорка и молча отдал бинокль ефрейтору.
   Водитель улегся и поднес оптику к глазам.
   – Ого, ну ни хера ж себе, – и тут же скатился к Седьмому. – Сектыш.
   – Мягко говоря. – Андрей забрал у ефрейтора бинокль, перекинул ремень через шею и сел в траву, не беспокоясь о чистоте камуфляжа… – Везет не только дуракам, но и тормозам. Десять минут не хватило.
   – Что делать будем, старшой? – Герман присел на корточки рядом с сержантом.
   – Да хер его знает, если честно. Небось ракеты у всех кончились. На голову не ляпнется, нечему.
   – А вдруг?
   – Если вдруг – то будет бесплатно, сразу и для всех. «Терру» не посеял?
   – Обижаешь! – искренне возмутился Герман и достал маленький дозиметр, больше похожий на помесь калькулятора с телефоном. – Включать?
   – Нет, орехи колоть. Сколько?
   – Двадцать семь – двадцать восемь микрорентген. Это что?
   – Это единственная хорошая новость за сегодня, вот что это, Ванья! Норма для наших краев – семнадцать. Поверь старому химику-дозиметристу, – грустно улыбнулся Седьмой и устало повалился на землю. – Боженька не фраер – своих любит. Похоже, на город не пожалели, а по бригаде влупили обычным. «Томагавк» или «Трезубец» какой. У нас до Новосиба сколько по прямой?
   Герман прикинул и ответил:
   – Если по дороге – то 75 примерно, если как ворона летит – 60 с мелочью.
   – Нормально. Сколько в городе – представлять не хочу и не буду. А мы даже без ОЗК обойдемся. Если ветер не переменится, конечно. Не дай бог, на нас развернет – можно сразу хозяйство на пень класть. И топор точить. Живем! – хлопнул Урусов водителя по колену и вскочил на ноги. – Выпускай девчонок и интеллигента, нехай воздухом подышат. И пусть Влада подойдет. С карабином. А сам проверь машину и за ветром следи. Направление менять начнет – ори. И постарайся, чтобы по-светлому успели. Боюсь я по этой линии фронта ехать. Да и комбатовской не говори ничего и сюда не пускай. Сейчас нам только истерики не хватает для полного счастья.
   Водитель кивнул и, зачем-то пригибаясь, побежал к забарахлившей «шишиге», оставленной в посадке метрах в сорока от них.
   – А мы, пока время есть, присмотримся, – сам себе под нос проворчал Урусов и снова занял пост наблюдения.
   – Думала, уже забыл про нас, – рядом с Андреем легла на траву Влада и вскинула карабин к плечу, рассматривая через оптический прицел территорию бригады. – Ой!
   – Угу. А я на эту красоту уже насмотрелся. Похоже, что две-три ракеты не пожалели. С хорошим таким зарядом.
   Влада, отложив «Тигр» и глядя в сторону, спросила:
   – Живых не видно?
   – Не-а, – мотнул головой Урусов. – Потому бока и вылеживаю.
   – А раненые?! – повернулась к нему жена. На лице блестели дорожки слез. – Все же погибнуть никак не могли!!! Им же помочь надо!!! А мы тут лежим?! Там же Вовка! Там же все!
   – Кошка! – Андрей притянул попытавшуюся было вырваться Владу к себе и обнял. – Солнышка моя, ну ты же эмчеэсница, ты же по гражданской обороне экзамены сдавала! Ну, подумай сама!
   Урусов крепче прижал плачущую жену и продолжил шептать на ухо:
   – Кто под удар попал, тот погиб уже. Раненых не бывает. А если и будут – у тебя операционная есть? Или собралась иголкой из берета руки-ноги пришивать?!
   – Не все погибли!!! – снова забилась Влада.
   – Не все, кто же спорит. Кто должен был – уже умер. Или сам себе помог. А я не хочу в пузо очередь получить. От выжившего и злого. Сейчас пойдем. Ванька машину отремонтирует, и пойдем. Честно-честно. Не обманывал же ведь никогда, Кошенька, сама вспомни, ведь ни разу.
   Влада прижалась к Седьмому уже сама:
   – Ни разу… – и зарыдала, уже не в силах держаться.
   – Вот и сейчас не обманываю. – Урусов гладил по хрупкой спине плачущую жену, глядя куда-то ей за плечо. – Ты поплачешь сейчас, успокоишься. И все хорошо будет. И Шмель живой, и Соловей, и Ромка Сундук. Вот увидишь. Они на полигон ведь уходили. А там склоны крутые, волна сверху любая пройдет!
   – Точно? – попыталась улыбнуться сквозь слезы Влада. – Пройдет?
   – Конечно, пройдет! Сама вспомни! А, забыл! Ты же не была у нас еще ни разу. Успокоилась? – Урусов мягко поцеловал жену в лоб. И неожиданно лизнул кончиком языка переносицу. Влада фыркнула рассерженно. – Вижу сам, успокоилась! – повторил поцелуй Андрей. – Малой как?
   – Нормааально… – шмыгнула носом в последний раз Кошка. – Они с Анютой общий язык нашли сразу. Сейчас сидят на сумке и сказки рассказывают.
   – Вот и пригодилась. Королева…
   – Да хорошая девчонка, чего ты взъелся так?
   – Стандартная неприязнь быдла к аристократии. Пора привыкнуть, – подмигнул Андрей и с большим трудом уклонился от подзатыльника.
   – Тебе сколько раз говорить, чтобы не смел себя быдлом называть?!
   – Пока им быть не перестану! Проехали, ага? И не надо меня сковородкой бить! – На этот раз уйти от удара не получилось.
   Урусов задумчиво почесал загудевший затылок.
   – На границе ни разу не грохнули, бомба мимо пролетела, зато родная и любимая жена до смерти забить готова! Ладно-ладно! – примиряющее выставил он ладони вперед. – Подурковали, и будет. Студент как?
   – Терпимо. Все порывался бежать куда-то, но как грохнуло – сразу успокоился. Даже выпить попросил.
   – Будет толк из парня, сто процентов даю. Хоть на вид – задрот задротом!
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента