Страница:
Михаил Козырев
Подпольные миллионеры: вся правда о частном бизнесе в СССР
От автора
Раньше близко сталкиваться с такими людьми мне не приходилось. Выйдя из подземного перехода на Пушкинской площади, я увидел кучку странноватых персонажей с самодельными плакатами «Вывести войска из Чечни!», «Пусть сдохнут все имперские мечты!», «Не делайте Ингушетию второй Чечней!» и тому подобными.
Напротив этих довольно бедно одетых людей стояло несколько мужчин в добротных костюмах и куртках. Один из них добросовестно снимал на видеокамеру все происходящее. «Это что, фээсбэшники, что ли?» – удивился я. Один из тех, с кем я должен был встретиться, находился как раз в той кучке, которую снимал на видео человек в штатском. Это не то чтобы меня сильно пугало, но вносило в сюжет некую интригу.
В это время я работал в российском издании журнала Forbes. Мы готовили очередной номер с рейтингом богатейших предпринимателей. Для него было решено подготовить исторический материал о людях, которые промышляли бизнесом в Советском Союзе – спекулянтах, цеховиках (хозяевах подпольных производств) и прочих воротилах. Статью было поручено готовить мне.
Идея казалась выигрышной – о том, что в СССР существовал подпольный бизнес, многие слышали. И уж точно все помнят товарища Саахова из «Кавказской пленницы» и зловещего «шефа» из «Бриллиантовой руки». Задумка состояла в том, чтобы найти реальных прототипов этих персонажей, пообщаться с ними. Написать об их бизнесе, судьбах, образе жизни. В общем, все это выглядело заманчиво – как раз в стиле Forbes, в меру гламурно и чуть провокативно.
Приступив к изучению вопроса, я вскоре выяснил, что нужный мне человек – Виктор Сокирко. Нет, он не шил в подвале джинсы и не занимался спекуляциями. Свой срок на излете советской власти он получил по совсем другой статье – за критику существовавших в то время порядков и самиздатовские публикации. Затем, во времена перестройки, Сокирко, как и другие диссиденты, активно участвовал в общественно-политической жизни. В 1989 году он создал «Общество защиты осужденных хозяйственников и экономических свобод» – общественную организацию, которая должна была заняться пересмотром дел осужденных по экономическим статьям.
Всего через общество прошло несколько сотен дел. По многим из них Виктору Сокирко удалось добиться пересмотра приговоров. Если у кого и есть материалы по делам советских предпринимателей, так это у него, предположил я и связался с бывшим диссидентом. Сокирко предложил встретиться на Пушкинской площади. Сказал, что бывает там каждую неделю, по четвергам. И добавил: «У нас там пикет». Честно говоря, я не придал этим словам особого значения.
И вот теперь выясняется, что Сокирко вовсе даже не бывший диссидент. Забегая вперед, скажу, что спустя несколько месяцев после нашей встречи Виктор
Владимирович был арестован на той самой Пушкинской площади. Мол, он нарушил правила проведения общественного мероприятия – заявил одно количество участников, а пришло гораздо больше (что неудивительно – пикет был проведен в знак протеста против только что произошедшего в Грозном убийства известной правозащитницы Натальи Эстемировой). 70-летнего Виктора Сокирко скрутили омоновцы и затолкали в милицейский автобус. Выпустили только через несколько дней.
Ну а тогда я подошел к какому-то давно не бритому мужику, держащему в руках картонку с чем-то вроде «Путина в отставку!», и спросил, есть ли тут Виктор Сокирко. Мне указали на пожилого мужчину. Я подошел, представился. Мы поговорили. Виктор Владимирович предложил подъехать к нему домой. Посмотреть архивные материалы. Через пару дней я уже был в его забитой стопками бумаг и книг трехкомнатной квартире в Марьино. Там, разбирая старые архивы «Общества защиты осужденных хозяйственников», мне действительно удалось найти нужное. И про «судьбы», и про «бизнес». Затем я нашел еще пару источников. Поговорил с несколькими цеховиками. Моя коллега Аня Соколова, с которой мы вместе работали над текстом, взяла интервью у отставных обэхаэсэсников. И мы написали бодрую статью.
Однако у меня по итогам всей этой истории осталось ощущение недосказанности. Копаясь в материалах уголовных дел тридцати-сорокалетней давности, я часто ловил себя на мысли о том, что все эти истории не утратили актуальности и сегодня. Это с одной стороны. А с другой – ну а что мы знаем о стране, в которой жили мы сами или наши родители всего лишь несколько десятилетий назад? Про «героев» и «антигероев» той эпохи? Про ту, настоящую реальность, которая прячется под лакированными производственными телероманами и трескучей пропагандой советских газет? Которая скрывается за фасадом общества, где на первый взгляд всем управляет и все принадлежит Государству с большой буквы?
Это стоит большего, чем развлекательная заметка в полуглянцевом журнале. В этом стоит разобраться. Для начала просто самому.
Напротив этих довольно бедно одетых людей стояло несколько мужчин в добротных костюмах и куртках. Один из них добросовестно снимал на видеокамеру все происходящее. «Это что, фээсбэшники, что ли?» – удивился я. Один из тех, с кем я должен был встретиться, находился как раз в той кучке, которую снимал на видео человек в штатском. Это не то чтобы меня сильно пугало, но вносило в сюжет некую интригу.
В это время я работал в российском издании журнала Forbes. Мы готовили очередной номер с рейтингом богатейших предпринимателей. Для него было решено подготовить исторический материал о людях, которые промышляли бизнесом в Советском Союзе – спекулянтах, цеховиках (хозяевах подпольных производств) и прочих воротилах. Статью было поручено готовить мне.
Идея казалась выигрышной – о том, что в СССР существовал подпольный бизнес, многие слышали. И уж точно все помнят товарища Саахова из «Кавказской пленницы» и зловещего «шефа» из «Бриллиантовой руки». Задумка состояла в том, чтобы найти реальных прототипов этих персонажей, пообщаться с ними. Написать об их бизнесе, судьбах, образе жизни. В общем, все это выглядело заманчиво – как раз в стиле Forbes, в меру гламурно и чуть провокативно.
Приступив к изучению вопроса, я вскоре выяснил, что нужный мне человек – Виктор Сокирко. Нет, он не шил в подвале джинсы и не занимался спекуляциями. Свой срок на излете советской власти он получил по совсем другой статье – за критику существовавших в то время порядков и самиздатовские публикации. Затем, во времена перестройки, Сокирко, как и другие диссиденты, активно участвовал в общественно-политической жизни. В 1989 году он создал «Общество защиты осужденных хозяйственников и экономических свобод» – общественную организацию, которая должна была заняться пересмотром дел осужденных по экономическим статьям.
Всего через общество прошло несколько сотен дел. По многим из них Виктору Сокирко удалось добиться пересмотра приговоров. Если у кого и есть материалы по делам советских предпринимателей, так это у него, предположил я и связался с бывшим диссидентом. Сокирко предложил встретиться на Пушкинской площади. Сказал, что бывает там каждую неделю, по четвергам. И добавил: «У нас там пикет». Честно говоря, я не придал этим словам особого значения.
И вот теперь выясняется, что Сокирко вовсе даже не бывший диссидент. Забегая вперед, скажу, что спустя несколько месяцев после нашей встречи Виктор
Владимирович был арестован на той самой Пушкинской площади. Мол, он нарушил правила проведения общественного мероприятия – заявил одно количество участников, а пришло гораздо больше (что неудивительно – пикет был проведен в знак протеста против только что произошедшего в Грозном убийства известной правозащитницы Натальи Эстемировой). 70-летнего Виктора Сокирко скрутили омоновцы и затолкали в милицейский автобус. Выпустили только через несколько дней.
Ну а тогда я подошел к какому-то давно не бритому мужику, держащему в руках картонку с чем-то вроде «Путина в отставку!», и спросил, есть ли тут Виктор Сокирко. Мне указали на пожилого мужчину. Я подошел, представился. Мы поговорили. Виктор Владимирович предложил подъехать к нему домой. Посмотреть архивные материалы. Через пару дней я уже был в его забитой стопками бумаг и книг трехкомнатной квартире в Марьино. Там, разбирая старые архивы «Общества защиты осужденных хозяйственников», мне действительно удалось найти нужное. И про «судьбы», и про «бизнес». Затем я нашел еще пару источников. Поговорил с несколькими цеховиками. Моя коллега Аня Соколова, с которой мы вместе работали над текстом, взяла интервью у отставных обэхаэсэсников. И мы написали бодрую статью.
Однако у меня по итогам всей этой истории осталось ощущение недосказанности. Копаясь в материалах уголовных дел тридцати-сорокалетней давности, я часто ловил себя на мысли о том, что все эти истории не утратили актуальности и сегодня. Это с одной стороны. А с другой – ну а что мы знаем о стране, в которой жили мы сами или наши родители всего лишь несколько десятилетий назад? Про «героев» и «антигероев» той эпохи? Про ту, настоящую реальность, которая прячется под лакированными производственными телероманами и трескучей пропагандой советских газет? Которая скрывается за фасадом общества, где на первый взгляд всем управляет и все принадлежит Государству с большой буквы?
Это стоит большего, чем развлекательная заметка в полуглянцевом журнале. В этом стоит разобраться. Для начала просто самому.
1
Вернемся на 40 лет назад. Промышленность, сельское хозяйство, торговля – все в руках государства. Управляют советскими заводами и фабриками директора, назначенные отраслевыми главками. Цены на товары определяет Госплан. Он же своими директивами назначает маршруты товарных потоков – на какое предприятие сколько и чего поставить. Госплан – это десятки тысяч сметчиков, плановиков, экономистов. Кажется, они знают все. Но на самом деле информация, которую перемалывает эта машина, и настоящее положение дел на предприятиях и в отраслях – две разные реальности. Итог: производственные цепочки в промышленности едва способны функционировать из-за неритмичности поставок от смежников. На прилавках магазинов – пустота. Сельское хозяйство, куда закачивают и закачивают государственные деньги, страдает от дефицита самых необходимых материалов, той же доски.
Кто эти люди, деятельность которых придавала советской экономической системе хотя бы минимальную степень гибкости? Наверное, их можно назвать предпринимателями. Они рисковали, они придумывали схемы, они зарабатывали деньги. Их деятельность формировала целый сектор советской экономики, так называемую теневую экономику. По оценкам – до 10 % официальной. А если учесть, что едва ли не половина советской официальной экономики работала на оборонку, то получается, что частники обеспечивали каждый пятый рубль советского «мирного» ВВП.
Сколько их было? Несмотря на официальный запрет предпринимательства, частным образом зарабатывали себе на жизнь едва ли не все советские граждане. Выращивали картошку на своих приусадебных участках. Разводили и сдавали государству кроликов. Шабашили на стройках. Шили сумки. Но настоящих предпринимателей, тех, кто зарабатывал деньги, а не занимался самообеспечением, было, конечно, меньше. Наверное, в лучшем случае несколько миллионов человек на весь Союз.
Самое поразительное, что они были. Несмотря на репрессии со стороны государства. Несмотря на культивируемые в обществе нетерпимость и снисходительно-презрительное отношение. Эти люди были. Иначе откуда в архивах «Общества защиты осужденных хозяйственников» взялась бы написанная в колонии рукопись Марка Шермана, советского «трейдера», как он себя называл?
Если учесть, что едва ли не половина советской официальной экономики работала на оборонку, то получается, что частники обеспечивали каждый пятый рубль советского «мирного» ВВП.И тогда появляются «толкачи», «цеховики», «спекулянты» – люди, которыми движет предприимчивость, инициатива. Они обеспечивают неповоротливый, разбалансированный механизм советской экономики «смазкой», которая позволяет ему хоть как-то функционировать. Толкачи, а не Госплан, организуют поставку в нужное время нужного количества комплектующих от смежников. Цеховики из бракованного сырья, а то и просто похищенных на советском производстве материалов, изготовляют востребованные населением товары – обувь, одежду и прочий ширпотреб. Спекулянты, снижая остроту проблем снабжения, обеспечивают поставки дефицита.
Кто эти люди, деятельность которых придавала советской экономической системе хотя бы минимальную степень гибкости? Наверное, их можно назвать предпринимателями. Они рисковали, они придумывали схемы, они зарабатывали деньги. Их деятельность формировала целый сектор советской экономики, так называемую теневую экономику. По оценкам – до 10 % официальной. А если учесть, что едва ли не половина советской официальной экономики работала на оборонку, то получается, что частники обеспечивали каждый пятый рубль советского «мирного» ВВП.
Сколько их было? Несмотря на официальный запрет предпринимательства, частным образом зарабатывали себе на жизнь едва ли не все советские граждане. Выращивали картошку на своих приусадебных участках. Разводили и сдавали государству кроликов. Шабашили на стройках. Шили сумки. Но настоящих предпринимателей, тех, кто зарабатывал деньги, а не занимался самообеспечением, было, конечно, меньше. Наверное, в лучшем случае несколько миллионов человек на весь Союз.
Самое поразительное, что они были. Несмотря на репрессии со стороны государства. Несмотря на культивируемые в обществе нетерпимость и снисходительно-презрительное отношение. Эти люди были. Иначе откуда в архивах «Общества защиты осужденных хозяйственников» взялась бы написанная в колонии рукопись Марка Шермана, советского «трейдера», как он себя называл?
2
Вот лишь один из ярких эпизодов из рукописи Шермана. Шестидесятые годы прошлого века. Пересыльная тюрьма в Усть-Лабинске. Свежеприбывшая с этапа партия зэков. В коридоре их растягивают в линейку: «Раздеться! Догола! Сидора перед собой!». Тюрьма старая. Коридор – в женской части. Бабы смотрят в щели из камер и визжат от счастья… Надзиратели потрошат мешки. Фотографии, у кого есть, с детьми, матерями, женами, сестрами, близкими – рвут и тут же на пол бросают. Дернувшихся собрать клочки – бьют.
«Шаг назад!» Шагнули назад. «Присесть! Встать! Сесть! Встать! Наклонись!» Смотрят в «очко», – или «гнус» по тюремной науке. Затем заходят спереди. «Откатить!» Смотрят, не надето ли что на член. «Собрали мешки! Быстро, быстро! В камерах оденетесь!» Заключенного Марка Шермана вместе с остальными впихнули в камеру. Внутри – человек пятнадцать. Сплошные шконки в два яруса, в форме буквы «П». Новоприбывшие разместились. Улеглись. Народ умаялся, заснули. Однако ночью Шерман проснулся – снизу слышалась какая-то возня.
«Братцы, дайте перед смертью покурить!» – прохрипел кто-то. Шерман сел на нарах, пригляделся. Напротив, на нижнем ярусе душили полотенцем человека. Захлестнули на шее, а концы – у двух парней. Один с одной стороны тянет, второй – с другой.
Обреченный, сидя между ними, глубоко затянулся. Красный огонек разогнал темноту. Стали видны черты лица. Шерман пригляделся и узнал – Никола Сочинский! Был свидетелем на лагерном суде. Воры его приговорили. И здесь, в пересылке, догнали. Приводят приговор в исполнение. Бедолага докурил, бросил окурок. Каждый из парней уперся ему ногой в плечо, натянули полотенце. Человек забился в петле, захрипел, засучил ногами. Подскочил третий, с деревянным совком для мусора в руках. «Сука! Паскуда! Еще дергается. Умереть как человек не может!» – со злостью начал лупить совком ему по ногам. Никола дернулся еще несколько раз, затих. Его прикрыли одеялом до утра.
Утром один из стоявших в шеренге зэков сделал шаг вперед. Не из тех, кто душил, а другой: «Начальник, убери труп. Я человека задавил». Труп унесли, зэка, заломив ему руки, куда-то вывели. Потом дали три года.
То первое виденное им убийство Шерман поначалу часто вспоминал. А потом привык. Но вот этот крик – «Сука!… Еще дергается!» – и звук ударов деревяшкой по кости, не мог забыть до самого конца. Как тот зэк c деревянным совком, советское государство всю жизнь лупило Шермана по голове, по рукам и ногам. И голосами следователей, прокуроров, судей, лагерного начальства приговаривало: «Куда лезешь?! Сиди смирно! Как человек сдохнуть не можешь?»
Неоднократно судимый, рецидивист Шерман провел в тюрьмах более 20 лет. За что? «Я искал товары, материалы, комплектующие изделия. Я искал изготовителя. Я искал покупателя. Я работал. Я – посредник. При создании товарных фирм в стране я буду брокером», – написал Марк Шерман в своем письме из колонии в 1990 году, отбывая третий срок. Десять лет до этого он бомбардировал инстанции письмами и судебными апелляциями, доказывая, что его деятельность не нанесла советской экономике ущерба. Безрезультатно! «Над нами смеются, издеваются. Срок засчитан правильно… И ногами дрыгать не дают. Бьют…» – написал Шерман из тюрьмы.
Он получил 12 лет колонии за организацию поставок доски и бруса с сибирских лесозаготовительных предприятий в совхозы Сибири и Казахской ССР. Кроме леса, Шерман занимался поставками проволоки, тракторов, железного листа, трубы, цемента. Скрипящий и насквозь ржавый механизм советской плановой экономики просто не мог обеспечить нужное количество необходимых товаров в нужном месте. И тогда появлялся Шерман. Совхозы получали лес, а Шерман – очередной срок.
Марк Шерман не был одиночкой. У него были партнеры. Он находил среди таких же, как он, дельцов, контрагентов. Что двигало этими людьми? Только лишь жажда наживы? Или что-то большее?
«Теневая экономика… Это то, чем дышит, работает и производит сегодня наша экономика. Это смазка централизованных планово-хозяйственных отношений. Убери – все встанет в стране. Что нужно сделать? Легализовать, отменить криминальность и уголовное наказание. Разрешить эту деятельность в светлую. Вот и все. Нужно наконец понять, что никакую куплю-продажу никогда не заменить самой идеальной системой материально-технического снабжения. Так как на всякий случай экономических отношений инструкций не издашь и не предугадаешь. Хватит гноить инциативных людей по тюрьмам. Для страны это о-о-очень дорогое удовольствие», – написал советский брокер Марк Шерман в декабре 1990 года.
«Шаг назад!» Шагнули назад. «Присесть! Встать! Сесть! Встать! Наклонись!» Смотрят в «очко», – или «гнус» по тюремной науке. Затем заходят спереди. «Откатить!» Смотрят, не надето ли что на член. «Собрали мешки! Быстро, быстро! В камерах оденетесь!» Заключенного Марка Шермана вместе с остальными впихнули в камеру. Внутри – человек пятнадцать. Сплошные шконки в два яруса, в форме буквы «П». Новоприбывшие разместились. Улеглись. Народ умаялся, заснули. Однако ночью Шерман проснулся – снизу слышалась какая-то возня.
«Братцы, дайте перед смертью покурить!» – прохрипел кто-то. Шерман сел на нарах, пригляделся. Напротив, на нижнем ярусе душили полотенцем человека. Захлестнули на шее, а концы – у двух парней. Один с одной стороны тянет, второй – с другой.
Обреченный, сидя между ними, глубоко затянулся. Красный огонек разогнал темноту. Стали видны черты лица. Шерман пригляделся и узнал – Никола Сочинский! Был свидетелем на лагерном суде. Воры его приговорили. И здесь, в пересылке, догнали. Приводят приговор в исполнение. Бедолага докурил, бросил окурок. Каждый из парней уперся ему ногой в плечо, натянули полотенце. Человек забился в петле, захрипел, засучил ногами. Подскочил третий, с деревянным совком для мусора в руках. «Сука! Паскуда! Еще дергается. Умереть как человек не может!» – со злостью начал лупить совком ему по ногам. Никола дернулся еще несколько раз, затих. Его прикрыли одеялом до утра.
Утром один из стоявших в шеренге зэков сделал шаг вперед. Не из тех, кто душил, а другой: «Начальник, убери труп. Я человека задавил». Труп унесли, зэка, заломив ему руки, куда-то вывели. Потом дали три года.
То первое виденное им убийство Шерман поначалу часто вспоминал. А потом привык. Но вот этот крик – «Сука!… Еще дергается!» – и звук ударов деревяшкой по кости, не мог забыть до самого конца. Как тот зэк c деревянным совком, советское государство всю жизнь лупило Шермана по голове, по рукам и ногам. И голосами следователей, прокуроров, судей, лагерного начальства приговаривало: «Куда лезешь?! Сиди смирно! Как человек сдохнуть не можешь?»
Неоднократно судимый, рецидивист Шерман провел в тюрьмах более 20 лет. За что? «Я искал товары, материалы, комплектующие изделия. Я искал изготовителя. Я искал покупателя. Я работал. Я – посредник. При создании товарных фирм в стране я буду брокером», – написал Марк Шерман в своем письме из колонии в 1990 году, отбывая третий срок. Десять лет до этого он бомбардировал инстанции письмами и судебными апелляциями, доказывая, что его деятельность не нанесла советской экономике ущерба. Безрезультатно! «Над нами смеются, издеваются. Срок засчитан правильно… И ногами дрыгать не дают. Бьют…» – написал Шерман из тюрьмы.
Он получил 12 лет колонии за организацию поставок доски и бруса с сибирских лесозаготовительных предприятий в совхозы Сибири и Казахской ССР. Кроме леса, Шерман занимался поставками проволоки, тракторов, железного листа, трубы, цемента. Скрипящий и насквозь ржавый механизм советской плановой экономики просто не мог обеспечить нужное количество необходимых товаров в нужном месте. И тогда появлялся Шерман. Совхозы получали лес, а Шерман – очередной срок.
Марк Шерман не был одиночкой. У него были партнеры. Он находил среди таких же, как он, дельцов, контрагентов. Что двигало этими людьми? Только лишь жажда наживы? Или что-то большее?
Даже в советском обществе находились люди, склонные рисковать, чтобы жить достойно и независимо. И платили за это сломанными судьбами, здоровьем, жизнью…Наверное, не только деньги. Дух предпринимательства, это не только про «бабки». Это еще и про стремление к независимости. Жажду активности. Нежелание выполнять бессмысленные распоряжения начальства. Даже в советском обществе, изрядно обескровленном гражданской войной, сталинским террором, коллективизацией, раскулачиванием и прочими экспериментами власти, из года в год находились люди, склонные рисковать, чтобы жить достойно и независимо. И платили за это сломанными судьбами, здоровьем, жизнью…
«Теневая экономика… Это то, чем дышит, работает и производит сегодня наша экономика. Это смазка централизованных планово-хозяйственных отношений. Убери – все встанет в стране. Что нужно сделать? Легализовать, отменить криминальность и уголовное наказание. Разрешить эту деятельность в светлую. Вот и все. Нужно наконец понять, что никакую куплю-продажу никогда не заменить самой идеальной системой материально-технического снабжения. Так как на всякий случай экономических отношений инструкций не издашь и не предугадаешь. Хватит гноить инциативных людей по тюрьмам. Для страны это о-о-очень дорогое удовольствие», – написал советский брокер Марк Шерман в декабре 1990 года.
3
Ну а кто на другой стороне? Шерман умер в 1994 году. А Владимир Дорофеев, человек, отправивший за время своей карьеры в ОБХСС десятки таких, как Шерман, в лагеря, и кое-кого – и к стенке, жив. У него маленькая дачка в Подмосковье, недалеко от железнодорожной станции. Пятнадцатилетняя «Волга», здоровенный кобель немецкой овчарки. Оставив пса присматривать за гостями, Дорофеев, шаркая, удаляется в соседнюю комнату. Там у отставного начальника отдела оперативно-розыскной части ОБХСС архив. Дорофеев возвращается с пухлой папкой. Смахнув пыль, достает пожелтевшие машинописные и рукописные листки, схемы. Разворачивает карту, водит пальцем по нарисованным жирным красным цветом стрелочкам и условным значкам. Это «любимое» дело Дорофеева.
Мы работали на горе, почти в километре от аула, вспоминает он. У обэхаэсэсников там был пост с армейским дальномером. Оттуда велось неусыпное наблюдение за «объектом», расположенным в ауле Апсуа, теперь это в Карачаево-Черкесии. Несколько человек нанялись поденщиками в местный колхоз и каждый день выходили с мотыгами на примыкавшие к аулу поля. Кроме тяпок они были экипированы рациями, сообщали номера всех машин, въезжавших и выезжавших из населенного пункта. Среди жителей аула были завербованные агенты, регулярно снабжавшие ОБХСС свежими данными. Некоторые «стучали» на родственников.
Наконец наступил день «Х». Объект покинула машина с особо крупной партией груза. Грузовик проследили до Краснодара, где товар был передан и оплачен заказчиком. В момент передачи денег в помещение ворвались милиционеры. Арестовали несколько человек. В тот же день в аул нагрянули следователи в сопровождении взвода автоматчиков. Хозяин, некий Дадунашвили, пытался скрыться. Запрыгнул в «Волгу» и дал по газам. Уходя от погони, пытался избавиться от улик и лихорадочно выбрасывал в окно деньги. Мы их, конечно, потом собрали, довольно посмеивается Дорофеев.
Вопрос о том, не были ли его тогдашние действия чрезмерно жестокими, Дорофееву даже не приходит в голову. Он до сих пор свято уверен в том, что занимался справедливым делом, преследовал спекулянтов и расхитителей. Арестованные им цеховики не просто воровали сырье, а производили из него полезные и нужные людям вещи, восполняя тотальный дефицит советской экономики? Отставной офицер ОБХСС и слышать этого не хочет. Он будто застрял в начале 80-х, в андроповских временах закручивания слегка ослабших гаек. И он далеко не одинок. Наследники Дорофеева, для которых предприниматель – это всего лишь по случайности еще не севший спекулянт, по-прежнему заправляют делами в органах.
Мы работали на горе, почти в километре от аула, вспоминает он. У обэхаэсэсников там был пост с армейским дальномером. Оттуда велось неусыпное наблюдение за «объектом», расположенным в ауле Апсуа, теперь это в Карачаево-Черкесии. Несколько человек нанялись поденщиками в местный колхоз и каждый день выходили с мотыгами на примыкавшие к аулу поля. Кроме тяпок они были экипированы рациями, сообщали номера всех машин, въезжавших и выезжавших из населенного пункта. Среди жителей аула были завербованные агенты, регулярно снабжавшие ОБХСС свежими данными. Некоторые «стучали» на родственников.
Наконец наступил день «Х». Объект покинула машина с особо крупной партией груза. Грузовик проследили до Краснодара, где товар был передан и оплачен заказчиком. В момент передачи денег в помещение ворвались милиционеры. Арестовали несколько человек. В тот же день в аул нагрянули следователи в сопровождении взвода автоматчиков. Хозяин, некий Дадунашвили, пытался скрыться. Запрыгнул в «Волгу» и дал по газам. Уходя от погони, пытался избавиться от улик и лихорадочно выбрасывал в окно деньги. Мы их, конечно, потом собрали, довольно посмеивается Дорофеев.
Наследники Дорофеева, для которых предприниматель – это всего лишь по случайности еще не севший спекулянт, по-прежнему заправляют делами в органах.Всего он тогда арестовал больше десятка человек. Но за что? Что такого происходило в ауле, ради чего потребовалось проводить целую полицейскую операцию, привлекать подразделение одной из советских спецслужб? Там было расположено производство наркотиков? Изготовляли оружие? Нет, конечно. Всего лишь шили… Шили плащи и куртки. Потом продавали их на рынках Ставрополя, Пятигорска и других городов Северного Кавказа. Два десятка швей подпольного производства стали свидетелями. Несколько человек организаторов получили длительные сроки заключения.
Вопрос о том, не были ли его тогдашние действия чрезмерно жестокими, Дорофееву даже не приходит в голову. Он до сих пор свято уверен в том, что занимался справедливым делом, преследовал спекулянтов и расхитителей. Арестованные им цеховики не просто воровали сырье, а производили из него полезные и нужные людям вещи, восполняя тотальный дефицит советской экономики? Отставной офицер ОБХСС и слышать этого не хочет. Он будто застрял в начале 80-х, в андроповских временах закручивания слегка ослабших гаек. И он далеко не одинок. Наследники Дорофеева, для которых предприниматель – это всего лишь по случайности еще не севший спекулянт, по-прежнему заправляют делами в органах.
4
Шерман вышел из тюрьмы в 1991 году. Спустя три года умер от рака. Родись он лет на тридцать позже, возможно, сумел бы создать крупную компанию. Построил бы успешный бизнес. Попал бы в список миллиардеров Forbes.
Но в реальности талант, энергия и жизненные силы Марка Шермана, как и сотен тысяч подобных ему, оказались растрачены на борьбу с советской системой и приспособление к скотским условиям лагерей. «Копии нет, времени прочитать и исправить ошибки нет. Она, как говорят, «с колес», – написал Шерман о своей рукописи, пересланной из колонии. – Но это будет исходным материалом для будущей книги. Которую мне все-таки помогут написать. Кто пожелает…»
Современная российская экономика, пусть и в искаженном виде, но функционирует на принципах рынка и свободного ценообразования. Результаты? Полные прилавки магазинов, супермаркетов, доступность любого товара или услуги. Многие сегодня считают, что так было всегда. СССР – это как сейчас, только все дешево, – вот что в головах у людей. Многие, кто вырос в 90-е или 2000-е годы, представить не могут, как можно получить реальный срок (пять, а то и десять лет колонии), просто за то, что купил и перепродал товар. За то, что проявил сметку и заработал денег.
И это еще одна причина прочитать эту книгу. Казалось бы, кого сегодня должно интересовать, существовал или не существовал бизнес в СССР? И что это был за бизнес? Ведь жизнь вокруг радикально изменилась. Кажется, ею управляют совсем другие законы. И уж во всяком случае, скажете вы, экономика современной России строится на совсем других принципах, чем плановая, социалистическая экономика СССР.
Однако каждый раз, когда я задавался этими вопросами, у меня был на них четкий ответ. Нет! Это не так. Жизнь, конечно, изменилась, но не столь уж и радикально.
Вы говорите: у нас же демократия, и КПСС давно нет? Я отвечу: «Единая Россия» сегодня – это заметно мутировавший, но очень похожий на свой прообраз клон позднесоветской компартии. И Виктор Сокирко, когда-то пытавшийся реабилитировать осужденных по экономическим статьям, вовсе не зря снова стал диссидентом.
Так вот, можно сказать, что эта книга – про современность. Про то, как работает и во что вырождается бизнес, вынужденный существовать в условиях бесправия и вне закона. Когда благополучие предпринимателя держится на призрачной надежде, что лояльность системы можно купить за взятку.
Но эта книга – не о расхитителях социалистической собственности, хапугах, цеховиках и спекулянтах. Всех тех, кто во времена СССР считался носителями классово-чуждой частнособственнической идеологии. Уж чего-чего, а цели лепить из них романтических борцов за экономические свободы и противников тоталитарного государства у меня не было. Они и не были героями. Они просто не могли жить по-другому.
Ведь это так знакомо нам сегодня, не так ли?
Но в реальности талант, энергия и жизненные силы Марка Шермана, как и сотен тысяч подобных ему, оказались растрачены на борьбу с советской системой и приспособление к скотским условиям лагерей. «Копии нет, времени прочитать и исправить ошибки нет. Она, как говорят, «с колес», – написал Шерман о своей рукописи, пересланной из колонии. – Но это будет исходным материалом для будущей книги. Которую мне все-таки помогут написать. Кто пожелает…»
Современная российская экономика, пусть и в искаженном виде, но функционирует на принципах рынка и свободного ценообразования. Результаты? Полные прилавки магазинов, супермаркетов, доступность любого товара или услуги. Многие сегодня считают, что так было всегда. СССР – это как сейчас, только все дешево, – вот что в головах у людей. Многие, кто вырос в 90-е или 2000-е годы, представить не могут, как можно получить реальный срок (пять, а то и десять лет колонии), просто за то, что купил и перепродал товар. За то, что проявил сметку и заработал денег.
Современная российская экономика пусть и в искаженном виде, но функционирует на принципах рынка и свободного ценообразования.Сегодня люди ностальгируют по советским временам. Когда был «порядок» и водка по «три шестьдесят две». Когда все жили «честно» и не «воровали». Прошлое выглядит всегда более привлекательным, чем настоящее. Но для общества нет опасности большей, чем поддаться очарованию ушедшей эпохи и эксплуатирующим ностальгию манипуляторам. Предпринимательство, инициатива, свобода – этого не было в СССР Этого мало и сегодня. Но оно есть, и чтобы не задушить эти слабые ростки, надо знать, как было раньше. И какова цена той, настоящей советской реальности. Это ее, изрядно приукрасив, пытаются выдать за достойную цель новые апологеты «жесткой руки», любители «государства», которое обо всех «позаботится».
И это еще одна причина прочитать эту книгу. Казалось бы, кого сегодня должно интересовать, существовал или не существовал бизнес в СССР? И что это был за бизнес? Ведь жизнь вокруг радикально изменилась. Кажется, ею управляют совсем другие законы. И уж во всяком случае, скажете вы, экономика современной России строится на совсем других принципах, чем плановая, социалистическая экономика СССР.
Однако каждый раз, когда я задавался этими вопросами, у меня был на них четкий ответ. Нет! Это не так. Жизнь, конечно, изменилась, но не столь уж и радикально.
Вы говорите: у нас же демократия, и КПСС давно нет? Я отвечу: «Единая Россия» сегодня – это заметно мутировавший, но очень похожий на свой прообраз клон позднесоветской компартии. И Виктор Сокирко, когда-то пытавшийся реабилитировать осужденных по экономическим статьям, вовсе не зря снова стал диссидентом.
Для общества нет опасности большей, чем поддаться очарованию ушедшей эпохи и эксплуатирующим ностальгию манипуляторам.У нас рыночная экономика? Это не так. Власти, ни минуты не сомневаясь, готовы задействовать ручные рычаги управления. За последние десять лет государство вернуло себе господствующие позиции в экономике. Право частной собственности? В сегодняшней России это, похоже, пустой звук. А предприниматели, наиболее активная и производительная часть общества, сегодня, как и тридцать, и сорок лет назад, находятся в положении «снизу». «Сверху» – чиновники всех мастей. Полиция, ФСБ, прокуроры, пожарные…
Так вот, можно сказать, что эта книга – про современность. Про то, как работает и во что вырождается бизнес, вынужденный существовать в условиях бесправия и вне закона. Когда благополучие предпринимателя держится на призрачной надежде, что лояльность системы можно купить за взятку.
Но эта книга – не о расхитителях социалистической собственности, хапугах, цеховиках и спекулянтах. Всех тех, кто во времена СССР считался носителями классово-чуждой частнособственнической идеологии. Уж чего-чего, а цели лепить из них романтических борцов за экономические свободы и противников тоталитарного государства у меня не было. Они и не были героями. Они просто не могли жить по-другому.
Государственная машина лицемерно, но периодически – с дьявольской эффективностью боролась с самой предприимчивой частью общества.Все, что здесь написано, – это про людей, чьи энергия, азарт, предприимчивость, готовность к риску и умение зарабатывать деньги вытолкнули их в условия полулегального существования. И про то, как работала система, в которой сотни тысяч граждан занимались продуктивной, хоть и противозаконной деятельностью. Сопоставимое количество чиновников всех мастей с этого кормилось. А государственная машина лицемерно, но периодически – с дьявольской эффективностью боролась с самой предприимчивой частью общества.
Ведь это так знакомо нам сегодня, не так ли?
Глава I
Каждый третий советский рубль
Согласно последним опросам, большая часть российских студентов хотела бы после окончания своих вузов идти на госслужбу. Быть чиновником в глазах молодого поколения более привлекательно, чем создать собственный бизнес.
С одной стороны, это понятно. Свое дело требует постоянной заботы. Его нельзя оставить и уехать в отпуск. Оттуда нельзя уволиться. Но в то же время, где еще можно найти возможность стать действительно свободным человеком? Зависящим только от себя, своего таланта, способностей?
Выбор непростой. То, что далеко не каждый готов разменять предсказуемую карьеру на госслужбе или в крупной корпорации на неверную судьбу предпринимателя, – отнюдь не исключительно российский феномен. В США и Европе тоже далеко не всякий владеет собственным бизнесом. В современной российской ситуации удручает другое – динамика. Лет десять назад желающих уйти в самостоятельное плавание было гораздо больше.
Кое-кто, впрочем, даже готов утверждать, что, мол, проснувшаяся в массах в лихие 90-е страсть к предпринимательству – явление конъюнктурное. Жить было не на что, вот народ и пошел торговать на рынки. И это, наверное, во многом верно. Но вот что действительно удивляет – так это скорость адаптации большинства населения к новым условиям. К рынку, свободной торговле, возможности открыть свое дело.
Удивляет, если не знать, что даже в условиях СССР частной предпринимательской деятельностью были охвачены десятки миллионов человек. Во времена, когда занятие это официально считалось не то что предосудительным, а подсудным делом.
С одной стороны, это понятно. Свое дело требует постоянной заботы. Его нельзя оставить и уехать в отпуск. Оттуда нельзя уволиться. Но в то же время, где еще можно найти возможность стать действительно свободным человеком? Зависящим только от себя, своего таланта, способностей?
Выбор непростой. То, что далеко не каждый готов разменять предсказуемую карьеру на госслужбе или в крупной корпорации на неверную судьбу предпринимателя, – отнюдь не исключительно российский феномен. В США и Европе тоже далеко не всякий владеет собственным бизнесом. В современной российской ситуации удручает другое – динамика. Лет десять назад желающих уйти в самостоятельное плавание было гораздо больше.
Кое-кто, впрочем, даже готов утверждать, что, мол, проснувшаяся в массах в лихие 90-е страсть к предпринимательству – явление конъюнктурное. Жить было не на что, вот народ и пошел торговать на рынки. И это, наверное, во многом верно. Но вот что действительно удивляет – так это скорость адаптации большинства населения к новым условиям. К рынку, свободной торговле, возможности открыть свое дело.
Удивляет, если не знать, что даже в условиях СССР частной предпринимательской деятельностью были охвачены десятки миллионов человек. Во времена, когда занятие это официально считалось не то что предосудительным, а подсудным делом.
…Душевнобольные фанатики без ума и фантазии судили нас.
Умеющих, думающих, производящих. Судили. Судили созидателей!
Член областного народного суда Абиль Акопянович Крикбаев, обозвав меня бездельником, жуликом, хапугой, спрашивал:
– Что вы, Шерман, делали там?
– Работал, – говорю. – Ничего не делал бы – пиломатериалов в совхоз не приходило бы.
– Врете вы, Шерман! Сядете!
Это он мне. Ну что тут скажешь? Знает человек, что делает…
«Записки советского брокера», Марк Шерман
1
Году примерно в 85-м в нашей жизни произошло серьезное изменение. Мой отец – ведущий инженер военного КБ, разрабатывавшего противотанковые ракеты, переносные зенитные комплексы и прочее чудо-оружие – наконец-то купил коляску к мотоциклу. Наш двухцилиндровый «ижак», куда с грехом пополам, но мы могли усесться вчетвером, всей семьей – я на баке, папа за рулем, мама – сзади, а брат – между ними, – превратился из пассажирского транспортного средства в грузовое.
Отец собрал из досок раму и установил ее на коляску вместо люльки, где должен сидеть пассажир. На получившейся грузовой платформе можно было перевозить килограммов 200 груза. В нашем случае – свежескошенной травы или сена. Мы к тому времени развели кроликов, которые, как известно, дают не только ценный мех, но и три-четыре килограмма диетического мяса.
Зачем подающему надежды молодому специалисту одного из ведущих военно-промышленных предприятий возиться со всякой ерундой? Что еще за кролики? Ответ прост – в нашем родном городе Коломна мясо года с 80-го водиться в магазинах перестало. Ездить за ним в Москву? Мы пробовали. И тот, кто впихивал себя на Казанском вокзале вместе с клокочущей толпой в заплеванную «рязанскую» шестичасовую электричку, поймет меня, если я скажу, что это отнюдь не легкое дело.
Жить полунатуральным хозяйством было заметно проще. Тем более что родители, не дождавшись квартиры в Коломне, купили частный дом и перебрались в один из пригородов.
Отец собрал из досок раму и установил ее на коляску вместо люльки, где должен сидеть пассажир. На получившейся грузовой платформе можно было перевозить килограммов 200 груза. В нашем случае – свежескошенной травы или сена. Мы к тому времени развели кроликов, которые, как известно, дают не только ценный мех, но и три-четыре килограмма диетического мяса.
Зачем подающему надежды молодому специалисту одного из ведущих военно-промышленных предприятий возиться со всякой ерундой? Что еще за кролики? Ответ прост – в нашем родном городе Коломна мясо года с 80-го водиться в магазинах перестало. Ездить за ним в Москву? Мы пробовали. И тот, кто впихивал себя на Казанском вокзале вместе с клокочущей толпой в заплеванную «рязанскую» шестичасовую электричку, поймет меня, если я скажу, что это отнюдь не легкое дело.
Жить полунатуральным хозяйством было заметно проще. Тем более что родители, не дождавшись квартиры в Коломне, купили частный дом и перебрались в один из пригородов.